Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Ну что же, тем лучше! – думает Ника, и, вздыхая облегченно, прибавляет шаг.

– Ты, почему опоздала?

Старшая медсестра, Анна Яковлевна, строго смотрела на неё поверх маленьких квад-ратиков модных очков. В одной руке она держала тонкую тетрадь, а в другой ручку с об-ломанными краями, обмотанную белым медицинским лейкопластырем, который из белого уже превратился в серый.

Ника знает, её фамилия уже стоит в том почетном "черном" списке, что красуется в тон-кой тетради. Теперь, как ни старайся, а на планерке обязательно будут " склонять по па-дежам" её фамилию. Ну а потом, дружно выносить общественное порицание, после кото-рого поневоле, ты себя почувствуешь, если не "врагом народа", то уж точно "злостным на-рушителем всех законов нашего общества", как порой выражалась дородная и самоуверен-ная в своей логике пожизненного профсоюзного лидера, медсестра из операционной, Ва-лентина Митрофановна, не сегодня-завтра пенсионерка.

Глянув на трагически строгие лица Анны Яковлевны и Митрофановны, Ника вдруг громко рассмеялась, небрежно скинув на детский стульчик свой широкий модный плащ, весело произнесла:

– Я бы уже давно была здесь, но не могла. Меня сейчас сватали!

– Кто? – дружный и удивлённый хор голосов тех медсестёр, что были в данный момент в раздевалке, ещё больше рассмешил Нику. Весело засмеявшись, она ответила:

– Бывший наш больной!

– Это не тот ли, что стоял внизу? – старшая медсестра скептически приподняла бро-ви, выщипанные в тонкую, едва заметную ниточку над маленькими голубыми глазами.

– Тот! – довольно кивнула головой Ника.

Она уже почти переоделась и теперь, стоя перед зеркалом, закручивала в жгут свои длинные черные волосы, что – бы спрятать их под белую шапочку. Она была даже рада, в какой – то степени, что внимание старшей медсестры было отвлечено от того безобраз-ного факта, что являло собой её опоздание на работу. И даже то, что Анна Яковлевна су-рово насупилась и возмущенно смотрит на неё, уже говорит о том, что в " черный список" явно ей не попасть на сегодняшний день. Наконец старшая медсестра произносит:

– Между прочим, этот мужчина ходит здесь кругами уже вторую неделю, и кажется у него не всё в порядке…-

– Где? – наивно спрашивает Ника, и, женщины, с интересом внимающие данному раз-говору вдруг хохочут громким, безудержным смехом.

– В голове, дурочки, в голове не всё у него ладно! – с досадой отвечает Анна Яковлевна, и, толкнув двери, выходит из раздевалки.

Ника не стала рассказывать об этом смешном случае Анатолию. В последнее время он стал раздражителен и вспыльчив. Поэтому, не лучше ли забыть о том смешном и странном человеке со страшными шрамами на лице, который почему-то до сих пор не выходит у неё из головы. Если бы это было раньше, то Ника не утаила, а всё рассказала бы мужу. Они просто посмеялись бы вместе над этим смешным случаем со сватовством, а потом за-были о нём, как это часто бывало раньше. Но это всё было раньше, а не сейчас!

– Почему с каждым днём становится всё грустнее жить? – думала иногда Ника, лежа ночью рядом со спящим Анатолием.

Она прислушивалась к различным шорохам и звукам, доносившимся с улицы, или со двора. Иногда в тишине ночного дома что-то звонко щелкало или скрипело, и тогда серд-це Ники начинало противно томиться какой-то странной истомой, а в голове стучали молоточками страшные мысли…

Нет, разве можно жить спокойно, когда вокруг тебя происходят столько всего, что ты не можешь понять все эти изменения, принять их как нечто естественное и неотвратимое.

Скоро опять обещают сокращение у них на работе. Говорят, что ЛОР-отделение переве-дут в хирургию, оставив всего десять – двенадцать коек для больных. А это означает, все медсестры их когда-то большого коллектива окажутся просто выброшенными на улицу.

