Текст книги "Текущая реальность (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

Подытоживаю:

– Урок «добрым молодцам» – весьма прост, нагляден и понятен товарищам командирам… Так как Яковлев – воевать нельзя!

Консультантами того как «воевать» не только «можно» – но и нужно, будет Командир «Танковой бригады нового строя»: генерал-майор Дмитрий Данилович Лелюшенко и его Заместитель – генерал-майор Семён Васильевич Борзилов.

Закончив с Симоновым, обращаюсь в зал:

– Товарищ Эйзенштейн! Где Вы, Сергей Михайлович?

Встаёт такой седовласый, сильно лысеющий спереди, представительный мущщщина:

– Я здесь, товарищ Сталин.

«А куда ты, на хрен, денешься?».

– А Вы, по этому сценарию снимете фильм. Нужные для батальных сцен реквизиты – наше и японское оружие и боевую технику, получите через Наркомат обороны – там в курсе. Можете её ломать, взрывать, сжигать… У нас этого добра хватает!

«Лёгкие и устаревшие» списываются или продаются новым геополитическим союзникам… Скорее – партнёрам. Так что их жалеть?

– Лишь бы фильм был зрелищным – который и в Голливуде не стыдно показать, заработав валюту для закупок чего-нибудь более современного.

Конечно, нынешние американские танки – отстой, да нет их у Рузвельта лишних. Но вот танковые радиостанции или приборы наблюдения…

Можно было б и, прикупить!

Дав время осознать предложение, с благодушной улыбкой, в полушутливом тоне спрашиваю:

– Ну, как? Берётесь, или мне какого-нибудь американского режиссёра из-за океана «выписать»?

Тот, поглаживая ладонью пышную шевелюру:

– Очень заманчивое предложение… Ну, а почему бы и нет? Берусь, товарищ Сталин!

– Вот и прекрасно. Надеюсь, что у Вас получится шедевр не хуже, чем «Броненосец Потёмкин», или «Александр Невский».

Дальше пошло гораздо проще и намного быстрей.

Достаю тоненькую папочку и мельком глянув на обложку, вызываю следующий «творческий коллектив»:

– Писатель Михаил Александрович Шолохов и Юлий Яковлевич Райзман! Товарищи, подойдите пожалуйста к столу.

Когда они замерли передо мною – «как лист перед травою», даю задание:

– Вам, товарищи, поручается написать сценарий по уже имеющемуся плану и снять фильм «Судьба человека». Вкратце расскажу сюжет…

***

Главный герой – мобилизованный во время Первой мировой войны малорусской (если кому угодно – украинский) крестьянин, любящий муж и заботливый отец многодетного семейства – жутко боится погибнуть на войне, оправдываясь перед самим собой такими вот соображениями:

«А хто тоді мою дружину та малих дітей годуватиме? Цар, чи що?⁵³».

А фронтовой быт русских войск, надо признаться, зело хреноват был… Вода по колено в окопах, кормёжка через день и ежечасные зуботычины от офицеров…

Наш Главный герой не понимает, ради чего он так мучается:

«А воно мені потрібне?⁵⁴».

А тут ещё германцы листовки сбрасывают с еропланов и через рупоры прельщают:

«Русс, здавайс! Бутеш спат тэпло, кушат бэлый хлэб, дрынк шнапс унд толстый фрау ипал делайт!».

Конечно, изрядно душевно исстрадавшись – выбор то и, врагу не пожелаешь… Но всё же в конце концов решившись («Заради сім'ї!⁵⁵»), он при первой же возможности сдаётся в плен к германцам и вместе с такими же, попадает в один из лагерей для военнопленных.

Однако, в плену оказался вовсе не мёд.

Битком набитые деревянные бараки в какой-то болотине, трёхъярусные нары – на которых спят «валетом» и причём по очереди… Раз в день – тарелка борща из гнилой капусты, изредка с кусками червивой рыбы и, четверть фунта (0,34 кг) хлеба из кукурузной муки.

И при всём при этом – каторжный труд на добыче торфа по колено в воде, от зари до зари.

Германские часовые бдительно следили, пленные ни на минуту не останавливались для отдыха и в таких случаях – тут применяли приклады винтовок, а то и штыки.

