Текст книги "Путь дурака"

Автор книги: Сотилиан Сикориский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 88 страниц)

– Здесь просветляют!

***

Что толку в утренниках, в вечеринках?

Эх, погулять бы на своих поминках!

На кладбище такая благодать!..

Найти бы ящик, чтоб в него сыграть!

Владимир Резниченко.

Съебалась Карлсон с Рулон-холла и стала целыми днями жрать, спать и ебать себе мозги. Под покровом ночи она просочилась домой, прошмыгнула мимо родаков, оказалась в своей спальне, бросилась на кровать и завыла. Карлсон отказалась первое время разговаривать даже с родителями, сказала, что у нее особые практики, что ей нужно медитировать, что ее нельзя тревожить. Она лежала на кровати и рыдала, жалея, что съебалась с духовного пути, что променяла Гуру Рулона на пирожки. Ей было стремно появляться на глаза рулонитам.

– У меня сейчас только молитва и пост, – заявила Карлсон срандителям.

– Ох, ах, как же это ты, доча? – заквокала вокруг ее поганая.

– Я теперь почти святая, мне совсем немного осталось до просветления.

И Карлсон еще долго так выебывалась перед погаными от того, что боялась признаться себе и срандителям, что просто оказалось слабо ей тусоваться в Рулон-холле.

Карлсон разрывалась между двумя крайностями: между мамкиной хуйней, которая прочно втемяшилась в ее тупую репу, и сильной тягой к знанию, к просветленному мудрецу Рулону. У Карлсона был очень сильный магнетический духовный центр. Благодаря ему она сразу же почувствовала ту огромную энергию, которую излучали глаза просветленного. Карлсону очень повезло, что в детстве на нее очень много орал ее отец– полковник, он орал так много, что у нее выработался сильный иммунитет к любым неудачам, даже появилась некоторая гибкость поведения, так несвойственная многим мамкиным дочкам и сыночкам.

Гибкость Карлсона была такой, что она проявлялась хитро и даже слишком. Весь день она валялась в постели, запершись в комнате, а под вечер или ночью, когда поганые ложились спать, она прокрадывалась в кухню и начинала пиздить продукты. Сначала она пыталась сделать так, чтобы пропажа продуктов не была заметной, но затем, войдя во вкус, не могла остановиться и сжирала все содержимое холодильника, затем аккуратно убирала все обертки, весь мусор с кухни и вновь запиралась в комнате, набрав продуктов еще и с собой. Погань деликатно делала вид, что каждый день холодильник не освобождается без ее участия. Погань жалела свое чадо, она специально с вечера закупала самые любимые продукты Карлсона и загружала ими холодильник. Чем же занималась Карлсон целый день? Она начиталась ебанутых книжек и решила по йоговски покончить с собой.

– Мое сердце останавливается! Мое сердце останавливается!– твердила и повторяла дура с завидным упорством. При этом она попивала газировку, соки и жрала сыр, хлеб, печенье, курицу гриль и торты. От неподвижности и переедания Карлсон заплыла жиром и еле шевелилась.

В одну из ночей погань, которой уже надоела игра в кошки-мышки, засела в засаде за холодильником. И вот, когда на часах пробил час ночи, в кухню ввалилась огромная туша. У погани волосы встали дыбом. Она не могла узнать в этом чудовище свою дочь, которую видела в состоянии щепочки, когда она вернулась из Рулон-холла.

Волосы у Карлсона были засаленные и растрепанные, она была похожа на ведьму: запавшие глаза, жадный взгляд, вместо одежды какие-то лохмотья. Тряся своим пузом, Карлсон воровато подбежала к холодильнику и начала там отождествлено копаться, трясясь от жадности.

– Дочка, что с тобой?– задала вопрос погань, глядя на своего выродка и вылезая из засады.

– А-а-а-а,– с диким криком ломанулась с кухни Карлсон. Хлопнув дверью, она вновь заперлась в своей келье, зажгла еще больше свечей и благовоний, порешив окончательно откинуться в махапаранирвану и даже не жрать больше.

– Черт, погань увидела меня, увидела, что я вовсе не святая, а наоборот обожравшаяся свинья.