– Начальство вам обязано предоставить новые места работы! – спорил Анатолий с Ни-кой, до хрипоты в голосе, до ожесточенности во взгляде. – Вот у нас на заводе, если спе-циалист хороший, кто посмеет уволить его. Значит, увольняют лоботрясов, которые не хотят работать…

А вскоре, и у них на заводе стало положение не лучше. Огромные химзаводы ещё кое-как дымили своими трубами, жизнь ещё вроде бы теплилась на этих необъятных и необозримых взору предприятиях, но с каждым днём становилось всё очевиднее и понятнее то, что наступает конец! Конец той спокойной, понятной, размеренной жизни, к которой многие привыкли, и которую так тяжело будет забыть! С каждым днём, ста-новился всё очевиднее тот страшный факт, что " союз нерушимых" разваливается на гла-зах. Одна за другой бывшие республики провозглашают себя независимыми государст-вами, каковыми они являлись более семидесяти лет тому назад. Но тогда, в начале двад-цатого века, видимо было всё понятно с происходящими переменами, хотя опять же, кто его знает! Революция 1917-го года немало судеб перелопатила, немало жизней унесла ни в чем не повинных людей. И разве не было того факта, что брат сражался против бра-та, что сын отрекался от отца, сдавая его со всеми потрохами новой власти, поначалу всё такой же непонятной…История повторяется? Значит опять будет разруха и голод, опять море крови и брат пойдёт против брата… Не дай бог, что – бы это произошло! Независи-мость – многообещающее слово, сладкое как шербет, но иногда, вязкое и кислое словно тёрн! Кому– какое по вкусу! Иной раз и шербет горчит, а кислый тёрн превращается в изысканное лакомство! И нам ли, маленьким людям, судить о тех глобальных измене-ниях, что происходят не только с огромной страной, но и со всеми нами…

– Но ведь мы хотели этого!

В многочисленных дебатах, которыми заполнялись часы вынужденного безделья, люди, искали причину всех своих бед и несчастий.

– Мы голосовали за независимость, а что получили взамен? И зачем нам эта независи-мость, когда нет работы! Когда я, совсем не чувствовал себя ущемленным. Ни в чём…

Кричал какой-нибудь доморощенный политикан, стоя в кругу своих пьяных друзей– собу– тыльников, потрясая перед ними заскорузлым кривым пальцем, в кожу которого въелся черный мазут, за многие годы так и не отмытый ни мылом, ни мочалкой.

Ника обычно спешила быстрее пройти мимо таких сборищ, но ей почему-то становилось горько и обидно видеть этих ничем не занятых мужчин, в чьих полупьяных глазах она ви-дела один и тот же вопрос. Что? Что происходит с нами, со страной?

Она и сама не могла понять ничего из того, что творилось кругом. Даже её Толик, он так изменился! Если прежде он выпивал по какому-то случаю, то теперь частенько приходил с работы " навеселе". Он начинал громко говорить, размахивая руками, учил "жить" Нику, поучал детей, ругал Герку за её мальчишечьи выходки, шлепал или кричал на Данила, когда тот "лез не вовремя к отцу" с книгой. Малыш, заплакав, уходил в дальний угол и оттуда смотрел на отца затравленным взглядом загнанного зверька.

– Ну что? Что с нами делается? Что происходит? – глядя на мужа, опять думала Ни-ка, и ей становилось страшно. Также, как три года тому назад!

– Я кто? Я человек маленький! И разве я виноват, что у меня отобрали мою Родину, и указали, что и тут я никто! Ие-эх, Родина! Родина, как мать родная, может и пожалеть, к груди прижав, да слезами облив, а может, дать хорошего пинка под зад, или тумака, а за что, неизвестно! Родина! Так, где же теперь, ты – моя Родина?!

Затуманенный, полупьяный взгляд Толика останавливался на Нике, но она спешила пройти быстрее мимо мужа, да заняться своими извечными женскими делами на кухне, исподтишка наблюдая, как, махнув безнадежно рукой, Анатолий замолкал, и долго так сидел, уставясь куда-то в глубь комнаты.

Видимо, все-же какие-то думы тревожили её мужа, потому-что, в конце концов он опять пьяно взмахивал рукой, и обращаясь к своему невидимому собеседнику, убежден-но говорил:

– Ай, ну да бог с ней, с Родиной! Её на кусок хлеба не намажешь! А то, что работы нет, и не предвидится, вот, что самое страшное!

