Текст книги "Персонных дел мастер"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

– Что ж он сам к нам не явился со своим тридцатитысячным войском, как обещал это сделать по договору? – сердито спросил Петр.

– Но ведь и войск вашего величества в Валахии пока не видать. А по договору, я-то ведь договор помню, сам подписывал в Москве, мы выступаем только тогда, когда вы подступаете к Дунаю,– нахально ответил грек, поблескивая темными, как омут, глазами.

– Дай срок, будем мы скоро в Валахии! – зловеще промолвил Петр, и грек эту зловещую нотку понял и как-то весь засуетился:

– Да я ведь совсем с другим явился сюда, ваше величество, совсем с другим. Вот взгляните на меня.

Хотя, по наружности, я прибыл от Бранкована, но, по правде говоря, явился я к вам по прямому поручению самого султана и потому прошу выслушать!

И здесь Кастриот рассказал, что недавно в Константинополе султан вдруг вызвал к себе иерусалимского православного патриарха Хрисанфа и повелел отписать Бранковану («Султан, оказывается, ведал, что мой повелитель находится в дружеских отношениях с вами, государь»,– заметил хитрый грек), что желает он заключить с русскими скорый мир.

– И просил Бранкована немедля сообщить о том вашему царскому величеству. И вот я здесь, как добрый вестник мира, который, конечно, кое-кому будет весьма неудобен...– Кастриот насмешливо покосился на молдавского господаря.

Предложение было столь неожиданно, что Петр сперва растерялся. И только после минутного молчания спросил:

– Отчего же султан ко мне напрямую не обратился, а ищет ходы через Бранкована?

– Да потому что моему господину доверяете и вы, и султан одинаково...– учтиво заметил грек.

– А может, одинаково не доверяем? Что скажешь, Кастриот? – Петр заглянул греку в глаза, но не увидел в них дна. Сказал резко: – Хорошо, можешь идти! – И, глядя, как потайная дверца закрывается за Кастриотом, спросил: – Что скажешь, князь, что значит сей знак?

– Рыбку ловят...– невозмутимо пожал плечами Кантемир,– И силу твою пробуют. Согласишься на мир через заведомого Иуду Бранкована, султан всегда от мира сего может отказаться. Но зато почувствует, что ты слаб. Не примешь мир через Иуду – значит, ты силен!

– Умная голова! – Петр уважительно посмотрел на Кантемира и сказал твердо: – Мир через предателя я не приму —Иудин поцелуй жжет! И потом, я не хочу дать неприятелю сердца. Как говорит один мой генерал: пусть лучше турок нас боится, чем мы его! А чтобы поднять Валахию, отправим вперед твоего Кантакузина с драгунами,– может, они и впрямь вокруг Браилова турецкие магазейны отобьют!

На том совет царя с молдавским господарем и закончился. На другой день Петр, после краткого осмотра Ясс, вместе с Кантемиром и Кантакузином отбыл в русский лагерь на Пруте.

                                                                                             Первые схватки

На Пруте Романа поджидал неприятный для него приказ главного штаба: его снова забирали из полка и определяли вторым адъютантом к новому командующему всей кавалерией генералу Янусу фон Эбергарду. Ох как клял Роман «денщикову» должность. Ни в одном походе он так не стремился в сражение, и вдруг злодейка-фортуна снова занесла его в штаб. Будь светлейший при армии, можно было бы пасть ему в ножки, рассказать о Марийке и Ивасике, и Александр Данилович его бы понял и оставил в строю. Но Меншиков был далеко, а начальник штаба гвардии подполковник Долгорукий был сухой служака, он с офицериком ни в какие разговоры и вступать не пожелал, приказал жестко: «Быть тебе при генерале Янусе толмачом! И помни: немец твой по-русски только материться умеет, а меж тем командует всей нашей кавалерией!»

