Текст книги "Когда уходит земной полубог"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

ВЕЛИКИЕ ПРОЖЕКТЫ ФОРИН ОФФИС

Хотя эскадра сэра Норриса опоздала на Балтику и русские летом 1719 года разорили все окрестности Стокгольма, тем не менее королева Ульрика-Элеонора и её кабинет упрямо продолжали войну. Мирный конгресс с Россией на Аландах шведы свернули и мира теперь добивались не с царём Петром, а с его прежними союзниками: Данией, Пруссией, Польшей и Саксонией. Но прежде всего им удалось заключить мир с Ганновером, владением короля Георга I.

Лорд Картерет иногда даже путался, чьи интересы юн представляет в Стокгольме – британские или ганноверские, настолько тесно они переплелись в политике Георга I. Для этого маленького ганноверского курфюрста, ставшего королём Великобритании, интересы курфюршества были, конечно, ближе к сердцу, и шведы поняли, что для того чтобы заполучить в союз Англию, надобно уступить Ганноверу. Всего за миллион талеров Швеция отдала Георгу I Бремен и графство Верден, а «следовательно, устье Везера и контроль над низовьями Эльбы. Вслед за тем, при посредничестве Картерета, полнел на мир со шведами и прусский король, за два миллиона талеров выкупивший занятый уже его войсками Штеттин. Теперь Швеция потеряла и устье Одера. Так были утрачены все плоды побед великого Густава-Адольфа в Тридцатилетней войне. Выход из войны Пруссии больно уколол Петра I, полагавшего, что прусский король – самый его верный союзник. Что толку, что самого Фридриха-Вильгельма мучила совесть, и он написал: «Мой мир со Швецией заключён, но я не смею говорить об этом, потому что мне стыдно». Россия потеряла последнего союзника. Вышли из войны также Польша, Саксония и один из самых упорных шведских неприятелей Дания, получившая Шлезвиг. При развале Северного союза особую неблагодарность проявил старый друг – король Август, которому Пётр вернул после Полтавы польскую корону. Он не только примирился со шведом, но в январе 1719 года подмахнул в Вене соглашение с императором Карлом VI и королём Георгом I, прямо направленное против России.

При активном участии главы британского Форин оффис Стэнгопа новоявленные венские союзники разработали грандиозный прожект, по коему британский флот должен был доставить шведскую армию в Кёнигсберг, где она объединилась бы с прусскими, австрийскими, саксонскими и польскими войсками, после чего огромная двухсоттысячная армия не только выбила бы русских из Лифляндии и Эстляндии, но и вернула бы Речи Посполитой Смоленск и Киев.

К системе Стэнгопа была подключена и союзная Франция, предоставившая Швеции в 1719 году новый кредит золотыми слитками на 300 000 крон. И наконец, вершиной системы был союзный договор Швеции и Англии, заключённый в январе 1720 года. «Отдаю должное сметливости молодого Картерета!» – рассмеялся Стэнгоп, получив присланный из Стокгольма договор. Ведь по договору Англия обещала невозможное – защитить шведские берега от русского флота, не вступая в войну с Россией!

«Наш принцип – воевать чужими руками! И хорошо, что молодой Картерет так быстро усвоил его! – удовлетворённо отметил глава Форин оффис, передавая договор на ратификацию в парламент. – Теперь все эти парламентские болтуны, стоящие за торговлю с Россией, быстро прикусят язычок!»

Система Стэнгопа, казалось, торжествовала полностью, и Россия оказалась в полной изоляции.

«Отныне Северная война перестаёт быть поединком Швеции и России, а становится общеевропейским делом!» – торжественно заявил Стэнгоп британскому кабинету. По его расчётам, лето 1720 года должно было принести великий поход венских союзников на Петербург.

Но коалиции часто рождаются мертворождёнными.

