Текст книги "Крик души"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
Внезапно все словно смешалось, слова адвоката и ее собственные проходили через ее мозг, как чужие, не находя себе нигде места и потому двигаясь дальше, туда, где она не могла поймать их. Затем стены зала суда, высокие и белые, начали напоминать ей стены в тюрьме и то, как они надвигались на нее. Она чувствовала, как ее затягивают в пропасть воспоминания о тех бесконечных, ужасных нескольких днях, которые она провела в Иствуд-парк, и то, что случилось потом.
Во рту у нее пересохло; она не могла сглотнуть. Голова все еще кружилась. Неужели Сирина и ее подельщицы действительно пытались убить ее? Неужели они зашли бы так далеко, если бы надзирательница и другие заключенные не оттащили их от нее? Она тогда потеряла сознание, и окружающие считали, что она, возможно, уже испустила дух; так что, вполне вероятно, они довели бы дело до конца.
Ужасный жар распространялся по ее телу. Вполне вероятно, следующие пять или больше лет ей придется провести с подобными женщинами. Какой она станет к тому времени, как выйдет из тюрьмы? Где будет Спенс? Почему она не уделила ему больше внимания в своей схеме? Он сказал, что отказывается поддерживать ее, но солгал, потому что был здесь с самого начала.
Придется ли им сегодня попрощаться, когда все закончится?
Слушая заключительную речь адвоката и чувствуя, как жена вцепилась в его руку, Джереми Грант мучился от такого стыда, который не мог вынести. Но поскольку слова сами по себе были как наказание, а его душа должна была испытать это, он не стал пропускать их мимо ушей. Вместо этого он впускал все слова в свое сердце, увеличивая за их счет невыносимое бремя горя и вины, уже выросшее там. Хотя он сейчас ничего не говорил и даже почти не шевелился, он нисколько не сомневался в том, что как бы громко его дочь ни возмущалась, но если результат этого испытания окажется не таким, на который они надеялись, то ничто в мире не заставит его позволить ей заплатить за преступление, которое совершил он. Он уже позволил расплатиться за свой проступок ее матери, и сказать, что он сожалел об этом, было бы неслыханным преуменьшением. Он мучился с тех пор и знал, что мучения продлятся до конца его дней. Его единственное оправдание того, что он позволил Адель взять вину за смерть Мэтью на себя, состояло в том, что в горячке событий он запаниковал, а когда пришел в себя, она уже не позволила ему повернуть все вспять. Впрочем, он все равно пошел бы в полицию, если бы она не заставила его понять, как сильно они с Николь нуждаются в нем: она была все еще глубоко травмирована тем, что случилось, и едва могла справиться с собственной жизнью, не говоря уже о ребенке. И потому он пустил все на самотек, и в течение долгого времени они прикладывали максимум усилий, чтобы забыть о прошлом, но оно всегда было рядом, в тени, оно просачивалось сквозь трещины в их браке и руководило почти всеми их поступками.
Возможно, потеря всего станет справедливым наказанием за его ложь.
То, что он сделал с Заком, тем не менее было гораздо, гораздо хуже. Хотя ребенок все еще дышал, когда он покидал дом, Джереми был абсолютно уверен (он знал это в глубине души, как и все остальные), что сыграл не последнюю роль в преждевременной кончине Зака. Тот факт, что его жизнь была бы отравлена всевозможными увечьями и болью, в любом случае, не оправдывал то, что сделал Джереми: в какой-то степени его поступок, похоже, все только усугубил. Господь свидетель, он отдал бы все что угодно – свободу, даже собственную жизнь, – лишь бы суметь вернуть ребенка матери. Но это было для него настолько же невозможно, как и искоренить тот ген, который стал причиной беды.
Однако кое-что все-таки оставалось в его силах: он мог позаботиться о том, чтобы его дочь ни единой минуты не страдала, отбывая наказание за преступление, которое совершил он.
