Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Ника слегка покачала головой, и тётя Фаня вздохнула:

– Что же, он даже не приезжал к тебе?

– Нет! – опять качнула головой Ника, и улыбнулась. – Но я бы и не вернулась, даже если бы он и приехал.

– Ты молода и глупа ещё, сходи к нему, поговори, может всё и образуется! – ворчливо говорила тётя Фаня, гремя тарелками.

– Нет, тётя, уже ничего не образуется! Ничего уже не вернёшь, всё в прошлом!

Тихо произнесла Ника и быстрым шагом вышла на крыльцо, что – бы не слышать больше никаких увещеваний. А к обеду, Ника вместе с Люсей отправилась к Игорю.

Встретила их Нинель Петровна. Поджав обиженно тонкие бесцветные губы, выслушав Нику о цели визита, она стала вдруг визгливо кричать о том, что они сами с удовольст-вием подали бы на развод.

– Так в чем же дело? – нервно теребя сумочку, спросила Люся.

– Всё упирается в деньги! – голосом полного елейного ехидства ответила стоящая перед ней женщина в маленьких круглых очках

– Не беспокойтесь, я оплачу все расходы! – отвечала Ника.

– Вы должны мне вернуть деньги за свадебное платье, туфли, мясо… – торопливо пе-речисляла Нинель Петровна, зло, сверкая стеклами очков. – Не говоря уже о моральных убытках.

– Сколько? – прищурившись, спросила Люся, и когда Ника услышала сумму, она удив-ленно глянула на сестру, а потом, рассмеявшись, спросила: – А мне, кто мне заплатит за мои моральные убытки?

– А ты молчи… – был неполный ответ, но в нём так ясно чувствовалось недосказан-ное слово, что Ника опять покраснела.

– Держите ваши деньги! – Люся рывком открыла сумочку и, вытащив пачку денег, бро-сила их на стол. – Теперь вы довольны?

Она смотрела с насмешкой на Нинель Петровну, но Ника даже подскочила от возму-щения. Ведь Люся приехала из Дивногорска сюда в Керкен за новой мебелью, а что же получается? Что она купит теперь? Зато сейчас сестра сидит спокойно, в отличие от Ни-нель Петровны, жадно пересчитывающей купюры трясущимися руками.

– И ещё! – Нинель Петровна торжествующе улыбнулась. – Пусть ваша красавица на-пишет расписку в том, что она не беременна, и не ждёт от Игоря ребенка.

– Вы что, издеваетесь над нами? – Люся вскочила со стула, но Нинель Петровна пока-чала связкой ключей перед носом оторопевшей Люси, и проговорила:

– Я вас не выпущу до тех пор, пока у меня не будет этой расписки.

– Я вам её не обязана давать! – засмеялась Ника, но Нинель Петровна вдруг визгли-вым голосом стала кричать что-то о простынях, крови, о жалости к матери Ники.

Люся сидела вся красная, а когда Ника опять весело засмеялась, она словно очнулась и схватив ручку с листком бумаги, бросила их на колени младшей сестре и срывающимся голосом приказала:

– Пиши!

– Не буду! – упрямо, по-девчоночьи, насупилась Ника.

– Ради меня, прошу, напиши! – тихо произнесла Люся и Ника, глянув сестре в лицо, поняла ей надо быстрей сделать то, что от неё требует эта пожилая женщина с глазами серыми и холодными, как у её сына. Сделать всё, и убираться прочь, поскорее из этого дома.

– Я, Вероника Осипенко пишу расписку в том, что я не беременна от Игоря Юркова, и беременной быть не могла… – читала Нинель Петровна вслух эту смешную в чем-то расписку. Смешную и нелепую!

Дочитав до конца, Нинель Петровна спросила:

– Почему ты пишешь, не могла быть беременной?

– Потому что он не дееспособный… – зло ответила Ника, и перехвалив на лету, взмет-нувшую в воздух маленькую сухонькую ладонь, проговорила тихо: – Скажите спасибо себе, за то что воспитали такого сына…

– Ах ты мерзкая тварь, да ты…ты… – задохнулась от возмущения немолодая женщина с трясущимися губами и руками, нервно сжимающимися в кулаки.

– Уходите! – вдруг раздался сдавленный мужской голос, и, обернувшись, Ника с изумлением увидела высокую сгорбленную фигуру Игоря, идущего к дверям.