При малейших попытках неповиновения, виновный подвергался наказанию: битье палками, карцер с лишением пищи на несколько дней, подвешивание к столбу за скованные сзади руки. В ходу был и просто расстрел на месте, без всякого суда и следствия.

Рисунок 14. Наказание русских военнопленных во время ПМВ.

Пленные часто болели – по большей части диареей, а лечение было одно: германец-врач, бранил обратившихся к нему и даже бил, или в насмешку предлагал вставить в солдатскую задницу деревянный чопик.

Вследствие нечеловеческих условий проживания, недостаточного и недоброкачественного питания, тяжёлого физического труда и такого вот «медицинского обслуживания – с каждым днём увеличивалось православное кладбище за колючей проволокой…

И наш бы «герой» там бы очутился, если бы его у него не было высокой(!) цели. В самые тяжелейшие минуты, когда казалось оставалось только – лечь и больше не встать, он повторял как правоверный буддист мантру:

«Вижити! За будь-яку ціну вижити! Вижити заради дружини та дітей!⁵⁶».

И лишь тем и выжил…

Нет, не только этим.

К его (и не только к его) счастью, вскоре рядом с русским лагерем, германским командованием был устроен лагерь для военнопленных солдат и офицеров союзников – французов, англичан и «прочих шведов». Те почти не работали, лечились врачами из национальных миссий Красного креста и получали продуктовые посылки из дома, в дополнении к своей – вполне полновесной, продуктовой пайке военнопленного⁵⁷.

Сперва бедолаги вроде нашего Главного героя, подпитывались с помойки близ лагеря союзников. Затем те стали (рядовые солдаты, конечно) нанимать их себе в «деньщики» за пайку. Ну там постирать нижнее бельё, или почистить верхнюю одежду вместе с обувью, отнести в сортир горшок с дерьмом и так далее… Для этого, союзники даже сумели как-то договориться с руководством лагеря и такое положение дел, было почти, что узаконено⁵⁸.

Вот и на нашего страдальца, роящего в отбросах в поисках хоть чего-нибудь съедобного, обратил внимание один моряк-англичанин по имени Бо́рис (ударение на первом слоге) Джонсон и предложил «работать на себя» – обещая взамен отдавать продуктовую пайку, которая напомню – ни шла ни в какое сравнение с той, чем кормили наших бедолаг-страдальцев.

Естественно он согласился и, какое-то время штопал и стирал хозяин носки, выносил за джентльменом «ночную вазу» и почтительно называл того «Сэр»…

Но когда он немножко отъелся на хозяйских харчах – тот как-то возжелав большего, предложил ему…

***

– …Стать его любовницей. Своими словами говоря, товарищи – стать пассивным педерастом.

Замерив нездоровую реакцию в «аудитории» и явное отвращение на лицах, с недоумением спрашиваю:

– В чём дело, товарищи? Раз вы пишете и снимаете в жанре «Соцреализм», то должны в полной мере освещать и такие – имеющиеся в нашей земной жизни явления, как это отвратительное… Бббррр!

Сам чуть от своих слов не блеванул.

– Вот только не надо бросаться в крайности, освещая лишь одну сторону личности! Если положим этот Бо́рис – содомит-мужеложец, то обязательно надо показать его и с хорошей стороны. Например, что он любит животных (вы не про то подумали!), или заботится об охране окружающей среды…

Лев Мехлис – наш самый главный «пропагондон», дёргает за рукав и шепчет:

– Иосиф Виссарионович! Куда тебя опять несёт?!

– Хм, гкхм… Так о чём, я?

Из зала, какая-то сволочь:

– Об гомосексуализме в советском искусстве.

Бросив в ту сторону испепеляющий взгляд:

– А вы, товарищи Шолохов и Райзман, что морды лица кривите? Вам, как творческим личностям – даётся шанс первыми изобразить в кинематографе гомосексуальный половой акт! Не каждому фраеру… Хм, гкхм… Не каждому творческому работнику выпадает такая честь! Вас ждёт Сталинская премия, Нобелевская, наконец – ваши имена навеки останутся в истории, ибо в будущем – пи…

Лев Мехлис, чуть не плача:

– Иосиф Виссарионович… Я тебя умоляю…

Умолкаю, поэтому «за кадром» осталось:

«…Ибо в будущем, пидарасы будут править этим говённым миром».