Началась новая служба, и Роман убедился, что генерал Янус был полной противоположностью его первому немцу, принцу Дармштадтскому. Если принц был боевой генерал и лез в самое пекло, то Янус фон Эбергард предпочитал находиться в середине плотного каре и оттоль не высовываться. «Только дураки ходят в атаку и работают палашами...– поучал генерал своих адъютантов, растирая ноги мазью против подагры.– Главное оружие против турок – пешее каре и дружный огонь. Посему учите драгун пешему строю, господа, только так можно победить турок!»

Хотя эта цесарская наука полностью расходилась с той конной атакой в палаши, коей обучал драгун под Полтавой Меншиков (и многие кавалерийские генералы, например Ренне и Волконский, были новой методой недовольны), она, усердием Януса и других немцев нового выхода, была принята в Прутском походе на веру и, по существу, лишила русскую армию кавалерии в самую нужную минуту.

Как же случилось, что Петр не только взял этого подагрика в русскую службу, но и доверил ему командовать в походе всей кавалерией? Бумажка, та самая бумажка, за которой не видать человека, уже и тогда делала в России свое черное дело! Ведь у генерала Януса фон Эбер-гарда были превосходные рекомендации к царю от самого принца Евгения Савойского, знаменитого австрийского полководца, нещадно побившего турок в прошлую войну.

И Петр взял на веру эти бумажные рекомендации. Он не мог знать, что принц Евгений готов был не только дать генералу Янусу наилучшие рекомендации, но и отдать ему все свои победы, только бы удалить этого старого интригана и ябедника из своей армии.

И, поверив бумажке, царь встретил это сокровище с распростертыми объятиями. Впоследствии Петру понадобилось очень много уроков, из которых самым тяжелым был прутский, дабы перестать на слово верить всем тем роскошным аттестациям, с которыми немцы являлись в Россию. Только в конце своего правления Петр ввел правило, что и немца нужно проверить сперва в деле, прежде чем сразу давать ему чины и звания.

Пока же генерал Янус утверждал в русской кавалерии не только свою методу, но и привычки. Из-за своей подагры «чертов немец» (так величали его драгуны) вставал ни свет ни заря, и все драгунские полки должны были уже стоять во фрунт: лошади выкупаны, солдаты прибраны, офицеры подтянуты. Объехав полки, генерал садился в мягкое кресло, которое всегда возили за ним, погружал ноги в ножную ванну с горячей водой и принимался плотно завтракать, приглашая обычно за стол тонкого ценителя вин бригадира Моро де Бразе.

– Наш генерал поистине оправдывает свое чудное имя. Как двуликий бог Янус, он даже за завтраком делает две взаимоисключающие вещи: в ванне лечит ноги от подагры, а за столиком, где с утра стоит бутылка французского шампанского, усугубляет болезнь, словно ему и неведомо, что шампанское – главная причина подагры! – громко смеялся первый адъютант Карл Гохмут.

Встреча старого знакомца по Ренцелеву полку Гохмута, который был уже подполковником русской армии, была, пожалуй, для Романа единственным утешением на его новой службе.

Оставшись вдвоем, когда генерал Янус после обеда надолго переходил в объятия Морфея и наверстывал упущенное за ночь, адъютанты вспоминали и Фрау-штадт, и тысячеверстный переход славного Ренцелева полка, и тех товарищей, с которыми свела война. Говорили о сокровенном. И только об одном Роман не поведал товарищу: о Марийке и Ивасике. Эту печаль он носил в себе.

Меж тем корпус Шереметева получил приказ переправиться через Прут и соединиться с главными силами.

Драгуны должны были прикрывать переправу. Но к удивлению Романа, его командующий, бросив войска, поспешно повел к мосту свой тяжелый обоз, состоящий из трех экипажей и двух десятков огромных немецких фур, влекомых тяжеловозами. У моста генерал решительно поднял руку в кожаной перчатке, задержал пехотные полки и принялся переправлять свои личные экипажи. Удивленный задержкой, Шереметев подскакал к мосту и увидел Януса.