Значит, он был дома, вопреки заверениям его матери. Он был дома, и сидя в спальне, слышал весь этот нелепый и нелицеприятный разговор!

Распахнув настежь двери, Игорь сел на стул, стоявший тут же в прихожей, и закрыл лицо руками.

– Прочь! Прочь из моего дома… – визжала Нинель Петровна, и две сестры, подхватив свои сумочки, выскочили из квартиры, и бегом помчались на остановку.

А ещё через месяц Ника приехала на развод. Они шли рядом, вдвоём. Оба высокие, стройные. И кто-то, оглядываясь на эту пару, наверное, думал и гадал, отчего и почему так сумрачны эти молодые люди, отчего идут они, опустив низко головы, словно каждый из них боится взглянуть другому в лицо. Ника думала о том, как быстро можно всё пере-вернуть в этом мире с ног на голову и обратно. Как у неё! Да и у Игоря тоже!

– Послушай, куда ты дела своего ребенка? – вдруг нарушил молчание Игорь, и Ника с удивлением спросила: – Какого ребенка?

– Которого ты родила в Крыму! Ведь ты там, говорят, вовсю гуляла с моряками!

Словно потеряв дар речи, не мигая, Ника смотрела на этого красивого и сильного парня, вернее всего мужчину, вышагивающего рядом с ней неторопливой степенной походкой.

– Неужели тебе так интересны эти сплетни? – наконец вымолвила она тихо.

– Ты ведь моя жена! – ответил Игорь, и мучительная судорога прошлась по его краси-вому лицу.

– Тебе это сказала твоя мама? – спросила Ника, но ответа не последовало.

Правда, через пять минут молчания, Игорь опять повернулся к ней:

– Так у тебя был один ребенок?

Ника вновь удивленно глянула на Игоря. Почему он делает ударение на "один"?

– Нет, ты глубоко ошибаешься, у меня было два ребенка! – торжествующе произнесла она и чуть не рассмеялась вслух.

– Куда же ты их дела? – раздался опять вопрос, но Ника беспечно махнула рукой:

– А, сдала в дом малютки. Зачем они мне? Мне ведь гулять надо!

Ника еле сдерживала смех, глядя на уныло опущенное лицо Игоря.

– Или он до сих пор глупый маменькин сыночек, или болван, каких мало! – думала она.

– Лучше бы ты их мне отдала! – послышался грустный голос, и Ника опять с удив-лением посмотрела на бредущего рядом с ней Игоря.

Их развели удивительно быстро и легко. Оказавшись на улице, Ника, подавая руку грустному Игорю, сказала

– Не расстраивайся! Может, я и в самом деле была бы плохая жена. Но теперь ты стал умным, найдёшь жену по себе…и по маминому вкусу.

– Лучше бы я в монастырь ушел! – произнёс хмуро Игорь, но Ника, хлопнув его вдруг по плечу, как когда– то в детстве при игре в салочки, весело воскликнула:

– Не горюй, Игорь! Жизнь, она ведь всё равно продолжается!

И пошла вперёд, быстро, не оглядываясь. Она шла по Центру их огромного и красивого се-ла, скорее похожего на маленький провинциальный городок, и ей хотелось петь и тан-цевать. Она шла мимо магазинов, заглядывая в огромные стеклянные витрины, и с ин-тересом вглядываясь в отражение своей фигурки, ещё по девичьи тонкой и стройной.

– Ничего! Жизнь, она ведь как книга! Вот и перевёрнута страница с черной полосой. А теперь пора радоваться. Её свободе, и того малыша, чьи позывные толчки она уже слы-шала сегодня утром. Надо жить!

ГЛАВА 10.

– Ты беременна? Почему же ты мне этого раньше не сказала?

Желто-зелёные глаза Ленуси смотрели так, словно Ника в чем-то крепко провинилась.

Девушка сидит на диване, равнодушно уставившись в окно. Ей уже всё равно!

Пусть Лена бесится и выговаривает ей, что Ника полная идиотка, если, зная, что у неё большой срок беременности позволила Игорю развестись с ней, и вдобавок отказаться от всего.

– Ну, для чего вы ещё и расписку писали, неужели ты не подумала о том, что твоему ребенку нужен отец!

– Но не такой! – процедила сквозь зубы Ника.

