Текст книги "Путь дурака"

Автор книги: Сотилиан Сикориский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 88 страниц)

– А ведь ты, правда, больной, тебе лечиться надо, – посочувствовала ему Вонь Подретузная.

Рулониты уже не знали, как реагировать – ситуация настолько была нелепой и смешной, что все охуевали от такого поворота событий.

– Да, ладно тебе, Нарада, дурачиться, – стал снова уговаривать его Мудя, – неужели я похож на того, кто хочет тебя отпиздить? Да если бы надо было тебя побить, в конце концов, так давно бы уже тебя связали да избили, как следует.

– Слушайте, а может он просто напрашивается, чтобы его уделали как следует, – догадался Гну, – а ты знаешь, Нарада, нам это нетрудно, ты только скажи.

Нарада от таких слов еще больше затрясся и стал заикаться:

– Н-н-н-н-н-е-ужели н-н-н-ельзя в-в-в-в-се по-по-по-х-х-х-орошему ре-ш-ш-ш-и-и-и-ть? – выдавил долбоеб.

– Почему нельзя, можно, только ты почему-то не хочешь, – сказал Нандзя.

– Ну что, Нарадушка, мыться пойдешь? – пидорастическим голоском сказал Гурун, строя глазки Нараде, – а то мы тут всех уже притомили.

И только Гурун с Мудей хотели взять Нараду под руки, как тот забрыкался, словно бешенный, и завопил, что есть мочи:

– Отпустите меня немедленно!!!! Если вы меня заставите ЭТО сделать, то все, я ухожу из Эгергора!!!.

– Вот это номер! – охуела Элен, – че, че ты сказал, а ну повтори!

– Да, да, если вы меня заставите сделать это, я буду вынужден уйти из Эгрегора, – отождествленно, с трясущимися коленками твердил дебил.

– Ну, ты вообще охуел! – только и смогла выговорить Ксива.

– Какая же ты все-таки падаль, гниль! – с презрением сказала Аза. И все остальные стали высказывать Нараде, как он им противен и омерзителен.

– А что я по-вашему должен делать, вы не оставляете мне другого выбора, – истерично вопил Нарада. – Я не могу больше этого выносить.

– Вот ты какие, оказывается, мысли культивировал все это время, сволочь, – бросил ему Гурун, – хули ты тогда вчера театр нам разыгрывал, каялся он, видите ли, перед Гуру Рулоном, лицемер вонючий.

– Да в тебе же ничего человеческого не осталось, – сказала чу-Чандра, – ты хуже любого бомжа, да ты вообще ни на что не способен, даже помыться уже не можешь, трус. Если бы в тебе было еще живо хоть что-то духовное, то ты бы думал: «Ну, даже если меня и побьют, я все приму, значит, так надо, ведь я просветлеваю!».

– Да, вот сморите, какая страшная штука – болезненное воображение, – стал поучать Нандзя, – ничего реально не происходит, а человек уже такое навоображал, что теперь мучается, даже из Эгрегора собрался уходить, вот до чего дело дошло! Вот так просто, в одну секунду перечеркнуть 6 лет и ломануться. А сколько еще бед может нам принести болезненное воображение, если мы не обуздаем его.

– Да, уж, – согласились рулониты, – страшно все это.

– Да, все это на самом деле очень страшно, если мы заранее не испугаемся и не начнем неистово просветлевать, – сказал Сантоша.

– Да, да, мы будем просветлевать! Мы не будем ни за что мышами!!! – стали выкрикивать рулониты, – мы лучше сдохнем, чем будем жить, как быдло!

И только Нарада, как побитая собака продолжал стоять в углу, боясь сделать лишнее движение. Неподалеку шарилась причморенная Синильга, жалея своего бомжа: «Господи, на кого он стал похож, бедненький, может и правда, лучше было бы, если бы мы ушли. Ведь он способный, мы бы сами начали свое дело».

Рядом с беснующимся Гуруном, который радостно со всеми выкрикивал: «Вперед, к Просветлению!», стоял Мудон, так и мусоля в руках тряпку для обуви, которой он должен был мыть Нараду, и призадумался: «Да, просветление – это действительно смерть. Не думал я, что это так страшно, а нужно ли мне все это? Ведь я раньше думал, что Просветление – это что-то такое приятненькое, безболезненное, а сейчас оказывается совершенно противоположное. Мне вроде и без него нормально».