Судья закончил подведение итогов, и присяжные удалились, чтобы начать обсуждение. Когда Никки смотрела, как они уходят, ее сердце так отчаянно колотилось, что она почти не слышала скрипа стульев и перешептывания вокруг. Хотя Никки украдкой бросала на них взгляды в течение всей этой недели, и особенно сегодня утром, пытаясь оценить, как они реагируют на выступления обвинителя и Адама Монка, но она так и не поняла, какое мнение могло у них сложиться. Ее собственные мысли походили на шарики ртути: они ускользали от нее, как только она пыталась поймать их. Никки не могла разобраться в своем душевном состоянии, она только ощущала тяжесть страха, из-за которого встать со скамьи подсудимых для нее было почти невозможно.
Однако когда она присоединилась к Спенсу, друзьям и родителям в отдельном помещении, которое подыскал для них Джолион Крейн, она была уже преисполнена решимости не показывать своего страха. Она надела широкую улыбку и соглашалась со всеми, когда они говорили, какую блестящую заключительную речь произнес Адам Монк.
– Я наблюдал за присяжными, – сказал ей Дэнни, – они определенно на твоей стороне.
– Полностью согласен, – кивнул Дэвид. – Это было заметно, и пресса говорит то же самое. Тебе стоило послушать их, когда они выходили.
Чувствуя необходимость оставаться, насколько это возможно, в мире, параллельном прессе, Никки повернулась к миссис А.
– Спасибо, что снова приехали, – сказала она, крепко ее обнимая, – это много для меня значит.
Миссис А. ласково похлопала ее по спине, а затем протянула руки, чтобы поздороваться с родителями Никки, которые как раз входили в комнату. Никки с большим удовольствием смотрела, как между ее матерью и миссис А. устанавливаются теплые отношения, потому что, Бог свидетель, в это непростое время Адель нуждалась в подруге – человеке, с которым она могла бы поговорить, излить душу и который бы не был членом семьи. Сохраняя, как всегда, невозмутимое спокойствие, миссис А. была рядом, и, хотя Никки понимала, что они давно взвалили на нее тяжелую ношу, она находила утешение в том, что эта женщина, несомненно, сумеет оказать моральную поддержку ее матери, если присяжные вынесут вердикт «виновна». О том, как отреагирует отец, она даже не позволяла себе думать: ей оставалось только надеяться, что этого не произойдет.
Миссис А., как обычно, прихватила с собой корзинку с сэндвичами и различными соусами, но к еде никто не притронулся, а когда время ожидания затянулось, стало ясно, что нервы у всех напряжены до предела. Никки сидела рядом с отцом, вцепившись в его руку, а Спенс и остальные прилагали максимум усилий, пытаясь переплюнуть ее мать в энциклопедическом познании старых фильмов – об этом увлечении матери Никки даже не подозревала.
– Если тебя признают виновной, – пробормотал отец, – я…
– Тш-ш, – перебила его Никки. – Давай не будем об этом сейчас.
– Но я хочу, чтобы ты знала…
– Нет, папа. Пожалуйста. Я знаю, что ты хочешь сказать, но сейчас неподходящее время, чтобы обсуждать это. – И, выпустив его руку, Никки пошла к двери. Однако не успела она дойти, как раздался стук, и дверь открылась.
– Присяжные приняли решение, – сообщил ей Джолион.
На одно ужасное мгновение Никки захотелось немедленно броситься бежать. Но затем, напомнив себе, что все, кого она любит, – рядом, и что она справится, Никки гордо расправила плечи и вышла из комнаты.
Несколько минут спустя она уже смотрела, как присяжные возвращаются в зал и занимают свои места. Она еще раз попробовала прочитать выражения их лиц, но, поняв, что ни один из них не смотрит на нее, почувствовала, как в душу ее вползает ледяной страх. То, что они не встречались с ней глазами, могло означать лишь одно.
И снова потекли томительные минуты ожидания. Она все больше теряла ощущение происходящего, словно смотрела фильм, постоянно ускользающий из фокуса ее внимания. Ей приказали встать, и охранявший ее полицейский взял Никки за локоть. Она встала со скамьи и посмотрела на судью, сидящего по ту сторону зала-колодца. Кто-то уже вручил ему приговор, написанный на листке бумаги. Судья уже прочел его, но на его лице не отражалось ничего, что могло бы подготовить ее к тому, что там написано.