Жаль… Эта фраза могла бы войти в «топ» сталинских цитат и стать самым точным предсказанием будущего со времён Нострадамуса.

***

Спустя какое-то время, подал голос Шолохов:

– Прошу Вас, товарищ Сталин… Увольте нас от подобной «чести».

Возмущённо хлопнув ладонь по столу:

– «Уволить»?! А Вы думаете, мне не хочется послать всё к Марксу и уволиться?!

Свернув из пальцев фигу, сперва полюбовался сам, а затем даю полюбоваться будущему Нобелевскому лауреату:

– Фигушки! С этой «подводной лодки», в которой мы с вами плывём, Михаил Александрович – уволиться или дезертировать нельзя… Только утонуть вместе с ней и всем экипажем!

Режиссёр Райзман:

– Товарищ Сталин! Навряд ли среди наших актёров, мы найдём согласных сыграть… Этот… Хм, гкхм… гомосексуальный половой акт.

– Что? Среди актёрской братии нет хоть одной парочки гомосеков? Как говорил Станиславский – не верю!

Тот, отведя глаза в сторону:

– «Парочка» то может и найдётся. Но вот чтобы делать «это» на камеру… Да их же потом ни на одну роль не пригласят! Если конечно, «такое» не станет нормой в нашем кинематографе.

Успокаиваю разволновавшихся было, деятелей «важнейшего из искусств»:

– Про «норму» и речь не идёт! А один раз – не пи… Это не норма, товарищи писатели и режиссёры.

Мысленно чешу в затылке:

«А ведь он прав – не стоит ломать людям судьбу, даже если они из «этих». Что делать…?».

К счастью ответ нашёлся быстро:

– А мы среди польских военнопленных поищем! Они же почитай два года не видя женского пола сидят в лагере – небось «голубков» там развелось… Аж небо над угольными копями Караганды светится, как в ленинградские белые ночи!

Да и дешевле выйдет – вместо Сталинской премии в области киноискусства, в номинации за «мужскую роль первого плана» – перевод из угольной промышленности в дереводобывающую.

***

Нетрадиционно решив с подбором актёров «нетрадиционной ориентации» на главные роли, чешу по сюжету дальше:

– Конечно же наш Главный герой сперва с негодованием отверг гнусное предложение Бо́риса Джонсона: «Я не такий, сэр!»⁵⁹. Но вновь возвратившись в русский лагерь, посидев с неделю на баланде из кормовой свеклы и рыбьей чехуи… Поработав на торфе – где заработал «порцию» палок за то что присел и, денёк повисев за связанные сзади руки на крюке – за то что стал возмущаться… Всё же решается и вернувшись к англичанину-морячку, сам скидывает портки и нагнувшись через дужку кровати, закрывает глаза: «Любіть мене, сер⁶⁰».

– Ну а дальше – «восемнадцать с плюсом»: сам половой акт пусть останется за кадром. Воображение зрителя, само дорисует сие отвратительное действо.

Не забываю подчеркнуть:

– И опять он привычно оправдывает своё грехопадение. «Ну що? Зате живий залишусь, до родини повернусь. Не заради власної шкіри ж... Заради дітей! До того ж ніхто не впізнає»⁶¹.

Задержав взгляд на Шолохове, незаметно для остальных подмигнул:

– Надеюсь, любовная линия получится не хуже, чем в «Тихом Доне» – про Аксинью и Григория Мелехова.

Мал по малу, «сюжет» приближается к хэппи-энду:

– Но вот Германская (Империалистическая, или Великая) война закачивается и нашей «сладкой парочке» пришла пора прощаться. Хотя Бо́рис очень настойчиво приглашал его в Англию – обещая всяческие европейские блага (вроде нужника прямо в хате), но наш Главный герой твёрдо решил вернуться на Родину – к семье, он перенёс столько лишений и страданий… Ради которой, он даже лишился девственности:

«Вперше і справді дуже боляче – не брешуть баби...⁶²».

