Текст книги "Путь дурака"

Автор книги: Сотилиан Сикориский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 88 страниц)

«Да-уж, конечно! – Мысленно огрызнулась Рыба. – Все бы так кого-то ждали! Веселье-да и только!»

Но не успела она и глазом моргнуть, как русского как будто след простыл.

«Фу, слава Богу, хоть отдышатся спокойно можно!» – Облегченно подумала Рыба, вставая с земли и надевая свои задрипанные штаны. Но радоваться было рано. Нерусь подступился к ней и начал говорить:

– Послушай, эта тэбя завут Рыба?

– Да, меня.

– А правда, Луда сказала, что ты ещо девочка?

– Да! Но он меня обесчестил!!!... Автоматом выпалила Рыба. И тут же закусила губу.

– А, ну раз так, – Задумчиво произнес хачик. – Ну, что тогда подэлаешь?! Тагда лажис.

«Елки-палки, но ведь я могла ответить совершенно по-другому! – Бешено переживала Рыба. – и он мог меня не тронуть!»

Но было поздно. Хачик подошел к ней и взял в руку прядь ее волос.

– Какой у тэбя красивий волос! Эта твои?

– Ну да, а чьи же еще?!

– Ты бэлый и волос у тэбя бэлый! Как эта странна! У нас наобарот жэнщина черный и волос у нее черный! У тэба наоборот. Ти красывый!

Рыба не знала как реагировать на его слова, особенно после того, как он пять минут назад лупасил ее по башкене.

– Ну давай лажис! – Приказывал хачик.

Видя, что Рыба не повинуется ему, он подошел к ней и точно таким же движением, как и его товарищ, дав подсечку, повалил несчастную жертву своей дурости на землю. Та упала как подкошенная. Сил сопротивляться у нее больше не было.

Хачек машинально взгромоздился на нее и начал гладить ее по волосам.

– Какой бэлый волос! Какой бэлый волос! – Приговаривал он.

– Ой, скажите, а вы не будете нас убивать? – Проблеяла Рыба.

– Убиват? Зачэм убиват? – Удивился нерусь.

– Ну, я слышала от мамы, что всех, кого изнасиловали – их убивают.

– Зачэм убывают? Пачыму убывают? Не понымаю.

– Ну я так слышала.

– Ха-ха-ха! Мы нэ будэм убыват!

– А вы нас потом отпустите?

– Хм. Эта мы эщо пасмотрым. Падажды. Памалчы. Мнэ тут нада, панымаэш – лы сдэлат такоэ дэло, а ты мэна атвлэкаэш вапросамы глупымы. Какой ты глупый дэвушка!... Но какой бэлый волос!

Хачик долго сопел, елозил на Рыбе, но его хуй долго не вставал. Толи от борьбы, то-ли от того, что он только что обкончался с Людкой. Но все это время Рыба терпеливо молчала и думала про себя:

«Нам хулиганы в школе говорили, что если тебя насилуют, то нужно расслабиться и получить удовольствие. Да уж, расслабишься тут, когда такой тушей придавили. Слава Богу, хоть локтем на шею не давит. И то хорошо! – Думала Рыба, лежа на спине и тупо таращась на полную Луну. – А интересно, Луна сейчас питается моими страданиями? Наверное уж… Вон рот какой здоровый расщеперила! А интересно, если меня будут убивать, она больше «еды» получит? Наверное больше! Ой, что это я? Он же обещал нас не убивать…»

Вдруг с Рыбы стали стаскиваться штаны. «Ой, что это такое?» Это хачик сдернул с нее ее портки и пристроил свой оголенный хуй ей на живот.

«А, быстрей бы и ты насосался! – Злобно подумала Рыба. А! Убивать они не будут, но и отпустить не обещали. Что все это, интересно, значит?...»

Неожиданно Рыба почувствовала, что что-то твердое и весьма ощутимое стало настойчиво ввинчиваться ей в «святая святых», ее пизду. «О, а у него огурцик побольше, – на ходу подумала Рыба, – и входит уже легче. Ванно-то уже продрал. А как его энто удовольствие почувствовать? Расслабиться я вроде бы расслабилась, а удовольствие где?...»

Между тем, пьяный хачик, сверкая своими черными глазами с тяжелым взглядом драл ее во все корки. И в голове у него не было вообще никаких мыслей. Вот кто получал удовольствие. На все остальное ему было посрать.

«Хм, а он ведь не молодой уже, где-то за тридцать, – продолжала думать Рыба. – Ой, как этим перегаром разит! А дупло у меня как болит! Господи, ну сколько можно!? Я им что, писсуар для спермы что-ли?! Заебали!!!»