– Члены суда присяжных, вы пришли к единому мнению? – вопрос зловещим эхом разнесся по залу.
Старшина присяжных был низеньким лысеющим человечком с двойным подбородком. На носу у него красовались круглые очки.
– Так точно, ваша честь, – ответил он.
– Тогда прошу сообщить суду: каков ваш вердикт по делу об убийстве в состоянии аффекта?
Никки показалось, что, отвечая, коротышка вытянул шею:
– Мы признаем обвиняемую виновной, ваша честь.
Когда Никки стала заваливаться набок, стоящий рядом с ней полицейский подхватил ее и помог устоять на ногах.
– Все в порядке, я держу, – пробормотал он.
Она слышала, как кто-то в зале закричал и как судья призвал всех к порядку, но у нее было ощущение, что все происходит далеко-далеко.
Наконец в зале суда воцарилась тишина. Никки слушала, как судья благодарит присяжных за работу и распускает их. Она смотрела на его лицо, но перед глазами стояло угрюмое убожество «салона» тюремного микроавтобуса, в котором ее везли в Иствуд-парк. Грохот и скрежет ключа в замке. Холодные, сырые душевые. Зловоние давно немывшихся женщин. Стены, надвигающиеся на нее. Никки не позволяла себе верить в то, что это случится, но непоправимое все же произошло, и только теперь она осознала, какой наивной была, когда только начала задумываться о том, чтобы обмануть закон.
Судья все еще говорил: он сообщил о своем намерении выслушать просьбу о смягчении наказания, если защита готова. Адам Монк встал, но, когда он начал выдвигать причины, по которым наказание не должно включать в себя лишение свободы, мысли Никки улетели к ее отцу. Ему сейчас наверняка еще хуже, чем ей, а значит, она должна приложить максимум усилий, чтобы заставить его думать, что она достаточно сильная, она справится. Никки понимала, что он, наверное, уже выходит из зала суда, чтобы сказать кому-то – да кому угодно, – что она невиновна и что именно он должен заплатить за совершенное им преступление. Если его и станут слушать, то наверняка спишут его слова на естественное горе отца, на его потребность взять на себя страдание своего ребенка.
– …учитывая заключение психиатра, представленное суду, – говорил судья, и его голос прорывался через водоворот мыслей в ее уме, – а также отчеты патронажной сестры и педиатра, я пришел к выводу, что в момент совершения преступления обвиняемая находилось в состоянии сильного стресса. Согласно всем заключениям экспертов, данное состояние носило временный характер и на данный момент обвиняемая в состоянии полностью отвечать за свои поступки. Таким образом, я пришел к следующему выводу: несмотря на тот факт, что данное дело явно требует наказания в виде лишения свободы, я полагаю, что более уместным будет тюремное заключение сроком на один год с отсрочкой исполнения приговора на два года. Тем не менее…
Его следующие слова утонули в торжествующих криках публики.
Судья призвал всех к порядку.
Спенс, Дэвид и Дэнни послушно сели, но Никки чувствовала, как их радостное возбуждение и облегчение пронизывают воздух, словно связывая ее с ними.
– Тем не менее, – повторил судья, – я рекомендую осужденной пройти длительный курс психиатрического лечения с тем, чтобы и она сама, и члены ее семьи могли убедиться, что полученная ею психологическая травма была соответствующим образом распознана и излечена. – Обернувшись к Никки, он сказал: – Спасибо, вы свободны.
Сердце Никки остановилось. Она свободна! Свободна! Она внезапно почувствовала, что стала легкой как перышко, что может полететь в синее-синее небо прямо из зала суда, как пузырек воздуха. Ее родные и друзья радостно прыгали и поздравляли друг друга. Слезы текли по ее щекам. Она испугалась, что это просто сон, когда поднялась со скамьи подсудимых, но в следующее мгновение очутилась в объятиях Спенса и вцепилась в него так, словно больше не хотела отпускать. Затем рядом с ними оказались ее родители, которые плакали и смеялись одновременно, и миссис А., и Дэвид, и Дэнни… Их быстро окружила толпа друзей с «Фабрики» и соседей – словно команда регби, сгрудившаяся вокруг Никки.
