Текст книги "Крик души"

Автор книги: Сьюзен Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Ради бога, не своди все к деньгам! – раздраженно воскликнула Адель.

Он продолжал, словно его жена ничего не говорила:

– Эта квартира и все, что вы видите здесь, принадлежит нашим друзьям. Мы едва можем позволить себе платить аренду.

– Мой муж потерял все во время экономического кризиса, – по-прежнему раздраженно заметила Адель, словно пытаясь закрыть вопрос, прежде чем Грант начнет разглагольствовать на эту тему. – Это было очень трудное время.

– К сожалению, все, кто обращался к нам за последние несколько месяцев, хотели только денег, которых у нас больше нет, – упрямо продолжал Грант.

– Есть и другие формы поддержки, помимо финансовых, – как можно мягче заметила миссис А., – например, эмоциональная и родительская.

– Да-да, конечно, – поспешно закивала миссис Грант, – но я все еще не понимаю, почему Николь не подняла трубку и не приехала, чтобы лично повидаться с нами. Она могла бы и догадаться, что мы захотим помочь.

Быстро решив не упоминать тот факт, что Дэнни и Спенс пытались связаться с ними после рождения ребенка, поскольку это не относилось к делу, миссис А. повторила:

– На самом деле Никки не знает, что я здесь, и я не понимаю, как она могла приехать, чтобы повидаться с вами, если вы не сообщили ей, что сменили адрес.

Мистер Грант удивленно заморгал.

– Но я отправил ей письмо по электронной почте, – возразил он. – В нем было все: наш новый адрес, телефонные номера и причина, по которой мы вынуждены переехать. Абсолютно все.

– Она никогда не говорила мне об этом письме, – заметила миссис А. – Позвольте поинтересоваться, когда вы его отправили?

– Приблизительно за неделю до Рождества. Мы так и не получили ответа и потому решили, что она все еще сердится на нас.

– Мы просили ее приехать к нам в гости, пока не родился ребенок: хотели объяснить ей, что произошло с бизнесом ее отца, – продолжала Адель, – но она сбежала от нас, как черт от ладана, прежде чем мы вообще об этом заговорили. Она очень расстроилась, и сейчас я понимаю, что мы неправильно себя вели. Не нужно было сразу рассказывать ей, что мы узнали о ее друге. Я хотела подождать, но ты, – повернулась она к мужу, – настаивал на том, чтобы сначала обсудить это, чтобы, как ты выразился, «убрать с дороги эту проблему».

Миссис А. переводила взгляд с Адели на ее мужа.

– Позвольте полюбопытствовать, не сочтите за дерзость, – что именно вы рассказали Никки о ее друге?

Снова Адель посмотрела на мужа, и на лице ее застыло выражение неловкости и гнева.

– Мы… То есть мой муж нанял частного сыщика, чтобы изучить прошлое Спенсера Джеймса. И что же мы обнаружили… – Она нервно сглотнула. – Оказалось, что его отец был признан виновным… в педофилии. Мы думали, что Николь обязательно должна знать об этом, на случай, если ее друг, возможно, унаследовал… На тот случай, если он в некотором роде… – Голос отказал ей, и она закрыла лицо руками. – Но, похоже, он передал нечто не менее ужасное, – печально заключила она.

– Возможно, он унаследовал болезнь от матери, – напомнила ей миссис А. Она не могла оправиться от потрясения: ничего подобного она никогда не слышала об отце Спенса и потому спрашивала себя, знает ли об этом сам Спенс. Если знал, то она едва ли могла осудить его за то, что он держал это в тайне.

Адель сделала глубокий вдох, пытаясь собраться.

– Если Николь не знает, что вы здесь, – сказала она, – то, возможно, она не… Что мы можем сделать? – беспомощно закончила миссис Грант.

– Это зависит от вас, – ответила ей миссис А. – Теперь я понимаю, почему Никки не стала приезжать к вам сама. Она боится того, что вы скажете Спенсу, если увидите его. Вы случайно не знаете, известно ли ему о приговоре отцу?

Адель покачала головой:

– Но это едва ли важно сейчас, не так ли?