Но хачик не спешил заканчивать. Он двигался спокойно, медленно, думая, что доставляет этим Рыбе радость.

– Тэбэ харашо, Рыба? – Неожиданноспросил он.

– М-м-м. ничего. – Еле сдерживая себя ответила она.

– Эта харашо, что тэбэ харашо. Тагда и мэнэ сичас будэт харашо. – Ответил он и начал постепенно ускорять свой темп. Его сопение усилилось. Кроме перегара в воздухе еще запахло потом. Дупло у Рыбы разогрелось так, что в любой момент было готово воспламениться.

И вот на самом пике своей активности хачик вдруг замер и из его ствола брызнул «победный залп», предвещающий конец Рыбиных страданий. Глаза неруся блеснули зловещим огнем, и затем он обмяк и опять придавил Рыбу.

«Нет, это наверное никогда уже не кончится, – думала Рыба, таращась на полную Луну. – По-крайней мере до безлуния. Ха-ха-ха!»

Но, как ни странно, через некоторое время хачик ожил, встал и даже помог Рыбе подняться.

– Тэбэ была харашо? – Застегивая ширинку спросил он.

– У-гу, – неопределенно ответила Рыба, натягивая на себя грязные вонючие портки.

«неужели все? – Крутилась у нее в голове мысль. Ну может хоть теперь-то нас отпустят?»

– Паслушай, у тэбя такой красывый бэлый волос! У нас, в наша страна нет таких как ти. Белий волос, белий кожа. Ти мнэ очэнь понравилса.

«Так! Че к чему?! – Бешено соображала Рыба. – На фиг мозги трахать после того, как уже оттрахал. Ой, ну когда же нас отпустят?»

Хачик опять подошел к Рыбе и принялся гладить ее по волосам.

– Ты извэни пажалюйста мэна, что я я был с табой немного груб.

«Ничего себе немного! – Бесилась про себя Рыба. – Чуть к праотцам не отправил, когда по репе пиздил! Еще и извиняешься, сволочь!»

– Но я хачу тэбэ прэдложыть хорошее будущэе.

– О, какое это еще? – С недоверием спросила Рыба.

– Ты будэшь жить обэспечэно, тэбэ ни нада будэт работат. За табой будут ухажыват. Волос тэбэ мыт, одэват, прычоска, маныкур дэлат, пэдыкюр там всакый, соларий тэбэ, ванны, массажы тэбэ делат и многоэ другоэ. Тэбэ ничэго самой дэлат будэт нэ нада.

– Вообще-вообще ничего?! – Обрадовалась Рыба.

– Ну ты проста далжна будэшь прынымат к сэбэ гастэй и дэлат то, что оны захотят.

– Это в каком смысле? Что захотят?

– Ну панымаэш, мы, это багатыэ луды. Началныки всякые. Они хатят развлэчся, атдахнут и так далэе… Ну ты вэд панымаэш, о чом идот рэч.

– А-а-а! Это типа проституткой что-ли быть?

– Ну, нэ гавары так. Прастытутка – это в рэстаранэ, с кэм папала. А тут вэд багатыэ люды. И эта ваабщэ называэтся гарэм. А главнаэ, что там ваабще нычэго дэлат нэ нада. Кушат вкусна будэш, фрукты всакыэ, что пажэлаэш.

Рыбе показалось очень заманчивой именно последняя фраза, Лежи себе весь день, балдей, к тебе приходят, все тебе делают, жрать дают, а ты… «Да, но ведь там надо будет со всеми трахаться. – Вдруг подумала Рыба. – А мне мама с детства говорила, что так делают только плохие женщины. Тут Рыба вспомнила, как подруга погани, «тетя Лариса», приехав в очередной раз из отпуска, рассказывала поганой где, с кем и как она познакомилась. Она любила бывать в Прибалтике, Болгарии, Чехословакии. И не будучи замужем, она легко знакомилась и расходилась с разными мальчиками. Погань с завистью слушала рассказы о похождениях подруги, но когда та уходила, свою дочь, Рыбу, она учила, так сказать, «добру», навязывая ей средневековую ересь о «сказочных принцах». И вообще она говорила, мол, будешь такой, как тетя Лариса – убью! Детские и юношеские комплексы стали всплывать из подсознания Рыбы и она засомневалась, надо ли так поступать.

– А потом, – продолжал Ахмед, – когда тэбэ будэт сорок лет, ми тэбэ выдадим квартыра, машина, мужа, дэнгы и твая будэт до старасты жыт прыпэваучы.