Ленуся возмущенно фыркнула:

– Что ты понимаешь в жизни, глупая самонадеянная девчонка. Неужели ты не поду-мала, что тебе будет очень трудно самой воспитывать ребёнка, тем более на твою ни-щенскую зарплату. Мотаться по квартирам, проводить бессонные ночи, когда болеет ре-бенок. А тем более видеть, что у других детишек есть отцы, а у твоего лишь ты! Ты бу– будешь просто матерью-одиночкой! Ты никому не будешь нужна, кроме себя. И нас разу-меется, родных!

Ника слушала сестру и знала, что всё это правда! Всё будет именно так, как говорит сей-час её умная сестра, прошедшая именно такой путь. Вот поэтому Ленуся сейчас и злится, что Ника беременна и не вовремя развелась. А ещё она злится, что сорвались её планы насчет дальнейшей жизни Ники, так бурно обрисованные неутомимой фантазией Ленуси.

Несмотря на некоторую полноту, которая появилась у средней сестры после рождения второго ребенка, Лена была очень деятельной и энергичной женщиной. Она работала сре-ди мужчин, занимая должность инженера, и её уважали на работе за поистине богатый склад ума, тактичность и проницательность, которые совершенно отсутствовали у кол-лег мужчин. Долгое время она занимала должность председателя профсоюза, и мо-жет поэтому, улаживать конфликтные ситуации она умела лучше всех. Вот и теперь, когда появилась Ника, Ленуся приняла самое горячее участие в её жизни. Понимая, как тяжело девушке в большом городе без друзей, она решила познакомить Нику с неп-лохим парнем. Знакомство отчего-то откладывалось со дня на день, то Ника работала без выходных, то парень, то Ленуся сдавала очередной отчет.

– Скоро Новый год! Желательно встретить его в хорошей компании с кем– нибудь. Ты это не забывай! – Философски изрекала Лена, торопливо справившись у Ники о делах, о работе, здоровье, и опять мчась куда то, довольствуясь тем, что её младшая сестра лишь улыбается в ответ.

Ника ничего не говорила Ленусе о себе, а её умная сестра почему-то никак не замечала у Ники немного изменившийся цвет лица, и появление нескольких пигментных пятен на щеках и лбу, немного располневшей фигурки младшей сестры, и её странное чувство неутолимого голода. И хотя Ника носила постоянно свой любимый сарафан – балахон, да широкие юбки с кофтами на выпуск, по нынешней моде, но любая женщина каким– то шестым чувством угадывала "интересное положение" другой женщины, как это произо-шло у Ники на работе. Да, но этого не произошло с её сестрой! В отношении Ники, у Ле-нуси произошла промашка!

Подумав об этом, Ника улыбнулась, и тут-же услышала возмущенное:

– Ах, она ещё и смеётся надо мной. Нет, это дикий бред! Ты развелась, но зачем тебе этот ребёнок? Без него ты легко устроишь свою жизнь. Хоть завтра я познакомлю тебя с прекрасным парнем. Но сейчас! Извини меня, но ты сейчас никому не нужна!

– Я нужна своему ребёнку! – тихо промолвила Ника, но Лена, не обратив на эти слова никакого внимания, что-то решала, задумавшись.

– Хочешь, я завтра всё устрою, и тебе вызовут преждевременные роды. Только скажи, да!

– Нет! – вставая с дивана, проговорила Ника. – Я хочу этого ребенка, и он будет у меня!

– Тогда сойдись с мужем, и живи как все!

– Нет! – гневно сверкнули черные глаза девушки. – Теперь я буду сама решать свою судьбу! Для этого я уже достаточно взрослая!

Хлопнув дверью, Ника выскочила на лестницу, и стала быстро спускаться вниз. В подъезде пахло краской и новой доской. В недавно выстроенный дом жильцы въехали

лишь месяц назад. У Ленуси квартира на пятом этаже, и Ника ещё довольно лихо взби-рается по лестнице в квартиру сестры. Но скоро, довольно скоро она будет медленно запол-зать на этот этаж. Будет ползти как черепаха, отдуваясь и хватаясь за поясницу на каж-дом пролёте этажа.

Девушка рассмеялась. Но это ещё всё впереди! И не стоит заранее волноваться. Она мо-лодая, крепкая и у неё должно хватить сил на всё. На всё!

