Текст книги "Когда уходит земной полубог"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

ПИВНАЯ ДУЭЛЬ

Пока фельдмаршал Борис Петрович Шереметев совещался в Жолкве, несколько его офицеров решили, пользуясь свободным часом, совершить поездку в соседний Львов, осмотреть один из славных городов Речи Посполитой. Люди все молодые, незаматерелые в старых обычаях, они, само собой, мечтали не столько полюбоваться на старинные соборы и роскошные палаццо столицы Галиции, сколько при случае познакомиться с какой-нибудь хорошенькой паненкой, подмигнуть какой-нибудь гарной молодице. Возглавлял весёлую компанию старший не только по чину а званию, но и известный по своим общепризнанным достоинствам Лука Степанович Чириков. Отважный ротмистр начал свою воинскую службу ещё с первого Азовского похода, учился затем «искусству метании бомб» в Пруссии и, служа под началом Шереметева, г отличился при осаде Мариенбурга и Орешка, Яма и Копорья, Ниеншанца и Дерпта. К тому же он показал себя и отменным конником в баталиях при Эрестфере и Гумуловой мызе, где Шереметев одержал первые полевые победы над шведом. У Луки Степановича, кипело любое дело и, казалось, само шло ему в руки. Он мог одинаково легко сделать глубокий подкоп под неприятельскую фортецию и смелым приступом овладеть сердцем гордой пани, окружить ватагу головорезов-станиславчиков и договориться о добром постое на постоялом дворе. Учитывая эти разнообразные достоинства предприимчивого ротмистра, фельдмаршал Шереметев недавно взял его вторым адъютантом в свой штаб. Там белозубый и статный хохотун-ротмистр своим радушием и счастливым характером приобрёл такое же доверие и уважение сотоварищей, каким пользовался и на своей прежней службе, в конногренадерском астраханском полку; Полк сей сопровождал фельдмаршала как его личный конвой и был полком введённой Петром конной пехоты, как и полк ингерманландцев, составлявший конвой Меншикова. Не только офицеры, но и солдаты полка шли обычно в походах «о конь» и умели сражаться как в пешем, так и в конном строю. Это роднило конногренадер с петровской гвардией – преображениями и семёновцами – и придавало офицерам этих полков некое чувство избранности, И если Пётр I считал, что гвардеец всё может, то тоже самое Шереметев думал о своих астраханцах, а Меншиков о своих ингерманландцах. Несколько офицеров-астраханцев и составляли всегдашнюю компанию Чирикова. Были, правда, сейчас среди них и несколько офицеров, приписанных к штабу. Весёлая кавалькада беспечно неслась по обсаженной цветущими каштанами дороге, весенний ветерок весело волновал, сердца, и вот впереди показались тянущиеся к небу лапы католических костёлов и купола православных соборов – Львов!

   – Послушай, Корнев, ты по прежней службе бывал, должно быть, в сём вертограде? – добродушно прогудел Лука Степанович, обращаясь к молодому поручику, скакавшему рядом с ним стремя в стремя. Впрочем, хотя офицеру было не более двадцати, выглядел он куда старше, прежде всего из-за жёсткого сабельного шрама, пересекавшего правую половину лица.

   – Во Львове я бывал дважды, ротмистр! Когда наш корпус шёл на соединение с войском короля Августа. И второй раз, мимоходом, когда Август через Львов бежал в Саксонию. Зато потом в Дрездене и Франкфурте-на-Майне прожил несколько месяцев! – Голос у молодого офицера был с хрипотцой, обветренное лицо выдавало участника долгих и трудных походов.

Роман Корнев, а это был он, ушёл с дедовского подворья в Новгороде, когда ему было шестнадцать лет, записавшись вместе со старшим братом Никитой в драгуны, и разделил всю жестокую судьбу новгородского драгунского полка. Сей славный полк оказался зачислен в русский вспомогательный корпус, отправленный во вспоможение союзнику Петра королю польскому и курфюрсту саксонскому Августу. Саксонское командование бросало русский корпус в самое пекло: корпус бился под Варшавой, Пуницем и Тюллендорфом, испытал полуголодную стоянку в Силезии. Под Фрауштадтом, где была разгромлена вся саксонская армия, русский корпус прикрывал её отход, большей частью был окружён и перебит шведами. При этом по приказу фельдмаршала Рёншильда шведские гренадеры обнаготили русских пленников, связали по двое и перекололи штыками под завывание февральской вьюги.

В Саксонии остатки корпуса по дошедшему приказу Петра I объединили в сводный полк, который отважно бился под Ильменау и сумел-таки прорвать железное шведское кольцо. Оттуда славный полк ушёл на запад, во Франкфурт-на-Майне. В обозе полка спасся и саксонский командующий, фельдмаршал Шуленбург. Русский полк, волей переменчивой военной фортуны заброшенный в Западную Германию, казалось, был обречён на верную гибель, но по весне 1707 года совершил тысячевёрстный переход и, пройдя через Германию, Австрию, Моравию и Польшу, сумел соединиться с армией Шереметева. Неудивительно, что на офицеров этого полка все взирали с особым почтением, как на закалённых ветеранов.

Поскольку полк был наименован теперь пехотным, то офицеры-драгуны, желавшие служить по кавалерии, были оставлены пока при штабе Шереметева, ожидая нового назначения. Был среди них и Роман Корнев, прославившийся ещё среди новгородских драгун своей удалью.

Даже Лука Степанович обращался с молодым поручиком с особой предупредительностью, тем более что жестокий шрам на лице офицера лучше всего свидетельствовал о его участии в самых жарких схватках, а крепкая плотная фигура, как влитая сидевшая в седле, говорила о нём как о добром коннике. Молодцевато повернувшись в седле, Корнев бросил с насмешкой:

   – Поляки почитали Львов неприступной фортецией, но шведский Каролус показал им, что на свете нет неприступных фортеций! – И добавил со злостью: – А король польский Август, стоявший со всем войском у Варшавы, палец о палец не ударил, чтобы помочь осаждённому Львову! У нас в полку тогда много о том толку было! – Роман замолк и мрачно задумался, вспомнив, что большинства тех молодых и задорных офицеров, толковавших с ним о предательстве Августа, уже нет в живых.

   – Говорят, шведы вывезли из Лемберга четыреста телег золота и серебра только в королевском обозе! А сколько было припрятано добра в солдатских ранцах и офицерской поклаже?! – восхищённо причмокнул языком толстый майор из немцев-наёмников.

   – Что, Фриц, завидуешь, что в срок не переметнулся на шведскую сторону?! – оглушительно захохотал Лука Степанович. – Так погоди, швед ещё к нам заявится!

   – А сколько, должно быть, в таком славном городе славных сударушек! – преважно бросил юноша-прапорщик, осмелившийся подскакать к Чирикову.

   – Ах ты, старый амантёр! – Железная длань Луки Степановича отвесила такой мощный шлепок по спине прапора, что тот едва не вылетел из седла.

   – Да я что? Я так, к слову! – сконфуженно пробормотал прапорщик под общий смех господ офицеров.

   – Ничего, воробышек, не стесняйся! Я ныне же тебе славную кралю подберу! – продолжал насмешничать черноусый ротмистр.

   – Лучше вам, прапорщик, нового конька подобрать – не то эта кляча, что под вами, не вынесет дальнего похода! Уже сейчас с одышкой! – как бы нехотя процедил Роман.

   – И то верно! – уже деловито поддержал его Чириков. – Глянь, воробышек! Да, никак, у городских ворот конная ярмарка? Вот и выберем тебе там кобылу вместо бабы! Вперёд, господа!

И офицерская кавалькада с шумом помчалась к городским воротам.

На Бальную Раду во Львов съехалось тысячное панство. А где панство – там и непременная конная ярмарками каким разнообразным конным составом блистала она! Поражали своей силой и мощью здоровенные першероны и брандербуржцы, способные тянуть многопудовые пушки и тяжёлые фуры; красовались стройные арабские аргамаки самых разных кровей; табунками носились по кругу выносливые татарские лошадки-степняки, которые легко могли отмахать без отдыха полсотни вёрст, мужицкие коняги-трудяги стояли по соседству с холёными жеребцами для шляхетского выезда; а подобранных по мастям вороных, гнедых и белых в яблоках красавцев для полковых смотров явилось столько, что у наших офицеров от такого конного парада глаза разбежались! Были там и диковины! Целая толпа стояла, к примеру, вокруг полосатого жеребца. Еврей-фактор, продававший лошадь, устал всем объяснять, что порода сия гишпанская, именуемая тарант.

   – Поверьте, Панове, этот тарант не уступит татарской лошадке по выносливости, а по резвости даст фору любому «мадьяру», – уверял фактор покупателей.

   – Врёшь, собака! – Толстый багроволицый пан, выставив вперёд брюхо, обтянутое золочёным поясом, весело оглядел собравшихся и подмигнул. – И как ещё складно врёшь!

   – Ваша воля, ясновельможный пан, не покупайте таранта! Никто и не заставляет пана покупать. Да только, я думаю, у пана в карманах и таких грошей нема! – насмешливо бросил фактор, оглядываясь на настоящего хозяина полосатика, высоченного жолнера с иссечённым жестокими Шрамами лицом. Шпага у жолнера была столь длинной, стальные латы на груди так зловеще поблескивали, что вряд ли кто решился бы с ним сейчас связываться.

Глянув на брюхо толстяка, жолнер бросил с презрением:

   – Перестань, Яцек, лаяться с этим дураком! Сразу же видно, что у пана язык такой же длинный, как и рукава на жупане!

Дружки жолнера, толпившиеся за его спиной, разразились хохотом от удачной, на их взгляд, шутки своего главаря.

   – Да как ты посмел, молокосос, оскорблять меня, пана Ильховского! Сейчас я покажу тебе, как бьются золотые гусары короля Яна!

Толпа не успела опомниться, как багроволицый пан выхватил из ножен прадедовскую саблю и бросился на жолнера. Однако в гневе пан не разглядел грязной весенней лужицы и грохнулся в неё как раз перед тем холмиком, на котором красовался жолнер. Толпа захохотала.

   – А не пощекотать ли мне этого самозваного гусара? – Жолнер потянулся уже было за своей страшной шпагой, когда руку его перехватила тяжёлая длань Луки Степановича.

   – Негоже обижать старика! – Чириков говорил на польском с таким акцентом, который сразу выдавал в нём московита.

   – Ах ты, проклятый москаль! – Жолнер хотел вырвать шпагу.

Но про ротмистра недаром говорили, что при одном штурме он взошёл на вал с пушкой на своей широкой спине. Лука Степанович с такой силой сдавил руку жолнера, что тот побелел и шпага осталась в ножнах. Дружки бросились было на выручку своему главарю, но, встретив строй русских офицеров, отступили.

   – Ты ещё у меня заплатишь, москаль! – прошипел жолнер, громоздясь на своего таранта.

   – Валяй, валяй, Хвостатый! – Роман узнал в жолнере одного из ватажников-станиславчиков, которые шлялись по всем дорогам Речи Посполитой и, якобы защищая дело короля Станислава, грабили всех проезжих. – Чай, помнишь, как к нам в прошлом году в полон попал!

Жолнер не стал отвечать Роману, потому как тоже узнал полонившего его офицера. Хорошо ещё, что сдали его тогда в польскую тюрьму, бежать из которой плёвое дело.

   – А лошадка-то под паном растаяла как вешний снег! – удивился прапор-воробышек.

Тут и вся толпа заметила, что дивные полосы на боках таранта стали таять и краска, нанесённая смелой кистью деревенского маляра, стала стекать по крупу лошади. В толпе дружно захохотали: «Ай да тарант! У какого цыгана купил ты эту лошадь?»

Жолнер словно уселся на живой мольберт: не только его сапоги, но и платье перемазалось краской. Бессильно погрозив всем плёткой, он ускакал, а толпа накинулась на торгаша-фактора, чтобы вывалять его за обман в грязной луже.

   – Благодарю, Панове офицеры, за выручку! – Пан Ильховский поклонился Луке Степановичу. – Ну а с этим наглецом, Рыбинским, я ещё посчитаюсь!

   – Так Хвостатый и есть Рыбинский?! – вырвалось у Романа.

   – А что, пан о нём слышал? – Ильховский с видимым уважением посмотрел на шрам русского офицера.

   – Да так, брат рассказывал об одном поединке! – Роман обращался не столько к поляку, сколько к Чирикову. – Жаль, не знал я, что Хвостатый и Рыбинский – одно лицо. Я под Краковом его в руках держал!

   – Никита-то твой ныне в зарубежной поездке обретается? – Хотя Лука Степанович как бы и спрашивал, но как адъютант Шереметева знал наверное, что Корнев-старший приставлен в охрану к князю Сонцеву и вместе с оным убыл с тайным посольством в Дрезден.

Роман согласно кивнул и замолк, вспомнив горячую, но недолгую встречу с братом. Переговорили братья тогда о многом: помянули и покойных родителей, и своего первого наставника по искусству красок, иконописца дедушку Изота, и новгородское житьё-бытьё, которое как-то совсем подзабылось за кочевой военной жизнью. Хотя и грех жаловаться – за три года трудов и походов оба пробились в люди, оба мужеством и отвагой заслужили офицерское звание, хотя и были самых простых посадских кровей. Да ещё и стрелецкой крови вдобавку! Царский указ запрещал после стрелецкого бунта сыновей казнённых стрельцов брать в воинскую службу. И братьям пришлось схитрить: взять материнскую фамилию Корневых, потому как головушка их кровного бати – отважного стрелецкого десятника Дементьева – осталась лежать срубленной на Лобном месте.

После казни отца братья долгие годы воспитывались у деда Изота в Новгороде – матушка-то недолго пережила любимого мужа. Дед Изот, почитай, и заменил им и отца и мать. Ведал дед тонкую науку красок, умел писать и подновлять старые иконы, обучал тому и внуков. Да не успел во всём – помер. И пришлось братьям после смерти деда идти в поход махать сабелькой. Роман делал сие в охотку – бурлила, должно быть, в нём горячая стрелецкая кровушка. А вот Никитка в последнюю встречу сознался, что по-прежнему тянет его от шпаги к краскам и кисти.

   – Ну да всё это у него дурь, пройдёт яко сон! – говаривал их верный дядька Кирилыч, уведший братьев в драгуны.

В одном Роман был благодарен дедушкиной науке: обучил их дед Изот и славянской грамоте, и немецкой речи, которую сам усвоил в Риге и Ревеле, где плотничал в оные годы с новгородской артелью. На саксонской службе это крепко помогло Роману, и последний командир новгородского полка майор Ренцель дал ему офицерский чин не только за удаль и отвагу (мало ли было в полку отважных сержантов!), но и за толковость и способность к языкам. Вот и сейчас, к примеру, Роман лучше всех понимал витиеватую речь пана Ильховского и поневоле стал его переводчиком для других офицеров.

   – Этому разбойнику Рыбинскому, да поразит его матка-бозка, всё одно кому служить – Господу Богу иль самому сатане, лишь бы народ раздевать! Поверит ли ясновельможный пан ротмистр (Ильховский уже успел выспросить у Романа звание Чирикова), но сей разбойник четырежды перебегал от круля Августа к крулю Станиславу и обратно! И всё для того, чтобы грабить: встретит людей короля Августа – режет их во имя короля Станислава, встретит на большой дороге знатного пана, станиславчика – ограбит его во славу короля Августа! – Пан Ильховский всё ещё не мог успокоиться при одной мысли о разбойнике.

   – Жаль, не ведал я, что Рыбинский и Хвостатый одно лицо! Не ушёл бы он тогда от меня, не сдал бы я его комиссару короля Августа! – сожалел Роман.

Меж тем офицеры стали подбирать конька прапору-воробышку, и здесь пан Ильховский проявил и знатный нюх, и великое искусство. Он заглянул в зубы доброму десятку лошадей, пока не остановил свой выбор на крепком трёхлетке из буджакских степей.

   – Добрый конь! И пан прапорщик не пожалеет тех талеров, что за него просят! – Пан Ильховский даже языком прищёлкнул. А после удачной покупки чистосердечно предложил Чирикову и его компании обмыть покупку и угоститься в его погребке.

   – Я должник перед господином ротмистром и потому угощаю его и его друзей! – Пан гордо выставил вперёд толстое брюхо.

Чирикову ничего не оставалось, как благодарно склонить голову. Ему памятен был царский указ о вежливом обращении с поляками из Сандомирской конфедерации, стоявшей на стороне Петра.

Приглашение толстого пана приняли сразу и прапор» воробышек, и немец-майор, успевший шепнуть Роману:

   – Пойдёмте с нами, поручик, не пожалеете! У этого Ильховского – лучшее пиво в Лемберге!

Роман колебался, но тут его сгрёб своей тяжёлой дланью Лука Степанович:

   – Идём с нами, Корнев! За пивом и о твоих делах потолкуем! Я случаем недавно спроведал в штабе, в какой ты ныне полк определён!

Романа, уставшего ждать новое назначение, эта новость сразу заинтересовала, и он зашагал рядом с ротмистром. Остальные офицеры двинулись осматривать город.

Шагая за толстым паном Ильховским, который уверенно петлял по узким улочкам и закоулкам старого Львова, Лука Степанович успел сообщить Роману, что ныне в Петербурге формируется полк невских драгун и ему, Корневу, быть при оном.

   – И знаешь, кто командует сим полком? – лукаво спросил Чириков. И, глянув на Романа, подмигнул. – Да твой старый покровитель Ренцель, тот самый, что вас из Германии вывел! Он-то тебя в полк и затребовал!

   – Здорово! – обрадовался Роман.

Но Лука Степанович обнял его за плечи и прошептал на ухо:

   – Это ещё не всё, Корнев. Ты со своей командой драгун отправишься поначалу в Новгород набирать рекрут, а по дороге ведаешь, кого охранять будете? – Чириков округлил глаза и выдохнул: – Самого государя-наследника, царевича Алексея!

Но Романа последнее известие поразило меньше, чем то, что он опять повидает Новгород, увидит родных и близких. «Жаль, брата Никитки нет рядом – радовался бы вместе со мной!» С такой мыслью и шагнул он в знаменитый пивной погребок пана Ильховского. Здесь, у себя дома, пан командовал, как генерал. По первому же его знаку им накрыли большой стол, и тотчас перед гостями выросли кухоли с пенящимся пивом.

   – Пью, Панове, за союз России и Речи Посполитой! Пока мы вместе, никакие схизматики-шведы и продажные станиславчики нам не страшны! – Пан Ильховский поднял свою большую кружку. – Прозит! – Пиво было отменное, но пан Ильховский тут же поведал, что всё лучшее пиво в Белзе.

   – Пиво белзко, Панове, варят на самой доброй воде, оттого в нём никакой горечи... – Хозяин со знанием дела объяснял секреты пивоварения. За беседой выяснилось, что у Ильховского есть своя пивоварня и во Львове, и в Белзе, а вот его пивоварню под Краковом сожгли схизматики-шведы по приказу своего короля.

– Этот шведский молокосос не понимает вкус доброго пива, Панове! – Ильховский так стукнул дюжим кулаком по дубовому столу, что кружки подпрыгнули. – Только подумайте, когда он полонил меня, пивного короля Речи Посполитой, то потребовал выкуп не добрым пивом, а мадьярским лёгким винцом для баб! – негодовал хозяин, – И взял с меня столько бочек, негодник, сколько я выпил на пивной дуэли с его противником Августом!

Об этой знаменитой дуэли были наслышаны и русские офицеры – и не только Лука Степанович и Роман, но даже прапор-воробышек.

   – Позволю спросить, сколько же выпили тогда с королём Августом, пан Ильховский? – открыто спросил изрядно уже захмелевший «воробышек». Роман перевёл его слова хозяину.

   – Много, молодой человек, очень много! – Пан Ильховский хитро подмигнул, как один многоопытный человек другому, Луке Степановичу.

   – А хочет пан, я тоже перепью короля Августа! – вскочил вдруг захмелевший прапорщик и гордо оглядел молоденьких и хорошеньких подавальщиц пива.

   – Брось дурить! Нам ещё вечером в Жолкву скакать! – попытался было унять расходившегося прапора Чириков.

Но тот упёрся:

   – Вызываю пана хозяина на пивную дуэль! Ставлю сто талеров! – И «воробышек» широким жестом высыпал из увесистого кошеля золотые монеты.

Пан Ильховский и без перевода понял, на что его вызывают.

   – Славно! Выходит, пивная дуэль? Ну и я ставлю сто талеров!

   – Какая куча денег! – У толстяка Фрица зажглись глаза. – А что, пожалуй, и я приму в сей дуэли участие! – И немец аккуратно отсчитал свою долю.

«Да это же моё годовое жалованье! – мелькнуло сомнение у ротмистра. – А у меня нет ни богатого поместья, как у прапора, ни пивоварен пана Ильховского. Да и на дорогах войны я не набрал золота, как умудрился сделать этот старый ландскнехт Фриц».

Но поскольку Лука Степанович был человек горячий, то и он вспыхнул:

   – Ну что ж, господа, дуэль так дуэль, найду и я свои сто талеров! – И он кликнул своего верного денщика Афоню, который служил у него и коноводом, и банкиром, бережно хранившим господскую казну. Деньги, правда, денщик дал барину неохотно, поскольку то были последние деньги.

   – Позвольте, Панове, и мне свою долю поставить! – Угрюмый высоченный запорожец выступил из тёмного угла и высыпал на стол свои талеры.

   – Итого пятьсот талеров?! О! Это серьёзно! – Данцигские купцы, сидевшие напротив, встали из-за своих столов и окружили пивных дуэлянтов.

Пан Ильховский важно велел слугам выкатить в залу три огромные пивные бочки, и весёлая дуэль началась.

Скоро пивная, на радость хозяина, набилась толпой любопытных. Каждый заказывал кружку пива за здоровье могучего пана Ильховского, в чьей виктории мало кто сомневался. В любом шинке было известно, как пан Ильховский перепил самого Августа, а перепить того круля было ох как нелегко!

Роман общим мнением весельчаков дуэлянтов был избран секундантом и стал считать выпитые кружки. Впрочем, надобности в том особой, может, и не было, поскольку толпа, окружившая дуэлянтов, возглашала хором: «Шестая кухоль пану Ильховскому! Седьмая кухоль пану запорожцу! Восьмая кухоль отважному молодцу! Девятая кухоль нашему Фрицу! Десятая кухоль русскому медведю!»

Мартовское пиво было крепким, забористым, и первым сдался задорный вызывала! Прапорщик уронил на стол свою буйную голову и горько заплакал.

   – Эх ты, горе-воробышек! – пожалел юношу Лука Степанович и приказал своему Афоне, возникшему у дверей: – Возьми нашего красавца и уложи в телегу. Овёс-то закупил? Вот на овёс и возложи!

   – У меня до пана ротмистра есть тайный разговор! – на пятнадцатой кухоли прошептал запорожец на ухо Чирикову. Но в чём разговор, сказать не успел – так брякнулся головой об стол, что даже лихой оселедец на затылке подпрыгнул.

   – Афоня! Погрузи на телегу и этот труп! – приказал ротмистр, всё ещё сохранявший ясную голову.

   – Держись, Фриц, мы на тебя поставили! – кричали данцигские купцы, но толстяк майор вдруг вылупил глаза и едва не грохнулся на скамьи. Пришлось купцам оттащить и Фрица на свою широкую фуру.

На двадцатой кухоли пан Ильховский, к разочарованию многих, поставивших на него немалые гроши, погрузил свои седые усы в пиво и, оглядев общество, сознался:

   – Старею, Панове! Не та ныне сила у золотого гусара!

Подскочившие подавальщицы подхватили хозяина под руки и повели на покой.

Один Лука Степанович сидел ещё твёрдо и помнил, как осушил двадцать первую кухоль (хотя вкуса пива уже не чувствовал), сам поднялся, сгрёб талеры в широкие карманы кафтана и вдруг зашатался. Какие-то грязные молодцы хотели обнять ротмистра и проводить его на воздух, а заодно и пошарить в его карманах. Но верный Афоня и Роман, как секунданты, оградили победителя. Щёлкнули курки взведённых пистолей, и лихие молодцы брызнули в стороны. Роман и Афоня отвели ротмистра к телеге с овсом и уложили его рядом с уже спавшим прапором-воробышком и запорожцем.

Очнулся Лука Степанович уже за городом от лёгкого вечернего ветерка, приятно обдувавшего лицо.

Афоня мирно погонял лошадей и, обернувшись к ротмистру, участливо осведомился: чай, головушка-то болит?

   – А ты угости его пивком, Афоня! – насмешливо заметил Роман, неспешно трусивший верхом рядом с телегой. – Пусть опохмелится из бочки, которую пан Ильховский тебе в телегу поставил.

Лука Степанович глотнул пивка, поднесённого заботливым Афоней. В голове прояснилось, и ротмистр, словно спохватившись, спросил Романа:

   – А где же запорожец?

   – Здесь я, пан ротмистр! – подъехал к телеге запорожец и, нагнувшись с коня, спросил: – Может, отъедем с паном для тайного разговора?

Лука Степанович отметил, что запорожец словно и не был пьян – так лихо сидел на своём аргамаке.

«А ведь притворялся, что пьян в стельку, шельмец!. Надобно бы поостеречься сего молодца!» – подумал про себя Лука Степанович, но какая-то сила уже вознесла его в седло, и, поотстав от Романа и Афони, ротмистр стал слушать рассказ запорожца.

Стемнело. Растворилась впереди в тревожной темноте вечерней ночи телега с Афоней, но вот выглянул из-за туч месяц и осветил дорогу, белые мазанки какого-то хутора, мельницу-ветряк, со скрипом вращающую свои крылья.

Надобно было бы и поспешать в Жолкву, но ротмистр не торопил коня и словно заколдованный внимал речам запорожца – и верил и не верил.

   – Выходит, ты сам слышал тот тайный разговор в Бендерах? – в какой раз переспрашивал Лука Степанович казака.

   – Слышал поневоле! Ведь и грек Згура, и посланец Мазепы[12]12
  ...посланец Мазепы... — Мазепа Иван Степанович (1644 – 1709) – гетман Левобережной Украины. Открыто перешёл на сторону короля Карла XII в октябре 1708 г. После поражения шведов в Полтавском сражении (1709 г.) Мазепа вместе с Карлом XII бежал в турецкую крепость Бендеры, где и умер.


[Закрыть], монах-чернец, думали, что в шинке никого нет. А я притомился и завалился отдохнуть в тёмном углу на скамью – вот и слышал их речи! – Голос запорожца был слаб и печален.

«Ведь знает, наверное, правило, что доносчику первый кнут, и сам своей волей на дыбу идёт! – мелькнула мысль у Луки Степановича. – Оттого и печален!» И ему захотелось спасти казака от пытки.

   – А может, тебе тот тайный разговор и пригрезился от пьяной слабости?

Ежели бы запорожец сказал сейчас «да», прогнал бы Лука Степанович шельмеца в ночь, и делу конец!

Но казак твёрдо стоял на своём:

   – Своими ушами слышал я, пан ротмистр. У меня с дороги тогда одни ноги притомились, а не голова! И слышал явственно, как тот чернец молвил толмачу-греку, что хозяин его, гетман Мазепа, просит кланяться королю Станиславу. И ещё добавил: ждёт пан гетман условного часа, чтоб вскочить в седло и вместе со шведами и поляками идти бить москалей!

   – А ты не боишься, что запытают тебя? – Лука Степанович не выдержал и спросил запорожца открыто.

Но тот токмо головой покачал:

   – Не хочу, чтобы от гетманской измены запылала моя Украина, как хата с сухой соломенной крышей от одного уголька. И поспешать, пан ротмистр, нам треба! Вчера я того Згуру со всем турецким посольством во Львове бачив! Пробираются, думаю, в Данциг, к крулю Станиславу!

   – Что?! – Весь хмель разом выветрился из головы Луки Степановича. – Тогда вперёд, в Жолкву! – Ротмистр пришпорил коня и стремя в стремя с запорожцем помчался в царскую ставку.