Текст книги "Осень матриарха(СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Эдмер, который едва сам не помешался от изобилия сведений, что не принимала его богобоязненная душа, всё-таки нашёл в себе смелость разложить их по полочкам. Отставил в сторону нежные чувства, которыми дети воспылали ещё с пелёнок. Сплошная мистика, хотя некий писатель по имени Томасманн построил на этом сюжет большого романа о Божьем избраннике, римском папе Грегориусе. Две жены на одного мужа – так в исламе принято. Можно утешиться тем, что не сразу, а поочерёдно, и далее не выяснять. Добро, который дают не жениху от имени невесты, и не за невесту, а лично ей в руки и в единоличное пользование – хороший эроский обычай. Но вот как житьё под одной кровлей не убило юной страсти? Каково было маленькой девочке расти безотцовщиной?

И он задал оба этих вопроса самой Марджан.

– Меня лет с трёх учили женским ремёслам, моих сводных братьев – мужским. И, конечно, делали такое совсем разные родичи. Из них творили искусных воинов, из меня – держательницу дома и совета, а эти два искусства редко встречаются у одной супружеской пары. Конечно, наше большое семейство соединялось в дни торжеств, да и навещали друг друга мы, как только позволяли обязанности. И это была для нас огромная радость, потому что чувства не съедались обыденностью и привычкой. А быть без отца – вы о чём? У меня всегда было их двое: тёплые объятия рядом и радужная мечта за дальними горами.

Тогда Эдмер, наконец, понял, чего от него добиваются.

– Вы хотите забрать меня к себе в каганат? – спросил он. – На чужбину? Жаль, что я стар для такого.

– Лучше вам, отец, сделаться ещё более старым, мыкаясь в чужих землях, чем быть похороненным в земле своей родины, не довершив положенного природой, – ответила его дочь. – Мать наша – персона важная и заметная, и тот один-единственный взгляд, которым вы с ней по нечаянности обменялись, в скором будущем навлечёт на вас бурю. Мама знает, каким допросам вы подвергались по возвращении к своим братьям и отцам по оружию. Соглашайтесь – тогда наша совесть по отношению к вам будет спокойна.

И Эдмер согласился".

– Вот отчего, – завершил Сейхр, – мой не очень давний предок жил до девяноста, успел понянчить уйму внуков и насладиться красотой неисчислимого числа внучек от Джерен. Да что внуки – у него и дети собственные появились и расплодились. А равнинному Динану – дуля с маком!

Так проводили мы время, пока оно не обрушилось на нас со всем, что было у него внутри.

В один из свободных вечеров меня позвали к Кергелену. Перелаза в виде двойной лесенки давно не было, в ограде вырезали калитку. Деревенско-репетиторская идиллия неплохо прятала деловые отношения, была и тонкая система опознавательных знаков. Нынешний иероглиф обозначал "наступление урочного часа", то бишь ничего такого – назначенная заранее вечеринка.

Но когда Тейн вывел меня на середину, прикрыл дверь за моей спиной и сам уселся, я поняла вмиг.

Это оно. Я так привыкла к своему ручному оберегу и опёке Оддисены, что не заметила, как каменный купол, о котором говорил Дженгиль, замкнулся, погребая меня в себе. Даже не семёркой, а девяткой легенов.

Как раз об этом я и сказала: учтивость перед лицом старших – дело хорошее, но прокатывает не всегда.

– Что же вы так медлили, высокие?

– Ждали, когда ты себя проявишь в очередном неординарном виде, – хмыкнула Диамис. – А ты слегка омещанилась и обросла мхом, который так не любят Роллинг Стоуны.

– Решили слегка меня поторопить, а то вот-вот вас станет больше предельных девяти?

– Того и гляди нас станет ни то, ни сё, – ответила моя приёмная мамаша. – Я помирать собираюсь: сердечная жаба душит. Вот-вот выложу свой легенский силт перед Советом и попрошу отставки. Хорошие числа для принятия решений – семь, девять и двенадцать, и серёдка много лучше краёв.

Хотела ли она тем меня удивить? Своих болезней в нашем кругу не прятали. Или слегка шокировать?