Система Стэнгопа и связанный с нею план лорда Картерета напасть на Россию летом 1720 года и с моря, и с суши начали рушиться, едва успев родиться. Отправленный за подмогой в Берлин шведский генерал Тауффер вернулся с пустыми руками. Пруссия, утвердив за собой Штеттин, наотрез отказалась выступать против царя. Как записал в своём дневнике прусский король Фридрих-Вильгельм: «Если я потеряю царя и попаду род ярмо Англии и императора, то привлеку к ответственности своих министров». Не собиралась участвовать р походе и Франция. Примчавшемуся в Париж Стэнгору прямо объявили, что Франция не только «не будет Участвовать в этом интересном мероприятии», но, напротив, перестаёт давать далее кредиты Стокгольму и собирается стать посредницей между Россией и Швецией. Английский министр вернулся в Лондон до того расстроенным (в Париже ему вдогонку сказали, что англичанам, возможно, стоит вернуть Испании завоёванный ею ещё в прошлую войну Гибралтар), что слёг в панель. Тем не менее он сразу принял примчавшихся по его вызову в Лондон лорда Картерета и Джефриса. Совещание проходило в спальне министра, пропитанной Запахом лекарства и микстур.

   – Я не думаю, чтобы шведы отказались от союза с нами. 0ни держатся за него, как утопающий за соломинку! – бодро доложил Картерет, очень довольный своим недавним успехом – скорым подписанием англо-шведского союзного договора.

Стэнгоп с завистью глянул со своих подушек на румянощёкое лицо молодого лорда: «Этому ещё жить да жить. А ему?..» Он закашлялся, отвернувшись к стене, но всё же справился и сделал слабое движение рукой: продолжайте, господа!

   – Адмирал Норрис, которого я видел на днях в адмиралтействе, утверждает, что приведёт этим летом на Балтику более двадцати вымпелов. И ему можно верить... – Картерет как истинный британец никогда не сомневался в британском флоте. Зато новости Джефриса были очень неутешительны.

   – Русские даже зимой умудряются спускать со стапелей на воду всё новые суда. – И, перехватив недоверчивые взгляды, Джефрис усмехнулся. – Да-да, господа! Я вас не мистифицирую. Царь приказал перед верфью Адмиралтейства сделать на Неве во льду широкие проруби, куда корабелы и спускают свои фрегаты и линейные суда. Боюсь, к началу летней кампании царь Пётр выведет в море более трёх десятков вымпелов в линейной эскадре, а его генерал-адмирал Апраксин соберёт двести галер. Адмиралу Норрису, прежде чем атаковать такие силы, надо крепко подумать! – Джефрис говорил, а сам щупающим взглядом оглядывал Стэнгопа, оценивал состояние здоровья министра. И про себя порешил; долго не протянет, как и его система!

   – Но у нас же есть союзники и на суше! – вмешался Картерет.

Но опытный агент только рукой махнул: пустое! Пруссия враждует с императором и потому не пойдёт вместе с ним против России. В Берлине знают, что у царя Петра в одной Прибалтике сто тысяч солдат, и Фридрих-Вильгельм никак не хочет потерять Кёнигсберг. К тому же король – известный трус, и его войско блистает лишь на парадах.

   – Ну а венский договор? – приподнялся с подушек Стэнгоп.

   – Бумажка, сэр, пустая бумажка! – Джефрис был безжалостен. – Перед моим отъездом одна камер-фрау царицы передала мне, что из Вены в Петербург уже сообщили, что не собираются воевать ради шведского интереса. Более того, говорят, император Карл VI собирается вступить в переговоры с царём и даже заключить союз с Россией. При таком повороте и король Август сразу подожмёт хвост! И это не пустые слова. Царь шлёт в Вену для переговоров своего нового любимца генерал-прокурора Ягужинского!

   – Перемены и в Париже, господа! – Стэнгоп устало, откинулся на подушки, – Регент объявил мне, что Франция не только не выступит против царя, но желает быть посредницей меж Россией и Швецией.

   – И никак нельзя остановить этого господина Ягужинского? – растерянно спросил Картерет.

   – Отчего же нельзя? Безвыходных положений не бывает, милорд! Есть один ход! – И Джефрис выразительно провёл рукой по шее.

   – Вы предлагаете мне убийство, сэр? – высокомерно пожал плечами молодой лорд.

   – Ну, зачем же так, – рассмеялся агент, – я просто предлагаю перехватить русского посланца в Данциге, на пути в Вену! – Он не без насмешки оглядел побледневшего лорда и добавил: – Большой политики не бывает без грязной игры, сэр!

   – Вы, как всегда, правы, Джефрис! – оживился министр в своей постели. И, откашлявшись, приказал: – Вот вы сами, любезный, и выполните свой прожект. Завтра же поспешайте в Данциг и перехватите русского генерал-прокурора!

Джефрис и Картерет ещё не покинули спальни, когда Стэнгоп стал вдруг харкать кровью. Вбежали доктора.

   – Вот так, милорд! Я, конечно, поеду в Данциг и попытаюсь ещё раз насолить русским. Но боюсь, что здесь, в Лондоне, долго не протянет ни министр, ни его система. Вы, наверное, слышали, что за новую посылку эскадры Норриса на Балтику большинство в парламенте составило всего один голос? – ухмыльнулся Джефрис.

Оказалось, что лорд Картерет слышал об этом. Но он был не согласен, что с кончиной Стэнгопа падёт его система. Ведь остаётся он, лорд Картерет!

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ОТЕЛЕ «БЕЛЫЙ ОРЁЛ»

«Случилось так, милорд, что в Данциге я остановился в том же отеле «Белый орёл», где незадолго до меня разместился русский посланец Ягужинский. Он не узнал меня из-за моего чёрного длинного парика и накладной бороды и, должно быть, принял за какого-то богатого, негоцианта, которыми наполнен этот славный город, представляющий странное смешение имён польских и германских. Впрочем, сопровождавший его офицер осмотрел меня весьма пристально: по-моему, я встречался с ним в Лондоне в то время, когда граф Толстой добивался союза с нами... Хотя, может быть, я и ошибаюсь, в любом случае я не собираюсь отступать от нашего плана...» Джефрис не успел окончить письмо сэру Стэнгопу, как в двери постучали условным стуком.

   – Заходите, почтеннейший! – Джефрис приоткрыл дверь, и в образовавшуюся щель проскользнул человек настолько тощий, что казалось, вошла лишь его тень.

Распахнув тёмный плащ, человечек явил своё бледное лицо с очень живыми бегающими глазками и вопросительно воззрился на Джефриса.

   – Прошу вас садиться, паи Зеленский... – Джефрис показал на неудобный стул с высокой спинкой (в отеле «Белый орёл» всё ещё стояла тяжеловесная мебель времён великого Людовика).

Зеленский сидел на стуле, выставив вперёд худые коленки и положив сверху тощие руки. Он весь был само внимание.

   – У ордена святого Игнация Лойолы и у британского Форин оффис ныне опять общий неприятель, не так ли, пан Зеленский? – Джефрис, расхаживая по комнате, как бы невзначай взглянул в лицо иезуиту. Однако Зеленский глаз не отвёл.

«Хладнокровная бестия!» – рассердился про себя Джефрис, который как истый пуританин не особенно-то был расположен к папистам. Но что оставалось делать? Польша – католическая страна, и орден отцов иезуитов в ней всемогущ. Приходится водить дружбу с чёртом, чтобы победить дьявола! К тому же Зеленского Джефрис знал ещё по тем временам, когда тот приносил тайные вести в шведскую штаб-квартиру от княгини Дольской и гетмана Мазепы. Ловкий малый, и умеет молчать! Джефрису это нравилось.

   – Так кто же наш общий неприятель, милорд? Опять эти схизматики-московиты? – заговорил вдруг Зеленский. Впрочем, он даже не вопрошал, а утверждал.

«А может, иезуиту уже известно, с чем я пожаловал в Данциг?» – засомневался было Джефрис, но тут же отогнал эту мысль. О его поездке знали только две персоны – сэр Стэнгоп и лорд Картерет.

И всё же приходилось раскрывать карты.

   – Угадали, милейший! – Джефрис выдавил на своём жёстком лице самую обаятельную улыбку, на которую был способен.

   – И что надобно вам от слуг Божьих? – На лице Зеленского появилось самое ханжеское выражение.

Но Джефриса, знавшего о многих тайных делах почтеннейшего отца иезуита, обмануть было трудно. Он сразу понял, что заинтересовал Зеленского со времён Мазепы, ведшего свою войну с Москвой. Поэтому англичанин просто поманил к себе отца иезуита и показал в окно на двух русских офицеров, пересекающих площадь перед костёлом.

   – Наш заказ, Зеленский! – Джефрис не любил ходить вокруг да около. – Тот длинный и румяный – царёв посланец, генерал-прокурор Ягужинский, а второй, крепыш, начальник его конвоя Корнев, тоже хорош гусь, всюду свой нос сует!

   – Я понял, сэр, вы хотите, чтобы москали не доехали до Вены? – Зеленский определённо уже много знал о посольстве генерал-прокурора.

   – Я хочу, чтобы они намертво остались в Данциге! – небрежно процедил англичанин.

   – Похороны их будут стоить больших денег! – бесстрастно заметил отец иезуит, словно речь шла об обычной крупной торговой сделке.

   – В расходах не ограничивайтесь! И рассчитывайте на мою прямую помощь! – Джефрис облегчённо вздохнул: кажется, клюнуло, и пояснил Зеленскому: – Я снял комнаты как раз над покоями нашего прокурора-дипломата. К тому же большой отель – самое удобное местечко для нашего дела: по вечерам здесь внизу шумит трактир, а сам отель – проходной двор. Никто и ре заметит, кто вошёл и вышел!

«Да, сэр Джэфрис – великий мастер своего дела!» Зеленский был наслышан о случае с французским дипломатическим курьером в Дрездене, которого нашли поутру с перерезанной глоткой. Впрочем, это только поднимало Джефриса в глазах старого конфидента Мазеры: такой сотоварищ – настоящий клад в мокром деле. Да и враги у них общие – москали! Зеленский по-прежнему верой и правдой служил изгнанному московитами из Речи Посполитой крулю Станиславу Лещинскому. А пока шведы воевали с царём, всегда была надежда, что круль Станислав снова взойдёт на престол. Поэтому Зеленскому нужна была война, а не мир, за которым спешил в Вену царёв посланец.

   – Вечером всё устроим, сэр! – твёрдо пообещал он Джефрису.

   – Сколько? – Англичанин раскрыл кошелёк.

   – Тысячу, сэр!

   – Талеров? – попытался поторговаться Джефрис.

Но иезуит холодно покачал головой:

   – Мои люди берут только гинеи, британские золотые гинеи!

Джефрис отметил, что у иезуита исчезла приставка «сэр»!

У отеля «Белый орёл» недаром была громкая слава не только в Данциге, но и во всей Речи Посполитой: ведь крупные сделки о продаже за границу пшеницы и ржи из поместий польских магнатов заключались сперва на городской хлебной бирже, а затем обмывались в огромном трактире, занимавшем два нижних этажа гостиницы.

Если на первом этаже, предназначенном для простого люда и мелкой шляхты, впритык стояли огромные дубовые столы и дубовые скамейки, то на втором этаже, для чистой публики, мебель была новоманирная, французская, и имелись даже отдельные закрытые кабинеты, В одном из таких кабинетов Роман и застал вечером беспечного господина генерал-прокурора, по всему видать уже давно веселившегося от души в весьма нежданной компании, пока Корнев проверял конвой, ставший лагерем за городом. Романа не так поразило, что на коленях изрядно-таки подвыпившего прокурора восседает хорошенькая рыжеволосая панна Анеля (к любовным похождениям Ягужинского он за время их совместного путешествия уже привык), сколько удивил сотоварищ генерала по трапезе – вертлявый малый с козлиной бородкой, что снимал комнату как раз над покоями посла. Роману показалось, что он уже где-то раньше видел этого немчика, но в голову не приходило где, и оттого в душе шевелилась смутная тревога. Сей молодчик был определённо связан в жизни Романа с каким-то злоключением, но он никак не мог вспомнить с каким. Пока он сидел напротив этого соседа, у него нет-нет да и возникало неистребимое желание сорвать эту чёртову накладную бородку. Тогда, он был уверен, сразу узнал бы незнакомца, который представился как Генрих Крац, купец из Силезии. Этому Роман тоже не поверил, поскольку, пока был на саксонской службе, простоял со своим вспомогательным корпусом в Силезии добрую пару лет и хорошо различал тамошний силезский диалект. Нет, самоназванный Крац был не силезец, хотя и говорил по-немецки с каким-то акцентом. Между тем разгулявшийся господин прокурор пожелал удалиться с паненкой Анелей в свою спальню, и легкомысленная паненка охотно пошла с ним. Правда, с порога, как почудилось Роману, она подмигнула купчику, но, может, ему это и померещилось, хотя Роман едва осушил первый бокал вина.

– Не будем мешать голубкам, пройдём в нижнюю залу, полковник! – неожиданно предложил Крац. – Я хотя и немец, но люблю гулять по-польски, широко, от души!

Роман согласился, поскольку этот чёрный парик прямо завораживал его. И потом, ему казалось, что, пока этот немец сидит с ним, он отодвигает от Ягужинского какую-то страшную опасность.

За дубовым столом посреди нижнего зала, где веселилась мелкая шляхта, пиршество было в самом разгаре. В центре стола высилась кабанья голова с фаршем, а вокруг неё, как гайдуки вокруг важного пана, толпились жбаны доброго мёда, полные штофы со знаменитой гданьской водкой, польские блюда с аршинными колбасами и рубцы по-львовски. Словом, стол был самый что ни есть старошляхетский, недаром все участники этого пира были обряжены в старинные кунтуши с длинными рукавами и у каждого на боку висела добрая дедовская сабля.

Вглядываясь в эти красные лица, иссечённые сабельными шрамами, Роман сразу опознал в этих молодцах тех лихих вояк-«станиславчиков», что во время Северной войны попеременно воевали то за короля Станислава, то за Августа и одинаково легко грабили всех проезжих купцов на большой дороге. Что общего могло быть у этих молодцов с таким солидным фактором, как Генрих Крац!

   – Боже мой, пан Хвостатый! Какими судьбами! – Немец с распростёртыми объятиями двинулся к предводителю загулявших жолнеров.

   – Пан, пан, э... – Хвостатый явно забыл имя купчины, но тот поспешил напомнить:

   – Генрих Крац из Бреславля! Разве пан забыл, как мы гуляли с ним в той придорожной корчме, что сразу за Фрауштадтом.

   – Матка бозка! Генрих! – Суровое лицо Хвостатого преобразилось, чёрные густые брови, сросшиеся у переносицы, полезли кверху, тонкогубый рот заискивающе растянулся в улыбке, и тут Роман сразу узнал этого молодца с большой дороги.

Несомненно, это был тот самый вожак банды «станиславчиков», схваченный ещё до Полтавы его драгунами в придорожной корчме. И хотя за тринадцать лет разбойник изрядно постарел, но улыбочка его нимало не переменилась.

   – А ведь я вас тоже знаю, вельможный пан! – вслух вырвалось у Романа. – Помните, как я вас взял в полон на силезской дороге?

   – Москаль! – Лицо Хвостатого налилось кровью, в руках у него сверкнула сабля.

Но и Роман успел уже обнажить свой добрый драгунский палаш.

Бурные схватки в корчмах и трактирах Речи Посполитой были столь частым явлением, что посетители «Белого орла» обращали на них мало внимания. В то время как в одном углу залы дрались, в другом мирно ужинали. Тем не менее вокруг дуэлянтов тотчас составился круг любителей подобных развлечений, и очень скоро они разделились на две партии. Большая поддерживала пана Хвостатого, меньшая – Романа.

   – Ставлю десять талеров за пана Хвостатого! Двадцать талеров за нашего доблестного пана рыцаря! – кричали сторонники и собутыльники «станиславчика».

   – Вперёд, драгун! Тридцать талеров за полковника! – услышал Роман насмешливый голос Краца и подумал, что ох как не вовремя он схватился с Хвостатым.

Но в свои тридцать три года Роман был крепкий боец, и его палаш уже дважды задел разбойника.

В ту же минуту тощенький человечек, вынырнувший за спиной Романа с блюдом холодца, вдруг как бы невзначай уронил блюдо. Нога драгуна, угодив в студень, поскользнулась, и Роман рухнул на пол. Хвостатый уже занёс саблю, чтобы прикончить поверженного противника, как вдруг чья-то мощная длань вывернула ему руку и палаш зазвенел по плитчатому полу.

   – Лежачего не бьют, Хвостатый! – Могучий старик вырос между дуэлянтами. То был благороднейший рыцарь Речи Посполитой, пан Чешейко, которого вся шляхта почитала самым тонким знатоком дуэльного кодекса.

   – Э, да тут явный подвох! Кто бросил миску со студнем под ноги пана драгуна?! – У пана Чешейко ещё с тех достопамятных времён, когда он служил в золотых гусарах короля Яна Собеского и бился с турком под Веной, сохранилась не только немалая сила, но и громовой голос.

Среди собравшейся шляхты раздался сочувственный ропот, и даже жолнеры не бросились выручать Хвостатого, пока он был в железных объятиях знаменитого рыцаря. Выручила его городская стража, приведённая хозяином корчмы, не желавшим пересчитывать битую посуду.

Чешейко выпустил незадачливого дуэлянта, и Хвостатый поспешил укрыться за спинами сотоварищей, а Романа стражники потащили было в городскую ратушу. Однако на пороге их нагнал Генрих Крац и, вытащив увесистый кошель, заплатил такой штраф, что сразу уладил недоразумение и Романа отпустили с миром.

   – Не знаю, как мне вас и благодарить, господин Крац, – растерянно сказал Роман, но лукавый немец только рукой махнул:

   – Пустяки! С кем не бывает! К тому же всем известно, что этот Хвостатый – самый великий забияка во всей округе! Поднимитесь-ка, полковник, лучше в мою комнату и там мирно закончим наш ужин бокалом рейнвейна!

«Но кто мне бросил под ноги этот дурацкий студень? Недаром благородный пан Чешейко искал этого незнакомца! Тут, видать, явный заговор!» – размышлял Роман, пока Крац приказывал своему слуге накрыть на стол.

   – Выпьем за нашу вечную дружбу! – Немец был сама учтивость, но что-то по-прежнему настораживало Романа. Может быть, колючий взгляд служки с лисьей мордочкой или рыбьи глазки хозяина?

Роман едва пригубил бокал, внезапно вскочил из-за стола, извинившись, что ему надобно срочно спуститься в свою комнату и возвернуть должок – сорок талеров, которые Крац уплатил за него городской страже. И хотя хозяин уверял его, что деньги ему не к спеху, и служка Краца его чуть ли за руки не держал, Роман вырвался из их дружественных объятий и простучал ботфортами в нижнюю залу.

Однако пана Чешейко здесь уже не было, а больше того злодея со студнем никто не видел.

Роман вернулся в свою комнату и вдруг почувствовал сильный озноб. Его вытошнило такой густой желчью, что Роман сразу уверился – яд.

«Вот отчего такой странный металлический привкус был у вина в бокале?! И потому-то служка Краца держал меня за руки и не хотел пускать, пока я не отопью вино!» – хладнокровно сообразил он. И, отсчитав сорок талеров, приказал своему денщику Ваське немедля отнести деньги наверх.

   – Да скажи хозяину, что полковник, мол, крепко занемог!

Васька вернулся через пару минут, выполнив приказ, но в сильном недоумении.

   – Чудно, господин полковник!

Роман знал, что денщик отличается редким простодушием и что у него на уме, то и на языке, и потому спросил резко:

   – Что «чудно»? Говори сразу!

   – А то чудно, что, когда я дверь распахнул, постучать-то забыл, хозяин и его служка вместе сидели за столом, хохотали и распивали вино на равных, словно старые приятели! – признался Васька. – А глаза у хозяина, как глянул на меня, словно у мёртвой рыбы!

Вот оно, глаза как у мёртвой рыбы! Такие глаза он и видел-то только раз в жизни. И Роман, мысленно сорвав с мнимого Генриха его чёрный парик и накладную бородку, прозрел: «Какой это, к чёрту, Крац! Это тот самый толмач, что огрел меня кастетом по затылку в лондонских доках! Как его ещё звали? Штааль? Да-да, господин фон Штааль, так бесследно испарившийся в Лондоне! Так вот откуда тянется ниточка!» Роман приказал денщику немедля скакать за город и привести с собой драгун-конвойцев, а сам зарядил пистолеты, подвинул кресло поближе к дверям и стал ждать, вслушиваясь в разнообразные шорохи и звуки отеля. Звуки были разные, поскольку у постояльцев, как водится, разные привычки. За тонкой стенкой один уже сладко похрапывает, а другой ещё ворочается с боку на бок, в одном номере компания залётных шулеров всё ещё режется в карты, а в другом спит пара почтенных супругов. Но в длинных коридорах больших отелей всегда может потянуть и холодком, а с холодком может явиться или привидение, или убийство. Для Романа же они в ту ночь соединились. Пока он с заряженными пистолетами сидел у незапертой двери и прислушивался к тому, что происходит, в коридоре, в соседнем номере утомлённый венериными ласками беспечный генерал-прокурор погрузился наконец в объятия Морфея. Паненка Анеля глянула на отчеканенное словно на римской медали лицо своего очередного амантёра, убедилась, что он крепко спит, выскользнула из постели, быстренько оделась в туалетной комнате, неслышно проскользнула в прихожую, где похрапывал камердинер Ягужинского, тихонько повернула ключ в дверях, затем захватила ключик с собой и, накинув белый капюшон, привидением стала бесшумно красться к лестнице. Но здесь из соседнего номера высунулась вдруг крепкая мужская рука, и перед привидением очутился усатый драгун.

   – Тсс! – Холодное лезвие кинжала приподняло и откинуло белый капюшон. У пани Анели от страха даже голос пропал, и она без слов отдала этому страшному драгуну заветный ключик. Впрочем, русский полковник был учтив, только вот запер её зачем-то в своей спальне. Оказавшись в привычной обстановке, пани Анеля перекрестилась, разделась и залезла теперь уже в постель полковника.

Меж тем не прошло и получаса, как снова зашелестели шаги и мимо двери, за которой притаился Роман, прокрались Край, его слуга и сам пан Хвостатый. Сквозь Приоткрытую щёлку Роман увидел, что в руках у этих господ были шпаги, а на ногах, дабы, идти без стука, одни шерстяные чулки.

   – Пся крев! Дверь-то заперта! И куда эта чертовка Анелька девалась? – Хвостатый навалился на дверь в Покои господина генерал-прокурора.

«Шуми, шуми!» – посмеивался Роман.

Но шуметь господа не стали. У Краца были, должно быть, отмычки ко всем дверям. В прихожей камердинер Ягужинского даже очнуться не успел, как его огрел дубинкой Хвостатый. Но тут же сам получил такой удар рукояткой пистоля, что беззвучно свалился на пол под ноги к Роману.

   – Спокойно, господа! – Роман навёл пистолеты на Краца и его слугу.

Тусклый свет от оплывшей свечи освещал их побледневшие лица.

   – Я мог бы отправить сейчас вас, яко злоумышленников и ночных гостей, на тот свет, господа, но не хочу прерывать сладкий сон моего генерала. Посему заберите это бездыханное тело, господа, и не вздумайте ещё раз встать на нашем пути в Вену! – властно распорядился Роман.

Но шум разбудил-таки генерал-прокурора. Павла Петровича Ягужинского можно было упрекать в чём угодно – в беспечности, легкомыслии, извечной слабости к женскому полу, но в одном его нельзя было заподозрить – в недостатке мужества! Недаром он отличился в штурме многих фортеций и при гангутской баталии. Вот и сейчас он вырос на пороге, укутанный в широкий персидский халат с зажжённой свечой в одной руке и шпагой в другой.

   – В чём дело, господа, и кто вы такие? – Павел Петрович недоумённо взирал на странных гостей, которые за ноги и за голову поднимали с пола всё ещё не очухавшегося Хвостатого.

И здесь Роман исполнил своё давнее желание – шагнул вперёд и сорвал у мнимого Краца чёрный парик и накладную бородку. Потом оборотился к Ягужинскому и вытолкнул немца в освещённый свечой круг:

   – Позвольте вам представить, господин генерал-прокурор, – мой лондонский знакомец господин фон Штааль!

Но Ягужинский смотрел не на немца, а на его слугу. От неожиданности он даже попятился и воскликнул в изумлении:

   – Позвольте, но ведь это Джефрис, полковник! Британский резидент в Санкт-Петербурге, сэр Джефрис!

   – Он самый! – сердито буркнул англичанин.

   – И что вы здесь делаете? Хотя... – взгляд генерала упал на распростёртые на полу тела Хвостатого и своего камердинера, – не надо быть прокурором, чтобы догадаться, что вы здесь делаете!

   – Я, я пришёл за моей женщиной, генерал! – вступился меж тем мнимый Крац. – Ведь это я познакомил вас с пани Анелей!

   – Но к чему был этот машкерад: накладная борода и прочее? – всё ещё недоумевал Ягужинский.

   – Просто шутка, генерал, обычный розыгрыш! – заюлил немчик.

   – Ну нет, фон Штааль! Для меня-то ты не Край, а фон Штааль! И кастетец твой я хорошо помню! – Роман залепил своему давнему обидчику такую звонкую пощёчину, что немца покачнуло.

   – Я, я вызываю вас! – прохрипел он.

   – С такой мерзостью на дуэли не дерусь! Даже наёмный убийца и тот благородней тебя! – Роман пнул сапогом зашевелившегося Хвостатого.

   – Слушайте, Джефрис, или как вас там! Поднимите своего сотоварища и убирайтесь ко всем чертям! – приказал генерал-прокурор.

Павел Петрович проклинал сейчас ту сладкую минуту, когда он залез под подол красавицы Анели. Ведь этот подлец Джефрис мог и в Петербург передать о бурных любовных приключениях генерал-прокурора, который должен быть, по замыслу царя Петра, образцом для всех российских подданных. Посему незваных гостей прокурор отпустил с миром, и те ушли, поддерживая шатающегося Хвостатого.

Роман наклонился над оглушённым генеральским камердинером, мимоходом слушая уверения Ягужинского в вечной дружбе за спасение жизни. И в это время коридор наполнился грохотом кавалерийских ботфорт и звоном шпор. Верный Васька не стал мелочиться – и целый эскадрон окружил гостиницу, заняв все входы и выходы.

– Молодец, Василий, только вот запоздал малость! – Роман от души поблагодарил своего денщика.

Но тот даже не слышал, округлив глаза от удивления. В постели полковника нежилась некая дама. Роман расхохотался и приказал:

   – Сей трофей, Васька, возврати генералу!

Пани Анеля, однако, второй раз в прокурорскую постель допущена не была.

В конце апреля 1720 года посольство Ягужинского благополучно прибыло в Вену, где было принято с должным решпектом. Император Карл VI, казалось, совсем забыл об антирусском договоре с королями Георгом I и Августом. Никакой армии для похода на Петербург император не собирался предоставлять ни Швеции, ни Англии. Более того, он предложил Петру I начать переговоры об австро-русском союзе; ведь у них был один общий враг – турки.

Вслед за императором и все мелкие германские княжества заявили о своём глубочайшем уважении к русскому царю. Франция и Пруссия сделали это ещё раньше.

К лету 1720 года вся система Стэнгопа лежала в руинах. Не пережил этого крушения и сам её творец: «вскоре после своего незадачливого визита в Париж Стэнгоп скончался не то от чахотки, не то от разочарования.

И снова без толку болталась по Балтике эскадра сэра Джона Норриса.