– Эй, Иуда, в последний раз спрашиваю, ты мыться будешь или нет, урод? – уже не могла спокойно разговаривать Элен.

– М-м-м-ожно я письм-мо Рулону на-на-на-пишу? – стал ныть Нарада, – и если он мне ответит что-то такое, что убедит меня, то я останусь.

Ну, давай, пиши, – сказала Элен.

Нарада забился в угол коридора и стал карябать письмо. Через десять минут он передал его Ксиве, и та унесла его Рулону.

К Нараде снова подвалила толпа распиздяев и начала доебываться:

– Ну че, гандон, пойдешь мыться или нет?

Нарада в это время уже опустился на корточки, обхватил свои костыли руками и уставился в пол.

– Пока ответ не придет, я никуда не пойду, я хочу знать, что на этот счет думает Гуру Рулон, обманываете вы меня или нет, – как робот произнес говноед. Рулониты, угорая и глумясь над шизоидом, на некоторое время расползлись по углам.

Минут через 15 в комнату вбежал, как всегда радостный, Сантоша, у которого, казалось, никогда не было никаких проблем, и закричал:

– Нарада, держи, читай ответ Мастера.

Нарада стал читать письмо. Его напряженное рыло стало постепенно расслабляться.

Нарада прочитал письмо и стал прислушиваться к своему внутреннему пиздежу, пытаясь понять, то или не то ответил ему Гуру Рулон. Так или не так он понял. Потом еще раз десять перечитал письмо и, судя по тени улыбки, которая пробежала по его роже, ему полегчало, и он развалился на полу, облокотившись о стену. Закатил моргалы вверх, потом закрыл граблями свою рожу, минуты две так посидел, затем встал, заулыбался, как дурачок, и бодрым голосом заорал:

– Ну ладно, если вы не будете бить, пойдем мыться!

Все громко заржали.

Гуру Рулон очень тонко чувствовал каждого человека, и даже если человек находился за миллионы километров от Него, Он мог точно определить, какие у него мысли, какое состояние, какие намерения. И Мастер всегда знал, что кому нужно и в какой момент. И часто одной только фразой Гуру Рулон мог сделать человека самым счастливым на Свете!

«Когда я начал наблюдать за всеми процессами внутри себя, то я стал знать все!!! Потому что все люди – машины и, зная основные программы, по которым работают все машины, можно с легкостью определить, как среагирует в следующий момент та или иная машина. А я пробудился, я перестал быть машиной! В этом мое основное отличие от всех людей, – говорил Рулон, – теперь я могу помочь вам перестать быть машинами, если, конечно, вы этого захотите!!!».

Когда Гурун с Мудей повели Нараду в ванную, последний повернулся ко всем на прощание мордой и, состроив глупую улыбочку форменного шизофреника, помахал рукой. Так три долбоеба скрылись в ванной. После столь длительных мучений, Нарада даже не заметил, что его моют грязными вонючими тряпками из-под обуви.

Минут через пятнадцать из ванной стали раздаваться странные возгласы, придурковатый смех, легкие шлепки, удары обо что-то твердое. Толпа рулонитов вновь сбежалась на очередное представление, посмотреть, что же на этот раз выкинет уебище. Когда дверь в ванную распахнулась, из нее вышли употевшие с взъерошенными волосами Гурун с Мудей – мокрые с головы до пят так, что было не понятно, кто кого мыл. Вслед за ними выполз гвоздь программы – Нарада. По пояс голый, в мокрых штанах, он стал вываливаться в коридор, оставляя за собой мокрые следы. На башке у него была белая в цветочек простыня, которой он вытирал голову. Увидев какие-то осатаневшие глаза Нарады, все расступились, видя, что у него явно где-то что-то сместилось. Нарада тем временем задрал резким движением одну штанину, повязал простыню, которая была на башке, как платок у бабки, и стал корчить рожи, то вытягивая, то втягивая губы, то скашивая, то выпучивая глаза. При этом он издавал сначала гудящие звуки, а потом начал истерично ржать.