– Неважно, – согласилась миссис А. и, встав с кресла, сказала: – Я дам вам возможность самим решить, когда и как вы свяжетесь со своей дочерью, но осмелюсь посоветовать вам заверить ее, что вы не собираетесь поднимать тему отца Спенса. Как вы сами только что сказали, это сейчас действительно неважно.

Когда она направилась к двери, ни один из них не пошевелился. Очевидно, шок нанес значительный удар по их манерам.

– Прежде чем вы уйдете, – сказала миссис Грант, – пожалуйста, скажите нам еще раз название болезни.

Миссис А. обернулась:

– Болезнь Тея-Сакса, обычно она никак не проявляется, пока ребенку не исполнится шесть месяцев; но у Зака однажды ночью начались проблемы с дыханием, и его отвезли в больницу. Тогда все и обнаружилось.

Миссис Грант нервно сглотнула.

– Что… что это за болезнь? – спросила она. – То есть как она проявляется?

Достав из сумки ручку и блокнот, миссис А. написала адрес сайта, который дал ей мистер Пирс.

– Здесь вы подробно обо всем узнаете, – сказала она, отрывая страничку и передавая ее. – Эта болезнь чаще всего встречается у евреев и в некоторых группах аманитов, так же как… – Она остановилась, заметив, как внезапно побледнело лицо миссис Грант.

Сделав шаг вперед, словно желая защитить жену, Грант заявил:

– Спасибо за визит, миссис…

– Адани.

Он кивнул.

– Я так понимаю, Николь все еще живет по тому же адресу в Бристоле?

– Да, – подтвердила миссис А. и, совершенно не понимая, что именно произошло в последние несколько минут, последовала за ним к двери.

Как только Грант вернулся в гостиную, Адель закричала:

– Я всегда говорила, что нужно ей сказать!

Его лицо вытянулось от удивления.

– Но, Адель, ведь именно ты не хотела, чтобы она знала.

Она обхватила руками голову, отчаянно пытаясь совладать с новым ужасом, угрожающе нависшим над ними.

– Бедный ребенок! – простонала она. – О боже, подумать только, мы ведь могли… – Она замолчала, не в силах продолжать.

– Могли – что? – переспросил он.

– Ты прекрасно понял, о чем я! – взвилась Адель. – Мы ответственны за…

– Да откуда, откуда нам было знать, что произойдет нечто подобное? – сердито перебил он ее. – Я даже не слышал об этой болезни до сегодняшнего дня. А ты?

Она покачала головой.

– И что же нам делать? – беспомощно спросила она, а сердце ее сжималось от отчаяния.

Он молча смотрел на нее, и его глаза темнели от внутренней муки, которую он не мог облечь в слова.

– Я не знаю, – хрипло ответил он. – Правда, не знаю.

– Похоже, в последнее время им пришлось столкнуться с трудностями, – говорила миссис А. по телефону Спенсу, возвращаясь к своей машине. – Они продали дом и живут в квартире друга.

– И они утверждают, что сообщили дочери о переезде. Когда именно? – сердито спросил он.

– Они говорят, что отправили ей письмо по электронной почте, как раз перед Рождеством.

– Но они… О боже, это, должно быть, то самое, которое она удалила.

– Понятно. Она когда-либо говорила тебе, что ездила к ним в гости примерно в то же время?

Похоже, вопрос удивил и сбил его с толку, потому что он переспросил:

– Нет, а что? Она ездила к ним?

– Похоже, что так, но они снова не сошлись во взглядах, и, по-видимому, по этой причине Никки удалила их письмо.

– Но почему она не сказала мне, что ездила к ним? – пробормотал он.

Решив, что не ей давать ему правдивый и полный ответ, миссис А. предположила:

– Вероятно, потому, что не хотела волновать тебя.

– Но это же…

– Возвращаюсь к цели моего посещения, – прервала его миссис А. – Так вот, они очень расстроились, узнав о болезни Зака.

– Ну, по крайней мере, это показывает, что им не чуждо все человеческое. И что они собираются делать?

Миссис А. задумчиво ответила:

– Я не могу быть уверена, но думаю… Ну, возможно, они далеко не все мне рассказали.

Спенс, помолчав, переспросил:

– Что вы имеете в виду?

– По-моему, миссис Грант очень расстроилась, когда я упомянула основных носителей гена.

Спенс снова затих.

– Вы намекаете на то, что она может быть еврейкой или аманиткой? – неуверенно спросил он. – Или французской канадкой?

– Честно говоря, я не знаю, что и думать, – призналась она.

– В общем-то, нельзя забывать, о ком идет речь, – заметил Спенс. – Мистер Грант – банкир или, по крайней мере, специалист по финансовым инвестициям. Почти все в этом бизнесе – евреи, и, возможно, он тоже, просто скрывает свое происхождение.

– Но зачем ему это?

– Бог его знает; все, что мне известно, это то, что у моего сына неизлечимая болезнь из-за чертова гена, который он унаследовал, и если один из них знал, что они могут быть носителями, то, промолчав, они фактически приговорили его к смерти.

Понимая гнев Спенса, миссис А. не стала напоминать ему об ответственности его собственных родителей, потому что сейчас это было ни к чему; да и спрашивать ему было уже не с кого. Сейчас он просто искал кого-то, кого можно было бы обвинить, и это тоже было понятно, ведь ему приходилось терпеть такую боль.

– Вопрос в том, – заметила она, – говорить ли мне Никки, что я ездила к ним.

– Нет, разрешите мне поговорить с ней первым, – попросил он. – Если они расстроили ее, когда виделись в последний раз… Я хочу знать, о чем они говорили, почему она ушла и почему мне ничего не сказала. Если они… Минуточку… – Его голос зазвучал приглушенно: он с кем-то говорил; затем он вернулся на линию и сказал: – Мне пора идти, но спасибо, миссис А., за то, что съездили туда. Я поговорю с Никки и перезвоню вам.

Никки и Кристин лежали на полу гостиной вместе с Заком, смеясь над его комичными попытками привлечь их внимание. Он явно оттачивал мастерство радостного крика, в результате которого мама наклонялась к нему, чтобы поцеловать, а он в этот момент мог схватить ее за волосы. А еще он умел пускать пузыри и дрыгать при этом ножками, что всегда вызывало всеобщий восторг и заставляло окружающих охать и ахать.

Кристин очень нравилось, когда во время игры он хватал ее за палец и не отпускал, получая от этого, похоже, массу удовольствия.

– Он такой милый и красивый, – засмеялась она, не сводя с него глаз. «Невозможно поверить, что с ним что-то не так», – подумалось ей.

– Он сорванец и тигр, – шутливо заметила Никки и наклонилась, чтобы подуть ему на животик.

Наблюдая за ней, Кристин чувствовала, как ее переполняют противоречивые эмоции. Она совершенно не понимала, как Никки могла вести себя так обыденно в свете случившейся с ними трагедии, но продолжала говорить себе, что если Никки может, то и она тоже. Она не была уверена, хочется ли ей, чтобы Никки говорила об этом, и она определенно не знала, как самой затронуть этот вопрос. Прошло целых два дня, и ни одна из них ни разу не упомянула о болезни. Это было странно, отчасти – даже страшно. Никки не обсуждала это и со Спенсом, когда тот звонил, насколько знала Кристин, часто слышавшая их разговоры. В манере Никки говорить так, словно все классно и абсолютно нормально, было что-то сюрреальное.

Однако вчера вечером они, похоже, поссорились: из-за того, что Никки, кажется, ездила навестить родителей, но ему ничего об этом не сказала.

– Да ничего там не случилось! – кричала Никки. – Они просто опять начали пытаться контролировать меня, и я ушла.

Кристин не слышала ответа Спенса, но затем Никки попросила:

– Пожалуйста, Спенс, я не хочу говорить о них. Я сожалею, что не сказала тебе, но давай не будем об этом, хорошо? Это так неважно.

Очевидно, Спенс сменил тему, потому что к концу разговора голос Никки опять звучал нежно, а положив трубку, она продолжала вести себя так, словно никакой ссоры не было и в помине, и вообще, в ее мире все идеально и гладко.

Было странно смотреть на нее, такую спокойную, зная, что внутри она наверняка ужасно несчастна. Любой был бы несчастен в ее положении, но Никки никогда не показывала своих чувств – она надежно спрятала их, и единственной переменой в ней, по мнению Кристин, было то, что с ней стало тяжело разговаривать. Кристин даже не знала, как подступиться к теме о Дэвиде и как спросить у Никки, говорила ли она с ним о том, о чем обещала. Если да, то, возможно, просто забыла об этом из-за всего, что случилось; так что, может быть, ей нужно самой начать разговор? А если нет… Ну, тогда, вероятно, нужно попросить ее сделать это в следующий раз, когда она его увидит. Однако Кристин никак не могла найти нужные слова.

– Знаешь, чего мне хочется? – сказала вдруг Никки, рисуя пальцем круги на крошечной груди Зака. – Мне хочется, чтобы он мог уйти сейчас, пока с ним не начали происходить все эти ужасы.

Кристин замерла и впилась взглядом в лицо Никки. Это был первый намек на болезнь Зака, который она сделала, и хотя Кристин могла понять ее мотивы, все равно, желать такого было несколько странно.

– Ты ведь не всерьез это сказала, верно? – спросила она.

Никки пожала плечами.

– Я не знаю, – призналась она. – Вот что бы ты чувствовала, будь он твоим ребенком? Ты же читала материал в Интернете; ты действительно хотела бы, чтобы он провел следующие четыре года, испытывая подобные страдания?

Кристин затруднялась с ответом, потому что, конечно, она бы этого не хотела; но, с другой стороны, Никки была такой странной в последнее время, что нельзя предугадать, как она отреагирует на ее слова.

– Как ты думаешь, что было бы милосерднее: позволить ему уйти сейчас, – продолжала Никки, – или дать ему пройти через все: потерю зрения и слуха, невозможность говорить, ходить или даже сидеть? Ему придется прилагать массу усилий, чтобы дышать и глотать. Он будет цепляться за жизнь, у которой нет вообще никакого смысла, потому что, видите ли, только Богу решать, когда мы умрем… – Она сделала паузу, чтобы вытереть слюну с рук Зака. – Я не знаю, есть ли на свете Бог, – продолжала она, – но я точно знаю, что никакое живое существо не должно терпеть такие страдания. Так скажи мне, Крис, ты хотела бы этого своему ребенку?

Не будучи уверенной в том, что она действительно способна на нечто подобное, но отчаянно желая поддержать ее, Кристин сказала:

– Ты не виновата в том, что случилось с Заком, Никки. Это просто случилось. Ты ведь понимаешь, всякое бывает, и ты ничего не можешь изменить.

– Нет, могу, – упорствовала Никки.

Кристин внимательно наблюдала за ней, но Никки не поднимала голову, и она не могла увидеть выражение ее лица.

– Я считаю, – продолжала Никки, – у меня есть выбор. Я могу или позволить своему сыну – своему здоровому сыну – превратиться в овощ, который испытывает ужасную боль, или дать ему уйти с достоинством и без боли. Что бы ты сделала на моем месте?

– Ой, Никки, не делай этого! – взмолилась Кристин. – Я понимаю, как это тяжело для тебя, но то, что ты говоришь… Если я правильно тебя понимаю…

– Правильно, – заверила ее Никки. – То, о чем ты сейчас думаешь, – это именно то, что я имею в виду.

Кристин побледнела.

– Но это противозаконно, Ник, – возразила она.

– Я знаю; но сколько мне придется отсидеть? Пять, шесть лет? Десять, пятнадцать – самое большее? Да сколько бы ни пришлось, все равно оно того стоит, не так ли? Что угодно, лишь бы спасти его от всех тех страданий, которые уготовила ему судьба. Почему я должна позволить этому случиться, если в моих силах не допустить этого? Разве это не жестоко с моей стороны – сидеть сложа руки, когда я могу уберечь его от всего этого? Он – мой сын, так почему у меня должно быть меньше прав решать, что с ним случится, чем у чего-то неопределенного: судьбы, Бога, доли или всякой остальной чуши?

Хоть ее слова звучали очень эмоционально и дико, в них был определенный смысл, и потому Кристин не знала, что сказать.

– Только одно останавливает меня, – добавила Никки, беря Зака на руки.

