Текст книги "Персонных дел мастер"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

И здесь шведы не выдержали, приняв поиск за начало общей атаки. Из стогов сена выглянули укрытые там шведские орудия и ударили в упор картечью. Несколько драгун упало в воду, навеки приняв ледяную купель; остальные по приказу Кирилыча завернули назад.

– Одно, другое, третье, четвертое, восьмое,– считал Роман шведские пушки, выявленные поиском драгун.

– Ну, что я говорил, есть брод для моих драгун! – весело обратился Голицын к генерал-адмиралу.

– Брод-то, батюшка, и впрямь есть, но, боюсь, не про нашу честь! Видал, как прикрыли его шведы пушками? Сие дело обмозговать потребно! – озабоченно ответил Федор Матвеевич.– А новгородцы молодцы! Чем наградить вахмистра, Корнев?

– Лучшая награда для сего вахмистра – добрая чарка после ледяной купели! – рассмеялся Голицын. И лукаво подмигнул Роману: – Я ведь твоего дядьку еще с Лесной помню! Славно он тогда шведского генерал-адъютанта полонил. Только чего он себе башку обрил?

Пришлось Роману доложить генералам о начавшейся погоне Кирилыча за шведским офицерским париком и лукавой парижской модой.

В генеральской свите рассказ этот вызвал гомерический хохот.

– Ну вот, отсмеявшись, легче и за труды приниматься.– Федор Матвеевич смахнул выступившие от смеха слезы и приказал свите следовать в штаб на военный консилиум.

– Позиция шведов лучше некуда. Дефиле меж озер немногим боле версты, прикрыто рекой, мост разметан. За рекой холмы и шведские непрерывные траншеи в две линии. Река глубокая, и сами видели: на всю реку один брод и тот прикрыт пушками, а на берегу рогатками. В лоб сию позицию брать, чаю, много кровушки-то пролито будет! – степенно размышлял Федор Матвеевич, оглядывая членов совета. Затем вопросил с обычным своим добродушием: – Каковы будут ваши пропозиции, господа генералы? – По правде говоря, на суше адмирал чувствовал себя неуютно, как рыба, вытащенная на берег, и потому полностью полагался на знатную консилию.

– Может, обойти шведа дорогой на Кангассали, а оттуда выйти к нему в тыл, на Таммерфорс? – нерешительно молвил командующий артиллерией Брюс, разглядывая карту, сплошь усеянную зелеными кружочками леса.

– Обойти на Кангассали – значит сто двадцать верст переть по бездорожью. Тут, чаю, Яков Вилимович, мы все твои пушки и гаубицы в болотах утопим! – загорячился Михайло Голицын. А оттого что загорячился, заговорил торопливо и заикаясь. Но то, что он предлагал, было столь ново и толково, что никто и внимания не обратил на его заикание. А предлагал Голицын воевать совсем по-новому: тайно соорудить плоты, благо леса вокруг хоть отбавляй, посадить на них охотников и отправить поутру десант через озеро Маллас-веси, с тем чтобы высадиться в тылу шведской позиции. По общему же сигналу атаковать шведа одновременно и с фронта, и с тыла.

– Ну что же, десант – дело мне привычное,– оживился адмирал, – Значит, и на суше будем воевать по-моряцки! Полагаю, как адмирал, сам и поведу десант!

– Ваше превосходительство, Федор Матвеевич! Вы же наш командующий, куда же вы, батюшка, от войска на неверных плотах уплывете! – запричитал тут драгунский начальник князь Волконский.

– Согласен с князем. Командующий должен быть на командирском пункте! – рассудительно поддержал его Брюс.

– Вот всегда так, адмиралу и поплавать не,дают! – сокрушенно развел руками Апраксин.– Так кто же поведет десант?

– Я,– решительно сказал князь Михайло.– Пойдем тремя колоннами. Генерал-поручик Бутурлин справа, в центре я сам, слева генерал-майор Чернышев. Выйдем на плотах к деревне Мелькиле, в трех верстах за шведской позицией!

– Быть посему, князь Михайло: ты придумал десант, тебе и писать диспозицию! А я вспомню меж тем свое корабельное дело – сам прослежу, чтобы плоты связаны были надежно! – На том генерал-адмирал и закрыл военный совет.

В свите генерал-адмирала было много морских офицеров, и под их прямым наблюдением солдаты в окрестных лесах свалили деревья, быстро и споро связали плоты. Федор Матвеевич слов на ветер не бросал, сам явился проверить надежность новоявленного флота. Ночью плоты перетащили на берег озера и спустили на воду в камышах. Шведы ничего не заметили.

Капитан-лейтенант Соймонов, посланный на лодке в поиск к деревне Мелькиле, сумел взять языка-шведа, который в одиночку тихо баловался вечерней рыбалкой. Полонянник объявил, что он мирный пекарь, и клятвенно утверждал, что, окроме армейской пекарни, в Мелькиле никаких воинских частей боле нет. Принес он и еще одну весть: у шведов после сдачи Або поменяли командующего. Вместо склонного к ретирадам Либекера армией командовать стал горячий и упрямый Армфельд.

– А я-то все не понимал, отчего это мой старый знакомец Либекер такую великую отвагу проявил и стал твердой ногой меж озерами! – покачал головой Федор Матвеевич,– А вот теперь все ясно. Так что торопись, князь Михайло, в час высадки. Сей Армфельд не старина Либекер, не даст тебе много времени, тотчас сам атакует.

После полуночи 6 октября 1713 года шесть тысяч охотников Голицына (людей кликнули из разных полков) были рассажены на плотах, и едва забрезжил рассвет, как флотилия осторожно отвалила от берега, выстроившись в три колонны. Первые две версты шли в столь густом тумане, что с одного плота с трудом различали впереди идущий. Туман сей был и полезен, и губителен. С одной стороны, туман надежно прикрывал русский маневр от шведов, а с другой – в этом же тумане можно было легко заблудиться и пристать прямо к шведскому лагерю. Князь Михайло вспоминал свою давнишнюю баталию при Добром, когда в таком же вот густом тумане заблудился генерал Пфлуг со своими драгунами. Лязгая зубами от стужи и великой сырости, Голицын приказал поднять зажженный фонарь на мачте своего плота, дабы правая и левая колонны не сбились с курса.

Однако ни Бутурлин, ни Чернышев не подвели, и все три русские  эскадры почти одновременно подошли к берегу. Разбуженные караулом, бравые пекари и не думали сопротивляться и при виде вырастающих из тумана сотен русских плотов бросились бежать в шведский лагерь. Однако генерал-адмирал справедливо говорил, что Армфельд не чета ленивому и нерасторопному Либекеру. Как только до него дошла весть о русском десанте, новый шведский командующий поднял три полка драгун и самолично повел их к Мелькиле. Однако в тумане Армфельд не разглядел еще подходившие к берегу колонны Чернышева и Голицына и, пройдя через деревню, атаковал правую колонну Бутурлина, которая первая высадилась с плотов на песчаный берег. Первый гренадерский, Московский и Троицкий полки отбили конную атаку шведов таким жестким огнем, что Армфельд не решился атаковать боле в конном строю, спешил своих драгун и вступил в перестрелку с русскими, дожидаясь подхода спешно вызванных пехотных полков. Однако первой пришла на поле баталии не шведская пехота, а отряды Чернышева и Голицына, которые сомкнулись, зашли крылом через Мелькиле во фланг шведам и открыли такой дружный огонь, что шведские драгуны в панике бросились к лошадям и, несмотря на все приказы и уговоры Армфельда, пытавшегося остановить их, ретировались прямо к Таммерфорсу. Подошедшая же с опозданием шведская пехота встретила перед собой уже все три русские колонны, построенные в одну линию. Разгорелся фронтальный бой, во время которого шведы дважды опрокидывали охотников и прорвались уже было к самым плотам, когда русские обошли их с обоих флангов и стали заходить в тыл. «Обошли!» – раздалось среди шведских солдат зловещее слово, и ни Армфельд, ни его офицеры не могли боле сдерживать своих солдат, которые пришли в полную конфузию и, по реляции Михайлы Голицына, «обратились, как зайцы, в бегство по лесам».

В это время на холмах, отделявших Мелькиле от шведского лагеря, появилась густая туча пыли. Шли новые полки конницы.

– Горнисты, тревогу! Всем в строй! – Князь Михайло помчался снова выстраивать свои полки в правильную линию, но в это время увидел, как с тех холмов на полном аллюре уходит шведский офицер, а за ним гонится, размахивая арканом, не кто иной, как Кирилыч.

Голицын ухватился за подзорную трубу, и сомнения его рассеялись – коли за шведом гнался Кирилыч, стало ясно, что та конница на холмах не шведские рейтары, а русские драгуны, переправившиеся через реку с фронта. И с холмов, и с околицы деревни русские драгуны и солдаты с любопытством смотрели на неслыханное состязание. Швед уходил наискосок от деревни через луг к таммерфорсской дороге и, казалось, Кирилыч уже не догонит офицера, когда вдруг в воздухе мелькнул длинный татарский аркан и выдернул шведа из седла. Грохнувший наземь офицер с ужасом ждал удара драгунского палаша, но вместо этого Кирилыч склонился над ним и сорвал с головы офицера роскошный парик.

– Ай да Кирилыч! – звонко расхохотался князь Михайло, с облегчением опуская подзорную трубу.– Достал-таки себе новую шевелюру! – И по этому облегченному смеху своего генерала и его штаб, а затем и строящиеся солдаты поняли, что баталия закончена и виктория полная. И в самом деле, с холмов спускалась уже целая кавалькада во главе с генерал-адмиралом. Князь Михайло поспешил навстречу отдать рапорт.

Но Федор Матвеевич рапорта не принял, а обнял князя Михайлу по-отечески и расцеловал троекратно.

– Вижу, вижу, батюшка, что из тебя не только генерал, но и моряк отменный. В таком тумане не заблудиться токмо опытный шкипер может! Впрочем, и мы,– он добродушно рассмеялся,– тоже не дремали. Яков Вилимович своими пушками сбил шведскую батарею у брода, а наши драгуны приняли ледяную купель – перешли брод и атаковали шведа в конном строю. Ну а вахмистр-то, вахмистр, сам, чаю, видел – раздобыл-таки, шельма, парик! Нет, что ни говорите, а надобно наградить вахмистра!

Вскоре после виктории генерал-адмирал, сочтя, что кампания закончена, сдал команду Голицыну и отправился в Петербург со многими трофеями, взятыми у Пелкане. А Голицын пошел к Биернеборгу, где и стал тремя отрядами на зимние квартиры, выдвинув против шведов густую кавалерийскую завесу.

Князь Михайло расположился на винтер-квартирах широко и надолго. В Тавастгусте были открыты походный магазин и госпиталь, из подошедших от Киева (после «вечного мира» с турками) конных полков была налажена драгунская почта до самого Выборга, так что письма из Петербурга уже на третий день лежали на столе командующего. Дабы прочнее «отлучить» финнов от Швеции, был издан универсал, где говорилось, что русским войскам запрещено делать всякие незаконные реквизиции и конфискации и потому жители могут жить без всякой печали. По своему войску Голицын отдал грозный приказ, строго запрещавший разные грабежи и поборы с местного населения. Виновные наказывались палками перед строем.

И очень скоро финские крестьяне, увидев, что русские привели в страну не каторжников и колодников, а самое что ни есть регулярное войско со строгой дисциплиной, сами стали доставлять этому войску мясо, молоко, хлеб, получая за все расчет в царских рублях и немецких талерах.

Меж тем наступила зима, и высокие снежные шапки увенчали крыши домов и амбаров, в которых стояли на постое русские войска. По первому же снегу заскользили финские лыжники. Князь Михайло новинок николи не чурался – сам попросил у своего хозяина, финского пастора, лыжи, наладил их на валенки (добрые русские валенки были выданы всему его войску!) и вместе со своим адъютантом пробежался по заснеженному лесу, окружавшему Биернеборг. Эта лыжная прогулка столь понравилась командующему, что он тотчас приказал завести при каждой части лыжную команду, закупив для того у финнов лыжи и прочее снаряжение.

– В снежную зиму нет лучшего средства для действа в лесах, нежели лыжи! – весело сказал князь Михайло армейскому казначею, жалующемуся на новый неожиданный расход.– Лыжи нам те не для забавы нужны – для дела!

– Какие еще там дела могут быть зимой? – сердито ворчал казначей из бывших приказных подьячих,– Зимой войско что твой медведь, на печи лежит и лапу сосет!

Впрочем, не только какой-то там казначей-подьячий, но и сам великий военный теоретик осьмнадцатого века прусский король Фридрих II считал: «Войну начинают весной, а осенью занимают квартиры. Зимой же отдыхают на сих винтер-квартирах».

Однако русская армия, созданная Петром, была новой армией не только по своему составу, но и по духу. Общие правила, предписанные линейной тактикой и стратегией, в ней не только перенимались, но и переменялись. И потому не стоит удивляться, что в начале зимы князь Михайло Голицын получил от Петра запрос, «где стоят шведы и можно ли их и далее отбоярить». После того царского письма Голицын стал создавать лыжные команды, готовясь к зимней кампании. И точно, 4 января 1714 года пришел из Петербурга приказ генерал-адмирала Апраксина немедля оттеснить шведа «чрез Синус Ботникус или, по меньшей мере, к Торнео».

Князь Михайло тотчас поднял войска на зимний поиск. 7 февраля, соединившись у кирхи Моухиярви, русские двинулись к Вазе, в тяжкий зимний поход. Перед выступлением князь Михайло в ледяной кирхе, дуя на озябшие пальцы, набросал краткое сообщение царю и генерал-адмиралу: «Иду к Вазе. Ежели неприятель будет отдаляться, буду за ним следовать и велю разбить!»

Драгуны под командой бригадира Чекина шли в авангарде. Дорога была трудная, лошади по брюхо вязли в снегу. Голицын, недовольный медленным переходом, сам прискакал в голову войска, посмотрел, как лошади грудью пашут снег, и распорядился пустить вперед лыжников. И вот тысячная лыжная команда пошла вперед, крепя путь. Армия делала теперь по 25 верст в день.

Вышедший в дальний поиск отряд лыжников под командой капитана Вындомского у местечка Куйве первым встретился со шведами. Шведский командир понадеялся на недавнюю метель и снежные заносы и не выставил даже караулы. А вечером, как снежные привидения, на улочках местечка возникли русские лыжники. Шведские солдаты спешно выскакивали из теплых постелей и бежали к Вазе, не приняв боя. Несколько человек взяли в плен.

Пухлощекий фендрик, взятый прямо в постели, где он занимался амурными шалостями с дочкой трактирщика, предстал перед Голицыным. Русское войско стояло прямо в лесу. Солдаты зябко жались вокруг костров, жевали сухари. На сухарях шли уже неделю: люди были злые, полуголодные, с густой щетиной па исхудавших лицах. Молоденький шведский юноша, только что прибывший из Стокгольма и сразу угодивший в полон, взирал на русских драгун, как на лесных разбойников из страшных сказок. Особливый страх внушал фендрику могучий казачий атаман Фролов. Борода у атамана лопатой спадает на грудь, мохнатая шапка надвинута на лоб, в глазах мечутся красные искры костра, отчего глаза красные, как у разъяренного медведя. «Такому пещерному человеку ничего не стоит достать длинный нож, рукоятка коего высовывалась из-под валенка, и погрузить его в молодое сердце!» – трусливо думал фендрик.

– Много ли войска у генерала Армфельда? – спросил Голицын. Вот этого русского фендрик совсем не боялся: чисто побрит, сразу видно, что образован, говорит, хотя и плохо, по-шведски. Фендрик хотел было схитрить, но в этот момент атаман надвинулся на него и рявкнул:

– Отвечай честно господину генералу, а не то я тебя враз расшибу! – И могучий кулак атамана коснулся носа фендрика.

Переводить не потребовалось, фендрик тотчас заговорил. При этом он так разговорился, что поведал не только, что знал он сам, но что знал и его друг – главный писарь при штабе шведского командующего.

Из слов фендрика выходило, что у Армфельда семь с половиной полков пехоты (два полка свежих, недавно переброшенных из Стокгольма), четыре полка драгун и местное финское ополчение – всего четырнадцать тысяч человек под ружьем.

– Почти в два раза боле, чем у нас! – мрачно заключил Бутурлин. – Чаю, придется нам обратный путь держать, господин генерал-поручик! – Ванька Бутурлин все время напирал на звание «генерал-поручик», поелику и сам недавно стал генерал-поручиком, стало быть, стал в одних чинах со своим командующим, подчиняясь ему лишь по выслуге лет. Бутурлин и на военном совете выступал против похода, предлагая не шляться войску, подобно серому волку, по зимним лесам и дорогам, а отписать в Петербург жалобно: дороги, мол, занесло снегом, а морозы ныне столь сильны, что птица на лету замерзает.

– Коль дошли с таким рвением до неприятеля – надобно драться! – первым ответил Бутурлину Роман на военном совете. Его, как самого молодого полковника, спросили первым, вот он и ответил честно: «Надобно драться!»

– Ежели новые шведские полки из таких запасных фендриков составлены, яко наш пленный, отчего и не драться! – прогудел в бороду казачий атаман Фролов,– Чаю, разбегутся фендрики под Лапполой, как и под Пелкане, зайцами по лесам!

– Но у шведов под Лапполой сильная позиция на холмах, укреплена окопами, уставлена батареями. Армфельд закрыл нам у Лапполы прямой путь на Вазу,– сердито возразил Бутурлин, только что вернувшийся вместе с Голицыным из генеральской рекогносцировки.

– Пленные солдаты бают, что финн воевать не хочет. Потому все финское ополчение Армфельд в дальний тыл, за речку Стор-Кюре, упрятал,– своим обычным тихим голосом молвил генерал-майор Чернышев.

– Значит, спишем из четырнадцати тысяч шведов четыре! – весело рассмеялся Голицын,– К нам и впрямь один финн-перебежчик вечор явился. Говорит, что в то ополчение финских мужиков шведы силком загоняли, грозясь спалить их деревни.

– Все одно позиция у шведов крепкая, а числом он и без ополчения в десять тысяч против наших восьми. Да и пушек у него в два раза боле,– твердо стоял на своем Бутурлин. – Посему предлагаю оставить в лагере на ночь разведенные костры, а самим сняться бесшумно и отступать прытко, как шведский генерал Левенгаупт под Лесной.

– Да Левенгаупт под Лесной не отступал, а бежал после крепкой баталии. И я, и Чекин, и Корнев тому очевидцы. А вы нам предлагаете, господин генерал-поручик, действовать еще хуже, нежели злополучный Левенгаупт,– бежать, яко тать, ночью, не дав даже баталии неприятелю! – вспылил князь Михайло.

Воинский совет зашумел разноголосо.

– Но ежели сию сильную позицию в лоб брать, мы на тех холмах все войско уложим! – властно перекрикнул шум Бутурлин.– А погубим войско, швед всю Финляндию себе возвернет и к Петербургу выйдет. Чаю, не сносить нам всем после такой конфузии голов – и не столько от шведа, сколько от царского гнева! – Что-что, а пугать царской расправой Ванька Бутурлин умел. Недаром у государя в денщиках столько лет обретался. Через эту денщицкую должность и в генералы вышел, и всем о том ведомо!

Голицын оглядел свою притихшую консилию. И спросил громко:

– А кто вам сказал, генерал-поручик, что я в лоб на шведа полезу? Разве забыли, как мы Армфельда под Пел-каие обошли? Только там мы обходили его по озеру, а здесь обойдем лесом, выйдем на его левый фланг, заставим переменить фронт и прижмем к реке! – Карандаш Голицына уверенно летал по карте.

– Но лесом не пройти, по великим снегам-то,– возражал было еще Бутурлин.

– А вот бригадир Чекин, ведомый проводником-фин-ном, уже прошел там поутру, пока мы шведские холмы с вами разглядывали,– весело улыбнулся князь Михайло, показывая свои великолепные сахарные зубы. Все обернулись к печке-голландке, где, прижимаясь спиной к теплым изразцам, отогревался Чекин после дальнего перехода.

 – Пройти там можно! – встрепенулся бригадир в ответ на общие взгляды.– После таких морозов наст в лесу крепкий, болота замерзли. Пустим вперед лыжников, скоро пройдем!

– Вот и славно! – враз оживился Голицын. И тотчас дал общую диспозицию: – Через болота я с драгунами и лыжниками сам выйду лесом к левому флангу Армфельда, а вы, господин генерал-поручик Бутурлин, ударите с остальным войском вдоль реки и зайдете к шведу в тыл. Чаю, не выдержат шведы двойного охвата и вновь побегут, как под Пелкане. Желаю назавтра успеха всем, господа генералы и офицеры! – С тем князь Михайло и закрыл военный совет.

В тот же день, когда держал свой военный совет Голицын, в Лапполе у шведов тоже заседала консилия. В помещичьем доме было жарко натоплено, за большим столом в зале были разложены карты Финляндии и Швеции.

– Кто бы еще мог вообразить несколько лет назад, что нам, шведам, понадобится военная карта родины-матери? – мрачно размышлял высокий сухопарый полковник, служивший начальником штаба еще у генерала Либекера.– Ведь со времен покойного короля Карла XI Швеция не вела никогда войн на своей коренной территории. И вот ныне война стучится прямо в ее двери, и держит закрытыми эти двери только наш корпус!

– Веселее, Карл, не вешайте нос! Завтра я со своими рейтарами приведу к вам на допрос этого заику Голицына. Пусть-ка позаикается у нас в плену! – со всегдашней хвастливостью заявил француз-гасконец на шведской службе полковник Ла Бар.

«Позавчера Ла Бар привел два полка рейтар из Умео в Вазу, перейдя по крепкому льду Ботнический залив. Это уже второй по счету сикурс из Швеции. В Стокгольме наконец поняли, что значит для них финская армия! – довольно улыбнулся про себя генерал Армфельд.– Так или иначе, теперь у меня не четырнадцать, а все шестнадцать тысяч солдат под ружьем, да и рейтары Ла Бара стоят всех голицынских драгун,– старые, еще дополтавские полки, которые били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан!» Армфельд весело посмотрел на самоуверенного гасконца.

Ла Бар сразу стал всеобщим любимцем в шведском лагере. Посмотреть на гасконца – одно удовольствие: чисто выбрит, ловок, проворен, неутомим, с лица не сходит улыбка, щегольски выряжен, глядит воинственно.

Конечно, француз первым взял слово на военном совете, и слово его было решительное:

– Надобно только встретить жестоким огнем из окопов первую русскую атаку, а гам я со своими железными рейтарами ворвусь на плечах московитов в их лагерь!

Полковники-шведы, особливо те из них, кто бежал из-под Пелкане, иронично улыбались, слушая хвастливого француза, но Ла Бар принял те улыбки за одобрение и продолжал:

– Клянусь честью, господа, завтра мы устроим московитам новую Нарву, по примеру той, которую устроил им король в начале войны. К вечеру я приведу к вам,– генерал-француз обращался к Армфельду,– всех русских бояр!

Эта французская хвастливость, как ни странно, ободрила всех. Многие к тому же на совете знали, что рейтарам Ла Бара удалось по пути напасть на казачий разъезд и взять пленного. Казак после кнута показал, что у русских и восьми тысяч войска едва ль наберется. «Против моих шестнадцати! – самодовольно отметил про себя Армфельд.– Что ж, Пелкане второй раз не повторится. Я не только отомщу за прошлую конфузию, но и возверну всю Финляндию. И тогда, как знать... Теперь, когда Стенбок сдался Меншикову, я единственный шведский генерал, у которого своя армия! Может, за эту долгожданную викторию король и Сенат дадут и мне фельдмаршальский жезл?» – сладко размечтался шведский командующий.

Между тем вслед за французом слово взял квартирмейстер (он же начальник штаба) и нудно и долго стал доказывать, что количество дезертиров все растет, что, прослышав, что русские не убивают, не жгут и не грабят, финские мужики не желают боле сражаться за интересы шведского короля.

– А у нас финны стоят ведь не только в ополчении, но и все рекруты в полках набраны из тех мужиков,– заключил свой мрачный доклад начальник штаба.

– Зато среди моих рейтар одни шведские дворяне, ни одного финского мужика! – хвастливо вмешался француз.

– Я говорю не о ваших рейтарах, полковник,– обидчиво поджал губы начштаба,– я говорю о всей армии. И советую,имея такой состав войска, сражения не принимать, а отступить на север, к Торнео.

– Можно и еще дале, на Северный полюс! – расхохотался француз. Невольные улыбки появились и у других шведских полковников.

«Надобно после виктории переменить этого незадачливого квартирмейстера. Что может предлагать выученик старого осла Либекера, окроме ретирады!» – твердо решил про себя Армфельд.

– Да что вы твердите нам, Карл, о финских мужиках! – громогласно возразил тучный и краснолицый граф Гилленборг, один из богатейших помещиков в округе,– Вот я сам швед, но моя мать финка, и поверьте, я знаю, как умеют здесь драться финские мужички. Да моя финская ландмилиция не уступит по смелости драбантам самого короля!

В совете поднялся великий шум. Ежели битые под Пелкане полковники стояли за ретираду, то новоявленные стокгольмцы все были за Ла Бара и графа Гилленборга.

– Господа! – разрешил спор командующий.– Я должен сообщить вам хорошую новость. Пленный русский казак показал под кнутом, что у Голицына войска не более восьми тысяч. И думаю, казак не соврал. Мы с полковником Ла Баром обозревали сегодня на рекогносцировке неприятельский лагерь и заключили то же.

– Так в чем же дело, пойдем первыми в атаку и перевяжем всех московитов! – громоподобно расхохотался граф Гилленборг.

– Никуда мы не пойдем, граф, ни назад, ни вперед! – тонко усмехнулся Армфельд.– Мы недаром вторую неделю поджидаем русских на нашей крепкой позиции. Подождем еще день-другой, пока русский медведь не засунет свою лапу в наш капкан! Уверен, что Голицын по своей горячности не выдержит и атакует меня в лоб!

– И расшибет свой медный лоб о стальную шведскую стену! – весело подхватил Ла Бар.

Тут граф Гилленборг поднялся во весь свой могучий рост и на правах хозяина замка предложил господам офицерам пройти в столовую залу, где уже накрыт обильный стол.

– До чего я люблю шведский открытый стол! – весело сказал Ла Бар хозяину и вслед за командующим первым вступил в столовую залу.

Шедшие в обход шведской позиции драгунские полки сперва ходко двинулись по замерзшим болотам. Ночью ударил такой жестокий мороз, что крепкий наст на болотах легко выдерживал даже конницу. Новгородцы шли в правой колонне, которую вел сам Голицын. Поднялись из лагеря ни свет ни заря, поскольку пройти надобно было добрых пять верст. Князь Михайло весело повернулся к Роману:

– Ежели так шибко пойдем, к рассвету будем уже атаковать шведа во фланг!

– Боюсь, как бы в лесу не застрять! – озаботился Роман, вспомнив свои охотничьи походы с Кирилычем по новгородским лесам.

И точно, в лесу намело такие высокие сугробы, что наст стал проваливаться под лошадьми. Голицын пустил вперед лыжников,и те пошли пробивать путь по заброшенной просеке. Колонна растянулась по лыжне, и движение замедлилось. Только к десяти утра обе колонны пробились-таки через глубокие снега на широкую прогалину, выходившую по обеим сторонам замерзшего ручья прямо к левому флангу шведской позиции.

– Сади людей на коней и заходи справа,– приказал Голицын Роману. Полушубок у командующего расстегнут, изо рта валит пар – сам впереди всех с лыжниками пробивал путь. Но вид веселый, довольный: застал-таки шведа врасплох!