Но я лишь произнесла спокойно:

– Вот она я.

И села на свободное место: у нас не принято стоять под перекрестьем взглядов, если тебя, конечно, не допрашивают с пристрастием.

Всего я вам передать не сумею, но выглядело это как блиц-экзамен. Легены спрашивали – я подхватывала, провоцируя их на нужное мне развитие темы. Их и мои реплики бежали по кругу, словно лесной огонь. Причём не так важна была, по моим представлениям, верность ответов, сколько их меткость и неожиданность.

Через бесконечное число минут Кергелен подытожил:

– Всё. Совет удовлетворён.

– И силовых испытаний не будет? – спросила я. – Тех, которых все так страшатся?

Я вспомнила здешнего моего побратима. Последнее время он стоял слишком близко от моего рассудка, как говорят в Динане вместо рутенского "с ума нейдёт".

– Замок Ларго и Эржебед, – припечатала Диамис. – Вникай.

Я вникла. Она была старший леген, она готовилась положить свой силт перед Советом, оттого ей было позволено резать правду-матку.

Разумеется, Эржебед не режиссировал самих истязаний, лишь пользовался тем, что возникло само по себе.

И ведь знала же я, что высшие чины Братства готовят себе преемников куда как серьёзно? Бедная моя Майя...

– Открывай силт, – сказал Кергелен. – И вглядись, будто в первый раз. Это ты сама. Кто ты среди нас?

– Думала раньше, что высокий доман, – ответила я. – Но получается, что преемник одного из легенов?

– Кольца со щитом не наследуются и не передаются – умирают вместе с хозяином, – возразил он. – Нет.

– Уж больно она девица скромная, наша Та-Циан Кардинена Тергата, – едва ли не хихикнула Эррат.

– Да. Ибо это кольцо магистра, – кивнул Кергелен. – Высшая власть и чрезвычайные полномочия.

– Для обычных времён вполне сгодился бы старший леген, – пояснил Тейнрелл. – Каким был до сей поры я сам. Нет, снова не дорогая наша Диамис – она мой второй голос на советах.

Я размышляла. Да, разумеется, магистр, но конституционный, а не абсолютный. Монарх при однопалатном парламенте. Очередной свадебный генерал.

– Имею ли я право отказаться? – спросила я.

– Ну, если тебе оно надо, попробуй снять колечко с белой руки, – сказала Диамис. – Думаю, вместе с пальцем удастся – а зачем тебе тогда палец?

– И зачем тогда вам моё согласие? – возразила я.

– Нам нужен деятель, а не раб, – сказал Шегельд. – Ты не раба, но моя лучшая ученица.

Кажется, я ещё кое-чем поинтересовалась, но под конец ответила:

– Беру. И да помогут нам Терги!

Диамис подытожила прения:

– С чего начали, тем и кончим. Тебе дан пример. Я могла бы ещё долго перемогаться от одного приступа до другого, вымаливая у Тергов лишний глоток воздуха, но пользы в этом не будет никому и никакой. Но не хочу. Братство – это пожизненно. Дармоеды ему не нужны. Этикет Братства не поддаётся корректировке. Следовательно...

А к присяге вас приводили? – перебил Дезире. – О, простите...

– Не бойся, учтём твой прокол в дальнейшем, – ответил Рене.

– Много позже – да, привели, – невозмутимо ответила их "мать-кормилица". – Так и делают – когда ты утвердишься и получишь в дополнение к неприкасаемости право диктовать свою волю.

Диамис ещё сколько-нисколько пожила, если вас это волнует. Но силт её в конце концов сломали, вынули камень, а оправу сплющили, чтобы переплавить вместе с несколькими такими же. Единственно, что приобрела я, – возможность не играть с друзьями в жмурки и прятки.

Да, плюс к тому – болячку на всю голову. Сейхр, безусловно, сплёл в той своей повестушке (как и во многих других) множество реалий, которые вкупе составили своего рода магический амулет. Отношение к внебрачным детям и приёмышам, обоюдная терпимость супругов. Своеобразная любовь к врагу и необходимость ждать, пока он не созреет, чтобы заплатить по высокой ставке. Намёк на странности и противоречия, свойственные культуре Эро, которые с тех пор ещё развились, умение технологической культуры уживаться с первобытностью, не соблазняя её. Все эти пометки на полях и выразительные пробелы между строками должны были сформировать моё собственное отношение к проблеме, причём не вполне предсказуемым образом.