Жизнь Ники шла своим чередом, как и у всех женщин, которые ждут ребенка. Придя после работы в свою маленькую квартирку, она топила печь, с которой вскоре научилась легко справляться. Варила что-то несложное, чтобы покушать, и заваливалась спать, или читать. А иногда, она садилась на койку по-турецки, и вязала маленький, словно игру-шечный свитерок. Только недавно она научилась вязать, и у неё это неплохо получалось. Ленуся нашла выкройки в своих старых журналах, и теперь Ника полностью погрузилась в схему вязки свитера для малыша, ярко-голубого цвета, с весёлым солнышком на груди, белым облаком на голубом небе, и веселым зайцем на зеленой лужайке-резинке. Целыми вечерами Ника что-то высчитывала, складывала, делила, умножала, а затем вывязывала узор. Ленуся поглядывала с недоумением на младшую сестру и пожимала удивленно плечами.

– В жизни не подумала бы, что из этого сорванца-девчонки могла получиться нор-мальная женщина. – говорила она тёте Фани, приезжая изредка её проведать.

Тётя согласно кивала головой и вздыхала:

– Жаль, что у Ники с Игорем всё так получилось. И, кто из них прав, кто виноват, кто знает?

Ника несколько раз приезжала вместе с Ленусей, и эти разговоры были совершенно неуместны в её присутствии. Напившись душистого травяного чаю с вареньем, Ника помогала Ленусе убирать посуду со стола, а затем сестра садилась на старинный пуза-тый диван и они долго болтали с тётей о всяких пустяках, да о своих знакомых, кто же-нился, кто развелся, кто уехал из Керкена и куда, или наоборот, вернулся в село.

Ника не участвовала в этих разговорах. Она уехала отсюда, когда ей было всего десять лет, или одиннадцать. Поэтому она мало кого помнит, да и знать она хочет только об од-ном человеке. Но это запретная тема, и лучше не спрашивать ни о чем, чтобы не трево-жить свою душу, и не страдать напрасно. Поэтому и сейчас, взяв с тумбочки книгу, она направилась в зал, и уже входя, услышала, как тётя сказала:

– А ты слышала Ленусенька о Володе Зоринском?

Ника замерла, её обдало жаром, а сердце гулко забилось в груди, словно собираясь выс-кочить наружу. Девушка прижала к груди книгу, и, сдерживая дыхание, прислушалась.

– Нет! Ничего не слышала! А что такое с ним? – спросила Лена, гремя блюдцами, кото-рые ставила в шкаф.

– Да прекрати же ты греметь! – мысленно взмолилась Ника, и сестра словно послу-шавшись, захлопнула, наконец, дверцу шкафа и присела рядом с тётей на диван.

– Ты представляешь, мы все думали, что он женился, а оказывается, нет, всего лишь собирался. И вдруг летом исчез, как испарился…

– Ну и что тут удивительного? – раздался равнодушный голос Ленуси.

– А то, что Тося сейчас слезами обливается. Каждый день со страхом почту ждёт. Гово-рит, её Володька в Афганистане теперь воюет! А может, и не воюет! – в раздумье прогово-

рила тетя Фаня, и, махнув рукой, добавила:

– А! От этой Тоси сейчас толком ничего не добьешься. После смерти Степана совсем

сдала, одно с другим путает. Так и с сыном. То говорит, служит, а на деле оказывается, воюет. И об этом никто не знает. Это большой секрет! – понизив голос до шепота, произ-несла тётя Фаня. Но женский скепсис видимо всё равно взял верх, потому-что усмехнув-шись, тётя продолжила:

– А недавно говорила, что Володька у неё разведчик, а не лётчик. Ну, вот и пойми её! Ох, Тося, Тося! Не доведёт до добра её страсть к виноградному вину, ох не доведёт!

И тётя Фаня, вздохнув возмущенно, стала что-то доказывать Ленусе. А Ника, кое-как переступая ногами, дошла до софы, и, опустившись на неё, зарылась лицом в подушку и слёзы потоком хлынули из её глаз. Но это были слёзы счастья, так как душа девушки пела в унисон её сердцу:

– Он не женился, он мой! Он не женился, он мой!

Она так и уснула в зале, на софе, уткнувшись лицом в сырую от слёз подушку. Тётя Фаня, укрыв девушку тонким одеялом, погладила её по голове и прошептала:

– Бедная, несчастная наша девочка!