Кристин смотрела на нее, едва осмеливаясь дышать.

– У меня не хватит духу, – заключила Никки и, прижавшись лицом к шее Зака, разрыдалась.

ГЛАВА 16

На следующий день приехал Дэнни, чтобы остаться с Никки до конца недели, пока не вернется Спенс. Трудно было сказать, сколько еще им удастся вот так не спускать с Никки глаз, но, учитывая, что график работы у всех уплотнялся, вряд ли это продлится долго. О том, что может случиться потом, когда они будут вынуждены оставить ее одну, ни один из них не хотел думать; они просто надеялись, что Никки снова станет такой, как раньше, и им не придется так волноваться о ней.

Перед отъездом Кристин удалось отвести Дэнни в сторонку, чтобы предупредить его о том направлении, в котором работал ум Никки.

– Я, правда, не думаю, что Никки что-нибудь сделает, – шептала она, закрыв дверь кухни, – но я решила, что нужно сообщить об этом тебе – вам, ну, знаешь, на всякий случай.

Дэнни побледнел, а глаза его потемнели от беспокойства; он пытался придумать, что же делать.

– Ты уже говорила об этом с миссис А.? – спросил он.

– Нет, со вчерашнего утра она не заходила, но сегодня придет, так что, думаю, ты должен сказать ей.

Дэнни кивнул.

– А в остальном как у Никки дела?

Кристин пожала плечами.

– Трудно выразить словами: она будто здесь и не здесь одновременно, если ты понимаешь, о чем я. Она плакала вчера, но недолго. Словно она не может плакать или просто не позволяет себе. – Она смотрела на лицо Дэнни, пока он переваривал информацию, и ее беспокойство о Никки внезапно ушло на второй план; она подумала, нельзя ли сейчас поговорить с ним о Дэвиде.

– Как там дом? – все же рискнула она. – Вы уже обустраиваетесь?

Дэнни на секунду встретился с ней взглядом.

– Более или менее, – ответил он. – Ни один из нас не бывает там долго, так что мы еще даже не все распаковали.

Беспокоясь о том, где хранится ее личное имущество, она сказала:

– Я, наверное, смогу начать разбирать вещи в конце недели. Дэвид будет там, не знаешь?

Дэнни пожал плечами.

– Вчера вечером он упоминал о том, что приедет сюда, но точно я не знаю.

Подозревая, что, если бы Дэвид знал, что она будет в Лондоне, он обязательно решил бы приехать в Бристоль, Кристин изо всех сил пыталась сдерживать эмоции, когда сказала:

– Хорошо, я позвоню ему. – Она посмотрела на часы, пытаясь скрыть слезы. – Мне уже пора идти, я рискую опоздать на поезд. Передавай при встрече привет миссис А., и, если я могу что-нибудь сделать для тебя, пока буду в Лондоне, только скажи.

После того как она ушла, Дэнни остался в кухне, разбираясь с такой нахлынувшей бурей чувств, с какой он совсем не хотел иметь дело прямо сейчас. Ему было интересно, как отреагирует Кристин, обнаружив все свои вещи в спальне с одноместной кроватью. Возможно, ей будет легче, когда она увидит его вещи вместе с вещами Дэвида в одной из комнат на двоих. Хотя он и не самый горячий поклонник Кристин, тем не менее он чувствовал неловкость оттого, что скрывал свои отношения с Дэвидом, – плохо, конечно, но что он мог поделать, если не он должен сказать ей об этом? Это дело Дэвида, а Дэнни понимал, как тяжело тому ошеломить всех подобным признанием, особенно когда он так долго боролся со своими наклонностями. Однако Спенсу они все же сообщили, и он отреагировал на это совершенно спокойно; Дэнни был уверен, что Никки тоже проявит толерантность, когда узнает об этом.

Сейчас же явно не время для этого, потому что миссис А. только что вошла в дом, и, хотя Дэнни и Спенс были уверены, что она будет в состоянии принять гомосексуализм Дэвида, тот не уставал напоминать им, что она – набожная католичка, для которой акт любви между двумя мужчинами в лучшем случае неестествен, а в худшем – является грехом пред лицом Господа.