Вдруг он завыл не своим голосом, потом схватил себя за волосы и начал их дергать, мыча и воя. Потом он начал кружиться вокруг своей оси, завывая, как вурдалак, а потом встал на бошку и начал бешено вращать орбитами. Веселье было неописуемое! Поначалу все даже слегка опешили, не зная, как реагировать – то ли ржать, то ли обеспокоиться за здоровье Нарады. Вдруг Нарада резко замер, а потом заорал:

Кто я?!!! Кто я?!!!

Нарада, – сказал Гну и прыснул со смеху.

Нарада никак не отреагировал и, схватив, себя за нос, начал теребить его, тряся башкой вправо-влево. Так он долго тряс себя под общее веселье и улюлюканье наблюдателей. Потом снова заорал:

Кто я?!!! Кто я?!!!

Затем Нарада принялся выплясывать «яблочко», то садясь на корточки, то вставая, выкидывая ногу вперед.

– Эх, яблочко, да на тарелочке, – пел дебил.

– Слушай, Мудя, а как ты думаешь, может он просветлел? – спросила опешившая от происходящего, как и многие в тот момент, Вонь Подретузная.

– Да навряд ли, – сморщившись от такого поведения Нарады, сказал Мудя, – скорее всего у него крышу сдуло, я вот думаю, он вообще теперь в себя придет или нет?

– Ребята, Нарада либо просветлеет, либо дураком на всю жизнь останется, – сказал Гну и радостно захихикал.

– Боже ты мой, а может Нарада-то правда просвтелел?! – схватилась за голову Синильга и вылупила глаза, не в силах оторвать их от Нарады. – Я его никогда еще таким не видела! – поделилась дура, наблюдая, как Нарада продолжает юродствовать. Он все так же дергал себя за нос, крутил башкой и орал: «Кто я? Кто я?». Затем он подбежал к камере и стал в нее строить разные рожи, высовывая язык и безумно выпучивая глаза. Потом дебил начал подбегать к рулонитам, дергать их за какую-нибудь часть тела и спрашивать: «А ты кто?».

Так же по-дебильному, с задранными штанами и с перекошенным ебальником он подбежал к ненаглядной Синильге и, тыкая ее пальцем в живот, доебался и до нее: «А ты кто?».

– Это же я, Синильга, вы что меня не узнаете, Нарада?! – искренне удивилась Синильга, заволновавшись за здоровье своего бомжа.

– Вот он принц во всей своей красе, любуйся!!! – обратился Гурун к Синильге. – Ты его еще и не таким увидишь. Это хорошо, что он еще спокойный пока, а то ведь бывают и буйные шизофреники.

Бедолага Нарада так переживал за свои яйца, что слегка сдвинулся и, чтобы как-то спастись от собственных страхов, принялся шизовать. Коды он сам понял, шо с ним стряслось, он уже начал выпендриваться, корча из себя скомороха и, позируя перед камерой в надежде, что коды Рулон увидит этот цирк, то скажет, шо Нарада уже просветлел. Но нихуя подобного, ясен перец, не произошло, т.к. Рулон видел, что Нарада просто выебывается.

Смотри, вот видишь, а ты боялся! – весело сказал Гурун.

И че я боялся! – довольный ответил Нарада. – Оказывается, совсем нестрашно! – Нарада проявлял явные признаки шизы.

Ну че, Нарада, помылся? – спросила Элен.

Да! – радостно ответил Нарада.

А хуй ли ты ссал и так долго ломался?

Не знаю, – пожал плечами Нарада.

Страшно было?

Вообще не страшно. И че я боялся, – удивленно сказал Нарада, продолжая играть дебила в трусах.

Массаж Просветления

А сейчас вы пройдете еще одну практику, которая называется «массаж просветления», – сказала Элен, когда дураки снова собрались все вместе.

А что это такое? – спросил Мудя.

А вот раз ты у нас такой любопытный, на тебе мы и покажем. Ложись, – сказала Ксива.

Мудя, пожалев, что вызвался, лег на живот, снял футболку. Три жрицы сели по бокам от спины Мудона и со всей силы, наваливаясь весом, стали сильно сжимать кожу на спине, передвигаясь вперед, поперек позвоночника.

– А-а-а, – заорал от невыносимой боли Мудя, ощущая, как глаза выпазят из орбит.

