Текст книги "Крик души"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Накрыв ее руку своей, врач сказал:
– Мы узнаем больше, как только сделают вскрытие; но, полагаю, это маловероятно.
– Где это сделают? – спросила она.
– Вероятно, на Грейт-Ормонд-стрит, в Лондоне.
Она нахмурилась:
– Но почему так далеко?
– Туда передают все наши случаи педиатрической патологии, – пояснил он.
Во рту у нее пересохло. Педиатрическая патология… Но ничего страшного, это ведь просто сон. Через минуту она проснется.
– Я могу поехать с ним? – запинаясь, спросила она.
– Думаю, это не очень хорошая мысль. Вам сейчас лучшего всего побыть со своей семьей. У вас есть муж? Родители?
Когда она собралась ответить, слезы хлынули из ее глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках.
– Я не знаю их номера! – всхлипывая, проговорила она.
– Ничего страшного, – заверил ее врач.
Какое-то время они сидели молча, пока не вернулась медсестра с сообщением, что миссис Адани уже едет. Никки прошептала: «Спасибо».
Неожиданно ее стало знобить от холода, словно в комнате подул арктический ветер. Она вся задрожала, и ее кости, зубы, сама ее душа разом затряслись в ней.
– Я принесу одеяло, – быстро сказала медсестра.
Врач обнял Никки и попытался согреть, пока медсестра не вернулась с мягкой розовой шалью.
Вскоре после этого приехала миссис А.
Хотя ее лицо было искажено от боли и слез, она излучала какую-то согревающую энергию, которая передалась Никки, когда они обнялись.
– О дорогая, дорогая, – бормотала она, прижав ее к себе, когда Никки расплакалась. – Моя бедная девочка, – успокаивала она ее, гладя по голове.
– Я не хотела этого! – рыдала Никки. – Я просто подумала… Я не имела в виду…
– Я знаю, я знаю, – отвечала миссис А., изо всех сил сдерживаясь, чтобы тоже не заплакать. – Это ужасная трагедия, но, возможно, это также Божья помощь.
Никки откинула голову и напряглась, пытаясь унять слезы.
– Я должна сообщить Спенсу, – сказала она, но от одной мысли об этом снова расплакалась. – Он же на съемке, – сдавленно произнесла она, утыкаясь лицом в плечо миссис А. – У него, наверное, отключен телефон…
– Не волнуйся об этом, – сказала ей миссис А., – я найду способ сообщить ему. – Она посмотрела на врача: – Теперь я могу отвезти ее домой?
Он собрался ответить, но тут открылась дверь и высокая женщина с ухоженными светлыми волосами в темно-сером брючном костюме под желтовато-коричневым плащом извинилась, что вынуждена помешать.
– Вы Николь Грант? – спросила она, глядя прямо на Никки.
Никки кивнула, ее взгляд переместился с женщины на мужчину с бледным лицом, взъерошенными каштановыми волосами и в круглых очках, стоявшего позади нее.
– Я сержант полиции Хелен МакАллистер, – представилась женщина, предъявляя значок. – А это констебль Оливер Фримен. Мы из отдела по защите детей. – Современное название отдела звучало совершенно иначе, но Хелен МакАллистер не хотела представляться матери, только что понесшей тяжелую утрату, служащими отдела по расследованию жестокого обращения с детьми. – Мы могли бы побеседовать? Пожалуйста.
Никки нервно перевела взгляд на миссис А., которая, похоже, готовилась отразить нападение.
– Разве это не может подождать? – поинтересовалась она у Хелен МакАллистер. – Вы же видите, в каком состоянии сейчас мисс Грант.
– Это не займет много времени, – пообещала детектив. Выражение ее лица было слишком официальным, чтобы понять, что у нее на уме, но вела она себя вежливо.
– Я оставлю вас, – сказал врач.
– Вообще-то, с вами я бы тоже хотела поговорить, сэр, – заметила женщина, – так что, если дежурство у вас уже закончилось…
– Я буду здесь на протяжении еще шести часов, – заверил он ее.
Когда доктор ушел, Хелен МакАллистер предложила Никки сесть.
– Я очень сочувствую вашей потере, – начала она, придвигая к себе стул.
Никки сглотнула и прижала пальцы к губам, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Происходящее казалось ей абсолютно ирреальным. Она не могла понять, почему она еще не проснулась.
– Полиция обязана расследовать все случаи внезапной смерти, – мягко сообщила МакАллистер. – Вы об этом знали, мисс Грант?
Никки кивнула, хотя на самом деле не подозревала об этом.
– Возможно, вы сможете дать мне общее представление о том, что происходило перед тем, как вы поняли, что с вашим ребенком что-то случилось, – предложила МакАллистер.
После нескольких неудачных попыток начать, Никки наконец удалось описать, как она накормила Зака, затем провела час или больше, пытаясь заставить его уснуть.
– Вы были с ним одна? – уточнила МакАллистер.
Никки кивнула:
– Да. Миссис А. заезжала раньше, чтобы провести плановый осмотр.
МакАллистер посмотрела на патронажную сестру.
– Где отец ребенка? – спросила она. – Он живет с вами?
Лицо Никки стало таким бледным, как никогда ранее. Она ведь еще ничего не сообщила Спенсу! Он по-прежнему работает, получая удовольствие от понимания того, что он режиссер и отец. Он понятия не имеет, что здесь происходит.
– Он сейчас в Лондоне, на съемках, – дрожащим голосом произнесла она. – Я не… Я еще не говорила с ним.
Миссис А. утешающе обняла ее за плечи.
МакАллистер не отводила глаз от Никки.
– Как вы в итоге заставили ребенка уснуть? – спросила она.
Плечи Никки задрожали: она разрыдалась.
– Я качала его и ходила туда-сюда. Он не переставал кричать. В последнее время было трудно заставить его замолчать.
МакАллистер, похоже, поняла ее.
– Так как же вам все-таки удалось заставить его замолчать? – снова с мягким нажимом спросила она.
Миссис А. беспокойно заерзала. Она слишком часто видела, как убитые горем родители в разговоре с полицейскими выставляли себя в невыгодном свете, просто чтобы побыстрее закончить эту неприятную процедуру, не понимая, что они делают.
– Я не думаю, что вы должны и дальше расспрашивать ее, – сказала миссис А. – Она еще не оправилась от шока и не может достаточно ясно мыслить.
МакАллистер по-прежнему наблюдала за Никки.
– А вы что скажете? – спросила она. – Вы достаточно ясно мыслите, мисс Грант? Вы помните, как уложили ребенка спать?
Похоже, вопрос озадачил Никки, но она кивнула.
– Я положила его в кроватку, – сказала она. – А затем я… Я почувствовала ужасную усталость и пошла наверх, чтобы прилечь.
– Вы заснули?
Никки кивнула.
– Как долго вы спали?
– Я не знаю.
– А когда вы проснулись? Что вы тогда сделали?
– Я пошла вниз, чтобы посмотреть, как там Зак, и он… Он… Я его не видела… – Никки закрыла лицо ладонями. – Я знаю, возможно, это и к лучшему, – всхлипывая, сказала она, – но я не хотела, чтобы он умер. Я думала, что хочу, но…
– Довольно, – твердо заявила миссис А. – Вы и сами видите, как она несчастна. Она не понимает, что говорит, так что, пожалуйста, оставьте ее в покое.
МакАллистер собралась было возразить, но затем, очевидно, передумала и встала. Еще раз принеся соболезнования, она сделала знак Фримену следовать за ней и покинула комнату.
Никки повернулась к миссис А. Как оказалось, последние слова все-таки проникли в ее сознание, и она в ужасе вытаращила глаза.
– Они что, думают… О Господи, они думают, что я… – Следующую фразу она произнесла быстро и невнятно: – Они думают, что я убила его.
Миссис А. схватила ее руки и крепко сжала их.
– Независимо от того, что они думают, мы знаем, что ты этого не делала, – с нажимом заявила она, – так что не волнуйся, все наладится. Теперь, я думаю, нам пора возвращаться домой.
– А можно… Как вы думаете, они позволят мне увидеть его? – спросила Никки.
– Конечно, – заверила ее миссис А. – Я пойду и найду врача.
Прошел всего час после того, как это дело легло на стол сержанта полиции Хелен МакАллистер, однако она уже довольно много узнала об умершем ребенке, Заке Джеймсе, и его матери Николь Грант. Например, она узнала о звонке, который Николь сделала в службу спасения, что она сказала и сколько времени потребовалось бригаде, чтобы добраться по вызову. Ей также удалось определить местонахождение одного из парамедиков, и он рассказал ей о том, как они пытались реанимировать ребенка. Затем она поговорила с дежурным педиатром, который констатировал смерть.
Однако в настоящий момент ее больше всего интересовало редкое заболевание, которым, как оказалось, страдал умерший ребенок. Она поищет сведения об этой болезни в Интернете, как только вернется в офис, но, исходя из того немногого, что смог рассказать ей реаниматолог, вовсе не будучи специалистом в этом вопросе, похоже, мальчик был обречен.
– Консультант сегодня читает лекции в Бирмингеме, – сообщил ей констебль, закрывая телефон. – Его секретарь свяжется с ним и попросит перезвонить нам.
МакАллистер кивнула, затем подняла руку, давая ему знак замолчать: ее соединили с коронером[14]14
Коронер – должностное лицо в Англии, обязанное разбирать случаи скоропостижных смертей.
[Закрыть]. Сообщив необходимые детали для того, чтобы оформить разрешение на проведение вскрытия, она сказала:
– Я хочу присутствовать на вскрытии, так что буду вам очень признательна, если вы перезвоните мне, как только назначите время.
Повесив трубку, она задумчиво посмотрела на констебля, чьи зеленые глаза за толстыми линзами очков казались огромными.
– Ты связался с окружным педиатром? – спросила она.
– Он уже едет.
– С представителем отдела соцобеспечения?
– Тоже скоро будет.
– Хорошо. Надеюсь, у дома кого-то поставили? Нельзя допустить, чтобы кто-либо мог проникнуть туда и что-нибудь взять.
– Я проверю, но уверен, что об охране уже позаботились.
– Хорошо. Ты не знаешь, кто-то уже говорил с отцом ребенка?
Он покачал головой.
– У нас есть основания думать, что он сейчас не в Лондоне, как нам поведала миссис Грант?
– На данный момент – нет.
– Хорошо. – МакАллистер на минуту задумалась. – Похоже, очень многое будет зависеть от результатов вскрытия, – пробормотала она и, снова открыв телефон, связалась со своим инспектором, чтобы сообщить ему последнюю информацию по данному делу.
Глядя на милое личико Зака, Никки зажимала руками рот. Она уже почти жалела, что пришла сюда, и все же в некотором смысле ей стало легче, когда она увидела, что он выглядит вполне мирно, словно уснул. Никки спрашивала себя, какими бы были его глаза, если бы она подняла ему веки. Она хотела взять его на руки и крепко прижать к себе, но боялась, что если она поступит так, то уже не сможет его отпустить. Никки хотела вернуть его. Ей было все равно, как серьезно он заболеет или что в конце концов все равно умрет: она хотела снова держать на руках своего ребенка.
Почувствовав на плече руку миссис А., Никки поняла, что пора уходить. Каким-то образом сдержав рвущийся наружу крик, она наклонилась и нежно поцеловала Зака в лобик. Больше она никогда не сможет целовать его. С этой мыслью Никки не могла смириться.
Когда они шли назад к комнате с радугой, Никки чувствовала тесную, сильную и неразрывную связь с Заком, и какая-то неведомая сила влекла ее назад, туда, где она оставила его. Нельзя ему лежать там. Зак боится оставаться один. Он должен быть с ней.
– А вот и Дэвид, – сказала миссис А., когда у нее завибрировал телефон. – Пойди присядь, а я пока поговорю с ним.
Никки послушно вошла в комнату и попыталась заставить себя перестать мысленно кричать: «Зак! Зак, прости меня. Я не должна была оставлять тебя внизу одного. О Господи, это я во всем виновата. Он был бы сейчас жив, если бы я не оставила его одного».
Она спрашивала себя, что миссис А. сказала Дэвиду и как он воспринял страшную новость. Ее сердце разрывалось на части при мысли о Спенсе и о том, как он отреагирует, когда узнает, что его сын мертв. Это не должно было произойти сейчас. Они собирались жить в Лондоне вместе. Все было запланировано.
Дверь открылась, и вошла миссис А.
– Дэвид отведет Спенса в сторонку и расскажет ему, – сообщила она.
Никки кивнула. Глаза у нее опухли, в них плескался страх, она автоматически сжимала и разжимала руки, словно не знала, что с ними делать.
– Что Дэвид сказал? – спросила она.
– Он был ужасно потрясен, – ответила миссис А. – Я думаю, Спенс перезвонит на этот номер, – добавила она и, вручив телефон Никки, сняла с нее больничную шаль и накрыла одеялом, которое принесла из машины. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
Никки покачала головой:
– Я не знаю. Думаю, мне страшно и… – Она с трудом сглотнула. – Я иногда думала, что было бы лучше, если бы он умер сейчас, до того… но я не хотела. Не на самом деле. Это так эгоистично. Но ведь у него была бы ужасная жизнь? И теперь я все время думаю, что, возможно, в конце концов, на свете есть Бог.
– Ты можешь в этом не сомневаться, – заверила ее миссис А.
Глаза Никки снова наполнились слезами.
– Я буду очень по нему скучать, – отрывисто сказала она, – и я чувствую себя такой виноватой, что оставила его одного и что когда-то думала так, как думала. Я действительно любила его, вы же знаете, правда?
– Конечно, знаю. Мы все его любили. Он провел с нами очень мало времени, но ты сделала все, что могла, чтобы быть лучшей матерью в мире. Я очень горжусь тобой, но, пожалуйста, думай, что именно ты говоришь полиции. Как сказала тебе детектив, они обязаны расследовать случаи внезапной смерти, а ты ведь не хочешь произвести на них ложное впечатление.
Сердце Никки резко дернулось, когда она вспомнила, что уже успела сказать. Неожиданно она подскочила: у нее завибрировал телефон. Увидев, что это Спенс, она посмотрела на миссис А.; в ее глазах читались страх и отчаяние.
Миссис А. забрала у нее телефон, приняла звонок и передала телефон обратно Никки.
– Привет, – тихо произнесла Никки.
– Ник! О Господи! – закричал Спенс. – Дэвид сказал мне, но… Как это… Ты как?
– Думаю, нормально, – удалось ей выдавить из себя. – Я не знаю. Все произошло так быстро…
– Где ты сейчас?
– Все еще в больнице, вместе с миссис А. Полиция хочет поехать к нам домой.
– Что? – переспросил он, явно ошеломленный. Затем добавил, и по его голосу было слышно, что он на грани срыва: – Выезжаю немедленно. Дэвид едет со мной.
– А как же фильм?
– Я не знаю. Я не могу об этом думать… Я приеду, как только смогу, так что держись, малышка. Все будет хорошо.
Положив трубку, Никки спросила себя, почему он так сказал; руки ее так отчаянно ощущали пустоту, а сердце раскололось на столько осколков, что она и представить себе не могла, что когда-нибудь все снова может стать хорошо.
ГЛАВА 19
Когда Никки и миссис А. вернулись домой, то у входной двери обнаружили полицейского, что само по себе было достаточно ужасно; но, когда они вошли внутрь и увидели, что в комнате все осталось точно так, как Никки оставила – постель Зака была разбросана по полу, а его колыбелька лежала на боку, – Никки упала на колени, и ее начали сотрясать глубокие, душераздирающие рыдания.
– Зак! – в отчаянии закричала она. – Я хочу, чтобы он вернулся, миссис А. Прошу вас, пожалуйста, верните мне его!
Миссис А. крепко обняла ее, пока сержант МакАллистер оставалась в холле, держась на приличном расстоянии от них, наблюдая и выжидая, когда пройдет приступ самого острого отчаяния.
– Я должна покормить его, – сказала Никки; в ее голосе звучали боль и смятение. – У меня молоко сейчас польется… Я… О боже, миссис А., я не знаю, что делать.
– Тш-ш, тш-ш, – успокаивала ее миссис А., утирая слезы, когда в комнату вошла сержант МакАллистер.
– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, – вежливо сказала детектив, – но я вынуждена просить вас сохранить постель ребенка… Это простая формальность, – торопливо добавила она, увидев, что у Никки вот-вот начнется истерика. – Как только мы получим результаты вскрытия…
– Что, по-вашему, я могу с ней сделать? – прорыдала Никки. – Она принадлежит моему сыну. Я не могу просто выбросить ее.
Лицо МакАллистер не выражало ничего, кроме сочувствия, когда она ответила:
– Конечно, я понимаю.
Никки закрыла лицо руками.
– Простите, – задыхаясь, произнесла она. – Я просто… Я просто хочу вернуть его, и посмотрите на меня… – Спереди ее одежда буквально пропиталась молоком, вытекающим у нее из груди.
– Нужно сцедить, – мягко пояснила ей миссис А. и посмотрела на МакАллистер. – Это разрешается? – неуверенно спросила она.
МакАллистер кивнула и, решив оставить их, вернулась к своей машине. Она вполне могла позволить себе заняться сейчас чем-то другим, например собрать побольше информации об этом смертельном заболевании.
После того как детектив ушла, миссис А. помогла Никки сцедить молоко, и, хотя процедура была мучительной, она все же заставила себя дотерпеть до конца, а ближе к концу начала ощущать неимоверную усталость. Затем у нее в мозгу вспыхнуло видение крошечного тельца Зака, запертого в холодном, стерильном ящике морга, и она резко очнулась.
– О боже, о боже!.. – Она хватала ртом воздух, словно не могла дышать.
– Тш-ш-ш, – успокаивала ее миссис А., – тише, тише… Дыши… Вот так… Вдох-выдох, вдох-выдох… Молодец. – И как только приступ паники прошел, она прижала голову Никки к своему плечу, обнимая ее, как ребенка, и одновременно пытаясь примириться с тем, что произошло.
– Тебе нужно постараться что-нибудь поесть, – заметила миссис А. немного позже, когда Никки отстранилась от нее и выпрямилась.
Никки покачала головой. Во рту у нее по-прежнему было сухо, а желудок все еще скручивало ужасными спазмами.
– Я все время задаю себе вопрос: каким образом одеяло оказалось у него на лице, – хрипло произнесла она.
Миссис А. грустно улыбнулась.
– Такое иногда происходит, когда они сучат ножками, – ответила она.
Никки знала это, но если бы она была там, то, возможно, успела бы убрать одеяльце на место. Ее голова опустилась, словно груз вины в сердце тянул ее к земле. Все матери спят одновременно с младенцами, поэтому она не должна так мучить себя, но как она могла успокоиться, если ясно помнила, о чем думала еще утром? Она хотела, чтобы Зак умер: это облегчило бы не только его участь, но и ее тоже. Насколько это эгоистично и безнравственно!
Наклонившись вперед, она прижалась лицом к коленям и обхватила себя руками. Даже если это и неправильно, где-то глубоко в душе, хотя и совершенно четко, она чувствовала радость оттого, что он наконец свободен, но в то же самое время ей так хотелось вернуть его, словно кто-то вырвал у нее из груди сердце. Никки не знала, как она сможет жить в будущие дни и недели, но понимала, что прямо сейчас, в эту минуту, готова отдать все на свете за то, чтобы быть с ним, где бы он ни находился.
Прошло какое-то время, прежде чем Никки поняла, что, наверное, уснула, потому что, когда она открыла глаза, миссис А. не было рядом. Никки слышала, как она ходит на втором этаже, скорее всего, собирает вещи Зака. Никки охватила такая беспощадная тоска, что ей пришлось приложить всю оставшуюся силу воли, чтобы не побежать туда и не остановить ее.
Говоря себе, что нужно помочь миссис А. или, по крайней мере, переодеться, Никки заставила себя встать и, когда волна головокружения прошла, уже собиралась пойти вверх по лестнице, когда внезапно услышала звук подъехавшей к дому машины.
«Пожалуйста, пусть это будет Спенс!» – молча взмолилась она и, подойдя к окну, увидела, что от дома отъезжает такси, а в ворота входит Дэвид. В парадной двери повернулся ключ, и несколько мгновений спустя она оказалась в объятиях Спенса, который с такой силой прижал ее к себе, что они не могли сделать вдох, чтобы зарыдать, или поговорить, или сделать что-то большее, чем просто прижаться друг к другу, словно без этой поддержки они неизбежно рухнут.
Той ночью, страстно желая увидеть сына в последний раз, Спенс взял с собой Дэвида и отправился в морг, а миссис А. и Никки остались дома. Никки просто не могла заставить себя снова идти туда. Если бы это было возможно, она бы заблокировала в памяти прошедшие двадцать четыре часа, чтобы помнить Зака живым и здоровым, дрыгающим ножками на кровати или мирно лежащим у нее на руках, комично размахивая кулачками и изучая этот мир.
Когда Спенс вернулся, он помог ей пройти через ужасный процесс сцеживания молока, и, когда все было сделано, они молча полежали на кровати, глядя на фотографии и крепко прижимаясь друг к другу, а слезы абсолютного горя текли у них по щекам. Наконец Никки приняла таблетку валиума, выписанного ей педиатром в реанимации, и сумела проспать большую часть ночи. Спенс тоже спал, а проснувшись утром, испытал сильное чувство вины и стыда. Он не мог понять, как он оказался в состоянии так отключиться, словно это была самая обыкновенная ночь.
Часам к десяти приехали Дэнни и Кристин, такие же потрясенные, как все остальные. Поскольку ничего нельзя было предпринимать, до того как станут известны результаты вскрытия, они просто сидели без дела, пристально рассматривая фотографии, разговаривали и плакали, иногда даже смеялись, особенно когда вспоминали любимый фокус Зака. В дом постоянно заглядывали друзья и соседи, чтобы выразить им свои соболезнования, и, хотя всеобщая доброта и поддержка несколько ослабили у Никки мучительное чувство утраты, приступы неудержимой тоски становились все более длительными.
В середине дня она пошла наверх, чтобы поискать дневник, а Спенс, Дэнни и Дэвид отправились к Норд-стрит немного подышать свежим воздухом, а заодно заказать пиццу, потому что все они весь день ничего не ели.
– Ты что-то ищешь? – спросила ее Кристин, входя в спальню и обнаружив Никки на коленях рядом с кроватью. – Я могу помочь тебе?
Никки с озадаченным видом окинула комнату взглядом.
– Я знаю, что еще вчера утром он был здесь, – сказала она, – но сейчас его нет. – Осознав, что Кристин не понимает, о чем идет речь, Никки объяснила ей. Раздался звонок, и она достала телефон из кармана джинсов. Увидев, что это звонит их общий друг с «Фабрики», очевидно, желая выразить соболезнования, она подождала, пока его переключат на голосовую почту, и попробовала вспомнить, что только что делала.
Сев на край кровати, Кристин заявила:
– Я так понимаю, теперь ты переедешь в Лондон.
Никки встретилась с ней взглядом, и, хотя она все слышала и даже все поняла, ей не хотелось отвечать, потому что она была не в состоянии заставить себя думать о таком далеком будущем. Ей это казалось предательством по отношению к Заку, словно она была рада, что он больше не стоит у нее на пути, и она теперь может продолжать вести обычную жизнь; а это было так далеко от правды, что Никки почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами при одной только мысли об этом.
– Прости меня! – поняв, пробормотала Кристин. – Это было так глупо с моей стороны. Очевидно, еще слишком рано говорить об этом.
Никки снова опустилась на колени и вытерла слезы рукавом.
Прошло несколько минут, а они все еще молча сидели, глядя в пустоту. Наконец Кристин спросила:
– Вы собираетесь хоронить его или кремировать?
Никки прерывисто вздохнула.
– Это будет решать Спенс, – ответила она.
Кристин кивнула.
– Вы примерно знаете, когда именно вам выдадут тело? – спросила она.
Сердце Никки обожгло жгучей болью. Этот вопрос был слишком тяжелым, но ей придется отвечать на такого рода вопросы, и потому она заставила себя сказать:
– Нет, еще нет. Я… Мы не знаем точно, у кого спрашивать.
Поскольку Кристин тоже этого не знала, они снова замолчали, пока Кристин не расплакалась.
– Прости меня, – простонала она, – просто я все время думаю, что для него это даже лучше, а затем чувствую себя такой виноватой! Он был таким милым и очаровательным, и все мы просто обожали его. Без него все кажется таким чужим.
Взгляд Никки оставался холодным и безучастным; она не знала, что сказать.
Вытирая слезы, Кристин поинтересовалась:
– И о чем полиция вчера тебя спрашивала?
Никки посмотрела на нее, а затем снова отвела взгляд.
– Хотели знать, что произошло, – ответила она, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Никки уже не помнила большую часть того, что наговорила им, но они, разумеется, поняли, в каком эмоциональном состоянии она была, когда отвечала на их вопросы. Они постоянно имели дело с людьми в аналогичных ситуациях, и, значит, им как никому известно, как легко может создаться неправильное впечатление, когда человек находится в шоке.
– Но правда, что произошло? – настаивала Кристин. – То есть я знаю, что ты пошла наверх, чтобы прилечь, но…
Никки встала.
– Я не хочу снова говорить об этом, – заявила она. – Я просто хочу найти свой дневник.
Были времена, когда сержант уголовной полиции Хелен МакАллистер терпеть не могла свою работу. Конечно, работу с жертвами жестокого обращения с детьми увлекательной не назовешь, хотя аресты мерзавцев и негодяев, считавших, что им сойдут с рук издевательства над беззащитными детьми и даже убийства, приносили ей определенное чувство удовлетворения. Однако, когда речь шла о случаях, подобных тому, с которым ей пришлось столкнуться сейчас, она часто жалела, что не выбрала карьеру в компании Диснея, если уж так безумно любит детей, – или не пошла работать воспитательницей в детский сад, даже нянечкой – кем угодно, лишь бы это позволило ей отгородиться от столкновения лицом к лицу с чьей-то подлинной трагедией.
Она сидела в машине, возвращаясь из Лондона, где провела последние четыре часа, присутствуя при вскрытии тела Зака Джеймса. Это была вторая часть ее работы, которая ей не очень-то нравилась, но закон требовал, чтобы следователь присутствовал при аутопсии с целью удостоверения личности погибшего и наблюдения за процессом вскрытия, так что выбора у нее, по сути, не было. Она, возможно, послала бы туда Оливера Фримена, но он был очень нежным молодым человеком, и как-то раз, не успел патологоанатом сделать первый разрез, как бедолагу вырвало, что определенно не добавило веселья и без того не слишком увлекательному процессу.
Ожидая, когда он ответит на звонок, она нажимала кнопки на панели управления, перебирая волны радиостанций в поиске информации о пробках на дороге. Было еще только четыре часа, и, если на дороге не будет ремонтных работ и позволят погодные условия, она вернется в Бристоль в пять тридцать, самое позднее – в шесть.
Наконец, Фримен поднял трубку, но он, очевидно, еще не закончил разговор на другой линии, потому что она слышала, как он кого-то благодарит и говорит, что перезвонит, как только у него появятся новости.
– Привет, сержант, – сказал он, наконец переключаясь на нее. – Как все прошло у ПМ?
В другом мире эта аббревиатура означала бы, возможно, что она возвращалась из резиденции премьер-министра, что на Даунинг-стрит, а в их мире это означало всего лишь лабораторию, где лежали трупы и мозги в формалине. Только подумать…
– Кровь в носу и в легких, – начала перечислять она, вытесняя из головы неуместную аналогию, – кровоизлияние в сетчатку глаза, порванная уздечка языка, гематомы на лице… Другими словами, профессор вполне уверен, что наш ребенок был преднамеренно задушен.
– Ого! – буркнул Фримен. – Так, значит, ничего общего с болезнью Тея-Сакса?
– Очевидно, нет, – ответила она. – Профессор абсолютно уверен в этом, так что, учитывая, что Никки Грант признает, что, кроме нее и ребенка, на тот момент в доме никого не было, и что у нас есть запись ее звонка в службу спасения, плюс повод, который мог бы заставить любую другую мать двигаться в том же направлении, – думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Да, сержант, – ответил он, судя по голосу, не менее взволнованный из-за неотвратимой необходимости сделать следующий положенный по закону шаг. – Я сам к ней схожу, – заявил он. – Полицейский участок находится на Броудбери-роуд. Вы хотите, чтобы я отвез ее туда?
МакАллистер попыталась сдержать стон.
– Можешь найти нам номер люкс в пятизвездочном «Отеле дю Ван», – рявкнула она. – И позаботься о том, чтобы кто-нибудь забрал постель ребенка и все, что, как они считают, может понадобиться. Криминалисты будут просто в восторге, – продолжала она, – ведь мы выдернем их из дому в самый разгар вечера, когда они, возможно, тупо смотрят телевизор. Конечно, много информации с места преступления они не выудят, учитывая, сколько народу там потопталось…
– Это вечная проблема с младенцами, сержант, – наставительным тоном сообщил ей Фримен, словно за четырнадцать лет работы она не поняла этого.
– Да, Олли, – сказала она, зная, что он очень не любит, когда его так называют. – Будь повежливее с нашей подозреваемой, – добавила она, – помни, мисс Грант все еще обездоленная мать. – И МакАллистер повесила трубку.
Никки лежала на кровати рядом со Спенсом, читая в его глазах растерянность и боль и словно пытаясь понять, что еще может происходить у него в душе. Хотя они много говорили и делились воспоминаниями о последних семи неделях, как если бы в них поместилось много лет, она хотела – нет, ей было просто необходимо – разобраться в некоторой сложности его эмоций: возможно, тогда она сумеет сблизиться с ним настолько, как никогда раньше не удавалось. Сейчас он стал для нее своеобразным спасательным кругом, и, возможно, она была тем же для него. Весь этот опыт – радость рождения Зака, любовь, которую они разделяли к нему, надежды и мечты, разбившиеся еще до его смерти, – всегда будет связывать их.
– О чем ты думаешь? – мягко спросил он. Голос его стал другим от такого количества пролитых слез.
Никки улыбнулась.
– Я спрашивала себя, о чем думаешь ты, – ответила она.
Они словно попали в дыру во времени, где все застыло, между тем как остальной мир продолжал жить своей жизнью.
Он устало вздохнул и перекатился на спину.
– Как ты считаешь, еще слишком рано звонить коронеру? – спросил он. – Готовы ли уже результаты?
Чувствуя, как ее горло постепенно сковывает сухость, она тоже легла на спину и слепо уставилась в потолок.
– Ненавижу это ожидание, – проворчал он. – Оно только продлевает муку. Что они думают обнаружить?
– Они должны это сделать, – ответила она, повторяя то, что ей сказали.
– Но зачем? У него и раньше были проблемы с дыханием… – Спенс резко сел и свесил ноги с кровати. – Это была «смерть в колыбели», – проворчал он, словно пытаясь убедить себя, а может, ее – кого именно, она не была уверена.
Никки закрыла глаза. Она пыталась не дать себе заразиться его дурными предчувствиями, но ее собственные страхи были так близки к поверхности, что она ощущала, как они постепенно прорываются наружу.
– Ник, прости меня, – внезапно сказал он, – но я должен спросить тебя: это ты? Ну… есть ли вероятность того, что… – Спенс повернулся к ней: его глаза потемнели от боли и отчаяния. – Я не стану тебя осуждать, если ты действительно это сделала, – искренне добавил он. – Бог свидетель, я и сам думал совершить нечто подобное…
Поняв, что именно он имеет в виду, Никки почувствовала, что теряет самоконтроль.
– Это случилось именно так, как я тебе сказала! – отчаянно закричала она, и по ее щекам снова заструились слезы. – Я никогда не смогла бы причинить ему боль, и если ты считаешь, что я… – Никки почувствовала себя такой несчастной, что едва могла говорить. – Тогда ты меня вообще не знаешь, – отрывисто закончила она.