Но она глубоко ошибалась. В эту ночь, в эту тихую январскую ночь, не было более счаст-ливого человека, чем эта девушка, свернувшаяся калачиком на старой скрипучей софе. Если бы кто знал меру этого счастья, он бы поразился. Ибо оно было необъятно, и можно разве что сравнить его с самим небом или Вселенной! Но оно было ощутимо даже во сне, когда, казалось бы, всё спит, словно умирая во времени, а эта девушка улыбалась, и её улыбка была залогом этого счастья!

– Ника, ты словно цветок, с каждым днём расцветаешь и становишься всё краше и краше! – говорили пожилые медсёстры, с улыбкой поглядывая на девушку, которая вошла в гардеробную, и теперь переодевалась, снимая свое широкое платье, пошитое из нежной розовой тонкой шерсти.

Платье сшила Ленуся по выкройке из зарубежного журнала, затрепанного и прошедшего не одни руки. Платье получилось премиленькое, и даже самой Нике оно очень нрави-лось Но видимо, " не только платье красит человека". Ника знает воочию, что если душа поёт от счастья, если сердце млеет от восторга и умиления, от радости встречи каждого нового дня, то ты и будешь самой красивой, независимо ни от чего. О счастье, перепол-нявшем тебя, расскажут твои глаза, твоя улыбка, твоё тело, которое источает эти тончай-шие флюиды…

Скорее всего, " излучают счастье" все беременные женщины, вольно или невольно, и это так понятно, что можно бы не обращать внимания на восхищенные взгляды, и даже за-вистливые, со стороны женщин, и даже мужчин.

Нет, Ника ещё не привыкла к столь откровенному любованию её округлившейся фигу-рой, И ей хочется поскорее уйти из гардеробной, но сегодня пятница – санитарный день, спешить некуда, и ей ничего не остается, как застенчиво улыбнуться этим женщинам, прожившим уже добрую половину жизни, и сказать:

– Не знаю, вам виднее, какая я стала…

– Нам то виднее, что материнство тебе только на пользу пошло, только толку от того мало! Другому, это надо видеть! – горестно вздохнула одна из пожилых медсестёр, и от этого вздоха, сердце Ники почему– то тихо заныло в груди.

– Пошли детка, пора смену принимать! – её напарница, медсестра со второго поста, На-талья Кирилловна, без пяти минут пенсионерка, подхватила девушку под руку, и легонь-ко подтолкнула к двери, при этом, умудрившись прогнуться назад грузным телом, и су-рово глянув на праздно сидящих медсестёр, осуждающе произнести:

– Ох, бабоньки и языки у вас! А ещё медсёстры! Нашли время кому душу травить!

И обратившись к молоденькой девушке идущей впереди неё по коридору, добавила шут-ливо:

– А ты, на всякую похвальбу про себя думай, "кукиш тебе в глаз, кукиш". Ишь, пе-речницы старые, все глаза обмозолили, как будто сами пузастыми не ходили, да с мужи-ками своими не ругались. Будет дочка и на твоей улице праздник. Я сколько лет аку-шеркой проработала, всего насмотрелась, и любовь и разводы, и опять любовь. Если бы не пенсия, так бы и работала…

Она ещё что-то рассказывала Нике, но та почти не слушала её. Ника думала о том, как быстро прошли несколько месяцев работы, и как жалко ей уходить из этого коллектива.

Оказывается, она даже полюбила своё суматошное ЛОР-отделение. Но сегодня послед-ний день её работы, а с завтрашнего дня она уходит в декрет.

Завтра будет первое марта! Первый день весны, и день рождения мамы! Ника уже ото-слала поздравительную телеграмму, в которой кроме поздравления она сообщила Марии, что скоро приедет погостить к ней. Всего на недельку, не больше! Ведь с ребенком она навряд ли уже куда выберется. И если мама будет оставлять её у себя, она всё равно вернётся сюда. Она будет ждать Его! Володю!

