Текст книги "Путь дурака"

Автор книги: Сотилиан Сикориский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 88 страниц)

* * *

Во сне ей явилась в причудливой форме ситуация, которая раньше уже была в ее жизни. Лето. Жара. Она с матерью едет в переполненной мышами лепездричке. У всех у них в руках совки, мотыги и тяпки. Все одеты в какую-то униформу: бесцветные костюмы и черно-белые кеды. Рыба с интересом разглядывает их и вдруг шестым чувством понимает, что это дачники, которые едут с городов к себе домой.

«А почему они все так убого одеты?» – возникает в ее голове вопрос.

Вместо ответа она видит перед собой свою мать, одетую. В точно такую же униформу. «Вот странно, и мама одета так же, как и они, значит, так одеваться хорошо, – думала Рыба, – мама ведь у меня хорошая! Значит и мне не стыдно так одеться».

И в тот же миг на Рыбе появляются точно такие же обноски, как и на всех мышах, и уродливые жаркие кеды. «Фу, зачем это на мне появилось?!» – неожиданно разбешивается Рыба.

– Терпи-терпи, доченька, мы все с детства так одеваемся. Это наша традиция. Значит и тебе не грех это носить, – убаюкивает ее погань своим беззубым вонючим ртом. Рыба начинает утихомириваться и «засыпать» под ее шамкания.

«Это традиция, так у всех, такое носить не грех», – повторяет она как сомнамбула.

Через несколько остановок в переполненный вагон вваливается шумная компания молодых людей в военной форме.

«А, это солдаты из стройбата, – неведомо как понимает Рыба. – Фу, как от них разит потом и чесноком! А этот еще и «набрался» где-то! Еле на ногах держится. Хм! Я же ему не подпорка! Чего он на меня облокачивается? У! Ублюдок вонючий! Держись лучше зубами за воздух! Чего на людей падаешь? Я тебе пока не нанялась тебя держать». Рыба терпит все это до поры – до времени, но вот уже и их остановка.

Рыба вместе с поганью продираются сквозь толпу вонючих солдат и безликих дачников и оказываются на свободе. Рыба с наслаждением вдыхает свежий воздух. Она просто счастлива! Но тут к ней подходит погань и лезущим в душу голосочком начинает ей компостировать мозги:

«Ты знаешь, а этот парень на тебя так смотрел, так смотрел

«Какой парень? Не помню!»

«Да, солдатик молодой. Стеснительный такой! Посмотрит, глазки опустит. Затем опять посмотрит... Понравилась ты наверно ему».

«Это какой? Который со мной рядом стоял что ли?»

«Да, да, этот самый... Светленький такой!»

«Дак ведь он же пьяный был, мама».

«Не говори так, дочь. Это не важно! Главное, что ты ему понравилась! Это же самое главное! Ты ведь у меня убогенькая, а ему, видишь, понравилась!»

Рыба стала размякать от сатанинского гипноза и думать: «А может и впрямь он не такой противный? Ведь матери-то видней. Она ж все-таки старше меня и жизнь-то она знает!»

«А может быть, это твой избранник был, дочь? Кто знает, где ты встретишь свое счастье? А он так смотрел, так смотрел…»

Рыба умилялась вместе с поганью. «А что, может и вправду, это была моя судьба?» – задумалась она, таща на себе тяжелую сумку с дурацкими кабачками.

Так обе сомнамбулы двинулись дальше, сладостно грезя наяву, делясь друг с другом своими буйными фантазиями. Один старый шизофреник учил другого, молодого, как быть еще большим шизофреником. Обе они шли по грязным зловонным улочкам навстречу огромному дымящемуся заводу, за которым находится их так называемый «дом».

– Рыбуля, вставай! Хватит дрыхнуть! Солнце встало. Работать уже пора! – услышала Рыба голос над своей головой. Он дудонил ей чуть ли не в самое ухо.

– А?! Что? Где? – ничего не понимая, подскочила Рыба и села на постели. – Где я нахожусь?

– На стройке века – вот где! Давай вставай. Новую жизнь начинать надо!

– М-м-м! – дурачилась идиотка. Со всего маху она опять плюхнулась в постель.

– Эй, ты чего, давай вставай, а то тебе еды не останется.

– Еды? Какой еды?! – оживилась она. – Где еда?

Только сейчас она вдруг заметила, что Холмогорцев стоял рядом с кроватью, на которой ночью они справляли порево, абсолютно голый. Его пипетка висела у нее чуть ли не над головой.

