Текст книги "Книга тайных желаний"

Автор книги: Сью Монк Кид (Кидд)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

XXIII

Празднование сорок девятой ночи начиналось на закате следующего дня. Я пришла с опозданием и увидела, что трапезная ярко освещена лампами. Старшие уже расположились на циновках и начали есть. Младшие обносили их блюдами. Диодора наполняла поднос рыбой и яйцами.

– Сестра! – воскликнула она, заметив меня. – Где ты была?

– Заканчивала гимн. – Я показала ей свиток.

– Лукиан спрашивал о тебе. Он уже дважды указывал Скепсиде на твое отсутствие.

Я взяла миску с гранатовыми зернами.

– Приятно, что он по мне соскучился.

– Я наполняла поднос уже четыре раза, – с улыбкой заметила Диодора. – Надеюсь, нам оставят хоть немного угощения.

Хоть Йолта и принадлежала к числу младших, я заметила, что Скепсида разрешила ей возлечь на одной из циновок, предназначенных для старших. Лукиан встал со своего места и подошел к главе общины.

– Йолте следует прислуживать нам, как и прочим младшим, – рявкнул он на всю трапезную.

– Лукиан, гневаться легко, а доброта дается с трудом. Приложи усилие.

– Ей здесь не место, – упорствовал он.

Скепсида махнула рукой:

– Дай мне спокойно поесть.

Я посмотрела на Йолту, которая невозмутимо грызла репу.

Когда трапеза закончилась, члены общины перешли в другой конец зала, разделенного надвое перегородкой высотой по пояс. Женщины уселись на скамьи по левую руку, мужчины расположились справа.

Я заняла место в заднем ряду рядом с Йолтой и Диодорой.

– Устраивайтесь поудобнее, – посоветовала Йолта. – Мы проведем здесь всю ночь.

– Всю ночь? – воскликнула Диодора.

– Да, но скучно не будет, – заверила моя тетя.

Скепсида, которая в этот самый момент оказалась за спиной, услышала ее слова и возразила:

– Мы здесь не ради развлечения, как прекрасно известно Йолте. Это бдение. Мы встретим рассвет, который суть истинный свет Господень.

– И в ожидании рассвета мы будем петь до беспамятства, – добавила Йолта.

– Что ж, это правда, – не стала спорить Скепсида.

Она открыла собрание долгой речью, содержание которой ускользнуло от меня. Я судорожно цеплялась за свиток с гимном. Собственная песня вдруг показалась мне слишком смелой.

Наконец Скепсида назвала мое имя.

– Ана, подойди, исполни свой гимн Софии.

– Я назвала свой гимн «Гром. Совершенный разум», – произнесла я, выступая на середину зала. Кто-то ударил в тимпан, я развернула свиток и запела под аккомпанемент барабанного боя:

 
Я послана силой…
Не пренебрегай мной, берегись!
Я послана силой…
Не пренебрегай мной, берегись!
Я послана силой…
Не пренебрегай мной, берегись!
Потому что я первая и последняя,
Возносимая и хулимая,
Я блудница и праведница,
Я жена и дева,
Я мать и дочь.
 

Я остановилась и посмотрела на лица присутствующих, на которых читалось изумление и недоумение. Диодора не отрывала от меня взгляда, подперев подбородок кулаками. По губам Йолты блуждала улыбка. Я словно разом чувствовала всех женщин, которые жили во мне.

 
Не смотри на меня, в ничтожестве лежащую в навозной куче,
Не отвергай меня, ибо найдешь меня во славе.
Не бойся моей силы.
Зачем презираешь мой страх и проклинаешь мою гордость?
Я та, кто часть всякого страха и всякой безрассудной храбрости.
 

Я снова остановилась, чтобы перевести дыхание. Слова, которые я пропела, словно кружились у меня над головой. Хотела бы я знать, откуда они пришли. И куда уйдут.

 
Я, я та, кто безбожна,
И та, чей бог величественен,
Я существующее
И то, чего не существует,
Я то, что сходится, и то, что расходится,
Я длящееся и обрывающееся,
Я то, что слышно всем и не может быть сказано никем…
 

Я продолжала петь, а когда гимн закончился, медленно вернулась на свое место.

Пока я шла вдоль скамей, одна из женщин поднялась со своего места, ее примеру последовала другая, третья – все по очереди. Я неуверенно посмотрела на Скепсиду.