Терпи наставник, жрецом будешь, – приговаривая, похлопал его по голове Гну.

Рулон терпел и нам велел, – сказала Ксива. Мудон покраснел как рак от напряжения, еле сжимая зубы, чтобы не заорать.

«Да, боль в коленях – ничто по сравнению с этим!» – только и успел подумать Мудя. А потом мыслей и вовсе не стало, либо они слишком начали быстро двигаться, либо он уже не успевал их улавливать. А в это время жрицы навалились на спину Муди локтями и стали елозить вдоль позвоночника.

Я сейчас обосрусь,– подумал Мудозвон, сжав со всей силы кулаки.

Может хватит, – кое-как выдавил из себя Мудила, – я больше не могу.

А кто просветлевать-то будет, а? – спросила Элен. – Ты же великий, значит должен быть отрешен от своего тела, – говорила она, мутузя его со все дури по спине, потом по жопе, по ногам. Мудон в этот момент пожалел, что на свет родился.

А че ж ты Дырку не привез с собой, она бы посмотрела, какой ты великий воин – астрокаратэк, – издевалась чу-Чандра. Она все никак не могла смириться с тем, что Мудя нашел себе очередную юбку, а ее послал нахуй, и теперь чу-Чандра при каждом удобном случае пыталась хоть как-нибудь подъебать Мудона, чтобы ему было очень неприятно, и ей это удавалось.

«Крыса, блядь, ебаная, – бесился про себя Мудон, – мало я тебя мутузил. Была бы моя воля, сейчас бы как въебашил тебе по твоему свиному рылу». Но долго Мудону беситься не пришлось, так как он почувствовал, что делают что-то жуткое с его ногами, то ли пальцы ломают, то ли всю ногу.

А-а-а, мне очень больно, – орал Мудило. В это время остальные жертвы созерцали это зрелище, со страхом представляя себя на месте Муди. Гурун ходил из угла в угол, пытаясь не показывать свою реакцию. «Я не я, жопа не моя», – вспомнил он полезную в подобных случаях мантру. «Я не я , жопа не моя», – так было легче растождествляться со своим телом.

«Главное, не поддаваться на образ, главное, не поддаваться, – завнушивал себя Гурун. – Я все вытерплю, ничего страшного нет, я не в концлагере, это же практика духовная!»

А Нарада в это время весь уже изошелся на говно.

«А где окно, я хочу выброситься в окно, нет, я не хочу, меня же убьют, изуродуют, искалечат, так же нельзя, – дрожал Нарада. – Ой, мама, я боюсь, – и от страха аж захотел ссать, – а черт, надо же экзамен сдавать, – опомнился он, – нет, лучше потерплю».

Несколько дискомфортов разом обрушились на Нараду, и он не знал, что делать – то ли попроситься ссать, тогда надо на Синильгу наезжать, а она может обидеться на него. А если терпеть, тогда на массаже может обоссаться, и все будут ржать над ним!

Эй, Нарада, ты следующий, – прекратила его страдания Элен. В этот момент Нарада больше всего на свете завидовал Муде, так как для него этот кошмар кончился, и он может спокойно дышать, а для Нарады все только начиналось.

Ой, может, вы не будете так сильно,– стал умолять Нарада, как последний пидор.

Будешь ныть, будем еще сильнее делать, – обрадовала его Аза. – Давай, быстро ложись, костыль ходячий.

Длинное костлявое тело Нарады растянулось на паласе. Жрицы так же сели по бокам от скелета и не успели даже дотронуться, как Нарада заорал:

– А-а-а, не надо.

Ты че орешь, придурок, – осекла его Элен, – мы даже еще не прикоснулись к тебе, урод, а ты разорался.

А я заранее, чтобы не так страшно было.

Жрицы снова навалились всем весом на спину кащея, стали мять мышцы так, что за несколько секунд кожа побагровела.

Блядь! – сквозь зубы процедил Нарада. – Ы-ы-ы-ы, – выл урод и стал брыкаться, как уж на сковородке. И так и сяк. Жрицы даже не могли ничего нормально сделать.

Заебал, урод, – сказала Элен. – Пусть на тебе младшие тогда тренируются.

Эй, свиньи, а ну сюда! – закричала Ксива.