Он приедет! Он скоро должен её найти. Она знает и чувствует это. Скоро, совсем скоро он придет в эту маленькую комнатку и заберёт её отсюда. Это обязательно будет. Ведь он дол-жен знать, должен чувствовать, как она любит его, как ждёт. И не только она, а даже тот малыш, что растёт под её сердцем, и чьи маленькие ножки острыми пяточками выпирают так часто в её животе. Ребёнок опять стукнул в бок пяткой, и Ника, положив ладонь на бугорок, улыбнулась:

– Ишь, как хулиганит! Слышишь любимый, малыш тоже думает о тебе!

– Ника, ты как девочку назовёшь? – эти слова ворвались в её сознание так неожиданно быстро, что Ника вздрогнула и чуть не выронила из рук шприц с новокаином, которым разводила пенициллин.

– Да что с тобой творится всё последнее время? – прикрикнула шутливо Наталья Кирил-ловна. – Боишься уже что-то спрашивать. Уж не влюбилась ли в кого из больных?

– Ну что вы говорите! Кому я сейчас нужна, такая! – в тон ей отозвалась Ника, но тут– же обратившись к пожилой женщине вновь, с любопытством спросила:

– А почему вы говорите о девочке? Может это будет мальчик!

– Я точно знаю, у тебя будет девочка! – Наталья Кирилловна словно приподняла над маленькими бледно – голубыми глазами черные, густо накрашенные усьмой брови, и хитро посмотрела на Нику. – Поверь старой опытной акушерке! Я же двадцать лет в роддо-ме проработала, всего насмотрелась. И как скажу, так оно и будет! Так как ты девочку назовёшь?

– Герой!

– Что? Герой?

Глянув на круглые удивленные глаза напарницы над сползшими на нос очками, на её черные густые брови, которые кажется, отдельно висели теперь на самой белой шапоч-ке, на удивленно полуоткрытый, ярко накрашенный рот пожилой женщины, Ника не выдержала, и рассмеялась громко, весело.

– Это что же за имя такое, диковинное? – наконец пришла в себя Наталья Кирилловна, опять принимаясь за флаконы с пенициллином.

– Геролина! Или Гера! Ещё в древней Греции богиня такая была! – терпеливо объяс-няла Ника, смущенно улыбаясь. – Помните, мифы про золотое руно…

– Ну, ты даёшь дорогая…Ну, а вдруг родится парень?

– Мальчика назову Володей!

– В чью честь?

– Моего деда звали Володей, и… мужа! – тихо закончила Ника и опустила голову.

ГЛАВА 11.

– Тётя Фаня, принимай гостей! – закричала Ленуся в приоткрытые двери дома.

Пока она ставила сумки, её дети – восьмилетняя Настенька и шестилетний Димка, ски-нув сапожки, промчались через коридор в комнату и уже с визгом обнимали бабушку Фа-ню. А вскоре, на пороге появилась и она сама. Тётя прижимала к себе детей, и хитро поблескивая глазами, чуть покачивая головой, приговаривала охая:

– Ну-у, гостей у меня сегодня полный дом! Наконец дождалась….

– Поздравляем с праздником! С международным женским днём…

Лена поцеловала тётю, и пока та принимала поздравления от Ники, сестра, ловким дви-жением фокусника, выудила из необъятных размеров сумки большой цветастый платок, и накинула его на плечи тёти Фани. Пожилая женщина зарделась, смущаясь, словно де-вушка:

– Ну, зачем же! Поди, дорогой…

– Носи, и радуйся, нашему с Никой подарку! – строгим голосом ответила Лена и тё-

тушка, прослезившись, вновь расцеловала племянниц.

– Вероника, ты в декрете?

– Да! Уже больше недели.

Ника раздевалась в прихожей, вешая плащ на вешалку, которую помнила ещё с детст-ва, и которая навевала всегда приятные воспоминания о былом, когда жива была ещё бабушка Мотя, которую любили все дети за её словоохотливость и добрый нрав. Сколько вечеров Ника провела в этом доме девочкой, прибегая, в гости с ночевкой. Она до сих пор помнит мягкую перину на широкой бабушкиной койке, и даже приятное тепло мягкого роскошного тела дородной украинкой женщины, её бабушки. Кровать, все так-же стоит на своём месте, с той же самой периной. У стены стоит диван, с которого Ника не раз падала по ночам. В углу, на своем почетном месте обосновался такой же долго-житель, посудный шкаф, из которого Ника в детстве таскала конфеты. Да, многое в этом старинном уютном доме до сих пор напоминает о детстве, как и эта занавеска, за кото-рой всё также висит старый бабушкин макинтош.