Однако буквально в двух шагах от дома, нашего Главного героя задерживают и мобилизуют уже в петлюровскую армию – где он впервые узнал, что он – украинец. Тут же от удивления дезертировал, он попал в плен к деникинцам – где ему объяснили, что по национальности он великоросс – а стало быть обязан воевать за «Единую и неделимую».

Но не успев у белых как следует освоиться и, понять – «что это такое и с чем его едят», как «Вооруженные силы Юга России» (ВСЮР) – были разбиты вдребезги… Естественно, он сдался в плен и оказался уже в рядах Красной Армии, где узнал, что воевать и умирать ему предстоит за Всемирную Республику Советов.

Не успел понять «що це таке⁶³», как белопанская Польша вторглась в пределы Советской России, захватив Правобережную Украину и даже сам Киев – «мать городов русских».

Наш Главный герой не понял – почему Киев – «мать»? Ведь, это же «он»?

Впрочем, воевать он не собирался:

«Та й мати її... Чи, його⁶⁴? Все одно воювати не буду».

Часть РККА в коей служил наш Главный герой, была переброшена на Запад – против поляков, которых почему-то тоже называют «белыми». При первом же удачном случае, он тут же свинтил из расположения советских войск и привычно сдался в плен, попав в концентрационный лагерь в Тухоли…

Нагоняя как можно больше жути, замогильным голосом:

– …И тут наш Главный герой понял, что германский плен – был просто «Артеком», или какой-нибудь всесоюзной здравницей по сравнению с польским. Побои и издевательства начались сразу же. Затем поездка в запертом вагоне для скотов, где даже «по большому» – ходить приходилось стоя. Вновь прибывших в Тухоли, как следует избили – многих до смерти, заставили раздеться догола и забив ими под завязку барак, оставили подыхать от голода и холода…

Проглотив комок в горле:

– …Впрочем, про польские зверства вы можете в любой момент почитать в любой советской центральной газете – там только про них и пишут.

Шолохов, мрачно:

– Мы уже читали, товарищ Сталин. Когда будет суд над польскими офицерами?

– Скоро.

Голос из зала:

– Эти мрази не заслуживают суда! Расстрел и немедленно!

Его поддержали многочисленные одобрительные выкрики, типа:

«Польским собакам – собачья смерть!».

Мы с Мехлисом довольно переглядываемся: пропаганда сработала «на ять». Сработает она и против «фиников» – тем тоже есть что предъявить. Ну и против германцев, это само собой.

Чтоб утих гул, пришлось повысить голос:

– Если мы будем нарушать свои же законы – мы будем ничуть не лучше польских собак, товарищи! Однако, продолжим по сюжету…

***

Наш Главный негерой остался жив лишь благодаря Миссии французского Красного креста, после визита которого – положение пленных хоть немного облегчилось. Однако всё равно: пытки, издевательства по любому поводу и без него и, страшная смертность от недостатка питания, переохлаждения и болезной.

Но вопреки всему, он выжил и в этом воплощении Ада на Земле…

Ведь дома жена его ждали и дети, про которых он всё чаще и чаще с тоской и любовью вспоминал:

«Старшому синові вже шістнадцять років виповнилося. А дочкам – дванадцять, дев'ять та шість. Молодша піди і не пам'ятає батька...»⁶⁵.

И вот наконец закончилась подписанием Рижского мира Советско-польская война 1919-1920 годов, закончился и польский плен для нашего Главного героя. Вот он вернулся на батьківщину⁶⁶, выходит на станции с тощим сидором и идёт по дороге в направлении к своему родному хутору.

Подходит, глядь – а хутора то и нет!

Одни поросшие бурьяном развалины да покосившиеся деревянные кресты на четырёх осевших могильных холмиках. Один большой и три маленьких.

С трудом он находит полусумасшедшего старика, который рассказал ему:

«Твоих, мадьяры ещё в восемнадцатом году убили: бабу повесили, трёх девок сильничали всем гуртом, апосля заперли в хате, да сожгли… Ох, и кричали они – умом тронуться можно…».