Карлсону было очень стыдно от того, что кто-то увидел ее свинство. Она лежала на кровати и с еще большим остервенением повторяла:

– Мое сердце останавливается! Мое сердце останавливается!

Поганая в это время бесилась на кухне. Она подняла своего муженька.

– Что творится с нашей дочерью?– голосила она.– Совсем пропадает дитя! Что-то делать нужно!

– Пойдем к ней, – пробасил полковник, – по-моему, ей давно нужно ремня дать.

– Нет, ремня не надо, она же еще маленькая, – как всегда мамаша зашлась в праведном гневе, защищая своего выродка.

Поганые поперлись к двери комнаты, где обитало их ненаглядное чадо. Тыкнулись они в дверь, но дверь была накрепко закрыта. Карлсон в своем психозе, никак не желая общаться с предками, подперла дверь тяжеленным шифонером, предварительно закрыв на все защелки.

Разбесившийся полковник со всей дури начал толкать запертую дверь плечом. Его лицо перекосилось от натуги, он побагровел и ревел, как бык.

Карлсон со страху чуть не ебнулась с кровати. Она уже забыла о том, что хотела подохнуть до сроку, она уже забыла о том, что ее сердце останавливается. По всему было видно, что даже желание подохнуть у дуры было не целостным. Даже этого она не могла добиться в жизни. Представьте, какой смешной анекдот: « Она ничего не могла добиться в жизни, даже умереть.»

А приколов с Карлсоновским суицидом было очень много, а так как ебанутая была всегда очень творческой, ее суициды тоже были весьма разнообразны.

Так вот, вернемся к разъяренному свиноподобному полковнику и его дочке.

– Только бы не вошел, а то ведь прибьет на хуй,– тряслась мамкина дочь, боясь высунуться из-под одеяла. А если бы Карлсон хотела покончить с собой, то какая хуй ей разница была бы, прибьет ее папашка или нет.

Дверь была выбита, шкаф отодвинут, а родаки влетели в задымленную благовониями комнату.

Вся комната была обклеена портретами Рулона и всяких разных святых, иерархов и мессий, кругом безвкусно были приделаны всякие цветочки из бантиков. Комната напоминала склеп. Шторы были задернуты. Стоял спертый запах благовоний и спизженой жрачки. Долго еще дом сотрясался от криков разъяренного полковника и от воя Карлсона и ее ебанутой мамаши.

Следующая попытка шизофреника покончить с собой была недели через две. К тому времени животик мамкиной дочки нехило похудел, так как, охуев от свинообразия своей дочери, погань стала жутко контролировать ее меню.

Карлсону это очень не понравилось, а также то, что погань начала выпихивать ее на тусовку рулонитов, которые через какой-то третий глаз или пятую жопу узнали про приезд Карлсона, а потому теперь постоянно названивали к ним домой.

– Иди, так и быть, ты хоть, когда раньше ходила, не такая жирная была, – даже параша (честно скажу, хотела написать «папаша», но видимо правду не скроешь) снисходительно отнесся к этой идее.

Для дурищиной гордыни это было хуже смерти. Ей было очень позорно и стыдно, что она оказалась слабой и не смогла остаться на духовном пути в Рулон-холле. Ей было стремно, что она такая жирная, она беспокоилась, как о ней подумают люди, зависела от оценки мышей, которым было в реальности похуй на нее вместе со всей ее жирностью и духовным путем.

Это было невыносимо для дуры, хоть в реальности этого и не существовало, но какое-то иллюзорное мнение людей заставило дуру в очередной раз пытаться избавиться от своего скафандра– разжиревшей туши.

– Люди даже больше отождествлены со своей важностью и величием, со своей ложью и иллюзиями, чем даже с телом,– рассказывал нам великий Рулон на одной из лекций.

