Текст книги "Книга тайных желаний"

Автор книги: Сью Монк Кид (Кидд)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

XXVIII

Иаков и Симон считали, что в отсутствие брата его обязанности направлять и останавливать меня перешли к ним, поэтому запретили мне покидать Назарет. Однако они ошибались, если решили, будто я стану их слушать. Я собрала мешок, с которым обычно путешествовала, и повязала красную накидку.

Лави ждал у ворот, пока я целовала на прощание Марию и Саломею. На лицах обеих застыл ужас, но я притворилась, что ничего не замечаю.

– Я не пропаду, со мной идет Лави. – Я улыбнулась Саломее и добавила: – Ты и сама когда-то ходила через долину вместе с Иисусом, чтобы продавать пряжу в Сепфорисе.

– Иакову это не понравится, – пробормотала Саломея, и я поняла, что родственниц беспокоит не моя безопасность, а проявленное непослушание.

Я собиралась отправиться в путь без их благословения, но на пути к воротам ветер распростер свои объятия, а оливковое дерево уронило несколько листьев мне на голову.

Когда Лави постучал в дверь моего старого дома в Сепфорисе, нам никто не ответил. Тогда он перелез через заднюю стену и открыл ворота. Войдя во двор, я застыла на месте: камни заросли травой, доходившей мне до пояса; лестница, по которой я выбиралась на крышу, валялась на земле, а ее поломанные ступени напоминали выбитые зубы. Я почуяла зловоние. Оно доносилось со стороны ступеней, которые вели вниз, в микву, и мне стало ясно, что трубы засорились. Повсюду валялись куски известняка и птичий помет. Дом пустовал чуть больше шести месяцев и уже пришел в запустение.

Лави жестом подозвал меня к кладовой. Дверь в помещение для слуг оказалась не заперта. Мы поднялись в комнату для гостей, смахивая по дороге паутину. В зале ничего не изменилось: скамьи с подушками, на которых мы возлежали за трапезой, четыре стола со спиральными ножками – все было на своих местах.

Мы поднялись по лестнице и прошли мимо спален на крытую террасу. Заглянув в свою комнату, я подумала о девочке, которая училась, читала, просила нанимать ей учителей, делала чернила и возводила целые башни из слов, о той, которая видела свое лицо на крошечном солнечном диске. В детстве я слышала, как старый раввин Шимон бар-Йохай говорил, что в каждой душе сокрыт сад со змеем, нашептывающим соблазны. Та девочка, которую я помнила, навсегда останется для меня змеем, искушающим попробовать запретный плод.

– Скорее, – поторопил меня Лави.

Я последовала за ним в комнату Иуды. Мой провожатый показал мне полупустой бурдюк, смятую постель, свечи, которые кто-то жег, и накидку из хорошего льняного полотна, брошенную на скамью. На столе рядом с постелью лежали два развернутых свитка, которые удерживались на месте катушками. Видимо, посланец Харана уже прибыл и разместился в нашем доме. Нет, не в нашем, напомнила я себе: теперь дом со всем содержимым принадлежит Харану.

Я подошла к столу и посмотрела на свитки. Один содержал список имен чиновников и землевладельцев и различные денежные суммы. В другом было опись имущества – комната за комнатой.

– Он может вернуться в любой момент. Нам лучше уйти и вернуться позже, когда он будет дома, – заметил Лави. Осторожный, предусмотрительный Лави.

Он был прав, и все же, когда мы пробирались мимо комнаты родителей, я остановилась. Мне в голову пришла мысль. Озарение настигло меня, словно взмах чешуйчатого хвоста.

– Жди на балконе и дай знать, если кого-нибудь услышишь, – распорядилась я.

Лави хотел было возразить, но повиновался.

Я заглянула в комнату родителей. Вид материнской кровати вызвал резкое ощущение потери. Ее дубовый сундук был покрыт слоем пыли. Я откинула крышку и вспомнила, как мы с Тавифой, совсем юные, рылись в его содержимом, собираясь исполнить наш танец.

Деревянная шкатулка с украшениями нашлась под аккуратно сложенными туниками и накидками. Ее вес убедил меня в том, что она не пуста. Я посмотрела внутрь: четыре золотых браслета, два из слоновой кости, шесть серебряных. Восемь ожерелий – из янтаря, аметистов, лазурита, сердолика, изумрудов и листового золота. Семь пар жемчужных серег. Дюжина головных уборов из серебра с драгоценными каменьями. Золотые кольца. Так много. Слишком много.

Лави продаст украшения на рынке.

«Не укради». Чувство вины заставило меня остановиться. Стану ли я воровкой? Я прошлась по комнате, боясь представить, что сказал бы Иисус. Тора также предписывает возлюбить ближнего, возразила я себе, и разве не беру я драгоценности из любви к Йолте? Вряд ли мне удастся отправить тетю в Александрию без существенной мзды. Кроме того, однажды я уже украла – пластину слоновой кости у Антипы.

– Это твой прощальный подарок, мама, – сказала я.

Вернувшись на балкон, я поспешила к лестнице мимо Лави:

– Пора уходить.

Когда мы добрались до первого этажа, до нас донесся шум со стороны двери. Мы попытались улизнуть в коридор, но успели сделать лишь несколько шагов, как в дом вошел человек. Он потянулся к ножу, висящему на поясе, и спросил:

– Кто вы?

Лави заслонил меня собой. Мне показалось, что у меня в груди бьется перепуганный воробей, который хочет вырваться наружу. Я обошла Лави, надеясь, что незнакомец не заметит моего страха.

– Я Ана, племянница Харана Александрийского и дочь Матфея, при жизни исполнявшего обязанности советника Ирода Антипы. Это мой слуга, Лави. Могу я узнать, кто ты такой?

Мужчина опустил руку.

– Твой дядя прислал меня из Александрии, чтобы я избавил его от дома, который теперь по праву принадлежит Харану. Я Апион, его казначей.

Перед нами стоял молодой гигант, чертами лица более походивший на женщину: подведенные глаза, полные губы, брови правильной формы и черные вьющиеся волосы.

Из сумки, которая висела у меня через плечо, подозрительно выпирали углы. Я передвинула мешок себе за спину, улыбнулась и вежливо кивнула:

– Тогда Господь благословил меня, ведь именно тебя я и пришла увидеть. Харан отправил мне известие о том, что ты в Галилее, и я немедленно явилась сюда с позволения мужа, чтобы просить тебя об услуге. – Ложь свободно скатывалась с моих губ, словно вода с камня.

Апион неуверенно переводил взгляд с меня на Лави.

– Как вы попали в дом?

– Вход со двора был не заперт. Не думаю, что ты отказал бы мне в крыше над головой. – Я положила руку на живот, стараясь как можно дальше выпятить его. – Я беременна и почувствовала усталость.

Обман, на который я пошла, был так ужасен, что мне оставалось лишь удивляться себе.

Казначей указал рукой на диван:

– Прошу, отдохни.

Я упала на подушку и сморщила нос, учуяв запах сырости, который она источала.

– Изложи свое дело, – сказал Апион.

Я быстро собралась с мыслями. Он легко поверил в мою ложь и выглядел добрым – нужно ли его подкупать? Стоит ли забегать вперед, пока я не продала драгоценности? Я посмотрела на него. Его кудри были умащены дорогим нардовым маслом. На пальце сверкало кольцо с золотым скарабеем – Харанова печатка, без всякого сомнения.

– Могу ли я вернуться завтра? – спросила я. – Я слишком устала.

Что он мог ответить? Беременные женщины – загадочные существа. Апион кивнул:

– Приходи в шестом часу к главному входу. Задняя калитка будет закрыта.

XXIX

На следующий день мы вернулись к указанному часу. Я чувствовала уверенность. Лави продал драгоценности моей матери за шесть тысяч драхм, что равно одному таланту. Сумма получилась неожиданно большой. Серебряные монеты были такими крупными, что Лави пришлось купить для них большую кожаную сумку. Он также заплатил за комнату для меня на постоялом дворе, но сам решил провести ночь на улице. Я спала совсем немного. Мне снилось, как Иисус вернулся в Назарет на плюющемся верблюде.

Если Лави и поразило, что я украла драгоценности, он хорошо это скрыл. Не удивился слуга и после того, как я призналась, что не ношу ребенка. Он даже улыбнулся. Ухищрения, на которые он шел, чтобы шпионить во дворце для Иуды, научили его ценить хитрость.

– Я бы предложил тебе еды или вина, но их у меня нет, – сказал Апион, открывая дверь. – Равно как и времени.

Я снова села на отсыревшие подушки.

– Я не задержу тебя. Сестра Харана Йолта много лет жила со мной. Она знала твоего отца и помнит тебя еще мальчишкой. Она помогала тебе учить греческий алфавит.

Апион смотрел на меня настороженно, и я подумала, что он может знать о моей тетке много вещей, и не самых приятных. Должно быть, до него доходили слухи о том, будто она убила своего мужа. Если так, он знает, что Харан изгнал сестру сначала к терапевтам, а потом в Галилею. Я уже была не так уверена в успехе.

– Она стара, но крепка здоровьем, – продолжила я. – И мечтает оказаться на родине. Она хочет вернуться домой и служить своему брату Харану. Я пришла просить, чтобы ты взял ее с собой в Александрию.

Казначей молчал.

– Йолта будет приятным и спокойным попутчиком, – заверила я. – Она не причинит неудобств. – Эта ложь была лишней, но все же.

Он нетерпеливо глянул на дверь.

– То, о чем ты просишь, невозможно без разрешения Харана.

– Но ведь он его уже дал, – возразила я. – Я написала ему письмо с просьбой, однако оно дошло только после твоего отбытия. В ответном письме дядя выражает желание, чтобы ты сопроводил мою тетку в Александрию.

Апион все еще сомневался: времени на такую переписку почти не было.

– Покажи мне письмо Харана, и этого будет достаточно.

Я повернулась к моему спутнику, который стоял в нескольких шагах позади меня:

– Дай мне письмо дяди.

Лави уставился на меня в замешательстве.

– Ты ведь захватил его, как я приказала?

Однако уже через несколько мгновений он пришел мне на помощь:

– Письмо, конечно же. Простите, боюсь, я не взял его с собой.

Я изобразила гнев.

– Слуга подвел меня, – пожаловалась я Апиону. – Но стоит ли нарушать волю моего дяди из-за этого? Разумеется, я заплачу. Пяти сотен драхм будет достаточно?

Сразу стало понятно, что деньги казначей любит не меньше, чем я – слова. Брови удивленно взметнулись, и я увидела алчность, мелькнувшую в глазах.

– Мне нужно не меньше тысячи. И Харан об этом узнать не должен.

Я сделала вид, что обдумываю условия, а потом согласилась:

– Хорошо, будь по-твоему. Но ты должен относиться к моей тете с уважением и добротой, или я об этом узнаю и все расскажу Харану.

– Я буду обращаться с ней как с родной, – пообещал Апион.

– Когда ты собираешься возвращаться в Александрию?

– Я думал, что потребуются недели, но готов уже сейчас закончить все дела. Я уезжаю в Кесарию через пять дней, чтобы успеть на следующий корабль. – Он покосился на сумку, которую держал Лави. – Как мы поступим?

– Я вернусь рано утром через пять дней вместе с теткой. Тогда и получишь деньги, ни минутой раньше.

Он поджал губы, но кивнул.

– Значит, через пять дней.

XXX

Подходя к дому, мы с Лави учуяли запах жареного барашка.

– Иисус вернулся! – воскликнула я.

– Откуда ты знаешь?

– Принюхайся, Лави. Откормленный барашек!

Чтобы Мария купила барашка, должно было случиться нечто совершенно из ряда вон выходящее – например, возвращение сына.

– Откуда тебе знать, что пахнет не из чужого двора? – возразил Лави.

Я ускорила шаг.

– Я знаю. Просто знаю.

Добравшись до ворот, я запыхалась и раскраснелась. Йолта сидела у очага. Мария, Саломея, Юдифь и Береника хлопотали вокруг барашка на вертеле. Я подошла к тетке, опустилась на колени и обняла ее.

– Твой муж вернулся, – сказала она. – Объявился вчера вечером. Про твоего отца я ему ничего не говорила, но объяснила твое отсутствие прежде, чем Иаков успел изложить свою версию.

– Я пойду к Иисусу, – сказала я. – Где он?

– Все утро провел в мастерской. Но сначала скажи: ты убедила Апиона?

– Его убедила не я, а тысяча драхм.

– Тысяча… откуда такие богатства?

– Это долгая история, и не для посторонних ушей. Она подождет.

Женщины поздоровались со мной сквозь зубы, но когда я побежала к мастерской, меня окликнула Юдифь:

– Если бы ты подчинилась завету Иакова и осталась, то смогла бы сама поприветствовать мужа. Язык ее был подобен чуме.

– Завету? Иаков получил его на каменных скрижалях? Или Господь явил ему истину, превратившись в пылающий куст?

Юдифь фыркнула, и я заметила, как Саломея сдерживает смешок.

Иисус отложил пилу, которую только что наточил. Я не видела его больше пяти месяцев. Он выглядел незнакомцем: волосы спускались ниже плеч, кожа потемнела от ветра Иудейской пустыни, лицо посуровело. Он выглядел гораздо старше своих тридцати лет.

– Тебя не было слишком долго, – сказала я, положив руки ему на грудь: мне не терпелось прикоснуться к нему. – И ты слишком исхудал. Поэтому Мария закатывает пир?

Он поцеловал меня в лоб, ни словом не обмолвившись о красной накидке.

– Мне тебя не хватало, мой маленький гром, – вот все, что он сказал.

Мы уселись на скамью.

– Йолта говорила, ты была в Сепфорисе. Что я пропустил?

Я рассказала о неожиданном появлении Лави.

– Он принес мне весть, – пояснила я. – Мой отец умер.

– Мне жаль, Ана. Я знаю, что это такое – потерять отца.

– Наши отцы совершенно не похожи, – возразила я. – Когда все в Назарете кричали, что ты мамзер, твой отец тебя защищал. Мой же пытался сделать меня наложницей тетрарха.

– И у тебя не найдется для Матфея доброго слова?

Безграничность милосердия Иисуса поражала меня. Не знаю, смогла бы я забыть причиненное отцом зло, воспоминания о котором таскала за собой, точно оссуарий с бесценными древними костями. Иисус же говорил так, будто зло можно просто стряхнуть с себя.

– Только одно, – ответила я. – Единственное. Иногда отец нанимал мне учителей, снабжал папирусом и чернилами. Неохотно, но все же поощрял мою страсть к письму. Именно она сделала меня той, кто я есть.

Мне было давно это известно, но только когда мысль обрела форму, облеченная в слова, я осознала ее неожиданную силу. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Наконец-то я плакала по отцу. Иисус обнял меня, я зарылась лицом в его тунику и учуяла новый запах: под кожей мужа текли воды Иордана.

Я сняла накидку, распустила волосы, вытерла лицо и продолжила свой рассказ. Мне хотелось, чтобы Иисус узнал обо всем. Я поведала ему о визите в Сепфорис, о том, как снова оказалась дома, об Апионе, который согласился сопроводить Йолту в Александрию. Кое-что я опустила: кражу драгоценностей, деньги, ложь. Рассказывая о новостях, принесенных Лави из дворца, я умолчала о записке и кухонном слуге.

Но не все, однако, можно было утаить.

– Иродиада требует ареста Иоанна, – сказала я после некоторого колебания.

– Иоанна уже схватили. Солдаты Ирода Антипы пришли за ним две недели назад, когда он крестил в Еноне, что у Салима. Крестителя отвели в крепость Махерона и бросили в тюрьму. Не думаю, что Антипа его отпустит.

Я прикрыла рот рукой:

– А ученики? Их тоже возьмут под стражу? – Иисус часто напоминал мне о полевых лилиях, которые не заботятся о завтрашнем дне, поскольку Господь сам заботился о них, но мне не хотелось слышать это еще раз. – И не говори, что мне не о чем волноваться. Я боюсь за тебя.

– Ученики Иоанна разбежались, Ана. Не думаю, что нас ищут. Когда Иоанна схватили, я скрылся в Иудейской пустыне вместе с рыбаками Симоном и Андреем и еще двумя друзьями, Филиппом и Нафанаилом. Мы прятались неделю. В Назарет я шел через Самарию, чтобы миновать Енон. Я осторожен.

– А Иуда? Лави говорил, что он тоже примкнул к Иоанну. Что тебе известно о моем брате?

– Он присоединился к нам осенью. После ареста Иоанна он отправился в Тивериаду за новостями и обещал вернуться сюда при первой возможности.

– Сюда?

– Я попросил его встретиться со мной здесь. Нам надо кое-что обсудить… насчет нашего движения.

О чем это он? Последователи Иоанна в смятении. Все кончено. Иисус снова дома. Мы вернемся к прежней жизни. Я схватила его за руку, предчувствуя ужасное.

– И что же вы собираетесь обсуждать?

В дверях раздался визг, и в мастерскую ворвались трое детей – две дочери Юдифи и младший сын Береники. Иисус поднял мальчика на руки и закружил. Потом по очереди подхватил девочек. Когда последний ребенок опустился на землю, муж продолжил:

– Ана, я все тебе расскажу, но давай найдем место потише.

Он провел меня через двор, за ворота и через всю деревню в долину, благоухающую лимоном, что означало приход весны. По пути Иисус что-то напевал вполголоса.

– Куда мы идем? – спросила я.

– Зачем тебе знать наперед? – Глаза у мужа сияли. Недавняя возня с детьми наполнила его радостью.

– Если только ты не ведешь меня в поля думать о лилиях, я пойду с удовольствием.

Его смех был подобен колокольчику, и я почувствовала, что месяцы нашей разлуки остались в прошлом. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к восточным воротам Сепфориса, я поняла, что мы направляемся в пещеру, но ничего не сказала, решив не портить сюрприз: мне хотелось, чтобы наше беззаботное счастье длилось вечно.

Мы прошли через бальзамическую рощу, пропитанную густым смолистым духом, и выбрались к скале. Сердце у меня забилось чаще. Вот то самое место. Десять лет спустя.

Когда мы вошли в пещеру, я посмотрела в дальний угол, где когда-то закопала тринадцать свитков и чашу для заклинаний, и даже сейчас те сокровища были мертвы для меня, похоронены на дне кедрового сундука. Но Иисус был здесь, и я была здесь, и не было печали.

Мы присели у входа, и я попросила:

– Расскажи мне все, как и обещал.

Он посмотрел мне прямо в глаза:

– Выслушай до конца, прежде чем судить.

– Обещаю.

Я знала это наверняка: его слова изменят все.

– После того как я провел два месяца у Иоанна, однажды утром он пришел ко мне с известием: я посланец Господень, я тоже избран. Иоанн сказал, что убежден в этом. Вскоре я начал крестить и проповедовать наравне с ним. Со временем он перебрался к северу от Енона, откуда можно было легко ускользнуть от Антипы в Декаполис. Но Иоанн хотел распространить учение по всей стране, поэтому попросил меня остаться на юге и проповедовать покаяние. Ко мне примкнули несколько учеников: Симон, Андрей, Филипп, Нафанаил и Иуда. К нам приходили многие – ты и вообразить не можешь, какие собирались толпы. Люди начали говорить, что мы с Иоанном – два мессии. – Иисус глубоко вздохнул, и я почувствовала его теплое дыхание на щеке.

Я догадывалась, к чему он ведет, но сомневалась, что хочу это знать. Он привел меня туда, где все началось. Гораздо позже я поняла, что начало и конец – суть одно: как змея кусает свой хвост, так всякое начало приходит к концу, вновь становясь началом.

– Движение ширилось, – продолжал Иисус. – Теперь, когда Иоанн в тюрьме, его судьба под угрозой. Я не могу позволить нашему делу погибнуть.

– Ты хочешь возглавить движение? – спросила я. – Оно станет твоим?

– Я пойду собственным путем. Наши с Иоанном взгляды разнятся. Его задача – расчистить путь, чтобы Господь помог нам сбросить римское ярмо и установил свое правление на земле. Я тоже на это надеюсь, но моя цель – установить царство Божье в сердцах. Тысячи приходят к Иоанну, но я сам пойду к людям. Я не буду крестить их, но буду есть и пить вместе с ними. Я возвышу униженных и отверженных. Я буду проповедовать близость Господа. Я буду проповедовать любовь.

В этой пещере он впервые рассказал мне, как представляет себе царство Господне: как торжество сострадания, пир, на котором всякому рады.

– Господь действительно избрал тебя. – Я в этом не сомневалась.

Муж прижался ко мне лбом и замер. Я до сих вспоминаю тот момент, когда мы соприкасались лбами, образуя единый шатер из наших жизней. Потом Иисус поднялся с земли и прошелся по пещере. Я смотрела на него и видела клинок, летящий в цель, и это зрелище ошеломило меня. Пути назад не было.

– После свадьбы Саломеи в Кане я расскажу о себе в синагоге Назарета, а потом вместе с Иудой отправлюсь в Капернаум. Симон, Андрей, Филипп и Нафанаил ждут меня там, и я знаю, что к нам готовы присоединиться и другие: сыновья Зеведеевы, мытарь Матфей.

Я тоже встала:

– Я пойду с тобой. Куда ты, туда и я. – Я не кривила душой, но даже мои уши уловили странную обреченность, которую мне не удалось объяснить.

– Ана, ты можешь пойти со мной. У меня нет предубеждения против женщин. Я рад всем. Но будет трудно: придется скитаться по деревням, ночевать под открытым небом. У нас нет покровителей и нет денег, чтобы прокормиться и одеться. К тому же путь опасен. Мои проповеди настроят священников и фарисеев против меня. Уже слышны голоса, называющие меня новым Иоанном, подстрекающим сопротивляться Риму. Шпионы Антипы не пропустят такое мимо ушей. Тетрарх разглядит во мне мессию, бунтовщика, второго Иоанна.

– И арестует тебя. – Я была в ужасе.

Его губы тронула кривая улыбка. Момент для шуток был неподходящий, но муж почувствовал мой страх и, желая разрушить его, сказал:

– Подумай о полевых лилиях. Они не заботятся о завтрашнем дне, и все же Господь заботится о них. Он позаботится о тебе куда лучше меня.