«За что спрашиваешь? Так хто ж его знает? Вроде как махновцы на том хуторе останавливались, а те за ними гонялись. А может и брешут! Лютовали германы в тот август дюже… Напоследок, видно».

«…Сын? Да не – тот втёк. Да кто ж его знает, где он…. Среди беспризорников поищи. Может жив ещё, а может и… Нет».

Сюжет подходит к финалу, но без «хэппи-энда»:

– И вот наш «Главный не герой» рыщет по всем городам в поисках единственного, что у него возможно ещё осталось в жизни – родного сына: «Нічого, нічого… Син живий – значить наш рід селянський не згинув. Піднімемо господарство, одружу його і буду вік свій доживати, нянча онуків…»⁶⁷.

Долго его поиски были тщетны, но всё-таки нашёл он сына…

– Где вы думали? В колонии для малолетних преступников, в коей он сидел за участие в вооружённой банде, грабежи и убийства. Заведующий учреждением говорит: «От расстрела, парня спас только его возраст».

И вот он с трудом добившись свидания, заходит в комнату… Слёзы текут у него из глаз, раскрыв объятия он идёт к сидящему у окна и смотрящему через решётку «на волю» подростку:

«Привіт, синочку!».

Тот оборачивается и наш Главный герой наталкивается (аж замер на месте) на жёсткий, холодный взгляд ещё молодого – но уже опытного и «перспективного» в будущем волка:

«Курить что принёс? Нет? А чё тогда припёрся, то?».

Наш Главный негерой, приложив ладонь к сердцу:

«Синку! Ти що? Не впізнаєш мене? Це ж я – твій батько!»⁶⁸.

С головы до ног окинув насмешливо-циничным взглядом, тот:

««Батько», говоришь? Ну и где ты был, «батько», когда германы убивали мою маму и младших сестёр?».

Пока наш Главный негерой очами хлопал, вспоминая «постельные сцены» с Бо́рисом – происходившие в то самое время, когда убивали его жену и дочерей, сынок повелительно:

«Давай, «батько», дуй за папиросами – иначе дальнейшего разговора у нас тобой не будет. Ну, а если штоф ханки притаранишь или жменю «кокса» – так уж и быть, признаю тебя отцом. Да хоть родной матерью… Бугагага!!!».

И тут он наконец понимает, что у него ничего не осталось – ни хозяйства, ни семьи, ни наследника… Даже смысла жизни.

Шепча:

«Зараз, сину… Зараз…»⁶⁹.

Наш Главный негерой выходит из комнаты свиданий и, снимая на ходу поясной ремень – идёт в сортир, где незадолго до этого заприметил подходящую перекладину и табурет… Ну или крюк для лампы на потолке, рядом с подоконником.

Завершая «сюжет»:

– Ну, а сам процесс самоповешения снимать не надо, это уже совсем «чернуха» будет. Достаточно и того, что он взглянет на перекладину, перекрестится и тяжело вздохнёт. Воображение зрителей дорисует всё остальное…

***

Когда я закончил, прямо осязаемо чувствуя на себе изумлённые взгляды и видя массово раззявленные рта «инженеров человеческих душ», в зале долго стояла тишина – которую иначе как «гробовой» и, не зовёшь. Даже досель чирикавшие на весеннем солнышке наглые московские воробьи за окном – уж больше не чирикали, навеки отчирикав своё…

Затем, первым хлопнул в ладоши Шолохов, за ним – Райзман и понеслось…

Когда «бурные и продолжительные» закончились сам(!) Михаил Александрович Шолохов, задыхаясь от переполнявших его чувств, восторженно возопил:

– Товарищ Сталин! У Вас – огромный литературный талант!

И опять – гром аплодисментов, переходящий в…

В груди немедленно учащённо «застучало», а душа воспарила над бренным телом: мнение Нобелевского лауреата (хотя и будущего) в области литературы – хоть что-то, да значат.

Думал – вновь будет «переселение» сознания, но Маркс миловал – остался я в теле «Друга всех литераторов и физкультурников».

Мечтаю, ибо это не вредно:

«Эх… Вот закончится война, выйду на пенсию и возьмусь всерьёз за писанину…».

