Текст книги "Персонных дел мастер"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

Петр уже принял решение и приказал завернуть гвардию в лагерь.

– А ведь бегут седергесты неустрашимые, бегут! Сейчас бы и ударить на турка! Так нет, господа генералы беспокоятся о своих женах и об обозе...– с досадой говорил Голицын своим адъютантам, отводя гвардию в лагерь.

А Петр устало прошел в свою палатку и наистрожайше приказал денщикам никого к себе не пускать. Он двое суток уже не спал и свалился на кровать замертво.

Бегущую толпу янычар спаги задержали лишь на холмах, освещенных кровавым закатом. Но и потом долго еще перемешавшиеся в бегстве янычары разыскивали свои части, суматоха и беспорядок в турецком лагере были огромные. Громко подавали команды многобунчужные паши и аги, визжали спаги, гоняясь за беглецами, удравшими уже за холмы, хрипло ржали испуганные лошади, в обозах фыркали и плевались верблюды, пока, перекрывая весь этот гомон, не завопили, надрываясь во все горло, сотни мулл и дервишей, скликая правоверных к вечернему намазу.

– Слава аллаху, что заступился он за своих сынов и не позволил гяурам атаковать наш лагерь немедля! – распростерся на молитвенном коврике Балтаджи Мехмед. Он-то лучше всех знал, что в случае атаки все его воинство бежало бы до самого Дуная.– Но аллах уступил нам целую ночь для нашего дела! И мы постараемся заслужить его благословение...– Великий везир был бледен как полотно. От утренней невозмутимости и самоуверенности не осталось и следа.

Всю ночь к переправе мчались гонцы везира. Поторопить тяжелую артиллерию был послан и кегая-бей, оправившийся от своего падения.

– Пусть сам топчи-бей⁸ впряжется в постромки вместо вола, но пушки к утру должны быть здесь! – наказал везир своему помощнику.

Когда же подвезли первые тяжелые пушки, Балтаджи Мехмед поступился гордостью и первым обратился к советнику-шведу, прося, чтобы генерал Шпарр указал место для батарей. Всю ночь присланная из обоза обслуга рыла окопы, и к утру две линии укреплений полукружием возникли вокруг русского лагеря. Батареи ставили не только в окопах, но и за рекой, где стояли татары и поляки Иосифа Потоцкого. И лишь расставив пушки и приказав открыть непрерывный огонь, великий везир удалился в свою палатку, дабы вкусить сон. Слаще пения гаремных красавиц была для него канонада тяжелых турецких орудий.

Петр проснулся, однако, не от рева тяжелых пушек, а еще ране оттого, что его обняли теплые женские руки.

– Катя? Ты что, я же наказал никого не пускать! – вскинулся было он.

– А никого и не пускают, окроме твоей жены. Да ты лежи, лежи, а я тебе свой план поведаю.

План, который Екатеринушка в ту ночь поведала царю, был, конечно, сочинен не ею, а вице-канцлером Шафировым. Хитроумный и ловкий еврей-перекрещенец в последнее время быстро пошел в гору. И причиной той быстрой карьеры было не только то, что он свободно изъяснялся на нескольких европейских языках и был толковым и дельным дипломатом. Нет! Вице-канцлером Шафиров стал благодаря покровительству и заступничеству Александра Даниловича Меншикова. И так же как Екатеринушка была приставлена сим могущественнейшим Голиафом к самому царю, так Шафиров был приставлен им к главе правительства, канцлеру Головкину. И хотя самого Александра Даниловича не было в русской армии на Пруте, там находились его глаза и уши. Как люди одной партии, Екатерина и Шафиров часто сходились для совета, и царица высоко ценила ум вице-канцлера и особливо его умение находить выход из самых трудных ситуаций. На сей раз они виделись поздно вечером в шатре царицы, где Шафиров и сообщил ей свой верный и скорый план: немедля отправить к везиру посланца с мирными пропозициями.

– Да ты, батюшка, чаю, сумасшедший? Зачем везиру мир, если он скоро нас и так в полон заберет? Мои девки уже к турецкому гарему готовятся, – с горечью сказала Екатерина.