Ника молча смотрела на Анатолия, и не узнавала его. Седьмой год пошел, как они по-женились, и если раньше он не позволял себе выпить лишнего, считая пьянство пороком, то теперь почти каждый день он приходил именно в таком состоянии, от которого, Нике хотелось взашей вытолкать мужа из дома, и даже близко не подпускать его к себе в постели.

– Неужели начальство не видит, как вы пьёте на работе? – возмущенно спрашивала она Анатолия, и он, глядя на Нику наивными сонными глазами, пожимал плечами и отве-чал: – А, что тут такого? Мы пьем после работы. Никому не мешаем! Да и пьем мы, на "левые" заработанные, и своё не пропиваем…ни-ни…

Ника в отчаянии бросала:

– Увольняйся! Сиди дома, или иди работать куда – нибудь в кооператив.

– Там без меня хватает работяг! – отвечал Анатолий, и сонно хлопая глазами, брёл в спальню.

А однажды он пришёл с работы трезвый, и, бросив на стол пачку денег, сказал, зло ус-мехнувшись:

– Ну, вот и всё! Расчет по полной программе!

– Что случилось? – спросила Ника спокойно.

– Сократили! Триста шестьдесят человек. И это не всё!

– Ну что же, будешь сидеть дома! – весело произнесла Ника, обращаясь к сынишке, ко-торый за столом собирал конструктор. – Будешь заниматься детьми, школой, хозяйством…

– Я тебе что, баба разве? – зло прошептал Толик, и, хлопнув дверью, выскочил в ко-ридор.

Ника растерянно посмотрела на Данилку, погладила его по голове. Мальчик смотрел на мать круглыми черными глазами, и в них она читала вопрос.

– Ничего! Всё хорошо, мой милый! Всё хорошо!

Она тяжело села на стул. Что-т о ей не здоровится последнее время. Чувство какое-то нехорошее, словно она устала от всей этой жизни. И ещё тошнота! Она выворачивает её тело наизнанку, и, кажется, у неё просто нет сил, чтобы терпеть это состояние. Но Ника знает, отчего всё это, ведь у неё уже четыре месяца беременности, пошел пятый. Она не хотела её оставлять, но Толик уговорил. Он так хотел дочь. Да и Нике почему-то стало жалко…

Да, она знает, каким нежным и заботливым отцом был её муж. Он сам купал сына, пе-ленал его не хуже любой женщины. И когда встал вопрос об аборте, Анатолий твёрдо зая-вил, что ему нужна дочь, его родная дочь.

Ника понимала его. У его родителей было всего два сына. Девочки в их семье не води-лись. Вздохнув, Ника потерла ладонью поясницу. Уже становится тяжело! И это, в трид-цать два года. А что будет, когда ей исполнится пятьдесят лет, шестьдесят?

– Ах, дожить бы до этих дней! Посчитала бы за счастье! – подумала Ника, направляясь в зал.

На веранде громко хлопнула входная дверь, и в прихожую кто-то вошел. По времени это должна быть Гера, хотя только она умудряется так закрывать двери, что после неё долго звенит маленький колокольчик на дверях, а стёкла в окнах веранды поют долго и жалобно, словно тоже жалуясь на эту несносную девчонку. Но сегодня дверной колоколь-чик не срывается с двери, и не захлебывается в истеричной трели. Значит Гера не одна! Слышен её весёлый смех, и негромкий разговор.

– Мама, а я с Сашей пришла! – послышался, наконец, её звонкий веселый голос из прихожей.

А вскоре дочь появляется вместе со своим другом в зале. Для одиннадцатилетней де-вочки она несколько высоковата, но Ника знает, она сама выросла сразу, ещё в пятом классе. И это не беда, что Гера кажется совсем худой и хрупкой. Придет время, всё нарас-тет. Хотя, дочь ещё едва ли что понимает в девичьей красоте. Она совсем по-детски тя-нет за руку высокого, худенького паренька, который, смущаясь, здоровается с Никой. Она с удивлением смотрит на паренька, и, улыбнувшись, спрашивает:

– Саша, ты что же, не по дням, а по часам стал расти? В прошлый раз со мной на-равне был, а теперь на целую голову выше…

– А он дядей Стёпой– великаном решил стать! – проговорила Гера с набитым ртом.

Она уже сбегала на кухню, и теперь появилась в зале с банкой клубничного варенья, в ко-торую пыталась затолкать большой ломоть хлеба.