***

Ну, а теперь спустившись с Небес на грешную Землю, немного о «преамбуле» появления этого, так сказать – «сюжета».

Читая ещё «там» историческую литературу, мемуары участников, поражён был тем – как легко сдавались в плен, что солдаты Русской императорской армии, что бойцы Рабоче-крестьянкой. И причём не только бойцы, но и офицеры, командиры, генералы…

А, действительно, почему?

С офицерами и генералами то, мне в принципе понятно: отрицательный кадровый отбор в мирное время.

А наши мужички то, что так плоховали?

Давайте разберёмся…

Одна из причин – слабая мотивация мобилизованных крестьян.

Германцы, в основном горожане – знающие, за что они воюют, в плен сдавались реже. Русская медсестра в феврале 1915-го года говорила:

«…Сколько я работаю в госпитале, с начала войны работаю, а пленных я не видала немцев. Раненых, тяжелораненых – видела. А пленных – ни одного!.. Выносливые мадьяры и немцы – в плен не сдаются…».

Самыми мотивированными из всех воюющих сторон, были британцы, у которых до шестнадцатого года вообще не было принудительной мобилизации в армию…

Только добровольцы.

А стало быть и число пленных англичан, было наименьшим из всех воюющих сторон: 24 тысячи – против к примеру, более четверти миллиона французов.

Ну, а впереди всех кто?

Правильно: наши православные мужички – не желающие воевать за Столыпинские реформы и либеральный Николаевский режим. И лишь слабым утешением служит то, что их зачастую – целыми корпусами сдавали в плен собственные же генералы…

Ну не бараны же, в самом то деле?

К слову сказать, у нас тоже были свои мотивированные – это казаки, которые в плен сдавались ещё реже – чем в него брали сами. Но это из-за исторических традиций этого этноса: плен считался не несчастьем – а позором, с которым нельзя вернуться в родную станицу…

Житья там не будет!

Поэтому, даже попав в плен – казак стремился как можно скорее оттуда сбежать, а сбежав – помалкивать.

Характерно, что единственный из шестидесяти шести русских генералов попавших в плен⁷⁰ и, бежавший оттуда, происхождением был из семиреченских казаков – Лавр Георгиевич Корнилов.

Генералы «дворянских корней», из плена не бегали.

В основной же массе русского народа, таких традиций не было… За все триста лет Романовского ига, «власть придержавшие» их ему не привили – в итоге получив закономерный результат:

За царя-батюшку и Россию-матушку, русские мужички воевать не хотели. А чего другого (например – помещичью землицу), им не затруднились предложить.

По словам генерала А. И. Верховского:

«Однажды мне пришлось слышать рассказ одной старой бабы Тульской губернии: „Вот мой сыночек умный, не глупый, сдался немцам, теперь жив будет и домой вернется“».

Другая причина – идиотизм командования Русской императорской армии всех уровней, доходящий до забойно-лютого маразма. Вот например, как описывает сдачу русских солдат в плен офицер – участник Праснышской операции в Восточной Пруссии, в феврале 1915-го года:

« Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъемом в сторону немецких окопов, земля была мерзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались.

Немцы даже делали еще лучше. Когда атакующие подходили к совершенно целому проволочному заграждению, приказывали бросить винтовки, что волей-неволей приходилось выполнять, и тогда их по одному пропускали в окопы в качестве пленных».

Кто там ещё вякает, что большевики на германские деньги разложили царскую армию?

После царских генералов, большевикам ловить было нечего от слова «совершенно».

И третья, возможно, самая важная причина:

Слабая, даже скорее – околонулевая эффективность отечественной пропаганды.

Вражеская, действовала более успешно, что скоро заметили:

«Опросные листы свидетельствуют о том, что германские и австрийские офицеры запугивали солдат русским пленом, утверждая, будто русские всех расстреливают и добивают раненых».

«Пленение австрийских солдат и офицеров {уже в самом начале войны} сопровождалось с их стороны болезненной реакцией, в основе которой лежал страх перед русскими военнослужащими, якобы пытавшими пленных».

Наши же что?