Но Шафиров хитренько улыбнулся и обратил слова царицы в шутку, посмеявшись, что фрейлины зря надеются попасть в гарем, поскольку турок, по всем его расчетам, мир примет.

– Понеже...– Шафиров начал загибать тонкие пальцы, словно вел бухгалтерский счет в купеческой лавке в Китай-городе, где служил когда-то сидельцем и где его заметил и отличил царь Петр,– Первое: пленные, взятые в вечерней баталии, дружно показывают, что урон в их воинстве с;голь велик, что янычары скорее отрубят головы своим прямым начальникам, нежели еще раз пойдут в атаку! Второе: все наши лазутчики твердят, что везир не склонен долго воевать за шведский интерес и не противится скорому миру, так как боится, что его недруги за время слишком долгого похода овладеют в Стамбуле ухом султана. Третье: известно от посланца Кастриота, что и сам султан Ахмед склонен к миру и недаром обращался за посредничеством к иерусалимскому патриарху Хрисан-фу. И четвертое (здесь Шафиров приблизился к Екатерине и горячо зашептал на ухо): вдруг царь послушается этого сумасшедшего Мишку Голицына и назавтра назначит атаку? Оно, конечно, может, наши и прогонят турка, но ведь Петр Алексеевич опять полезет, как вечор, в самый огонь. А пульки не разбирают... И что с нами – и с тобой, и со мной, безродным, и с Александром Даниловичем – будет при новом царе Алексее Петровиче, думаю, сама ведаешь!

Екатерина зябко передернула плечами. Знала, конечно, что Алешка тотчас возвратит из монастыря свою мать Евдокию Лопухину, а ее загонит с дочерьми куда Макар телят не гонял. Потому спросила с сердцем:

– Что делать-то?

– А ты сама к нему зайди в палатку... Тебя пустят – ты ныне царица. Заговори о мире, скажи, что на великий бакшиш везиру все свои бриллианты готова пожертвовать! Увидишь, тебе это со временем высоко зачтется...

И вот теперь Екатерина жарко мечтала о мире, ради которого ей ничего не жаль – даже своих изумрудов и алмазов. Петр встал, поцеловал ее в лоб:

– За жертву спасибо, а мириться с турками тебя, чай, Шафиров надоумил? – Екатерина сжалась, но Петр рассмеялся добродушно: – Ладно, ладно, иди. Сейчас соберем господ генералов на совет, все обмозгуем.

Когда господа генералы собрались совещаться в царскую палатку, словно приветствуя их, разрезая пламенем предрассветную мглу, ударили тяжелые турецкие пушки.

– О, это серьезно! – мрачно заметил Брюс.– Неприятель за ночь подвез орудия большого калибра.

Впрочем, и так все поняли, что это серьезно, поскольку бомбы стали разрываться в вагенбурге, чего вчера еще не было. Тотчас поднялся женский визг и переполох – царицыны фрейлины и генеральские жены высыпали из палаток, и Екатерина с трудом наводила порядок в женском воинстве.

– Они установили тяжелые пушки на том берегу реки, вот почему ядра долетают ныне и до вагенбурга! – указал Брюс вышедшим из палатки генералам. И, обращаясь к царю, спросил: – Дозволь, Петр Алексеевич, я отлучусь к своим пушкам. Надобно наладить контрбатарейную стрельбу.

Брюса отпустили, и скоро в ответ на разнобойную турецкую пальбу раздались четкие залпы,русских батарей. Все поле баталии снова затянулось пороховым дымом. Под эту перестрелку генеральская копсилия заседала недолго. Да царь и без них уже все порешил. Решено было немедля послать к везиру письмо от фельдмаршала и предложить ему учинить штилыптан, сиречь перемирие, а затем, даст бог, и общий мир заключить.

– А ежели везир откажет в том мире? – вкрадчиво спросил генерал Янус.– Ведь чего ему мириться, если мои драгуны насчитали у турок четыреста пушек на батареях. В таком случае, ваше величество, у нас не будет выбора?