«Хм, про такое мне что-то мать ничего не говорила, – Думала тупая дурица. – Квартира? Машина? Деньги? Мы и без всего этого жили. А вот то, что я буду поступать не так, как мама мне сказала – это плохо! Нет, не буду я слушать этого хачика! Мне мои принципы дороже всего на свете! Ради них я готова даже умереть!

– Паслушай, ну что ты рэшила? – Настойчиво спрашивал хачик.

– А выходить из помещения я там смогу?

– Да, ты будэш на Кипр, когда пожэлаэшь ездит, в лубую страна, куда захочэш.

Рыба руками – ногами стала отпихивать эту счастливую возможность жить как человек, нечего при этом не делая.

– А скажите, а если я захочу выйти замуж по любви? Что тогда? Дадут или нет?

– По лубви? – Удивился нерусь. – Какая такая Лубов? Сколко жыл, ныкогда ныкакой лубвт нэ выдэл.

– Ну как в книжках описано, в романах. – Фанатично долдонила маминистка.

– Так то жэ кныжкы. Ха! Там что угодна напысат можна. То, что нэт. А в жизны ест то, что ест. Машина, квартыра, дэнги, гараж, а любов?... Какая тут можэт Бэт? Ныкогда нэ выдэл.

– О, какой вы жестокий человек! Вы разрушаете мои идеалы!

– Мылый мой! Мая лудэй на вайнэ выдэл, как убывают, а ти гаварыш жэстокый! Какой ти глупый дэвушка! Какой глупый!

– Ну не знаю, глупый или не глупый, а я все равно не хочу оставаться в этом вашем гареме. – Взбесилась Рыба. – Где Люда? Отпустите нас! Немедленно!

Хачик посмотрел на нее как на душевно больного человека. На лице у него выразилась непонимание, удивление и сострадание одновременно. Ему было непонятно: почему человеку предлагают «жизни полную чашу», а он от нее отказывается из-за каких-то выдумок.

– Люда! Люда! Где ты? Отзовись! – Заорала Рыба на весь лес.

Хачик перепугался, что ее крики услышат в близлежащей деревне и закрыл ее рот ладонью.

– Падажды, нэ крычы. Сичас Луда будэт здэс.

Рыба заткнулась. Хачик присвистнул специальным посвистом и уже через несколько секунд из чащи леса перед ним предстал русский свин, а следом за ним появилась Людка. Вид у нее был слегка помятый и забитый.

– Паслушай, а вот твая падруга хотэл прэдложыт харашо жит, – Обратился к ней хачик, – а он отказаваэтса. А ты хочэш харашо жит?

– Хочу, но только без Вашей помощи. – Категорично отрезала Людка.

– Падажды, нэ спэши. У тэба всо будэт, твой работат нэ будэт. Панымаэш-лы, машины, квартыра, дача, гараж, муж, отдых, где захочэш.

– Нет-нет, спасибо-уж! Отдохнули мы тут с Вами. Хватит. Рыба! Пошли! – Наотрез отказалась Людка.

Рыба встрепенулась решительно двинулась прочь.

– Нам здесь больше нечего делать! – Яростно бросила Людка на прощанье.

Видя, что с ними бесполезно разговаривать хачик махнул рукой и позволил им уйти.

– Удывлаюс я на лудей! – Произнес напоследок он. – Кладош ым пранык вы рот, а анны его выпловывают!

Людка с Рыбой решительно и быстро шли вперед, пока не скрылись в чаще леса.

Вот так, цепко держась за свои цепи – принципы, человек теряет в жизни удачу, если она не соотвествует этим принципам. А принципы делают из людей рабов и заставляют пахать, как рабов, прикованных цепями к веслам на галерах. Вот так!

* * *

– Тише иди! На ветки не наступай! Хрустят. Стой! Замри! Слышишь?

Рыба замерла с идиоткой рожей и стала прислушиваться.

– Слышишь?! – Командовала ею Людка.

– Не-а! – Идиотисто отвечала Рыба.

– А! Балда! Вот машина поехала. Смотри – вон на трассу выезжает. Так! Дальше вперед по ней поехали, сволочи! А-га, значит и нам уже не так опасно Рыб, пошли!!!

И запоздало соблюдая все меры предосторожности, подружки опять вышли на трассу в надежде поймать машину и продолжить свое нелепое путешествие.

Но у них равным счетом ничего не получалось. Трасса была безлюдна и пучта. Время перевалило далеко за полночь. над всем ночным великолепием природы царила все та же полная Луна. Подружки шли молча, придавленные всем произошедшим.

Рыба шла и думала:

«надо же! Такое случилось! Что теперь дальше делать? Мама же ведь мне сказала, что моя пизда священна. Как теперь жить? Это ужасно! Просто ужасно! Эх, пойти и самой что-ли удавиться?!»

С минуту она колебалась, потом испугалась своей затеи и гнилой поток мыслей продолжился: «Где-то в средневековых романах, я слышала, писали, что в моем положении порядочная девушка должна была сама наложить на себя руки. Но что-то это мне не очень все нравится. Ведь я сама хотела, чтобы нас не убивали. И тем более, мама мне про то, как себя вести в таких ситуациях ничего не говорила. Так, ага! Значит, вешаться еще не нужно. Ну тогда славно! Еще поживем малехо. Ну а выебали… Ну дак ведь я же их не любила. Значит это любовью назвать нельзя. А значит это было просто так, а просто так не считается. Меня ж ведь никто не бросил. А значит все нормально! Жить дальше можно. Разрешается! Во ништяк – бля!»

– Рыб, слыш! – прервала ее мысли Людка. – Нам ведь с тобой провериться нужно.

– Что? Не въехала та.

– Что-что? Анализы сдавать надо, дура!

– Какие анализы?

– На сифон, гонококк и СПИД, дура недобитая!

– А что ты кричишь?

– А то, что ты самых простых вещей не понимаешь. Как ребенок прям!

– Ну чо!

– А хуй в очо – не горячо?! А потом еще и на беременность провериться нужно будет.

– Зачем?

– Как зачем?! Ты что, решила дибилов рожать от этих ублюдков?! – Взбесилась Людка.

– Нет.

– Я вообще на тебя удивляюсь: почему ты ни хрена не знаешь?! Тебя что мать ничему не учила?

– Нет, она в восемнадцать обещала, завтраками кормила. А я у нее книжку такую стащила – «гинекология» называется и втихаря ее разглядывала. Вот прикольно-то было!

– Да, твоя мать – сволочь! – Тяжеловесно изрекла Людка.

– Это почему еще?! Мама у меня хорошая.

– А потому, идиотина, что потому, что тебя ничему не научили, ты, сука на хуй, будешь теперь всю жизнь на таких-вот уроках учиться!

– Ой, не надо! – Запищала Рыба.

– Надо, Федя, надо! – Расхохоталась Людка. – Скажи за это «спасибо» своей любимой мамочке!

– Ой, а что же мне теперь делать?

– Умных людей надо слушать и стараться учиться у них. Вон машина едет. Давай лови! К знакам прислушивайся!

Рыба бросилась к трассе и яростно замахала руками. Небольшой камаз подъехал к ней и остановился. Подружки осторожно залезли в кабину и «принюхались». Водила попался преклонного возраста. Никакого нездорового внимания к ним он не проявлял, но по их покоцанному уставшему виду, понял, в чем дело и ехал без лишних вопросов. А в конце поездки даже купил целое ведро яблок и подарил его на прощанье подружкам.

Прощаясь, он сказал только одну фразу:

– Будьте осторожны, девчата!

– Спасибо, будем! – Горько усмехнувшись, ответила Людка.

* * *

– Тёпка-растрепка! Смотри-ка что я тут сочинила! – Вылезла погань из кухни и стала приставать к Рыбе, которая долбила по пианино. – Да во мне ведь настоящий гений пропадает!

– Ну что там еще? – Невольно буркнула Рыба. – Какой гений?

– Обыкновенный, Пушкин. Ты лучше послушай. Пламенно размахивая руками, погань начала:

– В каждый-каждый унитаз

Ты смонтируй фотоглаз.

Будешь знать, моя зазноба,

У кого какого цвета жопа.

– Ой, мама, а ведь ругаться нехорошо.

– Но ведь это стихи. И все поэты матершинные стихи писали, а я чем хуже?

А зачем все это?

– Глупая, ты ничего не понимаешь! Эти стихи я написала про директора нашего института «батяню», Морозова, то есть.

– А почему его зовут «батяня»?

– Ну, потому что он такой институтище на себе тянет, – немного задумавшись, ответила погань, – заботится о всех нас. Премиальные там всякие и даже поквартальные выписывает

– А-а-а… – неопределенно протянула Рыба.

– Ну, а еще он нам здание новое такое отгрохал. Вот за это ему спасибо огромное! Молодец, тятя!

– А зачем старое здание было плохо?