– Надеюсь, теперь ты у меня поживешь с недельку-две. И тебе разнообразие, и мне не скучно! – тётя Фаня с удовольствием отмечала, как похорошела Ника, и как не вяжется к её умиротворенному облику образ отвергнутой жены, или будущей матери-одиночки.

– Ну что, составишь мне компанию?

– Нет, тётя! Сначала я поеду в гости к маме, а потом уже к вам.

– А я думала наоборот, поедешь рожать домой, туда, к Марии поближе…

Наверное, что-то в интонации пожилой женщины было необычное, но Ника сделала вид, что не замечает той тайной радости, что так явно ощущается в словах и во всём об-лике этой милой и такой одинокой сейчас женщины.

– Я хотела бы родить своего ребенка здесь. Там, где родилась я, и где прошло моё детство! – грустно закончила Ника и отвернулась.

На глаза, сразу набежали слёзы, но Ника упрямо тряхнула головой, и черные блестя-щие волосы, уже отросшие, всколыхнулись темной волной и опять упали ей на плечи.

Что-то сентиментальная она стала в последнее время, а чем ближе к родам, тем всё бес-покойнее у неё на душе.

– Ну и правильно делаешь! – довольная тётя подошла к Нике и погладила её по пле-чу. – Тут и надо рожать. На этой земле появилась ты, пусть и твоё дитё здесь тоже народит-ся. И даст Бог, всё уладится в твоей жизни! Дай – то Бог!

Ника подозрительно глянула на тётю Фаню, но та уже отвернувшись, разговаривала с Леной. Настенька с Димкой помчались во двор смотреть коз, но вскоре они ворвались в дом с криками:

– Ура! Тётя Люся приехала с Олежкой и дядей Геной.

– Ну вот! И ещё гости прибыли! – смеясь, говорила тётя Фаня, подставляя для по-целуя морщинистое, но всё ещё красивое лицо. – Теперь можно и праздник справлять.

Праздничный стол, накрытый в большой светлой столовой, получился на славу. По настоящему весенним и красивым. Тетя Фаня не пожалела свой дорогой хрусталь, и те-перь великолепные, ажурные фужеры и рюмки переливались разноцветными огоньками посреди стола, рядом с изящным графином, в котором ярким алым цветом сияло прошло-годнее виноградное вино. Строго и чинно выглядели вазы с традиционным винегретом, со-леными крохотными огурчиками, и вальяжно развалившимися поверху них, алыми ма-ринованными помидорами. А рядом, с элегантными заграничными вазами, которые тетя доставала всегда "по случаю", примостились пучки свежесорваного зеленого лука, на перышках которого крупными бриллиантами переливались капли колодезной воды.

Тётя Фаня сажала лук " под зиму", как говорила она, шутя, высаживая в начале фев-раля маленькие головки репчатого лука в длинный узкий ящик, на окно. Первый уро-жай снимался всегда на весенние праздники и дружно съедался под всеобщее подхвали-вание. Тётя, с румяными щеками толи от вина, толи от похвал, с превеликим удовольст-вием начинала делиться своими агрономическими секретами и познаниями.

Помимо лука, к весенним праздникам тётя умудрялась вырастить даже редиску, которая была ещё мала, но уже радовала глаз своим первозданным проявлением яркого весен-него цвета. Эти маленькие, нежно-розовые шарики так аппетитно выглядели на бело-снежной скатерти рядом с зелёным луком, что Ника, не утерпев, взяла одну редиску и, откусив кусочек, с наслаждением стала жевать.

– Ешь, ешь! – тётяшутливо похлопала Нику по плечу. – Ешь больше овощей и фрук-тов. Твоему ребенку сейчас витамины ой, как нужны. Он уже большой становится…

Ленуся, смешливо закатив глаза вверх, протянула:

– Что же, теперь ей одним луком да редисом прикажете питаться, на её то зарплату?

Тетя Фаня возмущенно фыркнула и развела руками:

– А хотя бы и луком…Знаешь сколько в нем витаминов…

Кажется, сейчас начнутся бесконечные застольные разговоры. Щеки у тёти Фани рас– краснелись как у девушки, глаза горят и сверкают, она готова доказывать лучшие пре-имущества своего выращенного на подоконнике лука, перед тем, что продается в пучках на рынке.

– Пора прогуляться! – подумала Ника, и тяжело опираясь на стул, поднялась из-за стола.

– Ты куда? – настороженно спросила Люся, видя, что Ника натягивает на плечи свою теплую кофту.

– Пойду до Яра дойду. Посмотрю где ваши дети, а заодно прогуляюсь. А иначе, кажет-ся, я засну, не дожидаясь ночи, после такого обильного обеда!

Девушка нарочито громко зевнула, и потянулась.

– Пойди детка, погуляй на свежем воздухе. Это тебе тоже полезно! – тётя с умилением смотрела на племянницу, и та, улыбнувшись ей в ответ, откинула в стороны толстые гобе-леновые занавески.

Она шла неторопливо к Яру, словно предвкушая свою встречу с ним, словно наслаж-даясь тихим весенним воздухом, в котором чувствовалось слияние тепла и холода. Иной раз налетал легкий ветерок, и тогда Ника зябко куталась в свою толстую вязаную кофту, но спустя некоторое время кольцо рук её ослабевало, и тогда полы её толстой кофты рас-пахивались, и становилась видна округлость живота, характерная для женщины с боль-шим сроком беременности. Молодая женщина спустилась в Яр, и, подойдя к Ручью, за-черпнула ладонью холодную, словно обжигающую воду.

– Здравствуй Яр! Здравствуй Ручей! – прошептала она, окидывая взглядом мелкое русло горной речушки, пережившей свою очередную зиму.

Крутые бережки кое-где обвалились, и теперь, сглаженные временем, поросшие мелкой травкой и первыми весенними цветами казались как-бы обновленными после долгих дней зимнего забвения, а оттого немного чужими. Вода в ладонях стекала сквозь пальцы тонкой прозрачной струйкой, да и сам Ручей был чист и прозрачен, словно огромный род-ник, или всё тот – же тетушкин хрусталь, из дорогого богемского стекла.

Ника усмехнулась нелепому сравнению, но тут – же её внимание переключилось на ветлу, росшую на берегу Ручья, вдали от своих сестер. Тонкие длинные ветви, спускаю-щиеся вниз к воде, только – только набрали зеленую окраску, и мягким белым пушком украсили набухшие почки. Скоро почки лопнут, и маленькие клейкие листочки будут ве-село и радостно выползать из своего тесного плена, навстречу теплу и свету.

Ника опять зачерпнула воду и поднесла её ко рту, сделала глоток, а остатки воды отбро-сила от себя, и они, упав обратно в Ручей, подняли небольшие фонтанчики брызг. Затем Ника провела влажными руками по лицу, и, не утираясь, медленно побрела обратно до-мой, к тёте Фани. Детишки, мимо которых Ника проходила, даже не взглянули на неё. Они самозабвенно играли в Яру в свои весёлые детские игры.

Наверное, кто-то ещё пришел в гости к тёте. На пороге крыльца стояли женские старо-модные туфли со стоптанными каблуками, а на стуле перед распахнутой настежь дверью лежал такой же старый плащ, давно забытого фасона. Ника прошла вперёд, в сенцы, но тут, что – то насторожило её. Остановившись, она схватилась за дверной косяк и прислу-шалась. Видно разговор шёл давно, так как Ника услышала последнюю фразу:

– …приезжал сам военком, выражал соболезнование!

В комнате кто-то всхлипнул, и Ника вдруг почувствовала, что – то случилось! У неё за-дрожали руки и ноги, но она лишь крепче ухватилась за дверной косяк.

– Его похоронят здесь дома, рядом с отцом. А гроб говорят уже в пути… – продолжал говорить всё тот – же неприятный голос, но Ника уже не слушала его.

Что-то гулко упало в её сердце, вызвав резкую, нестерпимую боль, которая эхом отозва-лась в её животе. А может, это ребенок так больно толкнул её своей ножкой? За что? За то, что сейчас отнимают у неё последнюю надежду на то, что – бы жить и любить…

– Почему??? Я не верю, не верю, не верю!!! – кричало что-то внутри неё.

А тот – же резкий голос вдруг с надрывом произнес:

– А Тося, Тося– то, как убивается! Ведь её Володька был для неё единственной опо-рой и надеждой…

– Володька!!! Володя?! Нет! Нет! Нет! – шептали её губы, словно опять, не веря услы-шанному.