Текст книги "Путь дурака"

Автор книги: Сотилиан Сикориский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 88 страниц)

Хиппа с трудом подавила зевок и изрекла:

– Чо-о-о?

Я поспешно рассказала ей всю хуйню, которая творится в моей репе, когда мне мешают отождествляться со своей важностью и зомбизмом.

– Хуйня какая!– воскликнула она,– используй енто для своего духовного роста, хватит уже, как заезженная пластинка по мамкиному-то жить, давай умней, пущай енто тебе будет практика на переключение внимания. Вот так то. Ясно?

– Ясно,– чеша репу, согласилась я.

В мозгенях моих прояснилось на время, но не на долго, когда же Мегера вместе с Карлсоном приперлись вместе и стали гутарить на тарабарском языке как дети, подражая иностранцам, и тыкая пальцами в монитор, я опять начала беситься, забыв про практику переключения внимания.

– Вот видите, какие вы механичные, – говорил Гуру Рулон, – даже элементарного не можете, только мните себя 12-лопастными нагвалями. Вы полностью зависите от аспектов, вы не можете следовать принятому решению.

Даже Карлсон, казалось бы очень преданная ученица, тоже шизовала, она три раза съебывалась с духовного пути, съебывалась из Рулон-холла. А все потому, что она продолжала слушать мамку в своей голове, потакая слабым состояниям и жалея себя. Погань сказала, ты есть мысли, ты есть эмоции, как только в тебе рождается хуевая мысль, как только возникает какой-то аспект, так сразу беги – вешайся, топись, жизнь потеряла смысл.

Я знала по рассказам, что много раз она пыталась покончить свою мышиную жизнь самоубийством, много раз она решала съебаться прежде сроку из сансары, а все почему? Гороскоп такой, как говорят, звезды раком встали. А она то дура думала, что енто ей – Карлсону, хочется страдать, убивать свой скафандр, а енто звезды так на нее светили в момент высирания на свет, енто планеты хотят кушать, енто огромный вампир – Луна проявляется.

– Вы – хуевый комплекс воздействий планет и того, чем напичкали вас родители, школьные учителя и социум,– пытался донести до наших тугодумных машин Гуру Рулон. Но одних слов нам было недостаточно, поентому в Рулон-холле часто применяли шоковую терапию, которая позволяла вывести чучика из говняного сна, в котором он находится по воле родителей, природы, социума и планет.

Когда чучик только приходит в Рулон-холл, то он находится в поросячьем восторге, он восприимчив как ребенок, так как эмоции радости, эротики и секса, которые царят в Рулон-холле, на время отключают критичный ум и мысли, что я все знаю. Енто позволяет чучику многого достичь, на ентой первой волне наставники Рулон-холла особо часто занимаются с чучиком шоковой терапией: тащут новичка сразу на встречу к Рулону, везут на рулоновские семинары, шоб проводить семинары рулоновские учились, и многие другие практики.

Вот и Карлсон с открытой варежкой, всасывая истину как губка, приперлась из мира прямо по объявлению на рулоновский семинар и, конечно же, как и все самки, воспитанные в лучших традициях маминизма, она искала принца и нашла. Высокий, спокойный, с выпученными глазами с духовным погонялом Нищий Барин, который очень понравился дуре, и она уже размечталась, представляя, что она поедет с ним проводить рулоновские семинары, как у них создастся нечто типа семейки. Он хитро подвалил к дуре и начал давить на ее центр удовольствия.

– Я вижу в твоих тонких телах особый знак.

– А че енто такое? – ни хуя не врубилась овца, которая на семинаре впервые узнала о каких-то там телах.

– Он показывает, что в прошлой жизни ты была Клеопатрой, – продолжал хитрожопый Нищий Барин.

– О! Я была Клеопатрой, – включился у идиотки центр удовольствия, тем более, что похвала исходила от особи мужского пола, включая программу поиска принца. И ужо не важно стало, правду ли говорит наставник, и не важно, что никаких тонких тел она не видит, и не важно, что в ентой-то жизни она никакая не Клеопатра, а мешок с говном. Важно, что мамкина хуйня сбылась, к ней первым подошел мужчина и начал хвалить ее, что почти было признанием в любви. И она теперь была готова бежать за Нищим Барином на край света. Вот так, с помощью уловок духа Рулон обучил своих ближайших учеников приводить чучиков на духовный путь, потому что таких людей как Рулон, чоб сознательно начали избавляться от мамкиной хуйни просто нет, а если и есть, то не больше чем 1-2 человека на всей Земле.

