Текст книги "Пастырь Добрый"

Автор книги: Сергей Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 57 страниц)

   Батюшка наш был очень популярен, его знали не только в России, но и заграницей. И оттуда Промыслом Божиим приезжали люди к нему. Помнится мне такой случай. Стою я и рассматриваю книжечки у Евдокии Ефимовны [201]201
  Евдокия Ефимовна – стояла на Маросейке за ящиком, где продавались и книги духовного содержания.


[Закрыть] (в храме продавались книги духовного содержания). Подходят двое – муж и жена и ломаным языком спрашивают, в тот ли храм они попали, где служит о. Алексей. «Да, – отвечаем, – тот». – «А как можно увидать о. Алексея?» Отвечаем: «За службой, или вот там парадное, где народ стоит в очереди на прием». – «Нет, мы так не можем. Нельзя ли ему доложить, что мы приехали из Франции и хотим отслужить молебен». Конечно, я сейчас же помчалась. Батюшка мне отвечает так, как будто он их давно знает: «Скажи им, Манюшка, что я сейчас приду». Батюшка быстро пришел и направился прямо к ним, как своим, и говорит: «А я вас давно ждал». Те удивленно на Батюшку смотрят, как бы разглядывают. «Что вам угодно?» – очень вежливо спрашивает Батюшка. «Нам надо отслужить молебен. Мы приехали из Франции по указанию сонного видения вашего адреса. Сон был трижды и мы по этому указанию приехали, разыскали вас и просим помолиться». Резко и твердо отвечает им Батюшка: «Молиться не буду. Это дело, которое надумали вы, принесет вам большое несчастье». Они стали умолять Батюшку, но он сказал: «Я отслужу молебен Феодоровской Царице Небесной, чтобы Она избавила вас от великого несчастья, но если вы не послушаетесь моего совета, будет большое несчастье, повторяю вам! Вам надо оставить это дело и успокоиться. Живете хорошо, все у вас благополучно, чего еще хотите?» – «Батюшка нам…» Но Батюшка перебил их разговор, строго сказав: «Я все знаю, что вы хотите мне сказать. Еще раз повторяю: большое горе ожидает вас, если вы не послушаетесь меня, и о вашем деле я молиться не буду. Давайте помолимся Матери Божией о вашей благополучной жизни, чтобы Она избавила вас от несчастья!»

   Странно было слушать этот разговор. Батюшка, как пророк провидел их дело и разговаривал с ними точно со своими.

   Молебен был отслужен, я пела. Благословляя их в путь, Батюшка умолял их не приступать к своему намерению, где ждет их погибель. «Батюшка дорогой! Простите меня грешную, но мне хочется знать, какая же погибель их ждет?» – «Манюшка, никому и ни о чем не рассказывай. Эти люди католики, приехали молить о. Алексея выиграть колоссальные деньги, но от этих денег они понесут большое несчастье. Господь мне открыл: у них сгорит все имение и все, что у них, и муж этой жены застрелится, и она погибнет самоубийством и все остальное разграбят. Мне приедут и скажут, но будет все поздно. Но если они не пойдут на эту сделку, то будут тихо жить. Но нет, эта бездна их ожидает, они меня не послушают», – со скорбью сказал Батюшка.

***

   Многие наши по Маросейке тянулись ко мне и рассказывали о себе. Неудобно я себя чувствовала: кто я и что я? Чтобы выслушивать всякие скорби и нужды и передавать их Батюшке, к которому было трудно попасть. А Батюшка мне на это ответил: «Ведь ты моя помощница. Вот так и благословляю: все, что тебе поведают, приноси все мне».

***

   Хочется сказать и еще об очень большом чуде за святые молитвы Батюшки, как человек был спасен от расстрела.

   Полна лестница народа. Я в это время была у Батюшки. Он служил молебен, я пела. Только что хотела уйти, и Батюшка открыл входную дверь, как прорывается через всю толпу какая–то дама и с криком говорит: «Батюшка, помолитесь!» Батюшка не дал ей ничего сказать и с волнением и жалостью к ней говорит: «Успокойся, успокойся, голубушка, муж твой жив, иди его встречай, а сейчас помолимся». – «Батюшка, вот–вот в эти часы и минуты назначено, я узнала». – «Нет, нет! – твердо ответил Батюшка. – Это ошибка, все будет хорошо, успеют разобраться, а мы давайте, помолимся». И начал молебен Казанской [иконе] Божией Матери, а я пела. Как же Батюшка молился! У него слезы лились рекой, он весь был в поту, и этот пот был действительно точно капли крови, чтобы вымолить человека. Плакала и я. Бедная женщина, стоя на коленях перед Батюшкой, ломала руки, взмаливалась к нему о спасении мужа. Ласково–ласково, точно Ангел, Батюшка прижимал ее к себе, целовал в голову и говорил: «Будь спокойна, будь спокойна, моя голубушка, Матерь Божия все разобрала и отец Алексей не даст в обиду. Иди! – сказал он твердо. – Встречай мужа и приди с ним ко мне». Более или менее утешенная женщина поблагодарила Батюшку и пошла встречать мужа, а Батюшка ей вслед продолжает говорить: «Жив, жив твой муж! Скорее, скорее встречай! Да не забудь ко мне придти!» – «Ну вот, Манюшка, грешный о. Алексей вымолил человека–то у Матери Божией, а не то погиб бы ни за что! Скоро Матерь Божия слышит грешного–то о. Алексея». Сказал Батюшка и при этом заплакал как дитя в благодарении к Матери Божией. «А теперь пойдем помолимся и поблагодарим Царицу Небесную за Ее великую милость к роду человеческому. Вот и встретила мужа–то! Была ошибка! – воскликнул Батюшка. – Да и все они там запутались, а окаяшка–то радуется, что души–то гибнут».

   – «Батюшка, зачем же Господь попускает погибнуть?» – «А затем, что сильно прогневали Бога, гибнут и праведники, как в Содоме и Гоморре или как при падении Силоамской башни (Лк.13:4). Ты читаешь Евангелие, помнишь это изречение Господа?» – «Да, помню». – «Так вот так и погибнут души, неповинные ни в чем. Но кто обращается к о. Алексею, он вымолит. Матерь Божия дала ему дерзновение умолять о бедных людях». Со слезами Батюшка благодарил Матерь Божию, и я плакала с ним. – «Ну вот, мы с тобой и помолились, а теперь беги отдохни, а прежде поешь и попей чайку. Вот тебе и сладенькое». И при этом дал шоколадку, похлопал по щекам, приголубил, и я побежала.

   Но не успела уйти, с чем–то замешкалась, как эта дама вернулась в слезах благодарения к Батюшке и с таким же крепким воплем: «Жив, жив! Батюшка. Вот он!» Батюшка с необычайной радостью и слезами встретил страждущих. «Ну, помолимся, голубчики! Господу, Матери Божией и Святителю Николаю». Снова молебен с акафистом служит дорогой наш Батюшка и благодарит Господа за великую милость к роду человеческому. Плачет Батюшка, плачут страждущие, плачу и я, не могу и петь. Всхлипывая в молитве к Царице Небесной, Батюшка от всего сердца взывал к Ней отрывисто: «Кому возопию, Владычице, к кому прибегну в горести моей, аще не к Тебе, Царице Небесная? Кто плач мой и воздыхание мое приимет, аще не Ты, о Пренепорочная, Надеждо христиан и прибежище грешных…» И дальше молится Батюшка: «Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице».

   Батюшка на коленочках, приникнув головой к столу, изнемогает от слез в молитве, и я рыдаю, и предстоящие, страждущие с ним – эта чета. Кончается молебен. Батюшка так необыкновенно ласково гладит этого гражданина по голове и говорит: «Бедненький, настрадался, весь беленький стал! Ну ничего! За это Царица Небесная так возлюбила вас, видите какую радость ниспослала вам! Жизнь вернула… Но теперь требуется от вас что? – воскликнул Батюшка и вопросительно посмотрел на него. – Вера и добрые дела! Помните, что Вас Господь и Матерь Божия со Святителем Николаем спасли». Я вышла и Батюшка что–то долго с ними беседовал, я не смела слушать. А потом мне Батюшка сказал, что была ошибка из–за одинаковости фамилии. Но инициалы были разные. Оставалась одна минута жизни, как вдруг он слышит приказ: «Такому–то отменить расстрел», – и его вывели и тут же отпустили.