Наконец, Джолиону Крейну удалось к ней пробиться.
– Пресса захочет услышать заявление, – сказал он ей. – Я подготовил текст на всякий случай, но если вы предпочтете сделать собственное…
Никки повернулась к Спенсу.
– Я думаю, – сказал он Джолиону, – что если вы не против прочитать свою речь, то, наверное, это будет лучше всего. Не то чтобы нам было нечего сказать, но, несмотря на потрясающий итог слушаний, я бы хотел, чтобы все помнили, что мы с Никки недавно потеряли сына, и потому предпочитаем уединиться, чтобы совладать с горем и постепенно вернуться к нормальной жизни.
Прекрасно поняв его чувства, Джолион пожал им обоим руки и, бросив любопытный взгляд на Джереми, ушел общаться с прессой.
– Мистер Монк, – сказала Никки, когда барристер присоединился к ним, – мне жаль, но я не знаю, что сказать еще, кроме «спасибо». Я все еще не могу поверить, что…
– Вы проделали удивительную работу, – заметил Спенс. – Вы просто в точку попали, когда говорили о судье: он действительно снисходителен… – И он засмеялся, словно еще не до конца осознав, что произошло.
Монк, ничуть не менее довольный, чем его клиенты, поздравил их и, пожелав им всех благ, вслед за Джолионом вышел на улицу.
– А знаете, что нам обязательно нужно сделать? – воскликнул Дэнни. – Надо вернуться на «Фабрику» и напиться!
Когда все бурно выразили свое согласие, Никки заметила родителей, неловко переминающихся с краю толпы; она тут же подошла к ним и крепко обняла.
– Пойдемте с нами, – прошептала она. – Я знаю, это не в вашем стиле, но… – Никки замолчала, когда ее мать неожиданно улыбнулась.
– С удовольствием, – ответила Адель, и, когда их взгляды встретились, сердце Никки радостно затрепетало: она поняла, что, в конце концов, нет худа без добра.
– Я хочу, чтобы ты знала, – заявил отец в такси, по дороге на «Фабрику», – что я никогда не позволил бы тебе оказаться в тюрьме.
Понимая, насколько для него важно, чтобы она поверила, Никки прижалась к нему и ответила:
– К счастью, это уже не актуально, папа, но да, я знаю это.
Ее слова, похоже, приободрили его, но к тому времени, как они добрались до «Фабрики», она заметила, что он снова ушел в себя.
– Возьми мать с собой, – прошептал он, когда Никки вслед за ним вышла из такси, – и позаботься о том, чтобы она хорошо провела время. А я вернусь домой и прилягу. Сегодня на меня столько всего навалилось…
Он внезапно показался ей таким старым и измученным, что Никки почувствовала укол тревоги.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила она. – Ты просто устал, да?
Отец опустил глаза.
– Мне стыдно, – хрипло уточнил он. – Прости, что не занял твердую позицию и не остановил тебя…
– Я уже взрослая, – мягко напомнила она ему. – Пора мне уже и самой принимать решения.
Грант прикоснулся к ее лицу и пристально посмотрел в глаза.
– За свою жизнь я совершил много ошибок, – признался он, – но, слава Богу, они не сделали из тебя другого человека. Я так горжусь тобой, Николь, я… – Его голос задрожал, и, когда по щеке у него потекла слеза, глаза Никки тоже заблестели. – Ты не должна была так рисковать ради меня, – отрывисто произнес он.
– Нет, должна, – возразила она. – Ведь много лет назад ты спас меня и маму. Затем ты пытался спасти Зака от ужасной болезни. С моей точки зрения, настал мой черед спасать тебя.
Все еще считая себя не достойным такой заботы, он сказал:
– Я обязательно расплачусь с тобой. Я не знаю как, но я обещаю тебе это.
Ее глаза лукаво заблестели.
– Ты можешь начать прямо сейчас, просто пойдем вместе с нами, – мягко промолвила Никки, а когда ее мать обошла машину и присоединилась к ним, она взяла их обоих за руки и предложила последовать за Спенсом. К ее облегчению, отец больше не возражал.
ГЛАВА 28
Десять дней спустя Никки, Спенс, Адель и Джереми сидели в одном из любимых ресторанов ее родителей в Бате, наслаждаясь тихим празднованием двадцать второго дня рождения Спенса. В обычной ситуации они отметили бы этот день с друзьями: либо шумной компанией на «Фабрике», либо шумной вечеринкой у себя дома. Но сейчас, когда стресс судебного разбирательства наконец остался позади, началось время оплакивания Зака, и у них не было никакого желания организовывать празднество. Не то чтобы они позволяли себе заливаться слезами или купаться в жалости к самим себе: просто бурный праздник казался неуместным, учитывая то, что только вчера они похоронили Зака.
Никки знала: воспоминания о том, как ее отец и Спенс вместе несли крошечный гробик в крематорий, навсегда останутся с ней и, наверное, всегда будут вызывать слезы. Это зрелище растрогало всех присутствовавших, как и слова Спенса, когда он встал и прочел речь голосом, преисполненным силы и гордости, но иногда срывавшимся от горя.
– Зак пробыл с нами так недолго, – сказал он тогда, – но мы с Никки стали гораздо богаче оттого, что познакомились с ним. Он принес нам много радости, он также часто испытывал нас, но мы любили его с той самой минуты, как узнали, что он у нас родится, и всегда будем любить его.
Потом был поминальный обед на «Фабрике», и именно тогда Адель и Джереми спросили Спенса, как он смотрит на то, чтобы отметить свой день рождения с ними.
И вот они сидят в ресторане и не успели еще доесть закуски, как официант снова наполнил их бокалы.
Когда он ушел, Джереми поднял свой бокал.
– Я хотел бы сказать тост, – начал он.
Сердце у Никки сжалось, когда она услышала, как дрожит его голос, а когда она поймала взгляд матери, то заметила, что Адель тоже переполняют чувства.
– Прежде всего, – Джереми обратился к Спенсу, – мы с Адель хотим пожелать вам счастливого дня рождения и поблагодарить за то, что вы согласились отпраздновать его с нами.
– С днем рождения, Спенс! – эхом отозвались Никки и Адель.
Глаза Спенса сияли радостью и немного – любопытством. Он печенкой чуял: это все неспроста, Джереми к чему-то клонит, но к чему – пока понять не мог.
– Я очень многим вам обязан, – продолжал Джереми, – столь многим, что я едва знаю, с чего начать, но самой большой благодарности заслуживает то, что вы нашли в себе силы поддерживать нас все это время, несмотря на все неприятности, возникшие у вас из-за меня. Я знаю, что вы не сделали бы этого, если бы не Никки, и потому сразу же за этой благодарностью идет вторая: спасибо вам за то, что так сильно любите ее. И я ни секунды не сомневаюсь в том, что она стала еще лучше, с тех пор как познакомилась с вами.
Спенс с застенчивой улыбкой посмотрел на Никки и подмигнул ей.
– Я не знаю, задумывались ли вы всерьез над вопросом о том, будут ли у вас когда-нибудь дети, – продолжал Джереми, – но надеюсь, вам сможет помочь то, что я вам сейчас расскажу. На прошлой неделе я обратился за советом к одному специалисту, и он заверил меня в том, что вероятность повторения той же трагедии крайне мала. Никки может пройти скрининг во время беременности, и если он ничего не покажет, то вам не о чем будет волноваться.
Хотя Никки и Спенс уже знали это, они все же решили, что, когда будут готовы, они, скорее, подумают об усыновлении, а не о рождении собственного ребенка, ведь в мире столько детей, лишенных родительского тепла. Но сейчас ни один из них не хотел испортить важный для Джереми момент. Кроме того, до этого было еще очень далеко, потому что, по крайней мере, в обозримом будущем они станут оплакивать Зака, одновременно делая все возможное, чтобы вернуть свою жизнь в нормальное русло.
– Кроме того, я должен принести множество извинений, – продолжал Джереми. – Отнюдь не самым маленьким моим грехом было копаться в вашем прошлом так, как я это сделал. За последние несколько месяцев я узнал, что, несмотря на все привилегии и так называемое хорошее воспитание, я и вполовину не такой замечательный человек, как вы, и, наверное, никогда таким не стану. Я многому научился у вас, Спенс: прощению, смирению, верности, непредвзятости – этот список можно продолжать, но я вижу, что смущаю вас, и, наверное, придется мне на этом закончить.
Снова встретившись взглядом со Спенсом, Никки прижала пальцы к губам, чтобы сдержаться и одновременно не расплакаться и не рассмеяться.
– Несколько недель назад вы спросили меня, – продолжал Джереми, – не могу ли я связаться с тем человеком, который изучил ваше прошлое, и попросить его узнать, действительно ли человек, чье имя стоит в вашем свидетельстве о рождении, приходится вам отцом.
Спенс замер, и Никки тоже. Эта информация была очень важной для Спенса, и она мысленно попросила Бога, чтобы надежды его оправдались.
– Как выяснилось, – слегка покраснев, сообщил Джереми, – ваша тетя была права. Кит Джеймс был заключен в тюрьму Уондсворт за десять месяцев до того, как вы родились, и не вышел оттуда, пока вам не исполнился почти год. Таким образом, я счастлив сказать вам, что вы не можете быть его сыном.
Спенс, казалось, вот-вот упадет в обморок от облегчения, и Никки поспешила его обнять.
– Я знала это! – ликующе воскликнула она. – Ты настолько на него не похож, и вообще, даже если бы он оказался твоим отцом, это не означало бы, что ты должен унаследовать его склонность, потому что это происходит далеко не всегда.
– Так и есть, не всегда, – подтвердил ее отец, – и с моей стороны было совершенно непростительно предположить, что это могло быть иначе. Так что мое второе извинение, Спенс, за то, что я…
Спенс рассмеялся и поднял руки.
– Да ладно, все путем, – сказал он. – Не парьтесь.
Джереми восхищенно хихикнул, похоже, получая удовольствие от жаргона Спенса, чего никогда раньше Никки за ним не замечала. Затем, неожиданно встревожившись, она заметила:
– Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, кто твой настоящий отец.
– Тш-ш, – шепотом предупредил ее Спенс, – потише, или они будут из кожи вон лезть, чтобы получить эту привилегию.
Когда все засмеялись, Джереми и Адель переглянулись.
– А теперь я хочу кое-что сказать, – заявила Адель.
– Ой, как интересно, – поддразнила ее Никки. – Я следующая.
Ее мать улыбнулась, затем повернулась к Спенсу.
– Конечно, я хочу повторить все сказанное моим мужем, – начала она, – но кое-что хочу и добавить: мы с Джереми готовы сделать все, что в наших силах, чтобы попытаться искупить вину за свое отношение к вам. Очевидно, наша дочь намного умнее и проницательнее, чем мы когда-либо были, она способна видеть в людях хорошее. Благодаря ей и вам мы очень выросли за эти последние месяцы, и я уже слышу ваш комментарий: «Ну, наконец-то!»
Когда Никки и Спенс засмеялись, Джереми положил ладонь на руку жены и легонько сжал ее.
– Спенс, – продолжала Адель, – я пойму, если вы будете против, но Никки не раз говорила мне, как важна для вас семья… И потому я хотела бы сказать вам, что для нас будет большой честью, если вы разрешите считать вас членом нашей семьи. Я понимаю, начало наших отношений оставляет желать лучшего, но, как я уже упомянула, мы с Джереми намерены сделать все возможное, чтобы загладить вину.
Поскольку Спенс был слишком ошеломлен, чтобы ответить ей, за него это сделала Никки:
– Спасибо, мама, спасибо, папа. Это так много значит для нас обоих.
– Да, это так, – заверил их Спенс. – Спасибо.
– Вы знаете, что мы переезжаем в Лондон на этих выходных, – сказала Никки, – но это недалеко, и мы… – Она прыснула со смеху, заметив, что рядом с ними топчется официант с очень взволнованным выражением лица. – Похоже, уже пора подавать следующее блюдо, – пояснила Никки, и после того как перед каждым из них возникла очередная порция угощения, она пережила чудесную, счастливую минуту, когда Спенс обнял ее родителей, и все они посмеялись над необходимостью вытереть слезы.
