Текст книги "Крик души"
Автор книги: Сьюзен Льюис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– Слушайте, я тоже не хочу никого обвинять в том, чего этот человек не совершал, – сказала Никки, – но…
– …вы должны, по крайней мере, поговорить с ней, – закончил за нее Спенс.
МакАллистер кивнула. Когда подозреваемый вызывает у тебя симпатию, трудно оставаться объективной.
– Вы знаете, где живет эта женщина? – спросила она.
– Лакуэлл-роуд, – сказала Никки. – Я не знаю номера дома, но…
– Выясним, – перебила ее МакАллистер. Затем, поднявшись, она с прищуром посмотрела на Никки. – Я слышала о том, что сегодня случилось в тюрьме, – сказала она. – С вами все в порядке?
Никки испуганно покосилась на Спенса.
– Да. Ничего страшного, – ответила она.
МакАллистер саркастически подняла бровь.
– Кулаки Сирины – это всегда страшно, – заметила она, – но, возможно, вам станет легче, если я скажу, что надзирательница, открывшая дверь, временно отстранена от работы.
Вообще-то, ей действительно стало легче, поняла Никки, но эта проблема уже относилась либо к прошлому, либо к далекому будущему. Единственное, что сейчас имело значение, это на самом ли деле Терри Уолкер приходила к ней в то утро дважды.
Выйдя на улицу, сержант МакАллистер сделала несколько звонков, выяснила номер дома Терри Уолкер и решила, что с тем же успехом может и сама сходить к ней и посмотреть, дома ли это вероятное чудовище с проблемой бесплодия.
Короткой прогулки до «Хен энд Чикен» и десяти минут разговора с Терри оказалось достаточно, чтобы убедить МакАллистер: Терри в синем пальто, красной куртке или даже в ядовито-розовом пончо не возвращалась в тот день к дому Никки Грант.
– Она заступила на смену ровно в половине одиннадцатого, – подтвердил владелец паба, – а уехала, когда уже было начало четвертого. Я точно знаю, потому что вводил ее в курс дела и не выходил из бара, кроме как в сортир, так что ей нужно было бы очень быстро бежать, если она хотела смотаться туда и обратно. А что она, Терри наша, натворила? Только не говорите мне, что я должен уволить ее, потому как я считаю, что она девчонка экстра-класса. Моя старуха тоже может за нее поручиться, потому что она была в баре в тот день: у них тут проходило собрание Клуба любителей книги.
– Думаю, вы можете и дальше с ней работать, – ответила МакАллистер и, проглотив порцию лимонного биттера, добавила, что, возможно, к нему зайдут, чтобы снять письменные показания, и ушла.
Теперь она стояла перед аляповатой развалюшкой мистера Глэдстоуна, стучала в обшарпанную дверь и спрашивала себя, когда по ней в последний раз проводили кистью с краской.
И почти тотчас изнутри раздался крик:
– Кто там? – что прозвучало как: «Проваливайте к чертовой матери!»
– Полиция, откройте! – громко сказала она.
– Отвали, – ответил он.
«Очаровательно», – подумала она.
– Если вы не откроете, то дверь сломают, и мы позволим вам замерзнуть насмерть, – пригрозила она, делая себе зарубку в памяти о том, чтобы проверить, стоит ли его фамилия в списках социального обеспечения.
– Она обещала мне, что не станет вызывать полицию, – обозленно проворчал он.
– Ну, в таком случае – поздравляю: сюрприз! А теперь открывайте, мистер Глэдстоун, пока у меня терпение не лопнуло.
Времени ушло немного, но, как только дверь открылась, оттуда вырвалось зловоние, такое ужасное, что она невольно сделала несколько шагов назад.
Пожалев, что не прислала сюда Фримена, который всегда пах, как лавандовое саше, она с трудом удержалась от того, чтобы замотать нос шарфом. Показав полицейский значок, она сказала:
– Вы сообщили Николь Грант, что видели, как человек в синем пальто входил в ее дом в тот день, когда умер ее ребенок. Во-первых, почему вы не сообщили об имеющейся у вас информации, прежде чем…
– А меня никто и не спрашивал, – проворчал он. – И я не говорил «пальто», я сказал «машина». Это был человек в синей машине. Он появился там после того, как уехала эта черномазая, и до того, как появилась «скорая помощь».