– Да ты что?! Это же курятник какой-то был. Старый двухэтажный, прогнивший такой. А он нам новое шестиэтажное здание построил. Выбил деньги где-то, ты представляешь?! При нашей-то бюрократии, при совке! Да ему просто памятник за это поставить надо! Прямо при его жизни! Перед входом в этот институт! Молодец, батяня!

– Слыш, мам, а может тогда не стоит про него такие стишки писать, если он такой хороший? А?!

– нет! – Тут – же наотрез возразила погань. Писать надо, но про другое!

– А про что-же?

– Ну, видишь-ли, тепушка, тут однажды такая история произошла… – стыдливо замялась поганая.

– Какая история?! Ой, расскажи, мне интересно!

– Тебе рано еще об этом знать!

– Ну, мам!...

– Ну, ладно уж, так и быть! Слушай!...

Еду я как-то раз на лифте в нашем институте. А лифт у нас такой просторный с зеркалами, да еще и по заявке на любом этаже останавливается. Ну вот. Еду я, в зеркало смотрю на себя, прихорашиваюсь. А я, знаешь-ли, если хорошо накрашусь, да причесон сделаю, да в туфельках – так просто любо-дорого смотреть! Красавица – да и только! Меня иногда даже первой красавицей курса называли.

И вот останавливается лифт и в него батяня заходит. Один. В костюмчике такой, весь из себя, надушенный, деловой, подтянутый. Ну, я вида не падаю, еду дальше, а он, как только двери закрылись – сразу ко мне подошел и говорит:

– Танечка! Ты сегодня так хорошо выглядишь! А не зайти ли тебе ко мне?... На рюмку кофе?!

А я в тот же миг почувствовала на своей, так сказать… ну это… ну как его там?

– Ну, говори, не тяни! – Выпалила Рыба.

– Ну, в общем, заднице, прикосновение его руки…

Поганая заткнулась и , залившись краской, уткнулась в вязание.

– Ну, а дальше что?!

– Ну, что-что? Я его руку как отшвырнула! Да чуть пощечину ему не влепила, слава Богу, сдержалась. А сама ему отвечаю: «А рюмку в другом месте распивают, это во-первых. Во-вторых – не ты, а Вы, а в третьих, руки распускать неприлично!»

Он немного опешил, но «проглотил», а сам говорит: «Ну, как хочешь, я-ж ведь хотел как тебе лучше. Я слышал, ты мать-одиночка. Ребенку хотел твоему помочь. Ну раз так…»

Тут лифт остановился на моем этаже и я пулей выскочила из лифта, чуть не сбив его с ног. А сама подумала: «Ну, ты у меня еще попляшешь! Я тебе отомщу!»

– А за что? – Наивно спросила Рыба.

– А за то, что он намекал на то, чтобы мне с ним переспать.

– А почему?

– Потому, что ему так хочется! Да на наш институт пора уже вешать красный фонарь!

– А зачем?

– А затем, что это уже не институт, а дом терпимости какой-то! С каждой красивой бабой он уже по двести раз переспал! И каждую облагодетельствовал.

– А как это?

– Ну переспит с ней, а потом премиальные или поквартальные ей повышает, поблажки им всякие-там дает, даже если они весь день ничего не делают, бьют баклуши.

– О! А вот бы нам так! Мы бы мне аквариум с рыбками купили и коньки и канареечек!

– Ой, да мы и без этого как и без этого как-то жили! Но с тятей трахаться? … Ни за что на свете! Пусть я лучше буду нищая, но только не это!

– Почему? Ведь с зэком – Жориком и пьяницей – «Котом» ты так делала! За просто так.

– А ты откуда знаешь?

– А я за вами подглядывала: что это за шум такой странный?

– Ах ты бесстыжая!

– Это вы бесстыжие, что при мне такими делами занимались.

– А почему ты подглядывала?

– А почему ты из-за денег с Морозовым не хочешь так делать? Он ведь хороший. Он же лучше этих твоих пропойц, один из которых тебя чуть не прирезал!

– Ни за что!

– Ну мам!

– Никогда!!!

– Хочу рыбок, хочу коньки, хочу…

– А я не хочу делать с ним за деньги!

– Ну почему?!!

– Потому, что он уже весь институт на хую перетаскал! Я не хочу быть частью этого борделя! – Размахивая спицами, орала поганая.

– А подстилкой у Жорика – зэка быть лучше?!

– Зато у него я единственная! Я у него одна.

– Ну и что с этого толку?

– Слушай, отстань от меня пожалуйста!

– Ну мам…

– Отстань!!! – Поганая бросила свою паутину и с воем ломанулась на кухню.

«Что за ребенок?! Что за ребенок?!! – Слышалось ее протяжное причитания. – У всех дети – как дети, а у меня?!...»

Рыба снова стала долбить по пианино, недоумевая по поводу погани.

* * *

– Ах!!! Хорошо!... О!... Еще! – Доносилось из кабинета директора. – О-о-о!... А-а-а!!!

На директорском огромном столе была разостлана куча документов и чертежей. Поверх нее возлежала Лена Мамаева в одном лишь лифчике и приспущенных чулках с растрепанной прической и поплывшим макияжем, а поверх нее взгромоздился своим здоровым пузом сам «батяня». Потный, до самой лысины, в одной лишь рубашке, он напористо долбил своим ялдаком ее кунку. Стол сотрясался от его мощных кабаньих движений. Документы «конвеером» съезжали с него и падали на пол. Он сам, да и Лена Мамаева почти уже ничего не соображали. И вдруг в самый накал страстей, в момент максимального пика эмоций в кабинет постучали.

– Ну что там еще?! – невольно пробурчал Морозов.

В дверь просунулась испуганная физиономия секретарши и роболенно проблеяла:

– Алексей Григорич, тут Вашу подпись просят.

– А, позже! Зайди через пять минут! не видишь что-ли, я занят! – Указывая на Мамаеву отрезал «батяня».

– Виновата, но…

– Никаких но! Вон отсюда! – Уже агрессивно и властно изрек он.

Секретутка тут же учуяла, что «дело плохо» и исчезла.

Батяня повернулся к Мамаевой, улыбнулся ей и промурчав: «Ну-с, продолжим», продолжал свое любимое занятие. Стол заходил ходуном. Пачка чертежей упала на пол. Но это никого не смутило. Стоны, скрипы, вздохи и черт знает что сплелись в единую какофонию. Батяня задвигался со скоростью пулемета, а затем вдруг замер и беззвучно обкончался в разгоряченную кунку Мамаевой. Она тоже уже почти ничего не соображала и только беззвучно мотала головой из стороны в сторону.

В следующий момент все стихло и два «бездыханных» тела, взгроможденные одно на другое, замерли на директорском столе…

Первым «очнулся» Морозов.

– Ну ладно, давай вставай, – небрежно бросил он, – назначаю тебе повышение в окладе!

– О! Алексей Григорич! Я так Вам бла…

– Не стоит! – Оборвал он. Это – «за выслугу перед начальством».

– Ой, тут чертежи немного закапались…

– Закапались? Чем закапались?

Мамаева смущенно склонила голову.

– А! Ерунда! – Бросил Морозов. – Татьяна перечертит. А ты одевайся и позови мою секретаршу.

* * *

– А! Вот опять они мне чертежи перечерчивать дали, закапанные спущенкой! – Носилась, вопя, поганая по дому.

– Сгущенкой? – Не поняла Рыба.

– Спущенкой, молофьей, то есть. Сами ебуться, а мне перечерчивать за них! Смотри, во что они мои чертежи превратили! Устряпали все, как свиньи, а я тут корпей за них!

– А почему?

– Потому, что я – ведущий специалист института! – Гордо выпалила погань.

– А че, она сама что-ли перечертить не может?

– А она зато с батяней спит, а ей за это зарплату повышают.

– Во классно! Надо и тебе так делать!

– ни за что на свете! Лучше я сдохну!!!

– Ну мам!

– Ни за что!

– А рыбки? А коньки? А канарейки?

– Никаких рыбок! Никаких канареек! Ни за какие миллионы не соглашусь!

– Ну и хрен с тобой! Вот вырасту и сама с Морозовым спать буду. А на повышение зарплаты и коньки и рыбок и все, что захочу себе куплю! – Категорично заявила Рыба.

– Только попробуй!

– А потому, что ты – моя дочь! И если ты посмеешь так поступить, как эта мразь Мамаева, то я тебя просто убью!

– Как это ты меня убьешь?

– А очень просто! Возьму топор и убью!

– А зачем? – Жалобно заскулила Рыба.

– Затем, что ты – моя дочь! И ты будешь жить так, как я хочу! А если нет – я тебя убью.

– Ну мам…

– Никаких мам!!!

– Ну мам…

– Не зли меня! – Уже грозно и дико зарычала поганая на Рыбу.

Та сникла, испугалась и замолчала. В ее голове стали прокручиваться картинки того, как она трется с директором, чтобы ей повысили жалование, а сзади подходит поганая с топором, замахивается им и в последний момент Рыба вкрикивает, но уже поздно. Топор летит в ее удивленное и испуганное лицо. Брызги крови и мозгов разлетаются во все стороны. Следующая картинка: Рыба стоит у огромного красивого аквариума и любуется роскошными рыбками и живыми экзотическими водорослями. Сзади подкрадывается поганая, пряча под мышкой за пазухой топор.

– Мам! Мам, посмотри! – Ликует Рыба. – Это я на деньги «тяти» купила! Смотри, какая прелесть!

– Что ты сказала? Чьи деньги?!

– «Тяти», мам. Ну ты сама понимаешь. Он их мне дал за то…

– За то, за что я тебя сейчас прикончу!

И в мгновенье ока поганая выхватывает из-за пазухи топор и отсекает Рыбе голову. Тело, фонтанируя струями крови, падает на пол, а отрубленная голова плюхается в аквариум, беззвучно произнося полуживыми губами: «Я не виновата! Я не виновата!» и заливает его алой пеленой крови. По стенкам стекают темные брызги. С губ обезумевшей погани хриплым шепотом слетают слова:

– Уж лучше ты умри, если не хочешь быть такой, как я хочу!!!... Смерть тебе! Дрянь!

Рыба вздрогнула от этого страшного наваждения, однако этот образ очень сильно овладел ею. Со страхом и отчаянием она стала мысленно повторять себе:

«Никогда не буду делать плохо! Буду хорошей девочкой, овечкой! Никогда не буду пороться с такими, как Морозов! Никогда, никогда, никогда!!!»

Рыба стала тщательно себя завнушивать уродскими установками, особым усилием делая себя дурой. Так, потихоньку она стала становиться послушным секс-зомби тоталитарной секты маминизма. Секты с суицидальными установками, заполонившей весь мир. Секты, с которой нужно начинать отчаянную непримиримую борьбу. Секты, унесшей миллионы молодых невинных жизней и искалечившей жизни миллиардов ни в чем не повинных людей!

* * *

– Эй, ты чего задумалась? – Подскочила погань к оцепеневшей от ужаса Рыбе. – Не бери в голову, лучше посмотри какие я классные стишочки пишу. Тут все про нашего «батяню» сказано.

– Ну и что?

– А то, что я повешу это в женском туалете на самое видное место.

– А ваш директор что, женский туалет ходит что-ли?! – Сильно удивилась Рыба.

– Да ты что, рехнулась что-ли?

– А как он эти стихи прочитает?

– А эти же стукачки ему это и донесут.

– А дальше что?

– Ну, что-что? Нервничать будет, переживать, беситься. Это же так весело: все ему всегда говорят: «да, тятя! да, тятя!», а здесь вот такое. Он как узнает, что про него такое написали, сильно забесится.

– А если он узнает, что это ты?

– А я почерк изменю и пока никого нет в туалете, тихонечко это повешу. У! Как будет здорово!

– А зачем все это?

– Ну чтоб досадить Морозову, как ты не понимаешь?! Какая ты глупенькая у меня. – Самозабвенно базлала поганая. – А потом через несколько дней я другое стихотворение напишу. Якобы другой поэт пишет этому.

– Писать на стенах туалета

Увы, друг, немудрено.

Среди говна – мы все поэты,

Среди поэтов – все говно!

– Ничего не понимаю! И зачем тебе все это нужно?

– А, иди ты! Ничего ты не понимаешь! – Отмахнулась погань и ушла на кухню.

Через несколько дней тупая каракатица опять подвалила к рыбе.

– Знаешь, доча, а меня кажется сокращают.

– Ой, а почему?! Что же мы теперь будем делать? – Заскулила Рыба.

– Да вот, блин, одна из его подстилок зашла в туалет, когда я свой стишок на зеркало приклеивала. Она вроде как сделала вид, что ничего не замечает, а тяте все равно настучала, сволочь. И теперь меня из-за этого в первую партию сокращают. А ведь я – ведущий специалист института!

– А кого это колышет? Не фиг че попало писать. Я же тебя предупреждала! – Забесилась Рыба.

– Да причем здесь это? Просто это случайность: если бы эта баба не увидела, то все было бы нормально! Тятя занервничал бы от стишка. Я бы порадовалась!

– Да ну тебя! Ничего ты не соображаешь. – Не выдержала Рыба и убежала на улицу гулять с подружками.

Переубедить старую маразматичку было невозможно! Даже оставшись на помойке жизни, она не била себя по голове и не проклинала свою дурость. С умом она, видимо, никогда не дружила. Ведь для чего она ходила на работу. Зарабатывать деньги. И поэтому какая ей хуй разница, кто, с кем, зачем и в каких позах? Ведь главное – то – деньги. А деньги, как говориться, не пахнут. И кто их тебе дал – какая менгам разница?

Ну не хочешь ты пороться – не порись. Кто тебя заставляет: Но и на голову человеку лезть тоже нечего. Сиди, сопи в тряпочку и радуйся, что получаешь свои «три копейки». А что толку, что погань против чего-то там бесилась? никому она ничего не доказала, а только себе напакостила! Ох, и дура же! Уродица Божья! Тварь несчастная! Гавно!

* * *

Грузовой дальнобойщик несся в пригороде Риги. С горем пополам подружки добрались в Прибалтику.

– Блин, а я же ведь точно такая-же, как моя дура – мать! – Хлопнула себя Рыба по лбу. Ежель – можель, блин, я ведь точно так же, как и она не слушаю умных людей. Сейчас вот не послушала Людку и из-за этого нас изнасиловали. А кто знает, что может случиться в будущем. А я такая же упрямая, тупая и дурная, как моя дура – мать.

И в отчаянии Рыба начала дубасить себя кулаками по репе, приговаривая:

– Проклятая тыква! Проклятая тыква! Сколько же от тебя страданий! Сколько же от тебя мучений! Из-за тебя мне так плохо в жизни. Из-за тебя я чуть не повесилась только что! У, сволочь, у сука, скотина проклятая. Взять, оторвать тебя, вытряхнуть из тебя все дерьмо! Выбросить тебя на помойку! Только тогда мне будет хорошо и спокойно!

– Эй, ты с кем это здесь разговариваешь? – Неожиданно прервала ее Людка.

– Да на тыкву свою злюсь.

– Раньше надо было злиться, до того, как нас отъебли, и теперь давай – вываливай из машины.

– А че?

– А то, что мы уже приехали.

– Куда-куда? В Ригу, твою мать! Что, совсем уже уплыла и ничего не соображаешь?

– Но я не вижу тут никакой Риги. Тут какие-то поля и усадьбы.

– Тебе мало что-ли горя было?! А-ну давай вылазь! вылазь, кому говорю. Людка с яростью толкнула Рыбу так, что та вышибла дверь и вывалилась на обочину.

Не долго думая, Людка схватила вещи и выскользнула из машины. Она помахала на прощание водителю, машина тронулась, оставив за собой шлейф пыли и гари.

– Что, не наигралась еще с огнем?! – Мстительно бросила она Рыбе.

– А че?

– В очо – не горячо? Пошли.

– Куда?

– На остановку!

– Че еще куда-то идти?! Доехали бы на машине, сейчас день, а он один!

– Пока один. А мог бы завести нас в свое депо и там пропустить по «ромашке». Тебе это надо?!

– Нет. – Опустила Рыба голову.

– Тогда пошли! Давай, лупи себя по башке, дура!

Рыба больше не сопротивлялась. Она покорно плелась сзади своей подруги.

Подружки дошли до остановки, сели в автобус и прикатили в Ригу.

* * *

Ой, смотри, какие башенки! Ой, а ангелочки! Ой, а украшения какие! А мостовая! Я никогда не видела такой отродясь!

– А что ты вообще-то видела?

– Ну, мостоотряд мамин видела …

– А че это такое? Мостоотряд? – Со скучающим видом спросила Людка.

– Да это знаешь, такой поселок из одних только бараков, куда посылают всяких там рабочих, чтобы они строили мост.

– Какой мост? Из бревен что-ли?

– Да нет, самый натуральный, из железобетона. Через Вятку строили.

– А ты тут причем?

– А меня погань туда утащила.

– Совсем что-ли?

– Да нет. Она уехала за отцом, которому дали распределение в «тьму таракань». А ей хоть и в N-sk выпало, она все равно за ним увязалась, как жена, блин, декабриста траханного. Ну и меня туда утащила. Так что детство свое я провела весело: среди пьяных матерных рабочих мостоотряда и местных коров. И уже к пяти годам я матюгалась не хуже заправского сапожника. Вот так.

– А, ну все с тобой понятно! – Язвительно усмехнулась Людка. – А еще что ты выдающегося видела?

– N-sk видела, а еще собаку болонку такую…

–Ха-ха-ха! – Не выдержала Людка. – Не смеши людей!

– Правда-правда. У нее один глаз был карий, а другой – голубой!