– Шоб развить Ваши тонкие тела, вам необходимо пройти индивидуальную практику со мной, – похотливо глядя на Карлсона, сказал Лупоглазый. Почувствовав на себе неравнодушный мужской взгляд. Карлсон сразу распрямилась, начала поправлять прическу.

– Да, я согласна, – кокетливо сказала она, вешая на Нищего Барина титул принца.

В отдельной комнате горели свечи, играла мягкая, мистическая музыка, был приятный запах благовоний. Нищий Барин начал снова втирать ей что-то про Клеопатру, про то, как она раскроет свои сверхспособности, при ентом его голос становился все более мягким и вкрадчивым, как у кота. Сердечко дуры забилось очень быстро, ведь три месяца перед семинаром она особо интенсивно мечтала о принце и даже постоянно молилась, чтобы Господь послал ей принца-бомжа.

« Наконец-то, мольбы мои услышаны, наконец-то, я обрела ЕГО», -думала Карлсон.

Нищий Барин, конечно же, так и не думал. Его целью было как можно больше людей привести на путь секоризма, пусть даже при ентом нужно включать мамкину хуйню и мечтания о принцах. Конечно, похоть сильно включалась, но однако же это было намного лучше, чем те иллюзии, которыми пичкают поганые головы своих дочерей, тем более, что, идя по тантрическому пути как Рулон, похотью можно овладеть, а вот имея иллюзии о принцах, ты до ентого тантрического пути даже и не дочапаешь, а из всех твоих попыток тантризма получится обычная поебень и семейка. Поентому Рулон всегда говорил своим ученикам, что избавление от иллюзий – первоочередная вещь на духовном пути. Вот почему в Рулон-холле бывает чучикам иногда дико дискомфортно, ведь им там разрушают иллюзии, намотанные на центр удовольствия, как сопли, которые каждая мамаша мотает на кулак в семейке. Всем 17-тилопастным нагвалям обрубают лишние лопасти, всем Ассоль говорят, что их Грей – ничтожество и бомж, и ваще с английского Грей переводится – серый.

– Вот кто такие ваши принцы – серость, посредственность, бомжи и пропитухи,– говорил Великий Мудрец всех времен и народов Гуру Рулон, открывая чучикам великую истину, которую раньше от них скрывало государство, попы и семейка.

Практика продолжалась. Нищий Барин начал тянуть свои грабли к Карлсону, что ввергло ее в состояние легкого паралича, так как в ее тупых мозгенях не стыковалась пара критериев: святой человек, каким она считала Нищего Барина и секс. В ее мозгенях секс был чем-то грязным, неприличным, тем, что нужно делать в темноте под одеялом и только после свадьбы. Он расстегнул на ней блузку, умело и ласково начал поглаживать ее маленькую, упругую грудь, продолжая давать дуре яркие перспективы духовного развития, связывая духовность в ее мозговой машине с центром удовольствия. Во время практики Нищий Барин почти полностью раздел Великовозрастную Зомби, обмацал ее с ног до головы, доставляя ей несказанное блаженство. Вся красная и счастливая вышла Карлсон из комнаты. Нищий Барин дал дуре свой электронный адрес и сказал, что возьмет ее с собой проводить семинары. Дура, как безумная, начала строчить ему письмо за письмом, с нетерпением ожидая ответа. Нищий Барин отвечал ей, в каждом письме хваля ее, делая послушной и призывал приехать в Рулон-холл навсегда, засыпая обещаниями. И, спустя месяц, дура не выдержала, бросила все: учебу, мамашу и вкусную жрачку, которую она так любила и ломанулась за принцем в Рулон-холл.

Она пробыла там всего пару дней, и тут-то ее и заметил Гурило. Гурун взял овцу с собой помогать проводить семинары, а так как она никак не хотела отказаться от мечты о своем Нищем Барине, то Гурун пообещал, что скоро она поедет по семинарам со своим принцем, а пока такой возможноти нет, так как у Нищего Барина важные дела. Дурища повелась и не стала сопротивляться, поехала с лысым стариком в надежде вновь обрести своего принца.

Гурун серьезно принялся за обучение Карлсона. С утра до вечера он устраивал ей всевозможные практики, а также учил ее проводить рулоновские лекции. Много комплексов и зажимов вскрывалось в ней в процессе обучения. Каждый раз перед лекцией Карлсон испытывала жуткий дискомфорт выйти к людям и начать им что-то пиздеть, так как дура-мать говорила ей: «ты у меня посредственность, серая мышка, бесталантливая, неспособная. Не вылазь, чтоб не опозориться, живи скромно». И эти слабые установки не давали Карлсону, а впрочем и не только, жить ярко, насыщенно, получать от жизни все самое лучшее, быть творческой, активной, радостной, свободно проявляться, легко общаться с людьми и совершать массу приятных и полезных вещей.

–Иди, проводи лекцию! – грубо наехал Гурун на замечтавшегося Карлсона.

– Ой, я же ничего не знаю, я всего месяц назад узнала о Рулон-холле, – заныла мамочкина дочка.

А Рулон бы порадовался, и стал бы работать над собой, преодолевая дискомфорт, вырабатывая в себе качества оратора.

– Ну и что, настройся на Рулона, и через тебя пойдет пото-о-ок! – спизданул Гурило.

– Какой такой поток, я не могу даже Гыычь Ом нормально произнести!– продолжала ныть дура.

– Говори Ом Гуру, ясно?

– Ясно, – чуть не плача, ответил Карлсон.

–Ну, вперед! – подбодрил ее Гурун, благожелательно похлопывая по плечу.

Бледная, завнушенная мамкой Карлсон, с покрашенными в поносно-белобрысый цвет волосами под карэ, кое-как нанесла на себя грим в стиле девочки-давалки, напялила униформу Рулон-холловских наставников и выперлась к дурачью, пришедшему просветлевать.

– Давайте пропоем мантру Ом Гуру, – завнушенно сказала дура,

– Ом Гуру, – промычали за ней чучики.

Все сели в позу лотоса или в любую другую подобную позу, корча из себя невесть каких йогов и магов.

У Карлсона случился шок. Шарики не сошлись с роликами, мамка никогда не говорила, что ее дочурка сможет стать великой наставницей Рулон-холла, никогда не говорила, что та сможет доносить чучикам какую-то истину, она наоборот хотела, чтобы Карлсон стала такой же, как и она, посредственностью, чтоб создала среднестатистическую мышиную семью и оставила в ней все свои способности, силы и подохла позорной смертью в доме престарелых.

– А теперь почувствуйте…, почувствуйте…, – тут у Карлсона заело, она не могла ничего больше сказать, так как страх перед Гуруном и желание развиваться оказались слабее мамкиной ереси, всосанной вместе с молоком, накрепко втертой в мозги и закрепленной на примерах.

– А где же Карлсон? – проснулся спустя час Гурун.

– Сходите-ка проверьте, что она там делает, – сказал он Бляди, другой своей помощнице.

Быстро вернувшись, Блядь с круглыми глазами рассказала, что Карлсон сидит с испуганными глазами, не в состоянии сказать и слова, а все чучики над ней угарают.

– Не понял?! Она что, совсем шизанулась? Ну-ка быстро заменяй ее, быстро иди, проводи с людьми асаны!

– Есть, будет сделано, – сказала расторопная Блядь и побежала заменять запавшую в транс Карлсона.

Вся в слезах и в соплях выползла Карлсон из зала.

– О, Боже, что скажет Гурун! Он, наверное, будет на меня ругаться, скажет, что я плохая у мамы.

Но Гурун не сказал ничего, видимо у него просто не было слов. У лысого пердуна у самого съехала планка, и он трясся за свою жопу, как бы кто не заложил Рулону, что он таких дур выпускает к людям, вить от ентого дело Рулона может пострадать, а люди, которые могли бы просветлевать дальше, вдруг, не поняв прикола, уйдут. Гурун просто укоризненно промолчал, от чего Карлсону стало совсем хуево. Вы подумайте, какова, ругани боится, не поругали – недовольна. Вот таких противоречий полна репа каждого чучика.

Карлсону очень хотелось повеситься, утопиться, съебаться с Рулон-холла, но еще свежо было воспоминание, что она в прошлой жизни была Клеопатрой, что щекотало центр удовольствия, и механичная зомби осталась, пребывая в супер-зачморенном состоянии.

– К людям Карлсона не подпускать, – сказал Гурун Бляди, все больше и больше доверяя ей активной, напористой и непосредственной.

А Карлсон все больше чморилась, завидуя Бляди. Погань вить научила ее завидовать, но в то же время говорила:

«Дочка, никто не должен знать, что ты завидуешь, ни в коем случае не подражай, не подавай вида, что ты завидуешь, делай вид, что тебе все похуй».

И вот ента зависть, которая особо сильно развивается у женского полу – ну природа у них такая, начинает разрушать малолетнюю дуру, не находя выхода и реализации.

– Завидуешь – подражай, – говорил часто Рулон, пытаясь донести великое знание работы со своими негативными эмоциями до своих учениц. И мы выполняли супер – практику, которой в идеале должна была нас обучить мать, да при правильном воспитании она бы и не понадобилась, мы бы тогда все стали боголюдьми и завидовать просто не было бы необходимости, так как мы бы сами достигали всего, чего хотим. Ента практика была хороша из-за своей простоты. Как только чучик проснется от своих мыслей и осознает:

«Еб твою мать, вить я же завидую!» – тады он должен подойти к объекту своей зависти и высказать все, что он думает.

«Слухай, братела (или сестренка), я тебе так завидую, ты так клево умеешь утрировать и играть в санс-театре, возьми меня в ученики!»

И тоды зависть не зажимается внутри, не разрушает чучика, не заставляет чмориться и не верить в свои силы, а наоборот, приложить все силы, чтоб измениться и стать похожим на объект своей зависти. И высказанная вслух проблема перестает быть идеей фикс, над ней уже можно посмеяться, сутрировать ее, и тогда она просто навсегда исчезнет из вашей жизни.

Карлсон же тогда ентого еще не знала, она страдала и мучилась от того, что ее воспитывали не святые люди, а тупые овцы, с которых стрижет энергию Луна.

– Если вы не можете перестать быть овцами, так будьте тогда хотя бы тонкорунными овцами, культивируйте радость, возвышенные эмоции, станьте проводниками более высших планет, а не только Луны, – вещал нам Рулон очередную мудрость на лекциях по Астрологии.

«Так, чегой-то яйца чешутся, – думал Гурун, давно я никого не тантрил. – Нужно ентих дур посвятить в таинство Тантры, начну я, пожалуй, с Бляди, она более раскрепощена, у нее меньше комплексов.»

И вот ночью, в три часа, подняв всегда готовую услужить Силе Блядь, он целых полтора часа тантрил ее, получая огромное удовольствие от ее раскрепощенности и готовности выполнять, что бы он ей ни сказал.

В это время Карлсон, проснувшись и лежа в постели, болезненно прислушивалась ко всему происходящему в соседней комнате. Из соседней комнаты уже на протяжении долгого времени доносились страстные вздохи Бляди, напряженно-возбужденное кряхтение Гуруна, скрипы и грохот.

«Они же ебутся, -думала дура, – да нет, они не могут ентого делать, Гурун же великий наставник, святой человек.» – Через минуту думала она, не желая расставаться со своими представлениями о духовности, которых она наслушалась у старушек в церкви.

– О-о-о…, А-а-а…, раздавались стоны из соседней комнаты, ясно показывая, чем же на самом деле занимались присутствующие там. Но дура продолжала самоотверженно держаться за свои иллюзии до последнего.

–Энто наверное практика для меня, – сочиняла Карлсон, – стану ли я думать, что там трахаются, или нет, на самом-то деле никто не трахается, а просто они имитируют еблю с помощью звуков. Если я не буду думать такой хуйни, то значит я хорошая, святая.

Вот так наш ум готов поверить в самое невероятное, лишь бы оправдать те шаблоны и иллюзии, которые в нем есть, не дай Бог, что-то изменится, и свет истины озарит то дерьмо, в котором чучик обычно копается.

И вот, по прошествии долгих полутора часов, в комнату влетает вся красная, разгоряченная и довольная Блядь.

– Быстрей иди, Гурун ждет, – радостно выпалила она, шаловливо ущипнув Карлсона за сосок.

Ту аж подбросило от такого,

– Женщина не должна прикасаться к женщине – это плохо, это лесбиянство, – загудела в ее голове мамка, и дуреха побыстрее поспешила к «доброму» Гуруну от злой Бляди.

В комнате Гуруна горели свечи, играла таинственная музыка, он развалился на матрасе, перед ним стояло красивое хрустальное блюдо с шоколадными вафлями.

– Хочешь вафельку? – лукаво спросил Гурун.

– Нет, – гордо ответила дура, вся истекая слюнями. Погань научила ее быть гордой и не принимать подарков, а вдруг потом придется трахаться, а ты вить должна быть чистой, достаться мужу девственницей.

– Ну нет, так нет, – отрешенно произнес Гурун и начал жевать хрустящее лакомство сам.

– А ты знаешь, для чего нужна Тантра? – вкрадчиво начал объяснение Гурун.

– А что енто такое? – ответила та, корча из себя полную идиотку, и про себя думая, что вот, началось, мама об этом предупреждала, как только ты останешься наедине с незнакомым мужчиной, он начнет домогаться тебя, начнет приставать к тебе и , о ужас, ты переспишь с ним до свадьбы, а енто же позор.

– Ну, у каждого чучика есть определенное количество сексуальной энергии, а чтоб раскрыть сверхспособности ( Гурун ведь знал, что дура хотела раскрыть третий глаз и пятую жопу), нужно енту сексуальную энергию активизировать, а для ентого нужно заниматься Тантрой.

«Я не хочу, мама сказала, что енто плохо, что нужно замуж девственницей выходить, а то муж тебя порченную не примет, ты должна быть целкой» – думала Карлсон, а вслух сказала:

– Я не умею, я еще девочка…

Дура все мечтала, что ее первый принц будет высокий, красивый, на белом коне, что она обязательно должна его любить, а он должен говорить ей три волшебных слова, первый раз должен быть на широкой, мягкой кровати, а не на матрасе, брошенном на полу, у принца должны были быть густые, львиные волосы, в которые бы она зарывалась пальцами, как в романах, ента фраза ей особо нравилась: «зарываться пальцами в густую, львиную шевелюру принца».

У дуры случился шок от того, что у нее не стыковались фантазии с реальностью, шарики не сходились с роликами, болтики с винтиками, вместо волосатого, красивого принца перед ней был старый лысый плешь – Гурун. У него не было никакого желания тратить время на три волшебных слова.

– Соси, – важно сказал урод.

– Я не могу-у-у! Это же противно! – заныла дуреха, которую мать не учила даже таким нормальным вещам, как минет.

– Тогда танцуй стриптиз, – сказал Гурун, немного удивленный неповиновением.

Карлсон, которая много лет ходила на танцы и очень красиво танцевала, начала вдруг двигаться как робот. Ее всю сковала погань, поселившаяся в ее тупой репе. Не делай так, это плохо, нельзя перед посторонними старикашками – развратниками раздеваться.

Хуй Гуруна от такого стриптиза совсем скукожился,

– Соси, – вновь потребовал он.

– Я не могу…

– Соси, от ентого у тебя раскроется третий глаз, – вновь начал гнать образы Гурило.

С этими словами он расстегнул ширинку и из нее вывалилось ЭТО! Это было нечто противное, вонючее, волосато-серое, маленькое! И енто нужно было сосать.

– Фууу, – вырвалось у дуры.

– Представь, что перед тобой Бог, – произнес с придыханием Гурун, уже начиная заводиться.

Подавив тошноту, Карлсон взяла в рот его вонючий стручочек, но после 2-х, 3-х сосательных движений, рвотный рефлекс не позволил ей продолжить енто увлекательное занятие.

Но хуй Гуруна уже поднялся, ебаная Тантра продолжалась.

– На спину, – скомандовал старпер, зафигачив свои клешни прямо дуре в пизду, проверив ее целку. Целка была на месте, что еще больше зажгло его.

Массируя позвоночник с копчика и выше, типа, шоб пробудить кундалини, Гурун взгромоздился на бессмысленную дуру и начал совать свой прыщик в маленькую щелку Карлсона.

«О боже, как это ужасно, а я ведь не так себе это представляла, а я ведь думала, что все будет не так, что секс – это красиво, приятно, а на самом деле это так противно, это так больна-а-а!»– Это она заорала уже вслух.

Гурун, разбесившись на то, что бронецелка никак не хочет рваться, совершал мощные, кабаньи удары, причиняя дуре невыносимую боль. Его усатое лицо покраснело от напряжения, пот выступил на его лысине, глаза выпучились и налились кровью.

«Что-то не похож он на Бога», – подумала Карлсон, вспомнив, что нужно думать, что он Бог.

Гурун уже явно не находился в медитации, перед ним стояла одна цель – порвать целку и залезть в пизду как можно глубже.

– На четвереньки! – вновь скомандовал «Бог».

И в этой позе броня не поддалась. Распсиховавшийся Гурило вытащил пипетку из Карлсоновской кунки и не насосавшись, отправил ее спать.

– Карлсон, настраивайся в течении дня на еблю, – важно сказал Гурило на прощанье,– завтра продолжим мистический ритуал. Гыычь Ом!

–Ом Гуру, – пискнула испуганно дура, представляя, что ее мучение завтра продолжится.

После ентого неудавшегося ритуала лишения ее девственности дура проплакала половину ночи, огорчаясь, что критерии не удовлетворены, что принц не носит ее на руках, что это старый Гурун тыкался в ее бронецель, а не понравившийся ей долговязый молодой наставник Нищий Барин, который отличался печальным взглядом, прямо как у принца. И иллюзии дуры разрушала одну за одной суровая реальность.

На следующий день пытка повторилась, разъяренный Гурун около получаса долбил ее бронь, но его дикое желание подальше углубиться в пизду так и не сбылось.

«Почему енто не Нищий Барин ?»

«Почему я не на роскошной кровати во дворце, а на драном матраце в гостинице?»

«А что будущий муж подумает про меня? А вдруг он подумает, что я блядь?»

Вот так Карлсон ебла себе мозги, пока разгоряченный Гурило тыкался своей пипеткой в бронированную целку.

И в третий раз великий тантрик Гурун пробивал целку, на третий раз даже хер уже отказывался стоять.

– Может, позовем Леночку, – похотливо сказал ебарь.

–Нееет,– заорала завнушенная дура. В ней вдруг проснулась дебильная программа единственности, которую внушали всем самкам с детства.

– Хоть плохонький, да твой, – твердила погань.

–С милым рай и в шалаше, – твердили тетушки и бабушки.

И хоть Карлсону и не нравился Гурун, хоть она и мечтала о Нищем Барине, но как только она услышала, что Гурун хочет вызвать Леночку, дура начала делать все, что нужно: возбужденно стонать, поглаживать себя, тереться о Гуруна и даже сосать его хуй, лишь бы не было Леночки, лишь бы сохранить в неприкосновенности свою программу единственности.

Пробить бронь так и не удалось, и у Карлсона в голове творился настоящий Армагеддон,

«Хочу домой к маме, она меня пожалеет, она не сделает мне больно, она не будет заставлять меня становиться великим человеком, она не будет заставлять меня развиваться и не будет рушить мои иллюзии. Она, наоборот, скажет – доченька не работай над собой, лучше трудись на бомжа, выродков, срабатывайся как я на заводе, и тогда будешь счастлива.»

И так, постепенно, раз за разом, Карлсон так завнушала себя, что ей уже не хотелось ни третий глаз открыть, ни радоваться, ни веселиться, а ведь близилась встреча с Рулоном. Блядь, которая меньше была завнушена мамкиной хуйней, даже работала будучи в миру сутенершей и проституткой, становилась с каждым днем все открытее, радостнее и активнее, включаясь в великую судьбу Рулона, а не в мамку, от которой добра не жди.

И вот Гурун повез трех самок на встречу к Рулону. Трех дур, привыкших жить в бедности и скуке, поразила обстановка роскоши, активности, сексуальности и веселья в Рулон-холле. Блядь сразу же включилась в эту атмосферу, с радостью ребенка воспринимая всю эту суету и беготню, даже маты и ругательства, сыплющиеся от яростных жриц, не смущали Блядь, у которой была очень трудная жизнь в миру, она просто уже привыкла бороться с конкурентками, идиотами, которые пытались ее использовать, изнасиловать, отнять деньги. Карлсон же была воспитана в тепличных условиях, ей все всегда приносили на блюдечке с голубой каемочкой, холили, нежили, взращивали в ней все комплексы и пороки. Почти каждая фраза со стороны жриц повергала ее в шок.

«Какие плохие тети, а накрашены-то как, прямо как шлюхи», – думала маразматичка,

«И как только Рулон держит таких рядом с собой, он же святой, а это что такое – какие-то исчадия ада. Вот только одна жрица более-менее нормальная», – подумала дура, глядя на наименее агрессивную жрицу в зеленом боа.

Она была в шоке от яркости женщин Рулона. В глубине души она очень завидовала им, хотела стать такой же яркой и активной, хотела стать актрисой, певицей и яркой жрицей, но мамкина хуйня в башке не давала ей нормально проявляться:

«Нужно быть как все, никогда нельзя первой проявлять инициативу, быть ярко накрашенной плохо – так делают только бляди».

И в довершение ко всему, у дуры не оказалось с собой нарядного платья, которое бы походило хотя бы отдаленно на одеяния жриц. А у Бляди, напротив, было с собой нарядное платье, которое она выпросила у Гуруна, так как хотела приехать на встречу к Рулону яркой и красивой.

– Я не пойду на встречу, у меня нет платья, – завыпендривалось разбалованное уебище.

Внутри Карлсон дико завидовала Бляди, так как она сама хотела взять себе это платье, но более активная Блядь опередила ее.

Весь разбешенный Гурун, стараясь сдерживать свою ярость, начал уговаривать дуру собираться на встречу.

– Нет, я не могу без платья идти, – психовала дура.

– Ну посмотри, сколько здесь тканей, платков и боа, ты можешь сделать великолепный наряд, даже лучше, чем у Бляди, – уговаривал, как папочка, весь покрасневший от злости Гурун, боясь, что Рулон будет гневаться на него, если Карлсон, о приезде которой было уже доложено мудрецу, не придет.

– Нет, – уже забилась в истерике дура.

Тут Блядь, с презрением слушавшая всю эту хуйню мамкиной дочки, начала снимать платье, затем, кинув платье Карлсону, сказала:

– Скорей одевайся, Рулон ждет.

Блядь отличалась активностью и свободой, в то же время эта открытость и свобода позволяла ей почувствовать ту благодать, которая исходит от мудреца, и поэтому ей было важнее, чтобы Мудрецу было хорошо, а не свои амбиции.

И, конечно же, с таким настроем, с такой открытостью только Блядь смогла остаться с Рулоном и стать жрицей.

Блядь сделала себе импровизированный наряд из платков и ленточек, который, кстати, смотрелся лучше, чем платье на обиженной Карлосоне. На встрече с Рулоном, когда нужно было петь, танцевать и ярко проявляться, Карлсон все отсиживалась в сторонке, думая, куда я попала, вить ежели Рулон – это святой человек, то тогда почему все танцуют стриптиз, поют матерные песни и ругаются друг на друга, но я все равно буду хорошей девочкой, я все равно буду как монашка, я все равно спою возвышенную, сентиментальную песню. Так попы завнушали всех, кто слушает их бредни, они сказали, что духовность – енто только сентиментальность, духовный человек только поет дифирамбы Богу, только молится, сидит в пещере, а с сексуальной энергией, которая есть у каждого работать не научили.

И вот, вошел он – Богочеловек, излучая из своего сердца огромную любовь, благодать и радость.

Сердца всех учеников открылись для принятия великой мудрости и благодати, но стереотип духовного Учителя, который сложился в голове у Карлсона, не давал ей воспринимать истину в чистом виде, которую передавал чучикам Рулон без всяких догм и представлений.

– Что это за старикашка, – подумала Карлсон, глядя на великого мастера сталкинга – Рулона.

Селену, у которой ради практики практически не было макияжа, и ближайшего ученика Рулона Сантошу она приняла за прислугу. Жрицы долго и громко хохотали над тупой дурой, когда узнали о ее дебилизме.

Она ожидала, что он будет красивый, высокий, в Шаманском или языческом костюме, будет громогласно распевать мантру АУМ и благословлять своим перстом направо и налево. То, что она увидела, потрясло ее до глубины души. В комнату вошел сгорбленный старикан и заговорил со всеми старческим голосом.

– А вот и я!

– Вот мудрец, – радостно вторили ему самки.

– Ну, кто радуется? – спросил он.

На сцену выскочили жрицы, показывая веселые сценки.

Совсем потекла крыша у Карлсона, когда жрицы начали высмеивать Гуруна, изображая в сценках, как он тантрит всех баб без разбору. У Карлсона было множество иллюзий насчет того, что она единственная, кого тантрит Гурун и, ну, конечно, он еще тантрил Блядь и Леночку, ну энто токмо пока, а потом он ради нее изменится и станет другим, а вот Нищий Барин навсегда останется ей верен, они все врут, это только ее он будет тантрить. Так думала жадная дура, мечтая побыстрее заарканить Нищего Барина, привязать его цепями к своей мохнатой пизде и усесться с ним в семейке. Наплевать на волю другого человека, наплевать на то, что он проводник воли Бога на земле. «Ну и что, – думал проводник мамкиной хуйни на землю, – ради меня он должен бросить все, потому что мама мне так сказала, а мама всегда права».

После песни, которую пела Блядь, наконец, на сцену выползла Карлсон. Она вошла в состояние Монашки и начала петь всякую хуйню срывающимся голосом.

– О, мой Гуру, о мой Бог, – выла она срывающимся от волнения голосом.

Жрицы Рулона – ярко накрашенные и раскомплексованные, с трудом сдерживали смех. Дура продолжала свои завывания, не замечая, как глупо она выглядит, а в конце песни рухнула, изображая любовь и смирение, протягивая руки к Рулону. Внешне она изображала любовь к Богу, а внутри ее грыз один вопрос – как же оказаться наедине с Нищим Барином? И затем в первом же письме, которое она написала Рулону, она задала один единственный вопрос: а как мне поехать на семинары с Нищим Барином, и, конечно же, на такой вопрос она не получила ответа.

Встреча с Богочеловеком прошла, а у дурищи в душе будто коты посрали. Все оказалось совсем не так, как она представляла в своей тупой репе, с Нищим Барином в одной постели и в семейке она не оказалась, даже с Гуруном после ее дурости ей ездить не светило, а то, глядишь, распугает нахрен всех нормальных рулонитов, а предстояло ей посидеть в Рулон-холле, но не рядом с Мудрейшим, а в городе Мудограде, чоб просветлевать начать постепенно, так как крыша такой завнушенной овцы просто посыпется от забойных практик просветления, которые устраивает Рулон своим ученикам. В Мудограде она уже побыла пару дней перед встречей с Гуруном, старшей там была мужикоподобная грубая шварцнуха – Кочерга, которая страшно не понравилась Карлсону, избалованной своей мамашкой. Но шиза и тут настигла Карлсона.

– Я должна обрубить концы, я должна обрубить концы, я должна ехать домой, я должна попрощаться с родителями, я должна забрать документы из института, – твердила дура нелепые оправдания.

На самом же деле у нее просто не было четкой духовной цели, она была бессмысленна, так же как и ее срандители. В рулон – холле ее перестали хвалить, перестали давить на центр удовольствия, и енто было сделано намеренно. Начиналась реальная работа. Но Карлсон, вместо того, чтоб обрадоваться ентому, продолжала мечтать о принцах, дворцах и серенадах под окном. И енто в конце концов повлекло ее в мирскую трясину, чтобы завязнуть в ней навеки. Две недели она мурыжила Кочергу, просясь домой, но Кочерга никак не хотела отпускать несмышленую дурищу, жалея ее. Но мамкина хуйня оказалась сильнее, она ломанулась прочь из Рулон-холла с криками: