Текст книги "Да что вы знаете о настоящих принцессах? (СИ)"

Автор книги: Светлана Романюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

Глава 2

Всю дорогу Джеймса Бакстида, лорда Палмсбери не отпускало ощущение надвигающейся катастрофы. Ни одно задание, ни одна миссия за всю его долгую дипломатическую карьеру не вызывали у него столь тяжелых предчувствий. Весь путь он пытался разобраться в причинах своего мерзкого состояния, но так и не преуспел.

В начале плавания он решил, что порученное ему дело ни при чем, и он попросту волнуется о дочери, оставленной на попечение тетки. Однако, по здравом размышлении понял, что дело не в дочери. Да, за всю ее девятнадцатилетнюю жизнь он впервые расстается с ней на такой долгий срок, однако осталась девочка не в разоренной войной Кленции, не в полудикой Лосской империи, а в родной Ритании, под присмотром любящей тетушки, которая пусть и не блещет высоким интеллектом, зато добра, заботлива и надежна.

Он, конечно, жалел, что ему так и не удалось дождаться дочери, однако все нюансы ее проживания оговорены, он не зря носился как проклятый, разрываясь между столицей и провинцией, между дворцом и Динтон-хаусом, между долгом государственным и отцовским. Все мелочи учтены, а с теми, что не учтены, Сели прекрасно справится сама, она девочка на диво самостоятельная.

В дочери гораздо больше было от него, чем от матери. Осознание этого наполняло его одновременно и гордостью, и горечью. Он по праву гордился, что его дочь может позаботиться не только о себе, но и о сотне-другой попавших под руку несчастных. Она в равной степени не терялась в гостиной за светской беседой и торгуясь на крошечном деревенском рынке, в седле на парковой дорожке и на лесной тропинке, на балу и у постели больного. Да, лорд Палмсбери гордился дочерью, однако глубоко в душе ему было горько, что она так мало взяла от матери. Огромные глаза, густая непокорная шевелюра да ещё, пожалуй, легкость с которой она заводила друзей, вот и все, чем эта деятельная энергичная девушка напоминала хрупкую, нежную Амелию. Среди ее друзей числились представители всех рас, возрастов и сословий. Нет, определенно, его девочка – это не тот человек, о котором нужно тревожиться.

Дорожные трудности тоже не были причиной тревоги, поселившейся в груди дипломата. Да собственно, и трудностей-то никаких не было. Дорога была утомительна, но не более. Из столицы в порт он успел добраться до дождей, которые так развозили весенние дороги, что зачастую всякое сообщение в Ритании прекращалось на недели. Даже море не преподнесло путешественнику никаких неприятностей. Ветер был попутным, погода ясной и корабль, поскрипывая мачтами, резво бежал к своей цели.

Значит, дело было в самой миссии. Хотя какой здесь мог быть подвох, лорд Палмсбери не видел. До недавнего времени. В Лидоне все казалось простым, обоснованным и даже необходимым.

Принцу Огэсту давно пора остепениться. Наследник престола несколько месяцев назад отпраздновал свое сорокалетие, а вел себя точно так же, как и двадцать лет назад. Пирушки, кутежи, скандалы следовали непрерывным потоком. Личный долг принца вырос до астрономических размеров, в десятки раз превышая сумму, выделенную для содержания его высочайшей персоны. Предложение короля оплатить долги в обмен на женитьбу дражайшего отпрыска казалось неплохим выходом из создавшегося положения. Палата Лордов поддержала требование короля, а так как все финансовые вопросы в Ритании всегда решались голосованием в парламенте, Огэсту пришлось смириться. В супруги ему предложили кузину Гердту Дабршвейгскую. Принц согласился.

Первой реакцией лорда Палмсбери, когда ему сообщили о выбранной кандидатуре, было удивление. Он искренне полагал, что такому гедонисту, как Огэст, больше подойдет невеста из правящего дома Кленции. Изначально территория, занимаемая этим примечательным государством, была заселена исключительно эльфами, которые всегда жили довольно замкнуто и предпочитали закрытые границы, однако со временем человек пробрался и туда. Сказать, что процесс ассимиляции шел легко, было бы грубой ложью, однако он шел, и довольно быстро. Большинству эльфов было сложно смириться с тем, что жизнь вынуждает их общаться с низшими созданиями, и не просто общаться, а уступать им, поэтому они поднялись на палубы кораблей и отбыли в неизвестном направлении в поисках земель, которые ещё не осквернила нога человека. Это эпохальное событие случилось около шестисот лет назад и в исторических хрониках упоминается не иначе как Великий Исход.

Оставшихся, впрочем, тоже было немало. Несмотря на свое довольно-таки лояльное отношение к людям, они редко снисходили до общения с простыми жителями, однако отметились практически во всех родословных верхушки аристократии и порядком наследили в генеалогическом дереве правящей династии. В настоящее время шанс отыскать в Кленции чистокровного эльфа был так же мал, как и наткнуться на чистокровного гнома в Вабрии. Все знали, что они еще существуют, все о них говорили, но мало кто их видел своими глазами.

Тем не менее эльфийская кровь диктовала свои условия. Ни в одной другой стране не рождалось такое количество поэтов, музыкантов, художников и магов, как в Кленции. И, как это ни прискорбно признавать, молодые люди и девушки Кленции, имеющие право на приставку Ри? перед своей фамилией, обладали куда более утонченными манерами и несоизмеримо более солидным запасом знаний в области искусства по сравнению с младшим поколением ританской аристократии.

Собственно, бабушка Амелии была родом из Кленции. Именно от нее Амелии, а затем и Селии достались огромные глаза, выдающие своим характерным разрезом и глубоким зеленым цветом присутствие эльфийской крови. Кроме того, Амелия обладала неплохими магическими способностями. Полный курс магии её образование, конечно, не включало, но кое-какие основы ей преподали, несмотря на то, что в высшем обществе Ритании не слишком одобрялось обучать юных леди чему-либо, кроме вышивания, ведения хозяйства, этикета и азов истории.

Лорд Палмсбери частенько задумывался, что все сложилось бы гораздо счастливее, если бы его жена знала о своем даре больше и умело им пользовалась. Но все сложилось так, как сложилось. Амелия могла зажечь светляка, согреть остывший чай, обхватив чашку ладонями, облегчить головную боль или простуду у домашних, срезанные ею цветы стояли в вазах месяцами, не увядая, а еще она волшебно пела. В ее голосе тоже была магия, она уводила слушателей в свой мир, где любили и ненавидели, где обжигала страсть и где утешала нежность, она дарила надежду и погружала в отчаяние. Тот, кто хоть раз слышал ее пение, не мог его забыть, никто не мог остаться равнодушным.

Воспоминания о том, что случилось практически пятнадцать лет назад, до сих пор причиняли ему боль. Он ожидал назначения в Кленцию, до которого было несколько месяцев, и они решили провести их в родной усадьбе. Он, Амелия и крошка Сели наслаждались покоем, чистым воздухом, голубым небом и друг другом. Было на редкость знойное лето. Амелия часами копалась в саду, колдуя над цветами, а Сели не отходила от пруда шлепая босыми ножонками по кромке воды. Лорд Палмсбери проводил время, развалившись в шезлонге, лениво перелистывая страницы любимых книг, а то и просто с улыбкой наблюдая за дочерью или женой.

Каким образом одичавший пес пробрался через ограду, так никто и не понял. Он вылетел из зарослей акации, одним резким движением разорвал горло няне и набросился на Сели. За то время, пока он убивал женщину и рвал захлебывающуюся криком девочку, зверь не издал ни звука. Помощь подоспела буквально через несколько секунд, после того как раздался первый вскрик ребенка, однако это оказалось недостаточно быстро. Няня погибла на месте.

Дальнейшее помнилось урывками. Грум пристрелил пса. Отец поднял на руки изорванное в клочья тельце дочери, маленькое сердечко которой по-прежнему продолжало биться. Кровь. Море крови. Он до сих пор не может понять, откуда ее столько взялось. Ведь в маленьком ребенке просто не может быть столько крови. Бледное лицо жены. Взмыленная шея коня. В голове ни одной связной мысли, только ощущение, что он опаздывает, непоправимо опаздывает. Ветви деревьев, мелькающих вдоль дороги. Саднящее горло, то ли сорванное криком, то ли просто забитое пылью. Доктор оказался на месте. Лорд Палмсбери не помнит, что и как объяснял врачу, возможно, что тому и не нужно было ничего объяснять. Достаточно было взглянуть на полубезумного мужчину с разводами грязи на лице и в бурой от подсыхающей крови одежде. Обратная дорога тоже не задержалась в памяти. Единственное, что он знал, это то, что они неслись как демоны, со скоростью, лежащей где-то за гранью возможного. И все равно не успели.

Какая мать позволит своему ребенку умереть на ее руках? Амелия не позволила. До этого она никогда не лечила ничего серьезнее случайно порезанного пальца, но разве это могло ее остановить? Она знала, что может спасти девочку, и она спасла её не задумываясь, отдавая свою жизнь в обмен на жизнь дочери. Когда он вошел в комнату, ведя за собой доктора, то увидел их обеих. Они лежали рядом, крепко обнявшись, обе бледные, осунувшиеся, с синими кругами вокруг закрытых глаз. От ужасных ран на малышке не осталось и следа.

Спустя две недели Сели очнулась, а жена умерла, так и не приходя в сознание. Врач делал все возможное, но ее так и не удалось спасти. То, что она смогла практически вернуть девочку с того света и продержаться после этого так долго, было чудо. По словам доктора выходило, что врачевать находящихся при смерти, отдавая свою энергию, свою жизнь пациенту, невозможно, поскольку при этом слишком велики потери и энергия целителя кончается задолго до того, как пациент начинает чувствовать себя лучше.

Что наиболее вероятный исход для такого способа лечения – это смерть обоих. Что во врачебной практике есть более тонкие методы, которые пусть не так быстро действуют, зато более безопасны для доктора и надежнее для здоровья пациента. Естественно, что Амелии эти более тонкие способы известны не были.

Лорд Палмсбери тяжело переживал потерю жены. Сели тоже скучала по маме. Еще долгие месяцы она ждала ее возвращения, готовила какие-то подарки, рисунки, старалась вести себя хорошо. Ей казалось, что если она будет послушной и доброй девочкой, то мама вернется. Она часами с тоской смотрела на дорогу, ведущую к усадьбе. Вздрагивала и замирала, широко распахнув свои глазищи и насторожив ушки, каждый раз, когда раздавался шум подъезжающего экипажа. А когда раз за разом, вопреки всем ее надеждам, это оказывался кто-то другой, а не та, возвращения которой она так ждала, ее взгляд тускнел, а плечики сутулились. Видеть все это было для отца невыносимо. В такие моменты ему казалось, что он вновь и вновь переживает расставание с Амелией. Единственное, что приносило ему хоть какое-то утешение, это то, что девочка практически ничего не помнила о самой трагедии. Она осталась такой же любопытной и бесстрашной, какой была до того. Собаки, как, впрочем, и другие животные, не внушали ей ужаса, пруд остался любимым местом для прогулок, не навевая никаких грустных воспоминаний. Все эти переживания достались на долю отца, сердце которого замирало всякий раз, когда Сели чесала за ухом пса, вот уже без малого десять лет живущего у них на конюшне, или со смехом бросала палочки и камешки в пруд, радуясь особо удачным броскам.

Когда пришло время покидать усадьбу, лорд Палмсбери расставался с этими местами, да, пожалуй, и с самой Ританией с чувством, близким к облегчению, слишком много боли пережил он здесь. Сели, наоборот, до последнего сопротивлялась отъезду. Она прятала вещи, которые должны были упаковать в дорогу, пряталась сама, пыталась притворяться больной, но в конце концов, несмотря ни на что, они отбыли в дорогу точно в назначенное время. Большую часть пути девочка просидела в карете, уставившись тяжелым, неподвижным, совсем не детским взглядом в окно на уныло проплывающий мимо пейзаж, не отличающийся разнообразием и красками. Она не поддерживала разговора, когда отец или новая, нанятая пару месяцев назад няня задавали ей вопросы, на которые не удавалось отмолчаться, отвечала на них односложно. Отец утешал себя надеждой, что все образуется, когда они приедут на новое место, но девочка находилась в таком состоянии еще не один месяц.

Жизнь в Кленции била ключом, до восхождения на престол Инсенса II оставалось три года. Значение слов террор, донос, арест в стране, конечно, знали, но использовались они по большей части только в исторических романах. Столичное общество было занято пусканием пыли в глаза друг другу, сплетнями, интригами и интрижками самого разного уровня.

Дел у лорда Палмсбери было немало, тем не менее он старался как можно больше свободного времени посвящать дочери. Сели никогда не упрекала его, когда он проводил вечера вне дома, однако она никогда и не высказывала радости, когда он оставался дома. Она оставалась такой же молчаливой и потухшей, какой была во время отъезда из Ритании.

Ей шел уже седьмой год, место няни заняла гувернантка. Малышка исправно учила уроки, но не проявляла интереса ни к одному предмету. Казалось, её вообще ничто не интересует. Отец пытался поговорить с ней, как-то расшевелить ее, но у него не хватало то ли опыта, то ли решимости. Каждый раз, начиная разговор и сталкиваясь с ее тяжелым равнодушным взглядом, он осекался и переводил разговор на такие пустяки, как погода, книги, игрушки, уроки.

Как это ни странно, вытащить девочку из раковины равнодушия помог один малоприятный инцидент.

Выдалось свободное солнечное утро, и лорд Палмсбери отправился с дочерью на прогулку в парк. Он управлял фаэтоном, коротко приветствовал раскланивающихся с ним знакомых и рассказывал о том, как провел вчерашний день и какие у него планы на день сегодняшний, а она сидела рядом, отрешенно уставившись прямо перед собой, и, возможно, даже что-то из его слов слышала. За последнее время отец уже успел привыкнуть к таким односторонним беседам.

– Дражайший кузен! – выкрикнула высокая сухопарая дама в шляпке, которая количеством цветочков, водруженных на нее, могла потягаться с центральной клумбой парка.

Дама помахала затянутой в перчатку рукой и, чтобы не оставалось дальнейших сомнений, к кому она обращает свой призыв, уточнила:

– Лорд Палмсбери!

Притормозив возле дамы, лорд Палмсбери приподнял цилиндр в знак приветствия и левую бровь в знак удивления.

– Лорд Палмсбери! Простите, что так по-свойски вас окликнула! Меня может извинить лишь внезапная радость нашей встречи! Так приятно столкнуться с родственником в этой толпе чужих людей! – фразы, выражающие радость, испытанную дамой, были произнесены резким громким голосом и абсолютно безразличным тоном.

– Да, неожиданные встречи зачастую приносят много радости, – усмехнувшись, согласился джентльмен, лихорадочно пытаясь вспомнить, где он мог видеть это лицо и слышать этот каркающий голос.

– Ваша милость, позвольте представить вам мою дочь! – тем временем продолжала дама. – Эжени, детка! Перед тобой лорд Палмсбери! Я позволила себе некоторую вольность, приписав нам родственные связи, на самом деле его покойная супруга доводилась мне кузиной.

При этих словах лорд Палмсбери с удивлением заметил молодую женщину, которая стояла всего в двух шагах от матери и изо всех сил пыталась слиться с окружающим пейзажем.

Если старшая дама внешним видом и манерами больше всего напоминала ворону, то младшая походила на воробышка. Невысокая, взъерошенная и настороженная, казалось, стоит топнуть ногой или громко кашлянуть, и она сорвется с места. Увидев обеих, он наконец-то вспомнил, где встречал эту птичью парочку. На собственной свадьбе. Дама с цветочной клумбой на голове в очередной раз несколько покривила душой, между ней и Амелией безусловно было какое-то родство, но кузинами они не считались. Дама приходилась жене то ли троюродной бабушкой, то ли четырехюродной теткой. Звали ее Карнеилла Бадауд, была она довольно неприятной особой и вдовой баронета. Близкого знакомства с ней не поддерживали, но, помня о родстве и из сочувствия к ее дочери, девушке невзрачной, но доброй и милой в общении, время от времени приглашали на особенно многолюдные приемы.

Дама была одержима идеей выгодно пристроить дочь, для чего вцеплялась в любого подходящего, на ее взгляд, кавалера, оказавшегося по глупости или по неосторожности на расстоянии вытянутой руки от неё, и пыталась всеми правдами и неправдами добиться от него приглашения на танец или другого знака внимания по отношению к своей дочери. По искреннему убеждению окружающих, у Эжени было бы гораздо больше шансов сделать приличную партию, не старайся ее матушка так ей в этом помочь. Быстро прикинув в уме, что с последней встречи прошло лет семь, а значит, девушка уже перешагнула двадцатипятилетний рубеж и теперь официально считается старой девой и синим чулком, лорд Палмсбери невольно ужаснулся, представив, насколько возросли усилия, прилагаемые мамашей к поиску достойного зятя, и от всей души посочувствовал Эжени. Он тепло улыбнулся девушке и сказал:

– Добрый день, мадемуазель. Ваша матушка решила представить нас повторно, видимо, зная мою забывчивость и не желая, чтобы я оконфузился, вынужденный переспрашивать ваше имя. Карнеилла, благодарю вас за вашу заботу и такт, но как это ни удивительно, я прекрасно помню и вас, мадам, и вашу дочь, и день, когда состоялось наше знакомство.

Произнося последнюю фразу, лорд Палмсбери имел в виду, что прекрасно помнит день своей свадьбы, когда Амелия наконец-то стала его женой. Однако, судя по мгновенно изменившемуся выражению лица мадам, она предпочла понять это злополучное высказывание иначе. Если до этого женщина напоминала ворону, то теперь стала походить на гончую, взявшую след.

– Ах! Каждой женщине приятно узнать, что встреча с ней оставила след в памяти и душе мужчины! – произнесла она голосом, который уместнее звучал бы на плацу. – Мне же это приятно вдвойне, поскольку я еще и любящая мать, и поэтому счастлива за дочь, которая сумела произвести на вас такое неизгладимое впечатление! Эжени, девочка моя, ты зря смущалась и уверяла меня, будто лорд Палмсбери не узнает нас и не будет рад продолжению знакомства с нами. Я всегда говорила тебе, что ты слишком застенчива. Да, ты не блистаешь красотой, но настоящий джентльмен оценит твою скромность, прекрасные манеры, покладистый нрав.

По мере того, как мадам произносила свою пламенную речь, лицо её дочери стремительно меняло расцветку со свекольной на белую с прозеленью и с белой на пепельно-серую. Лорд Палмсбери завороженно наблюдал за игрой красок и поэтому не сразу понял, о чем на весь парк вещает громкоголосая дама, а когда осознал, то ему резко стало не до открывшейся его взору феерии цвета.

– Лорд Палмсбери настоящий джентльмен! Возможно, он не сразу осознал, насколько ты лучше, чем все эти вертихвостки, которые только и думают, что о танцах да песенках. Однако я рада, что это все-таки произошло! Ты выделяешься на фоне этих пустышек, вечно щебечущих о тех вещах, в которых они ничего не понимают. Политика, финансы – разве это темы для обсуждения в дамском кругу? А это новомодное увлечение магией! Где это видано, чтобы леди занимались фокусами, как жалкий фигляр в цирке? Видит бог, Амелия была доброй девочкой, но воспитание у нее было сомнительное. Возможно, если бы родители не забивали её бедную головку всякими глупостями, а побольше времени уделяли развитию таких добродетелей, как скромность, уважение к мужу и покорность, то её судьба не закончилась бы столь печально. Нет, моя девочка совсем не такова. Она гораздо серьезнее, и я осмелюсь предположить, что она гораздо больше подойдет на роль супруги такого блестящего дипломата, как вы!

На этом ее речь оборвалась. То ли потому, что она осознала, что сказала лишнее, то ли потому, что высказала все, что собиралась, и хотела предоставить возможность собеседнику согласиться с ней. И глядя в ее победно сверкающие глазки, лорд Палмсбери понимал, что второй вариант выглядит правдоподобнее. Он никогда не поднимал руки на женщину, подобная мысль никогда даже мельком не посещала его голову, однако в залитом солнечным светом парке он впервые в жизни ощутил такую ярость, что лишь огромным напряжением воли ему удавалось заставить себя не двигаться с места. Желваки его вздулись, костяшки судорожно стиснутых пальцев побелели. Он разрывался между желанием от всей души макнуть миссис Бадауд лицом в фонтан или надавать оплеух этой идиотке, дабы привести ее в чувство. Оценить, как долго продолжалась возникшая в безумном монологе пауза, было затруднительно, казалось, время замерло.

Внезапно вязкую, давящую на уши тишину разорвал свист. Что-то ледяное пронеслось возле уха лорда Палмсбери и врезалось в его собеседницу. Здоровье ее не пострадало, а вот внешний вид и чувство собственного достоинства понесли значительные потери. Широкие поля ее шляпы безжизненно поникли, цветы, ранее горделиво красующиеся на тулье этого замечательного сооружения, скукожились и лежали неряшливыми кучками на земле у ног, макияж выглядел так, будто кто-то взял мокрую тряпку и повозюкал ею по лицу, причудливым образом смешивая белила, помаду и краску для ресниц и бровей.

Лорд Палмсбери обернулся и встретился взглядом с дочерью, которая выглядела такой же ошарашенной, как и он сам.

Именно в тот солнечный день, в парке, полном прогуливающихся дам и их кавалеров, маленьких детей с няньками и судачащих обо всех старушек, треснула корка равнодушия, которой окружила себя Сели, и проявился ее магический дар, унаследованный от матери. Лорд Палмсбери наскоро простился с Эжени и ее матерью, стараясь быть как можно менее вежливым с последней, и, судя по ее реакции на все последующие случайные встречи, ему это с блеском удалось.

Сказать, что именно в этот день разрешились все проблемы девочки и отношения между ней и отцом наладились, было бы безусловным преувеличением, но не подлежит сомнению тот факт, что именно это происшествие в парке стало началом их долгого пути друг к другу. В тот вечер они впервые поговорили по-настоящему, вспоминали Амелию, обсуждали утреннюю встречу, смеялись и плакали, не стыдясь и не пряча друг от друга своих чувств.

На следующий день лорд Палмсбери нанял для девочки одного из лучших преподавателей магии. И дни побежали с бешеной скоростью.

Работы внезапно стало на порядок больше, обстановка в Кленции неимоверно обострилась. Даже воздух в столице казался наэлектризованным, и чудилось, что любое резкое движение могло вызывать сноп искр. Вся знать королевства во главе с правящей верхушкой тщательно пыталась показать, что в стране нет никаких проблем, что все идет как обычно. Балы, званые вечера, светские рауты следовали непрерывной чередой, каждый последующий превосходил по размаху и блеску все предыдущие. Это было время, когда за игорным столом с легкостью терялись и приобретались целые состояния, время рискованного флирта, время, когда каждый старался прожить день как последний. Дуэли, романы, интриги – это натужное веселье продолжалось несколько лет.

Развязка была стремительной, внезапной и кровавой. На престол страны, славящейся своими поэтами, художниками, музыкантами, взошел Инсенс II, принеся с собой ненависть, террор, безумие и войну. Добившись короны путем убийств, предательства и подкупа, он всю жизнь боялся так же потерять ее, поэтому с первых же дней воцарения всеми правдами и неправдами избавлялся от претендентов на трон. За время его правления были убиты практически все, в ком была хоть капля королевской крови. Посол Ритании был отозван из Кленции до начала переворота, поэтому лорд Палмсбери успел вернуться с дочерью на родину до начала кровавых репрессий.

Воспоминания вихрем кружились в голове лорда Палмсбери. «Возможно, выбор невесты для принца Огэста обусловлен не тем, что кандидатка из Вабрии была предпочтительнее, а тем, что после почти десяти лет правления Инсенса II в Кленции просто-напросто не осталось ни одной мало-мальски подходящей по возрасту девицы королевских кровей», – грустно усмехнулся он.