Текст книги "Когда уходит земной полубог"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

СИСТЕМА СТЭНГОПА

В один из промозглых декабрьских дней 1718 года, когда ледяной туман опускается на Лондон, к особняку главы британского Форин оффис Стэнгопа подкатил тёмный неприметный экипаж, из которого, проклиная непогоду, выскочил кутающийся в потёртый плащ малозаметный человечек с серым и невыразительным личиком. Мышкой он скользнул в прихожую, своё имя величественному швейцару сообщил отчего-то шёпотом. Швейцар передал имя незнакомца не менее величественному мажордому, который, высокомерно осмотрев съёжившегося от холода человечка в забрызганном грязью дорожном плаще, весьма неохотно сообщил это имя секретарю Стэнгопа, безмятежно чистящему пилочкой ноготки на руках – мода, введённая недавно при дворе регента Франции, с коим ныне у Англии была великая дружба и союз.

«А давно ли во время войны за испанское наследство вражда доходила до того, что французы построили в Версале туалет, похожий на английский королевский замок Виндзор, а в ответ в Лондоне соорудили Бедлэм, похожий на дворец Тюильри, и разместили там сумасшедший дом?» – лениво размышлял секретарь, любуясь своими наманикюренными ноготками. И всё же он поднялся и прошёл в кабинет министра доложить о прибывшем.

В кабинете в креслах у камина сидели двое: сам хозяин, ставший новым руководителем британской внешней политики, знаменитый Стэнгоп, и его гость – высоченный рыжеватый молодой человек, тоже восходящая звезда на английском дипломатическом горизонте, лорд Картерет.

Собеседники как истые виги потягивали добрый портвейн, который почитался почему-то национальным напитком, хотя доставлялся из Португалии (ненавистные тори пили шампанское), и Стэнгоп разворачивал перед молодым дипломатом всю сложную мозаику своей внешней политики, получившей в политических кругах Европы наименование «система Стэнгопа».

   – После победы над великим Людовиком мы добились своего, дорогой Картерет. Англия утвердила себя владычицей морей! Казалось бы, чего больше?

Стэнгоп вопрошал многозначительно, но Картерет и в самом деле не мог понять – чего же больше? Ведь осуществилось то, к чему Англия стремилась со времён сокрушения великой испанской армады, – на всех морях и океанах господствовал британский флот и реял «Юнион Джек» – королевский флаг, а за флагом, как известно, идёт и торговля.

Стэнгоп посматривал на своего молодого собеседника не без лукавства, но наконец снизошёл и ответил на свой же вопрос:

   – А дале, мой дорогой друг, мы должны сказать себе, какое море для нас сейчас главное...

   – Конечно же, Северное, – вырвалось у Картерета.

   – Вы ещё скажите Ирландское! Да в омывающих Англию морях мы утвердились ещё со времён Кромвеля, когда разбили голландцев и обратили их в конце концов в наших послушных помощников! Нет, Картерет, для нас сейчас одно море имеет первенствующее значение... – Стэнгоп лениво взял кочергу и слегка поворошил тлеющие угольки, чтобы огонь в камине снова разгорелся: – Вопрос – какое?

   – Наверное, Средиземное?! Там после последней войны мы получили Гибралтар, но сейчас им хочет снова завладеть испанский кабинет Альберони... – напряжённо размышлял Картерет.

   – Э... с Альберони считайте, мой друг, уже покончено. Мы настроили против него целый квартет великих держав, заполучив к себе в союзники Австрию, Голландию и даже Францию. Кстати, признайте, не даром я плачу хорошую пенсию монсеньору Дюбуа? – Лёгкая улыбка пробежала по лицу Стэнгопа.

   – Так какое же море волнует вас, сэр? – Картерет даже отставил бокал с портвейном; пытаясь упредить мысли своего министра. – Уж не Карибское ли?

   – Ну зачем же так? Разве, захватив Ямайку, Сент-Винсент и Багамы, мы не полные хозяева на Карибах и на подступах к ним? Нет, Картерет, надобно оглянуться на восток и признать, что, пока мы воевали на западе, там поднялась новая морская держава.

   – Россия?! – По вспыхнувшему блеску в глазах хозяина Картерет наконец понял, что попал в цель. – Ну конечно же Россия! – открыто обрадовался своей догадке молодой дипломат и начал развивать эту мысль: – Говорят, царь Пётр едва ли не каждую неделю спускает на воду новый военный корабль и его флот после Гангута стал настоящим хозяином на Балтике. Он стал слишком силён, этот северный колосс!

   – Недаром столь высокого мнения; дорогой Картерет, были о вашей сообразительности профессора из Оксфорда. Вы и в самом деле толковый ученик, очень толковый! – поощрительно улыбнулся Стэнгоп.

И в эту минуту в кабинет неслышно скользнул давнишний самодовольный секретарь и согнулся в самом почтительном поклоне.

   – В приёмной сидит какой-то Джефрис, уверяет, что приплыл из Стокгольма, сэр!

   – Этот молодец очень кстати, Картерет. Пора вам узнать нечто и об изнанке нашей высокой политики! – И Стэнгоп обратился к секретарю: – Немедля зови нашего героя!

И пока секретарь «летал» за Джефрисом, министр успел сообщить своему подопечному «деяния* незнакомца.

   – За нашим Джефрисом много незаметных, но славных дел, Картерет. Он сопровождал, к примеру, сэра Черчилля Мальборо в тысяча семьсот седьмом году в Саксонию на встречу с королём Карлом Двенадцатым. И повёл дело так ловко, что вошёл в полное доверие графа Пипера, первого королевского министра. И убедил графа, что шведам лучше идти не на Вену, куда их манили французы, а на Москву. Ну а кто убедил графа Пипера, тот убедил и его короля. Так что поворот шведской армии на восток, в сущности, подготовил наш милейший Джефрис.

   – Позвольте, но как он приобрёл такое влияние на графа? Хотя... – Картерет догадливо улыбнулся и щёлкнул пальцами.

   – Совершенно верно, мой друг! – усмехнулся Стэнгоп. – Полновесные гинеи всегда хорошо блестят, а наш Джефрис был тогда неограничен в расходах. Впрочем, в его ненависти к московитам есть своего рода постоянство – тут он человек идеи... – Стэнгоп покачал головой, обтянутой модным коротким паричком, как бы сомневаясь, а достойно ли быть человеком идеи? Но потом вспомнил, что он и сам человек идеи, и продолжал с воодушевлением: – Представьте, лорд, никто не заставлял милейшего Джефриса идти вместе с королём Карлом в Россию, но он сам выпросил у герцога Мальборо пост нашего дипломатического агента при королевской военной квартире, так он ненавидел русских.

   – И дошёл с Карлом XII до Полтавы... – рассмеялся Картерет.

   – Более того – угодил к русским в плен! – Министр тоже позволил себе улыбнуться.

   – Ну а затем?

   – Затем наш посол в Москве, сэр Чарльз Витворт, добился освобождения Джефриса, ссылаясь на Гуго Гроция и международное право. Представьте себе, царь Пётр, оказывается, читал труды Гроция о войне и мире!

Стэнгоп остался доволен произведённым на собеседника эффектом и продолжал со своей всегдашней ухмылкой:

   – Ну а дале я отправил нашего героя в Швецию. И похоже, там он проявил себя с обычным блеском. Впрочем, он сам нам сейчас всё поведает!

Высокие двери распахнулись, и секретарь пропустил Джефриса. Свой плащ тот оставил швейцару и явился перед министром в протёртом на локтях дешёвом кафтане и стоптанных грязных башмаках. В таком виде Джефрис выглядел не блестящим дипломатическим агентом, а полунищим торговцем-лоточником. В довершение ко всему от него разило джином и селёдкой, Но, к удивлению Картерета, министра это, кажется, совсем не смутило.

   – Присаживайтесь за наш стол, милейший, и отведайте этого чудесного бальзама. Вы, должно быть, продрогли?

По знаку Стэнгопа секретарь подвинул Джефрису кресло, налил бокал подогретого портвейна и неслышно удалился.

– Признаться, ваша милость, с дороги я чертовски продрог, да и качало в Северном море изрядно, потому не откажусь пропустить глоточек-другой! – Джефрис говорил с резким акцентом лондонского простонародья. Бокал он тоже осушил по-простому – одним махом.

   – Какие новости в Стокгольме, милейший? – В голосе Стэнгопа звучало явное нетерпение.

Но Джефрис, прежде чем ответить, протянул руку к бутылке, плеснул себе ещё вина в бокал, сделал добрый глоток и выразительно покосился на молодого лорда.

   – У меня нет секретов от этого джентльмена. Лорд Картерет скоро будет нашим новым послом в Швеции! – разъяснил министр.

«А я и сам не знал!» – удивился Картерет, но благоразумно промолчал, решив, что Порой молчание дороже золота.

   – Что ж, милорды! – К немалому удивлению лорда, незнакомец стал вдруг обращаться с ними запанибрата. – Король Карл XII сыграл в ящик под безвестной норвежской крепостцой Фридрихсгаль!

   – Конечно же пал в бою? – вырвалось у Картерета.

   – Можно и так сказать, только боя там не было. А вот шальная пуля нашлась! – уклончиво и не без насмешки над лордом-молокососом заметил Джефрис.

   – Бедный король-рыцарь! – поднял свой бокал министр. – Вечная ему память!

Когда помянули короля, Стэнгоп сказал уже серьёзно:

   – Расскажите, как это случилось, Джефрис. И запомните ещё раз: от лорда Картерета у меня нет секретов.

   – Извольте, ваша милость! – Джефрис пожал плечами, как бы удивляясь доверчивости министра. – Всем известно, что король Карл обожал музыку пуль и любил высовываться из апрошей! Тут-то его и настигла пуля, так что король свалился с бруствера прямо в траншею!

   – И всё? – переспросил министр.

   – Конечно, не без последствий, сэр! Шведская армия, как мы и ожидали, тотчас объявила новым главнокомандующим мужа младшей сестры короля Ульрики-Элеоноры гессенского принца Фридриха. А где армия, там и власть! Ульрика-Элеонора провозглашена ныне королевой Швеции, а муж стал её соправителем. В беседе со мной принц обещал, что переменит всю шведскую политику в отношении Англии. И в подтверждение слов принца ещё одна добрая новость: барон Герц арестован и отдан под суд. В Стокгольме последняя судомойка знает, что одноглазого голштинца ждёт топор палача! Думаю, пока я добирался до Англии, казнь уже и свершилась, сэр. Правильно говорят: сколько бы верёвочке ни виться... – Джефрис выразительно провёл рукой по шее.

   – Ну а эта затея царя Петра – мирный конгресс на Аландах? Летит к чёрту? – поинтересовался Стэнгоп.

   – Скорее всего! – пожал плечами Джефрис. – Правда, Ульрика-Элеонора побоялась сразу прервать переговоры – ведь народ в Швеции так жаждет мира!

   – И всё же, мой друг, нам важно, чтобы шведы продолжали воевать с царём Петром, пока мы подберём им союзников – натравим на Россию императора, Польшу, турок! Чем дольше будет длиться эта война, тем прочнее будут наши позиции на Балтике! – хладнокровно разъяснял свою балтийскую политику Стэнгоп.

Картерет застенчиво покраснел и вдруг тоже предложил:

   – А может, милорд, послать по весне на Аланды быстрый фрегат и захватить всех полномочных министров на конгрессе – и русских, и шведских?!

   – Смело, мой друг! Вот что значит молодость – она и в дипломатии сметает все препоны! – одобрил министр. И, обращаясь к Джефрису, спросил: – Что скажешь на это, старина?

Но Джефрис, к удивлению Стэнгопа, лихую затею лорда не поддержал. И любезно разъяснил дипломатам:

   – Новая королева и её муженёк сидят ещё на троне очень шатко. Первый же крепкий противный ветер их сдуть может. А меж тем на трон ещё один претендент есть. И самый законный – молодой герцог голштинский, Карл Фридрих, сынок старшей сестры Карла XII, и, выходит, его прямой племянник. У него немало сторонников и в риксдаге. Так что, милорд, – Джефрис обращался теперь прямо к Картерету, – можно, конечно, совершить тайный набег на Аланды и сорвать конгресс, но, боюсь, не вышло бы по русской поговорке: как аукнется, так и откликнется! На мой взгляд, лучше действовать тихой сапой, глянь, конгресс и расстроится окончательно! – Джефрис раздвинул в улыбке лягушачий рот и добавил: – Особенно когда на Балтике появится британская эскадра!

   – А как на неё взглянет царь Пётр? – спросил Картерет. – Не дойдёт ли дело до войны?

   – А вот за этим будет следить старина Джефрис, недаром он так сведущ в русских поговорках; Я досылаю вас резидентом в Петербург, Джефрис. И помните; мы должны там балансировать на острие ножа – ни мира, ни войны! За тем и наблюдайте в России! – приказал министр.

   – Но, милорд, ведь я был в России в плену и меня там слишком хорошо знают! – пробовал было возражать Джефрис.

   – Зато вы знаете русский язык! – Стэнгоп недаром слыл государственным мужем одной идеи Если ему что приходило в голову, его уже было невозможно остановить. – Отдохните в Лондоне недельку-другую, старина, – и в Петербург!

   – Миссия будет тайной, милорд? – уныло осведомился Джефрис, которому никак не улыбалось спешить на русские морозы.

   – Зачем же тайной, ведь у нас с Россией ещё нет войны! Явитесь к русскому двору открыто – и наблюдайте, слушайте, следите! И обо всём сразу доносите мне!

Когда Джефрис вышел, министр довольно рассмеялся и спросил Картерета:

   – Каков молодец?

   – Да уж, отпетый! – сорвалось у лорда.

   – Такие мне и нужны! – серьёзно ответствовал Стэнгоп и принялся объяснять Картерету его задачу в Стокгольме. – Склоняйте шведов к скорому миру с Ганновером, Пруссией и Данией. Пусть Швеция пожертвует Померанией, Штеттином, Бременом и Верденом. Зато британский флот будет охранять её берега и вернёт шведам не только Финляндию, но Эстляндию и Лифляндию. И, главное, не жалейте денег на подкуп, Картерет! Помните, мало кто может устоять в нищей Швеции перед блеском нашего золота. А я верю в вас, милорд! – С тем напутствием Картерет и удалился от министра, а через несколько дней он был и впрямь назначен королём Георгом послом в Швецию.

В КРОНШТАДТЕ

В конце мая 1719 года Никита писал новый портрет государя. Пётр позировал ему на сей раз в доме коменданта на Котлин-острове. С подзорной башни, где для царя был устроен кабинет, хорошо были видны все морские подступы к острову и кронштадтская гавань, заполонённая десятками галер, скампавей и баркасов. Лилейная эскадра уже ушла в Ревель, и только два требующих починки стопушечных корабля высились меж лёгкими скампавеями, как великаны средь карликов.

Галерный флот тоже собирался в поход, и даже сюда, на верхи, долетал тысячный гомон людских голосов, скрежет подъёмных блоков, стук топоров.

Пётр сидел за столом и только изредка отрывался от бумаг, с удовольствием ловя солёный морской воздух, густо перемешанный с запахом смолы и свежих плотницких стружек. В Кронштадте был его второй дом, и здесь, на море, он чувствовал себя деятельнее всего.

Никите царь на сей раз не позировал, как неподвижная статуя, а просто дозволил созерцать себя за работой, своим привычным и нужным делом. С одной стороны, для художника заключалось в том известное неудобство, поскольку подвижное лицо Петра всё время менялось, а с другой стороны, он впервые видел царя не на Корабельной верфи или перед строем солдат, а сидящим в круглых голландских очках и с пером за обычным письменным столом. Хотя, ежели подумать, в этом не было ничего удивительного – так или иначе через руки царя проходило множество деловых бумаг великого государства и на всё требовалась царская резолюция.

Ныне Пётр получил письмо от своего последнего союзника, прусского короля Фридриха-Вильгельма, который предупреждал, что стараниями английского министра Стэнгопа супротив России составляется мощная коалиция. Впрочем, Петру и самому было ведомо, что ещё в январе английский король Георг I, император Карл VI и вдругорядь предавший его союзничек, король польский Август, заключили меж собой некий сговор супротив России.

Новоявленные конфиденты сразу потребовали, чтобы Пётр не только вывел войска из Мекленбурга и Польши (что он, кстати, ещё до этого сделал), но и принял мир на подневольных условиях, возвратив Швеции, кроме Финляндии, ещё и Эстляндию с Ревелем, Лифляндию с Ригой и Выборг с дистриктом. За земли же отчич и дедич, Ингрию и Карелию, потребно было уплатить Фведам знатный выкуп. Крепко надеясь на новоявленных конфидентов и ожидая британскую эскадру, кабинет королевы Ульрики-Элеоноры завёл переговоры на Адандах в тупик. «Что ж, придётся снова поступать со шведом по-неприятельски!» – вздохнул Пётр. И кратко отписал прусскому королю: «Никакого другого пути, кроме твёрдости, ныне я не вижу, через который бы мы почётный мир со Швецией получить могли!» Затем подумал, вспомнил об угрозе появления на Балтике английского флота и добавил не без раздражения на явную трусоватость своего прусского союзника: «Ежели б я инако поступал и при многих зело опасных случаях одними угрозами дал себя устрашить, то я б того не достиг, что ныне чрез Божию помощь явно имею».

Никита успел отметить все эти перемены: и задумчивость Петра, и его решимость, и нарастающий гнев.

Здесь в царский кабинет постучали и на пороге, к крайнему изумлению Никиты, вырос младший сынок тётки Глафиры, Алексашка, в новенькой форме морского офицера. Никита знал уже от Романа, что Александр служил поначалу лекарем в его полку, откуда перешёл после Гангута на корабельную службу. Но сейчас он едва распознал в этом статном черноусом офицере того самого мальчонку, который с восторгом внимал в Новгороде его рассказу об избавлении от шведского полона.

   – Лейтенант Михеев, господин вице-адмирал! (Пётр требовал, чтобы его на флоте именовали по чину). С реляцией от капитана Наума Сенявина! – бодро отрапортовал царю Алексашка.

Пётр нетерпеливо разорвал пакет и быстро пробежал глазами всё донесение. Лицо его вдруг стало радостным и открытым.

   – Нет, ты послушай, мастер, что пишет Сенявин! – За неимением военных Пётр обратился к своему живописцу и с воодушевлением прочёл строки из донесения: – «24 мая в 3 часа утра два наших корабля на траверзе острова Эзель повстречали три шведских судна. Шведы стали уходить, тогда мы, не дожидаясь сикурса, погнались за неприятелем, настигли оного и после жестокого огневого боя, коий длился с 5 до 9 вечера, полонили всю шведскую эскадру». И подписи: «Капитаны Сенявин и Зотов».

   – Так всё и было, молодец? – Пётр повернулся к отошедшему к порогу Алексашке.

   – Полная виктория, господин вице-адмирал! – Алексашка тоже не мог сдержать своей радости. – Пленён пятидесятидвухпушечный линейный корабль «Вахмейстер», взяты тридцатидвухпушечный фрегат «Карлус Кронвайнен» и двенадцатипушечная бригантина «Берн-Крдус». Капитану Сенявину отдал шпагу шведский комкан до р Врангель, сдались одиннадцать его офицеров и триста семьдесят шесть матросов! – По тому как Алексашка безошибочно называл шведские корабли, понятно было, что он видел сражение своими глазами.

   – Хвалю! По-гангутски дрались! – Пётр поднялся из-за стола во весь свой огромный рост, поманил к себе Алексашку, обнял и поцеловал его в лоб. – Вот они, сыта отечества, каковы! – снова обратился Пётр к художничку. – Не с меня, с них надо портреты писать!

   – Да он, никак, поранен? – встревожился Никита, Еридев, что левая ладонь у родственника перевязана.

   – Где ж это ты так, братец? Чаю, при абордаже? – просил Пётр.

Алексашка вдруг мучительно покраснел и не стал жрать, сознался:

   – Ведь я, государь, не воин, а корабельный лекарь. Ну вот, как резал одному матросику ногу и себе руку радел.

   – Резал ногу – отрезал руку! Узнаю лекарей! – расхохотался Пётр. Но затем уже спросил озабочен так – А велики ли потери?

   – Три офицера и шесть наших матросов убиты! Двести раненых. Всех раненых я доставил в госпиталь. – Алексашка помялся и добавил: – И раненых шведов прихватил!

   – А вот за это молодец, хвалю тебя наособицу! После боя надо быть милостивым к неприятелю... – Порывшись в ящике стола, Пётр извлёк заветную шкатулочку р отсчитал сто золотых. – Это тебе на вспоможение для раненых – и нашим, и шведам! Да и списки павших в рою воинов мне перешли, надобно дать вспоможение их семьям! – и, обернувшись к взошедшему на башню задыхавшемуся генерал-адмиралу Апраксину, повелел: – На славную викторию у острова Эзель, Фёдор Матвеевич, прикажи выбить памятные золотые и серебряные медали и наградить ими всех участников этой баталии. Сенявина же за умелый манёвр и полную викторию над неприятелем представь в капитан-командоры. Чаю, достоин быть командором, коль неприятельского командора пленил! – И, не скрывая своего восхищения новой викторией, так увесисто хлопнул по плечу дородного Апраксина, что тот едва не присел. – Ну что, господин генерал-адмирал, хорошо наш линейный флот свою кампанию начал?! Так нам ли британской эскадры сэра Норриса бояться?! Немедля выступай с галерами на Аланды, а я отплыву в Ревель и оттуда приведу тебе в подмогу весь линейный флот.

Слово у Петра никогда не расходилось с делом, он тут же накинул зюйдвестку и готов был уже поспешать на рейд, когда вспомнил о художнике и сказал просто:

   – Извини, мастер, ныне мне недосуг. Надобно англичан у Ревеля опередить. Но как вернусь – обязательно закончишь портрет! Пока же пиши вот этого героя-лекаря! – И он шутливо ткнул пальцем в сторону Алексашки. – Да присматривай, чтобы он опять себя не порезал! – Тяжёлые ботфорты царя гулко застучали по винтовой лестнице.

Они остались одни, и здесь Никита, улыбаясь в пшеничные усы, спросил Алексашку:

   – Что, не узнаешь дядьку?

   – Никита! – Через минуту двоюродные братья уже крепко обнялись друг с другом.

Когда закончились первые расспросы, Никита предложил:

   – Вот что, братец! Коли персона моя сбежала, а тебе всё одно за лекарствами для раненых в Петербург путь править, едем ко мне гостевать. Недавно я от государя домишко под мастерскую в Адмиралтейской части в презент получил, вот и справим новоселье! Да и Романа пригласим – он из своих заграничных вояжей тоже вернулся.

О том, что презент ему сделал не царь, а государыня Екатерина Алексеевна, взяв с него твёрдое слово жениться на её камер-фрау, известной вертихвостке Лизке Маменс, художник умолчал. Впрочем, знать сие Алексашке было и ни к чему.