– Спроси, какого черта твой генерал оказался в авангарде, когда ему потребно быть в арьергарде? – приказал разгневанный Шереметев Роману. Тот выполнил приказ не без удовольствия. Немец, однако, не обращал никакого внимания на своего фельдмаршала и хладнокровно продолжал пересчитывать свои телеги и экипажи:

– Айн, цвай, драй...– И только когда последняя телега из его обоза переправилась через Прут, генерал Янус обернулся к красному, задыхающемуся от гнева командующему и снисходительно разъяснил: – Скажи фельдмаршалу, что великий имперский стратег Монтекукули полагал заботу об обозе наиглавнейшей! Нет обоза – нет армии! Генерал может спокойно вести в атаку солдат, только если уверен, что обоз его надежно прикрыт. Такова первая аксиома войны!

– Есть и другое правило... – в бешенстве ответил Шереметев.– Генерала, который бросил порученные ему войска, непременно ждет воинский суд! – И крикнул полковнику астраханцев: – Яковлев, гони все генеральские обозы к чертовой матери!

К удивлению Романа, оказывается, генерал Янус прекрасно знал, что такое воинский суд. При одном упоминании о воинском суде он завернул лошадь и помчался на всем аллюре в лагерь к драгунам, так что Роман и Гохмут едва поспевали за генералом.

В лагере они застали тот кавардак и беспорядок, который обычно и бывает в любом армейском лагере, оставленном своими начальниками. Дело в том, что вслед за генералом Янусом и его бригадиры, Моро де Бразе и Вейсбах, бросились к своим обозам, и не только солдаты, но и офицеры не знали толком, что делать. Посему в то время, как одни полки сворачивали палатки, другие спокойно садились завтракать; денщики торопливо грузили на повозки офицерские вещи, а артиллеристы, как ни в чем не бывало, чистили свои пушки, причем крики и суматоха царили всеобщие.

– Вы куда, ротмистр? – грозно спросил генерал Янус офицера-венгра, ведшего эскадрон гусар к передовым дозорам.

Но венгр то ли не знал по-немецки, то ли не хотел отвечать генералу, но только показал плетью на степь и коротко бросил одно понятное всем слово: «Татары!» Суматоха тут же стала перерастать в панику. Никто сразу-то и не заметил, как ордынцы подскакали к лагерю.

Узрел наконец крымцев и генерал Янус. «Тревога, трубить тревогу!» – приказал он адъютантам и для верности поднес ко рту ладони, сложив трубочкой. Роман бросился в стоящий по соседству со штабом лейб-регимент и разыскал трубачей. Чистые и прозрачные звуки горнов раздались над лагерем, и уже через минуту-другую драгуны лейб-регимента были в седле и стали выходить из лагеря и строиться. За ними потянулись и другие полки. Позади драгун и на флангах установили тридцать орудий.

Пока происходило это долгое построение, маленький отряд венгров, не дожидаясь сигнала, отважно бросился рубиться с татарами. Венгры, судя по тому, как легко они опрокинули передовые татарские разъезды, были опытные вояки. Видно, долго они служили под знаменами славного Ракоци, поднявшего восстание против австрийского владычества. Известно, что после подавления восстания многие венгры перешли Карпаты и добровольно поступили на русскую службу. Ведь царь Петр собирался в поход против османов, бывших наряду с австрийцами другими поработителями Венгрии. Из этих мадьяр в русской кавалерии были составлены первые эскадроны гусар. И вот теперь на глазах у всех полков генерала Януса эскадрон отважных гусар не только отогнал татарские разъезды, но и врубился в многотысячную орду, шедшую на лагерь. Но гусар была горстка, а ордынцев тысячи, и скоро эскадрон был окружен.

– Ваше превосходительство, прикажите ударить и выручить храбрецов! – в один голос взывали к своему генералу и Роман, и Карл Гохмут. Но Янус словно не слышал голоса адъютантов, и не видел, как гибнет горстка гусар. Обернувшись к бригадиру Моро де Бразе, он с жаром повествовал ему о своей стычке с фельдмаршалом из-за обоза. Француз горячо поддерживал Януса, поскольку Шереметев только что завернул его экипажи. Подъехавший к ним генерал барон Денсберг ругался по-русски матерно, так как и его обоз не пустили на мост, а ведь в экипажах сидели прехорошенькие племянницы.

– Знаем мы ваших племянниц, старый проказник! Есть на этот счет анекдот! – оглушительно захохотал было генерал Янус. Но в это время подскакал князь Волконский, и Янус не успел досказать анекдот. Волконский был боевой генерал, гнавшийся после Полтавы и Переволочны за шведским королем Карлом вплоть до Очакова. Он не побоялся и сейчас– сказать правду командующему.

– У нас, у русских, есть поговорка: сам погибай, а товарища выручай, господин генерал! Прикажите выручать венгерцев, иначе я не ручаюсь за своих драгун, они сами бросятся в атаку! – выкрикнул Волконский, подъезжая к Янусу. Пергаментное лицо немца подернул легкий румянец.

– Кого вы хотите выручать? – спросил он сердито.– Этих мятежников Ракоци, которые бросились на татар без приказа? Орднунг,– по-немецки – порядок,– для меня превыше всего! Пусть погибнут эти мятежники на глазах всего войска, дабы другим неповадно было вступать в бой без приказа! – И, обернувшись к Роману, отрывисто приказал: – Отправляйся к драгунам и посмотри, чтобы они не наделали глупостей! Воевать против варваров надобно только дружным огнем, а не мечом! – Генерал Янус хитрил, когда говорил сии нравоучительные сентенции. Он не помог венграм по самой простой причине: живы у него еще были воспоминания о том, как били его два года назад эти самые гусары Ракоци. Теперь он мог отплатить им хотя бы малой монетой. Он был не только мелок, но и мстителен, генерал Янус.

Роман подскакал к строю ропщущих драгун и увидел в переднем ряду свой лейб-регимент. И, пользуясь правом адъютанта давать команду от лица генерала, Роман выхватил палаш и гаркнул: «Драгуны, в атаку, за мной!» И грохнула земля под тяжестью коней лейб-регимента. Легкая татарская конница была смята и опрокинута, ордынцы пустились наутек, и Роман успел-таки пробиться к горстке израненных храбрецов венгров.

– Спасибо, брат! – обнял его седой ротмистр, и тс слова были для Романа золотой наградой.

– Ну, теперь тебя старик съест! – мрачно предвещал своему другу Карл Гохмут, но, к удивлению обоих, генерал Янус не сказал Роману ни слова. А вечером они поняли, откуда дует ветер.

К переправе, через которую переправлялись драгуны, подскакал сам царь, и генерал Янус картинно отсалютовал ему палашом и с торжеством доложил:

– Мои драгуны обеспечили переправу, герр Питер, а мой адъютант выручил этого труса Волконского и сам водил в атаку его драгун. Есть убитые и раненые!

– Молодцом! – сказал Петр и озаботился, много ли в войсках погибших.

– Пустячок...– просмаковал Янус.– Эскадрон венгерцев... легкая кавалерия... невелика потеря!

И Роман подумал: недаром Янус был у древних римлян богом двуликим.

На Пруте

Перед походом войска разделились, и по обходной дороге к Дунаю был выслан передовой отряд генерала Ренне, состоящий из дивизии драгун, казаков и молдаванской конницы, которую вел Фома Кантакузин.

– Сим смелым продвижением конницы можно выйти на Дунай в обход турок и зайти в тыл к войску везира! – заявил Ренне на последнем военном совете. Подготовленный к тому советами Кантемира, Петр не возражал против смелого плана. Некоторые генералы-немцы мрачно предсказывали, что передовой отряд будет попросту уничтожен лавой османской конницы, а вслед за тем османы обрушатся и на главное войско. Но Петра и Ренне неожиданно поддержал обычно осторожный Шереметев. И не потому, что Борис Петрович полагал сию смелую диверсию необходимой по соображениям военной стратегии, а потому, что был движим к тому солдатским брюхом. Хотя молдаване и поставили по распоряжению Кантемира пятнадцать тысяч баранов и четыре тысячи волов, но в хлебе по-прежнему чувствовалась недостача, а питаться одним мясом русские солдаты не привыкли, и кровавый понос, как то хорошо было известно фельдмаршалу по полковым спискам, представляемым ему каждый день, обезлюдевал армию. Меж тем, как согласно утверждали все лазутчики, туркам достались у Браилова и Галаца собранные Бран-кованом огромные запасы хлеба и фуража, прикрытые сейчас самым малым гарнизоном. Эти склады можно было взять легким наскоком, и потому и Борис Петрович согласился послать отряд Ренне в обход турок к Браилову.

На рассвете 30 июня конница Ренне вышла из лагеря, а левее ее, придерживаясь Прута, дабы снова не остаться без воды, выступила и вся русская армия, сопровождаемая огромным обозом.

Войска шли в две колонны. По самому берегу реки катили экипажи с генеральскими женами и метрессами, пылили бесчисленные обозы, волы неторопливо тянули тяжелые пушки. Прикрывая их, правее маршировали дивизии Алларта, Вейде, Денсберга и Репнина.

Генеральские экипажи на плохой проселочной дороге постоянно ломались, останавливались и задерживали ход войска. Борис Петрович хотел было оставить лишние экипажи в Яссах, но в одном из них ехала сама государыня Екатерина Алексеевна, и Борис Петрович, уже не как фельдмаршал, а как опытный царедворец, из осторожности промолчал. Впрочем, неприятеля впереди пока не было, Огромное турецкое воинство, словно иголка в сене, затерялось в неоглядной буджакской степи. Даже татарские разъезды и те исчезли, и впереди, казалось, лежала только выжженная знойным солнцем степь. Вот эта-то пустота и тревожила Бориса Петровича. Старый боярин был многоопытным воеводой – ходил супротив турок и татар еще в голицынские походы и знал, что из этой пустоты может или подняться страшный степной пожар, или неожиданно вырасти османское войско.

Тем временем сведения от лазутчиков поступали самые разные, как разными были и сами лазутчики – одни приходили от Кантемира, других подсылал Бранкован.

Первые дружно говорили, что везир со своим войском идет уже по другому берегу Прута и хочет переправиться на эту сторону близ урочища Фальчи, другие же льстиво ободряли, что турки, мол, все еще стоят у дунайского моста, что возле Исакчи. Петр и Шереметев боле верили, конечно, Кантемиру и его молдаванам и потому решили спешно отправить вперед сильный кавалерийский корпус генерала Януса и тем упредить везира на переправе у Фальчи. Ведь и сам Кантемир говорил, что другой удобной переправы на Пруте больше не было, а уж он-то знал эти места. Так что все было правильно в плане Петра 1 и его фельдмаршала. Не приняли во внимание они только одного – персону генерала Януса, коему поручили сей маневр.

С Янусом вообще было сложно. Приказ этому ученому генералу пришлось писать по-латыни (известно, что латынь – язык ученых людей), устные распоряжения Петр и Шереметев отдали ему по-русски, Роман перевел по-не-мецки, а сам генерал со своим первым помощнйком бригадиром Моро де Бразе предпочитал говорить по-французски.

– Эти московиты,– презрительно бросил генерал, выйдя из царской палатки,– не знают даже азбуки тактики. Представляете, мне приказано с одной кавалерией взять мощный турецкий тет-де-пон у Фальчи?

– Тет-де-пон сильно укреплен? – озабоченно спросил француз.

– Безусловно! – утвердительно мотнул головой немец.

Между тем 4 июля, когда Янус был послан к Фальчи, не только никаких укреплений не было на берегах Прута, но и сами мосты через реку турки еще не начали возводить. И продвигайся генерал Янус вперед, как ему было предписано, самым скорым маршем и пройди те сорок верст, что отделяли его от урочища Фальчи за день, он легко бы опередил турок на переправе.

Но генерал Янус, конечно же, взял с собой свои экипажи, и его драгуны тащились вслед за генеральской каретой поистине черепашьим шагом и за три дня лишь на один переход оторвались от главной армии.

Но даже в день встречи с воинством везира можно было еще упредить турок на переправе: тет-де-пона на берегу Прута по-прежнему не было, а сами мосты еще не были достроены.

Турецкая армия в то утро 7 июля находилась в самом опасном положении, будучи расколотой на две части и разделенной быстрой рекой. Выдуманные же тет-де-поны понадобились и генералу Янусу, и его советнику де Бразе единственно для того, чтобы объяснить царю свое самовольное отступление. Ведь у Януса был ясный приказ царя: атаковать турок в конном строю и тем нарушить их переправу. И несомненно, окажись вместо Януса другой кавалерийский генерал, скажем Меншиков или Ренне, они непременно бросили бы драгун в атаку и застигли бы турок врасплох, посреди переправы. Что могло бы в этом случае произойти, легко представить: ведь воинство везира в тот день висело, как на канате, «посередине реки». В любом случае переправа турок была бы нарушена и задержана на сутки, за которые могла бы подойти к Фальчи и главная русская армия. И как знать, чем бы тогда закончилась генеральная баталия,– ведь река в этом случае лишь бы укрепляла русские позиции.

Но генерал Янус не бросил своих драгун в атаку, хотя, по признанию очевидца похода волоха Николая Муста, служившего дьяком в совете везира, турки сначала испугались, заслышав шум от двигавшихся в русском войске телег, и даже думали перейти назад реку.

Однако вместо лихой атаки Янус сперва остановился, а затем завернул свой корпус обратно.

Историки могут только гадать о причинах столь неожиданного решения и прямого нарушения Янусом царского приказа. Сам Янус оправдывался впоследствии многочисленностью увиденной им турецкой конницы. Но ведь большая часть ее утром 7 июля тоже все еще была на левом берегу Прута, а массовая переправа через эту быструю реку под русским огнем была опасна и навряд ли бы на нее решился осторожный Балтаджи Мехмед.

Не случайно совсем другое, чисто восточное объяснение дает все тот же советник везира Николай Муст (и его мнение разделяет молдавский историк Некульче, служивший при дворе Кантемира), когда пишет: «Утверждают, что великий везир достиг этого отступления Януса при помощи некоторой суммы денег». Иными словами, везир достиг отступления Януса с помощью столь принятого в Оттоманской империи средства, как бакшиш. Впрочем, бакшиш был в ходу и у иных наемных немцев-генералов, только назывался он взяткой.

Впоследствии, уже после Прутского мира, когда сами турки поведали русским, в каком трудном положении находились утром 7 июля, Петр с горечью записал в свой «Юрнал» о мерещившихся генералу Янусу тет-де-понах: «Сей рапорт Янусов оказался ложным, и мог он их (турок.– С. Д.) задержать, ежели б поступил по долгу честного человека». По приказу Петра Янус тотчас после Прутского похода был отчислен из рядов русской армии с позором и без честного абшида.

Но свое черное дело генерал Янус сделал: он не только не задержал турок на переправе, но и медленной ретирадой позволил турецкой армии к вечеру взять свой отряд в кольцо. Читая свидетельства очевидцев и документы, иногда кажется, что он хотел попросту сдать свои войска туркам.

Когда Роман с эскадроном драгун сумел пробиться через кольцо отборных турецких кавалеристов-спагов и в шестом часу пополудни примчался в главный русский лагерь с донесением Януса об окружении его отряда, и Петр, и Шереметев были, видимо, поражены этим известием.

– Мало того что он не упредил неприятеля у Фальчи, но и ретираду ведет не по-кавалерийски, на рысях, а как обозный генерал! Чертов немец! – выругался Петр.

– Сей Янус ведет турок прямо на главную армию! – возмущался и раскрасневшийся от гнева фельдмаршал.

– Ничего не поделаешь, придется выручать немца! – с досадой сказал Петр и бросил кратко: – Я сам поведу гвардию!

Шереметев только рукой махнул: сам-то он хотел начать общую ретираду главной армии к Яссам, пользуясь тем, что от турок ее еще отделяло целых два перехода. Ан нет! Чертов немец заставляет идти вперед на сближение с везиром и давать баталию там, где угодно туркам, а не ему, фельдмаршалу Шереметеву.

Пока фельдмаршал расспрашивал Романа о действиях турок, Петр написал коротенькую записку Янусу, в коей задним числом разрешал отступление и обещал скорую выручку.

– Да как он доставит приказ-то? Генерал Янус сообщает, что со всех сторон окружен страшными полчищами татар и конных спагов? – усомнился было Шереметев. Роман в ответ сказал, что, прорвавшись однажды, его драгуны пробьются через кольцо и в другой раз.

– Опять же спаги боя не принимают и токмо издали стреляют да бросают дротики...– пояснил он турецкую тактику.

– Значит, не так страшен турок, как пугает нас генерал Янус? – Петр внимательно вгляделся в Романа, но за многими навалившимися на него заботами, должно быть, не узнал его и бросил холодно, как адъютанту проштрафившегося генерала: – Передай Янусу, чтобы не полз по степи, яко улитка. И обнадежь: у нас в беде не бросают, завтра я сам подам ему добрый сикурс!

На обратном пути, лунной ночью, Роман и его драгуны не встретили не только турецких спагов, но даже и разъезды татар. Только на рассвете послышался мат-пе-ремат обозных мужиков, скрип экипажей, и из утреннего тумана выступила медленно двигающаяся армада, охраняющая экипажи генерала Януса. Сам генерал громко храпел в карете. Роман решительно оттолкнул его денщика и потряс генерала, как грушу, крикнув ему в самое ухо: «Царский указ!» Генерал вскочил как ошпаренный. И в сей миг ударили пушки: вся долина вновь покрылась турецкой и татарской конницей.

Генеральная баталия

Генерал Янус воевал с турками по точной инструкции австрийского гофкригсрата. (сиречь военного имперского совета), полагавшего, что устройство каре – единственное спасение от наездов османской конницы. Эти огромные дивизионные каре (или карей, как величали их русские солдаты) представляли из себя четырехугольник, на каждой стороне которого плечом к плечу стояли три линии спешенных драгун. В центре этой ходячей крепости помещали лошадей и обоз, а по углам располагались батареи конной артиллерии. Ежели до начала сражения и Янус, и де Бразе подсмеивались над этими маленькими пушчонками, коих не было ни в одной европейской армии (де Бразе именовал эти пушчонки деточками), то теперь оба генерала были от них в полном восторге. Все наскоки спагов или татар на тот или иной фас карей малые пушки отбивали крепкой картечью, так что в конце концов принудили турецкую конницу держаться на почтительном расстоянии. Лишь изредка то один, то другой наездник, джигитуя, подлетал к карее и на лету пускал в нее стрелы или стрелял из ружья.

– Эти номады⁷ пускают в нас стрелы, подобно любовным купидонам, стремясь поразить наши сердца! – посмеивался де Бразе, пока одна из стрел не свалила под ним лошадь, угодив ей прямо в глаз.

– Полное безобразие, господа! – негодовал француз.– Я приучил своего Буцефала к пушечному и ружейному огню еще при осаде Намюра, этот конь благополучно вынес меня из шести генеральных баталий, и вдруг такой нелепый конец – пасть от стрелы, словно мы все еще на Троянской войне!

Гохмут и Роман как могли утешали горевавшего о потере француза, и Роман даже обещал ему при случае обязательно раздобыть добрую лошадь из-под турецкого спага.

– Наше счастье, что у турок пушки, видать, еще на переправе, не то подвезли бы их на картечный выстрел и поломали все наше каре! – громко проговорил Гохмут за спиной Януса. Обращался он вроде бы к Роману, но говорил так громко, что услышал и генерал. Но Янус даже не обернулся, поскольку ему не хотелось признавать правоту адъютанта. Гохмут вечор до самой ночи убеждал Януса воспользоваться отходом османской конницы, посадить драгун в седла и двинуться форсированным маршем навстречу главной армии. Но генерал был упрям и предпочел хорошо выспаться и не расставаться со своими драгоценными экипажами. Теперь же и он, и его дивизия, оказавшись в турецком кольце, были на вершок от гибели. Ясно, что вскоре вслед за спагами появятся и пешие янычары, а там турки подвезут пушки и вломятся в каре!

И вдруг, когда у солдат уже слезились глаза от пыли и пороха, на горизонте поднялись густые клубы дыма, пыльное облако прорезали молнии пушечных выстрелов и на поле баталии явились не янычары, а русская пехота. То Петр выполнил свое обещание и подоспел на выручку драгун с преображенцами, семеновцами, астраханцами и ингерманландцами.

Царь опередил турок благодаря тому, что явившиеся с ним полки были полками ездовой пехоты, которой не было тогда ни в одной армии. Упредив янычар на поле баталии, Петр и Михайло Голицын (прямой помощник Петра по команде над царевой дивизией) приказали солдатам спешиться и построили их в небольшие батальонные колонны. Впереди шли две колонны преображенцев, во второй линии – колонны астраханцев и ингерманландцев, а в замке шли семеновцы. По углам каждой колонны рослые пушкари из знаменитой бомбардирской роты Петра на руках катили пушки. При остановке колонны они быстро и умело наводили орудия и поливали картечью спагов и татар. Солдаты в то время били из ружей, и каждая колонна казалась огнедышащей передвижной крепостью. Эти колонны врезались в толпы турецкой конницы, и та брызнула перед сими крепостями в разные стороны.

Боевой порядок, который применили в этом бою Петр и Михайло Голицын, предвосхитил на полвека боевой строй Румянцева и Суворова. Еще тогда, на Пруте, Петр и Голицын открыли верный способ бить турок, когда стотысячная конная орда отхлынула перед пятью тысячами русских солдат. Но во времена Миниха этот урок был надолго забыт. Меж тем в тот день, 8 июля, карея генерала Януса была спасена! Обессиленные ретирадой драгуны Януса вступили в промежутки между колонн гвардии, словно в ворота надежной крепости.

К вечеру с севера подошли дивизии Денсберга и Алларта. Османская конница более не беспокоила русских. Только татарские разъезды шныряли вокруг русского лагеря в поисках случайной добычи.

В царском шатре в пять вечера состоялся военный совет. Моро де Бразе, которому так хотелось выгородить так называемую немецкую партию, к которой он относил генералов Януса, Алларта, Денсберга, Остена и Беркгольца (все они после Прутского похода, как и сам Моро де Бразе, были вычеркнуты из списков русской армии), подчеркивает, что на этот совет явились одни немцы, в то время как «ни один из генералов русских, ни из министров его величества не показались. Даже и генерал-фельдмаршала тут не было». Зато наш бригадир-француз был на совет допущен и хвастливо утверждает, что русских, мол, не было, потому что они испугались и не знали, что посоветовать царю-батюшке. На деле русских не было потому, что к пяти часам вечера ни центр русской армии, при котором находился фельдмаршал Шереметев, ни его арьергард, которым командовал Репнин, еще не подошли к лагерю. Так что действительно в царской палатке собрались преимущественно немцы и предложили чисто немецкий план: устроить еще более грандиозное, чем у Януса, уже не дивизионное, а армейское каре, и отступать дале на север. Этот план вполне соответствовал построениям, принятым в австрийских войсках, и получил полное одобрение генералов-немцев.

Правда, на сем совете успевал быть по времени и обязан был присутствовать по должности один русский генерал, о ком Моро де Бразе в своих «Записках» стыдливо умалчивает, чтобы представить план генералов-немцев как единственно возможный. То был Михайло Голицын.