Все поняли, что Янус намекает на неизбежную капитуляцию. И многие генералы-немцы согласно закудахтали. И здесь бомбой взорвался Михайло Голицын:

– Нет выбора, говоришь! – Голицын столь грозно пошел на немца, что тот порешил, что его сейчас ударят но лицу, и спрятался в угол.– Врешь! Есть выбор, который вечор еще упустили! Атаковать и пробиться сквозь вражескую силу, как честным и храбрым воинам надлежит! Тогда, глядишь, сегодня же будем в неприятельском лагере! Только для этого...– веселым взглядом князь Михайло обвел лица генералов и министров, – надобно нее лишние генеральские обозы сжечь, а фрейлин и генеральш посадить на коней! Пусть стоят в резерве!

Поднялся общий шум. Но напрасно Голицын с надеждой смотрел на царя, тот отвернулся. Немецкая партия, поддержанная Екатериной и Шафировым, на том совете взяла верх, и решено было немедля отправить к везиру парламентера.

– Ну а коли везир мира не примет, то и впрямь выведем все войска и будем пробиваться вдоль Прута. Борис Петрович, распорядись сжечь лишние обозы! – Отдав приказ, Петр вышел из палатки. Михайло Голицын, махнув рукой, последовал за царем. Он на сем совете остался один при мнении, что можно атаковать и разбить турок. А ведь, как сейчас в том согласны многие историки, он утверждал чистую правду. В турецком воинстве царило в эти утренние часы великое смятение и зрел мятеж. Началось с того, что когда турецкая тяжелая артиллерия открыла огонь, то сразу обнаружились сильные недолеты. Все же попытки турок подвинуть свои батареи поближе к русским окопам вызывали столь меткий и ожесточенный огонь русских, что турецкие пушкари снова откатывали свои орудия назад.

– Стреляют-то они на излете, только баб в обозе пугают! – насмешливо заметил Голицын приседавшему при каждом залпе турецких пушек Шафирову, явившемуся в первую линию, дабы проводить парламентера.

Великий везир тоже видел в подзорную трубу эти недолеты, но оказалось, что и его янычары узрели эту бесплодную стрельбу простым оком. Потому, когда везир приказал янычарам снова идти в атаку, среди воинов аллаха прокатился негодующий гул, а затем из задних рядов закричали Юсуп-паше, привезшему приказ везира:

– Шайтан его возьми, твоего везира! За что он нас приказал послать на верную смерть? Ведь наши пушки бьют попусту и все одно не достают русских окопов!

Юсуп-паша повелел было бунчужному паше схватить крикунов, но тут войско его вдруг сломало строй, и Юсуп со всех сторон был окружен толпой разгневанных янычар. Многие из них выхватили ятаганы и кинжалы и смело кричали своему предводителю:

– Пусть везир сам идет в атаку! У нас вчера каждый третий воин был убит или ранен! Отрубим голову трусливому шакалу! Привык прятаться за наши спины! – А выступивший вперед здоровенный молотобоец Казим (искавший в сем походе новую жену) смело взял под уздцы лошадь Юсуп-паши и громко сказал:

– Иди и скажи своему везиру, что мы не хотим умирать за шведского короля! Нам известно, что у везира есть фирман султана, разрешающий ему заключить с царем мир!

– Якши! – бессильно склонил голову Юсуп,– Я передам везиру ваши угрозы!

Он с трудом выбрался из толпы янычар и во всю прыть понесся к ставке везира.

– Они отказываются идти в атаку, о мой везир! – прохрипел он, соскакивая с лошади.– Боюсь, в рядах янычар после вчерашнего побоища проснулся великий гнев!

Балтаджи Мехмед был мудр и не стал кричать на Юсуп-лашу. Он хорошо ведал, что такое великий гнев янычар. Во время такого гнева многие везиры теряли головы, а султаны троны. Всем в турецком воинстве был памятен недавний страшный мятеж янычар в 1703 году, когда седергесты возвели на трон нынешнего султана Ахмеда, а его царственного брата бросили в темницу. И Балтаджи Мехмед хорошо помнил, что мятеж тот стоил головы знатному и великому везиру Кюпрюлю, семейство которого почти сто лет правило Великой Портой.