К тому же намёк на Оэлун, богоподобную матушку Чингиз-хана, тоже проскользнул. Это её после мужниной смерти бросил род, оставив выживать вместе с детьми как и где попало, наподобие зверей, которых травит кто ни попадя. Это для них предельное унижение оказалось первой ступенькой к вершинам славы. У Сейхра события отличались от легендарной версии: муж рода не умер, а оставил семью, не изгнал, но приобщил к исконно своему делу молодую жену и сыновей. И нисколько не усомнился, что поступает достойно, – ибо ради чего рождается человек, как не ради сражений! Также и Эдмер, навсегда покинув отеческие гроба и отправившись искать счастья за пределами обжитого мирка, заслужил, по мнению рассказчика, свою немалую награду.

Я стала так и сяк поворачивать эту глыбу внутри себя – полагаясь скорее на интуицию, чем на разум.

Лэнские горы представлялись моему мерцающему сознанию не скопищем отрогов и пиков, а как бы их слепком – невероятной глубины расщелиной в земле, через которую не наведёшь мостов. Дженгиль легко допускал в свою вотчину легенов, принимал их в Зале Статуй, но переправиться через хребты не давал. Не прямо: всего-навсего отказывал им в охране из своих людей, не давал проводников и не открывал всех тайн лабиринта. В том смысле, что, мол, сами должны такое уметь, иначе какие вы старшие.

Никто из Братства не думал худо о Джене оттого, что он забрал под себя все горы: власть твоя по праву, если и пока ты умеешь её удержать.

("Но если нет... Что же, "Акела промахнулся", а жить по милости и под опёкой двуногого лягушонка Маугли и своей креатуры вряд ли особо приятно".)

– Подведу итог. Паритет был до крайности зыбок. Были заложены основания и поводы для конфликта. Сам он должен был случиться рано или поздно, Оддисена терпелива и упорна, как вода: воде ведь некуда двигаться – она есть везде. Ей незачем спешить – в её распоряжении всё время живущих, потому что она и есть жизнь.

Но всё получилось куда быстрее, чем хотелось нам десятерым...

Та-Циан сморщилась, потёрла переносицу двумя пальцами, словно бы носила пенсне и лапки ей натёрли. "Странный жест, – подумала она, – зрение у меня всегда было словно у степного беркута, все друзья удивлялись".

Джен. Это была привычка Дженгиля, но перед ней он трогательно её скрывал. Подкладывал ей, сидящей, деловые бумаги, написанные округлым каллиграфическим шрифтом (печатать на клавиатуре уже не мог), и читал, перегнувшись через её плечо, наизусть. Будто не заучил до того, а угадывал "бегущую строку" в чужом мозгу.

Стоит ли говорить мальцам, что оба они встречались куда чаще, чем знали остальные? И что отрицая взаимную страсть, тем самым оба её утверждали? Для них не было нужды во взаимном слиянии: оба и так были одно тело (не "словно", не астральное, но только вот так), чьи желания удовлетворялись мгновенно, когда бы ни возникли. И где. И за каким занятием. Со стороны всё, чему они оба посвящали совместно проведенное время, была "натаской на магистра". Девятка легенов ожидала, что высокий доман, узнав об оказанной чести, станет посвящать Кардинену в такие нюансы и тайны своего ремесла, до каких не допускал никого. Ловля на живца. Не столь важно, кому в конечном счёте будет принадлежать выпытанное знание. Лишь бы самому Братству, а не отломанной от каравая горбушке.

Нойи был единственным, кто понимал всё до последней нитки – и нутром.

То, что нависало над ними тремя, разрешилось куда менее пафосно и гораздо грубей, чем много позже описывали хвалебные источники. Не было осады деревянной лэнской усадьбы.