Наши же решили, что войну можно выиграть в белых перчатках:

«…Русские войска придерживались „рыцарского кодекса“ ведения войны, в традициях которого был воспитан офицерский корпус. Отступление от кодекса считалось не только позорным, но и вредным для успеха на поле боя. Нарушители немедленно призывались к порядку».

Кроме того, существовали и чисто психологические причины массового пленения: у большинства сдавшихся в плен русских солдат, отсутствовало понятие позорности плена. Опять же это промах довоенной пропаганды: это «понятие» не потрудились вбить в сознание, понадеявшись на сознательность.

Оказалось, что напрасно надеялись.

Лишь в конце 15-го года опомнились, распространяя среди солдат вот такие листки с нижеприведёнными «тезисами»:

«Можно ли сдаваться в плен? Ни под каким предлогом! Плен для солдата – величайший позор, и сдавшийся в плен – изменник Государю и Родине. Лишь только тот может быть взят в плен, кто тяжко ранен или контужен, истекает кровью и не в силах сопротивляться».

«Какое наказание тому, кто сдается в плен? Смертная казнь».

«Как поступают немцы и турки со сдавшимися добровольно в плен? Они их или прикалывают, или вешают, или расстреливают, или же голодом морят».

«Что лучше – умереть в бою с честью и славой или в плену у немцев или турок с позором и от голода? Лучше умереть в бою, так как смерть не страшна, а страшен позор… живым в плен не сдаваться, помни, что это страшный позор»⁷¹.

Но уж поздно было алкать «Боржоми»: кадровая армия Русская императорская армия – была уже истреблена и догнивала на полях сражений… Или же находилась в лагерях для военнопленных.

Перед Советско-финской войной, да и перед Великой отечественной, дело с подобного рода пропагандой в РККА обстояло ещё хуже.

Словами генерала армии Павлова на «Разборе полётов» а мае 1940-го года:

«Наши бойцы по военной идеологии воспитаны в духе человеколюбия, а ведь не всегда это нужно. Нас научили врага любить, но надо до тех пор, пока он враг, его бить».

Смотрит боец, как взятого в плен – буквально по головке гладят и что он думает?

Что попади он сам в плен, обращение с ним будет то же самое.

Да к тому же, кто такие солдаты противника – по понятиям человека, которому начиная с октябрятско-пионерского возраста полоскали мозги?

Такие же рабочие и крестьяне – как и он сам!

Только и мечтают – как бы своему офицеру штык в спину воткнуть… Стоит только поговорить:

«Камрад! Их бин арбайтен. Тельман, «Спартак», «Рот фронт, мать вашу!».

Не забываем: этот бред – двадцать лет вбивали в головы советской молодёжи, пока наконец не вбили на свою же голову.

Это и непонимание, что их ожидает в плену – порождает наивно-лёгкую восприимчивость к вражеской пропаганде. А осознание что на@бали – приходит слишком поздно, когда уже ничего не исправишь.

Приходилось читать, как к подыхающим от голода, холода и болезней в какой-то обнесённой колючей проволокой яме советским военнопленным – соблаговолил подойти германский офицер, начальник лагеря. Они ему и давай жаловаться, недоумевая:

«Как так? В листовках же обещали хорошо кормить, а потом и вовсе по домам отпустить?».

А он им в ответ, высокомерно:

«Это была пропаганда. А если вы ей поверили – пеняйте только на самих себя».

Так вот, подытоживаю: для того чтобы уменьшить восприимчивость бойцов и командиров к вражеским «голосам», чтоб на уровне подкорки внушить, что враг – это враг и, он коварен и жесток… Что плен – это позор и смерть…

Вот с этой целью и, будет снят фильм «Судьба человека».

***

Однако, имеются у меня и ещё кой-какие задумки.

Достаю ещё папочку и посмотрев на обложку, вызываю из зала следующую творческую пару:

– Писатель Петр Андреевич Павленко и кинорежиссёр Всеволод Илларионович Пудовкин.

Первый, напомню – четырежды лауреат Сталинской премии, автор сценариев к историческим фильмам фильму «Александр Невский», «Яков Свердлов»… Будущего «Падения Берлина».

