Текст книги "Книга тайных желаний"

Автор книги: Сью Монк Кид (Кидд)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

XXV

Мы заночевали под кривой смоковницей, которая росла у дороги на Иерихон. Наша одежда все еще не просохла после крещения. Я лежала рядом с Иисусом, согреваясь теплом его тела. Мы смотрели на ветви, на гроздья плодов, на черное небо, усеянное звездами. Жизнь переполняла нас. Я прижала ухо к груди мужа и слушала ровное биение сердца. Мы были неразделимы.

Мои мысли обратились к Тавифе, что уже не раз случалось во время нашего путешествия, хотя до сегодняшнего дня я не заговаривала о подруге.

– До Вифании рукой подать, – сказала я. – Давай проведаем Тавифу, Марию, Марфу и Лазаря.

Я думала, Иисус обрадуется, однако он, похоже, колебался.

– Это целый день пути, – заметил он после продолжительного молчания. – И в противоположную от Назарета сторону.

– Нам нет нужды торопиться назад. И разве встреча с друзьями не стоит того, чтобы сделать крюк?

Он ничего не ответил. Что-то его беспокоило. Он высвободил из-под меня руку и сел.

– Подождешь, пока я помолюсь?

– Помолишься? Посреди ночи?

Он встал и резко ответил:

– Ана, не удерживай меня. Пожалуйста.

– Куда ты пойдешь?

– Туда, где смогу быть один.

– Ты оставишь меня здесь? – спросила я.

Но он молча ушел, переступил невидимый порог и скрылся во тьме.

Я злилась. Может, и мне куда-нибудь уйти? Я представила смущение и страх мужа, когда он вернется и не найдет меня. Он примется искать, метаться по зарослям тутовника. Когда же он отыщет меня, я скажу: «Я тоже ходила молиться в ночи. Ты думал, только твой дух смущен?»

Вместо этого я прислонилась спиной к дереву и стала ждать.

Иисус вернулся за час до рассвета, весь в поту.

– Ана, мне нужно сообщить тебе нечто важное. – Он опустился на жесткие листья. – Я решил стать учеником Иоанна Крестителя. Я оставлю Назарет и последую за ним.

Новость поразила меня, но не удивила. Иисус мог расслышать бурю внутри меня, я же видела его стремление отыскать Господа. Оно жило в нем все эти годы, ждало своего часа.

– Я не могу иначе. Сегодня в реке…

Я взяла его за руку:

– Что случилось в реке?

– Как-то я сказал тебе, что Господь заменил мне отца, когда того не стало. И сегодня в Иордане Господь называл меня сыном. Возлюбленным сыном.

Я видела, что мальчишка, которого сторонились в родной деревне, за чьей спиной судачили, что он родился от неизвестного отца, которого искал всю жизнь, наконец-то обрел его, а вместе с ним – мир с самим собой. Еще немного, и он воспарит от полноты пережитого счастья.

– Ана, грядет великое потрясение. Близится царствие Господа – только подумай! Когда я вышел из реки, я понял, что Господь просит моей помощи, чтобы приблизить его. Теперь ты видишь, почему я не могу идти в Вифанию: сейчас, когда мой путь ясен, я не хочу никаких задержек.

Он замолчал и посмотрел мне в глаза. Меня охватило чувство потери. Я последую за ним, какое бы потрясение ни затеял Господь, но близость, что была между нами, никогда не вернется. Теперь мой муж принадлежит Господу… целиком и полностью.

– Благословляю тебя, – через силу произнесла я, поднимаясь на ноги.

Напряжение, сковывавшее его рот, ослабло. Он обнял меня. Я ждала, когда он скажет: «Ты пойдешь со мной. Мы последуем за Иоанном вместе», и уже представила, как буду уговаривать Йолту присоединиться к нам.

Тишина сгустилась.

– А как же я? – спросила я наконец.

– Я провожу тебя домой.

Я покачала головой, не веря своим ушам.

– Но… – начала было я возражать, однако так ничего и не сказала. Муж хочет оставить меня.

– Прости, Ана, – заговорил он. – Этот путь я должен пройти без тебя.

– Ты не можешь бросить меня в Назарете. – Боль, которую вызвали эти слова, была так велика, что я едва удержалась на ногах.

– Прежде чем я присоединюсь к Иоанну, я должен отправиться в пустыню и там приготовиться к грядущему. Для этого мне нужно быть одному.

– А после… я могу присоединиться к тебе. – В голосе невольно проскользнуло отчаяние, и я ненавидела самый его звук.

– Среди учеников Иоанна нет женщин – ты, как и я, видела это.

– Но уж кто-кто, а ты… ты мне не откажешь.

– Я бы взял тебя, если бы мог. – Он пригладил бороду. – Это воля Иоанна. Причины, по которым у пророков нет учениц…

Я возмущенно прервала его:

– Я слышала про эти причины десятки раз! На дорогах нас подстерегают опасности. Мы вызываем раздор среди мужчин. Мы искушаем. Мы отвлекаем. – Я пылала от гнева, но была этому рада. Лучше гнев, чем боль. – Считается, что мы слишком слабы, чтобы противостоять опасности и трудностям. Но разве не мы рожаем? Не мы работаем день и ночь напролет? Разве нами не помыкают, не приказывают молчать? Что в сравнении с этим грабители и бури?

Иисус перебил:

– Мой маленький гром, я на твоей стороне. Я собирался сказать, что причины, по которым у пророков нет учеников-женщин, ошибочны.

– Но все же ты последуешь за Иоанном.

– Как еще можно искоренить это заблуждение? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Крестителя. Дай мне время. Я вернусь за тобой зимой или ранней весной перед Пасхой.

Я посмотрела на него. Мне почти удалось завладеть миром, и вот он выскользнул у меня из рук.

XXVI

Иисус вернулся со мной в Назарет, как и обещал, и там спешно простился с родней. Слишком поспешно. Первые ужасные недели его отсутствия я не покидала комнату. Горькие слезы, которые проливала свекровь, не трогали меня; я не отвечала на вопросы, которыми закидывали меня братья мужа и их жены, не обращала внимания на их выпады: «Иисус, должно быть, сошел с ума. Он сделался одержим? Он на самом деле собирается последовать за этим безумцем, предоставив нас самим себе?»

Я представляла, как муж среди песков Иудейской пустыни отбивается от диких кабанов и львов. Есть ли у него пища? Вода? Сражается ли он с ангелами, подобно Иакову? Вернется ли он ко мне? Жив ли он?

Сил на домашние дела у меня не было. Пусть никто не давит масло из оливок и не подрезает фитили ламп – какое это имеет значение? Я стала есть у себя в комнате, и Йолта поддерживала меня в этом решении.

Из своего заточения я выбиралась только ночью, рыскала мышью по двору. Мое состояние беспокоило тетку, поэтому она перенесла свой тюфяк в мою комнату и поила меня подогретым вином с миррой и страстоцветом, чтобы я крепче спала. Тем же самым снадобьем она давным-давно поила Шифру, когда мать запирала меня. Настой погружал служанку в глубокий сон, а у меня лишь притуплялись чувства.

Как-то утром я не смогла заставить себя ни подняться с постели, ни поесть фруктов и сыра. Йолта потрогала мне лоб, но лихорадки не было. Она нагнулась к самому моему уху и тихо сказала:

– Довольно, дитя. Ты достаточно страдала. Понимаю, он отказался от тебя, но стоит ли отказываться от себя?

Вскоре после этого Саломея сообщила, что весной выйдет замуж. Иаков обручил ее с человеком из Каны, совершенно ей незнакомым. Договор уже подписан.

– Мне жаль, сестра, – сказала я.

– Замужество меня не печалит, – возразила она. – Деньги, которые за меня дадут, позволят поддержать нашу семью, особенно теперь, когда Иисус…

– Не с нами, – договорила я за нее.

– Иаков говорит, муж будет добр ко мне. Мое вдовство его не пугает. Он и сам вдовец, потерял двух жен в родах. – Она попыталась улыбнуться. – Пора ткать ткань для свадебного наряда. Ты мне поможешь?

План Саломеи был ясен как день: вернуть меня к жизни, затянув в круговерть домашних дел, потому что никто в здравом уме не стал бы просить меня помочь прясть и ткать – с этим даже десятилетняя Сара справлялась лучше меня. Однако я попалась на уловку:

– Я помогу тебе, конечно помогу.

Я подошла к своему кедровому сундуку и достала из него медное зеркало – последнее, что осталось от приданого.

– Вот, – сказала я, вложив зеркало в руки золовки. Гладкая медь поймала косой луч, проникший в комнату через окно, вспыхнула яркой оранжевой искрой. – Я смотрелась в это зеркало с самого детства. Пусть оно будет моим свадебным подарком.

Саломея поднесла зеркало к лицу:

– Да ведь я…

– Прелестна, – сказала я, подумав, что, возможно, она впервые видит свое отражение так ясно.

– Я не могу принять такое сокровище.

– Пожалуйста. Возьми его. – Я не стала говорить ей, что мечтаю избавиться от той себя, которую когда-то видела в отражении.

После этого моя жизнь вернулась в привычную колею. Мы с Саломеей спряли лен, который потом покрасили с помощью редкого настоя из корней марены. Его добыла Йолта, но где и как, я не хотела знать. Возможно, она выменяла его на резное веретено Юдифи, которое таинственным образом пропало. Мы ткали во дворе, челноки сновали туда-сюда, сплетая из нитей алую ткань, которую Юдифь и Береника сочли нескромной.

– Ни одна женщина в Назарете не наденет такое платье, – заявила Юдифь. – Конечно, Саломея, ты не выйдешь замуж в этом.

Она поделилась своими сомнениями и с Марией, которая, возможно, тоже имела некоторые опасения на этот счет, однако предпочла не поощрять недовольство Юдифи.

Я же сшила себе красную накидку на голову и носила ее каждый день. Когда я впервые отправилась в ней в деревню, Иаков сказал:

– Иисусу не понравилось бы, что ты выходишь в таком наряде.

– Но ведь Иисуса здесь нет, правда? – ответила я.

XXVII

Медленно наступала зима. Я отмечала месяцы отсутствия Иисуса на календаре Йолты. Две полные луны. Три. Пять.

Интересно, убедил ли он уже Иоанна позволить мне присоединиться к ученикам? Я не могла выбросить из головы видение, которое посетило меня в конце ниды. Мы с Иисусом лежали на крыше, пытаясь спать, когда я ясно увидела его у ворот в дорожной одежде с сумой. Сама я стояла рядом и плакала. Тогда я решила, что это плохое предзнаменование, но мои видения бывали коварны и капризны. Ведь могло найтись и другое, разумное толкование: мы уходим вместе, а вовсе не прощаемся. Возможно, мои слезы вызвала разлука с Йолтой. Это вселяло в меня надежду, что Иисус убедит Иоанна принять меня. Да, думала я, муж скоро появится и скажет: «Ана, Иоанн зовет тебя присоединиться к нам».

Я попросила Йолту вернуться обратно в кладовую и расстелила тюфяк Иисуса рядом со своим. Шли дни, и я не сводила глаз с ворот, подскакивая от малейшего шума. Когда мне удавалось увильнуть от работы, я забиралась на крышу и всматривалась в горизонт.

Зима подошла к концу. День был солнечный, холодный. Я варила во дворе мыло из мыльного корня, смешанного с оливковым маслом. Подняв глаза, я увидела у ворот закутанную в плащ фигуру. Я выронила ложку, и масло брызнуло во все стороны. На голове у меня была красная накидка, уже поблекшая на солнце. Я бросилась к воротам.

– Иисус! – крикнула я, хоть уже успела разглядеть, что это не мог быть мой муж: гость был ниже, тоньше, темнее. Он стянул с головы накидку. Лави.

Разочарование быстро улетучилось, стоило мне узнать старого друга. Я отвела его в кладовую, где Йолта напоила гостя холодной водой. Он опустил голову и неуверенно принял чашу, потому что рабу было непривычно, когда ухаживают за ним.

– Пей, – велела тетка.

Хотя была еще только середина дня, она зажгла лампу, чтобы разогнать тени, и мы уселись втроем на полу, глядя друг на друга в безмолвном удивлении. Мы не видели Лави со дня моей свадьбы, когда он вывел за ворота повозку.

Лицо у него округлилось, щеки стали полнее, резче проступили брови. Он был чисто выбрит на греческий манер, волосы коротко острижены. Прошедшие годы прибавили морщин вокруг уголков глаз. Лави больше не был мальчишкой.

Он ждал, пока я заговорю.

– Я рада тебе, Лави. Как ты?

– Довольно хорошо, но я принес… – Он опустил взгляд, крутя в руках пустую чашу.

– Ты принес вести о моем отце?

– Он умер почти два месяца назад.

Я почувствовала, как от двери потянуло холодом. Мне представился отец в роскошном парадном зале нашего дома в Сепфорисе, в великолепном красном плаще и шапке того же цвета. Значит, его больше нет. Как и матери. На секунду я почувствовала, что осиротела. Я посмотрела на Йолту – в конце концов, Матфей был ее братом. Она ответила мне взглядом, в котором читалось: «Пусть жизнь сама решает».

Когда я заговорила снова, голос у меня дрожал. Совсем чуть-чуть.

– Когда Иуда пришел сообщить о смерти моей матери, он упомянул, что отец болен, так что новость меня не удивляет – в отличие от того, что ее принес ты. Тебя прислал Иуда?

– Меня никто не присылал. Я не видел Иуду с прошлой осени, когда он передал мне твое сообщение для жены тетрарха.

Я не шевелилась и молчала. Значит, Фазелис получила мое предупреждение? Она в безопасности? Или погибла?

– Я был с хозяином, когда он умер, – продолжал Лави свою историю. – Антипа вернулся из Рима несколькими неделями ранее в страшном гневе, потому что из их затеи с титулом иудейского царя ничего не вышло. Уже на смертном одре твой отец сетовал, что подвел Антипу. Это были его последние слова.

Отец. Он пресмыкался перед Антипой до самого конца.

– Когда его не стало, меня отправили работать на кухню. И однажды жестоко избили за то, что я опрокинул чан с виноградным сиропом, – рассказывал дальше Лави. – И я решил уйти. Сбежал из дворца шесть ночей назад. Я пришел, чтобы служить тебе.

Он собирается поселиться с нами в этом бедном жилище? Свободных комнат у нас не было, запасы еды были более чем скудны, да и я не собиралась оставаться здесь. В Назарете не держали слуг, даже сама мысль казалась дикой.

Я взглянула на Йолту. Что мы можем ему сказать?

Она ответила без обиняков, но мягко:

– Лави, ты не можешь остаться здесь. Тебе лучше стать слугой Иуды.

– Иуда не сидит на месте. Я не знаю, где его искать, – запротестовал Лави. – Когда я в последний раз видел его, он собирался присоединиться к пророку, который крестит людей в Иордане. Иуда верит, что этот пророк – мессия.

Я вскочила. Отец мертв. Лави сбежал и вообразил себя моим слугой. Иуда стал последователем Иоанна Крестителя. Встав в дверях, я заметила, что погода меняется: облака начинают сбиваться в кучу и темнеть, обещая ранние дожди. Месяцами мы жили, ничего не зная, и вдруг новости ураганом обрушились на нас.

– Можешь остаться здесь, пока не решишь, куда отправишься, – сказала я. В отсутствие Иисуса Иаков может потерпеть недолгое присутствие гостя. Возможно, помощь Лави не будет лишней. Правда, он был эллином, это Иакову не понравится.

– Ты всегда была добра ко мне, – сказал Лави, и я смутилась: по большей части я вообще не обращала на него внимания.

Меня распирало от желания узнать подробности. Я снова села рядом с ним:

– Скажи, ты передал мое сообщение Фазелис?

Лави привычно опустил голову, но мне почудилось, что он действительно напуган.

– На кухне я подружился со слугой, который относил кушанья в ее покои, и попросил его положить послание на поднос. Он не хотел рисковать, ведь шпионы есть даже во дворце. Но Антипа тогда был в Риме, так что с помощью небольшого подарка я убедил слугу спрятать пластину под серебряный кувшин.

– Фазелис точно ее прочла?

– Я в этом уверен. Три дня спустя она уехала из Тивериады в Махерон, сказав, что хочет понежиться в ванных тамошнего дворце Антипы. Но по прибытии она бежала в Набатею с двумя слугами.

Я с облегчением вздохнула: Фазелис в безопасности у своего отца.

– Хотела бы я увидеть лицо Антипы, когда он вернулся из Рима с новой женой и обнаружил, что старая исчезла, – хмыкнула Йолта.

– Говорят, он был в бешенстве, изорвал на себе одежду и перевернул всю мебель в комнатах Фазелис.

Никогда не слышала, чтобы Лави говорил так свободно. Он казался мне тихим, осторожным, робким, но ведь мы никогда и не разговаривали на равных. Как же мало я о нем знала!

– Солдат, которые сопровождали царевну в Махерон, бросили в темницу. Слуг Фазелис пытали, в том числе и того, что доставил ваше послание.

В груди у меня поднялась буря, захлестнув волной скорби: мне было жаль слугу и солдат. Потом я почувствовала укол совести – ведь пострадали они по моей милости. Однако сильнее всего был страх.

– Слуга сознался в том, что передавал письмо? – спросила я. – Оно было подписано моим именем.

– Не знаю, сознался он или нет. У меня не было возможности спросить.

– Он читал по-гречески? – спросила Йолта. – Так да или нет? – резко бросила она, когда Лави замешкался с ответом.

– Читал немного… а может, и достаточно хорошо. Когда я в первый раз попросил его передать сообщение, он бросил на него взгляд и стал причитать, что это слишком опасно.

Комната вдруг странно съежилась: слуга мог сообщить Антипе точный текст послания, что, скорее всего, и сделал под пытками.

– Бедняга оказался прав, – вздохнула я. – Это было слишком рискованно. Мне его жаль.

– Говорят, это новая жена Антипы Иродиада потребовала наказать стражу и слуг, – пояснил Лави. – Теперь она заставляет мужа арестовать Иоанна Крестителя.

– Она хочет заточить Иоанна в темницу? – удивилась я.

– Креститель не прекращает нападок на Антипу и Иродиаду, – ответил Лави. – В своих проповедях он называет их брак кровосмесительным, ведь она приходится Антипе племянницей и была женой его брата. Еще Иоанн говорит, что их связь против закона, ведь женщина не может развестись, а значит, Филипп по-прежнему ее муж.

Дождь сначала легко, а потом сильно и споро застучал по крыше. Катастрофа разразилась в тот момент, когда мой отец задумал сделать Ирода Антипу царем. Он убедил Антипу развестись с Фазелис и жениться на Иродиаде, тем самым запустив опасную цепь событий: мое предостережение царевне, осуждение пророком, а теперь и месть Антипы и Иродиады. Так один камень цепляется за другой и вызывает обвал.

Иаков разрешил Лави спать на крыше. К тому времени дождь кончился, но перед рассветом принялся вновь. Его струи пересекали луну тонкими бледными штрихами. Меня разбудил какой-то шум. Я поспешила к дверям. Лави – точнее, его размытый силуэт – спустился вниз и юркнул под навес мастерской. В памяти всплыла другая картина: Лави держит пальмовый лист у меня над головой в тот день, когда я встретила Иисуса в пещере.

Когда ливень превратился в морось, я согрела для Лави молока. Из мастерской донесся голос. Я узнала Йолту.

– Когда Иуда был здесь, – начала она, – он рассказал, что после смерти Матфея мой брат, который живет в Александрии, собирался отправить человека в Сепфорис, чтобы продать дом. Что тебе об этом известно?

Я остановилась как вкопанная, расплескав молоко. К чему такая таинственность? Мне стало тревожно.

– Перед тем как покинуть Тивериаду, – заговорил Лави, – я узнал, что человек по имени Апион выехал из Александрии, чтобы наблюдать за продажей дома. Скорее всего, он уже в Сепфорисе.

Йолта не просто так интересуется: она хочет вернуться в Александрию с посланником Харана. Тетя отправляется на поиски Хаи.

Выходит, это не я оставлю ее, а она меня.

Когда я подошла к ним, Йолта отвела взгляд, но я догадалась обо всем по выражению ее лица. Я протянула Лави молоко. Небо нависало над нашими головами, все вокруг утратило цвет.

– Когда ты собиралась рассказать мне, что хочешь вернуться в Египет? – спросила я тетку.

Ее вздох разнесся по холодной тишине двора.

– Я могла бы открыться уже давно, но было еще не время говорить об этом.

– А теперь? Время пришло?

Лави почувствовал напряжение, возникшее между нами, и затаился у двери мастерской.

– Ана, годы уходят. Хая продолжает являться ко мне во снах. Она хочет, чтобы ее нашли, я чувствую это. Если я не воспользуюсь случаем, другого уже не будет.

– Ты задумала уйти и ничего мне не сказала.

– Зачем мне делить с тобой груз несбыточных мечтаний, пока я не могу их исполнить? Прошлой осенью, когда ты узнала, что Харан пришлет своего человека, я подумала, что смогу отправиться в Александрию с ним, но до сегодняшнего дня не надеялась, что такая возможность действительно представится. – В ее глазах была боль. – Дитя, разве ты сама не жаждешь покинуть Назарет? Каждый день ты ждешь возвращения Иисуса. Остаться здесь без тебя я не смогу. Одну дочь я уже потеряла, теперь теряю вторую.

Мне стало стыдно, и я обхватила ее лицо ладонями; кожа на ощупь была мягкая, обвисшая, восковая.

– Я не виню тебя за желание найти дочь. Мне грустно, что наши дороги разойдутся, но если Хая взывает к тебе, разумеется, ты должна идти.

Солнце потихоньку вставало, выбираясь из облаков. Мы молча наблюдали за ним. Я повернулась к тетке:

– Мы с Лави отправимся в Сепфорис и найдем этого человека, Апиона. Я представлюсь племянницей Харана и попробую уговорить его взять тебя в Александрию.

– А если Иисус вернется в твое отсутствие?

– Попросишь его подождать. Я достаточно его ждала.

Тетя только хмыкнула в ответ.