– Нет, не в Лэне, – вслух произнесла Та-Циан. – Дальний край, и ведь Джен ведь не сидел там взаперти. И нет, мы не прятались нисколько. Мы с ним не Паоло и Франческа, чтоб воспылать обоюдной страстью на фоне статистических сводок. Хотя довольно было косого взгляда, чтобы увидеть некое ровное, неистребимое свечение. Радиацию с периодом полураспада, равным веку...

Обыкновенно мы съезжались где-то на середине пути из Лэн-Дархана в Ано-А. Керм – я говорила вам, мальчики, что выписала его к себе, едва только меня интронизировали? Керм заранее снимал отдельно стоящий дом, всякий раз иной, и вычищал его весь от конька до погреба. Первым являлся Дженгиль, принимал от него ключи, расставлял своё оцепление внутри моего, запирал ненужные двери, выкладывал на стол рукописи, распечатки и походную кофеварку с мешочком свежесмолотого кофе. Потом без особого шума возникала я, и мы садились напротив друг друга – дегустировать напиток и бумаги. Иногда Джен поднимался, продолжая говорить, и любовался моим профилем. Но даже руки на плечо не клал.

– Как Нойи прорвался через обе цепи? – продолжала Та-Циан, чуть понизив голос. – Думаю, Керм чего-то не понял. Может быть, наоборот: посчитал, что я ставлю другого выше нашей тройной клятвы и необходимо меня вразумить. Только вот оба побратима не учли, что Волк – почти что сторожевой ротвейлер, которому нельзя показывать руку с оружием, когда рядом хозяин. Или хозяйка.

Ближних телохранителей при нас не было, да они бы столбом стали от зримого кощунства. Ной шагнул к нам, молча сгрёб в свободную от "Кондор-магнума" руку бумаги, сколько вместилось, и швырнул мне в лицо. Я отпрянула. Джен выстрелил в упор...

– Не надо, – шепнул Рене. – Мы поняли.

– Нет, – жёстко ответила Та-Циан. – Побратим так и упал навзничь – оба золотисто-карих глаза открыты, третий, круглый, посередине лба. И тёмно-алая лужа под затылком, с розоватыми лоскутьями и ошмётками. Выстрел из сорок пятого калибра сносит полчерепа, так что все мозги навынос. А сверху на это сыпались белые листы и, казалось, им не будет конца.

Услышав знакомый треск и грохот падения, ввалился Керм.

– Твоя работа, волчий сын? – спросил Дженгиля.

– Кажется, и твоя тоже... придворный пёс, – проговорил тот холодно и с презрением.

Кажется, я стала на колени, потому что препирательство как бы скользило поверх глубокой воды. Может быть, накрыла лицо аньды первой попавшейся тряпкой – моим шейным платком, я думаю. Подобрала пистолет: сама отвыкла его носить, в нынешнем моём положении легко привыкаешь к неприкосновенности.

Всё верно, всё правильно. Меня защитили. Как близко я была от совершенно идиотской гибели, оба мужчины понимали много лучше меня.

Но мёртвым стал другой.

– Дженгиль, отдай ствол Керму, – скомандовала я, поднявшись. – Его и всё, что в карманах завалялось.

Я словно выкашливала из себя слова.

– Так. Аньда, распорядись, чтобы убрали здесь всё. Извинись перед хозяином любыми деньгами и подарками. Увези его в Эдинер, чтобы похоронить. Сам с ним езжай тоже. Старшие спросят – сошлись на меня. Вызов им всем пошлю позже, и это, и Волк – не твоя забота. Мой путь лежит дальше.

Потом вышла рядом с Дженом, положив ладонь с открытым кольцом поверх его правой руки. Знак защиты и овладения...

Боли я не чувствовала. Её было так много и так она срослась со мной, что взвесить со стороны не получалось. Но в тот миг, когда шла под руку с пленным кумиром одних, явным и страшным убийцей для других, – тогда я поняла, кто я есть на самом деле. Неким проблеском. Ибо ни одно из живых ограждений даже не шелохнулось, когда мы шли через оба.

Да, на отъезд и сборы, разумеется, нужно было сколько-то времени. Так что мне ещё успели показать побратима: благопристойно убранного, обряженного в чей-то новый мундир. Чтобы помнила это, а не внезапный труп. Лежал на полу пикапа странно моложавый, бледный, на устах и в уголках закрытых глаз – всегдашняя лёгкая улыбка.

...В новеллу Сейхра о чужаке было вписано предсказание о Чингисхане и его аньде по имени Джамуха Сэчэн, который восстал на суверена, чтил в нём брата и погиб. Его я не сумела прочесть вовремя.

XIV. ИДОЛЫ ПЕЩЕР. Начало

"Я была виновата, когда предпочла возлюбленного побратиму, – думала Та-Циан. – Когда ослепла, глядя на другого названого брата так, словно он простец из простецов. Но не собиралась усугублять вину. Что не помешало мне, однако, в очередной раз выбросить свои кости на зелёное сукно игорного стола. Люди с нами шли Дженгилевы, он не однажды мог бы уйти вместе с ними, мог попросту натравить их на меня, но я знала, что это лишь игра моего чёрствого рассудка. Даже не в моём звании магистра было дело: когда нечего терять – рушатся все святыни. Не в чрезмерной совестливости моего домана: то, что он совершил, было обоюдоострым. Спас меня, но убил человека, за которого я была обязана мстить. Последнее вовсе не было пережитком чего-то архаического: Динан всё кладёт на весы справедливости, милосердие там не особо прижилось и, главное, обычно не по нутру обеим сторонам. Ибо прощение там – не посыпать прахом и забыть, а выбрать наказание, соразмерное проступку: такое, чтобы полностью его покрыло. К тому же тот выстрел был слишком молниеносен, слишком отточен для простой случайности: так поражает свою цель гнев, отшлифованный многими годами. И вдогонку – страшная мысль: с какой стати аньда посягнул на посестру? Отчего не на Джена, которого ненавидел куда больше?"

("Чтобы нашёлся тот, кто мог и имел веские основания прикончить его самого, – с последней ясностью додумала Та-Циан свою мысль. – Я никак не сумела бы переступить через обряд. А Джен, лишившись меня, схватил бы за горло свою неизбежную смерть, но и с пулей Ноя в сердце – поставил бы точку на всех троих".)

– А вас и Дженгиля не притянули к уголовному следствию? – прервал её размышления Рене. – Всё-таки и он, и вы стояли на виду у дневного правительства. И сирота Кахин, опять-таки.

– И Оддисена, – Та-Циан пожала плечами. – Тех, кто делает её работу, ограждают. Думаю, дело было выставлено на слушание, разыграно в лицах – были свои представители у меня и у Ноя, – но Джен при всей значимости своей фигуры был невидимкой для официального закона. Его роль сыграл Керм и, полагаю, был оправдан вчистую. Хотя это неинтересно.

Мы с Волком держали путь в иное судилище. Я везла Братству и легенам их ослушника, человека, который много на себя взял и не сумел унести. Мои с ним счёты не значили ничего. Это лишь прибавляло положению красоты.

В горную цитадель были вызваны все восемь легенов: Диамис не так давно скончалась, большого шума и горя это не вызвало, её место пока оставалось вакантным.

Я не упомянула? Всякий раз, съезжаясь ради наших обычных бесед, я и Джен, почти незаметно для себя, старались принять обличье, которое бы нравилось другому. Он подсёдлывал каракового жеребца замечательно сухих статей, я – Бахра, который чуть отяжелел, но был по-прежнему резв и неутомим. Он начищал старые полусапожки, штопал и отглаживал сюртук с бриджами, я поновляла костюм эдинской амазонки: длинный, почти до пят, замшевый жилет с разрезами от подола до талии, белую нижнюю рубаху и шаровары, башмачки на узком каблуке, ладно встающие в стремя. Радовались, если невзначай попадали в тон друг другу.

Теперь, окружённые молодцеватой конной гвардией, мы казались четой новобрачных.

– Нойи знал, что вы совершили брачный обряд перед Тергами? – спросил Рене.

– Не однажды проскальзывало. И моё недовольство этим – я ощущала себя в ловушке, а кому это не почувствовать, как самому близкому человеку? Одному из двоих таких: если один аньда отошёл от меня, другой приблизился.

– Они были в сговоре?

–Зачем ты допытываешься, Рене? Такое к лицу одному Дези... – Та-Циан старалась говорить невозмутимо. – Но да: были, я же говорила. Хотя Керм ужэ точно не ожидал подобного исхода.

Юнцы, как зачарованные, следили за тем, как она перебирает ворот халата пальцами, на одном из которых тускло светится – тот самый перстень или другой, похожий как две капли?

– Стояла ранняя осень – самое лучшее время в Эдине: чуть пожухшая трава на обочине, благородно-тусклое золото листвы, мягкая прохлада днём, заморозки ночью. Неторопливый ход коня, тихие разговоры, безлюдный тракт. На ночь нам не искали крова: люди сторонились мест, которые облюбовала себе Оддисена, хотя никто им не воспрещал. Растягивали на кольях обтянутые ковром палатки – мы с мужем уединялись рано, вставали поздно, вместе с солнцем. Отплыли от одной пристани, обрубив концы, и не спешили прибиться к другой: прошлого не было, будущее и несбывшееся не доставляло нам мучений. Он от природы умел жить вот так, в промежутке деяний, я была, как уже упоминала, способной ученицей.

И неуклонно, неторопливо окружала нас восьмеричная наша судьба.

Я размышляла о том удивительном способе, каким оповещали Совет – как, впрочем, и самого Дженгиля: на нём стоял очевидный знак Страны Эро. Содержание посланий и без того въелось в меня, а на днях его припечатали красным сургучом.

("Слишком мало было крови для такого ужаса, – подумала Та-Циан, – и та загустела и как бы ссохлась в считанные минуты. Как мне сказали те, кто обмывал и убирал".)

– А какой способ? – перебил её мысли Дезире. – Почтовые голуби? Это обычное дело в старину.

– Натасканные в курбетах турманы и гончие кречеты, – ответила она. – Голуби несли биочип с информацией, кречеты или соколы следили за безопасностью маршрута. Голуби стремились к дому, их сторожа – за ускользающей добычей. Шифры для посланий были того же рода, что в своё время выдумывала я, но куда изощрённее. В те времена в малом Динане уже возникла Великая Электронная Паутина, но возможности взлома росли вместе с ней.

Иногда отряд видел над головой танец, стремящийся к невидимой цели, лошади пытались воспроизвести курбеты на звонкой земле, а мы с Дженом заключали друг друга в объятия, страшась увидеть крылатую битву в небесах.

Следование по пути любви перед лицом смерти.

Мы шли в горы и уже погружались в них: твердыня вырастала по обеим сторонам, загораживала горизонт, нависала крышей сверху. Тропа становилась извилистей, из центра зачастую можно было видеть сразу голову и хвост, пёстрые, как шкура змеи.

Та-Циан наморщила лоб, потёрла виски:

– Странно. Я чувствую в себе великое множество историй, но не могу добиться их линейной связности. Нет цельной биографии, выстроенной по законам логики. Откажешься от одной канвы – а тебе тотчас подсовывают другую, уже с готовым рисунком.

...Аньду убил личный телохранитель Дженгиля. Кто-то из его третьеразрядных помощников. Я присутствовала. Я не присутствовала при сцене, хотя сей же миг взялась призывать виновника к ответу: подчинённые ведь – воплощённый и олицетворённый приказ начальника, не так ли? Мы с Кермом осадили Джена в его усадьбе, но я отдала ему кольцо вместе с защитной аурой и таким образом вызволила – ради того лишь, чтобы призвать к ответу по всем правилам закона Оддисены. Подвести под суд, который собрался, как в старые времена, в Зале Тергов.

Легендарное кольцо принадлежало Шегельду. Диамис. Эржебеду. Было сковано местными гномами из нескольких старых силтов и увенчано редкой красоты александритом.

Всё ложь. Даже простой стратен отвечает за себя сам, но куда меньше домана, который споткнулся абсолютно на том же. Деревянный дом – уж никак не крепость, его простая лучина подожжёт. Дорогой камень могут сохранить, но уж никак не оправу.

Но вожделенный Братством Зал Статуй на самом деле стоял в конце нашего обоюдного пути.

Мы опередили всех, кому я послала неблагую весть. На Ярусах у Джена был довольно скромный апартамент – такое не говорило в его пользу, скорее наоборот. Ваш рутенский диктатор тоже любил внешнюю неприхотливость в быту и военную форму – ведь кто упивается властью, в того мало что вмещается помимо. Хотя Волчьему Пастырю попросту было не до показухи.

Словом, мы оставили свиту на границе сакральной зоны и заняли вдвоём одни палаты.

Тут уже не было той свободы самовыражения, как на лоне осенней природы: нас взялись оберегать. Меня как важную персону, Джена – в качестве... скажем так, чего-то трудно перевариваемого. Я упоминала о первом и самом правдивом впечатлении, которое он на меня произвёл. Не то чтобы старый ореол испарился или полинял, только пятно на нём вряд ли сошло бы за редкий самоцвет. В одном я черпала некоторое утешение: в Европе жена не имеет права свидетельствовать против мужа, а наш союз, хотя был тайным, ныне был выставлен напоказ...

– Сущая чушь, – перебила себя женщина. – Когда это Братство оглядывалось на Европу, Азию, чужой закон, приличия и вообще то, что принято? Ему была важна истина.

Мы усердно изображали из себя парочку попугаев-неразлучников. Но когда меня со всей возможной учтивостью пригласили в заново отделанные покои, а у Дженгиля в прихожей окопался не меньший знаток правил хорошего тона, я поняла, что все вызванные на месте. Хотя, может быть, и нет: чтобы разобраться с оплошавшим военачальником, будь он хоть сам Терг в полном ангельском вооружении, хватило бы и тройки чрезвычайщиков.

На следующий день ко мне явился ординарец из местных (ну да, они в два счёта заводятся в твоём матрасе, стоит тебе распроститься с кочевой жизнью) и спросил, когда мне будет угодно назначить заседание.

Ладно, обойдусь без прелиминарий и прочих экивоков. Наличествовали все восемь, я девятая. Но себе я устроила самоотвод по целому букету причин, высосанных не из того пальца, что золотое правило супружества. Настоящих. Неважно каких. Однако довела до слуха собравшихся, что семь как говаривала покойница Диамис, куда лучше восьми, но когда речь шла о будущем магистре, как теперь о высоком (если не высочайшем) домане, была задействована вся девятка.

– Что вы предлагаете, ина магистр-для-чести? – спросил Керг, наибольший зануда изо всех. Что значит – юрист. – Нынешний кворум являет собой число большее необходимого, но недостаточное?

Я оценила математическую точность формулировки.

– Играть приходится теми картами, что сдают, – ответила я. – И прикупить – не сбросить. Я понимаю, что вызвала вас спешно, так что провести избрание нового члена Совета вам было не с руки. Как и создать ювелирный шедевр.

– Это крайне ответственное дело, – ответил Каорен. – Ина Диамис была не простым легеном, но вторым после старшего.

– А сейчас исполняешь эти обязанности ты, – кивнула я. – Вот я и предлагаю вам с Тейном провести блиц-выборы in extremo. То есть на краю некоей пропасти.

("Это же не классическая латынь, а рок-группа", – пробормотал Дезире. "Во всяком случае, здесь тоже кое-кому край пришёл, – отозвался Рене. – Я бы на твоём месте не виснул у госпожи на языке".)

Из того, что меня не попросили уточнить детали, я поняла, что до всех как есть дошло.

– Доман Дженгиль согласится? – поинтересовался Хорт. – Леген в его случае – заболевание с крайне тяжёлым прогнозом.

– Ну да, – ответила я. – Жаль, новый силт выковать в одни сутки никто не возьмётся. Но можно как бы подкрестить его собственный. Мой ведь углубил своё значение, не меняясь сам. Словом, я берусь с ним поговорить.

Самые страстные любовные ласки приедаются. Хотя это смотря что именовать любовью. Уютная семейная скорлупка на бурных волнах или колыбель на вершине дерева, раскачиваемого ураганом, – извращение благородной идеи. Я уж не говорю, что гнусный самообман. Обыдённая жизнь – сущий плот "Медузы" авторства Теодора Жерико.

Самые задушевные и значимые беседы не носят интимного характера. Я не стала прорываться мимо тюремщика, а приказала доставить высокого домана Дженгиля ибн Ладо к себе в кабинет. Взять подручного. Но ни в коем разе не звякать по пути всякими железными причиндалами.

Приятный разговор в горах начинается с кофе, полученного в результате многоэтапной церемонии. Официальный – с графинчика местного вина и двух стопок кукольного масштаба.

Я приказала найти для нас бутылку двадцатилетней выдержки, с этакой фасонистой паутиной вокруг горлышка и осадком на дне. Декантировать умеет далеко не каждый, но Джен справился.

А после дегустации сказала ему прямо:

– Дженгиль, ни семь, ни даже восемь человек не вправе судить домана такой силы и властности, каким был ты. Оттого начались всякие разговоры.

– Как в сказке. Крестьянин зовёт-кричит: я медведя поймал, ему говорят: тащи сюда, а он отвечает: не могу, он меня за портки когтями уцепил и держит, – усмехнулся он, вертя в руках пустой серебряный напёрсток. – И куснуть по всем правилам нельзя, и оставить как есть не получается.

– А чего ты сам хочешь? – спросила я.

Он промолчал.

– Волк, на каких условиях ты согласишься жить? – продолжила я. – Я сделаю. У меня нынче в руках не такая уж малая сила.

Тогда он поднял голову и глянул прямо:

– Негоже молиться о том, чтобы обнесло чашей на пиру. Если ты оставишь мне жизнь, она будет принадлежать одной тебе. Но не думай, что я буду благословлять тебя за дар. Такого ты от меня добивалась? Это хороший ответ?

Я лишь кивнула и продолжила:

– – Лет пять назад тебя прочили в легены. Ты не захотел тогда: "Королём быть не хочу, герцогом не соблаговолю. Я Волк". Но сейчас – бери. Это сделается быстро: в ритме форс-мажора.

– Кто придумал – ты или они?

– Лишний вопрос.

Уклончиво, как у нас любят. Как ты мог подумать? Да, я.

Он оценил.

– Бьюсь о заклад, что душа Кергелена при сем возликовала. Надо же – преступник сам себя обвиняет, сам защищает, сам приговаривает, а остальные только смотрят, до чего ловко у него получается.

– Я смотреть не собираюсь, – отозвалась я в прежнем духе. Поди пойми – захочу участвовать по-настоящему и наравне со всеми – или устранюсь.

Но я ведь была магистр. Меня больно поддели этим "для чести", то бишь намекнули, что почёт почётом, неприкасаемость – неприкасаемостью, а решать предстоит не мне.

Описать вам обряд? Он не был таким, как когда хотят устроить торжество по всей форме. Не вполне настоящим, но всё-таки со всеми правами истинного.

Как мы все были одеты? Никого это не волновало, но мы всё-таки соблюли обычай. Пока ехали-собирались, одежда сильно пропахла дорогой, было не оттереть, в отличие от тела. А в резиденции каждого ждал "легенский строй", в своё время сшитый по фигуре: складчатая белая рубаха до полу, нечто вроде шаровар или хакама из того же материала, очень тонкого, чёрное атласное платье или тонкий кафтан с широкими откидными рукавами поверх узких белых и такой длины, что понизу едва виднеется подол нижнего платья. На кафтане мужчины носят широкий пояс и на нём шпагу или саблю, женщины – своего рода ожерелье с кинжалом или стилетом. Поверх всего накидывается кожаная мантия с прорезями для рук и капюшоном, по обводам вся в вышивке. У легенов она тоже чёрная или тёмная, а вот какая положена мне – я так и не удосужилась выяснить. Нусутх.

– А? – переспросил Рене.

– Ерунда. Хавэл. Прах и пепел.

Значит, говорю дальше. Совет обычно располагается рядом со статуями, почти под световым колодцем, но вот хоть убейте, не помню, был он тогда открыт или нет. Никто не поднимал глаз и тем более не задирал головы: хотя смутная голубоватая фосфоресценция мерцала под сводами.