Второй – снял «Потомок Киргиз-Хана», «Минин и Пожарский», совсем недавно – «Суворова», премьера фильма состоялась в России 23 января 1941 года.

Когда подошли, даю задание:

– Вам, товарищи, поручается написать сценарий по данному плану и снять исторический фильм «Ключ-город». Об обороне Смоленска против польских интервентов в годы «Смуты», 1609-1611-й годы…

Не менее, чем лёгкая сдаваемость русских (советских) военнослужащих в плен – меня напрягает не менее лёгкая сдаваемость генералами городов и крепостей.

Что касаемо Первой мировой войны, то кроме Осовца с его «атакующими мертвецами» и вспомнить то нечего. Мощнейшие крепости с многочисленными гарнизонам и запасами на многие месяцы осады, большие города вроде Варшавы – сдавались почти без сопротивления. Русские войска осаждали австрийско-венгерскую крепость полгода, пока не взяли штурмами и измором, а обратно отдали…

За три недели.

Во время Великой отечественной, всё было бы гораздо бодрее: Брестская крепость с не выведенным (а если б, вывели?!) гарнизоном, Лиепая и Могилёв – где нашлись решительные командиры… Одесса, Таллин, Севастополь, Ленинград, Тула и наконец…

Воронеж и Сталинград.

Но на каждый этот обороняемый город, приходится по десятку или даже два таких – откуда Красная Армия линяла, стоило лишь только мотоциклистам Вермахта к ним приблизиться. Например, Орёл был взят всего четырьмя (четырьмя, Карл, четырьмя!), танками даже без мотопехоты. Причём, ни один из них не был потерян и даже краска не была поцарапана… Ни одного выстрела, лишь трамвай на оккупантов потренькал, когда те нарушили рядность на перекрёстке…

А ведь в нём, в Орле – находился штаб одноимённого военного округа!

И кроме него – четыре артиллерийских противотанковых полка, гаубичный артполк и несколько стрелковых частей⁷².

Но начальство драпануло, забыв что их профессия – Родину защищать, а следом за ним и «братья-славяне» лыжи навострили.

Кстати, Командующий Орловским военным округом генерал-лейтенант А.А. Тюрин, расстрелян за трусость не был. Сперва ему сгоряча впаяли семь лет лесоповала, затем поняв что погорячились – заменили понижением в звании до генерал-майора. Уже в 43-м он восстановился в звании, правда на этом и всё. Орденами его тоже увешали до пупа, правда «Героя» так и не дали.

Зверский Сталинский режим, что вы хотите?

Не расстреляют, так Звезду героя зажоппят.

Самое прикольное в этой истории, что после войны сей тип преподавал в Академии генштаба и даже возглавлял там кафедру…

Что он там преподавал, интересно?

Как надо города сдавать?!

Не… Я другой такой страны не знаю.

Почему, так?

Причин до хренища, про многие из них уже упомянуто и после моего «попадоса» – «работа над ошибками» уже началась. Но осталась ещё одна, весьма немаловажная на мой взгляд:

Забыта была исконно русская традиция обороны городов…

А ведь, благодаря ей мы и выжили, сохранились как этнос!

Вот, чтобы возродить эту славную боевую традицию и будет снят фильм «Ключ-город».

По сюжету не стал шибко – как по прошлому плану сценария, «разводить воду водянистую»… Так, буквально в нескольких фразах. Заострил лишь на ключевом моменте:

– …Почти два года, не давая интервентам дорогу к Москве – при поддержке жителей Смоленска, оборонялся гарнизон крепости под руководством воеводы Михаила Борисовича Шеина. Почти два года простые городские ополченцы, ратники, командиры и их семьи терпели невыносимые мучения и лишения – умирали от голода и болезней, погибали от польских ядер и сабель во время вылазок…

Они не сдались даже тогда, когда московские бояре-изменщики, свергнув законного царя и присягнув польскому королевичу Владиславу – пустили войска интервентов в московский Кремль.

Государство пало, но «Ключ» от него не сдавался!

На все предложения о капитуляции гарнизона – даже тогда, когда ему и ратным людям показали пленённого Василия Шуйского и патриарха Филарета, Михаил Борисович Шеин отвечал: