Текст книги "Между Сциллой и Харибдой (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 63 страниц)

Невольно вспоминается из советского мультика про попугая Кешу:

«Таити, Таити… НАФИГ!!! Нас и здесь хорошо кормят».

Поэтому, я не прекращал его воспитывать и, при каждом мной замеченным «косяке»:

– Ты что думаешь, Ефим? На высокое место забрался и теперь в безопасности? Не угадал: теперь на твоё место – десять таких же как ты! На ступеньку выше поднимешься – сто человек будет. Ещё выше – уже тысяча!

* * *

Перво-наперво, при посёлке Комсомольский – был построен свой «Домостроительный комбинат» и, как сказал один сказочный долбо… Хм, гкхм – персонаж: «Процесс пошёл!».

При изготовлении отдельных элементов, или при сборке «Ульяновских домиков» – особой квалификации не требуется. Месяц-другой под присмотром опытного мастера занимаясь одной и той же операцией, любой человек – обладающий двумя руками и одной головой на плечах, научится её выполнять достаточно профессионально. Так называемое «разделение труда» – знакомое ещё со времён рытья котлована под Чёрное море древними «небратьями».

На том и строился весь мой расчёт!

Тем более – были организованы многочисленные «учкомбинаты», в которых по специально составленным мной программам – учили строительным профессиям. И не только им. Коммунаров, имеющих выявленные по психологическим тестам задатки лидеров и организаторов – наскоро обучали по методичкам менеджменту, маркетингу и прочим необходимым для руководителя премудростям. Только основное, только самое главное – остальное на практике своим собственным умом постигнут.

ВНИМАНИЕ, ОЧЕНЬ ВАЖНО!!!

Таким образом, если «Ударные комсомольские отряды по борьбе с хулиганством» (УКО) – были основным постащиком для «Полицейской академии» (Школы подготовки и переподготовки рядового и комсостава транспортной и ведомственной милиции» – (ШППРМКТВМ)) и, особенно – «Группы экспедиторов специального назначения имени товарища Вагнера» (Спецназ)…

Моя личная силовая структура, чего тут непонятного?

То в «Ударных комсомольско-молодёжных строительных отрядах» (УКМСО) – ковался кадровый резерв для моей сетевой подпольной промышленной «империи».

Народу через «Красные бригады» проходило очень много, конкурс был – пять претендентов на одно место и, создав простейшую систему отбора – я мог выбирать себе лучших.

Все «ниточки» кадрового отбора держала в своих руках…

Правильно!

Елизавета Молчанова. В шутку, я её иногда называл «Моя генеральная секретарша».

Постоянный состав «Жилстроя» – учил, наблюдал и контролировал. Трудовые конфликты конечно были – но довольно редко. Ибо каждый комсомолец-коммунар знал, ради чего он работает – ради построения светлого, прекрасного и, обязательно – коммунистического будущего… Для себя лично.

За своё собственное жильё!

Ибо, кто б там из кабинетных теоретиков и что не говорил – человек произошёл вовсе не от древней эфиопской обезьяны, а от самой обыкновенной домашней курицы: хорошо работает – только когда гребёт «под себя». Во имя всеобщего блага, конечно – он тоже может «рвануть»…

Но лишь на очень короткую дистанцию и злоупотреблять этим не следует.

* * *

Так называемым «коммунарам» – членам «УКМСО», сразу же после вступления в отряд предоставлялось общежитие (те же «ульяновские домики» с предельно допустимым «уплотнением»), рабочая одежда и трёхразовое питание.

И ВСЁ!!!

Каждый комсомолец из «Красных бригад», считал себя как бы мобилизованным на действующий фронт и подписал соответствующий договор. Небольшие, очень небольшие «карманные» деньги боец отряда получал – но лишь как поощрение, когда выполнял план (перевыполнение считалось очень серьёзным проступком, за которое «стахановца» могли выгнать взашей из отряда!) и не имел дисциплинарного взыскания. Зато отработавшим год предоставлялась своя комната, имеющим стаж два года – двухкомнатная квартира, половинка ульяновского домика, то есть. Отработавшие же три года, получившие подтверждённую квалификацию строителя и влившиеся в «постоянный» (кадровый) состав «Жилстроя» – вселялись в целый дом. Правда, ещё для этого дополнительно требовалось наличия семьи, с не менее чем тремя детьми.

Причём, официально – никакой «частной собственности»!

Нет, я вовсе не против частной собственности на недвижимость. Но она, хоть и не запрещается – не особо приветствуется в среде, к помощи которой пришлось прибегнуть – поэтому приходится как-то вертеться-выкручиваться.

Хотя с Ксавером было немало «копий» в спорах сломано – но я сумел настоять на своём: каждая улица в посёлке «Комсомольский» была по бумагам предоставлена как «кооператив собственников жилья» (КСЖ) – с переизбираемым каждый год руководством.

Конечно, это всё была чистейшей воды фикция!

Я владел «технологией», а мой деловой партнёр возможностями – сделать так, чтоб как в странах истинной демократии выбирали того – кого надо, а не кого попало. Конечно из-за пресловутого «человеческого фактора» – изредка случались кое-какие «накладки», в том числе и с соответствующими – «недремлюще-бдящими» органами… Но не так часто – чтоб они стали критически-угрожающими нашему проекту.

По условиям, чтоб не было никакой спекуляции жильём (хотя бы заметной невооружённым взглядом), продать «право на недвижимость» – было официально введено такое юридическое понятие, можно было только через пять лет после приобретения – с согласия соседей и при отсутствии задолженности перед «КСЖ».

Год на год не приходится, а в каждом регионе по-разному – но где-то каждая десятая часть возведённого таким образом жилья отдавалась строителям в качестве своеобразной платы за труд. Остальное считалось собственностью многочисленных «КСЖ» – создаваемых и контролируемых Ксавером и сдавались в аренду по договору – на год, на полгода, на квартал или на месяц.

Бывало и, на сутки или даже на часы: командировочным, просто приезжим – но чаще всего «жрицам любви» для их профессиональной деятельности, или влюблённым парочкам – просто перепихнуться наедине.

Цена аренды, спросите? В зависимости от рыночного спроса.

Увы, но я – не Карл Маркс, не Фридрих Энгельс и даже не Карл Бернгардович Крадек и, единого рецепта – как всех сделать всех до одного людей счастливыми, не знаю. Многим и такая цена была не по карману и, вопрос жилья – продолжал оставаться чрезвычайно острым.

* * *

В 1925 году «Особое проектно-техническое бюро № 007» (ОПТБ-007), напоминало паровоз – мчащийся под полными парами по густо смазанным солидолом рельсам, да ещё и с горочки.

С февраля этого года наша «шарашка» несколько изменив название, стала – не «при Ульяновской исправительно-трудовой колонии» (ИТК), а – «от НКВД РСФСР», почувствуйте разницу, как говорится. Подневольный контингент, «мотающий срок» за тяжкие и особо тяжкие преступления уголовного характера ещё остался – но он составляет едва ль не всего четвёртую часть от всего персонала.

Остальные – люди вольные, инженера и специалисты вольнонаёмные.

Жили работники КБ на съёмных квартирах, но уже в следующем году будет начато строительство в Ульяновске специального «Инженерного городка» при уже строящемся здании самого конструкторского бюро.

Естественно ни я, ни мой «роялистый» компьютер – уже не справляются с таким объёмом работ и, вычисления всё больше и больше становятся прерогативой Романа Семёновича Левитина[65]65
  Арраго (настоящая фамилия Левитин) Роман Семенович (18.09.1883, Конотоп – 29.11.1949, Ленинград) – артист оригинального жанра, один из крупнейших российских счетчиков, также называемых «люди – счетные машины». По образованию математик, биолог, инженер-механик. По окончании реального училища в городе Ромны продолжил обучение во Франции на математическом факультете Сорбонны (Париж), а также в Бельгии на естественном факультете института Монтефиоре (Льеж) и в высшей политехнической школе (Гент). Владел многими иностранными языками, включая немецкий, польский, французский, английский, испанский, итальянский, португальский и голландский. Как счетчик-моменталист впервые выступил 23 ноября 1908 года в брюссельском театре «Скала» (Бельгия). В 1908–1912 гг. гастролировал по Европе, Южной Америке и Австралии. Выполнял сложные вычисления и номера мнемоники, в том числе производил устно все виды арифметических действий на многозначных числах, решал задачи по возведению в степень и извлечению корня из десятизначных чисел, отвечал на вопросы зрителей о точных датах рождения знаменитых людей, о датах исторических событий. В 1912 году окончательно вернулся в Россию. Большую часть жизни работал в СССР. Демонстрировал номер «Математик на эстраде». В годы Великой Отечественной войны много выступал на заводах, в воинских частях, госпиталях, а после войны – в театрах и цирках. В 1929 году завещал свой мозг Институту по изучению мозга им. академика В.М. Бехтерева.


[Закрыть] (псевдоним «Арраго») и возглавляемого им Центра изучения способностей человека «Осознание-Икс».

Помните такой, да?

К сожалению Володя Сифаров и его группа юных электриков-слаботочников и математиков, как ни стараются – пока не могут довести до ума «релейную электронно-вычислительную машину» (РЭВМ), для которой уже и название придумали: «Пифагор-1». Есть мысля через Иохеля Гейдлиха подключить американскую компанию «International Business Machines» (больше известную по аббревиатуре «IBM») – специализирующуюся на табуляционных машинах… Но пока решил погодить.

Ну, ничего – «учёные идиоты» вполне успешно справлялись с вычислениями (ещё довольно скромно сказано – ибо, боюсь сглазить) тем более я предоставил конструкторам ОПТБ-007 современные мне методы прочностных и других расчётов. Очень удобно: в большинстве решаемых задач – просто поставил требуемые параметры и отправляй курьером к альтернативно-одарённым «быстросчётчикам».

Я же берусь только за самые сложные случаи – сберегая ресурс своего компьютера, состояние которого меня всё больше и больше беспокоит.

* * *

Архитектурно-строительный отдел «ОПТБ-007», активно навязывая навязчивой рекламой свои услуги – выполнял заказы частных лиц, организаций и предприятий на проектирование каких угодно зданий и сооружения. В этом году, мы всерьёз взялись за пректирование промышленных предприятий.

Я это для чего, вообще?

Первые пятилетки – неизбежны как дембель для призывника, это надо отчётливо понимать. С конца 1929 года, в СССР разворачивается интенсивное конкурсное и заказное проектирование целого ряда гигантов индустрии – в Магнитогорске, Сталинграде, Нижнем Новгороде, Кузнецке и так далее.

Однако, в «реальной истории» – ни один из отечественных проектов не был реализован!

Архитектором «великих строек коммунизма» стал американец Роберт Кан – до этого выстроивший Детройт для Генри Форда. В «реальной» истории, за период с 1929 по 1932 год, он и его специалисты – спроектировали и организовали строительство в общей сложности 571-го промышленного объекта по всей стране. Всего, услуги этого американца обошлись Советскому Союзу в два миллиарда ТЕХ(!!!) долларов.

Только подумать – какие это сумасшедшие деньги!

Ну, а что прикажите делать?

Индустриализацию надо проводить, чтоб нас не схарчили «акулы капитализма» и, не превратили (не силой – так посулами), в какой-нибудь «жовто-блакыдный» Гондурас: «аграрную сверхдержаву» – поставляющий на международный рынок рапс, гастеров и путан.

А наши «западные партнёры» – за «идею» и «спасибо», работать не привыкли.

«Демократия начинается с 2,5 долларов в час», – сказал Генри Форд и был абсолютно прав…

Нет, этот американец – молодец, уважаю… Но не слишком ли будет жирно, два миллиарда баксов (тех баксов!) – даже для «молодца»?! Ведь, сколько русских детей недоело, недоучилось – а то и умерло с голоду, чтоб заплатить за услуги его фирмы?!

Исходя из этих соображений, мной планировалось кроме «Жилстроя» – создать ещё и АО «Промстой», чтоб отжать у Роберта Кана изрядную долю этого «пирога».

Глава 30. Ролевые игры «18+» и «важнейшее из всех искусств»

Когда Краснощёкова арестовали, Маяковский и чета Брик находились в Берлине. Поэт первым вернулся в Москву и, узнав о новости – сообщил супружеской чете, задержавшейся с оформлением ввоза в СССР купленной мебели, об этом событии.

Старая любовь не ржавеет и приехав в Москву, семейка Бриков – даже переселилась поближе к «Матросской тишине», где томился в заключении… Эээ… Один из возлюбленных Лили.

Рисунок 54. Дружная семейка: В. Маяковский (Щеня), Л. Брик (Киса) и О. Брик (Котик).

«Киса» (Лиля Брик) – была так шокирована приговором, что подумывала об самоубийстве: «Вряд ли я его увижу. Думаю о самоубийстве. Я не хочу жить». «Шеня» (Маяковский) – как обычно ревновал-мучился…

И творил!

Что чувствовал, говорил или делал «Котик» (Осип Брик) – история умалчивает. Возможно, он просто на всё забил и на всех поклал – оберегая душевное здоровье.

Тоже – молодец, с одной стороны.

Всё это было мне известно из скачанной когда-то в далёком будущем книжке про «секс-символ эпохи НЭПа[66]66
  Ганиева А. «ЛИЛЯ БРИК: Её Лиличество на фоне Люциферова века».


[Закрыть]», поэтому я не сильно удивился когда весной 1925 года увидел эту блядс… Извиняюсь – «шведскую семейку» в Ульяновске. Со времени вынесения приговора, они побывали в Париже, на юге Франции и Берлине. Планировали посетить Британию и Штаты, но в страны развитой демократии этот «любовный треугольник» не пустили – заподозрив в коммунистической секс-пропаганде.

Хахаха! В те времена, это у них – «секса не было»!

Мы же в эпоху НЭПа, в этом отношении, как и в области балета – впереди планеты всей. Разве что ещё до бородатых женщин не опустились, до бракосочетаний гомосеков не догадались и до операций по перемене пола – не дошли, по причине полувековой технологической отсталости.

Знать то я знал…

Но то была – «реальная история», над изменением которой я уже изрядно потрудился-постарался.

В «альтернативной истории» же, вернувшись из заграничного турне и не обнаружив Краснощёкова на привычном месте в «Матросской тишине» – семейство Брик и примкнувший к ним Маяковский, видимо решили инкогнито навестить Александра Михайловича в «Ульяновском ИТЛ».

Мной, этот неожиданный и вероломный «ход конём» текущей реальности – был полностью позорно прошляплен.

Они как раз беседовали с портье «Красного трактира», когда я, будучи «в партикулярном платье» – как раз спустился в зал со второго этажа «Красного трактира» и подошёл к стойке. Мои мысли были о чём угодно, кроме этой известной нимфоманке и её дежурных мужьях. Ещё, рассеяно подумал про Маяковского – стоящего ко мне спиной: «Во, какая дылда!», когда обходя его – мой изумлённый взгляд буквально скрестился с изумлённым взглядом «женщины-вамп». Где-то в районе копчика тревожно заныло и, сперва приветливо ей кивнув, а после рассеяно-озадаченно похлопав себя по карманам:

– Кажется, портмоне на крышке фортепиано забыл…

Развернулся и, уже было удрал обратно вверх по лестнице – как «Киса» злобно зашипела:

– Это он! Тот мерзавец! Быдло, хам, плебей, подонок!

Весь присутствующий в этом заведении народ, в полнейшем обалдении оборачивается на меня, как будто впервые увидев.

– Нет, это вовсе не я! – и было ходу.

Однако, не тут-то было:

– Владимир! Он уходит! Ну, что ж, ты?! Будь мужчиной!!!

Чувствую тяжесть чьей-то руки на плече, притормозивший мою позорную ретираду и угрюмо-рокочущий бас:

– Постойте-ка, гражданин!

Делать нечего, деваться некуда – разворачиваюсь, надеясь заболтать эту проблему, и:

– ХЛЕСЬ!!!

Щеку ожгло пощёчиной – это мне Маяковский врезал по морде, сука… Гений!

Меньше всего это напоминало средневековый обряд посвящения в рыцари, поэтому пользуясь что стоял на пару ступенек выше – двумя ладошками ему враз по обеим ушам:

– ХЛОП!!!

В глазах изумление и боль, должно быть всемирно известному поэту – по ушам не так часто бьют, чтоб было время привыкнуть. Но, тем не менее – замахивается огромным кулачищем, целя мне прям промеж места расположения предполагаемых «рогов». Я тоже – далеко не промах: готов уклониться и пнуть в промежность – чтоб всенародно любимый поэт слегка остыл, вспомнил что он мужчина – а не женская гигиеническая прокладка и начал соображать более конструктивно…

Но тут пронзительный двойной пронзительный бабский визг: то моя Софья Николаевна – сцепилась в клинче с его «Кисой».

Описывать женский бой без правил – даже моего недюжинного литературного таланта не хватит, поэтому сей момент в творческом бессилии опущу…

«Котик» принял вид ещё более пофигисткий чем был до того, персонал «Красного трактира» и посетители – пребывали в виде выпавшего на дно водоёма осадка, а ни одного милиционера со свистком поблизости не оказалось… Впрочем, как всегда в подобных случаях. Поэтому растаскивать осатаневших баб пришлось нам с Владимиром – в чём мы и преуспели, хотя и с великим трудом.

Если нам с «Щеней» можно было присудить боевую ничью, то в женском – «по очкам» победила всё-таки Лиля Брик. Правда, применив «запрещённый приём», с изрядным ядом обратившись ко мне:

– Извини, я не знала что ты здесь с мамой.

Моя Софья Николаевна расплакалась и убежала наверх: она ужасно комплексовала по поводу нашей с ней разницы в возрасте… Возраста тел, разумеется. Ментально, я был – как бы не вдвое старше её, она это чувствовала и вела себя соответствующе.

Мне за хозяйку «Красного трактира», с коей было проведено так много страстно-жарких ночей – стало обидно, поэтому усугубил:

– Ну и стерва же Вы, Лиля Юрьевна! Жалко, что на «Титанике» Вас не было – когда он утонул.

Вижу, Маяковский – вновь быкует, замахиваясь. Тотчас поднимаю руку с открытой ладонью:

– СТОП!!! Не знаю, как там в Европах – откуда к нам прибыла ваша группа «свингеров», а в нашей тихой провинции – принято устраивать «бой быков» в специально отведённом для этого месте.

Неподалёку, между стадионом и спортгородком – есть довольно укромное местечко, где местные хроноаборигенны выясняют меж собой отношения.

Откровенно надсмехаясь надо мной, басит:

– Не слишком ли хлипко для боя выглядишь, «телец» семимесячный?

Врёт, орясина длинномерная!

«Там» – меня моя мама, как положено – девять месяцев вынашивала, прежде чем благополучно разрешиться от бремени. А «здесь» – я за несколько секунд клонировался, я так думаю. «Телец семисекундный» – ещё куда не шло, но «семимесячный»…

Ты мне ещё за слова ответишь!

Окинув с ног до головы, иронично снизу верх глядя, задиристо выпаливаю:

– Типа – здоровый, что ли? Так, запомни Четвёртый закон Ньютона: чем крупнее шкаф – тем с большим грохотом он падает!

Смотрю, Софья Николаевна мигом проплакавшись, со второго этажа – целит в «секс-символ» из мужниного ружжа:

– Серафим, отойди! Я, счас «бекасом» – из жоп…пы этой шалавы, дуршлаг для нашей кухни сделаю!

Не, ну до чего сексуально выглядит – так бы и «влындил»!

Коль после сегодняшнего жив-здоров останусь – обязательно надо будет разнообразить наши с ней постельные сцены эпизодами с заряженным ружьём.

Тут, та бабка ещё – кухработница, добавляет экстрима:

– Сперва в еёйного ёб…ыря пали, Софьюшка! А эту лахудру я ухватом хвачу – она и окочурится вмиг!

– Этого длинного – Серафим сам из «нагана» застрелит, не сплошает чай!

Не, ну – цирк шапито…

Однако, она точно счас по ней бабахнет самой мелкой дробью вперемежку с самой крупной солью…

Впервые за время наших с ней близких отношений, подражая Климу Крынкину, я грозно прикрикнул:

– Цыц, баба! Убежала на кухню – чугунками греметь! А ты, старая, какого лешего сюда припёрлась с этим дрючком? Брысь за печку – «шептунов» пускать!

В этих заповедных местах сурово-кондовый патриархат – ещё не пал окончательно перед сладко-липкой эмансипацией. Слово мужицкое – что-то ещё стоило и, обе представительницы противоположного пола меня послушались. Правда, Софья Павловна – перед тем как покинуть нас, опасливо:

– Серафимушка! Ты там осторожней с ним – вон какой здоровый…

Несколько излишне бравурно, я:

– Диплодок – куда как здоровее был, да и тот – уж давно вымер.

Часто ей рассказывал про динозавров, сколько в каждом из них было мяса и сколь крупные яйца они несли.

Одним – весь Ульяновск можно было накормить!

Но это я отвлёкся.

Обращаясь к Владимиру Маяковскому:

– Так, что? Схлестнёмся «гребень на гребень» – как меж пацанами водится, иль засцал?

Признаюсь честно – надеялся, что он всё же «засцыт».

Однако, ни фига!

Тем временем на шум спустилось большинство постояльцев гостиницы, немало народу ввалило с улицы, поэта опознали и повсюду послышались сперва шёпотки, а затем и выкрики:

– Это ж – Маяковский… Маяковский! МАЯКОВСКИЙ!!!

Кто-то, взяв меня за рукав, теребит:

– Серафим, Серафим! Это ж – САМ(!!!) Владимир Маяковский!

– И что ж мне теперь? Кровью от восхищения сцать?! Подумаешь – какой-то там «Маяковский»… Да, будь он хоть сам Кассиус Клей! А люлей он у меня сегодня огребёт – это однозначно.

Впрочем, прекрасно отдаю себе отчёт что самому «огрести» – вероятности куда как значительно больше. Не знаю, возможно – это у меня синдром Герострата: хоть так – да увековечит своё имя.

Поэт с готовностью и даже с немалым апломбом:

– «Схлестнёмся», коль так настаиваешь! Показывай, где здесь у вас «ристалище».

Народ безмолвствует, куея…

Прям как у самого Пушкина в «Борисе Годунове»!

* * *

На «ристалище» прибыли уже в сопровождение внушительной толпы, которую при желании можно было принять за антиправительственную демонстрацию, или даже за начало очередной «апельсиновой» революции в какой-нибудь вэликой аграрной дэржаве. В ней, даже затесалось несколько милиционеров – кои, впрочем, не предпринимали пока никаких активных действий.

Народ, образовавший «круг» терзали самые противоречивые чувства.

С одной стороны – вроде всенародно любимый, всемирно известный поэт…

С другой стороны – «наших бьют»!

Причём большинство делали ставки явно не на меня: уж больно непритязательно я выглядел по сравнению с именитым соперником. Впрочем, в конечном итоге – почти никто не сомневался и, лишь спорили о том – на какой минуте я его пристрелю:

– Счас он его враз – как этот, как его? Как их Дантес – нашего Пушкина!

– Ему, чё? Справка есть – закон не писан! Фрол Изотович пожурит, Абрам Израилевич поругает, Михаил Ефремович – пилюлю какаю даст и как с гуся вода!

Несколько сомневались и спорили насчёт моих бойцовских качеств, что было весьма обидно:

– Этот нашего – соплёй перешибёт!

Но мои шансы, тоже котировались достаточно высоко:

– Скажешь тоже: его железный трактор давил – не задавил! А этот антилигент по любому – жиже машины будет.

В толпе, том и дело интересовались «мухой» – которая нас «укусила» и, самой популярной версией была моя мнимая контузия:

– Апосля того двенадцатидюймового польского фугасу – он на всех как бешенный кидается!

– Мелкий, как блоха – но до чего же лют!

Впрочем, были и варианты: «видоки» – реальные или мнимые, тут же опровергали:

– Да, не – не так всё было… Тот длинный, с вон той шлёндрой к нам приехал, а наш не будь дурак – её за задницу ущипнул.

– Не ущипнул, а хлопнул!

– Погладил всего лишь, да видать – против шерсти.

– Не поймёшь этих баб: бьёшь – не нравится, гладишь – ваще дуреют.

Лиля Брик присутствовала и её фигура – мужикам откровенно не нравилась:

– Эту, штоль? Тьфу… И как только позарился: у его Софьи то – жоп…па ширше. Не иначе, как по темну дело было.

– А ты Графиню вспомни: у той жоп…пы – ваще нет. И тем не менее – женихались, же!

Мечтательно:

– Да… Будь здесь наша Лизавета – мы б уже за упокой этой лярвы самогон пили и блинами закусывали…

* * *

Скидываем пиджачки: он – парижского пошива, я – одного не менее искусного, но дюже жадного до денег нижегородского еврея и передаём их «секундантам»:

– Ну… ПОНЕСЛАСЬ!!!

Послышались непрошенные советы Маяковскому:

– Слышь, длинный? Ты его там шибко по голове не бей! Вообще умишком «тронется». Вы то уедите, а нам с ним тут – жить-мучиться.

Тем не менее, первый удар был именно по голове и я его пропустил!

Лишь успел чуток присесть и «пудово-поэтический» кулак – не вбил одним махом мне зубы в глотку, а всего лишь попав в лоб – посадил на оппу. На пару, а может больше секунд – «потерялся» как ёжик в тумане, в котором почему-то летали разноцветные искры и слышался весёлый колокольный звон.

Как сквозь вату, слышу:

– Ну всё – разбегайся народ! Счас он напропалую во все стороны палить начнёт…

Правила джентельменского поединка соблюдались – «лежачего не бить» и, подождав когда я приду в себя, Маяковский подошёл и, протянув широкую – как вяленный лещ ладонь, улыбаясь спросил:

– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед Лилией Юрьевной и, на этом закончим сей нелепый инцидент.

Встав, воспользовавшись любезно предоставленной им возможностью, я удивлённо:

– Извиниться? За что? За то, что не наставил вам с «Котиком» рога, хотя мог?! Ну, уж нет – продолжим!

Поэт, взбешён презело и буен в неправедном гневе:

– Так, тебе мало?! НА!!!

В этот раз я был наготове и поднырнув под атакующую правую руку, обеими руками схватившись за его плечи и подпрыгнув – нанёс сокрушительный удар головой в подбородок. Лязгнули зубы («как бы язык не откусил!», – запоздало) и, на оппе оказался мой противник.

– А наш то, – послышалось сквозь одобрительный гул, – головой работать могёт!

– Помню, мы с кумом-покойничком – быка-семилетку валили, – в ответ, – так после удара балдой меж рогов – тот точь-точь так же, кума и забодал… Царство ему небесное!

Так же, по-джентельменски, подождав когда Маяковский придёт в себя – подхожу и как можно более приязненно улыбаясь, протягиваю руку:

– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед мной – за сей нелепый инцидент с пощёчиной и, разойдёмся бортами – как два парохода посреди Миссисипи.

– Извиниться? После того, как ты…

– Что, «как я»?

Что, интересно, она ему такого наговорила про меня?

Ревёт бычарой, вскакивая:

– ПРОДОЛЖИМ!!!

Избежав бурной всесокрушающей лобовой атаки, я «затанцевал» вокруг Маяковского, при любой возможности контратакуя.

Тот, забеспокоился:

– Дерись честно, недоносок!

– Как только подрасту до твоих габаритов – так сразу, сейф с отходами жизнедеятельности!

Неоднократно видел, как бьются-дерутся хроноаборигенны: никакой техники – всё наскоком, да нахрапом. Очень редко попадается хладнокровный и думающий боец.

Далее, поединок продолжился с переменным успехом и обоюдными телесными повреждениями лёгкой тяжести. На его стороне – рост и вес, на моей – молодость и здоровый образ жизни.

Я пропустил зачётный удар в «фанеру» – отчего она выгнулась как мембрана в обратную сторону и обратно выправилась. Как говорится – «на сердце стало очень тяжело». Он проворонил целую серию молниеносных ударов под дых и в печень, отчего побледнел и стал дышать через раз.

От удара в левое плечо – оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.

Наконец, когда мы с ним оба окривели – обзаведясь почти одинаковыми бланшами под левыми гляделками, я сказал:

– Тебе не кажется, что если мы продолжим – то примем вид египетских мумий?

– Извинись…, – тяжело, хрипло дышит.

– Шиш…, – я выглядел намного свежее, – мне-то пофиг, а тебе в этом году в Америку ехать.

– …Откуда знаешь?

– «Оттуда»… Будешь дальше быковать – очутишься экспонатом в Нью-Йоркском «Музее естественной истории», а не туристом в отеле «George Washington».

Вижу – и рад бы, да эта «кошма в юбке» – держит его за самое сокровенное:

– Она, не…

– Понимаю. Тогда, предлагаю перевести наш поединок из вульгарного мордобоя в поэтическое состязание. Забьёшь меня рифмой – извинюсь перед Лилией Юрьевной.

Сомневается.

– Тебе важнее ездить или шашечки рисовать?

– Что?

– Тебе надо, чтоб я извинился или просто руками помахать?

Обрадованно-подозрительно:

– Точно извинишься?

На всякий случай, пальцы за спиной «крестиком»:

– Да, чтоб я сдох!

– Условия?

– Каждый день читаем стихи – определённого размера, конечно, которые ещё не публиковались… Не парься – договоримся, об условиях!

Подзадориваю, беря «на слабо»:

– Опять сцышь?

– Согласен!

Он, даже не спросил – что я потребую, в случае выигрыша. По ходу, он меня снова недооценивает. Ну, что ж – один раз ты уже лажанулся, Вован!

– В случае же, если победителем окажусь я…

Взгляд презрительно-снисходительный:

– …Извинюсь, что дал тебе пощёчину.

Усмехаюсь:

– Экая невидаль – мужику по морде получить! Местные, от делать нечего – то и дело друг друга волтузят и, даже не думают каждый раз извиняться.

– Тогда, что ты хочешь?

– Слушай внимательно…

…Когда я сообщил, что хочу – у Владимира Маяковского шары на лоб полезли, а челюсть отпала:

– Ты сумасшедший?

– Нет, всего лишь два раза контуженный. Первый раз – польским фугасом, второй раз – тобой.

Действительно, именно после его удара в лоб – меня как Ньютона после яблока, осенило одной довольно рискованной – но зато многообещающей идеей. Должно быть мои мозговые извилины – сотряслись и в нужную комбинацию сложились.

Ещё одна версия:

– Ты шутишь?

– Никаких шуток! Условия поединка будут официально оформлены у нотариуса, так что не соскочишь.

– …

– Так, что? Соглашаешься или продолжим друг другу «фотки» ретушировать? Кстати, предупреждаю: челюстно-лицевого хирурга в Ульяновске нет. Мне то – пофиг, а вот как ты потом будешь стихи в Америке эмигрантам читать…

Отбросив сомнения, протягивает свою ладонь – широкую, как панцирь камчатского краба:

– Согласен!

* * *

Остаток дня ушёл на утрясение условий пари, ещё неделя на создание и приезд специального общественного жюри и прочие организационные вопросы. Позже прослышав, в наш город съехалось множество причастного к поэзии народу, корреспонденты газет – рабкоры и фотокоры, в большинстве своём прикормленные мной. Жилья не хватало и гости города ночевали даже в Волисполкомах ВКП(б) и РКСМ, волостном Совете народных депутатов, в зале Народного суда и, даже в свободных камерах предварительного заключения…

Да, везде!

Лишь в Райотдел НКВД, в собственный кабинет, Абрам Израилевич никого ночевать не пустил – по причине своей зловредной жидовской натуры.

На две недели, Ульяновск стал поэтической столицей России – когда в недавно построенном ульяновском «Дворце культуры и досуга», началась моя поэтическая дуэль с Владимиром Маяковским.

Лиля Брик миловалась в комнате свиданий с Александром Краснощёковым – о чём я своевременно получал самые пикантнейшие подробности, а Маяковский действительно – ревновал, психовал, страдал и творил шедевры. Начав с ещё не законченного «Третьего фронта» – посвящённого Первому всесоюзному съезду учителей, он продолжил «Рабкором», «Немножко утопией», «Двумя маями», а затем ваще – понёс какую-то дикую «отсебятину», не имеющуюся в моём «послезнании».

Я же, особо не заморачивась, шпарил подходящие к эпохе или наскоро переделанные стихи поэтов – творивших гораздо позже, предпочитая Роберта Рождественского – похожего по стилю на стиль стихов соперника. Мне, злые языки приписывали плагиат – но Маяковский подтверждал, что это стихи не его.

Жюри оценивало – является ли прочитанное нами стихами, подходящими к условиям состязания и, тут же корреспонденты наперегонки бежали на почтамп – стремясь передать их в свои редакции первыми.

* * *

Когда бланш под глазом полиняв – из сочно-фиолетового стал блёкло-желтоватым, в комнате свиданий ИТЛ – я предстал пред виновницей всего этого грандиозного шухера…

Пред Лилей Юрьевной Брик, то бишь – секс-символом эпохи НЭПа.

Впрочем, почему лишь какой-то одной – вполне определённой эпохи?

Лилю Брик, например, я очень легко могу представить в начале 21 века.

«У нас», эта особа обязательно бы вела блог в «Инстаграме», имела бы пару миллионов подписчиков на «Ютубе», а ее скандально-«откровенные» фото заполняли бы передовицы «глянцевых» журналов. Она бы обязательно участвовала в каком-нибудь «Доме-2», её повсюду бы преследовали вездесущие папарацци, а строчки об её «романах» – подобно фронтовым сводкам, занимали верхние строчки рейтингов ведущих информационных агентств.

Блуждая по необъятным просторам Интернета, мы обязательно натыкались бы на всплывающие окна с вирусной рекламой: «Лиля Брик раскрыла свой секрет обольщения: как заставить самых умных и талантливых мужчин подчиняться тебе и боготворить тебя? Надо внушить мужчине, что он замечательный и даже гениальный, но что другие дуры-бабы – этого не понимают и не ценят. И разрешать ему то, что они никогда не разрешают ему делать. Например: курить в постели, писцать не поднимая стульчак унитаза, приводить друзей попить пивка среди ночи и, шляться – где, с кем и когда ему вздумается без спроса. Ну а остальное сделает ваше классное нижнее бельё…».