– Да, что же ты делаешь? – воскликнула Ника, отбирая банку с вареньем у дочери. – Всё ведь прокиснет!

– А я и Саша кушать хотим! Целый час со стадиона пешком топали. – заканючила Гера,

но Саша, опять смутившись, произнёс:

– Нет, нет! Гера, пожалуйста, перестань. Я не хочу есть!

– А ну, живо за стол! – скомандовала Ника, подталкивая детей к кухне. Саша, громко вздохнув, уселся нехотя на стул, глядя с укоризной на Геру. А она, хитро подмигнув ему, уже металась по кухне.

Дети кушали и о чем-то болтали между собой. Ника с Данилкой разбирали в зале оче-редную модель конструктора, когда в комнате вдруг раздался Сашин голос.

– Спасибо за обед!

Ника улыбнулась:

– Пожалуйста! Поправляйся на здоровье!

– Мама! Саша тебя хочет о чем-то попросить!

Гера подошла, и встала рядом с мальчиком, загадочно улыбаясь.

– О чем-же эта просьба?

Саша смущенно произнес:

– Через неделю мы уезжаем в Германию. Можно я буду писать вашей Гере письма.

Ника смотрела на мальчика, обещавшего стать красивым, высоким и стройным пар-нем, а потом мужчиной через какие-то три – четыре года, и ей вдруг стало страшно. Неу-жели всё повторяется в этой жизни? Круг за кругом, виток за витком. Она и Володя, а те-перь их дочь и этот мальчик…

– Ну, мама, ты, почему не отвечаешь? – Гера, обиженно поджав губы, смотрела на неё.

– Конечно, Саша пиши! Думаю, что Гера тебе обязательно ответит! – тихо ответила Ни-ка, глядя с грустью на этих двоих, по сути дела ещё совсем детишек, внезапно выросших, но ещё не осознавших, что детство уже уходит от них, оставляя их на пороге новой стра-ницы жизни.

Мальчик серьёзно посмотрел на Нику и вежливо произнёс:

– Спасибо!

– Пожалуйста! – улыбнулась устало в ответ женщина.

– Ешьте на здоровье! – весело добавила Гера, и, схватив Сашу за руку, потащила его во двор.

Ника тоже подошла к окну и стала смотреть на них, девочку и мальчика, о чем-то ожив-ленно беседующих друг с другом. Гера, подпрыгивая, что-то объясняла Саше, а он смотрел на неё сверху вниз добродушно, с интересом, изредка улыбаясь чему-то. А иногда, он что-то говорил ей, этой шумной, весёлой девчонке, с копной темно-русых волос, непокор-ными волнистыми прядями выбивающихся из-под легкой шапочки. А она смотрела на не-го огромными ярко-голубыми глазами, а затем, запрокинув голову, смеялась чему-то гром-ко и весело.

Женщина вздохнула.

Да! Всё повторяется в этой жизни, всё повторяется! Как двадцать лет назад, как сто, и даже тысячу лет назад! И, наверное, через сто тысяч лет, вот также будет стоять худень-кая тоненькая девочка с копной непокорных волос перед высоким красивым мальчиком, и ничто не будет их волновать в этом мире, ничто! Кроме той глупой болтовни, которая была и будет самой важной и главной в данный момент их жизни!

ГЛАВА 19.

Ника взглянула на ручные часы и подумала:

– Рано, дети ещё только лишь стали просыпаться!

Она пошла медленней, ступая осторожно на мокрый асфальт. Прошел дождь, он хоть немного прибил пыль, обмыл зеленую листву на деревьях, и внёс в воздух свежесть и прохладу, которая скоро опять превратиться в раскаленный поток жары…

Как ей тяжело! Эта беременность совсем измотала её, и, кажется, что каждый день, каж-дая минута дается ей с огромным и великим трудом. А может, за давностью лет, она за-была о том времени, когда ходила беременной Герой и Данилкой? Конечно, забыла, ведь прошло столько лет!

Ленуся ругает её постоянно. По вечерам она прибегает к Нике проведать её, а заодно уз-нать, нет ли каких вестей от Анатолия.

Нет! Пока никаких! Анатолий уехал так быстро и неожиданно, что Ника даже не поняла тогда, насколько он осложнил ей жизнь. Но разве могла она сказать своему мужу что-то против? Нет! Он все равно не послушал бы её. Видимо решение об отъезде давно созрело в его голове.