– Ой! А чего это ты голый!? Как тебе не стыдно? – сконфуженно опуская глаза, спросила она.

– А чего мне тебя стесняться? Привыкай, дорогая! – глумливо расхохотался он. – Ты ж ведь уже не девочка! Ха-ха-ха!

Рыба немного подумала, а потом спросила:

– Слушай, а тебе наверное тоже отворачиваться не стоит, когда я голая перед тобой щеголять буду?

– А вот здесь ты промахнулась на все сто!

– Это почему же? Тебе можно, а мне нет?

– А потому, что я так привыкну к виду твоего тела, и оно перестанет меня возбуждать. Станет чем-то обыденным.

– А-а-а... – протянула Рыба.

– Бе-е-э..., – ответил ей просветитель и неожиданно, взяв свою болтающуюся пипетку в руки, щелкнул ее концом Рыбе по лбу.

– Хи-хи... – растерянно засмеялась она, не зная, как ей реагировать в такой ситуации. То ли обижаться, то ли нет?

Панки, хой! – 2

Ты увидишь,

что напрасно называют

грязь опасной

Ты поймешь, когда

Поцелуешь грязь.

Приехав в какую-то «тьму-таракань», два долбоёба двинулись по темным закоулкам к «заветной цели» – дому Холмогорцева.

«Как же так? – думала про себя Рыба. – Я иду с замужним мужчиной к нему домой тогда, когда у него там никого нет. Понятно, зачем я туда иду, и что между нами будет. А что потом? Он ведь не сможет после этого на мне жениться. У него уже есть жена, семья, дети. И что тогда? Нам придется с ним расстаться. Я останусь одна. Мало того, что до свадьбы девственности лишусь, так еще и одна останусь. Вот весело будет! Как я тогда буду смотреть в глаза своему будущему мужу? Ужас! Караул!»

Так, размышляя сама с собой, Рыба молча чапала по грязным улицам деревни, освещаемой одной только полной Луной. Но природа брала свое. Взбунтовавшийся инстинкт действовал по своим законам и не слушал каких-то заморочек, навязанных проклятой поганью. Просто-напросто Рыбе до ужаса хотелось пороться с кем-нибудь. Хотелось уже с тринадцати лет. Но мама не велела. А сейчас ей сколько? Почти восемнадцать. Пора бы уже. Тем более, что она постоянно тусовалась с какими-то мужиками и такая стойкость была даже удивительной. Но как победить мешающие установки? А очень просто. Нужно создать «буфера», как между железнодорожными вагонами, чтобы они не сталкивались. И Рыба стала ярко себя оправдывать.

«Но ведь он меня полюбит. Обязательно полюбит после этого. Он поймет, что я хорошая, что я лучше его жены, и тогда он с ней разведется и женится на мне. И мы с ним будем счастливы! У нас будет все прекрасно. Проживем долгую счастливую жизнь и умрем в один день!»

Так грезила Рыба, рисуя себе заманчивые картинки будущего. Гормон делал свое темное дельце, а болезненное воображение подыгрывало ему, оправдывая все и вся.

Холмогорцев плелся рядом и, ковыряя спичкой в зубах, думал о своем:

«М-м-да! Ну и телка же мне сегодня попалась!... Давненько мне таких трахать не приходилось. Все-таки что-то понормальней попадалось. А это что? Да к тому же еще и девственница, ничего делать не умеет. С ней придется повозиться. Уф-ф!!! Может зря я во все это ввязался? А? Будет потом еще бегать за мной: «женись на мне, да женись!» А я что? Шило на мыло менять что-ли? Да нахер мне все это нужно?! Ну и влип же я!»

Но треклятый гормон, не дающий покоя ни одной живой твари на Земле, допекал и это немного более рассудительное существо. Между ног у него чесалось! Конкретно чесалось и последние три дня, он думал только об одном: кому бы и куда засадить?! А никого подходящего «под руку» не попадалось. На необозримом пространстве вырисовывалась одна только Рыба. А на безрыбье, как говорится, и Рыба может сойти за телку. Подойдет все, что «шевелится».

