Текст книги "Между Сциллой и Харибдой (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 63 страниц)

Довольно ядовитый «маяк» на Погребинского:

– Если кто профинансирует из своих собственных средств – то, за ради Маркса!

Однако тот, не сумев скрыть непонятную мне досаду:

– Мне известно, что на проектирование боевой техники – Советское правительство выделяет значительные суммы. А Вы выгнали этого талантливого самоучку – изобретателя танка, даже не рассматривая его проект.

– Я ему в следующий раз ноги попереломаю – пусть только явится!

Повышая на меня голос:

– «ОПТБ-007» – не твоя частная лавочка, Свешников!

– Вот именно, что не «частная лавочка» – куда Вы как за керосином, посылаете возомнивших о себе неграмотных бездарей и непроходимых жуликов – мечтающих присосаться к государственному карману!

«А не хочет ли он сделать из меня нижегородского Бекаури? – вспыхнуло небезосновательное подозрение, – чтоб через меня самому поучаствовать в распиловке бюджетного пирога?».

Не исключено – значит, вполне может быть.

– Успокойтесь оба!

Строго прикрикнув, гэбист убирает «изобретателей» к «самозванцам» и, монотонно бубнит дальше:

– Пишут, что Вы насильно заставляете кустарей-единоличников вступать в ваш кооператив «Красный рассвет»…

Взбурдив на весь этот абсурд, я разом излил всю желчь, вскочив и заорав:

– В «мой»? Любой кооператив – это форма общественной собственности! Кто, какой конченный дебил, такое «пишет»? Заставляю?! Да, даже пусть это и так! Вы от лица Советской власти – обвиняете меня в том, что я делаю из мелкобуржуазных элементов – культурных кооператоров? «Социализм – это союз культурных кооператоров», ещё Карл Маркс сказал! Вы что, мать вашу? Обвиняете меня в том, что я строю социализм…?!

Я бы орал ещё долго и с три короба и возможно – доорался бы на три расстрельных приговора. Однако, я увидел смеющиеся глаза Погребинского и разом заткнулся.

Чего это он?

– Вас никто и ни в чём не обвиняет, Товарищ Свешников.

Гебист, сложив вместе все эти листочки, связал папочку и засунул её… Нет, не туда – куда бы очень хотелось, а всего лишь обратно в портфель. Затем поблёскивая стёклышками «бериевского» пенсне, улыбаясь обратился к Погребинскому:

– Вы были правы, Матвей Самойлович! Товарищ Свешников – самая подходящая кандидатура быть вашим заместителем.

И тут я поплыл…

«ЧТО?!».

Лыбясь на все тридцать два, в лихо заломленной кубанке – с которой казалось ив бане не расставался, тот протягивает мне руку:

– Поздравляю, Серафим! Надеюсь, мы с тобой сработаемся.

Вижу на себе взгляд Абрама Израилевича, ставшего из грустно-печального – жгуче-завидующим, жму протянутую ладонь (куда деваться?), чувствуя себя полным идиотом, которого развели на стакан семечек:

– А, как же… «Стерпится – слюбится»!

Жестом показав на четверых незнакомцев, до сих пор сидящих мышами под веником, он:

– Дела, прямо сейчас можете сдавать присутствующим здесь товарищам.

Называет по фамилии, знакомит, я жму руки, находясь в каком-то ступоре.

Потом, мне подсовывают под нос какие-то бумаги:

– Распишитесь, товарищ Свешников.

Ах, вот оно что!

Хотя ОГПУ не руководит непосредственно НКВД – но все более-менее значимые должности утверждаются через него. А в её губернском отделе, накопились доносы на меня – вот откуда эта «комедии-клаб», оказавшаяся банальной проверкой «на вшивость».

И тут до меня дошло: это было предсказуемо, как смена времён года – но я подобно колхозному агроному, всё проспал…

Наконец, момент настал и подобно старухе Изергиль из сказки Пушкина – Погребинский решил стать «Владычицей морской»!

Убрав меня из Ульяновска и расставив своих людей на ключевые места, он захватит бразды правления над моей «Империей». А заместителя очень легко подставить и избавиться от него.

Назад, я уже не смогу вернуться.

Всё – приплыли!

Что делать?

Оставшись с одним «Красным рассветом» – я долго не протяну…

Наотрез отказаться от должности его заместителя?