Два дня спустя Никки, Дэнни и Дэвид собрались в доме в Бедминстере: они упаковывали последние вещи и приводили жилье в порядок перед въездом в него следующих арендаторов, которые должны были поселиться здесь в конце месяца.
– Все собрали? – крикнул Дэнни из холла.
– Кажется, да! – ответила Никки из спальни.
– Тогда я тащу все это в машину, – сообщил он. – Твои родители приехали. Похоже, Спенс с ними.
– Очень на это надеюсь, – ответила Никки, выходя из комнаты и свешиваясь через перила; но Дэнни уже ушел.
– Я и не знал, что у меня еще столько барахла здесь осталось, – проворчал Дэвид, изо всех сил пытаясь вытащить тяжелую коробку из комнаты. – Тебе протянуть руку помощи?
– Если у тебя есть запасная, то да, – ответила она и снова исчезла в спальне, чтобы проверить, все ли ящики и шкафы пусты. С минуты на минуту они отправятся в Лондон. Даже миссис А. решила поехать с ними, отчасти чтобы помочь перевезти все вещи в дом в Шепардс-Буш, а отчасти – чтобы быть ближе к аэропорту, поскольку завтра должен был прилететь мистер А.
– Убью одним выстрелом двух зайцев! – счастливо прощебетала она, когда посвятила их в свои планы.
Когда Никки окинула последним взглядом спальню, в которой она и Спенс провели время, теперь казавшееся целой жизнью, а на самом деле составлявшее немного больше восьми месяцев, она ощутила, как сердце сжалось от переполнявших ее чувств. Она посмотрела на кровать, где они столько раз лежали с Заком; на небольшие вмятины в ковре, где стояла кроватка Зака; на комод, некогда забитый мягкими игрушками; и на угол, где они хранили его детское креслице. Все исчезло, главным образом оказалось у друзей или в благотворительных лавках – они раздали все и теперь были готовы начать новую жизнь. Все, что осталось здесь, в этом доме, это небольшой браслет, который ему надели, когда он только родился. Младенец Джеймс. Никки сохранила его, чтобы позже положить к письмам, которые она писала сыну, и всем его фотографиям. Все эти предметы они сохранят, спрячут в таком месте, о котором будут знать только она и Спенс: напоминания об их первом ребенке, который прожил недолго, но изменил их так, что они еще до конца и сами не осознали.
– Привет, – мягко произнес Спенс, входя в комнату и останавливаясь у нее за спиной.
Она улыбнулась и прислонилась к нему.
– Ты как? – спросил он.
– Гм, – произнесла она. – Вчера вечером я скучала по тебе.
– Я тоже по тебе скучал, – признался он, целуя ее в шею. Затем, обхватив Никки за талию, Спенс спросил: – Ну, и о чем ты тут думаешь?
Она легонько вздохнула.
– О Заке, конечно. Я боялась, что у меня создастся впечатление, будто мы бросили его здесь, но, как ни странно, я ничего такого не чувствую.
– Потому что он в наших сердцах, а это значит, что он едет с нами.
Обернувшись и обняв его, она заметила:
– Это восхитительный взгляд на ситуацию, и ты прав: он всегда будет с нами.
Поцеловав ее, Спенс убрал с ее лба волосы и посмотрел прямо в глаза.
– Мама говорила тебе, что в банке осталось еще четыре тысячи фунтов? – спросила она. – Они с папой хотят, чтобы мы взяли эти деньги как подъемные.
Спенс удивленно поднял брови:
– Но на что будут жить они?
– Папа сказал, чтобы мы не волновались об этом: у него есть кое-какие идеи.
Спенса это не убедило.
– Он еще не оправился, – напомнил он ей.
– Я знаю, но думаю, ему сразу станет лучше, если мы примем деньги. Или, по крайней мере, половину суммы. А теперь расскажи мне, как все прошло у Дрейка. Он отказался от нас? Я не стану осуждать его, если он не захочет иметь с нами дела, но все же надеялась…
Приложив палец к ее губам, Спенс сообщил:
– Он хочет, чтобы ты знала: в его офисе тебя ждут персональный стол и стул. Ты можешь их занять, как только почувствуешь, что готова приступить к работе.