Из соседней комнаты выбежало шесть девчонок, которые только недавно пришли в Рулон-холл, и каждая практика являлась для них откровением. Для них все было необычно и жутко интересно.

Сейчас вы будете делать наставнику массаж просветления, – сказала Элен им спокойным голосом, обучая. – Садитесь двое у головы, двое у ног и одновременно начинайте делать такие упражнения, – стала Элен показывать на Нараде движения, от чего он взвыл.

А-а-а, больно! – орало уебище. Девчонки радостно набросились, подумав: «О, это же Великий наставник, как здорово, сейчас мы будем делать ему массаж, круто!».

И бабы начали, как попало, мять ему спину, ноги, чесать голову. У одной оказались длинные ногти, и она как вонзилась ими в спину дурака.

Дура, блядь, че ты делаешь, – взбесился Нарада, – больно же!

Ничего потерпишь, ишь развыебывался, – осекла его Ксива.

А ты, Катерина, не бойся, просто выполняй практику, – обратилась она к девчонке, которая поцарапала Нараду и теперь уже зашуганная, зачморенная сидела от того, что на нее наорал Великий наставник. Но массаж продолжался. В отличие от Муди Нарада даже секунды не мог нормально лежать, постоянно дергался, психовал, ныл, крутился и причитал, невозможно было что– либо ему сделать. И вот настал момент, когда надо было бить голову. Две девчонки, одна из которых опять оказалась Катерина, начали со всей силы бить по голове Нарады. Тут его терпение лопнуло окончательно. Со всего психу он стал бить как сумасшедший об пол кулаками, а когда кто-то стал бить его по икрам ног, он со всей дури лягнул своим костылем и заехал одной из девчонок прямо по лицу, потом как бешеный, вскочил на ноги и ударил кулаком того, кто попался под руку, и это опять оказалась Катерина, которая сразу не сообразила, что произошло, а, почувствовав боль в животе от удара, заревела.

Ах ты, сука, что ты делаешь, говно! – бесились жрицы, прибежав из другой комнаты, услышав шум.

Что, вообще себя уже не контролируешь, козел!

А ты не ной, – стала учить Ксива Катерину. – Это мать тебя научила нюни развешивать чуть что. Хватит, это тебе тоже практика. Давай, вытирай сопли и начинай злиться.

Катерина, послушав жрицу, всхлипывая, стала вытирать слезы и делать попытки разозлиться и войти в сильное состояние, в котором невозможно зачмориться или расплакаться. Для нее это были еще первые духовные уроки.

А ты, осел, – набросилась снова на Нараду Элен, – сейчас будешь просить у нее прощения, – сказала она, имея в виду Катерину, – понял?

А че это я должен у нее просить прощения?

Ты еще спрашиваешь? – удивилась Ксива. – Кто тебе давал право руки распускать, говно? Давай, проси прощения, быстро!

«Блядь, чего приеблись, чего это я должен у какой-то малявки просить прощения, я че ненормальный? – думал Нарада. – Как это я буду выглядеть?– и он стоял, переминаясь с ноги на ногу, перещелкивая своими пальцами и хмуря брови.– Не, я че, лох? – думал Нарада, – не буду я у этой дуры прощения просить».

Че ты застопорился, – набросился Гну, – а ну, быстро прощения проси, пока пизды не вломили. Услышав последнюю фразу, Нарада сразу же приступил к выполнению задания. Только подобные запугивания, намекающие о том, что его хлипкое тело может разрушиться от чьего-то большого кулака, моментально активизировали Нараду, и он сразу становился шелковым. Так произошло и теперь – Нарада сразу вытянул свой ебальник, стал по струночке и начал бубнить:

Ну, прости меня, я не хотел, так получилось.

Ну все, хватит, – остановил его Сантоша, – иди дальше унитаз драй, хватит тут колом стоять.

Гурун, давай теперь ты ложись, – прикрикнула Элен.

Гурун, продолжая себя завнушивать, стараясь держаться спокойно и отрешенно, лег на палас и в течение всего массажа не произнес ни звука, только видно было каждую жилку, вену на его лице и лысине, которые появились от напряжения. Но Гурун, единственный, кто стоически вытерпел весь массаж. Правда, когда сказали вставать, он долго врубался, что же произошло. Руки, ноги, голова, спина, – ничего не ощущалось, все просто гудело. Гурун встал как солдат и, не в силах согнуть колени, чтобы ползти, вытянул назад свои лапы и пополз на передних, волоча за собой задние.

Строевая подготовка

Все, хватит зависать, – дала всем встряску Элен, – сейчас Гну будет принимать у вас экзамен по строевой подготовке. Давайте пошевеливайтесь, ползите все в большую комнату. Гурун попытался прибавить скорость, но только вскрикнул от боли. После трех дней ползанья на коленках ему казалось, что он передвигается на голых костях и при каждом наступлении на колено, он ощущал жуткую боль. Поэтому Гурун стал пытаться встать на носки ног и ладони рук и так передвигаться.

Что, не приятно? А ну, опустился, – заметила его Элен, – а когда свинил, когда разваливал Эгрегор, не хотел учить рулонитов, искажал истину, тогда приятно было, да? – бесилась жрица.

Гурун изо всех сил пыжился, пытаясь осознать, как он свинил в последнее время, но чувство важности все-таки давало о себе знать, хотя уже не так сильно как обычно, так как трехдневное голодание и ежедневные часовые разминки делали свое дело.

«Эх, только бы выдержать, только бы выдержать, – думала в это время Вонь Подретузная, так же ощущая боль в коленях, – ведь когда-то же это кончится все равно, только бы не сбежать, ну, Гурун здесь, значит, я пока буду тут, а потом посмотрим».

Никаким осознаванием здесь даже не пахло. Каждый думал о своих гнилых планах. Настолько деградировали, что уже не могли просто радостно принимать. Итак, началась веселая строевая. Гну вальяжной походкой прошел через зал, уселся в кресло и начал небрежно, даже как бы нехотя, давать команды:

Эй ты, Нарада, а ну вставай в тот конец комнаты.

«О, классно, начало мне нравится, – подумал Мудон, видя, что Нарада встает с колен, – видимо строевая все-таки будет проходить на двух лапах, а не на четырех, вот это кайф», – обрадовался Мудила раньше времени. Нарада тем временем пытался выполнить команду «смирно». Его слишком длинное и худое тело никак не хотело выпрямляться, заваливаясь, то влево, то вправо, то вперед, то назад.

Эй, ну хватит тут березку изображать, – поучал Гну, – а теперь на месте шагом марш, ать– два, левой, левой.

Только было Нарада хотел начать маршировать, как обнаружил, что ноги не хотят никак разгибаться.

«Ой, что это со мной, как-то мне не по себе», – думал Нарада. Вдруг он почувствовал, что хочется опуститься снова на колени. Уж настолько привык. Нарада сделал новую попытку шагнуть вперед, но когда он стал заносить левую ногу, длинное тело покачнулось, левая нога заплелась о правую, и Нарада чуть не ебнулся об пол, чем вызвал бурное веселье.

Нарада, смирно, – сквозь смех снова выговорил Гну.

Длинное неуклюжее тело вновь стало пытаться выпрямиться.

Шагом марш! – последовала следующая команда.

Нарада, еле переставляя ходули, стал маршировать, если это можно было так назвать.

Ну ты, вперед-то продвигайся, долбоеб, – гнал его Гну или у тебя ноги к полу приросли? Нарада стал кое-как перемещаться вперед, по-прежнему выбрасывая скрюченные ходули, но все никак не мог понять, куда же деть руки, они разлетались в разные стороны, и он никак не мог их пристроить. Следующим должен был маршировать Мудя.

Мудя, смирно, – скомандовал Гну.

Мудон кое-как встал на ноги, с хрустом распрямляя колени.

«О, нихуя себе, какой я оказывается высокий, – удивился он, – аж голова закружилась».

Вы че все как пьяные, даже в стойку «смирно» не можете встать? – разбесился

Гну, – да, тоже мне, наставники Великие. Хоть бы маршировать поучились, а то Наполеоном-то каждый горазд себя мнить, шизоиды.

На-ле, на-пра-во, кру-гом, ша-гом марш, на месте стой, – отдавал команды Гну.

Мудон не успевал доделать одну команду, как уже звучала следующая, и он долго соображал, где лево, право, что такое – «марш», «стой», и при этом постоянно ударялся о рядом стоящий шкаф. Потом опять очухивался, пытаясь услышать новую команду.

«Ох ты, может это практика на отключение внутреннего диалога», – подумал Муд.

Ну все, хватит, клоун, – остановил его Гну. – Давай, кто там следующий?

А следующими шли лица женского пола. Первой выперлась Синильга. Как девочка-дюймовочка, она продефилировала мимо Гну, виляя задницей.

Слушай, Синильга, ты не на панели, давай маршируй. Синильга сделала новую попытку маршировать, но получалось у нее это как у коровы летать.

Синильга, на-ле-во, – скомандовал Гну.

Хи-хи-хи-хи, – ржала как придурошная Синильга и, пританцовывая, повернулась вправо, расставив руки в стороны.

Синильга, руки вдоль тела, собранней, – уже жестче командовал Гну. – Ты не на танцульках. Но Синильга не могла врубиться, что от нее требуется.

Ну вы и свиньи, – сказал Нандзя, обращаясь к наставничью-дурачью, – уже элементарные команды не можете сделать, ни на что не способны.

***

На следующий день вновь состоялся костер, где Рулон поведал ученикам о великом невежестве матери:

– Чтобы мы могли что-нибудь в жизни достичь, мы должны отбросить мамочкины принципы, и тогда перед нами откроется весь мир. Мамочкины принципы – это как гнилая кость, за которую мы хватаемся, и из-за нее не видим весь огромный бескрайний мир. Сидит какая-нибудь дура где-то в коммуналке, срабатывается до костей и тихо радуется, что мамкино сбывается! Это страшно! Мать меня учила в детстве: тот чего-то достиг, этот чего-то достиг, потому что он пожертвовал какими-то принципами. Я думал: «И я тоже пожертвую, только какими принципами, надо узнать». Долго думал, гадал, изучал людей и понял, что это как раз принципы, которые нам внушила мамочка.

Что это за принципы? Например, что мы должны учиться в институте. Это самая большая дурость – учиться в институте, потому что там ничему нормальному не учат, там нас делают придатками к машинам, к станкам, ко всяким автоматам, и то плохими, потому что практически никто ничего не умеет. Плохими придатками, которых потом еще надо долго переучивать. Второе – это создание семьи с бомжом, алкоголиком. Мать сказала: «Первый встречный, который к тебе подойдет, зэчара откинувшийся, пьяница, дурак, маньяк – это и есть принц, твое великое бесконечное сча-а-а-а-стье, – кривляясь и изображая бомжей-алкоголиков, говорил Рулон. – Все это – большая жопа! – жестко и однозначно выкрикнул Просветленный. – И этот бомж – есть первая гнилая кость, за которую мы хватаемся и из-за которой ничего больше не видим. А вторая кость – это выпиздыш, гнилая, отвратительная, абсолютно ненужная, – корча самые страшные рожи, показывал Рулон свое отвращение к мышиной завнушенности, – которую мы должны отбросить, чтобы перед нами открылся огромный мир: Рио-де-Жанейро и замки на островах. Все будет у тебя, только кость отбрось, мамкины принципы отбрось, и все у тебя будет. Хитрощелая не могла сейчас приехать к нам и отдыхать, просто отдыхать, чисто отдых. Приехал, отдохнул, потом поехал в Рио-де-Жанейро или еще куда-нибудь, но человек не может приехать сюда! Почему он не может приехать сюда? Потому что он думает: «Есть тут бомжи, нет тут бомжа?» – при этом Рулон крепко вцепился в подлокотники кресла, выпучил глаза, подал корпус вперед и с отождествленной физиономией стал вертеть всем телом то влево, то вправо, словно действительно искал бомжей. Рулониты покатывались со смеху.

«Господи, как все это смешно и глупо, – подумала чу-Чандра, – но в то же время горько от того, что осознаешь, что эта программа поиска бомжей настолько сильно сидит в тебе, буквально в крови, что вроде умом ты понимаешь все это дерьмо, но продолжаешь по-собачьи преданно заглядывать в глаза каждому ублюдку. И я ведь даже представить себе не могу, чтобы я была совсем одна, чтобы со мной не было рядом какого-нибудь ублюдка. Вот когда Мудя под боком, тогда все в порядке, хорошо, спокойно, но как только встает опасность, что я могу его потерять, так сразу же начинается сильное беспокойство, и я даже ночами могу не спать, буду его пасти».

– Диллема нелепая! Какая разница, есть он или нет? – бесновался Рулон, высмеивая всех дур, живущих мамкиными сказками. – Здесь солнце, море, отдыхай, зачем тебе думать? Вот, арбуз ешь. Зачем этот бомж нужен? Это же смешно. Просто отдохни, чисто отдых. Человек не может приехать отдохнуть, но если ему сказать, что где-то на крайнем севере, у старых зэков, просидевших 40 лет в тюрьме есть свободный бомж, человек как туда ломанется и будет жить там в глухомани без света, с лучиной. Печь топят, воду носят, дрова рубят – это основная мамкина задача.

«Но ведь главное – это любовь, – задумалась завнушенная овца Пухлогубая, которая еще была совсем новенькой в Рулон-холле и плохо въезжала в тему. – Конечно, ведь это так здорово, когда женщина может ради любимого пойти на такие героические поступки. Вот как жены декабристов. Это же идеал женщины, как можно над этим смеяться?» – мечтательно закатив глаза, думала мамочкина дочка.

– Проснись, ты серишь, – ебнул ее по кумполу Гурун, прочитав на лице мамкины мысли, а про себя подумал: «Вот он – наглядный пример зомби, хотя такая хуйня ведь в каждой бабской репе, но этой повезло, что она встретила Просветленного Мастера, у нее появился шанс раззомбироваться, только захочет ли она этого…? Будем проверять».

– Но нет, мы так делать не будем! – бесновался Гуру Рулон, заряжая учеников своей яркостью, неординарностью и неудержимой энергией, наполняясь которой они ощущали в себе силы и стремление отбрасывать все программы и ломиться вперед к просветлению.

– Мы все мамкины принципы отбросим, бомжа-дурака, зэчару оставим и поедем в Рио-де-Жанейро. Перед вам сразу откроются все двери.

«С каким невыразимым наслажденьем

Пес гложет человеческую кость,

Без мяса, склизкую, покрытую червями.

Казалось, что приди сюда Гуру Рулон,

То Хитрощелая и не взглянет на него.

Ничтожество того, чем он владеет,

Ничтожному увидеть не дано», – очень эмоционально процитировал Рулон мудрый стих, как вывод ко всему вышесказанному.

– Осел что-то хотел иметь свое. Все свое, свое, и ничего не получается своего. И поэтому мы поедем в Рио-де-Жанейро, потому, что мы не хотим иметь что-то свое и, поэтому, нам будет принадлежать весь мир! Весь мир у наших ног, потому что мы не хотим иметь что-то свое, какую-то гнилую кость, которая будет застилать нам весь прекрасный, огромный, необъятный мир! Это гнилая кость в виде грязного пьяницы-бомжа, в виде урода-ребенка и в виде желания иметь что-то свое! – еще с большей эмоциональной силой стал бесноваться Просветленный, пытаясь донести до учеников – долбоебов истину, которую они очень плохо еще всасывали.

– ОH– YE– YE!!!!

– Круто!!! – включились рулониты.

А Гнилой харчок так разрадовался, что от бурных эмоций аж ебнулся со стула, залетев мордой в торт, чем создал еще большее веселье.

– Я тут узнал, что есть тропа Трояна, – продолжил Гуру Рулон, когда шум немного поутих. – Там Шудой тоже решил учиться. Он насмотрелся фильмов, как один валит толпу, и ломанулся туда. Но такая способность у этого человека от рождения. И от рождения у человека может быть много способностей: Ванга что-то видела, этот кого-то валит, Золотов гипнотизирует людей – но эти дары от рождения. Он никому это не может передать; он сам не понимает, как это у него получается. И такая способность бессмысленна, она нам не нужна, а Шудой ей обольстился. Во-первых, он никогда и ничему не научится. Потом я представил мою бабушку. Например, она умела бы левитировать. И что бы она делала с этой способностью? Она полетела бы моему отцу за пивом, – эти слова Рулона словно удар граблей промеж глас прояснили затуманенные мозги учеников и, поражаясь такой нелепости и восхищаясь в очередной раз тому, насколько Просветленный все видит реально, все затащились.