Ника, вздохнув, опять посмотрела на часы, оглянувшись, увидела скамейку, уютно при-мостившуюся под высоким серебристым тополем, подошла, и устало опустилась на неё. Запрокинув голову, молодая женщина внимательно вглядывалась в колышущую крону дерева, и думала о своём.

Лето! Июнь! Какая прекрасная пора! Но всё равно она любит осень, когда опадает лист-ва с деревьев, когда в воздухе медленно кружится тронутый золотом лист, и тихо ложит-ся прямо в раскрытые ладони. И вот тогда, приглядевшись к этому подарку природы, на-чинаешь поневоле сознавать, что и ты сам похож на тот листок, который отжил свой век, и отцвел свою пору, теперь падает в чьи – то ласковые трепетные руки, или под чьи – то безжалостные ноги, в конце концов оставляя после себя лишь горстку перемолотой тру-хи или горсть пепла… Грустное, но вполне логическое завершение жизненного пути!

Ника вздохнула и закрыла глаза. В памяти вдруг возникло лицо Анатолия. Он печально смотрел на неё, стоящую на перроне с детьми, махал рукой из открытого окна, и пытался улыбнуться губами, дрожащими мелкой дрожью. Ей самой тогда хотелось плакать. Поче-му? Может потому, что она ненавидит расставания, от которых веет разлукой…

– Я скоро напишу вам! – крикнул Толик напоследок.

Но вот уже прошёл целый месяц, а от него нет никаких вестей. Может, он так и не на-шёл ничего подходящего в далёкой России. Хотя, Россия большая! Но все-же поехал То-лик к своему бывшему армейскому другу. Этот друг живет в Саратовской области. Стран-но, почему ехать надо именно туда? Не лучше ли поехать к маме, на Урал! Это намного ближе и понятнее…

Но разве можно переубедить её "хорошего" упрямого мужа. Это только со стороны кажет-ся, что Толик во всём покладистый парень. За прожитые вместе годы, Ника изучила своего мужа и знает, что упрямство, главная черта его характера. Конечно, и она не по-дарок, и поэтому иногда ей совсем не хочется спорить с Толиком, как и в этом случае. За какие-то два дня он собрался, и укатил ещё с одним товарищем искать "новые места",вер– нее, " новые земли" для переезда. Может это и правильно! Пока нет малыша, надо быстрей перебраться на новое место жительства. Но ей и сейчас уже так тяжело! А что будет даль-ше?

Ника вздохнула опять, и, взглянув на часы, поднялась со скамейки. Пора в детский сад

за Данилкой.

– Папа скоро приедет? – капризно тянул сын, и Ника, в который раз отвечала ему:

– Скоро! Скоро твой папа приедет за нами!

Данил недоверчиво смотрел на неё, но видимо, что-то удерживало его от дальнейших вопросов, и, хлюпнув носом, он обиженно засопел, явно выказывая, таким образом, своё недоверие к словам матери.

Подойдя к воротам, Ника увидела соседку, тётю Тамару, которая жила через дорогу в маленьком чистеньком домике. Соседка был грузной, страдающей одышкой женщиной, проработавшей всю свою жизнь на железной дороге, но так и не успевшей обзавестись му-жем и детьми. Кажется, отсутствие оных качеств замужней женщины, повлияло на неё так неблагоприятно, что к пятидесяти годам она превратилась в женщину, которая помимо одышки страдала неуживчивым характером, граничащим с чрезмерным любопытством.

– А идёшь? – встретила она Нику у ворот своего дома. – А я тебя уже тут битый час до-жидаюсь. Телеграмму тебе принесли. На переговоры с Орлом вызываетесь. Это кто же там у вас живёт?

Ника, пробормотала что-то о далёких родственниках, очевидно, удовлетворив в какой– то мере любопытство соседки, потому-что, увидев, что Ника входит в калитку, соседка развер-нулась и тоже побрела к своему дому.

Вечером заглянула к ней Ленуся. Она, внимательно посмотрев на младшую сестру, участ-ливо спросила:

– Что-то ты какая-то кислая в последнее время стала. Тебе нездоровится?

Ника, потерев руками поясницу, пожала плечами:

– Если насчет беременности, то всё в порядке.

– Это хорошо! А настроение можно самой себе поднять. Не думай о плохом, и не пере-живай. Всё будет нормально!

Лена ласково похлопала Нику по руке.

– Через неделю поеду в Керкен. Немного хочу отдохнуть от всех дел и забот. Может, ты тоже поедешь вместе со мной?

Ника грустно улыбнулась:

– Ты же знаешь, что теперь я здесь почти пленница. Дом не бросишь, собаку и курей кормить каждый день надо…

Люся согласно закивала головой, а потом, подумав, радостно предложила:

– Ну, тогда я детей заберу. Пусть шумно будет, но думаю, тётушка только рада будет нашей компании. А дети в Яру побегают, порезвятся на природе.

Ника вздохнула:

– Ах, как бы я хотела в Керкен. Иногда я вижу во сне Яр, Ручей, всю нашу шумную ватагу…

– Вот и отпускай детей, нечего им здесь в городе пылится! – засмеялась сестра.

А на следующий день Ника ходила с детьми на переговоры с Анатолием. Обратно они шли по аллее, и Ника, вопреки своей привычки, в этот раз совсем не замечала красоты огромных деревьев, зелёной травы, буйного цветения кустов роз на клумбах.

Дети умчались вперёд на качели, и сейчас ей никто не мешал думать о том, что ска-зал Анатолий. Оказывается, он уже работает механиком в селе, где-то под Орлом. В теле-фонной трубке что-то щёлкало, шипело, было так плохо слышно, что говорил ей Толик, но Ника всё же поняла, что её муж почти что счастлив. Видимо, он нашел то, что было ему по душе. У него есть работа, заработок, в колхозе обещают дать квартиру или дом, и он надеется через неделю или две получить это жильё. Так что Нике надо срочно прода-вать дом в Казахстане, грузить контейнер и приезжать.

– Но как я это сделаю одна? – начала кричать в трубку Ника, но Толик очевидно по-няв, что она хотела сказать, перебил её:

– Ничего, справишься! Дом отдавай по дешёвке, за ценой не стой. А контейнер твоя сестра с мужем помогут загрузить. Я приехать не смогу. Буду работать, и ждать жильё. А иначе его могут перехватить такие же переселенцы, как и мы.

– Неужели она скоро уедет отсюда! – стучало в висках Ники. – Неужели всё это, сейчас такое родное и понятное, скоро станет чужим и далёким для неё.

Она остановилась, провела рукой по коре огромного дерева, росшего в конце аллеи.

– Скоро и это дерево станет таким далёким и чужим…

– Мама! Ты чего отстаешь? – услышала Ника, словно издалека нетерпеливый голос сво-ей дочери, и тут-же, словно очнувшись от своих дум, она улыбнулась и прибавила шаг.

Дневная жара спала, и вечерняя прохлада овеяла уставшие за день улицы, скверы и парки. Ника не торопилась домой. Дети, уже два дня, как уехали с Леной в Керкен, и те-перь ей абсолютно нечем заняться. Можно не готовить кушать, не стирать, и даже забыть об уборке в доме. У неё тоже будет отпуск! Полнейшее расслабление от всех дел и забот. Через две недели в декрет. Осталось ещё отработать четыре смены, и она будет свободна. Хотя впереди предстоят такие тяжелые дни, что ни о чем не хочется думать. Пока что! Ну, а на днях она подаст объявление о продаже дома. Уборку во дворе, дети сделали сами, но этого мало, надо завтра побелить дом…

– Вероника Антоновна, здравствуйте! – вдруг услышала Ника хрипловатый мужской голос, показавшийся ей знакомым.

Оглянувшись, она увидела мужчину, неряшливо одетого, в помятых брюках и такой же помятой рубашке. Лицо мужчины скрытое наполовину смешной и нелепой шляпой, нес-колько опухшее, с небритым заросшим подбородком, показалось Нике тоже знакомым до странности, но неприятным и отталкивающим. Быстро сгущающиеся сумерки придавали что-то зловещее нескладной фигуре мужчине, застывшего рядом, а огромные черные очки являли собой нелепое дополнение к его странному облику.

– Простите, я вас не знаю! – произнесла Ника, вставая со скамейки, и порываясь прой-ти мимо этого неприятного человека.

– Как-же так? Вы не помните меня? – огорченно спросил мужчина, следуя за ней. – А ведь совсем недавно у нас с вами состоялся очень смешной разговор!

Мужчина доверительно склонился в сторону Ники. Почему, но Ника вдруг почувствовала угрозу в этих словах.

– Послушайте! Вы говорите мне какими-то загадками. Я вас не знаю, и извините меня, я тороплюсь.

Она повернулась, чтобы уйти, но мужчина схватил её за руку.

– Как вы быстро забыли обо мне! А я вас не забыл, нет! Более того, я о вас помнил каж-дый час, каждую минуту, с той поры как вы… как вы отказали мне.

Мужчина, поперхнувшись, всё – же закончил свой диалог, который он произносил тороп-ливо, словно боясь, что его или остановят, или он забудет что-то сказать. Ника со страхом вглядывалась в полутемное лицо мужчины, скрытое наполовину ковбойской шляпой, пы-талась разглядеть за тёмными очками его глаза, и вдруг вспомнила, что это же тот самый чудак со своим неудавшимся сватовством. Ну да, конечно, это он! И даже шрамы теперь стали видны отчетливей, хотя заросшая щетина, да одутловатое лицо почти срав-няли изъяны на его лице, и словно превратили того странного человека в незнакомца… А собственно, не мудрено забыть то, что произошло почти два месяца назад, если тебе это совсем ни к чему. Но вот только, кажется, кто-то сказал тогда, что у этого человека не всё в порядке с головой…

– С той поры, как вы отказали мне, я о вас постоянно думал, справлялся о вас! Вы ска-зали мне тогда правду, у вас есть дети…

– У меня есть и дети, и муж! – перебивая его, быстро проговорила Ника.

Она старалась уйти от этого странного мужчины, но он не отставая, шел следом за ней.

– Дети есть, а муж…Сейчас вы просто обманываете меня! У вас нет мужа, он уехал! Тихо засмеялся мужчина, и Нике почудилось что-то зловещее в этом тихом смехе.

– Отойдите от меня! – она рванулась вперёд, но мужчина успел её схватить за руку, и, притянув к себе, глядя сквозь черноту очков ей прямо в глаза, ставшими огромными от ужаса и страха, прошептал:– Боишься?

Он вновь тихо засмеялся, обдавая Нику гнилостным запахом больных зубов и тела.

– Не бойся, я не кусаюсь.

– Пустите меня! – закричала Ника, и, изо всех сил толкнула от себя страшное, дурно пахнущее лицо мужчины.

Мужчина, зашатавшись, выпустил руку женщины, но, опять засмеявшись, крикнул вслед, бросившейся бежать от него Ники:

– Я приду к тебе! Жди меня, милая!

Ника бежала по улице, ведущей к её дому. Она оглядывалась, прижимая правую руку к животу, отчего-то бьющемуся у ней по ногам. Подбежав к воротам, она долго искала ключ в своей сумочке, затравленно оглядываясь по сторонам.

– Такое странное ощущение, что все вымерли в этот вечер на улице. Даже машины, и те не проезжают по дороге. – думала она, лихорадочно шаря в сумочке.

Наконец она нашла ключ, и торопливо вставив его в маленькое отверстие в воротах, с облегчением почувствовала, как щелкнул замок. Ника промчалась по двору так быстро, словно за ней и в самом деле кто-то гнался. А, открывая дверь в дом, она опять оглядыва-лась, словно вот-вот сейчас из густых зарослей малины должен был выскочить кто-то ди-кий и ужасный. Захлопнув двери, закрыла их на крючок, и только тогда Ника перевела дух и обессилено села на стул.

– Боже, как страшно! – думала она, потирая руку, но вдруг, вспомнив о том, что мужчи-на держал её именно за эту руку, она брезгливо поморщилась, и бросилась в ванную.

Набрав воды, она принялась с ожесточением тереть мочалкой руки, шею, плечи, словно пытаясь убрать с себя всё, чего могло коснуться зловонное дыхание этого человека. Поду – мав, она окунула в воду голову, и с силой стала втирать в мокрые волосы шампунь, под-нимая в ванне белое пушистое облако пены.

Ника вышла из ванной, закутавшись, в свой любимый нежно-розовый халат, подарок Ана-толия. На голове её наверчена башня из полотенца. Неспеша она прошла на кухню, и вспомнила, что до сих пор ещё ничего не ела. А ведь за окном уже ночь, и в это время она обычно старается не кушать. Но сегодня она выбилась из графика, так что хотя бы чай, но надо выпить. Взяв чайник, она прошла на веранду, где стояла газовая плита. Зажгла кам-форку, поставила на огонь чайник, повернулась уходить, но вдруг что-то мелькнуло у неё перед глазами, и, обратив взор на темное окно, Ника закричала от ужаса. В окно веран-ды, расплющив о стекло, нос и губы, смотрел на неё тот самый, странный и страшный че-ловек.

– Ну, ты ждёшь меня? – услышала Ника вдруг хриплый голос.

– Нет, нет! Уходите! А иначе… – она отступала, с ужасом вглядываясь в окно.

– Что иначе? Ты позовешь милицию? – засмеялся мужчина, и постучал ногтем по стек-лу: – Вероника! Открой двери, я же люблю тебя!

– Нет! Убирайтесь отсюда, проваливайте вон! – завизжала женщина, и, заскочив с ве-ранды в прихожую, закрылась на задвижку.

Она прижалась к стене, прислушалась.

Было тихо, очень тихо! Только ребёнок в животе вдруг стукнулся головкой под самое её сердце, и мелко – мелко застучал, где-то сбоку, своей ножкой.

– Тише милый! Тише! – уговаривала Ника ребенка, и тот словно послушавшись её, утих.

– Неужели ушёл? – с надеждой подумала Ника.

И словно в ответ, вдруг на веранде раздался звон выбитого стекла и через стеклянную дверь, ведущую в коридор, Ника увидела, как в проёме окна показалось страшное ух-мыляющееся лицо мужчины. Ника побледнела, сердце её застучало громко, отдавая уда-ры прямо в живот, да так, что ребёнок, словно опять подскочил, и изо всех силы уперся головой в стенку её живота.

– Открой милая! – послышался вкрадчивый голос, а через секунду дверь в коридоре мелко задрожала.

– О, Боже, помоги! Господи, спаси и сохрани! – побелевшими губами шептала Ника, вжимаясь в стену, и обратив куда-то вверх глаза полные мольбы, страха и слёз.

Но затем, вдруг подняв ко лбу пальцы сложенные вместе, она осенила себя крестным зна-мением. И тут сильный удар потряс дверь. Но, качнувшись, тонкое дерево выдержало удар. Ника застыла с поднятой вверх рукой. Ужас происходящего отразился в её глазах. В них появилась обреченность и покорность затравленного и загнанного в угол животно-го, когда более сильный удар опять прошелся по двери, и она увидела, как тонкая дос-ка лопнула в месте замка.

– Нет! О, Боже, нет! – шептала женщина, отступая в зал, натыкаясь на углы дверей и косяков, спотыкаясь о ковёр, постеленный на полу, цепляясь халатом за журнальный сто-лик, на который она наткнулась в темноте комнаты.

Звон разбитого стекла, треск ломающейся доски, словно привёл её в чувство. Она остано-вилась и стала оглядываться, в надежде найти хоть какое – то укрытие в зале. За окном загудела машина, и Ника, вспомнив о форточке, рванулась к окну, распахнула настежь маленькую створку, и закричала, что было сил, обращаясь в жуткую темноту ночи:

– Помогите! Люди! Помогите!

Треск упавшей двери, и смех, дикий, леденящий душу, и руки, тянущиеся к ней, словно из преисподней, и, тут – же, яркая вспышка света с дороги, вырвавшая из темноты двор за окном, деревья, часть комнаты, и страшный оскал лица, толи человека, толи демона, надвигающегося на неё. Вот что было последнее в памяти Ники, прежде чем страшная боль прошлась по её животу, а затем наступила тьма.

ГЛАВА 20.

Что-то качало, убаюкивало её, ласково гладило её волосы, лицо, руки, тихо шептало что-то ей. Что? Ника ещё не понимала, но уже знала, что это совсем не больно и не страш-но. Что всё жуткое уже позади. И если это что-то, похоже на руки её любимого, шепот по-хож на шепот её любимого, так пусть же! Она согласна! Значит, умереть это совсем не страшно, это даже приятно, если знать, что там, на небесах она встретится с любимым! С её Володей! Она знает, только его глаза могут быть такого пронзительно голубого цве-та, цвета голубого неба, в которых застыла нежность…