– Они говорят тебе, что ты дочь Софии, – объяснила наставница. – Они говорят тебе, что она довольна.

Остаток ночи я помню с трудом. Знаю, что мы долго пели – сначала мужчины, потом женщины и наконец все вместе. Гремели систры, отбивали ритм барабаны из козьих шкур. Мы танцевали, изображая переход через Красное море, кружились по ходу солнца и в противоход, до самой зари. Тогда, усталые и почти обезумевшие, мы обратились к востоку и приветствовали свет.

XXIV

Ближе к концу зимы Скепсида как-то раз неожиданно появилась передо мной в монастериуме. В руках у нее были куски кож, папирусы, мерные рейки, иголки, нитки, воск и огромные ножницы.

– Давай-ка превратим твои свитки в кодексы, – сказала наставница. – Переплет – это лучший способ сохранить написанное на века.

Не дожидаясь моего разрешения, которое я, впрочем, была бы счастлива дать, она принялась раскладывать на столе свои орудия. Ножницы были точь-в-точь как те, которыми я стригла Иисуса в тот день, когда сообщила, что жду ребенка.

– С каких свитков хочешь начать? – спросила Скепсида.

Я слышала вопрос, но не могла оторвать взгляда от длинных бронзовых лезвий. От картин, которые они вызывали в памяти, щемило сердце.

– Ана? – позвала наставница.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от непрошеных мыслей, я достала свитки с историями о матриархах и положила их на стол:

– Хочу начать с самого начала.

– Смотри внимательно и учись. Я покажу тебе, как сделать твой первый кодекс, но остальные – уже твоя забота.

Она измерила и разметила свитки и кожу для переплета, а потом взялась за ножницы. Я закрыла глаза, и в памяти возник лязг острых лезвий, мягкость волос Иисуса у меня в руках.

– Видишь, ни одно твое слово не пострадало, – сказала Скепсида, закончив разрезать листы. По всей видимости, она ошибочно отнесла мой сосредоточенный вид на счет собственного умения обращаться с ножницами. Я не стала ее разубеждать. Взяв со стола чистый лист папируса, наставница добавила:

– Я вырезала лишнюю страницу, чтобы ты могла написать на ней название. – Она начала скреплять листы, а потом остановилась и спросила: – В чем дело? Что тебя беспокоит, Ана? Харан?

Я замялась. Свои страхи и желания я привыкла открывать только Йолте и Диодоре, но не Скепсиде.

– Весной будет уже два года с тех пор, как я не видела мужа, – наконец призналась я.

– Понимаю, – слегка улыбнулась она.

– Мой брат обещал сообщить, когда я смогу вернуться в Галилею без опаски. В доме Харана у меня осталась подруга, которая доставит письмо, однако Харан может нарушить мои планы.

Мне с трудом верилось, что отряд еврейского ополчения может перекрывать дорогу столько месяцев подряд. Однако солдаты до сих пор были там, разбив постоянный лагерь.

Скепсида толкала и тянула иглу сквозь кожу, помогая себе маленьким железным молотком.

– Мальчик, который торгует солью, донес мне, что солдаты соорудили небольшую каменную хижину, в которой могут спать, а также загон для козы. А еще они наняли местную женщину, чтобы готовила им пищу. Это свидетельствует о том, сколь велико терпение Харана и ненасытна его жажда мести.

Я уже слышала все это от Йолты, но теперь слова, повторенные Скепсидой, окончательно погрузили меня в уныние.

– Не понимаю, почему письмо до сих пор не пришло, – продолжала я. – Но чувствую, что не могу больше медлить с отъездом.

– Ты видишь, как я делаю обратный стежок, чтобы получился двойной узел? – перебила наставница, сосредоточив все внимание на книге.

Больше я не стала ничего говорить.

Когда кодекс был закончен, Скепсида вложила его мне в руки.

– Если ты получишь письмо, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе уехать, – пообещала она. – Но расставание с тобой опечалит меня. Если твое место в Галилее, Ана, так тому и быть. Но знай: когда бы ты ни захотела вернуться, мы будем ждать тебя.

Она ушла, а я опустила взгляд на кодекс, это чудо из чудес.

XXV

А затем наступил день, благоухающий весной. Я только что закончила сшивать последние свитки в кодексы: эта работа занимала меня неделями и была необходима мне как воздух, чему я сама не находила объяснения. В доме никого не было. Я с удовлетворением, переходящим в изумление, оглядела стопку кодексов: возможно, именно они сохранят мой голос.