Глаза Никки вспыхнули изумлением, а затем наполнились слезами.
– Ты надо мной смеешься, – сказала она.
– Вовсе нет, – возразил он.
– О Спенс! – ахнула она, снова обнимая его. – Нам так повезло, не правда ли, что у нас есть Дрейк? Я даже не представляю, что бы мы делали без него.
– Мы бы что-нибудь придумали, – заверил он ее, – но признаю: с ним все намного легче.
– А с кем ты еще встречался, когда был там? – спросила она. – С Вэл?
– Да, и она передает тебе привет. Судя по всему, съемки прошли очень хорошо. Все, похоже, остались довольны, а она мне заявила: «Режиссура и правда срывает крышу, Спенс. Надо заниматься ею почаще».
Никки засмеялась:
– Я так рада, что первая попытка у нее прошла удачно.
– Я тоже, – признался он и добавил: – Кстати, я и Кристин видел.
Никки внимательно посмотрела на него:
– Вы поговорили?
Он кивнул:
– Она хочет знать, можно ли ей позвонить тебе.
От удивления у Никки екнуло сердце.
– Она сказала, что в суде сделала все возможное, чтобы загладить вред, который причинила, рассказав о вашем разговоре в тот день. И ей действительно жаль, что она вообще все рассказала полиции.
Никки вздохнула и покачала головой.
– Думаю, у нее действительно не было выбора, – заметила она, будучи теперь в состоянии оценить ситуацию более объективно.
– Чушь! – презрительно фыркнул Спенс.
– Вообще-то, я действительно все это говорила, – напомнила она ему. – Но что ты ей ответил?
– Я сказал, что считаю ее жуткой нахалкой, – парировал он, – однако решать тебе.
Никки недолго думала, прежде чем ответить:
– Знаешь, я не уверена, что кому-то из нас станет легче, если мы будем вспоминать старые обиды; кроме того, мы знаем, как тяжело ей заводить друзей. Поэтому я сама позвоню ей на следующей неделе.
Спенс засмеялся и картинно закатил глаза. Именно такого ответа он от нее и ожидал, поскольку знал, что Никки не способна долго злиться на кого бы то ни было. И если бы способность к прощению измерялась в деньгах, то богатство Никки затмило бы самые безумные мечты.
Услышав шаги на лестнице, он снова заключил ее в объятия и заметил:
– Пойдем, пора уже вывозить отсюда всю эту кучу вещей.
– А, вот вы где! – воскликнул Дэнни. – Я подумал, что вам будет интересно узнать, что у дома собралась целая толпа.
Никки выглядела озадаченной.
– Почему? – спросила она. – Что случилось?
Дэнни засмеялся.
– Ты уезжаешь, – напомнил он ей. – Они все хотят попрощаться. Даже… Постой-ка… Женщина-детектив, как же ее зовут?
Лицо Никки изумленно вытянулось.
– Сержант МакАллистер здесь? – переспросила она. Затем вспомнила об отце, и внутри у нее все сжалось. «Пожалуйста, Боже, не дай ему сделать глупость. Только не сейчас».
Оставив Спенса выносить последние коробки с их имуществом, она сбежала вниз по лестнице и выскочила на улицу, где вокруг двух машин, уже готовых к отъезду, слонялась группка людей.
Засмеявшись, когда воздух огласился приветствиями, Никки огляделась, ища взглядом отца и молясь о том, чтобы не застать его за серьезным разговором с сержантом полиции МакАллистер. Наконец она заметила его: он изучал карту вместе с миссис А., МакАллистер поблизости, к счастью, не было. Облегченно вздохнув, она начала обнимать всех и благодарить за то, что они пришли. Несмотря на свою готовность двигаться дальше, Никки не могла не грустить, что оставляет их. Конечно, они будут поддерживать отношения, по крайней мере, какое-то время, но она догадывалась, что рано или поздно их пути разойдутся и воспоминания о жизни в Бристоле начнут постепенно уходить в прошлое, как это всегда происходит. Даже ужасная боль и тоска по Заку пройдут, хотя представить это сейчас было очень трудно.
