Текст книги "Когда уходит земной полубог"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

ШВЕДЫ ИДУТ

Борис Петрович Шереметев в мае 1708 года пребывал в тяжёлом раздумье. Он знал, конечно, что швед стоит в Сморгони и Радошковичах, на минской дороге. Но куда Карл XII двинется далее? От коварного короля-воина можно было ждать самых неожиданных поворотов!

Борис Петрович пытался поставить себя на место неприятеля, и тогда ему виделся один путь для главной шведской армии. Ни за что он не повёл бы её через Минск на Москву, а сначала завернул бы из Сморгони на Ригу, соединился там с корпусом Левенгаупта, восстановил прямые морские коммуникации со Швецией, получил оттуда рекрутов и провиант, а затем, прикрывшись с фланга мощным шведским флотом, двинулся на Петербург и на Неве встретился бы с финляндским корпусом своего генерала Либекера. Так учили все законы европейской военной тактики и стратегии, которую Борис Петрович изучил не токмо по книгам, нон по своей тридцатилетней военной практике. Он наблюдал действия таких крупных военачальников, иноземцев на русской службе, как генералы Менезий, Патрик Гордон и Огильви. Да и самому Борису Петровичу довелось биться с переменным успехом не с одними турками и татарами, но и с самим королём Карлом XII и его лучшими генералами: Реншильдом, Левенгауптом и Шлиппенбахом. Так что военного опыта Борису Петровичу было не занимать, а что до науки, то учиться военному искусству Шереметев ездил в свой час даже к мальтийским рыцарям на остров Мальту, что в Средиземном море. В свои пятьдесят пять лет фельдмаршал имел за своими плечами и такие блестящие викторин, как Эрестфер и Гуммельсгоф, и успешные штурмы неприятельских фортеций: турецкого Кизекермана, шведских – Мариенбурга и Нотебурга, Ниеншанца и Дерпта. Была, правда, в его служебной копилке и поспешная ретирада из-под первой Нарвы, и неудача при Мурмызе. Словом, Борис Петрович был генералом не только победоносным, но и битым, и это удваивало его природную осторожность. И пока Меншиков со своей кавалерией сторожил минскую дорогу, Борис Петрович, имея три пехотные дивизии и бригаду конных гренадер, нет-нет да и оглядывался на Западную Двину, опасаясь неприятельских оборотов к Риге. Неизвестность томила его тем боле, что драгуны Меншикова за несколько месяцев, начиная с февраля, не могли достать ни одного неприятельского языка, и то, что происходило в шведском лагере, оставалось для фельдмаршала полной тайной.

– Вижу, Александр Данилович в той же безвестности пребывает, что и мы, грешные. А сегодня уже последний майский денёк. Думаю, двинется швед в поход по первой траве. Ведь для Каролуса главное, чтобы кони были сыты, о солдатиках-то он небольшую заботу имеет, – поделился Борис Петрович своими раздумьями с доверенным адъютантом Чириковым. И приказал: – Вот что, Лука Степанович, коли фон дер Гольц, что у Меншикова в переднем ряду обретается, до сих пор ни одного языка в полон не взял, бери-ка ты роту конногренадер-астраханцев и сотню казачков и отправляйся сам на минскую дорогу. Может, тебе повезёт более, нежели фельдмаршалу лейтенанту фон дер Гольцу!

Этого Гольца Борис Петрович не любил больше всех других конных генералов, набранных Меншиковым в основном из немцев, уже оттого, что тот принёс из имперской армии, где служил ранее, странный чин: фельдмаршал-лейтенант. Конечно, Гольц не был полным фельдмаршалом, как Борис Петрович, но всё же это звание как-то смущало и резало ухо – ведь после отъезда Огильви из России Шереметев оставался единственным фельдмаршалом в русской армии, и вдруг – на тебе! – явился какой-то фельдмаршал-лейтенант!

Лука Степанович на приказ фельдмаршала браво щёлкнул шпорами и уже через час, сопровождаемый командой конногренадер и казаков-донцов, запылил по минской дороге. Бравому майору (производство было недавнее), признаться, и самому надоела грязь и вонь большого армейского лагеря, а в лихом поиске всегда есть простор, в лицо дует свежий ветер, и главное, в отдельном поиске ты сам себе голова!

Возле Борисова встретили первых драгун из полков фон дер Гольца, а за Борисовом натолкнулись и на самого фельдмаршала-лейтенанта.

На пригорке, возле переправы был поставлен зачем-то, словно у подьячего в Московском приказе, большой стол, укрытый красным сукном, на котором красовалась чернильница. Вокруг стола восседал весь штаб учёного немца. Правда, сам фон дер Гольц стоял на пригорке, яко памятник, и через подзорную трубу внимательно изучал пустынную Минскую дорогу на другой стороне широко разлившейся в половодье Березины.

   – Странно, что полковник Кампбель не шлёт мне ни одного донесения! – Оторвавшись от трубы, фельдмаршал-лейтенант принялся выговаривать своему начальнику штаба, розовому и улыбчивому швабу Вейсбаху. – Ведь Кампбель со своими немцами уже неделю как стоит за Минском!

   – Да вот к нам майор Чириков пожаловал. Ныне он со своей командой поспешает как раз в Минск по поручению фельдмаршала Шереметева. Может, ему и поручим отыскать не токмо шведов, но и пропавших невских драгун! – с мнимым простодушием предложил Вейсбах. Он рассчитывал, что фельдмаршал-лейтенант непременно взорвётся, и не ошибся.

   – Зачем к нам суётся команда пехотного фельдмаршала?! Разве здесь не мой участок?

Гольц прекрасно знал, что между Шереметевым и его, Гольца, прямым начальником, светлейшим князем Меншиковым, давно пробежала чёрная кошка и что светлейший упрямо не признает первенства Бориса Петровича. Пока при армии находился царь, то оба военачальника – и фельдмаршал Шереметев, и генерал от кавалерии Меншиков – само собой беспрекословно подчинялись царской воле. Но стоило Петру отбыть в Санкт-Петербург, как единое командование тотчас распалось: и ежели пехота подчинялась Шереметеву, то кавалерия признавала только команду Меншикова. Но если об этом знал фон дер Гольц, то не менее о том знал и штабной адъютант Шереметева майор Чириков.

Посему, хотя Лука Степанович и отдал честь фельдмаршалу-лейтенанту и снял перед ним треуголку, но на громкий крик кавалерийского начальника, зачем он суётся не в своё дело и на чужой участок, он глянул с удивительным хладнокровием.

   – У меня есть прямой приказ моего фельдмаршала выступить к Минску и выяснить диспозицию неприятеля!

   – Но к Минску уже пошёл полковник Кампбель, с невскими драгунами, и я с минуты на минуту жду его с донесением! Переведите это русскому медведю! – сердито приказал фон дер Гольц Вейсбаху.

Сам фельдмаршал-лейтенант знал по-русски только несколько слов (матюгов) и общался со своими подчинёнными или через начальника штаба, или через своего секретаря-переводчика. Зато Лука Степанович за долгие годы Северной войны, когда ему приходилось мотаться и по Прибалтике, и по Речи Посполитой, и по Саксонии, выучился бегло говорить по-немецки и прекрасно понимал речь фон дер Гольца. Но он намеренно говорил со спесивым фельдмаршалом-лейтенантом только по-русски. Это давало ему большое преимущество: во-первых, он-то сам превосходно разбирался, о чём толковали немецкие генералы, а во-вторых, мог обдумать все свои ответы, пока этот толстяк Вейсбах занимался переводом!

   – Я уже знаю, что от вашего Кампбеля несколько суток нет ни одного донесения! – насмешливо ответил Чириков на упрёки немца. И с высоты своего роста (он был выше фельдмаршада-лейтенанта на целую голову) бросил небрежно: – Я тотчас выступаю со своей командой на Минск, и никто мне не волен препятствовать, потому как у меня приказ от своего фельдмаршала!

Пергаментное личико фон дер Гольца от негодования налилось желтизной.

   – Какая свинья вам сказала, что от Кампбеля неделю как нет донесений?! – заорал немец, забыв о своей учёности.

   – Да вы сами и сказали! – ответил Чириков по-немецки, заставив фельдмаршала-лейтенанта раскрыть рот от удивления.

Опомнившись, фон дер Гольц бросился к чернильнице и закричал:

   – О вашем самовольстве, майор, я напишу сейчас не только светлейшему, но и самому царю!

«Пиши, пиши!» Лука Степанович улыбнулся про себя, отдал учтивый прощальный поклон штабу и стал спускаться к переправе.

По пути его нагнал Вейсбах и, запыхавшись, сказал:

   – Увидите этого чёртова Кампбеля, майор, передайте ему, что он обещал нам взять языка. И пусть остережётся и скорей шлёт свои донесения в штаб! – И, переведя дух, добавил спокойно: – Ступайте, майор. Вы не в нашей команде, и потому мы вас не задерживаем!

Борис Петрович Шереметев явно утешился бы в своих тревогах и сомнениях, ежели бы знал, что его давнишний и удачливый противник, генерал Левенгаупт, одержавший в 1705 году над ним викторию при Мурмызе, тоже не ведает стратегических замыслов короля. Боле месяца гостил генерал в королевском лагере в Сморгони и Радошковичах, но так и не был ознакомлен с планом предстоящей кампании 1708 года.

   – Отправляйтесь к своему корпусу в Ригу, генерал, и собирайте провиант в Лифляндии, Курляндии и Литве, Когда соберёте большой обоз, я извещу вас о нашем дальнейшем движении, – холодно приказал король, прощаясь со своим генералом. Карл XII недолюбливал удачливого Левенгаупта и упорно не давал ему звание фельдмаршала, хотя тот уже третий год действовал в Прибалтике самостоятельно, в отрыве от главной армии.

   – У меня одна армия и потому один фельдмаршал – Рёншильд! – отвечал король на все представления своего начальника штаба Акселя Гилленкрока о производстве Левенгаупта за победу при Мурмызе в фельдмаршалы.

   – Я по-прежнему не знаю, куда же двинется король в предстоящей кампании! – Кипящий от гнева Левенгаупт перед отъездом зашёл в штабную палатку.

   – Увы, мой генерал! Хотел бы и я знать планы его величества! – Гилленкрок только развёл руками.

   – Как так? Генерал-квартирмейстер, начальник штаба, не знает плана новой кампании? – Левенгаупт с недоверием посмотрел на своего давнишнего друга.

   – Сказать тебе честно... – Гилленкрок подошёл к генералу, – не знаю! И не только я, но и Рёншильд, и канцлер граф Пипер – все понятия не имеем, куда поведёт нас король. Видишь ли, его величество, по-моему, ждёт прямых указаний от Всевышнего: он тут как-то намекал нам, что стоит с ним накоротке!

   – Он что? – Левенгаупт красноречиво повертел у виска пальцем.

   – Да нет, в обычной жизни король нормальный человек, но стоит коснуться его стратегии, как он тотчас умолкает и ждёт божественных озарений. Одно тебе скажу: я предлагал идти в Прибалтику на соединение с твоим корпусом, но король с порога отверг мой план.

   – Неужели мы двинемся через Минск на Москву? – удивился Левенгаупт. – Ведь на том пути у нас нет ни одной базы, а все крепости в руках неприятеля!

   – А вот этого, мой друг, никто не знает. И куда мы повернём после Минска – великая военная тайна его величества! – Гилленкрок криво усмехнулся. Конечно, начштаба был недоволен, что король как командующий не делится с ним своими замыслами.

   – У тебя, Аксель, здесь не штаб, а сумасшедший дом! – напрямик отрубил Левенгаупт своему другу на прощание и ускакал в Ригу.

А через день король вышел из палатки, посмотрел на солнечное июньское небо, на зелёную, густо поднявшуюся траву и приказал Гилленкроку трубить поход. Отдохнувшая за зиму и весну шведская армия по первой траве двинулась на Минск.

И только здесь его величество соизволил кратко поделиться с начальником штаба своими планами.

   – Куда идёт эта дорога, Аксель? – спросил он Гилленкрока самым дружелюбным образом.

   – На Минск, ваше величество! – сухо ответствовал начштаба.

   – А далее? – Король лукаво посмотрел на ехавшего с ним стремя в стремя генерал-квартирмейстера.

   – Далее на Москву, ваше величество!

   – Вот мы и пойдём по этой прямой дороге, мой Гилленкрок! – Лицо короля словно озарилось.

   – А русские? – вырвалось у Гилленкрока.

   – Что «русские»?! – рассмеялся Карл. – Они побегут перед нами, как бегут сейчас драгуны Меншикова. – Плетью он показал на уходивший по косогору в сторону Минска разъезд невских драгун, преследуемых рейтарами Рёншильда. – К большой победе ведут самые прямые дороги, мой Гилленкрок! Я это понял, когда вошёл в Саксонию и сразу отобрал у кузена Августа его польскую корону. Точно так же я подберу в Москве царскую корону, которая свалится с головы Петра.

   – Но Прибалтика, ваше величество... – пробовал было возразить Гилленкрок.

   – В Москве я отберу у царя не только корону, но и Петербург, и верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург. Так что вперёд, только вперёд! – Король огрел лошадь плетью и понёсся во главе своих драбантов преследовать русских драгун.

«А может, король прав и к победе ведут самые прямые дороги?» Гилленкрок повернул лошадь и направился с огромному обозу с трёхмесячным запасом провианта, что на многие мили растянулся за шведской армией. Этот обоз, по мнению короля, и был подвижной базой шведов. Другой такой обоз должен был привести Левенгаупт.

Роман со своим эскадроном с трудом уходил от шведских рейтар. Кони у шведов добрые – наелись вдоволь овса, отдохнули за длительную стоянку. У его же драгун лошади притомились за долгий поход, и было ясно, что ещё до Минска рейтары догонят русских и пойдёт рубка в преследовании.

– Где же этот чёртов Кампбель! – проклинал Роман нового полковника немцев. К несчастию для полка, старину Ренцеля произвели в бригадиры и перевели командовать бригадой, а новый полковник, немец Кампбель, по-русски не говорил ни слова и обращался к офицерам и солдатам только через толмача. Правда, к Роману Кампбель благоволил уже за то, что тот умел бегло говорить по-немецки – выучил за три года службы у короля Августа. Собственно, он и в разведку отправил именно Романа, потому как отличал его от других эскадронных. Притом полковник обещал оказать своей разведке скорый сикурс, и вот сейчас шведы летят за спиной, – а где Же Кампбель?

Роман не знал, конечно, что, отправив разведку по дороге на Сморгонь, полковник занялся в Минске самым полезным для наёмного ландскнехта делом: засадил в Подвалы богатейших минских купцов и вымогал у них нотные суммы денег. Это было вековым правом наёмников, и, Кампбель не находил в этих вымогательствах ничего зазорного. «На войне как на войне!» – говаривали ещё маршалы великого Людовика. Словом, сикурса от Кампбеля не было, а Роман уже собирался завернуть свой эскадрон навстречу рейтарам (лучше погибнуть в открытой сече, чем быть зарубленным в бегстве), когда из городского предместья Минска вылетела конная команда.

«Наши! Конногренадеры! Эти-то тут как оказались?» – мелькнуло у Романа, но обдумывать было некогда. Он велел трубачу трубить сбор и строить эскадрон к бою.

Конногренадеры-астраханцы, развернувшись по приказу Чирикова в три линии, встретили меж тем шведов дружными залпами, а когда те стали заворачивать коней, бросились на них в палаши и смяли рейтар. С одного фланга в тыл к шведам заходили казаки-донцы, с другого – перестроенные Романом драгуны. И теперь уже шведы бросились наутёк. Одноглазый Пров догнал прикрывавшего отход своих кирасир шведского ротмистра, уклонился от пистолетной пули, а затем так огрел рейтара плашмя палашом, что швед кулём свалился с лошади. Так был взят наконец столь нужный русскому штабу язык.

Лука Степанович тем временем, преследуя шведов, со своими астраханцами взлетел на высокий холм и ахнул, потрясённый раскрывшейся картиной. Отсюда как на ладони была видна бескрайняя долина и марширующее по ней огромное войско, растянувшееся до горизонта. Видно было, как от его авангарда поспешали на выручку рейтар королевские драбанты.

   – Гляньте, там сам король! – Подскакавший Роман показал плёткой на мчавшегося впереди драбантов всадника с непокрытой головой.

   – Ба, да и ты здесь, старый знакомец! – Лука Степанович так хлопнул Романа по плечу, что тот сразу вспомнил прошлогоднюю встречу во Львове.

   – А откуда ты шведского Каролуса-то видел? – допытывался тем временем Чириков. – Ты что, с ним вместе водку пил, коли в лицо знаешь?

   – Супротив его войска пулькам не кланялся – и под Варшавой, и в Саксонии. А под Ильменау я со своими драгунами сего горячего короля чуть в полон не взял! – не удержался и похвастал Роман.

   – А что, может, сейчас фортуна к нам лицом обернётся и возьмём мы с тобой короля в полон?! – В глазах Луки Степановича загорелся хищный охотничий огонёк.

Но в это время подскакавший вахмистр закричал отчаянным голосом:

   – Господин майор, швед в тыл зашёл, его рейтары уже в Минск вступили!

И действительно, пока Чириков разыгрывал свою баталию, генерал Шпарр лесом обошёл город с севера и ворвался в Минск с четырьмя полками рейтар. Обрушившись на рассеянных по городу драгун Кампбеля, шведы легко выбили их из города и теперь заходили в тыл конногренадерам.

   – Жаль, упустим и на сей раз королька! Ничего не поделаешь, поручик, нам сейчас самим дай Бог живым ноги унести! – И Чириков повёл свою команду на юг. Потому и к Березине он вышел уже не у Борисова, а южнее, у Берёзы Сапежинской. Моста здесь не имелось, но поселяне-белорусы показали брод, через который и переправилась команда Чирикова.

* * *

   – Этот дурак фон дер Гольц недаром был изгнан из прусской службы! Разведка доносит, что он всё ещё поджидает меня у Борисова! – скупо улыбнулся король Гилленкроку.

Тому ничего не оставалось, как признать, что план его величества оказался превосходен: пока Шпарр своей ложной демонстрацией приковал всё внимание генералов Меншикова к Борисову, шведская главная армия спустилась на тридцать вёрст вниз по реке и форсировала Березину у Берёзы Сапежинской. У русских здесь никого, кроме небольшой команды, и не оказалось.

От захваченных пленных король и его начштаба уже знали, что русским отрядом командует здесь майор Чириков, тот самый, что гнал шведских рейтар под Минском.

   – А ну, задайте этому наглецу майоришке! – приказал король, и тяжёлые шведские пушки принялись обстреливать противный берег.

Однако конногренадеры, драгуны и казаки Чирикова, засевшие в прибрежных кустах, выдержали обстрел, и когда первые лодки и плоты со шведской пехотой двинулись через реку, над кустами поднялись белые дымки и затрещали ружейные выстрелы. Когда всё же рота ниландцев достигла песчаной отмели, Лука Степанович атаковал их со своим резервом в конном строю и опрокинул шведов в реку.

   – Какой-то Чириков преграждает мне путь! – бушевал король. – Гилленкрок, выдвиньте против них все орудия!

Теперь уже десять шведских батарей вели огонь по русскому отряду, а на берегу фрунтом разворачивалось несколько полков шведов.

Чириков слал к фон дер Гольцу гонца за гонцом с просьбой о скором сикурсе, написал и самому светлейшему, что здесь, у Берёзы, реку переходит вся шведская армия, но никакой помощи так и не дождался. Вечером, когда уже сотни лодок, плотов и понтонов, набитых шведскими солдатами, двинулись через реку, Лука Степанович приказал своей команде отступать.

К немалому удивлению Романа, Чириков при том был весел и беспечен, хотя потери были изрядные.

   – Что, поручик, сражаться – это тебе, чай, не пиво пить! – лукаво подмигнул он Роману. – А что радуюсь я, так по делу. На целые сутки, почитай, задержали мы неприятеля! А ныне, когда по белыничской дороге засеки устроим, глядишь, и на неделю шведа задержим. За то время, надеюсь, наши господа генералы великий консилиум соберут и всю армию к баталии изготовят!

Лука Степанович оказался провидцем: шведы три дня провозились на переправе через Березину, и когда двинулись по белыничской дороге, то встретились с засекали, устроенными командой Чирикова.

   – С кем я воюю, с каким-то Чириковым! – Король с раздражением наблюдал, как его драбанты, цвет шведской армии (в королевском конвое служили одни офицеры), словно работники на лесопильне, растаскивают тяжёлые деревья, поваленные поперёк дороги. Шведы, привыкшие за день проходить по тридцать – сорок вёрст, двигались из-за засек черепашьим шагом, делая шесть – восемь вёрст за день. И если в Минске они были уже седьмого июня, то следующую после Березины реку Друть они перешли только через три недели. И на этой переправе путь им преграждала одна команда Чирикова, солдаты и офицеры которой за эти дни превратились в заправских лесорубов.

– Вот что, поручик, отправляйся-ка немедля к своему, фон дер Гольцу или к самому светлейшему и доложи им, что шведы уже через Друть переправу имеют. И удержать я их один более не в силах. Куда же, чёрт возьми, девались четыре дивизии нашей доблестной конницы?! Потерялись они, что ли, яко иголка в сене?! не без злости спросил Чириков драгуна, но, понимая, что вины младшего офицера в том нет, только рукой махнул. Через час Роман с конвоем драгун уже запылил по могилёвской дороге. К вечеру он разыскал в замке-резиденции знатного польского пана, князя Радзивилла, штаб самого светлейшего.

Александр Данилович пребывал в самом тяжёлом расположении духа, когда ему доложили о прибытии офицера из команды Чирикова.

Сегодня утром он получил письмо от государя из Санкт-Петербурга, где разгневанный Пётр вопрошал: «Отчего знатную переправу на Березине неприятелю без баталии уступили?» И от этого жестокого вопроса больно ныла спина, памятуя о царской дубинке.

В самом же замке собирался сейчас великий консилиум, на коий прибыли уже царские министры – Головкин и Шафиров и фельдмаршал Шереметев со всем своим штабом. Видеть фельдмаршала светлейший не хотел наособицу, помня последние коварные его вопросы: каким образом неприятель через Березину столь легко прошёл и отчего один пехотный майор с малою своею партиек) всё войско неприятельское должен держать, пока спят господа кавалерийские генералы?

И самое обидное, что фельдмаршал был прав и все нанятые за великие деньги кавалерийские генералы-немцы: и Гольц, и Пфлуг, и Инфланд, и Генскин, и принц Дармштадтский сначала потеряли шведов, сгрудившихся в кучу у Борисова, а затем уже не могли их перехватить и пугливо бросились прямо к днепровским переправам. Но от правоты фельдмаршала Александру Даниловичу было не легче, и особливо обидно, что на пути шведов оказались не его драгуны, а команда шереметевского адъютанта. Бравого майора Чирикова светлейший клял сейчас не меньше, чем шведского короля. Однако прибывшего офицера Меншиков велел вести прямо к себе, дабы не перехватили царские министры и фельдмаршал.

Дотоле Роман видел светлейшего только однажды, когда тот велел ему сопровождать царевича в Смоленск и Новгород. Он думал, что Меншиков не узнает его, но у «Александра Даниловича была крепкая память на нужных людей.

   – Здорово, Корнев! – сразу признал он драгуна. – Ты-то как к этому свистоплясу Чирикову под команду попал?

Роман честно сказал, что Чириков выручил его драчун под Минском, и потому как они оказались отрезаны От своего полка, то пришлось стать под команду Луки Степановича как старшего командира.

   – Ты вот что, это забудь! – неожиданно для Романа мелким бесом засуетился светлейший. – Коли спросят, отвечай, что я сам приказал тебе с Чириковым к Берёзе Сапежинской идти. Понял? – Он строго воззрился на офицерика.

   – Понял! – преданно округлил глаза Роман, хотя, по правде говоря, ничего не понял. А Меншиков довольно потирал руки после ухода офицера. Теперь он мог сказать, что и его драгуны бились в рядах команды Чирикова.

Тем же вечером на большой консилии господ министров и генералов фельдмаршал Шереметев важно спросил светлейшего:

   – Ведаешь ли ты, Александр Данилович, что шведы после Березины и другим знатным пасом, через реку Друть, овладели? Чириков мне о том доносит...

   – Да что чирикает твой Чириков! – взорвался вдруг Александр Данилович огненной петардой. – Ко мне только мой офицер прискакал, поручик Корнев, и о том же Донёс. Его драгуны, господин фельдмаршал, всё время твоему Чирикову подмогу оказывали! Хотите, я его на совет позову? – И светлейший махнул рукой своему адъютанту.

Так впервые в жизни Роман оказался на совете столь знатных господ. Он поведал генералам, как бились они на Березине, делали затем засеки на белыничской дороге, удерживали переправу на Друти.

   – Чаю, на добрых три недели Лука Степанович задержал шведа! – закончил он свой рассказ.

   – Не Чириков задержал шведов, а Корнев с Чириковым! – резко вмешался здесь Александр Данилович. И, обращаясь к членам совета, улыбнулся: – Конечно, Корнев ещё молод, но офицер отважный, прошёл через Польшу и Саксонию, да и на Берёзе добро сотворил. Думаю, достоин быть ротмистром!

От этой нежданной похвалы светлейшего Роман даже покраснел – он-то думал, что его ждёт жестокий разнос за отрыв от полка.

   – Ежели ты, Александр Данилович, фитюльку-поручика в ротмистры производишь, то я своего Луку Степановича попрошу государя через чин представить прямо в полковники! Его заслуга в том, что задержал он шведа на три недели и нам на обороты неприятельские очи открыл! – шумно вздохнул грудью дородный и представительный военный, в коем Роман узнал фельдмаршала Шереметева.

   – Полно вам, господа, ссориться! – сердито вмешался в начавшуюся было перебранку подканцлер Головкин, – Швед-то ныне прямо к днепровским переправам идёт. И где мы его остановим?

   – За речкою Бабич, у сельца Головчино! – сердито показал на карте фельдмаршал. – После того, как учёные немцы Александра Даниловича проморгали все знатные переправы на Березине и Друти, перед Днепром единая речонка и осталась – Бабич!

Меншиков кивком согласился с фельдмаршалом. Да и что можно было возразить, коли до Днепра и впрямь не осталось боле ни одной крепкой позиции. И генеральский консилиум порешил задержать шведа на переправе у Головчина.

Меншиков после совета подошёл к Роману с великой лаской, полуобнял, сказал по-отечески:

   – Побольше бы мне таких драгунов, как ты, Корнев! Поздравляю тебя с ротмистром! Сегодня же отпишу о тебе государю!

Так Роман увидел, что получать чины можно не только за подвиги в баталиях. Главное – оказаться в нужном месте в нужный момент, или, как любил говаривать сам светлейший, «улучить час и поймать фортуну за хвост». Впрочем, самому Роману как честному солдату присказка светлейшего не очень понравилась. Он-то знал истинную цену солдатского пота и крови. И на таких честных офицерах, как Роман и майор Чириков, и держалась петровская армия. Без них не было бы славных викторий под Лесной и Полтавой.