«А-га! Ну, с этим как-нибудь разберусь,– продолжал «утрясать» свои мысли Холмогорцев, – в конце-концов, она же не из нашей деревни. Поебу ее немножко, да и отправлю восвояси. Пусть возвращается на свою тусовку или к родителям, в общем, куда захочет. А вот что сказать жене, если она про нее узнает? Так-так-так! Надо подумать! А! Вот! Придумал! Рыба просто будет сидеть у меня дома все эти дни и никуда не выходить. А потом я ее так же по темноте выведу из дома и отправлю домой на лепездричке! М-ху! Славненько, и никто ничего не узнает. А в случае чего– она– моя сестра троюродная, седьмая вода на киселе. Вот и славненько! Все состыкуется.»

Так рассуждал «раб своей мошонки», трясущийся от каждого шороха.

А что «раба иллюзий и своей пизды?» Она тоже не отставала от него. Но мыслила совершенно иначе:

«Ах! Вот, наконец, наступает тот самый главный этап в моей жизни! Я скоро стану женщиной! Это так прекрасно! Мне кажется, должно случиться какое-то чудо! Многие рассказывали, что это должно обязательно случиться. Да-да-да! Я чувствую! Это обязательно должно произойти! Да! Но как я преодолею эту боль? Ведь это же очень больно! Тогда с Егором ничего не получилось, а как больно было! А теперь что будет? А вдруг я не выдержу и опять не получится? Некоторые мои подружки говорили, что боль бывает такая, что «хоть на стены лезь». Как я все это вытерплю? Ой-ё-ей! Караул! Может отказаться от всего этого? Уехать просто назад, в Сокур? И ничего не делать?»

Но гормон диктовал Рыбе свое: «Размножайся! Твоя пора пришла! Надо размножаться! Немедленно! Сейчас же! Не думай! Я хочу продолжать через тебя человеческий род! Не думай! Размножайся! Вперед!»

У Рыбы тоже чесалось между ног, и чтобы оправдать свои будущие действия, она продолжала строить в своей башке компромиссы:

–«Ах, он такой необычный, этот Саша, такой скромный, интеллигентный. С ним есть, о чем поговорить! Он очень даже умный! Именно таким я себе и представляла мужчину своей мечты! Ну и не страшно, что он ростом немного ниже меня. Я же каблуки носить не собираюсь! Ну, а что лицо немного рябое – так ведь с лица-то воду не пить! Саша, очень даже приятной наружности мужчинка».

Поток ее говняных мыслей неожиданно прервался переменой обстановки. Холмогорцев привел ее к какому-то одноэтажному кирпичному дому с двумя подъездами.

– Где мы? – удивилась Рыба.

– У меня дома, – произнес Холмогорцев и, схватив Рыбу за руку, потащил ее за собой в подъезд.

Нервно шебурша в замке ключом, озабоченный сэксот открыл-таки дверь, ворвался в квартиру и врубил свет в прихожей.

Рыба, стоящая и прислушивавшаяся к нарастающему внутри нее страху, зажмурилась от яркого света. На мгновение она забыла о своих гнилых мыслишках.

– Ну-с! Прошу, как говорится! Будь как дома и забудь, что ты в гостях,– стараясь держаться как можно непринужденнее, произнес Холмогорцев.

У самого же в голове у него крутились совершенно другие мысли:

«А интересно, чем я буду ее кормить? У меня самого-то дома – кати-шаром, а еще вот один рот появился, хуже пистолета! Придется теперь на нее свои деньги тратить. А куда деваться, ебаться-то охота. Да и раб-силу бесплатную привез. Будет у меня работать, ремонт делать, квартиру благоустраивать. Нормально! Заодно и поебу ее немножко. Полезное с приятным!»

– Проходи, проходи, Рыб, ты есть будешь?

– М-м-м! – оживленно закивала Рыба головой. – Конечно – конечно!

– А у меня пока ничего нет, кроме печенья, хлеба и варенья. Ты как на это смотришь?

– Очень даже хорошо! – ответила она, хватая печенье, лежащее прямо на полу. Мебели в кухне не было никакой.

«Ну вот, так и знал, прожорливая попалась! Еще бы! Вон, какую задницу наела! Худышкой ее не назовешь». – думал «про себя» Холмогорцев. А вслух услужливо произнес:

– Ты кушай – кушай, не стесняйся! А вот еще хлеба возьми и варенья тоже!

Рыба уплетала за обе щеки. За ушами у нее хрустело, и она блаженно мечтала: «Какой он внимательный, обходительный, заботливый! Именно таким я и представляла себе своего рыцаря! Я нашла то, о чем мечтала!»

Холмогорцев, внимательно наблюдая за тем, как убывают пищевые запасы, стал и сам быстренько уплетать их, чтобы не остаться голодным. И хоть он и старался улыбаться всем своим ртом со слегка подгнившими зубами, его все-таки глодали крамольные мыслишки: «А чем я ее вообще буду кормить эту неделю? До получки далеко. И что я скажу жене, когда она увидит, что я все деньги протратил? Эх, надо что-нибудь придумать! А!!! Вот что! Нужно жене сказать, что меня облапошили цыгане. А ее можно кормить пакетными супами. Они дешево стоят и на них можно здорово сэкономить. Здорово! Так, хлеба побольше накупить, а остальное ей не нужно. Какая ей разница: апельсин или желуди? Свинья все– равно соловьем не станет! Ну, а если мне самому чего-нибудь вкусного захочется, я вон к Любке, пробляди местной зайду, у нее поем. Заодно и ее поебу! Красота! Так, с этим вроде-бы нормально, но вот ведь еще одно «но»: голова-то у нее хуй знает, сколько не мытая, потная, вонючая. Одежда на ней, наверно, год не стиранная. Как вообще с такой можно что-то делать? Бр-р-р! А вдруг у меня от отвращения еще он и не встанет?! Я так и импотентом сделаюсь! Ух! Что же делать? Ну и ввязался же я в переделку!»

– А можно чего-нибудь попить? – неожиданно прервала поток его раздумий Рыба.

– Попить? Конечно! – фальшиво-радушно улыбнулся он. – Вот, у меня есть кипяченая вода. А могу еще чаем тебя напоить! Выбирай!

– А мне бы чайку.

_ Вот, бери, – искривился от злобы скряга, протягивая ей заварник.

– Спасибо! – вежливо ответила Рыба.

Ей в свою очередь лезли в башку другие тараканы. «Блин! У него здесь кати-шаром! Да еще и ремонт ведь надо делать! Во всей квартире. Хорошо, что она еще однокомнатная. Это сколько же мне тут с ней придется ебашиться?! Я ему что, бесплатная рабыня что-ли?» Тут она опять подумала, а не удрать ли отсюда. Но гормон опять начал диктовать ей свое: «Размножайся! Не думай! Размножайся!» И под его властным и настойчивым натиском Рыба вновь стала искать оправдания всему безумию:

«Но ведь это же хорошо, я помогаю людям! Я нужна кому-то, а это главное! А заодно я и ремонт научусь делать, как следует. В жизни все пригодится! Дома мне мама помогала, а здесь я даже сама могу все сделать!»

Так она рассуждала до тех пор, пока не сожрала все печенье и хлеб. А Холмогорцев, деланно улыбаясь ей и в тайне скрипя зубами, думал про себя:

«Надо же, ну все сожрала. Гусеница прожорливая! Спрячу-ка я от нее остатки варенья».

– Ну вот, поели, а теперь давай, иди мыться.

– Я не хочу! Мне и так нормально!

– Нет-нет-нет, ты очень грязная, ты давно не мылась, у тебя все чешется, особенно голова и ты очень, ну просто очень-очень-очень хочешь ее помыть! – гипнотизировал ее Холмогорцев.

– Ну может.

– Никаких «ну может»! – Уже твердо и непримиримо ответил Холмогорцев. – Мыться и никаких гвоздей! Живо! Марш! В ванную! Вперед!

Напуганная таким напором, рыба пошла туда, где, как ей показалось, должна была быть ванная и с налету заскочила в кладовку, забитую краской, олифой, шпаклевкой и обоями по случаю ремонта.

–Стоять! – Раздался за ее спиной непреклонный командный голос Холмогорцева. – Ванная у нас находится вот здесь.

И Холмогорцев бесцеремонно втолкнул Рыбу в ванную.

– Шампунь у меня вот здесь, мочалка здесь, мыло здесь! Поняла?

– Поняла.

– А теперь раздевайся!

– Зачем?

– Ну мыться чтобы. Ты что в одежде что-ли мыться собралась? – Теряя терпение, проскрипел зубами Холмогорцев.

– Нет, но я Вас стесняюсь! Отвернитесь, пожалуйста!

– Ха-ха-ха! А чего тут стесняться?! Я итак тебя во всех видах увижу, а ты говоришь…

– Ну вот, когда увидишь, тогда и поговорим – Неожиданно заявила Рыба.

– Надо же! Ну и ца-ца! Ну ладно, я выйду, только ты обязательно хорошо помойся, а особенно голову. Ладно?

– Угу!

Закрывшись одна в ванной, Рыба стала мысленно рассуждать сама с собой:

«Надо же! Он ко мне предъявляет какие-то претензии! Голова, видите-ли у меня не такая, я не такая. Что это за чувства у него ко мне? Если бы он меня действительно любил, то ему было бы все-равно, что у меня за голова, и чистая я или нет. Ведь главное, мне мама говорила, – это чувства к человеку. И настоящая любовь не выбирает и не торгуется! А может он меня и не любит вовсе? Зачем он так настойчиво заставлял меня мыться? Ну, а куда деваться? Сухой же он меня отсюда не выпустит!» Рыба стала намыливать себя мочалкой, намылила шампунем башку и стала тереть себя во всех «разрешенных» и «запрещенных» местах. И когда ее рука коснулась кунки, то злополучный гормон стал делать свое темное дельце. Заделись нервные окончания, железы начали работать, кровь стала наполняться ферментами и «машина поехала». А вместе с изменением «химической среды» в организме стали меняться и Рыбехины мыслишки.

«Ой! Ну ведь он не зря же так сказал! Значит, ему нравиться чистая голова и чистое женское тело. Значит, я должна сделать все, чтобы ему понравиться. Мыться – так мыться! Он же не требует от меня, чтобы я сбривала волосы на затылке и мазала его собственной мочой, как это делают жительницы некоторых племен Африки. Не заставляет обрезать половые губы и клитор. Или с самого детства уродовать ноги колодками, как это делают в Японии. Хотя!... Если бы я оказалась на месте Африканок или Японок, то я проявлялась бы в точности же, как и они, чтобы понравиться тамошним мужикам. Во как! А здесь, что от меня требуется? Всего лишь голову помыть? Ну это же ерунда! Главное, что я кому-то нужна! Ведь он – мой принц! Я должна понравиться ему!

И с этими мыслями Рыба радостно вымылась, кое-как обтерлась и в чем есть выбежала из ванны.

Холмогорцев увидев ее, поначалу обомлел, но затем, весело глумливо заулыбавшись, молвил:

– Хвалю за храбрость! Так держать! Ну, ты пока ныряй в кровать, а я пойду тоже ополоснусь. Не помешает! – Сказал он и удалился.

Рыба радостно нырнула в пахнущую дешевыми духами «Красная Москва» кровать и погрузилась в сладостные мечты по поводу предстоящей ночи. В задернутое простынями окно светила полная луна. Ее серебристый свет наполнял всю комнату светлым сиянием, даря сладостные мечты и фееричные грезы.

Страх перед болью у Рыбы полностью пропал и она с нетерпением стала ждать своего «принца».

Холмогорцев, уединившись в ванной, стал предаваться своим раздумьям.

– Ох, и влип же ты! – Говорил он сам себя, глядя на свое отражение в старом ржавом зеркале. – Откуда ты знаешь, с кем она до тебя таскалась?! Смотри, какая она грязная. А может быть она заразная?! Не пойми кто ее до тебя ебал! Ой! Чего это я? Она же ведь еще девственница! Нет, но ведь она с кем-то все равно могла что-то делать, тот же пейтинг, например. И могла из-за этого заразиться. Ох, ну и влип же ты, дружок! Что ты будешь говорить жене в случае чего!? Ведь вы же обои можете залететь в какой-нибудь триппер-бар!

Холмогорцев схватился руками за голову, выронив из них зубную щетку.

«Что же делать? Что же делать?! – Бешено крутилось в его мозгу.

С другой стороны ему уже давно было невтерпеж засадить кому-нибудь «по самые кукры». Яйца чесались, плоть звала. И вот под руки попалось что-то живое. Холмогорцев начал прислушиваться к своей похоти. Неуправляемая сила влечения стала направлять его мысли совершенно в другом направлении.

– А что теперь можно поделать? На дворе уже вечер. Кого я еще смогу найти? Это нереально! А ебаться-то хочется! Ну и пусть я потом заражусь, и зато теперь мне будет хорошо и приятно. Эх, была – не была. Какие наши годы. Залетать, так с музыкой. Ну, где эта бронецелка?! Уж я-то ей сейчас покажу, где раки зимуют!

С этими мыслями раб плоти грешной направился к объекту своего вождения.

В комнате было темно. Рыба все никак не могущая уснуть, при виде своего «долгожданного», скукожилась от страха.

– А может он не будет все-таки ко мне приставать? – Утишала она себя. – Ой, а на сколько-ж он меня старше? Да он же мне в отцы годится! Мне семнадцать, а ему уже тридцать «с хвостиком»! Ну и влипла же я! Столько ровесников вокруг меня было, Киса, Прист. Ну Херман на худой конец сгодился бы. Дибильноват малость, но уж все-таки лучше, чем старик какой-то. Ох, и дура же я! Да чё теперь поделаешь?! Уже поздняк метаться. Ой, он уже ко мне ложится! Я пропала!

– Кто это тут прячется?! – Раздался деланно-веселый голос Холмогорцева. – А – ну-ка, давай переходи к новой жизни! К жизни половой! Ха-ха-ха.

Холмогорцев по-хозяйски залез в постель, потеснил Рыбу, подложив ей руку под голову.

– Ты знаешь, амфибия, что я тебе хочу сказать, – издалека начал он, – тебе сейчас сколько лет?

– Семнадцать, – проблеяла Рыба.

– Совсем шпана еще! – Захохотал он. – Так вот, сейчас ты станешь женщиной. Ты начнешь расцветать. Потом тебе будет двадцать, двадцать пять. Ты познаешь много мужчин. К тридцати годам ты достигнешь своего максимального расцвета. А потом начнешь медленно увядать.

– А потом что? – Испуганно перебила его Рыба.

– Ну потом ты состаришься. – Риторически ответил он. – Но я не это тебе хотел сказать.

– А потом что?

– Ну умрешь, ты не перебивай меня и слушай внимательно, пожалуйста! – Нервничал урод. – Ты познаешь много мужчин и ты станешь понимать, что вот тот первый, который у тебя был, ничего особенного из себя не представляет. Обычный мужичонка, каких много, как говна.

– Нет, нет, Саша, ты не говно!

– Ну ты меня, в общем, понимаешь, что я обычный, посредственный, каких много, а есть даже и получше. Так что из-за меня расстраиваться не стоит.

– А?! М-хы! – Задумчиво произнесла Рыба, ковыряясь в носу.

– Ну, в общем, если ты сейчас меня не совсем понимаешь, то потом, через много-много лет поймешь. И ты вспомнишь мои слова и увидишь, что я был прав.

Рыба почти ничего не поняла из его слов. Она молча таращилась на полную луну.

Холмогорцев облегченно вздохнул: «Ну, если она не возражает, значит поняла, что я у нее первый, но не единственный. А значит, и расстраиваться из-за меня нечего. А значит, я могу быть спокоен, что из-за меня эта дура не повесится. Ха-ха-ха! Значит теперь, когда я ее уже подготовил, выебал ей мозги, так сказать, я могу и ее спокойно выебать! Ура! Успокоив себя, уродец принялся за дело. Он почесал свои волосатые яйца и слегка замацал Рыбу. Та лежала как бревно, мечтательно глядя в потолок. Уродец начал тереться об нее своим хуем и смачно присосался к ней.

У Рыбы был заложен нос и она с трудом выдержала эту пытку, думая как бы быстрее вздохнуть. Холмогорцев уже начал хуже понимать, что происходит вокруг. Им завладело одно лишь сильное желание: запиндюлить Рыбе «по самые кукры» и ебать-ебать-ебать ее до одури. Что он и начал делать.

– Ох, только бы быстрее ее пробить! Как хочется побыстрее кончить! – Судорожно думал он, вскарабкиваясь на нее. – Хули она до сих пор ни с кем не поролась?! Здоровая кобыла такая! Рыба лежала как полено с плотно сжатыми ногами и не ощущала никакого удовольствия от его ласк. Но мозги она себе ебла конкретно: – Это сейчас случится! Это сейчас случится! – Мысленно повторяла она. – Ой! А ведь он ниже меня ростом! Че это его голова на моем плече лежит?! Ой, титьку мне зачем-то сосет. Че, молока захотел что-ли? Фу, урод! Может ему сказать, что у меня молока нет? Вообще странно все это как-то!

А Холмогорцев тем временем стал раздвигать ей ноги и пристраиваться между них.

– Так, расслабься, ничего не бойся! – Произнес он. При этих словах Рыба еще больше напряглась. – Сейчас я все сделаю как надо. Потерпи!

Как опытный гинеколог он обследовал своими клешнями кунку Рыбы, а затем наставил в нее свой стручок и начал тычиться им в нее. Собачье возбуждение у него росло.

– Только бы не кончить раньше времени. Я должен сделать это, иначе я не мужик, – отчаянно думал он, – как бы не опозориться, как бы не опозориться!

Рыба, почуяв давление между ног, напряглась в предвкушении нестерпимой бои. Все ее тело сжалось. Ей казалось, что сейчас произойдет что-то страшное и в то же время сакральное. – Я становлюсь женщиной! Я становлюсь женщиной, – доседонила себе тупая машина, – сейчас, скоро это случиться. Надо только потерпеть!

И боясь точно так же, как в детстве, когда брали кровь из пальца, она лежала и ждала. Запуганная завнушенная скотина!

– Ой, что-то больно, – думала она, кусая край подушки, – ну чуть-чуть еще потерплю. Это ведь для счастья нужно. Ой, а че это от него так потом воняет? И долбится он как отбойный молоток. У, сука, как больно!!!

Холмогорцев отчаянно прорывал злосчастную целку. С одержимостью танка он пер и пер вперед. Страшно сопя, извергая потоки горячего пота, он выпучил глаза и … пробил-таки броню и первым, да именно первым проник туда, куда еще никто не проникал. А что еще больше может возбуждать воображение, чем эта мысль. Теперь он мог мысленно поздравить себя! Он был первым!

– Так, а че там Рыба? – Вдруг вспомнил он. – Чей-то она подо мной не шевелиться? Не порядок это! – Думал он. – Что я, мужик плохой че-ли, что она как бревно лежит? А ну-ка, не бывать этому позору. А ну-ка, расшевеливайся, Рыба свежемороженая! Камбала глушенная! Под нормальным мужиком, говорят, и баня ходуном заходит. А я че, выходит, плохой мужик чей-ли. Нет! Ни хуя! Я докажу это! Я енту дуру до оргазму доведу! Непременно доведу!

И тут он стал шептать на ухо Рыбе:

– Ну, давай, шевелись, двигайся, бедрами двигай, ищи положение, в котором тебе будет приятно!

Рыба, едва что-либо соображавшая от болевого шока, лежала с вытаращенными глазами и почти его не слышала.

– Тебе хорошо, милая? – С деланной лаской в голосе произнес эгоист.

– А? Что? – Сквозь пелену тумана спросила она.

– Да двигайся же ты, кому говорю! Че лежишь, как полено!? Ты че, фригидная что-ли?

– Не знаю! – Проблеяла Рыба.

– Не знаешь, так давай узнавай! – Едва сдерживая нетерпение, бесился «принц».

– А как надо двигаться?

– Как-как, бедрами, задницей, туда-сюда, туда-сюда! Будешь двигать, двигать и найдешь!

– А?! Ну сейчас попробую!

Рыба стала делать неуклюжие угловатые движения, как будто она хотела задницей протереть дыру в кровати.

– Ну, ведь это нужно для принца, – думала она.

Холмогорцев обрадовался, что обучение пошло как надо и тоже стал гарцевать на ней, пытаясь подстроиться в такт ее сумбурным движениям.

– Так! Так! Давай-давай, пытайся-пытайся, ищи его, то положение, в котором тебе будет сказочно приятно!

– Черт, че-то ничего не получается. Боль только одна и больше ничего. – Простодушно пожаловалась Рыба.

«Ну вот! Столько с ней возился, столько ей объяснял, а она, тупая, ни во что не въезжает! Ну дура какая-то попалась! – Думал он про себя. – Ну почему у меня хуй такой маленький? Был бы он побольше! Я бы ей его как запиндюрил! И она бы сразу же потащилась, а тут возиться надо! Эх, испробую последний способ! Пусть-ка она ноги задерет и тогда-то уж мы на нее посмотрим!

– Рыб, слыш, а ты попробуй ноги повыше поднять.

– А это зачем?

– А в этом положении мой хуй до твоей матки достать сможет. И ты тоды кончишь!

– А? Ну коли так, тоды можно и поднять.

Рыба задрала свои ходули вверх. Одеяло поднялось и холодный воздух добрался до горе-любовников.

– Да ты их не прямыми поднимай, дура, ты согни их в коленях! Так лучше будет!

– А? Согнуть? Ладно.

Рыба согнула ходули и держа их навесу, стала опять таращиться на луну и уплывать в какие-то мечты о случившемся счастьице.

– Эй, ты че замерзла-то? Ноги согнула, а двигаться-то кто будет за тебя? Папа римский?

– Не-е-ет! – Проблеяла Рыба.

– А, ну вот тогда сама двигайся. Я что-ли за тебя кончать учиться буду?!

Рыба немного обиделась на такое обращение, но вида не подала и стала все-таки самоотверженно двигать задницей.

– А-га! Вот так! Хорошо! Давай-давай, ищи это положение! – Подначивал ее горе Казанова. – Двигайся-двигайся!

Рыба лежала и про себя думала:

«на хрен нужны все эти причуды?! Мать мне про это все ничего не рассказывала. Главное – енто, чтоб чуйства были друг к другу, а весь этот кордебалет мне чей-то совсем не понятен! И что во всем этом хорошего?! Между ног болит, ноги устали, все затекло, а он еще и о каком положении мне талдычит. Ничего не понимаю. Какое в этом счастье?!?

Холмогорцев яростно сопя, шептал Рыбе на ухо:

– Вот еще выше ноги задери. Чувствуешь, я своим хуем твою матку задеваю?

– Наверно. Не знаю. – Безучастно отвечала она. А сама про себя думала: «быстрей бы все это кончилось! Боль – ну просто адская какая-то! И что хорошего люди находят в этом сексе?! Че он все никак обкончаться не может? Заело что-ли?! Заебал, скотина!»

Холмогорцев, охваченный сладостным упоением, ебал с собачьей скоростью и орал, что есть мочи:

– Тебе хорошо, милая? Тебе хорошо?

Глаза его выпучились от нестерпимого наслаждения, дыхание учащалось как в цыганочке, ум ничего совсем не соображал.

Рыба совсем потеряла терпение и мысленно стала проклинать его: «Да отстань же ты от меня, идиот ебучий! А чтобы тебе такого сказать? А! Вот, придумала!»

– О, милый, мне так хорошо! Несказанно хорошо! Просто чудо какое-то! – Произнесла вслух она.

«Ага! Я и не сомневался в этом! Я победил! Я достиг! – Обрадовался самовлюбленный эгоист. – Я могу теперь себя поздравить! Я – настоящий мужик! Теперь-то можно позволить себе облегчиться!

– Вот, чувствуешь, – шептал он на ухо Рыбе, – я своим хуем долблю твою… твою… твою..

Что же он долбит своим обрубком, Рыба так и не успела услышать. Холмогорцев как-то странно взвизгнул, закряхтел, все его тело напряглось, конвульсивно задергалось. Но раб плоти грешной все-таки успел вытащить свой стручок и с большим облегчением выпустил фонтан спермы прямо Рыбе на живот. Он испустил странный хрип, похожий на предсмертный.

Холмогорцев на некоторое время потерял способность вообще что-либо понимать, думать и даже слышать.

После судороги скотского наслаждения его туша лежала как падаль. Он вообще ничего не ощущал, пребывая сам невесть где. Но через некоторое время он встрепенулся и глубоко вздохнул.

Когда же к нему вернулась таки способность что-то соображать, он первым делом подумал: «Ах, какой же я молодец! У меня это получилось. Никто не мог до меня это сделать, а я смог! Я могу себя теперь поздравить! Ну и пусть говорят, что стоит только одному открыть эту бутылку, как все начинают ею пользоваться, зато первым сделал это именно я! Я! Я! А она мне еще за это спасибо скажет! Ну и пусть они ничего из себя не представляет, зато я поебал ее, облегчился, так сказать, а это самое для меня главное! Во-вторых, я ее пробил, а в-третьих, я ее еще и всему обучу! Во как! Трех зайцев сразу убил! Да, кстати, как она там? Я ее не придавил случаем? А-то чей-то она не шевелится!»

– Эй, Рыб, ты как? – Испуганно спросил чадос.

– Нормально, – чуть живая откликнулась Рыба.

– А, ну, тогда давай спать! – Уже вяло и лениво ответил он. – Спокойной ночи, малыши!

– У-гу, спокойной ночи.

И не успела Рыба это ему ответить, как урод уже отвернулся от нее и как насосавшийся клоп засопел «в обе дырки».

В окно продолжала светить своим безразличным ровным светом серебристая луна. Вокруг стало тихо и спокойно. Ночную тишину нарушал только храп Холмогорцева.