– Здравствуйте, – сказал Дэнни, подходя к ней, чтобы обнять ее. – Я не знал, что у вас есть ключ.

– Дверь была открыта, – пояснила она, снимая пальто, – но я думаю, что это хорошая мысль – завести собственный ключ. Ну, как дела, дорогой?

– Все классно, – ответил он, тихо надеясь, что она не разлюбит его, когда узнает.

Миссис А. с любопытством рассматривала его, склонив голову набок.

– У тебя новая сережка? – спросила она. – Кажется, раньше я ее не видела.

Дэнни улыбнулся.

– Вы иногда пугаете меня, когда замечаете такие мелочи, – поддразнил он ее, радуясь тому, что ей неоткуда знать, что это подарок Дэвида.

Она хихикнула и похлопала его по руке.

– И не забывай об этом, – игриво заметила она. – Ну, где мои подопечные? Сегодня день осмотра Зака: нужно проверить, как он развивается.

Ненавидя себя за кощунственную мысль – а зачем все это надо обреченному Заку? – Дэнни сказал:

– Я хочу пошептаться с вами кое о чем, что Никки сказала Кристин.

Миссис А. удивленно подняла брови.

– Не сейчас, – прошептал он, услышав шаги Никки на лестнице, и, подняв голову, улыбнулся ей. На ней были ботинки и шапка с помпоном, а Зак был завернут в бледно-голубое флисовое одеяло.

– О чем это вы тут шепчетесь? – спросила она, подозрительно глядя на них. Затем, похоже, утратив интерес, заявила: – Через десять минут начинается вечернее занятие по растяжке, так что мне нужно спешить.

Миссис А. протянула руки к Заку, но Никки отвернулась.

– Он идет со мной, – заявила она. – Ему пойдет на пользу свежий воздух, и ему нравится быть с другими детками.

Руки миссис А. опустились.

– Сегодня у него осмотр, – напомнила она Никки.

– Я знаю; но нам не нужно больше обо всем этом беспокоиться, не так ли? – произнесла Никки скорее небрежно, чем с горечью. – Через несколько месяцев это все равно уже не будет иметь никакого значения, так что давайте не будем суетиться.

Миссис А. покосилась на Дэнни.

– Хорошо, – уступила она, очевидно, решив пока не спорить, – мы пропустим сегодняшний осмотр, но я должна продолжать регулярно его осматривать.

Никки, то ли не услышав ее, то ли просто проигнорировав, положила Зака в коляску и достала пальто.

– Мы вернемся через час с небольшим, – сказала она Дэнни. Затем, повернувшись к миссис А., добавила: – Спасибо, что пришли. Кстати, бирьяни был восхитителен. Одно из ваших лучших блюд.

Поскольку предупреждение Кристин все еще звучало у него в ушах, Дэнни наклонился к коляске, чтобы откинуть одеяльце и проверить, все ли у Зака в порядке. К его облегчению, малыш не спал и внимательно смотрел на него, и Дэнни немедленно почувствовал укол вины за то, что заподозрил худшее.

После того как Никки ушла, он предложил миссис А. чаю, и они направились в гостиную, где он и сообщил слова Кристин.

Хотя на лице миссис А. отразилось беспокойство, она произнесла своим обычным небрежным тоном:

– Для Никки сейчас вполне естественно так думать; на ее месте так рассуждала бы любая мать. Вообще-то, я полагаю, было бы очень странно, если бы она считала иначе, потому что страдания твоего ребенка намного хуже, чем твои собственные.

Хотя Дэнни и был готов согласиться с этим, но все же возразил:

– Но ведь она не права, верно? Я хочу сказать, она явно сама не своя.

– Ожидать от нее чего-то другого на данном этапе было бы преждевременно, – ответила миссис А. – Пройдет какое-то время, прежде чем Никки сможет смириться с тем, что ждет ее в будущем, и вполне понятно, что она пытается не допустить этого.

– Но она только что так об этом говорила… Ну, не знаю, почти бесчувственно, что ли.

Миссис А. кивнула.

– Никки пытается сдержать эмоции, чтобы справиться с ситуацией, – пояснила она. – Время от времени она отпускает их, но я думаю, этот процесс затянется, и мы должны позволить ей сделать это по-своему, пока она не окажется в силах принять всю правду целиком. – Она отхлебнула из чашки и поставила ее обратно на блюдце. – Ты не знаешь, родители Никки не связывались с ней? – спросила она.

Он покачал головой.

– Кристин ничего не говорила об этом. Но из того, что Спенс сообщил мне о вашей встрече с ними, я сделал вывод, что они все-таки уже связывались.

– Да, похоже, – согласилась она. – Я только задаюсь вопросом… Они как-то странно отреагировали, когда я упомянула, что болезнь свойственна аманитам и евреям. Интересно, не это ли удерживает их?

Дэнни только пожал плечами, не в силах предложить объяснение.

– Как вы считаете, может, вам стоит снова наведаться к ним? – спросил он.

Она задумчиво кивнула:

– Возможно, но сначала я поговорю об этом со Спенсом.

«Дорогой Зак, – писала Никки в своем дневнике на следующий день, – ты в последнее время стал довольно капризным, часто плачешь и отказываешься есть. Я не виню тебя, потому что мне тоже плохо, только я не плачу и пытаюсь есть. Я знаю, тебе страшно, нам обоим страшно, но я уже обещала не позволить тебе страдать, и я клянусь, что не подведу тебя. Я уже давно думаю о том, что, когда придет время, мы отправимся с тобой в место, где все обстоит так, как и должно быть, и ничто не сможет причинить тебе боль. Там я смогу позаботиться о твоей безопасности и всегда буду рядом с тобой. Я неуверена, что папа пойдет с нами, это не тот вопрос, который легко задать, и мне пока не удалось найти подходящих слов. Наверное, он будет шокирован, но он очень любит нас, и поэтому, я думаю, он предпочтет отправиться с нами, чем остаться здесь в одиночестве.

Иногда все происходящее кажется мне сном. Мне жаль, что это не так, потому что тогда я могла бы проснуться и увидеть, что все обстоит, как прежде, еще до того, как ты попал в больницу. Я все время вспоминаю, как счастливы мы были всего лишь две недели назад, и мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Наверное, так и есть. Распалась связь времен. Мир перестал быть нашим домом, я больше не могу иметь с ним ничего общего. Все кажется чужим, неясным и потерявшим форму. Иногда речь людей кажется мне растянутой и искаженной, словно доносится до меня из-под толщи воды. А возможно, это я оказалась под водой и пытаюсь слушать и понять, что они говорят, – но не могу, потому что тону.

Интересно, будешь ли ты помнить хоть что-то, когда вырастешь. Я все еще представляю себе, как ты растешь, потому что так я освобождаю тебя… Я уверена, если я стану мысленно посылать тебе образы того, кем ты станешь в шесть лет, затем в шестнадцать, затем в двадцать шесть, то ты тоже себя увидишь: сильного и успешного спортсмена, или солидного адвоката, или талантливого режиссера, как папа. Нет никакой причины, по которой жизнь должна заканчиваться на земном уровне реальности. Наш ум с легкостью может перенести нас в другие места или в другие измерения, где все происходит именно так, как мы того хотим. Именно так мы защищаемся от судьбы или такого существа, как Бог, которые не позволяют нам получить право голоса или контроль над тем, что происходит с нами в этом мире. Мы можем находиться вне его досягаемости так часто, как нам того хочется, и даже можем остаться там, если такова будет наша воля. Думаю, мы так и поступим, но мы должны дать папе возможность уйти с нами, и потому, пока я не поговорю с ним об этом, мы останемся здесь, потому что с нами пока не происходит ничего плохого».

Оторвавшись от блокнота, когда Зак засопел и заворочался в своей кроватке, Никки какое-то время сидела, уставившись в пустоту, позволяя мыслям порхать у нее в мозгу подобно птицам, которые суетятся вокруг и никак не могут усесться на жердочку. Или слишком быстро сбиваются в стаю и создают слой непроницаемой черноты. Вчера она написала, что между ней с Заком и остальной частью мира словно выросла стеклянная стена, и это была правда. Она видела и слышала все, но на самом деле не подпускала к себе ничего. Воздух наполнял ее легкие, но не слишком глубоко, ее руки и ноги двигались, но уже не так плавно, как раньше.

За прошедшую неделю Никки заполнила целый блокнот длинными, хаотичными мыслями, в которых зачастую было не больше смысла, чем в тех, которые она записала сейчас, – она просто чувствовала, что должна это делать, особенно в то время, когда Зак спал, словно, водя ручкой по бумаге, она могла попасть в его сны. Некоторым это могло бы показаться сумасшествием, но какое это имело значение? Никки не была уверена, что теперь для нее хоть что-то имело значение. Да, это пораженческое настроение, и это грустно – но такова правда.

Когда Зак уйдет, какое будущее ожидает ее и Спенса? Она достаточно прочитала о генах, носителями которых они были, чтобы понимать – они не смогут иметь детей, да и захотят ли после всего случившегося? Конечно, всегда можно сделать скрининг плода, но что, если результат окажется положительным? Это означало бы аборт, а значит, убийство еще одного невинного существа…

Все эти мысли беспрестанно крутились у нее в голове, час за часом, день за днем. Иногда ей хотелось покончить со всем этим, иногда – бороться до конца. Впрочем, Никки не сомневалась, что справится; она просто еще не смогла выбрать, каким путем идти.

На следующий день она снова делала записи в дневнике, когда услышала, что Спенс вошел в дом. Он приехал раньше, чем ожидалось, и в обычной ситуации она обрадовалась бы и помчалась вниз по лестнице навстречу ему, но сейчас ей нужно было изложить еще много накопившихся мыслей, и потому она продолжала писать, пока он не зашел к ней в спальню.

– Привет, – сказал он, останавливаясь в дверях. – Что ты делаешь, Никки?

Она закрыла блокнот.

– Да так, записываю кое-что. Дэвид с тобой?

– Он пошел к своей маме и будет позже.

Ей, похоже, больше нечего было сказать, и он подошел посмотреть на Зака.

– Сколько он уже спит? – спросил он, поглаживая Зака по щеке пальцем.

– Не знаю, но, думаю, ему уже пора просыпаться.

Взяв сына на руки, Спенс вдохнул его теплый детский аромат и закрыл глаза, когда его чистота прокралась ему в сердце.

Никки смотрела на них, пытаясь соединить увиденное с тем, что она чувствовала. Чувства были на месте, но они словно замерзли или оказались запертыми по другую сторону стеклянной стены.

– Ты спустишься? – спросил он.

– Через минуту, – ответила она. – Можешь взять его, если хочешь. Ему, наверное, нужно сменить подгузник. – И снова взялась за блокнот.

Оставив ее заниматься своими делами, которые, похоже, в последнее время уже переросли в одержимость, Спенс отнес Зака в гостиную, где Дэнни смотрел «Е-новости».

– Она все еще пишет? – спросил Дэнни.

Спенс кивнул.

Он не хотел признаваться даже своему лучшему другу Дэнни, как боялся возвращаться домой сегодня вечером, но это была правда. Пока неделя набирала обороты и его все сильнее поглощали съемки, релиз, уход от реальности, который обеспечивала эта работа, ему все меньше и меньше хотелось возвращаться к действительности. Его настроение не улучшалось и от того, какой непредсказуемой бывала Никки каждый раз, когда он звонил ей: в один миг ее голос звучал сухо и равнодушно, словно она пыталась вытолкать его из их жизни, а в следующий – она уже так отчаянно нуждалась в нем, что не могла прожить в разлуке и часа. Спенса постоянно мучила совесть, заставляя думать о ней каждую секунду и чувствовать себя плохим профессионалом из-за желания послать кино к черту и все время проводить с сыном.

Сегодня, когда пришло время уезжать в Бристоль, его внезапно захлестнуло отчаянное желание взять билет на поезд куда угодно, лишь бы не сюда. Он ненавидел себя за это, но в минуты особо сильного нервного напряжения почти жалел, что Зак еще не ушел, потому что не знал, как он сумеет выдержать следующие четыре или пять месяцев, видя, как растет его абсолютно нормальный ребенок, и зная, что это всего лишь иллюзия, уловка, злая шутка, которую коварная природа проделала со всеми ними, без последующего искупления или жалости.