Йолта ушла в библиотеку, а Диодора отправилась ухаживать за Феано, который находился при смерти. Скепсида уже распорядилась насчет гроба – простого ящика из акации. Чуть раньше, когда я выходила напоить коз, мой слух уловил деловитый перестук молотков, доносившийся из мастерской.

Горя желанием показать Йолте и Диодоре свое собрание кодексов, я торопилась закончить работу до их возвращения. Я набрала свежих чернил и написала название каждого свитка на пустой странице, осторожно дуя на буквы, чтобы они скорее подсохли: «Матриархи», «Повести ужаса», «Фазелис и Ирод Антипа», «Моя жизнь в Назарете», «Плач по Сусанне», «Иисус, возлюбленный мой», «Йолта Александрийская», «История Хаи, потерянной дочери», «О терапевтах», «Гром. Совершенный разум».

Вспомнив Энхедуанну, которая подписывала свои сочинения, я снова открыла кодексы и подписалась: «Ана». Не «Ана, дочь Матфея»; не «Ана, жена Иисуса». Просто Ана.

Был только один кодекс, который я оставила неподписанным: когда я взяла перо, чтобы поставить свое имя рядом с названием «Гром. Совершенный разум», рука отказалась слушаться. Слова в книге принадлежали мне, но в то же время были надиктованы другим голосом. И я закрыла кожаную обложку.

Когда я разложила кодексы в нише, а потом водрузила на них чашу для заклинаний, меня охватил благоговейный трепет. Я отступила назад, любуюсь зрелищем, и в это время в комнату вошла Йолта. Рядом с ней стояла Памфила.

XXVI

Взгляд против воли метнулся к кожаному мешку в руке Памфилы. Египтянка молча протянула его мне. Лицо у нее было безрадостное.

Я неловко возилась с узлом, пытаясь развязать шнурок. Когда мне удалось с ним совладать, я заглянула внутрь и увидела свиток пергамента. Больше всего на свете я мечтала выхватить его и немедленно прочесть, но вместо этого лишь небрежно затянула завязки. Йолта бросила на меня быстрый взгляд, видимо понимая, что я хочу прочесть письмо в одиночестве:

– Три дня назад его принес нарочный, – подала голос Памфила. – При первой же подвернувшейся возможности я наняла повозку, запряженную ослом. Апион думает, что я навещаю родню в Дионисии: я убедила его, что мой отец болен.

– Спасибо, Памфила. Ты исполнила мою просьбу.

– Благодари Лави, – проворчала она. – Это он настоял, чтобы я все эти месяцы оставалась у Харана, дожидаясь твоего письма. Будь на то моя воля, уже давно ноги бы моей там не было. Кажется, мой муж предан тебе куда больше, чем мне.

Я не знала, что на это сказать: возможно, она была права.

– Как дела у Лави? – поинтересовалась я в надежде отвлечь Памфилу.

– Он доволен работой в библиотеке. Начальство осыпает его похвалами. Я забегаю к нему при любой возможности. Теперь он снимает собственное жилище.

Не распечатывая письмо, я продлевала свои мучения, однако была слишком обязана Памфиле, поэтому продолжала терпеливо слушать.

– Ты заметила солдат у сторожки по дороге сюда? – спросила Йолта.

– Да. Их же я видела и в доме Харана. Один из них появляется у нас каждую неделю.

– Ты не знаешь, о чем они говорят? – спросила я.

– Думаешь, я буду подслушивать под дверью? – Она сердито посмотрела на меня.

– О нет, я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности.

– Будь осмотрительна, когда станешь проезжать мимо солдат, – посоветовала Йолта. – Тебе ничего не угрожает, но они проверяют всех, кто едет на восток, надеясь схватить нас с Аной. Тебя обязательно остановят. Если начнут задавать вопросы, говори, что никогда о нас не слышала. Прикинься, будто торгуешь папирусом.

– Торгую папирусом, – передразнила Памфила и вновь устремила на меня обвиняющий взгляд. – Не думала, что мне придется столько лгать ради тебя. Жду не дождусь, когда это закончится, – продолжала она. – Теперь, когда ты получила свое письмо, я хочу только оставить работу у Харана и жить с мужем.

Я крепче стиснула пальцы вокруг письма. «Потерпи, Ана, – уговаривала я себя. – Ты так долго ждала! Что значат еще несколько минут?»

– Что нового у Харана? – спросила Йолта.

– Утром после вашего побега он так раскричался, что вопли разносились по всему дому. Хозяин в ярости обыскал ваши комнаты в поисках любых зацепок, разодрал в клочья постельное белье и перебил все кувшины с водой. И кто, вы думаете, должен был убирать все это?! Я, разумеется. Скрипторию тоже не поздоровилось. Придя туда, я обнаружила пролитые чернила, сломанный стул и груды свитков на полу.

– Харан не заподозрил тебя в пособничестве? – спросила я.

– Он удовольствовался тем, что возложил вину на Лави, но сначала допросил меня и остальных слуг. Даже Фаддея не пощадил. – Она сжала кулаки и передразнила Харана: – «Как им удалось бежать? Неужто они превратились в дым и просочились сквозь щель под запертой дверью?! Может быть, вылетели в окно?! Кто из вас отпер дверь?» Хозяин даже угрожал выпороть нас. Мы спаслись только благодаря вмешательству Апиона.

Я понимала, сколько вынесла бедная женщина, находясь под крышей дяди и разлученная с Лави.

– Прости меня, – сказала я. – Ты была нам храбрым и верным другом. – Я придвинула к Памфиле скамью. – Отдохни. Я скоро вернусь. Йолта принесет тебе питье и еду. Сегодня заночуешь у нас.

Я выбралась со двора и поспешила мимо дома собраний, мастерской, хижин других терапевтов, хлева и сарая для животных. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы не броситься бегом, однако, оставив позади эвкалиптовое дерево, я сначала ускорила шаг, а затем взлетела вверх по склону.

На полпути к утесам я опустилась на землю, привалившись спиной к валуну – мне нужна была хоть какая-то опора. Сердце бешено колотилось. Я глубоко вздохнула, развязала мешок и вытащила пергамент.

Дорогая сестра,

надеюсь, ты получила мое предыдущее письмо, в котором я объяснял причины, делающие ваше возвращение небезопасным.

Я в изумлении раскрыла рот: значит, Иуда писал мне и раньше? Почему же я не получила его прошлое письмо?

Угроза твоей жизни в Галилее еще не вполне миновала, хотя уже и не так велика. Антипа теперь полностью поглощен мечтой получить от Рима титул царя иудеев.

На прошлой неделе мы пересекли границы Иудеи, направляясь в Иерусалим, где и останемся на Пасху. Власть Антипы не распространяется на эту землю. Поспеши же присоединиться к нам. Отплывай с Лави в Иоппию, а оттуда иди в Вифанию, где мы все сейчас живем в доме Лазаря, Марии и Марфы.

Близится наступление царства Божьего. Огромные толпы людей по всей Галилее и Иудее приветствуют Иисуса как мессию. Он верит, что время пришло, и хочет, чтобы ты была с ним. Он велел мне убедить тебя, что он в полнейшей безопасности, однако я должен сказать тебе, что это не так. Народ воодушевлен появлением мессии, вокруг много говорят о восстании. Иисус каждый день проповедует в храме. С самого входа в Иерусалим за нами по пятам следуют шпионы. Стоит лишь начаться беспорядкам в храме, и стража арестует его, в этом у меня почти нет сомнений. Иисус продолжает верить, что пришел принести не меч, но мир [28]28
  Аллюзия на стих из Евангелия от Матфея: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10: 34).


[Закрыть] . Но я зелот в той же мере, в какой и киник. Я знаю лишь одно: нельзя упустить момент. Если так суждено, в праздник Пасхи я сделаю то, что должен, и тогда люди наконец восстанут и сбросят римское ярмо. Я принесу в жертву одного ради блага многих. Я пишу тебе, сидя во дворе дома Лазаря, где твоя подруга Тавифа перебирает струны лиры, наполняя воздух сладчайшей музыкой. Иисус отправился на Масличную гору помолиться. Он тоскует по тебе, Ана, и поручил мне написать, что он любит тебя. Мы ждем.

Твой брат Иуда,

десятого дня месяца шебата

У меня из головы не шли слова Иуды: «В праздник Пасхи я сделаю то, что должен… принесу в жертву одного ради блага многих». Что это значит? О чем брат пытается сказать? У меня участилось дыхание, словно я только что долго бежала. В голове все смешалось. Я перевернула пергамент, надеясь найти ответы на обороте, но там ничего не было.

Затем я еще раз перечитала письмо. Кусочки фраз, обрывки слов – все это кружилось у меня перед глазами: «Он хочет, чтобы ты была с ним… он поручил мне написать, что любит тебя… он тоскует по тебе, Ана».

Как я пережила эти два года без мужа? Я прижала письмо к груди, не в силах расстаться с ним.

Надо посчитать: Иуда написал это послание в начале прошлой зимы, семь недель назад. До Пасхи в Иерусалиме осталось четырнадцать дней. Я сунула пергамент в мешочек и вскочила на ноги. Мне необходимо попасть в Иерусалим, и как можно скорее.

XXVII

Йолта стояла во дворе одна. Я сунула ей письмо, даже не поинтересовавшись, где Памфила. Пока тетя читала, я внимательно следила за ней, поэтому не могла не заметить вспышку удивления, мелькнувшую у нее в глазах ближе к концу.

– Наконец-то ты вернешься к мужу, – сказала она. Я ждала, не добавит ли она чего-нибудь еще, но она лишь заметила: – Нужно найти способ отправиться в путь утром.

Неужто тетю не удивили странные слова Иуды о подходящем моменте, который нельзя упустить? У нее за спиной день клонился к закату. Румяные искры проплывали далеко внизу над озером.

– Что имел в виду мой брат, говоря, что пожертвует одним ради блага многих? – не выдержал я. – Что это значит?

Йолта встала под ветвями тамариска и погрузилась в раздумья. Ее нерешительность встревожила меня.

– По-моему, я уже знаю, о чем идет речь, – тихо сказала я.

На самом деле я поняла это еще до того, как дочитала письмо, – только не могла себе признаться. Мне было сложно представить, что брат зайдет так далеко, но теперь, стоя рядом с Йолтой под деревом, я представляла сироту, сына убитого римлянами отца и проданной в рабство матери, мальчишку, который поклялся отомстить за родителей, и больше не сомневалась: да, он пойдет до конца.

– Иуда, – прошипела Йолта. Краем глаза я заметила зеленую ящерицу, метнувшуюся вверх по каменной стене. – Тебе ли не видеть, что он имеет в виду. Ты знаешь его лучше всех.

– Пожалуйста, скажи. Я не могу.

Мы сели на скамью, и рука тети легла мне на спину.

– Иуда хочет устроить переворот, Ана. Если Иисусу не удастся совершить задуманное мирным путем, Иуда намеревается применить силу. И самый верный способ распалить толпу – заставить римлян казнить их мессию.

– Он передаст Иисуса римлянам, – одними губами выговорила я, чувствуя, что проваливаюсь в бездну. За то время, что мы были в Египте, я накопила тысячу слез, и теперь они полились рекой. Йолта позволила мне зарыться лицом ей в плечо и выплакать все мои страхи, беспомощность и ярость.

Потоп продолжался несколько минут, после чего наступило великое умиротворение.

– Но почему же Иуда поступил так безрассудно, открыв мне свои планы? – спросила я.

– Трудно сказать. Возможно, хотел заранее оправдаться, чувствуя вину.

– Когда дело доходит до римлян, Иуда не чувствует вины.

– А может, ему нужно было набраться смелости, чтобы пойти на такое. Все равно что перебросить мешок, набитый деньгами, через стену, чтобы уж точно перелезть через нее.

Йолта всеми силами старалась помочь мне найти хоть какой-то смысл в безумной идее Иуды, но я сознавала, насколько бесполезны эти попытки.

– Мне никогда его не понять, – сказала я. – К тому же сейчас это не имеет значения. Важно только одно: как мне добраться до Иерусалима.

Я кинула взгляд на дорогу, которая шла прямо за стеной, и на душе у меня опять стало тревожно: как быть с Хараном и его солдатами? В тот же миг во двор вошла Скепсида в сопровождении Диодоры.

– Феано умер, – объявил наставница. – Мы с Диодорой только что обмыли и обрядили его…

– Что-то случилось? – прервала ее Диодора, заметив мои покрасневшие глаза или, возможно, уловив напряжение и тревогу, витающие в воздухе.

Я взяла письмо и прочитала его вслух, а затем постаралась, насколько смогла, объяснить им план Иуды. Диодора, ничего не слышавшая о еврейских мессиях и мятежных зелотах, выглядела совершенно озадаченной.

– Я рада, что ты увидишь мужа, – сказала сестра, заключая меня в объятия, – но мне грустно, что ты покинешь нас. – Она обернулась к матери: – Ты тоже едешь? – спросила она, смиряясь с возможным ответом, но на лице у нее невольно отразился страх.

– Я остаюсь, – сказала Йолта, глядя мимо Диодоры на меня. – Соединившись с дочерью, я не могу снова оставить ее. Я слишком стара для путешествий, а Египет – мой дом. Я всем довольна здесь, среди терапевтов. Мне очень жаль расставаться, Ана, но я не могу пойти с тобой.

Внутри у меня все сжалось, но я постаралась не показать разочарования:

– Понимаю, тетя. Ты приняла верное решение.

По краям двора начали сгущаться тени, и Диодора поспешила в дом за лампой, хотя мне показалось, что не сумерки заставили ее уйти, а лишь стремление не огорчать меня своей радостью, что свидетельствовало о ее душевной чуткости.

Вернулась она с растерянным видом.

– Женщина, которая спит внутри, – это же служанка из дома Харана, которая провожала меня в ваши покои?

– Да, это Памфила, – подтвердила Йолта. – Она доставила письмо от Иуды и устала с дороги. Я напоила ее ромашкой.

Мы уселись вокруг мерцающего огонька лампы, и я задала вопрос, который висел в воздухе:

– Но как я пройду мимо солдат?

На лицах остальных, как и на моем, читалась растерянность.

– Неужели нет другого пути, кроме перекрытого солдатами? – спросила Диодора. – Возможно, есть какая-то тропинка, по которой можно обойти их?

Скепсида покачала головой:

– Мы зажаты утесами со всех сторон. Дорога – наш единственный способ сообщения с миром. Солдаты стоят слишком близко к сторожке. Они не пропустят ни единой души.

– А если попробовать замаскироваться? – не отступала Диодора. – Нарядиться старухой? Накроешь голову, возьмешь костыль.

– Сомневаюсь, что удастся обмануть солдат, – сказала Йолта. – Это слишком рискованно. Однако…

– Что у тебя на уме? – подбодрила я ее. – Нам следует рассмотреть все возможности.

– Памфила уезжает завтра. Повозка, в которой она приехала, достаточно большая. Ты могла бы спрятаться в ней. – Тетя взглянула на Скепсиду и неуверенно пожала плечами. – Попробуем укрыть ее под мешками из-под семян?

– Солдаты не пропускают ни одной телеги с мукой и солью, – возразила Скепсида. – Они обыщут и повозку Памфилы.

Все притихли. Нас накрыла серая пелена безнадежности. Мне не хотелось, чтобы они отступали. Правда, теперь я верила только в Бога присутствия, а не в Бога спасения, но также я верила и в Софию, которая денно и нощно нашептывала мне на ухо слова храбрости и мудрости. Хватило бы только ума услышать их – и теперь я старался делать именно это: слушать.

И сейчас я слышала стук молотка. Слабый, но такой отчетливый, что сперва я решила, будто Памфила проснулась и стучится в дверь. Потом я осознала, что стук существует только у меня в голове, что это лишь воспоминание, и замерла, пораженная. Мне сразу стало ясно, откуда появился этот звук.

Я слышала его утром, когда ходила напоить скот. Это стучал молоток в мастерской, где собирали гроб для Феано.

– Есть только один способ выбраться отсюда, – заявила я. – В гробу Феано.

Все с недоумением уставились на меня.

– Я пробуду в гробу столько, сколько потребуется Памфиле, чтобы отъехать на безопасное расстояние. Я готова на любой риск, лишь бы добраться до Иисуса, но этот способ самый безопасный. Солдатам и в голову не придет открыть гроб.

– Верно, – согласилась Диодора. – Надругательство над телами умерших – серьезное преступление. За вскрытие гробницы могут и казнить.

– А для евреев труп нечист, – добавила я. Лицо Йолты оставалось непроницаемым. Наверное, она сочла мою идею дикой. – Я убеждена, что именно дерзость плана обеспечит ему успех, – продолжала я. – Тетя, ты считаешь иначе?

– По-моему, сбежать в гробу Феано – идея столь же абсурдная, сколь и блестящая, мой маленький гром.

Глаза у меня округлились: никто не называл меня этим именем, кроме Иисуса.

Произнесенное устами Йолты, оно придало мне сил: «Ступай, будь облаком кипящим, и копьем разящим, и ревом оглушающим».

– Теперь, – продолжила она, – давайте подумаем, как нам осуществить этот безумный план.

Мы все повернулись к Скепсиде, которая изучала голубые реки вен на кистях рук. Без помощи главы терапевтов нам было не справиться. Я предлагала забрать гроб Феано, из чего следовало, что для него придется изготовить другой. Более того, если Скепсида согласится на обман, она предаст доверие всей общины.

– Лукиан – вот наша самая большая забота, – сказала она. – Если он заподозрит, что в гробу не Феано, он поделится своими подозрениями с солдатами, и тогда Ане несдобровать. – Она замолчала, погрузившись в размышления. – Феано хотел, чтобы его похоронили здесь, на нашей земле, но я скажу, что, согласно последней воле, его тело должно упокоиться в семейном склепе в Александрии. Это вполне обычно для наших обеспеченных последователей. Конечно, семья Феано небогата, но на глинобитную усыпальницу они бы денег наскребли, не сомневаюсь. Я сообщу всем, что служанка, доставившая письмо, – как ее звали…

– Памфила, – подсказала я, поражаясь, в какие тонкие детали она не поленилась войти. А я-то и думать забыла о Лукиане.

– Так вот, я объясню, что Памфилу прислала семья Феано, чтобы она сопровождала его тело в Александрию. Это должно прекратить все вопросы.

– А также прекратить осаду наших ворот, – добавила Йолта. – Если Аны здесь больше не будет, солдат распустят по домам.

– А как же ты? – спросила Диодора, глядя на Йолту. – Харан все равно будет добиваться, чтобы тебя взяли под стражу.

Скепсида подняла палец. Я знала, что это хороший знак.

– Когда Ана будет далеко, я объявлю перед всей общиной, что она вернулась к своему мужу в Галилею, а Йолта приняла обет оставаться у терапевтов до конца жизни. Лукиану не потребуется много времени, чтобы донести об этом Харану. Думаю, тот и сам будет рад положить всему этому конец.

– Чему мой брат уж точно будет рад, так это тому, что больше не придется раскошеливаться, выплачивая жалованье солдатам из собственных средств. Ему не хочется, чтобы люди сочли, будто он пошел на попятную. Вот единственная причина, по которой он так долго не снимает пост наблюдения.

Очертания, которые приобретал наш только что возникший план, вызывали у меня в равной мере восторг и боязнь, что ничего не получится.

– Что же делать с бедным Феано?

– Это просто. Мы подержим его тело в доме, пока Ана не уедет, – сказала Скепсида. – После этого мы вместе с Гаем, нашим плотником, устроим ему достойные похороны втайне от Лукиана.

Выходило совсем не просто.

– А Гаю можно доверять? – засомневалась Йолта.

– Гаю? Полностью. Когда мы разойдемся, я сегодня же вечером попрошу его начать мастерить второй гроб и просверлить в одном из них два небольших отверстия, чтобы Ана не задохнулась.

Эта подробность заставила меня содрогнуться. Я представила себе тесное, лишенное воздуха пространство и впервые задалась вопросом, выдержу ли такое испытание.

– Членов общины уведомили, что завтра в первом часу мы собираемся вместе помолиться за умершего Феано, – продолжала Скепсида. – Ты должна быть с нами, Ана.

– Когда же ее положат в гроб? – удивилась встревоженная Диодора. Зрачки у нее расширились, и я решила, что она тоже думает о тесноте и духоте деревянной коробки.

– После молитвы, Ана, ты проберешься в мастерскую, и Гай закроет крышку гроба. Четыре коротких гвоздя, не более. Я велю ему положить одно шило в повозку, а еще одно – в гроб, чтобы ты могла открыть крышку изнутри. Потом они с помощником погрузят гроб в повозку. Я же тем временем отвлеку Лукиана.

Йолта протянула ко мне свои покрытые узлами вен руки, и я взяла их.

– Я пойду с тобой в мастерскую и прослежу, чтобы все было исполнено в точности, – сказала тетя.

– И я, – повторила за ней Диодора. – Мы не хотим подвергать тебя опасности, сестра.

Из дома донесся шум. Потом послышались шаги.

– Йолта? Ана? – позвала Памфила.

– Истинно говорю вам, – улыбнулась я, – больше всего я боюсь того, что Памфила откажется открывать крышку!

Йолта рассмеялась. Она была единственной, кто понял мою неловкую шутку.