МакАллистер помолчала.
– Так, значит, машина, а не пальто, – повторила она, чтобы исключить ошибку.
– Да вы все что, глухие, что ли? – проворчал он.
– Нет, и к тому же от меня не воняет, – язвительно добавила она, не в силах сдержаться. – Что за машина? – не отставала она.
– Я в них что, разбираюсь?
– Большая, маленькая, хетчбек, седан?
– Это был «мерс». Двухдверный.
Она подняла брови.
– Вы когда-либо прежде видели его здесь?
– Я не знаю. Возможно. Неделю назад, примерно.
– Вы видели, кто из нее выходил?
– Нет.
– Так откуда вам знать, что это имеет отношение к Николь Грант?
– А я и не знаю. И никогда не утверждал, что знаю. Я просто говорю вам, что видел в то утро машину, ясно?
– И, полагаю, вы не заметили, какой у нее регистрационный номер?
– Это ваша работа, а не моя.
Она приветливо улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Мой коллега заскочит к вам завтра, чтобы снять показания. Его зовут Оливер Фримен; думаю, он вам понравится. Я так понимаю, вы не планируете никуда уезжать.
– Отвали, – буркнул он.
И она едва не рассмеялась.
Никки отвернулась от сержанта МакАллистер, прижимая ладони к щекам.
– Значит, это не могла быть Терри Уолкер, – сделал вывод Спенс.
МакАллистер покачала головой.
– Ее еще раз допросят, но алиби у нее железное, и…
– Нет, не надо ее больше допрашивать, – вмешалась Никки. – Мне и так очень стыдно за то, что мы думали, что это, возможно, она. Терри очень расстроилась?
– Я не думаю, что это самое приятное событие в ее жизни, – заметила МакАллистер, – но я поеду туда завтра и лично принесу ей извинения. Надеюсь, это ее немного успокоит…
– Это я должна перед ней извиниться, – перебила ее Никки.
– Нет, но вы должны сообщить мне, знаете ли вы кого-то, кому принадлежит синий двухдверный «Мерседес».
Лицо Никки, когда она посмотрела на Спенса, было белым как мел.
– Не думаю, что знаем, – ответил он.
– А вы, Никки? – повернулась к ней МакАллистер.
Никки покачала головой.
– Нет, никого… Я раньше никогда не замечала такую машину на нашей улице.
МакАллистер встала.
– Ладно, подумайте над этим, – сказала она. – Я вернусь утром, и тогда еще раз поговорим.
Проводив ее до двери, Спенс вернулся в комнату, беспокойно хмурясь.
– Ник, что происходит? – спросил он. – Я ведь вижу, когда ты…
– У моей матери есть светло-голубой винтажный «Мерседес», – ответила Никки, и, когда ужас того, что она произносит, сжал в комок ее сердце, она зажала кулаком рот. – Это, должно быть, просто совпадение, – дрожащим голосом произнесла она. – То есть, не может быть, что… Она бы никогда…
Спенс молча смотрел на нее; его лицо было такого же пепельного цвета, как и ее.
Она отвела глаза, но затем снова посмотрела на него.
– Ты помнишь, где они живут? – спросила она.
– Думаю, да, – хрипло ответил он, все еще не в состоянии оправиться от шока из-за вывода, к которому они оба пришли.
Она подняла сумку и пошла за пальто.
– Я так понимаю, мы едем к твоим родителям, – сказал он, догоняя ее.
– Мы должны это сделать, – ответила она и, вручив ему ключи от машины Руфуса, первой вышла на улицу.
ГЛАВА 26
Когда Спенс и Никки свернули на Беннетт-стрит, в квартире на втором этаже горел свет, показывая, что дома кто-то есть, но шторы были задернуты, так что заглянуть в окно возможности не было.
Когда Спенс выключил двигатель, Никки осталась сидеть в машине, стараясь настроиться на то, что, возможно, ждет ее впереди. Помимо того, что Никки ужасно нервничала, она никак не могла понять, страшно ли ей или она просто все еще слишком ошеломлена, чтобы осознать, что именно происходит у нее в голове. Как только МакАллистер упомянула синий «Мерседес», Никки сразу же подумала о своей матери; но по дороге сюда она взвесила вероятность совпадения, причины – и, похоже, так и не смогла прийти к какому-то определенному выводу.
– Ты точно уверена, что хочешь это сделать? – спросил ее Спенс.
Никки снова посмотрела на окна.
– Мы должны, – ответила она немного дрожащим голосом, повернулась и посмотрела на него. В ярком свете фонаря его глаза казались темными провалами на бледном фоне лица. – Я все время думаю, – продолжала она. – Я не могу… то есть, я…
– Мы должны узнать, действительно ли это была ее машина, – мягко закончил он за нее.
Признав его правоту, Никки глубоко вздохнула и открыла дверцу.
Как только Спенс вышел и присоединился к ней, она взяла его за руку, затем подошла к входной двери и нажала кнопку звонка рядом с фамилией родителей. У нее возникло какое-то чувство нереальности происходящего из-за того, что она пришла в то место, где они жили, но частью которого она никогда не была, словно они перенеслись в сон; а возможно, она обнаружит, что их здесь вообще нет.
– Да? – прозвучал голос в домофоне.
Чувствуя, как у нее участился пульс, Никки наклонилась вперед и произнесла:
– Мама, это я.
На мгновение воцарилась тишина, а затем ее мать переспросила:
– Николь? Я думала… О Господи! Входи же, входи! – И дверь, загудев, открылась.
Покосившись на Спенса, Никки первой вошла в вестибюль и заморгала, когда лестничную площадку залил яркий свет.
– Поднимайся на второй этаж! – крикнула ее мать. – Ты как? Твой друг сказал, что ты…
– Все нормально, – заявила Никки. – Спенс пришел со мной.
Так как ее мать не стала возражать, Никки держала Спенса за руку, пока они поднимались по лестнице. Они увидели, что Адель ждет их у двери в квартиру, одновременно взволнованная и с выражением облегчения на лице; но что еще горит у нее в глазах: готовность защищаться, страх, сожаление? У Никки перехватило дыхание.
– Дай-ка посмотреть на тебя, – попросила Адель, беря Никки за руку. – О чем они думали, когда сажали тебя в это ужасное место?
– Все хорошо, – заверила ее Никки, осторожно высвобождая руку. – Они совершили ошибку, но я думаю, они уже осознали это.
– Смею надеяться, – ответила ее мать.
Глядя на нее, Никки пыталась представить себе, как она в тот день входит в дом, обнаруживает, что Зак спит в колыбельке… Ее мозг взорвался от того, что произошло потом. Она не могла в это поверить. Ее мать могла быть холодной и нетерпимой время от времени, могла быть фанатичной, заносчивой, даже жестокой в своих высказываниях, но Никки не могла убедить себя в том, что она когда-либо зайдет так далеко, что… Она просто не смогла бы.
Адель перевела взгляд на Спенса. Ей, казалось, было неловко, и она была смущена: лицо у нее пошло пятнами.
– Я… рада, что вы приехали, – сказала она. – Когда вы были здесь в прошлый раз… Я должна принести вам свои извинения за то…
Спенс поднял руку, чтобы остановить ее.
– Ничего страшного, – ответил он. – Это вообще было неважно.
Сглотнув и пытаясь демонстрировать радость встречи, Адель снова повернулась к Никки.
– Входите же, – тепло сказала она, делая шаг в сторону. – Ты точно хорошо себя чувствуешь? Это ужасно, немыслимо думать о том, через что тебе пришлось пройти… Бедная моя девочка…
Никки слушала ее вполуха, когда вошла в зал и увидела картины, которые никогда прежде не видела, и мебель, должно быть, принадлежащую кому-то другому. Ее родители стали для нее незнакомцами, подумала Никки. За последние несколько месяцев между ними разверзлась пропасть, казавшаяся непреодолимой, и она не хотела, чтобы все так и осталось. Она не хотела потерять их, но, если машина и правда принадлежала ее матери, пути назад не будет.
– А где папа? – спросила Никки, двигаясь к комнате, где горел свет.
– Он принимает ванну, но я сказала ему, что ты приехала. Принести вам что-нибудь выпить? Да ты садись, садись.
Никки подошла к камину и на секунду встретилась взглядом со Спенсом, когда он присоединился к ней. Какая бы пропасть в комнате ни разверзлась, она знала, что он на ее стороне и всегда будет рядом, готовый протянуть руку.
Теперь ее мать казалась нервной и, похоже, никак не могла придумать, что сказать, – Никки не часто доводилось видеть ее в таком состоянии. Странно, но ей захотелось успокоить мать, словно это заставило бы все ужасные подозрения исчезнуть; но пока она не задаст вопрос…
– Мне так жаль, что ты не получила от нас письмо с новым адресом, – быстро произнесла ее мать, мельком взглянув на Спенса. – Мы отправили его, но оно, должно быть, потерялось, потому что твой друг, миссис Адани, сказала нам… Ну ладно, по крайней мере, ты знаешь, где мы теперь живем. – Она неловко улыбнулась. – Думаю, ты слышала, что у твоего отца дела в последнее время идут не очень хорошо, – продолжала Адель, и ее глаза словно умоляли понять ее. – Все это отразилось на его здоровье…
– Мама, – перебила ее Никки, – ты приезжала повидаться со мной в прошлую среду? – Никки с такой силой сжала кулаки, а сердце колотилось так отчаянно, что она почти не слышала собственный голос.
Лицо Адели Грант выражало только удивление и, возможно, легкую растерянность.
– Нет, – ответила она. – Мы приезжали за неделю до того. Ты должна помнить…
– Я помню, – кивнула Никки, – но сосед видел голубой «Мерседес» возле нашего дома в прошлую среду, примерно в то время, когда Зак… умер. – У нее кружилась голова от ужаса: «Что я такое говорю?!» – но Спенс стоял рядом, и одно его присутствие придавало ей силы.
Адель, похоже, все еще была растеряна.
– Я не понимаю, – призналась она. – Ты… – Она замолчала, и ее глаза расширились от ужаса, когда она наконец поняла, к чему клонит дочь. – О Господи, Николь! Неужели ты и правда считаешь, что я способна причинить боль твоему ребенку? Пожалуйста, прошу тебя, не говори, что ты действительно так думаешь…
– Вы были там в прошлую среду? – спросил ее Спенс.
Взгляд Адели метнулся к нему, затем назад к Никки.
– Нет, – с нажимом ответила она. – О боже… – Она резко обернулась: в комнату вошел ее муж. – Джереми, Николь приехала, – сообщила она, очевидно, забыв, что уже сказала ему об этом.
Лицо Гранта выглядело болезненным и напряженным, а под глазами залегли тени, словно он в последнее время не высыпался.
– Николь, – произнес он, и в его голосе сквозила такая усталость, словно ему приходилось прикладывать усилия, чтобы выдавить из себя хоть слово. Тем не менее он, похоже, был рад тому, что она приехала.
– Привет, папа, – сказала Никки, и внутри у нее все сжалось от страха, когда она заметила, каким изнуренным и безразличным ко всему он стал.
– Я пытался собрать для тебя немного денег, – признался он, – но вижу, они и так освободили тебя.
– Под залог, – объяснила она. Затем спросила: – Папа, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, хорошо, не волнуйся, – заверил он ее.
Никки посмотрела на Спенса, затем на свою мать.
– Джереми, Николь приехала, чтобы спросить нас, не приезжали ли мы к ней в прошлую среду, – сказала ему Адель. – Кто-то видел голубой «Мерседес» возле их дома примерно в то время, когда ребенок… – Создавалось впечатление, что она не может заставить себя произнести это слово.
Грант перевел взгляд с нее на Никки, а затем на Спенса.
– Я была в магазине, – напомнила ему Адель, – как и всегда по средам, а ты… А где был ты, любимый?
Глаза Гранта стали стеклянными; он, похоже, уже ни на кого конкретно не смотрел.
– Джереми, – настаивала Адель; на ее лице появилось испуганное выражение, – где ты был в прошлую… – Она всхлипнула и закрыла ладонью рот.
Никки была так напугана, что просто молча смотрела на отца, когда ее мать продолжила:
– Джереми, пожалуйста, скажи мне… Боже мой! – ахнула она. – Джереми, ты ездил туда?
Грант не смел поднять на нее глаз.
– Господи, это сделал ты, да? – закричала Адель.
Никки все еще не сводила с него глаз, ожидая, что он станет все отрицать, но он этого не делал. Она больше не могла сдерживаться и, сорвавшись с места, набросилась на него с кулаками.
– Как ты мог? – кричала она, и слезы ярости, ненависти и неверия ручьями текли по ее щекам. – Он ведь ребенок, твой внук! Как ты мог причинить ему боль?
Грант стоял как вкопанный, позволяя ей осыпать его ударами.
– Зачем ты это сделал? – рыдала Никки. – И почему ты решил, что тебе это так просто сойдет с рук?
Грант вздрогнул, когда она ударила его по лицу.
– Отвечай мне! – вопила она. – Зачем ты это сделал? Он был беззащитным ребенком. Отвечай немедленно! Только не стой вот так… О боже! – Она ахнула, когда Спенс подскочил к ней и крепко обнял. Никки повернулась к нему, рыдая так отчаянно, что едва держалась на ногах. – Он убил моего ребенка! – плакала она. – Он убил моего ребенка…
Адель ломала руки, будучи не в состоянии или просто не желая осознать чудовищность происходящего. Конечно же, Джереми не совершал этого ужасного поступка. Он на это не способен; но почему же он не защищается?
– Ради Бога, скажи хоть что-то! – взмолилась она. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не причинял вреда ребенку.
Никки обернулась и посмотрела на него; она все еще ловила ртом воздух и пыталась вытереть слезы руками.
В глазах Спенса горела угроза, пока он ждал, когда же этот монстр ответит. Не будь он отцом Никки, Спенс давно бы уже избил его до полусмерти.
– Конечно, ты ведь не поехал туда, намереваясь причинить ему боль! – умоляла Адель, содрогаясь от ужаса при одной мысли об этой невероятной возможности.
Грант покачал головой.
– Нет, я приехал, чтобы повидаться с тобой, – сказал он Никки. – Я хотел… Это было… Есть одна тайна, о которой мы с твоей матерью так тебе и не сказали, – наконец произнес он, – и когда мы услышали, чем именно болен ребенок... Я… Я подумал, пришла пора тебе узнать правду.
– О Джереми! – ахнула Адель и зажала ладонями рот.
– Твоя мать не хотела, чтобы ты знала, – продолжал он, – она сказала, что это ничего бы не изменило, и я думаю, что она была права, но я… – Его голос стих, когда он прикоснулся трясущейся рукой к голове. – Я думал, что тебе нужно понять, как такое могло случиться, почему в тебе есть тот самый ген, и потому я приехал, чтобы сказать тебе.
Адель повернулась к Никки, глядевшей на них замученными глазами.
– Это не… Я не хотела…
– Просто скажи, в чем дело! – закричала Никки.
Адель повернулась к мужу. Он казался таким болезненным и разбитым, словно еще немного, и он упадет в обморок.
– Тебе с этим не справиться, – заметила она. – Почему бы мне…
Он кивнул.
– Да, расскажи ей, – согласился он.
Целое мгновение ничего не происходило; затем Адель кивнула, словно наконец смирившись с тем, что у нее нет выбора, и, нервно сглотнув, заставила себя повернуться к Никки и Спенсу.
– Для всех нас это будет нелегко, – предупредила Адель, – но я хочу, чтобы ты знала, Николь, что я всем своим сердцем сожалею… – она смахнула со щеки слезу. – Я совершила много ошибок… Мне бы хотелось… – Когда ей не хватило слов, к ней подошел Джереми и положил руку на ее плечо, и она крепко сжала его ладонь. – Я не знаю, с чего начать, – призналась она.
Словно набравшись сил или, возможно, собравшись с мыслями, Грант сказал:
– Давно, много лет назад, у меня был деловой партнер. Звали его Мэтью. Мэтью Кэрнс. Он твой настоящий отец, Николь. Я удочерил тебя, когда тебе было несколько месяцев.
Никки внезапно почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног, словно мир начал вращаться и разваливаться на куски. Она видела, как мать закрыла лицо руками, и ощутила, как Спенс еще крепче обнял ее, но все это словно происходило с кем-то другим. Все это было иллюзией. Ее отец не был ее отцом. Человек, которого она любила всю свою жизнь, с кем боролась и кому бросала вызов, доверяла, смеялась и испытывала, но чьего одобрения никак не могла добиться, оказывается, даже не был ее кровным родственником – и он задушил ее сына. Ужасные, отчаянные рыдания вырвались из самых глубин ее души. Она не была уверена, что сможет слушать дальше.
И тут ее мать, очевидно, обретя дар речи теперь, когда ее муж показал ей путь, сказала:
– Мэтью умер, когда я была на седьмом месяце беременности. Мы были женаты, но брак… Брак был неудачным. Мэтью… Он любил выпить, а когда был пьян, становился жестоким. Я думала, что, если забеременею, он бросит пить, но вот только, похоже, это лишь все усугубило. Разочарование застилало ему разум, и он винил всех, кроме себя, в том, что его жизнь катится вниз. Он отчаянно хотел стать успешным сценаристом. Это была его страсть, навязчивая идея, но все сценарии, которые он отправлял, в результате возвращались к нему с отказом. Раз за разом. Это сводило его с ума. Он просто не мог смириться с этим. То, что фирма, которую основали он и твой отец… – она неловко посмотрела на Гранта, – становилась успешной, казалось, не имело никакого значения. Он умел ладить с людьми, все любили его и хотели вложить деньги в их бизнес, но затем на него наваливалась ужасная черная хандра и он топил ее в виски. Он не хотел быть биржевым маклером, он ненавидел эту работу, несмотря на явный талант, и чем успешнее он становился, тем сильнее отрицал свой успех. Он перестал заботиться о клиентах, потерял их деньги и даже начал кричать на них, когда они звонили с законными претензиями. Он всегда был пьян; когда это стало происходить в особенно безобразной форме, ни Джереми, ни его родителям, имевшим на него влияние, не удавалось убедить его вернуть контроль над своей жизнью.
У Никки кружилась голова от образа человека, испытывающего муки, человека, которого она уже никогда не узнает. Она спросила:
– Он… Я так понимаю, он был евреем? – Ее голос был хриплым и срывался от замешательства.
Глаза ее матери заволокло слезами, и она кивнула.
– Его родители были прекрасными людьми, – сказала она. – Они так старались помочь Мэтью, но ему это было совершенно не нужно, и он перестал навещать их. Затем перестал ходить на работу. Он просто сидел дома и писал, писал, а затем швырял исписанные страницы мне в лицо, когда вечером я возвращалась домой. Он, похоже, считал, что это я виновата в том, что все пошло не так, как ему хотелось, и когда он рвал сценарии в клочья, то словно пытался наказать меня.
Она вздохнула, затем заставила себя продолжать рассказ.
– Когда я в первый раз очутилась в больнице, повреждения были не особенно серьезными: трещина в ребре и несколько синяков. Во второй раз все было хуже, и врачи решили оставить меня на ночь в больнице. Они вызвали полицию, потому что он явился в палату пьяный и угрожал, как он сказал, вырезать из меня ребенка. – Она нервно сглотнула, поскольку воспоминания вскрыли старые раны. – Его арестовали, – дрожащим голосом произнесла она, – и был выдан судебный запрет приближаться ко мне. Я… я любила его, когда мы только начали жить вместе: тогда у него было много достоинств; но к тому времени, как суд вынес запрет, я его уже боялась. Ситуация мешала моей работе, сильно мешала, но старшие партнеры в моей фирме пытались отнестись ко мне с пониманием. Я всегда хотела быть адвокатом, и они были убеждены в том, что я стану хорошим юристом. Я просто должна была разорвать брак и переехать туда, где бы я могла чувствовать себя в безопасности.
– Твой отец… – Адель снова посмотрела на Джереми. – Он… Он оказывал мне большую поддержку в тот период, можно даже сказать – единственную поддержку, хотя родители Мэтью тоже помогали. Они очень хорошо ко мне относились, но как только Мэтью понял, что они все еще видятся со мной, то решил, что я настроила всех против него. Я так боялась того, что он может сделать со мной и с тобой, что, когда Джереми предложил мне переехать к нему на некоторое время, я согласилась.
Я понимала: если Мэтью узнает, это окончательно выведет его из себя, но я так боялась, что пошла бы жить к кому угодно, если бы этот человек хотел меня защитить. Конечно, Мэтью в результате все узнал и немедленно предположил, что у нас с Джереми связь. Ее не было, но… Не то чтобы я так уж была нужна Мэтью; думаю, к тому времени ему уже вообще никто не был нужен; ему просто была невыносима мысль о том, что я променяла его на человека, который преуспевал, когда его собственная жизнь разваливалась. Для него это оказалось еще одним отказом, смириться с которым он не мог, еще одним событием, которое заставило его чувствовать себя пустым местом, и еще одной причиной, чтобы продолжать пить.
И вот однажды ночью он, должно быть, дождался, пока из дома, где находилась квартира Джереми, кто-то выйдет, и проскользнул внутрь. Я бы сама никогда его не впустила, даже когда Джереми был дома, а он в ту ночь был. Как только мы услышали сильный удар в дверь, мы сразу же поняли, кто это. Мэтью начал кричать и стучать ногами, он устроил такой скандал, что у Джереми не было другого выхода, кроме как пойти и попытаться успокоить его. Как только он открыл дверь, Мэтью ударил его кулаком в лицо и ворвался в квартиру. Он заметался по квартире, требуя, чтобы я перестала прятаться и вышла к нему. Я скрывалась в спальне и не видела, как он схватил кухонный нож, я только поняла, что он у него есть, когда услышала, как Джереми кричит, требуя, чтобы Мэтью немедленно бросил нож.
Как только я это услышала, побежала к телефону, но не успела я поднять трубку, как Мэтью ворвался в спальню. Я попыталась убежать от него, но он загнал меня в угол за кровать. Неожиданно рядом со мной оказался Джереми: он схватил Мэтью, оттащил его от меня, а затем… Затем… Всюду была кровь. Поначалу я решила, что это кровь Джереми, что он получил удар ножом, или что это моя кровь… но тут Мэтью упал на колени, а когда перевернулся, я увидела, что в груди у него торчит нож. Он смотрел на меня, его глаза были открыты и… – Она прижала руки ко рту. – Я не могла больше смотреть на него, и Джереми вывел меня из спальни, усадил на кухне и стал смывать с нас кровь. Кажется, я не расслышала его в первый раз, когда он сказал мне, что нужно делать, и даже когда поняла, чего он хочет, я не помню… Я не знаю, что подумала.
– Ты поняла, почему ты должна сказать, что это ты нанесла ему удар? – спросил Джереми, осторожно вытирая кровь с ее лица влажной салфеткой.
Адель слишком дрожала, чтобы кивнуть, но да, она считала, что поняла.
– Он ведь уже нападал на людей, – напомнил ей Джереми. – Против него даже вынесли судебный запрет. Мы расскажем полиции, как он ворвался сюда. Мы скажем, что мы с ним боролись, а ты так испугалась, что он убьет меня или тебя, что бросилась на кухню и схватила нож. Все поймут, почему ты так поступила. Ты пыталась защитить нас, но – что еще более важно – ты должна была защитить ребенка. Он уже однажды угрожал убить его, при свидетелях, и потому даже полиция согласится, что у тебя были серьезные основания для опасений. А теперь нужно возвращаться в спальню: ты должна обхватить ладонью рукоять ножа. Ладно?
Адель вздрогнула и отшатнулась.
– Нет, пожалуйста, не заставляй меня прикасаться к нему! – взмолилась она.
– Я знаю, что тебе этого не хочется, и я был бы рад, если б в этом не было необходимости, но если они узнают, что это был я… Адель, они посадят меня в тюрьму, а ведь я всего лишь защищал тебя. Его невозможно было остановить. Ты же видела его, ты бы никогда не смогла побороть его в одиночку, мне пришлось вмешаться. Это было единственное верное решение, единственный способ заставить его остановиться. Я спас и тебя, и ребенка, так, пожалуйста, Адель, спаси теперь меня. Если ты скажешь, что это сделала ты, они поймут, что у тебя не было выбора. Это была самозащита. Я поклянусь, что все так и было, и ни у кого не возникнет причины считать, что все было иначе. Пожалуйста, Адель, сделай это ради меня. Нет, не только ради меня, но и ради ребенка, потому что я могу обеспечить вам хорошую жизнь, вам обеим. Я буду заботиться о тебе с этого момента и гарантирую, что больше с вами ничего подобного не случится. Все, что ты должна сделать, это вернуться туда со мной и положить ладонь на рукоять.
Сейчас Адель дрожала почти так же сильно, как и тогда.
– Итак, я вошла в спальню, где в луже собственной крови лежал Мэтью, и сжала в руке нож.
Никки затаила дыхание. Ее глаза округлились от ужаса. Она видела произошедшее тогда так ясно, словно лично была там, и все же это было пугающе ирреально. Люди, о которых говорила ее мать, были ее родителями, все трое, но они казались ей чужими. Единого целого не получалось. Все казалось поломанным и ненормальным, и она словно проваливалась в эти трещины.
– Когда приехала полиция, – продолжала Адель, – то говорил с ними Джереми. Все решили, что я находилась в шоке, да так оно и было. Мне и в голову не приходило, что мы поступаем неправильно, потому что я действительно боялась, что Мэтью убьет меня, и я не могла позволить Джереми сесть в тюрьму за то, что он меня защитил. Так что взять вину на себя показалось мне единственно возможным и даже правильным поступком.
Она снова нервно сглотнула.
– После этого все происходило более или менее так, как того ожидал Джереми. Было много вопросов, очевидно, даже заходил разговор о том, чтобы выдвинуть мне обвинение в непредумышленном убийстве, но у нас был хороший адвокат, и в результате все обвинения были сняты. Все были на нашей стороне, все нас поняли, даже семья Мэтью, – но потеря сына так их потрясла, в особенности такая потеря, что они больше не могли найти в себе силы встречаться со мной. Не то чтобы они обвиняли меня, и я не обвиняю их теперь, потому что, кому захочется продолжать отношения с убийцей твоего сына?
Еще не затихло эхо последних слов, как взгляды Никки и Спенса устремились к ее отцу. Он выглядел таким потрясенным и охваченным чувством вины, что, несмотря на все случившееся, Никки не могла не испытывать жалость к нему. Но могут ли они со Спенсом продолжать общаться с ним, после того как он убил их сына? Прямо сейчас было трудно такое себе представить, но им всем предстояло столько всего обдумать, что было невозможно понять, в какую сторону пойдет каждый из них.
– Я была глубоко потрясена всем случившимся, – продолжала Адель, – и все начали волноваться, что я потеряю ребенка. Доктор рекомендовал мне оставаться дома до самого твоего рождения, и я не спорила. Моя уверенность в себе разлетелась в клочья, я все равно не смогла бы выполнять свою работу. Джереми продолжал заботиться обо мне, делая все возможное, чтобы я ни в чем не нуждалась, только не стал оплачивать мне психолога, потому что, конечно, мы не могли так рисковать. Приехала бабуля Мэй, чтобы помочь Джереми заботиться обо мне, и они были добрее ко мне, чем кто бы то ни было на моей памяти. А поскольку я никуда не выходила, прошло совсем немного времени, как они стали центром моего мира. Мне уже не хотелось быть адвокатом, мне даже не хотелось общаться с друзьями. Я только хотела быть в безопасности своего дома и ждать возвращения Джереми с работы, а еще – твоего рождения. Я думала, что, как только ты появишься на свет, все снова встанет на свои места, но этого не произошло. Я любила тебя и хотела твоего рождения, но я не могла убедить себя в том, что я тебя заслуживаю… Словно я действительно убила Мэтью. Я винила себя в его смерти и наказывала себя за это. Бабуля Мэй чудесно ко мне относилась и помогала мне, но на самом деле именно Джереми кормил тебя и менял подгузники, купал и укладывал спать. Я наблюдала за ним и страстно желала все делать сама, но я боялась, что, если я позволю себе проявить чувства, непременно случится что-то ужасное, и я тебя потеряю.