Поэтому везир устало махнул рукой Юсупу и молвил спокойно:

– Иди и успокой их сердца. Они не пойдут сегодня в атаку. Вчера они и так хорошо пострадали во имя аллаха. Двадцать тысяч убитых и раненых, двадцать тысяч! Да это и впрямь боле трети моих неустрашимых!

Подступившие к везиру Понятовский и Шпарр посоветовали рыть апроши, чтобы подвинуть пушки поближе к русскому лагерю и приступить к правильной осаде.

– Вы думаете, что русские будут сидеть за своими рогатками, как кролики, пока голод не принудит их сдаться? – сердито спросил везир.– Разве вы не видите этот огромный костер посредине их лагеря? Уверен, они сжигают все лишние повозки и тяжести, чтобы сегодня же прорваться через наши линии. А мои янычары не хотят сражаться!

– Но у вас есть конница, ваши несравненные спаги и татары! – попробовал было спорить Понятовский.

– Мои спаги уже раз отступили перед пехотой русских, а татары Девлет-Гирея просто разбойники, способные только грабить обозы... И зачем только я согласился воевать ради шведского короля! – вырвалось у везира.

И в эту-то минуту прискакал отряд спагов, доставивший русского парламентера. Бравый преображенец Шепелев спрыгнул с лошади и выпрямился перед везиром во весь свой могучий рост.

– Фельдмаршал Шереметев предлагает вам учинить штильштан и начать переговоры о мире!

Кегая-бей, знавший русский язык, перевел радостные для везира слова, и Балтаджи Мехмед стал снова важным и невозмутимым. Молчаливым жестом он указал Шепелеву на вход в свой роскошный шатер.

Из русского лагеря ясно видели, что Шепелева перехватили не татары, а спаги и поскакали с ним к холму, на коем, по всей видимости, находилась ставка везира: оттуда беспрерывно мчались гонцы, там стояли и самые богатые шатры турок. Однако, хотя русский посланец явно попал по прямому назначению, поначалу ничего в действиях турок не изменилось: они по-прежнему рыли окопы, а их пушки даже усилили огонь.

И Петр собрал последний военный совет. Царь был угрюм и сразу согласился с Голицыным: «Лучше и нам всем погибнуть, чем сложить оружие!»

– Пойдем в атаку, прорвемся и двинемся на север подле Прута! Лишние ядра закопать, тяжелую артиллерию с обрыва в реку, наварить и напечь конского мяса в поход. Гвардия пойдет впереди!

Генералы, приглашенные на тот совет (Михайло Голицын, Репнин, Вейде, Долгорукий, фельдмаршал Шереметев и канцлер Головкин), согласно скрепили решение Петра своими подписями. Генерала Януса на тот совет даже на звали.

Пока полки выходили из лагеря и строились, к везиру был послан еще один гонец с письмом от фельдмаршала. Письмо было даже не просьбой о перемирии, а открытой угрозой: ежели везир не даст немедленного ответа, русские войска атакуют по всей линии.

Голицын уже разворачивал гвардию в батальонные колонны, помещая меж них орудия и строя тем подвижные крепости, когда из турецких рядов вылетел всадник, размахивая белым пакетом.

– Да это же Петька Шепелев! Не дал-таки мне, шельмец, атаковать турка! Упустили мы синюю птицу из рук, верную викторию! – сердито сказал Голицын Шафирову.

– Теперь настал мой час, князюшка! – ласково пропел Шафиров.– Когда смолкают пушки, начинают говорить дипломаты!

И, словно услышав Шафирова, турецкие пушки и впрямь умолкли, и над мутным Прутом повисла удивительная после четырехдневной канонады небывалая тишина.

Карл XII назвал эту войну османов с царем Петром божьим провидением, призванным покарать Россию и спасти Швецию. Казалось, фортуна повернулась снова ликом к своему любимцу. Вдохновленный известием о сборе под Адрианополем двухсоттысячной турецкой армии, король собственноручно разработал план военных действий для войск турок и их союзников. По этому плану турецкая армия через Молдавию должна была войти в Польшу. На соединение с ней из Померании должен был выступить двадцатитысячный корпус прославленного своими недавними победами над датчанами генерала Стенбока. Соединившись у стен Варшавы, они совместно должны были низложить и изгнать из Польши короля Августа и вернуть на престол Станислава Лещинского. Затем соединенная шведско-турецко-польская армия, уже во главе с самим Карлом XII, должна была двинуться на Москву.

Жадный до воинской славы, Балтаджи Мехмед знал, что он воюет не по своему, а по королевскому плану и когда янычары кричат, что проливают в этой войне кровь ради шведского интереса, то кричат они правду. Отсюда шло во многом упрямое нежелание везира внимать советам шведского генерала Шпарра во время вчерашней атаки и его скорое согласие на перемирие.

Шафиров, который в тот же день, 10 июля, направился на переговоры с везиром, имел самые широкие полномочия. Дабы спасти армию, Петр был готов отдать не только Азов, но и возвернуть шведам, если того потребует везир, Лифляндию и Эстляндию. Единственно, чего Петр твердо решил не отдавать, был Петербург с Ингрией, земли отчич и дедич. Впоследствии Шафирова при дворе считали великим дипломатом за то, что он обошелся без уступки Риги и Ревеля. Но заслуга Шафирова была здесь ничтожной, поскольку везир и не требовал возврата никаких шведских провинций. Единственно, что сделал Шафиров, так это выждал, пока везир сам предъявит свои условия. Быстро уловив, что везир за шведа и не просит, Шафиров начал торг вокруг Азова и крепостей в Таганроге и Каменном затоне. В конце концов ему удалось уломать везира, и, пообещав передать туркам все пушки в Затоне, он выговорил армии право выйти из лагеря со всей артиллерией. Конечно же, везиру был обещан великий бакшиш и даже драгоценные каменья Екатерины, за что везир обещал не настаивать на выдаче ему османских подданных Кантемира и Саввы Рагузинского, а просто принять на веру, что означенных лиц нет в русском лагере. Ведь везир спешил в эти часы с мирным трактаментом не менее, чем русские, потому что знал уже то, чего еще не знал Шафиров. В самом начале переговоров прискакал с Дуная гонец и привез страшную для османов весть: русские драгуны идут к Браилову!

– Так вот куда делась неисчислимая русская конница! – сердито бросил везир своему помощнику кегая-бею.– А ты еще говорил, что у русских совсем мало кавалерии. А она вот где, в нашем тылу! Теперь они возьмут Браилов со всеми богатыми магазейнами, затем Галац, и кто им помешает сжечь у Исакчи наш мост через Дунай и тем перерезать все пути в Стамбул?

Кегая-бей пробовал расспросить гонца, сколько же русских драгун у Браилова, но глупый анатолиец только закатывал глаза и трясся:

– Страшная сила, страшная сила! – и для убедительности прищелкивал языком: сам, мол, видел!

– Хорошо, что русским еще неведомо, что их конница прорвалась к нам в тыл,– удовлетворенно прикрыл глаза великий везир, слушая льстивые речи Шафирова.– И хорошо, что они прислали для переговоров такого незадачливого и недогадливого посланца.

Если для заключения Константинопольского мирного договора с турками в 1700 г. потребовалось четыре года переговоров, то Прутский мир в 1711 году был подписан уже через сутки.

Когда Понятовский, после немалого бакшиша кегаю, ознакомился со статьями сего мирного трактамента, он даже зубами заскрипел от злости, столь авантажный мир получили русские. О шведском великом интересе везир, само собой, не подумал, и ни об Эстляндии, ни о Лифляндии в договоре даже не говорилось.

– Все, что выговорил везир для нашего короля, так это разрешение царя на пропуск его величества в Швецию через Польшу. Но этим ненадежным путем король, конечно же, не воспользуется! – с горечью сообщил Понятовский генералу Шнарру.

Тогда же горе-советники решили немедленно вызвать короля в лагерь, чтобы в последнюю минуту поломать этот неслыханный .мир. И на рассвете 11 июля неугомонный поляк сломя голову помчался в Бендеры.

Ох как проклинал король Карл XII свою спесь, когда в самом начале похода он не принял предложения везира прибыть к войскам!

– У армии может быть только один командующий! – надменно отрезал он тогда Понятовскому, и, поскольку везир от своего командования не отказывался, было ясно, что король останется в Бендерах.

А теперь этот же Понятовский привез горькую весть: везир выпускает русских из ловушки и заключает с ними мир! Все труды, все расчеты на турок рухнули за несколько часов. Будь он там, он бы не допустил, да и везир бы не посмел, зная о личной переписке короля с султаном, подписать сей позорный трактамент. Но может, и теперь еще не поздно? И король, несмотря на 490 ночь (Понятовский привез известие глубоким вечером), вихрем сорвался с места и в сопровождении кучки телохра-мителей-драбантов и все того же неутомимого Станислава Понятовского помчался в лагерь к везиру.

Скакали всю ночь, благо она была лунной, а на рассвете переправились через Прут у Фальчи по наведенной турецкой переправе. Никакого тет-де-пона на переправе но-прежнему не было, что и отметил опытный взгляд ко-роля-воина.

В полдень путешественники завидели нескончаемые обозы турок. Драбанты плетьми разгоняли стада коров и баранов, расчищая путь королю. Особливо много хлопот доставляли упрямые верблюды, углегшиеся прямо в дорожную пыль.

Станислав Понятовский помчался вперед – предупредить везира о королевском визите. Вопреки надеждам поляка, везир не высказал никакой растерянности, узнав, что король уже в лагере. Конечно, он и раньше знал, что предстоит неприятное объяснение с королем и швед будет жаловаться на него султану. Но только что в палатку везира вошел второй гонец с берегов Дуная, который привез горькую весть: Браилов взят русскими! И странное дело, везир словно обрадовался этому известию. Он позволил себе слабо улыбнуться и громко переспросил гонца, так, чтобы могли слышать и кегая-бей, и генерал Шпарр:

– Значит, русская конница зашла к нам в тыл, захватила наши магазеи и перекрыла нам дорогу в Стамбул? – Он покачал головой и уже широко улыбнулся: – Смелый и сильный поход со стороны царя Петра. Но теперь, после заключения мира, бесполезный, совсем бесполезный!

Кегая-бей понял, что отныне везир может объяснить поспешность заключения мира не горькой для уха султана правдой о трусости янычар, а коварными маневрами московитов, пробравшихся ему в тыл, и сладко заулыбался.

Такими их и застал Понятовский: радостными и улыбающимися. Впрочем, все в турецком лагере, а особливо янычары, радовались скорому миру. Янычары снова охотно подчинялись всем командам и разводили большие костры, чтобы жарить быков и праздновать счастливый конец этой ненужной войны.

– Скажи королю, пусть подождет в обозе! Я навещу его...– насмешливо проговорил великий везир и взмахом руки отослал говорливого поляка из шатра, не дав ему и слова вымолвить,– Что ж, я могу теперь со спокойной совестью идти на встречу со шведом. И пусть он попробует сказать, что мир, который я заключил с царем, противен интересам султана. Главное – я вернул султану Азов, и вернул здесь, на берегах Прута, вернул я – а не капудан-паша, который так и не смог спалить Таганрог с моря и уничтожить там русский Азовский флот. Ну, а что до шведского интереса, то пускай за него шведы воюют сами. Меня же ждет скорая слава, великий почет и немалый бакшиш! – заключил свои рассуждения везир, после чего поднялся, приказал подать себе праздничный парчовый халат и величаво направился к обозу, где среди коров и баранов поджидал его, как жалкий проситель, его величество король Швеции Карл XII.

Свидание короля с везиром состоялось в тот час, когда по приказу Шереметева русские полки один за другим стали выходить из лагеря и, развернув знамена, под звуки военной музыки уходить на север. Меж пехотных и кавалерийских колонн грозно блестели пушки – по мирным пропозициям армия уходила со своей артиллерией.

– Да они уходят не как побежденные, а как победители! – вырвалось у короля. Привлеченный звуками музыки, он взлетел со своими драбантами на ближайший холм и оттуда увидел русских.

– Они и могли быть победителями, мой король! – заметил подъехавший генерал Шпарр.– Видели бы вы, как вечером девятого июля бежали от них эти неустрашимые янычары. Счастье для везира, что у русских не нашлось решительного генерала и они не преследовали. Не то, боюсь, в роскошном шатре везира пировал бы царь Петр!

– И все одно, генерал, русские были окружены, как в мышеловке. Надобно было быть старым дураком, чтобы упустить из рук верную победу! – упрямо наклонил голову Карл.

– Эта победа стоила бы туркам такой крови, что была бы пирровой... Да и янычары на другой день наотрез отказались идти в атаку! – сообщил Шпарр.

– А сто тысяч спагов? Они-то еще в деле не были! – не соглашался король. И, смерив генерала Шпарра презрительным взглядом, заметил: – Вы забыли, генерал, что все победы стоят крови. Разве можно бояться большой крови ради великого дела?

В эту минуту от шатра везира показалась великая кавалькада. Во главе ее на великолепном белоснежном арабском скакуне красовался сам великий везир.

Завидев короля, Балтаджи Мехмед не сразу направился к нему, а картинно погарцевал на горячем скакуне, словно в насмешку над нетерпеливым шведом. Затем, под такты залетевшей на холмы русской полковой музыки, скакун доставил великого везира к королю.

Балтаджи Мехмед неспешно слез с лошади, бросил поводья подскочившему негритенку и только потом подступил к королю и, положив руку на грудь, на мгновение, всего на мгновение, слегка наклонил голову.

Карл почти наехал на везира и, показывая плеткой на уходящие русские войска, сказал глухо и требовательно:

– Дай мне немедленно двадцать тысяч лучшего войска, и я обещаю тебе: прежде чем сядет солнце, царь Петр будет лежать в пыли у твоих ног.

Везир взглянул на короля с тревожной опаской. Тогда король спрыгнул с лошади, взял везира под локоть и отвел от свиты.

– Ну хорошо, дай мне одних спагов, и, клянусь, я разобью русских! – повторил он просьбу. Понятовский перевел слова короля везиру.

– Разве король не ведает, что мы подписали с царем Петром добрый мир? – спросил везир поляка, и, так как гот промолчал, везир кликнул своего толмача.

Молоденький грек, сверкая сахарными зубами, весело перевел королю по-немецки (Карл знал этот язык) основные пункты мирного трактамента:

«1. Русские получают свободный выход из Молдавии.

2. Туркам царь возвращает Азов, а русскому флоту не мочно ныне плавать по Азовскому и Черному морю.

3. Московиты срывают крепости в Таганроге и Каменном Затоне (пушки в Затоне оставляют туркам).

4. Его величество король свейский получает от царя свободный пропуск для проезда через Польшу в свои владения».

– И это все, чего ты добился от русских, уложив семь тысяч отборных янычар убитыми и четырнадцать тысяч ранеными? – презрительно заметил король. Балтаджи Мехмеду еще не перевели вопрос короля, но он уже понял по самому тону всю презрительность королевского замечания.

– Да если бы хоть один из моих генералов осмелился заключить такой мир, я, не раздумывая, велел бы отрубить ему голову! Не сомневаюсь,– король буквально прошипел эти слова,– что и мудрый султан сделает то же самое с тобой! – Молодой толмач с дрожью в голосе перевел эти слова везиру. Но тот его успокоил. Великий везир снова обрел свое величие. И потом, что толку спорить с сумасшедшим королем! «Железная башка» – так, кажется, называют его янычары в Бендерах. И, величественно разгладив бороду, везир снисходительно объяснил королю, что великий султан перед самым походом вручил ему фирман, разрешающий заключить любой мир с русскими гяурами. И не королевское дело мешаться в те дела.

– А насчет твоих генералов,—везир с явной насмешкой оглядел Понятовского и Шпарра,– то их жизнь и смерть в твоей королевской воле!

И здесь Карл не мог больше сдерживаться. Король затопал в бешенстве ботфортами и не то запричитал, не то закричал:

– Неужели ты не видишь, слепец, что они уходят из ловушки, уходят! Прикажи их атаковать, и они все в твоих руках!

Словно в насмешку над королем гремела русская полковая музыка, и, развернув знамена, словно на параде, русские полки проходили перед турецким лагерем, где любопытные турки тысячами повылезали из окопов.

Балтаджи Мехмед с сожалением посмотрел на короля, затем на русские полки, затем снова на короля и сказал непреклонно:

– Ты испытал русскую силу и твердость под Полтавой, мой король. Теперь и мы их в деле познали и силу их попробовали. С нас хватит! Хочешь – атакуй их со своими людьми! – Везир насмешливо оглянулся на жалкую кучку шведов.

Внизу, под холмами, в замке русских колонн проходила в тот миг гвардия. Михайло Голицын, ведущий гвардейские полки, вместо музыки приказал ударить в барабаны. Под их боевой рокот, сомкнув плечо к плечу, шли преображенцы и семеновцы, перед штыками которых расступились тысячные орды турецкой конницы.

Карл XII бессильно опустил голову, затем в бешенстве отвернулся и зацепил шпорой полу пышного парчового халата везира. Король с яростью дернул шпору и разорвал халат. Янычары из охраны великого везира ухватились было за ятаганы, но Балтаджи Мехмед остановил их.

– Что взять с несчастного, которого покинул рану м? – сказал он громко, чтобы его слова слышали сойот ники-гяуры и передали их своему повелителю.

Король тут же помчался в лагерь крымского хана Довлет-Гирея жаловаться на великую измену везира. Карл XII наверное знал, что все его жалобы будут доведены ханом до уха султана.

А русское войско к вечеру уже растворилось в мареве маркого июльского заката. Через четыре дня русские поиска перешли Прут и оставили берега этой мутной и быстрой реки.

После прутской неудачи

Уйдя с берегов Прута, русская армия перешла Днестр по трем мостам, наведенным у Могилева-Подольского, и расположилась на отдых на Правобережной Украине. Здесь по приказанию Петра были произведены расчеты: один – по войскам, другой – с генералами.

Расчет по войскам показал, что, хотя армия и понесла потери, она оставалась полностью боеспособной и в конце июля насчитывала 46 419 человек. Армия сохранила нею артиллерию, не потеряла ни одного знамени, ни одного полка и надежно прикрывала путь на Киев в случае возобновления военных действий с неприятелем. Она по-прежнему оставалась самой мощной силой в Восточной Европе, и у этой силы ныне были развязаны руки. Петр еще с берегов Прута отписал своим послам при иностранных дворах, и в первую очередь Василию Лукичу Долгорукому в Копенгаген: «И тако можешь его величество верно обнадежить, что сей мир к великой пользе нашим союзникам, ибо ныне мы со всею армиею праздны...» И союзники, и Фредерик, и Август, суть дела поняли и воспрянули духом.

Другой же расчет Петр произвел с бездарными генералами, разрешив Борису Петровичу Шереметеву изрядно почистить генералитет, прежде всего за счет немцев нового выхода. Эти генералы и после похода все еще пересчитывали свои экипажи и горевали не столько о неудаче, сколько о своих пропавших вещах, требуя у фельдмаршала их полной и немалой компенсации. Но Борис Петрович держался против генералов твердо и отстоял-таки государеву казну. Что касается генерала Януса, то его за многие вины и поступки, так же как и генерал-лейтенанта Гольца, уволили со службы с бесчестием, без всякого абшида. Наш же бригадир француз Моро де Бразе получил честный абшид и с миром отправился через Замостье во Львов, где, по его словам, «целый месяц отдыхал после трудов нашего сумасбродного похода». И хотя царская казна и недоплатила ему жалованье, француз не унывал и, познакомившись во Львове с пани Кристиной Сенявской и ее сестрой, весело танцевал с обеими. «Сии дамы,– сообщает беспечальный француз в своих записках,– оказали мне много вежливостей; между прочим получил я от пани Старостины прекрасного испанского табаку, который оживил мой нос, совсем изнемогавший без сей благодетельной помощи...»