Придерётся к какой-нибудь мелочи – да просто-напросто уволит, если не закроет по любому сфабрикованному поводу.

Почему сразу так не сделал?

Смотрю пристально на переносицу, пытаясь прочитать мысли…

Надеется моими руками таскать из огня каштаны?

Так, что же делать?

Согласится, а там – куда кривая вывезет?

Обратиться за помощью к Жданову?

Погребинский ему непосредственно не подчиняется – только через Наркомат. Ну положим, поговорит с ним Андрей Александрович и, тот отстанет…

Так, что?

Ещё ничем не проявив себя в его глазах, стать терпилой – со снисходительно-покровительственным отношением к себе в лучшем случае? Стать человеком – «под Ждановым»? Его «личным» генеральным конструктором? Уедет Жданов в Ленинград после убийства Кирова, мне что? Собирать манатки и вслед за ним?

Тоже вариант – но только на самый крайний случай.

Хотя…

Приложив ладонь к левой стороне груди, где под «пролетаркой» и кандидатской карточкой билось об рёбра сердце, говорю:

– Я за кресла не держусь, но… Могу сдать все служебные должности кроме Начальника «Особого проектно-технического бюро № 007» (ОПТБ-007) при Ульяновском ИТЛ.

Это – ключевая должность, если кто не знает.

У Погребинского, улыбку на лице – как будто в фотошопе стёрли:

– Почему?

– Архитектурно-строительный отдел Бюро разрабатывает проект Ульяновского железнодорожного вокзала в стиле «хай-тек» – для участия в «Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств», уже открывшийся в Париже.

Подняв в небо указательный палец:

– Это, вопрос государственной важности – находящийся под личным контролем у самого Феликса Эдмундовича! Поэтому – кровь из носа, но в августе – макет вокзала должен быть в советском павильоне в Париже. И я вместе с ним – как куратор проекта.

Затем, тычу тем же пальцем в четвёрку моих предполагаемых приемников:

– Кто из вас возьмёт на себя ответственность, если проект будет сорван?

Дружно молчат хором, тогда обращаюсь к Погребинскому:

– Может Вы, Матвей Самойлович, возьмёте на себя такую смелость?

Конечно, насчёт Дзержинского я несколько…

Приукрасил!

Но навряд ли, Погребинский имеет возможность это проверить.

После пары минут тишины, соломоново решение предложил гебист:

– Хорошо! Тогда должность Начальника «Особого проектно-технического бюро № 007» – Вы сдадите после возвращения из Парижа, заступив на должность Заместителя товарища Погребинского.

Какое-то время это мне даст – около трёх месяцев, возможно даже полгода. А там, кто раньше сдохнет – ишак, падишах или я.

Я взглянул в глаза «Человека в кубанке» и понял, что пошёл обратный отчёт времени…

Глава 36. Выпускная вечеря

Спектакль «Большая перемена» в Ульяновском Дворце Культуры прошёл «на ура» – зрители себе все ладоши отбили, вызывая «на бис» артистов. Режиссёр Ульяновского «ТРАМа» Певницкий Аристарх Христофорович – насквозь промочил мне всю «жилетку», а апосля приняв «на грудь» – неоднократно проклял за то, что я зарыл в землю свой талант великого сценариста и, даже неоднократно порывался драться.

После спектакля – праздничный ужин и, танцы-шманцы-зажиманцы под новый хит сезона – «Школьный вальс» от Юрия Шатунова:

«Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса

Учитель нас проводит до угла

И вновь – назад, и вновь ему с утра

Встречай, учи и снова расставайся

Когда уйдем со школьного двора

Для нас всегда открыта в школе дверь

Прощаться с ней – не надо торопиться!

Ну как забыть звонче звонка капель

И девочку, которой нес портфель?

Пускай потом ничто не повторится

Для нас всегда открыта в школе дверь

Пройди по тихим школьным этажам

Здесь прожито и понято немало!

Был голос робок, мел в руке дрожал

Но ты домой с победою бежал!

И если вдруг удача запропала

Пройди по тихим школьным этажам

Спасибо, что конца урокам нет

Хотя и ждешь с надеждой перемены

Но жизнь – она особенный предмет:

Задаст вопросы новые в ответ

Но ты найди решенье непременно!

Спасибо, что конца урокам нет!».

Я смотрел на выпускников 1925 года, Ульяновской трудовой школы второй ступени и, меня как воздушный шарик распирала гордость.

После Революции, многие старые и опытные педагоги были изгнаны за свою якобы «неблагонадёжность», получив «запрет на профессию», а в учебных заведениях воцарили вольные нравы и модные учебные методики. В результате в двадцатые годы, из «двухступенчатых» советских школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам) – выходили совершенно необразованные и неподготовленные к взрослой жизни молодые люди. За редким исключением, выпускники не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Про математику и другие точные науки, вообще молчу… Поэтому первые курсы в ВУЗах – превратились по сути в школьные классы, а следовательно и высшее образование – не отвечало своему названию, от слова «никак».

Это поколение, можно смело считать потерянным!

Но мне в содружестве с Нилом Николаевичем Кулагиным – бывшим помещиком, а ныне директором школы, при поддержке «прикормленной» местной власти – удалось сохранить в Ульяновске костяк преподавательского состава и даже увеличить его за счёт нанимаемых учителей со стороны.

И этот островок знаний в безбрежном океане тупости и невежества, эти тридцать с небольшим юношей и девушек (городок то маленький!) – вполне соответствуют своими знаниями и навыками, свидетельству об среднем образовании[86]86
  В 1918–1934 годах учащимся, оканчивавшим среднюю общеобразовательную школу, выдавалось свидетельство. В 1934–1944 годах документ об окончании средней школы назвался аттестатом о среднем образовании, в 1944–1962 – аттестатом зрелости, а с 1962 – вновь аттестатом о среднем образовании. В 1962 году были установлены аттестаты трех образцов: без отличия; для окончивших среднюю школу с золотой медалью; для окончивших среднюю школу с серебряной медалью.


[Закрыть].

Это ли не повод для гордости?!

И одновременно грызла душу грусть-тоска: всё мною созданное, все мои далеко идущие планы – рушатся прямо на глазах!

Меня рано или поздно «уйдут» и, следующие выпускники – неизбежно скатятся до среднестатистического советского уровня.

* * *

Молодёжь, как ей и положено по возрасту, ни о чём не подозревает – веселится и, ни о чём не печалится.

Гуляй, пока молодой!

Я же, впав в чёрную меланхолию – чисто «по-англицки» не прощаясь, незаметно свалил домой – где за столом…

– Твою ж мать!

За обеденным столом, рядом с Отцом Фёдором сидит и пьёт чай из блюдечка вприкуску…

Василий Васильевич Путин!

– Глазам своим не верю! ВВП, это ты?

– Да, это я – здравствуй, Серафим.

Мрачный, как облако ядерного взрыва – но это он.

Обнимаю его за плечи:

– Здорова, дружище!

С момента нашей с ним встречи, он казалось постарел лет на пятнадцать и, ещё больше стал мне напоминать своего небезызвестного однофамильца. Особенно – своей лысеющей головой.

Присаживаюсь рядом, и:

– Ну что, Вася? Давай грустить вместе? Ты, вообще – надолго к нам?

Вздыхает, идущим на крест:

– Скорее всего навсегда.

Удивлённо приподнимаю брови:

– А что так? Неужели в Ленинграде жизнь плоха?

Удивлён:

– А с чего ты взял, что я был в Ленинграде? Я вернулся из Москвы.

– Вот, как? Полная неожиданность… И в какой-такой организации и чем конкретно, ты работал-занимался в Москве, Вася? Если не секрет, конечно.

Разводит руками и, с виноватыми глазами:

– Вот именно, что секрет, Серафим! Поэтому извини, но ничего я тебе рассказать не могу – подписку о неразглашении давал.

Так, так, так… И что это может быть?

В принципе, в Москве – секретов до самого «хрена» и даже чуть больше. Но секрет – связанный именно с радиоделом, для чего могут пригодиться стержневые радиолампы?

Напряг память, но ничего не смог вспомнить. В «послезнании» тоже рыться без толку, ещё в тот раз, когда «пропал» ВВП я там всё основательно перелопатил-прошерстил.

Ладно, захочет – сам расскажет. А не захочет – ну и не надо[87]87
  Созданный по инициативе Глеба Бокия «Спецотдел» же (он же СПЕКО) размещался в Москве, в здании на Малой Лубянке и в доме 21 на Кузнецком мосту (в помещении Народного комиссариата внутренних дел). Официальными задачами спецотдела являлись масштабная радио– и техническая разведка, дешифровка телеграмм, разработка шифров, радиоперехват, пеленгация и выявление вражеских перехватчиков на территории СССР. Пеленгаторная сеть камуфлировалась на крышах государственных учреждений, что обеспечивало слежение за радиоэфиром Москвы. В частности, «Спецотдел» занимался разработкой первых советских локаторов, пеленгаторов и передвижных отслеживающих станций, специальных телефонных аппаратов и систем прослушивания политических деятелей, отслеживанием автономных неофициальных передатчиков и передающих устройств посольств и иностранных миссий; курированием шифровальных отделов посольств и представительств СССР за рубежом.
  Считается, что именно Глеб Бокий и его «Спецотдел» стали основоположниками советской и российской радиоэлектронной разведки, а «Спецотдел» – предшественником действующего «ФАПСИ». Также именно Бокий организовал первую в СССР систему классификации секретной информации. В целом, «Спецотдел» были самым закрытым объектом во всей сложной и огромной разведывательно-полицейской машине СССР.


[Закрыть].

– «Меньше знаешь – крепче спишь», согласен… Ну, а что сюда вернулся? В отпуск, что ли?

– С руководством не поладил, уволился… А ехать кроме как к тебе, мне некуда.

Вася, при всех своих явных достоинствах – кроме несколько гипертрофированного тщеславия, имеет заострённое чувство самолюбия и обидчиво-неуживчивый характер.

Поэтому, не удивлён.

Тот, с тревожным ожиданием:

– Приютишь или взашей прогонишь?

– Конечно, помогу – как могу с кровом, да и насчёт «куска хлеба» не обижу…

Повертев головой и, не обнаружив его законной супруги:

– А где твоя Аннушка? Знакомится с местными достопримечательствами или совершает шопинг по ульяновским супермаркетам?

Тот, вообще – став мрачнее вынутой из мазутного пятна вороны, сквозь зубы процедил:

– Осталась в Москве.

– В смысле «осталась»?

– В обыкновенном смысле: мы с ней развелись…

Отец Фёдор осуждающие покачал головой:

– Ох, грех это! Как собаки какие – сошлись, разошлись. А ведь брак – это таинство!

Сделав ему знак, чтоб не бурчал, я:

– Извини, Василий. На эту тему больше не буду.

– Это ты меня извини, Серафим – что тебя не послушал.

Отмахиваюсь:

– А, пустое! Всё равно бы спалились рано или поздно: шила в мешке не утаишь. Неудача, Вася – это ещё один шанс начать всё заново! Это не я сказал, это САМ(!!!) Генри Форд изрёк – автомобильный король Америки. Чем думаешь заниматься?

– Ещё не решил, но только не стержневыми лампами. Эта тема засекречена – как имеющая военное значение.

Получается так или иначе, не мытьё – так катанием, но эту «заклёпку» я предкам всё же впарил… Ну, что ж – очень хорошо.

– Ну, помогай им Маркс – коли так!

Помолчав, несколько смущённо:

– А у тебя нет ничего для меня?

«Ага! Счас, я тебе полупроводниковый транзистор на «запил» дам – про который и, сам – не фига не знаю, ещё меньше чем про стержневую лампу».

Сожалеючи разведя руками:

– Кроме как у станка иль при лопате, конечно, могу только предложить работать у Володи Сифарова в его «Вычислительном центре»… Больше, увы, ничем помочь не могу.

– А чем он занимается?

– «Релейными электронно-вычислительными машинами» (РЭВМ).

– Что это такое, ни разу не слышал?

– А это, Вася – ВЕЩЬ!!! Впрочем, завтра Володя тебе всё сам расскажет.

* * *

Чуть больше через неделю, отгуляв в Ульяновске, ребята и девчата выехали в столицу нашей Родины – в Москву Белокаменную.

Кроме выпуска «1925» Ульяновской трудовой школы второй ступени, на праздничный вечер в столицу отправились Кузьма Рубцов и Ванька и Санька Телегины, ещё кое-кто – чей черед настанет лишь на следующий год. Компашка, получилась довольно многочисленная: вместе с учителями – человек далеко за тридцать, дружная, хотя и пёстрая.

Я, выехав на неделю раньше, всё устроил, обо всём договорился и встретив на железнодорожном вокзале, поселил юных ульяновцев в одной из более-менее приличных московских гостинец – где хотя бы не предлагают «кокс» и проституток. Дав отдохнуть с дороги – повёл по достопримечательствам столицы первого в мире государства рабочих и крестьян. В первую очередь, конечно же, в последнее земное пристанище его основателя – Владимира Ильича Ленина.

Так называемый «Второй деревянный Мавзолей», впечатлил меня больше – чем виденный мной в моём времени каменный, из гранита.

Усыпальницу Вождя окружала низкий железный забор, видимо символизирующий пресловутый «Железный занавес»… Лично мне так показалось. Нижний ярус Мавзолея – был сшит кованным гвоздями из вертикальных дубовых плах и, напоминал мне портики древнегреческого языческого храма, верхний – из горизонтальных. Двери и колонны венчающего портика были из какого-то траурно-чёрного дерева, что невольно вызывало какую-то мистическую скорбь…

Рисунок 76. Второй деревянный Мавзолей В.И. Ленина.

Довольно долго пришлось проторчать у входа, любуясь от нечего делать почётным караулом – вооружённым длинными трёхлинейными винтовками с примкнутыми «штырями», в гимнастёрках с красными «разговорами» и, в будёновках – скорее напоминающих не шишаки древних русских богатырей, а «кайзершлемы» германских ландштурмистов периода Великой войны.

Вид – напыщенно-комичный, если бы не знал, где нахожусь – заржал бы во весь голос.

В точно указанное нам время, наша делегация посетила Усыпальницу и возложила венок на гроб Вождя пролетарской революции. Хотя все организации не могли задерживаться у гроба, а только медленно проходить, тем не менее в виду возложения венка – мне удалось несколько долее всех остаться у гроба и хорошенько рассмотреть черты лица усопшего Ленина. На мое впечатление его мумия была очень похож на ту, что мне приходилось видеть в моей прошлой жизни – вот только цвет волос стал более рыжеватым.

А может, всё из-за особенностей освещения

Физически же лица, желающие почтить прах Ленина – проходили через Мавзолей после 8 часов вечера и, в продолжении всей ночи, причем – им приходилось выстаивать по нескольку часов, так было много желающих.

Далеко не отходя, посетили музей Владимира Ильича Ленина: в прошлом – московскую городскую Думу, в будущем – Исторический музей… Побродив по Кремлю, вход в который в те времена был свободным – заходи, бери, что хочешь…

Шучу!

Взять кроме Царь-пушки и Царь-колокола нечего, а на фиг они кому-то нужны.

Так и не встретив в Кремле никого из вождей пролетариата – победившего на одной шестой части суши, прошлись по набережной, Троицкому мосту, полюбовались издалека ещё не снесёнными Храмом Христа Спасителя и Сухаревской башней, прогулялись по Александровскому саду и, в отличии от булгаковской Маргариты – не встретив Азазелло и кота Бегемота с примусом, направили свои стопы к «Стойлу Пегаса», где к нашему приходу всё было готово.

* * *

Сергей Есенин, не смог присутствовать по неизвестной причине – возможно был в турне или запое. А Демьян Бедный в данный момент – лежал в больничке с челюстно-головной травмой.

Так, это овно никто и не приглашал!

Были приглашены и пришли познакомиться с ульяновскими выпускниками Анатолий Мариенгоф с поэтами-иманжистами – Шершеневичем, Орешиным, Клычковым и Ганиным. Кроме них – уже известные и только начинающие Михаил Светлов, Павел Васильев, поэт-футурист Сергей Третьяков…

Итак, началось: праздничный ужин, приглашённые поэты поздравляют выпускников со вступлением во взрослую жизнь и читают свои стихи…

Когда поэты кончились, оркестр (мои давние знакомые румыны, одетые по случаю по-европейски), играют, а молодая певичка – хорошо поставленным, приятным голосом поёт:

«Лето нам дарит в подарок

Много дней и ночей

Нежно вздыхают гитары

Снова влюбленные пары

Бродят по улице

Юности моей

Школьная пора и при всякой погоде

Пропадали пропадом мы во дворах

Через года слышу мамин я голос

Значит мне домой возвращаться пора

В ящик заброшены книжки

Не до них мне опять, ждет у подъезда

Мальчишка может я смелая слишком

Что разрешила себя поцеловать

Школьная пора и при всякой погоде

Пропадали пропадом мы во дворах

Через года слышу мамин я голос

Значит мне домой возвращаться пора

Пусть все могло быть иначе

А вышло так сгоряча

Первый любимый мой мальчик

Память все лишнее прячет

Но нашу встречу я помню как сейчас…»

…И прочие песни поэтов Марка Бернеса и Юры Шатунова, на музыку Веры Головановой.

Припоздавший народ мало-помалу подтягивался «на огонёк».

Несмотря на большую занятость – связанную с организацией и первыми шагами киностудии «Красная Русь – Межрабпом», нас почтил своим присутствием недавний ульяновский гость – Владимир Маяковский, с неразлучными Кисой и Котиком (Лилей и Осипом Брик).

Котик (Осип), как обычно сидел и улыбался, Киса (Лиля) – тут же с ходу влюбила в себя всю «сильную половину», а Щеня (Маяковский) декламировал стихи, хотя и извинился – с явственным намёком на меня, что вынужден читать «старьё».

Меня, прямо-таки не по-детски вставило…

Так, что?

Все стихи, что он сочинил в этом году и до самого тридцатого – не появятся?!

Все наши, тут же уставились на меня и:

– Серафим!

Находящаяся в зале публика и прочие поэты, тут же хором поддержали:

– СЕРАФИМ!!!

Пришлось выйти и раскланявшись:

– Я не Маяковский, я всего лишь учусь. Так что извиняйте – коль, что не так.

К сожалению, поздних стихов Маяковского – я не помню да и, тяжелы они для запоминания – ещё по школе знаю. Ну, что ж… Спою Дэцелу – спасибо соседу-дебилу, выучил наизусть репертуарчик этого волосатика.

И обратившись к приодетым по-человечьи, а не как обычно – в ночнушки с узорами, румынам:

– Маэстры! По щелчку пальцами, все обратились в слух!

– Га?

– Счас я напою, а вы – сбацаете.

– Ну а я як же!

Минут пять репетиции:

– Как махну рукой – начинайте.

– Так ми це зараз!

Даю отмашку, и:

«– Потерянный смысл восстал.

Мы все на пределе, напуган вассал.

Сознание масс, уходит в астрал.

Теряет контроль вертикаль.

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Свобода превыше всего

Мы увидим рассвет, ведь нам повезло

По дороге к мечте, нас почти унесло

Но мы все ещё здесь, несмотря ни на что

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Глубокие мысли, высокие цели

Сорвали оковы и цепи на деле

Мы будим людей тех, кто спать не хотел

Под гипнозом системы был не у дел

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Смена критерий, новая эра

Мы дети вселенной наполнены верой

Вращаем планету, магнитные сферы

Мы преодолеем любые барьеры

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Планета меняет свою точку сборки

Мантры вибрируют по перепонкам

Мы весь резонанс ощущаем на тонком

Изучим процесс, от корки до корки

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Учение – свет, неучение – тьма

Включайся в процесс, сейчас не до сна

Прогресс поглотит, как цунами волна

И неважно, кто там у руля

Неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля

Да, неважно, кто там у руля

И неважно, кто там у руля…».

Хотя, большинство из сидящих в зале – ничего не поняло, но на ушах стояли все без исключения.

Новый Маяковский, а вы что думали!

* * *

Не успев снова усесться, как:

– Ребята, узнаёте, кто это?

Наш столик уставился на только что вошедшего высокого военного, одетого в новенькую с иголочки форму… Тот, поискав взглядом, остановил его на нас, приветливо улыбнулся и помахал рукой.

– Так это же – Саша Голованов!

– Точно!

– Александр! Идите к нашему шалашу!

Уступив место, усаживаю его рядом с Лизкой и те, весело о чём-то защебетали.

Смотрю, ещё один припозднившийся:

– Павел Николаевич! Давай к нам!

– А это кто? – удивились ребята.

– Помните, я с кем-нибудь из руководства познакомить обещал?

– Помним…

– Не взыщите, конечно: «шо маемо – то маемо».

Да и этого то, затащить на эту вечеринку – от меня столько трудов, изворотливости и денежных знаков потребовало, что лучше не вспоминать.

Когда подходит, знакомлю:

– Ребята, это – Павел Николаевич Мостовенко (партийный псевдоним «Нижегородец») – революционер, участник Гражданской войны… И просто – замечательный человек!

Представляю своих:

– Павел Николаевич, это наши ребята, про которых я Вам рассказывал… Замечательные ребята!

Тот, улыбаясь:

– Здравствуйте, товарищи земляки!

– Здравствуйте!

Садимся за стол и, я начинаю оживлённую беседу, в которую мал по малу, втягиваются и все остальные ульяновцы.

Оркестр тем временем грянул, а приглашённый из Оперного театра певец запел «Гимн студента»:

 
«– Во французской стороне,
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете.
До чего тоскую я –
Не сказать словами.
Плачьте, милые друзья,
Горькими слезами.
На прощание пожмем
Мы друг-другу руки
И покинет отчий дом
Мученик науки.
Вот стою, держу весло,
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента.
Вспоминайте иногда
Вашего студента
Много зим и много лет
Прожили мы вместе,
Сохранив святой обет
Верности и чести.
Ну, так будьте же, всегда
Живы и здоровы!
Верю, день придет, когда
Свидимся мы снова.
Всех вас вместе соберу,
Если на чужбине
Я, случайно, не помру
От своей латыни.
Если не сведут с ума
Римляне и греки,
Сочинившие тома
Для библиотеки.
Если те профессора,
Что студентов учат,
Горемыку школяра
Насмерть не замучат,
Если насмерть не упьюсь
На хмельной пирушке,
Обязательно вернусь
К вам, друзья, подружки!
Вот стою, держу весло,
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента.
Вспоминайте иногда
Вашего студента…».
 

Вскоре, новые гости: созданный три года назад джаз-банд Леонида Варпаховского – насколько мне известно, пока единственный, в стране.

Правда, сперва пришлось с полчаса объяснять, что такое «джаз» – музыка протеста порабощённых американским империалистами негров, но публика была уже разогрета и, зашло «на раз».

Слова и музыку «джазбандитам» подсказал я и, это были песни из кинофильма «Мы из джаза»:

 
«А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо е… А поезд тихо шел,
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял, а у окна стоял,
А у окна стоял чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери, а ну-ка убери,
А ну-ка убери свой чемоданчик
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу, а я не уберу,
А я не уберу свой чемоданчик!
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и вы… Он взял его и бро…
Он взял его и выбросил в окошко.
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой, а это был не мой
А это ведь был тещин чемоданчик
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежа… Свидетельство в нем бы…
Свидетельство лежало в нем о браке.
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой, теперь я холостой,
Теперь я холостой и неженатый!»
 

Когда народ самозабвенно зашёлся в до сих пор модной «Пролетарочке», обратился к своим:

– Пойдём, ребята, наверх – разговор есть. Только толпой не ломитесь – народ решит, что пожар и возникнет паника… Подавят ещё друг друга! По одному, по двое и не в раз.

Смотрю на подошедшего было из-за соседнего столика Барона, где он о чём-то о своём – о чекистком, увлечённо беседовал с Головановым:

– Миша! А ты обеспечиваешь безопасность – чтоб никто не подслушивал. Опять же – не стой у дверей городовым на околотке, а подходи к делу творчески. Как все выйдут – зайдёшь, поговорим и с тобой.

– Как скажешь, Серафим.

Я первый и вслед за мной вскоре, все кроме оставшегося с Александром Головановым Михаила Гешефтмана – собрались с одном из служебных кабинетов на втором этаже, любезно предоставленном Надеждой Павловной.

* * *

В мой «ближний круг» – кроме Ефима Анисимова, отсутствующего здесь Михаила Гешефтмана, Кондрата Конофальского, Елизаветы Молчановой и близнецов Ваньки да Саньки Телегиных, не так давно вошёл старший сын Клима – Касьян Крынкин. Последний – парень на два года старше выпускников, обладающий явными организационными способностями и, ныне вместо Ефима – является Секретарём волостного исполкома комсомола. Кроме него к нам присоединился Ксенофонт Мартьянов – суперобщительный малый и, главный редактор единственной ульяновской газеты «Красный глас».

Кроме наших ульяновцев, здесь был двое из Губкома РЛКСМ: парень из Ардатова Павел Керженцев – правая рука Ефима по «Ударным комсомольским отрядам по борьбе с хулиганством» (УКО) и нижегородец Николай Бородин – лидер движения «Ударные комсомольско-молодёжные строительные отряды» (УКМСО), или с моей лёгкой руки – «Красные бригады»…

В общем, собрались все те, кому я мог с почти стопроцентной уверенностью доверять…

Почему?

Уже давно не верю в дружбу, любовь – если речь не идёт о кровных родственниках, конечно. В отношениях между сторонними людьми, всегда царствует голый и расчётливо-циничный прагматизм – пусть и подчас неосознанный или скрывающийся за красивыми словесами. Я мог доверять этим людям – потому, что они видели во мне «трамплин» – лидера, который мог подкинуть их «повыше» и, желательно – на самый «властный Олимп». Однако, увы, сегодня я – «сбитый лётчик» и, могу помочь лишь мудрым советом – сняв «розовые шоры» и чуть-чуть приоткрыв занавесочку над грядущим.

Когда расселись – кто на диване, кто в креслах или на стульях, а кто и на подоконнике, я оглядев присутствующих, начал:

– Друзья! Первым делом я расскажу вам, для чего я пригласил сюда Павла Николаевича Мостовенко. Этот человек – не только революционер и участник Гражданской войны в прошлом…

Я пропустил, что до 1922 года он был заместителем у Наркома по делам национальностей Сталина, с которым был знаком ещё с обороны Царицына.

– …В данный момент он – директор Всесоюзной промышленной академии, а в будущем – ректор Московского Высшего Технического Университета (МВТУ) имени Баумана.

Пока переглядываются, я:

– Я с ним договорился: завтра после обеда – собеседование, а через год – когда заработаете после школы необходимый «пролетарский» стаж, вы – слушатели Академии.

Там, учились многие будущие представители кремлёвской элиты: из наиболее известных жена Сталина – Надежда Аллилуева, Никита Хрущёв… Такие знакомства моим ребятишкам не помешают.

К Ваньке да Саньке, младшим присутствующих минимум как на год:

– Ну а вы – когда закончите школу и отслужите срочную.

Те, переглянувшись:

– Мы хотим учиться на красных командиров.

– Тогда вам к Елизавете – она у нас с командирами знакомство водит.

Когда до ребят дошло, соскочили и, принялись скакать вокруг меня:

– УРА!!!

Пришлось, улыбаясь прикрикнуть:

– Угомонитесь, демоны!

Дождавшись, когда успокоятся, я:

– Понимаю, что сейчас испорчу вам праздничное настроение – но так быстрее моя мысль дойдёт до вас и, крепче запомните.

Помолчав (сомневаясь, а надо ли?), собравшись с духом, я начал:

– Я сделал для вас всё, что смог. Дальше каждый из вас должен идти вверх самостоятельно… Или, в группе – вам решать.

Все, переглянувшись и дружно:

– Только в группе, только все вместе! Как альпинисты – лезущие на гору покорять непреступную вершину! Как ты учил, Серафим!

Машу рукой, успокаивая и требуя тишины:

– Хорошо, хорошо! Но как бы там не было – ваш путь к вершине будет труден и опасен. Вы смертельно рискуете двигаясь по нему и, чем выше – тем риск будет более смертелен. Согласны ли рискнуть всем, в том числе и собственными жизнями?

Минута тишины, показавшаяся вечностью, вдруг взорвалась:

– ДА!!! СОГЛАСНЫ!!!

– Тогда слушайте меня и не перебивайте, пока не закончу.

* * *

Далее, мой монолог с паузами – чтоб могли осмыслить:

– Не верьте, что все люди одинаковые, или их можно переделать: подавляющее большинство – предпочтёт безопасность смертельному риску… Вы – из тех, кто предпочитает риск безвестному существованию – поэтому вы здесь, а я с вами сейчас говорю.

– Маркс, Энгельс и даже Ленин – такие же люди, как и все и, не надо смотреть на их сочинения – как схоласты-богословы на священное писание. Они могут ошибаться, или из каких-то своих соображений – намеренно вводить в заблуждение. Поэтому, не верьте идеологии – ни коммунистической, ни какой другой. Это лишь инструмент для манипулирования сознанием масс, в своекорыстных интересах, ничего более. Живите и действуйте не по писаным догмам, а по собственному здравому смыслу.