– А почему так происходит?– продолжил Великий, – а потому, что мы считаем себя больше даже не телом, а мыслями. Мы больше отождествляем себя с какими-то критериями, которые обязательно должны быть осуществлены, мы не видим окружающий мир, мы видим только свое хуевое воображение. Все вы, хуевляне, спите, – разбесившись, выкрикивал слова истины Рулон, – вы спите в воображении, которое как презерватив натянуто на ваше сознание, закрывая от реального видения мира и себя. Все дерьмо, в котором мы завязли по уши: войны, наркомания, обман, убийства от того, что люди одержимы своим воображением, они не видят мир реально. Один говорит:

– Я– Вася Батарейкин, лучший рабочий завода игрушек.

Другой говорит:

– Я– Иван Застрелило, наемный убийца, у меня пока есть жена, теща и три ребенка.

Третий, как Карлсон, говорит:

– Я– Святой в третьем поколении, в прошлом воплощении я был великим тантроебом, а в этой жизни у меня миссия – спасать людей от блуда путем отрезания хуев, а у женщин – придавливанием грудей.

И соберись эти три человека вместе, то началась бы между ними война, вить каждый мнит себя пупом земли, каждый считает, что он прав. Но, если бы чучик посмотрел и сказал: «Я – человек», и другой тоже, вот тогда бы возникло понимание. И вот, когда какой-то критерий из миллиона не соблюден, у чучика возникает дискомфорт: как это так, погань говорила, что у моего принца трусы должны быть в горошек, а у моего дебила они в цветочек.

Ужас, мне говорили, что если бомж говорит тебе три волшебных слова, то все, это тот, с кем ты обретешь счастье. Три слова есть, а счастья нет. Ну да ладно, стерпится, слюбится, – вступает в ход другая иллюзия.

– Иллюзии и неправильные критерии важнее для вас, даже чем тело, – бушевал Рулон. Почему молоденькие девочки топятся, вешаются, травятся? А потому, что мамкина хуйня столкнулась с жесткой реальностью: три волшебных слова бомж забыл, пизданул об косяк, на руках мало таскал, и другие ситуации. Мать говорила: «Ты у меня красивая, умная», а тут в трамвае старушенция, которой какой-нибудь увалень на ногу наступил, заявляет, что ты дура и уродина. Для некоторых особо чувствительных это вообще может послужить поводом для самоубийства. Тысячи дур рассуждают: раз все идет не так как мне сказали, значит, все, пиздец, жизнь потеряла смысл, жизнь неправильная, значит надо съебываться из ентой жизни. Но самого главного дуры не просекают, что съебавшись из тела, они остаются сами собой, и проблему не решают. Проблема, засевшая в их тупых мозгенях, в подсознании, останется с ними, и в следующей жизни им придется вновь рождаться, страдать, переживать подобную ситуацию и дохнуть, якоже тараканам от дихлофоса.

– Вас учили суициду всю жизнь на примерах, так ярко описанных у ебучих классиков. Дурная Катерина Островского и Анна Каренина Достоевского запудрила мозги всем вам, но мы так жить больше не будем! Да! – закончил свою огненную речь Великий Просветленный всех времен и народов.

– Вот что!

– Да, мудрец! – вторили ему яркие, яростные и сексуальные самки, окружающие его кресло.

Так как с остановкой сердца у дуры никак не выходило, она решила идти другим путем. Лежа в постели, перед сном в течение недели идиотка хладнокровно планировала ситуацию убиения своего бренного тела. Войдя в образ ведьмы, в пятницу 13 числа, Карлсон начала свой леденящий душу ритуал самоубивания. Она расстелила клеенку на полу, чтобы не запачкать кровью дорогой, чуть ли не персидский ковер, который подарили предкам на день свадьбы – самый печальный день в их жизни. Подготовила дура самый большой кухонный нож, наточила его с помощью точильного бруска, спизженного у папаши. Она зажгла вокруг клеенки 6 свечей, зажгла ладан, включила тяжелую, давящую музыку со страшным сатанинским хохотом и завываниями, затем начала танцевать танец смерти, потрясывая оставшимся жирком и извиваясь как змея. Когда же ритм музыки достиг апогея, тогда она остановилась в центре клеенки с ножом, направленным в сердце. Вошедшая в транс от музыки Карлсон приблизила нож к себе, желая продырявить свое сердце, но не тут то было. Коснувшийся груди нож был холодный и острый. Боли Карлсон боялась очень сильно, так как постоянно жалела себя, свое пухленькое и белое тело. Страх своими липкими лапами захватил все ее существо. Она замерла с ножом у груди. Сердце так колотилось, что его удары отдавались в ушах дуры, подобно трансовым звукам бубна. Мысли неслись в голове, словно зайцы, за которыми гонится волк. Руки идиотки тряслись, охуенная порция адреналина впрыснулась в кровь. Дыхание участилось, она то сильнее давила на нож, то отпускала. Эта борьба инстинкта самосохранения и мамкиной хуйни продолжалась около двух часов. Дурища вся взмокла, холодный пот стекал по телу, лицо стало бледным, и вот, через два часа нож выпал из ее рук, а сама она без сил рухнула на почти персидский ковер и пролежала в полной прострации до утра, не в силах встать или уснуть. Удрученная неудачей, Карлсон на время оставила все попытки самоубийства, за исключением одной попытки утопиться и одного раза – попытки отравления газом, когда она чудом осталась в живых после пятичасового сидения в кухне, полной газа. В этом виден был весь ее эгоизм, так как легко мог взлететь на воздух весь дом, а вить не один чучик не просил ее делать взрыв. Почему же, если дура решила сдохнуть, она должна тащить за собой целую свиту соседей.

Больше всего жрицы Рулона ржали над последней, коронной попыткой Карлсона сдохнуть. Тут она проявила несвойственные для нее чудеса конструкторства. Очень долго она планировала операцию утопления. Но, видимо, умереть ей было не суждено, и, к тому же, общение с Рулоном помогало не зацикливаться на хуйне и бороться со слабыми мыслями. Но в тот момент Карлсону казалось, что она полна решимости подохнуть. Она спиздила со стройки два тяжеленных кирпича, подготовила свое длинное пальто до пят. Она вычислила по звездам, кофейной гуще, конскому волосу, то время, когда родаков не будет дома. Это было утром. Мать уперлась к подруге, отец на работу, бабушка в магазин. Словно агент 007, дурища прокралась к своему пальто, пихнула в карман кирпичи, натянула на бошку капюшон, чтоб никто из знакомых ее не увидел. А пока дура шизовала, рулониты веселились. Рулон рассказал веселый анекдот «Семейное Счастье».

Молу Нассредина женили на уродине. Увидев ее, Мола в отчаяньи ударил себя по голове и по коленям, но было уже поздно.

Утром, когда Мола собрался уходить, жена спросила:

– Кому из соседей и родственников мне можно показаться, а кому нельзя?

– Милая моя жена, показывайся, кому хочешь, только не мне!

– Вот такая у вас будет семейная жизнь, если вы будете жить по мамкиному, если вы будете ждать принца на алых парусах и хватать себе первого встречного бомжа (кто первый подойдет). Жена в бигудях, халате и тапочках – это ли не уродина? – вопрошал Мудрец.

– Да, да, уродина!

– Полное чмо! – бесились рулониты.

–А как там Карлсон? – спросил вдруг Мудрый.

– Все хочет вешаться и топиться! – отвечали жрицы.

– Ну ладно, когда топиться-то надоест, пущай в Рулон-холл приходит петь, танцевать, веселиться. Хватит там уже хуйней-то маяться, – при этом Рулон на внутреннем экране ярко представил свою непутевую ученицу и послал ей волну любви и поддержки, так как почувствовал, что у дуры совсем крышу рвет.

А в этот момент Карлсон в пальто с капюшоном, с кирпичами, которые постоянно долбили ее по ногам, приблизилась к бурной речке. Только она зашла в воду по колено, так сразу же ее начало тянуть куда-то вправо. Ноги соскальзывали. Карлсон вдруг захотела оказаться рядом с Рулоном в тепле, радости и безопасности. Еще шаг вперед. Сердце вновь заколотилось, стало страшно, а вдруг будет больно, Карлсон четко представила, как ее уносит бурное течение, бьет о камни, она задыхается, захлебывается… Расхотелось сразу дуре умирать, и решило уебище становиться нормальной, она решила похудеть и стала вновь проситься на встречу к Рулону. Взялась дуреха за ум. Каждый день она читала «Путь Дурака», танцевала, красилась, стала активно проводить занятия с рулонитами в группе, и это высокое стремление преобразило ее из недоноска в нормальную самку, поентому и смогла Карлсон пробиться к Рулону вновь, стать одной из самых ярких жриц.

– Учитесь говноеды, – говорил Рулон своим ученикам, часто приводя Карлсона в пример, ведь вряд ли у кого было больше мамкиной ереси, чем у нее, но она справилась, сумела отбросить хуйню, а теперь она скоро поедет в Америку с концертами Рулон-гиты, которую она будет петь тысячным стадионам, просветляя их забойной мудростью великого учения Секору.

Глава 3.

Съябывание уродов

– Я сидела в мягком кресле самолета и, наблюдая за пышными, как вата облаками, раздумывала о последних событиях. Несколько часов назад мне дали духовное имя чу-Чандра. Это случилось утром в час встречи с просветленным мудрецом Рулоном, моим Учителем. Я была рада до усрачки, так как духовное имя дается только продвинутым ученикам, которые уже давно в Рулон-холле. Енто подпитывало мою гордыню, но Рулон был мудр, и хорошо чуял, какие тараканы водятся в моей тупой репе, и, поентому, дал мне еще и обидную приставку «чу» с маленькой буквы в начале имени. Это было сделано специально, чтобы разрушать вскормленную мамкой гордыню и абсолютно ничем не обоснованное самомнение, которое и заставляет нас сидеть на месте, считая себя пупами земли, вместо того, чтобы делать хоть что-то реальное, чтобы достигать своих целей. И вот теперь я лечу в незнакомый город, проводить Рулон-холл, да еще и с этим Мудей, приставленным старшим. Все произошло слишком быстро и никак не укладывалось в моей голове. Моей сущности было страшно от неизвестности, она призывала к бдительности, но личность распиздяйничала, предвкушая на жопу приключений и наслаждаясь духовной «кликухой». Я нахваливала себя, что я совсем недавно прибывшая в Рулон-холл, так быстро заполучила духовное имя. Оглянувшись на попутчика, я увидела, что Мудя дрых. Сразу он мне не понравился. Его спокойствие, размеренность, делали его похожим на теленка. Вот-вот слюни потекут. Он показался мне бессмысленным. Но гормон уже начал шевелиться в моей пизде. И мне захотелось обратить на себе его внимание.

– Наш самолет вынужден совершить посадку. Рейс задерживается на несколько часов, – прозвучал вдруг приятный голос бортпроводницы.

– Что случилось? – завертел башкой Мудя.

– Вынужденная посадка, – я пожала плечами. Приключения начались.

Час мы проторчали в аэропорту, а затем покатили в город. На удивление, Мудя держал себя уверенно и активно. Это меня заинтересовало. Я сразу почувствовала, как можно завладеть его вниманием и вошла в роль невинной девочки-малышки, которой нужно покровительствовать. Сделать это было легко, поскольку вид у меня действительно был хилый. Я заболела ангиной, и голос напрочь исчез, оставив меня немой. Чтобы обратить на себя внимание, я держала Мудилу за рукав и смотрела большими влажными глазами, знаками объясняя, что нуждаюсь в лекарствах. Было видно, как ему приятно покровительствовать мне. После нескольких часов проведенных вместе, гормон сделал свое дело и мне мой спутник показался не таким уж противным. Смуглая кожа, темные глаза, густые, вьющиеся, черные как смола волосы, чувственные губы. Тем более, это я почувствовала, что тоже заинтересовала его. Поздно ночью мы прилетели на место. Хозяйка квартиры, где мы должны были жить, радушно приняла нас, накормила и, оставив одних в комнате, ушла спать. Только через час я обнаружила, что она забыла дать нам еще одну постель. В комнате был только диван, застеленный на двоих, но с одним одеялом. Это несколько меня смутило. В поведении Мудозвона никакого смущения не было. Я села на край дивана, не зная как себя вести. Мудя тоже присел. Мы разговорились о чем-то незначительным, с моей стороны это было предлогом потянуть время.

Мудя с видом сытого кота потянулся и завалился на диван так, что я оказалась к нему спиной.

Какие у тебя красивые волосы, – вкрадчиво произнес он, цапая мою косу. – Прямо как ахарата, до самой муладхары.

Угу, – я почувствовала себя скованно от ощущения чего-то надвигающегося страшного.

На несколько минут воцарилось молчание. Затем этот гад потянул меня за руку, пытаясь привлечь к себе.

– Иди сюда, – его голос был как у мартовского кота.

«Нихуя, какой быстрый», – мелькнуло в моей голове.

– В чем дело? – резко и жестко я высвободилась и пересела на стул.

– Ну, не хочешь, не надо, – он пожал плечами с гаденькой улыбочкой на губах.

«Что эта сука себе позволяет, совсем охренел!» – злилась я, но в то же время тупо была польщена его вниманием.

Ситуация стала заманчивой. Гормон ударил в башку.

Ну что ж, – я резко встала, – вы спите у стены, со своим одеялом, а я с краю со своим, – и взяла какое-то покрывало. Свет погас, я отвернулась, вся напряженная. Через какое-то время раздался шорох, потом Мудина лапа обхватила меня.

– А ну, быстро убери руки! – злобно, сквозь зубы, хриплым от ангины голосом сказала я.

– А почему нет? – насмешливо, чтобы не показать облом, послышался голос похотливого кота.

– Сейчас ты узнаешь такую злобу, что ничего не захочешь.

– Ну ладно, недотрога, ладно, – он убрал лапы и отодвинулся к стене.

Еще некоторое время, злая и возмущенная, я не могла уснуть. Я еще не знала, что это самое начало.

Наступил день встречи с людьми на занятиях Рулон-холла, которые мы должны были вести. Они собирались в большом зале, заинтересованные, возбужденные.

Начались занятия. Динамичные практики чередовались со статичными. Особенно всем нравилась динамическая медитация, где народ раскрепощался и выделывался – кто на что горазд. Мне нравилось все, что происходило. Только моя немота приносила много хлопот. Когда люди подходили с вопросом, мне требовалось собрать всю силу моих воспаленных связок чтобы выдавить два – три слова. Видя мои затруднения, Мудя во всеуслышанье объявил, что лишь недавно у меня закончились практики молчания и сейчас мне трудно много говорить. Несмотря ни на что, люди были радостны и завтра хотели продолжать занятия.

Я сидела на стуле и прослушивала аудиозаписи на магнитофоне. Чувствуя на себе изучающий мужской взгляд, я старалась принять позу попривлекательней. Кокетливо опуская глаза, я из-под ресниц наблюдала за Мудоном, а он наблюдал за мной. Это было похоже на игру в кошки – мышки. В моей голове уже вовсю работала маменькина дребедень, и я представляла себя королевой красоты и пупом земли. Это было еще идиотичней оттого, что даже мой внешний облик не соответствовал воображению. На мне был мешковатый фиолетовый спортивный костюм и водолазка в цветочек китайского ширпотреба. Волосы были по-дурацки заколоты сзади в косу и пучок. Я не понимала, что Мудя видит во мне очередную пизду, и вообразила, что он заинтересовался мной и только мной. Я принялась строить ему глазки и вести себя более чем легкомысленно, хотя, когда я была рядом с Великим просветленным всех времен и народов – Рулоном в доме Силы, мне неоднократно внушали, что хуево тратить свое внимание и энергию на пачкунов. Но сейчас мне хотелось только одного – поебени.

– Давай потанцуем, – предложила я, склонив голову на бок и бросив на него быстрый взгляд.

– Давай, – улыбнулся он.

Мы встали друг напротив друга и начали танцевать под ят-ха, выделываясь изо всех сил. Потом вдруг хитрый совратитель положил руки мне на талию. Сначала я хотела было возмутиться, но затем передумала, ибо уже хотела, чтобы он ко мне поприставал, а я бы поломалась. Понемногу в танце он притянул меня к себе, и я положила ему руки на плечи.

«Ничего страшного, мы просто танцуем», – успокаивала я себя. Кровь кипела от дурманящих веществ, башка уже не соображала. Я хотела трахнуться с этим мужиком, но ум и остатки рассудительности держали пока.

«Нельзя же так, ведь знакомы всего несколько дней, да и вряд ли это потом поощрят», – думала я, ощущая на щеке горячее дыхание похотливого кота. Внезапно Мудя сделал попытку меня поцеловать, я инстинктивно отпрянула и с силой вдавила пальцы ему в плечи.

Не надо, – резко бросила ему.

Происходящее разделило меня на две части: одна не желала всего этого, а вторая тянула к поебени. Я не знала, как нужно действовать и понемногу сдалась могущественной силе блядского гормона. Мы продолжали танцевать, мне доставляла удовольствие игра, когда я то приближалась к Муде, вроде как все доступно, то отталкивала его, обрывая вкрадчивые домогательства. Наконец, при очередной его попытке залапать меня я резко оттолкнулась назад и злобно уставилась ему в глаза. Он сложил руки на груди и невозмутимо уставился на меня. Так, наверное, минут пятнадцать мы стояли и смотрели друг на друга как два барана. Воображали, что подавляем друг друга волевым лучом. Никто не хотел уступать первым.

Сильная у тебя аура, – чтобы хоть что-то сказать, ляпнула я и села на диван. Мудя тут же с легкостью приземлился рядом.

Сейчас я не помню, что он говорил, просто полчаса ебал мне мозги, внушая:

Ну что такого – трахнемся и все.

В конце концов, в моих мозгах что-то перекрутилось, и я согласилась. Мы трахались всю ночь, стуча диваном в стену и громко сопя. А утром я пообещала, что это первый и последний раз.

Но все это не сбылось, а получилось по-другому. В моей голове образ похотливого Муди, который жутко любит ковыряться в носу и громко пердеть, съебался с образом принца, который будет меня боготворить. Я стала думать, что Мудон и есть мой принц. Ведь сбылось все, о чем я мечтала. Он смелый, красивый, классно трахается, умный, недостатков я почему-то не видела. Вот так началась самая крупная шиза в моей жизни.

Прошел месяц. Мы возвращались к Рулону. На душе было херово – ведь мы уже давно сказали друг другу заветные три слова, и расставание приносило сильную боль. Хотя в тот момент я еще не успела сильно привязаться к нему, но я все равно испытывала дискомфорт. Как два идиота мы нежно держались за руки все время полета. Дома нас сразу же рассадили по разным комнатам. Несколько дней я маялась желанием поговорить, потрахаться, но потом, в случайном разговоре с Синильгой я узнала, что эта свинья и к ней приставала со своей любовью.

Проклятый бабник, – кипела я от злости.

Нарочно холодно я теперь не обращала на него внимания. Потом мне сообщили, что я еду в другой город работать с людьми и со мной едет Гануфрий.

– Ну, блядь, только этого говна здесь не хватало. Лысого, свадхистаничного Гануфрия не любили все бабы в эгрегоре. При виде его размазанной рожи и масляных глазок хотелось плеваться. Лысая плешь подкатил ко мне, и с заискивающим видом стал пиздеть о сборах в поездку.

Все время, пока мы ехали в поезде, я прикалывалась с лысого шизоида, который днем медитировал на кристалл в своей голове. Иногда он пытался втереть мне какой-то садхачий бред, чем сильно раздражал меня. Наша поездка растянулась на месяц, в ходе которого я почти растождествилась с Мудей. Гануфрий, хоть и не вызывал уже такого отвращения во мне, все таки уже порядком мне надоел. Но, кроме всего этого, у меня была еще одна проблема. Я хотела ебаться, а не с кем. Уже месяц гормон не давал мне спокойно спать.

И вот однажды вечером Гануфрий делал мне массаж, я расслабилась и не заметила в полудреме, как он не массирует, а уже гладит мою спину. Тело, долгое время изрыгающее гормон, возбудилось, но мозги наблюдали за происходящим. В мгновение ока похотливый ублюдок стянул с меня трусы и попятился, причитая, к моим губам противным слюнявым ртом. Я почувствовала тяжелый запах гнилых зубов и с отвращением отвернулась. Тем временем плешивый кролик пытался засунуть свою пипетку мне в пизду. Но как только ему это удалось, так он весь сжался. Резко ее выдернул и задышал. На мой живот капнуло что-то мерзкое.

«Да он обкончался», – догадалась я, в темноте различая скрючившуюся фигуру пачкуна, зажавшего свою письку.

Я еле подавила рвавшийся наружу хохот. Блядь, какое говно, во что я вляпалась. Желание трахаться сразу же отпало. Я брезгливо и молчаливо легла в свою кровать и время от времени закрывалась подушкой, чтоб не расхохотаться. Гануфрий считал себя великим тантриком и, на тебе, не донес. После этой хуйни между нами установились натянутые отношения до самого приезда домой. С вокзала меня сразу привезли на хату Рулона. Было раннее утро, все еще спали. Мне сказали тихо посидеть в комнате. В 8 часов зазвонил будильник, и люди повскакивали с постелей. Сара, Прима, Cати и Ананда. Дом сразу наполнился активностью и шумихой. Все бегали, успевая на ходу сделать несколько дел: собирать на стол завтрак, чистить одежду, наряжаться, краситься, подмести пол, и так далее. Я постаралась тоже включиться в этот поток. Потом к завтраку со второго этажа спустился великий Рулон. Сердце замерло от ощущения той великой благодати, которую излучал мудрец. Как всегда, великий мастер перевоплощения был в новой роли, которая изменяла восприятие его учеников, вводила в состояние радости. В этом состоянии мы гораздо лучше воспринимали ту великую истину, на которую бы в своем обычном, зачмореном состоянии у нас просто не хватило бы энергии.

– чу-Чандра приехала, – детским голосом, улыбаясь, произнес он, садясь в кресло-качалку.

Все бросились к столу ухаживать за Учителем, по ходу развлекая его рассказами о событиях, происходящих в рулон-классе. Через несколько дней меня стали брать на прогулку, где Рулон на природе рассказывал множество мудрых истин.

Все, может быть, продолжилось бы так, но всегда приходит конец хорошему. Однажды вечером, когда Рулон ужинал, зазвонил телефон. Все сразу же встали в цепочку, чтобы из другой комнаты передавать Учителю разговор. Внезапно все бабы стали хихикать, что-то шепча друг другу на ухо. Потом Сати подбежала к Рулону, и что-то ему прошептала. Лицо Учителя стало суровым, и он спокойно произнес:

– Говорите вслух.

– А еще она трахалась с Мудей, – передавала цепочка.

Из-под моих ног поплыла земля, кровь бросилась в лицо и бешено застучала в висках, теперь Учитель меня вызовет, вертелась одна мысль. Сати повернулась ко мне и с ехидной улыбочкой и писклявым голосом прохихикала:

Ах ты, маленькая шлюшка, – потом разговор кончился и все собрались на кухне.

Воцарилось молчание. Все ждали, что скажет Великий Мудрец. Я, не выдержав, разревелась.

Не реветь, а злиться надо, – жестко сказал Учитель, чтобы вывести меня из-под власти мамки, которая внушала мне, что если над тобой смеются, ругают тебя – жалей себя, плачь и жалуйся на свою судьбу.

А ну, сейчас же злись, становись напротив Ананды и забивай ее.

Это была практика, которая должна была помочь нам избавиться от всей сентиментальной ереси, от желания найти себе подружку. Если бы я начала ее делать так, как говорит Мудрый, то я почти сразу же перестала бы чмориться и вошла в сильное состояние. Но я почти ничего не соображала, только размазывала сопли и краску по физиономии. Прима и Сара бросились на меня и с силой за плечи поставили перед Анандой.

– А ну, давай злись, раньше надо было думать, кому жопу подставлять. Дура, шлюха, – орали они. Ананда, ощущая мою подавленность, тоже стала наседать.

Скотина, сливная яма, тварь, проститутка, – ее ругательства сыпались как говно из ведра. Каждое слово – напоминание о моем позоре – жгло как кинжал. Я не могла разозлиться, хотелось умереть от всего этого.