Расходясь по прогалине влево и вправо, выходящие из леса русские части спешно строились поперек ручья в две линии. В передней Голицын поставил пять батальонов охотников и лыжников, во второй – три батальона гренадер. Драгуны встали по флангам. С шведской стороны не слышно было ни единого выстрела.

Впрочем, шведы и не могли стрелять – вся их позиция была обращена не к ручью, а к дорогам, шедшим по обеим сторонам замерзшей реки Стор-Кюре: атаки во фланг генерал Армфельд никак не ожидал.

– Ваше превосходительство, русские слева, на ручье! —Подскакавший начштаба трясущейся рукой указывал на лес, откуда выходили все новые и новые русские части. И по мере того как число русских все возрастало, генерал Армфельд понял, что это не частная диверсия лыжников, а основное направление удара Голицына. В этих неожиданных обстоятельствах ничего не оставалось, как спешно переменить фронт, дабы принять удар русских лицом к лицу. И, как всегда бывает при перемене фронта, возникла такая суматоха и сутолока, которая обычно предвещает разгром. Части перемешались рядами, бомбардиры никак не могли развернуть и поставить на новые позиции тяжелые пушки, закованные в латы рейтары Ла Бара тонули в глубоких сугробах.

И не успели Армфельд и его осипший от крика квартирмейстер перестроить свое войско, как из рядов русских поднялась к низкому свинцовому небу ярко-красная ракета: это Голицын давал сигнал к общей атаке.

«Не успели!» – с тоской подумал Армфельд, видя, как стройно под барабанный бой двинулись от леса русские батальоны. Впрочем, не все еще было, на его взгляд, потеряно. Хотя смелый голицынский маневр и заставил шведов выйти из укреплений и вывернул, как перчатку, наизнанку все шведское войско, превосходство его в числе над московитами стало еще очевиднее, нежели пока шведы укрывались в окопах. На правом фланге шведские рейтары явно охватывали русских драгун, и примчавшийся в штаб Ла Бар весело крикнул:

– Фортуна в наших руках, генерал! Разрешите мне атаковать, и я зайду русским во фланг! – Чистокровный английский жеребец плясал под Ла Баром – и всадник, и конь казались слитыми воедино.

Армфельд довольно оглядел гасконца и махнул рукой:

– Атакуйте, полковник! – И, обернувшись к начштаба, приказал: – Пусть и наша пехота, Карл, ударит в штыки!

Русские карабкались на холмы снизу, а шведы ударяли сверху – на этом и строился расчет Армфельда, не дождавшегося, пока будут повернуты тяжелые пушки.

И впрямь, шведские гренадеры, упавшие с горы как снежный ком, прорвали было левый фланг русских. Подскакавший Голицын сам повел на выручку выборжцев и вологодцев. Шведы были отброшены, и линия восстановлена.

«Какого черта Ванька Бутурлин не атакует? Ведь шведы покинули все укрепления вдоль большого тракта!» – сердито подумал Голицын и приказал дать еще одну красную ракету. В это время подскакавший драгун дрогнувшим голосом доложил:

– Там, справа, рейтары! – Но Голицын и без того видел, как стальная линия шведских рейтар заходит в тыл всему его отряду.

Закутавшись в соболью шубу, генерал-поручик Бутурлин важно восседал на барабане и обозревал шведскую позицию. Неспешно хлебал горячие щи, разогретые еще поутру расторопным денщиком. В чем, в чем, а в денщиках Бутурлин знал толк: выбирал их толково, не спеша. Он вообще не любил спешить. Вот и ныне не спешил.

Сперва он рассчитывал, что Мишка попросту заблудится аль утопнет в этих непроходимых болотах и лесах, но, услышав дальние выстрелы и увидев, как шведы покидают транжамент и строятся на холмах поперек поля, понял, что опять улыбнулось его сопернику воинское счастье: молодчик продрался-таки сквозь леса.

– Ваше превосходительство, командующий дает сигнал к атаке! – обратился к нему подъехавший Чернышев, второй генерал в отряде.– Прикажете выступать?

Бутурлин посмотрел, как рассыпается над лесом ракета, и буркнул:

– Рано! Сам видишь, шведы еще пушки не сняли...