   Еще вспоминается мне случай. Читались часы. Подъехала черная карета и вошли три солидных, на вид интеллигентных человека в трауре и встали против Феодоровской иконы Божией Матери, не крестясь и не молясь. Они молча, точно изваяния, стояли. Кончились часы. Батюшка должен начинать Литургию, но вместо этого Батюшка с твердостью духа, с большой выдержкой и деликатностью подходит и обращается к ним, говорит: «Прошу вас удалиться из моего храма, я не могу начать Литургию в вашем присутствии», – и ушел. Они молча переглянулись и ни с места, а Батюшка пошел снова исповедывать и велел нам читать правило ко св. Причащению. Через несколько минут Батюшка быстро подбегает к ним и снова говорит более грозно: «Прошу вас оставить порог моего храма, я не могу в присутствии вашем начать Литургию». Снова молчание, переглянулись и ни с места. Батюшка ушел снова исповедовать. Кончается и все правило ко св. Причащению, надо начинать, а люди не уходят, молча стоят и никак не молятся. Тогда Батюшка, как Архангел с мечом, быстро в волнении духа подбежал и сказал: «Я не уйду от вас пока вы не оставите порог моего храма. Я не могу начать Литургии в присутствии вашем». И всею силою мощною духовною, напирая на них своею грудью, держа рукою высоко крест, гнал их. Они так же молча задом двигались к паперти, а потом с грохотом побежали по лестнице. Батюшка вернулся от паперти весь в волнении духа и пот с него лил градом! Когда мы наблюдали за этой сценой, нам было очень страшно. Всю эту Литургию Батюшка особенно молился и плакал до изнеможения. А после «Тебе поем» Батюшка, точно Ангел, весь в Духе Святом, точно на крыльях. «Батюшка, кто же эти люди были такие страшные?» – спросила я Батюшку дома. – «Это не люди. Это пришел сам окаяшка, сильный, наглый, страшный и взял себе в помощь еще двоих, и хотел о. Алексея искусить в молитве, помешать совершить Литургию и оставить вас всех и предстоящих без благодати, но Матерь Божия не позволила им искусить меня. Я видел их намерение и выгнал вон. Ты видела как?» – «Видела, Батюшка, как вы их гнали». – «Они испугались креста, – сказал Батюшка, – бежали в свою бездну с грохотом, наводя на всех вас страх. Благодарю Бога и Матерь Божию, что Она грешного о. Алексея не оставляет без помощи. Вот и ты молись».

***

   Батюшка очень не любил, когда его духовные дети бегают в другие храмы и к другим духовникам. Однажды меня две духовные сестры постарше меня повели на Пантелеимоновское подворье [202]202
  Подворье Русского на Афоне Пантелеимонова монастыря с содержавшимся убежищем для престарелых воинов русско–турецкой войны 1877—1876 – (Б. Петропавловский, ныне 1–й Хвостов пер., 3). Осенью 1918 г. на подворье был произведен обыск, в результате которого были изъяты материалы и средства, собранные для отправки на Афон. Храм во имя иконы Божией Матери «Скоропослушницы» (освящен 30.9.1918 Патриархом Тихоном) на подворье был закрыт перед Великим постом 1923 г.


[Закрыть] к о. Исайе (а старец Аристоклий [203]203
  Иеросхимонах Аристоклий (†26.8.1918) – старец Афонского монастыря. Одновременно с матерью поступили в монастырь (она – в женский Успенский, он – в мужской); больше в земной жизни они не виделись. Жил и скончался на Московском подворье обители (см. прим.22). Обладал пророческим даром. Среди его духовных чад была блаженная Паша Саровская, очень любил его преосв. Трифон (Туркестанов), был весьма расположен к нему Патриарх Тихон. Погребен на Даниловском кладбище. О нем см.: Житие иеросхимонаха Аристоклия. Подвиги и чудеса. М. «Красный звон». 1995.


[Закрыть]тогда уже скончался). Рано утром без благословения Батюшки я помчалась вместе с ними. Возвращаюсь и прямо к Батюшке рассказать о своем впечатлении. А он, дорогой, ревнуя о чадах своих, говорит строго: «Если еще раз пойдете к Исайе (не назвал его отцом или иеромонахом, а прямо Исайей), – вы не мои духовные дети. Так и скажи и Т. и В.». Я испугалась, заплакала и говорю: «Они меня взяли». – «Ну вот, – ласково произнес Батюшка, похлопывая по щекам, – будь у меня умница, никого не слушай, а беги ко мне. Чего вам там Исаия–то напредсказывал, а?» – «Ничего, Батюшка, только дал мне три книжечки». – «Ну, принеси, я и сам посмотрю и почитаю». – «Хорошо, Батюшка, принесу». И ушла со скорбной душой, что я огорчила Батюшку.

   Весь день тот был скорбным для меня и я не знала как умилостивить Батюшку, мне жалко было, что я его обидела, такого–то Батюшку. «Ну–ну, уж я давно тебя простил. Больше не побежишь?» – «Нет, Батюшка, не побегу. Все плохие, вы лучше всех!» – «Ах, баловница ты моя, Манюшка. Ну, никуда не уходи, поедем сейчас молебен служить, а в другом месте панихиду». А я и рада, что Батюшка снова ласковый и меня берет с собой.

***

   Батюшка наш дорогой не только видел всю жизнь человека, но и мысли читал и каждое твое намерение и шаг видел. Ему было все открыто Господом. Видя наше нерадение и безпечность, он однажды, говоря с амвона проповедь, уж не знаю о ком – о каком–то святом, в конце своего слова вдруг громко произнес: «Вот у меня вас духовных детей человек триста (при этом заплакал), а я могу дать ответ Богу разве человек за двенадцать и сказать: се аз, Господи, и дети, яже мне дал еси». Очень испугалась я, что, может быть, в число двенадцати не попала. Кончилась служба. Я к нему: «Батюшка, а в число двенадцати–то я попала к вам?» А сама плачу и стою перед ним на коленках. «Да нет, не скорби, – утешает Батюшка, – вы все мои, а я сказал так, чтобы немножко их встряхнуть, а то лень и нерадение губят душу. Ты всегда моя (хлопая по щекам) и за тебя буду отвечать Богу, если будешь слушаться, а к Исайе побежишь, отвечать не буду».

***

   Батюшка очень любил, когда мы общаемся друг с другом. Не помню по каким–то дням мы, группа певчих, собирались у сестры Т. Накрывался стол для чая. Собирались певчие к определенному часу и ждали Батюшку. Приготовлялись встретить его, споемся. Любили прежде встречать Батюшку с молитвой «Достойно есть» входное. Батюшка помолится, благословит всех и мы садимся за стол. Батюшка здесь много нам говорил о любви, о мире и радовался нашему согласию и пению духовных кантов. А потом он шел на заседание духовенства к храму Христа Спасителя.

   Батюшка был председателем объединения московского духовенства с благословения Святейшего Патриарха Тихона. Нас несколько человек провожали его. Мое место всегда было с Батюшкой, а здесь я почему–то сидела в конце стола напротив Батюшки. Он внимательно–внимательно смотрел на меня во всю беседу, а потом вдруг заговорил о страсти воровства и очень–очень тонко просматривал меня. Он говорил: «Дорогие мои, преп. Серафим говорил: «Всякийгрех прощается человеку в обителях, а вора изгоняйте вон»». А сам все глядит на меня. И продолжает: «Вот это какой грех неисцельный! Блудник и всякий грешник исправляется, а вор никогда, подобно пьянице. Вот однажды, – продолжает Батюшка, – бедная женщина пригласила на крестины домовладелицу, думая, что бедному ребенку что–нибудь подарит, и у соседей для гостьи заняла серебрянную ложку, неудобно, мол, домовладелице дать простую ложку. Когда кончилось угощение и стали мыть посуду, ложки не оказалось: туда–сюда – ложки нет. Эта богатая домовладелица страдала страстью воровства и ложку украла».

   В течение этой беседы Батюшка не спускал с меня глаз. Я вся изволновалась и не могла пить чаю. Вдруг после этой беседы Батюшка быстро встал (он вообще был очень живой) и побежал. Я осталась сидеть на своем месте и даже не смогла принять от него благословение. В коридоре Батюшку одели и некоторые сестры пошли его провожать, а я не пошла его провожать, как было обычно, а осталась в комнате и рыдала. В мыслях пронеслась вся моя жизнь, и я чувствовала, что в этом грехе не виновата, а Батюшка как будто обличал меня. Возвращаются сестры, слышу за дверью шушукаются и советуются как бы что–то рассказать, не расстраивая меня. Входят осторожно, с улыбкой говорят: «Манюшка, Батюшка велел тебе немедленно к нему придти», – и как засмеются. «Что случилось?» – говорю. Мне было не до смеха. «Манюшка, ты только не расстраивайся. Мы идем (а сами хохочут), а навстречу идет здоровый мужик с мешком на плечах. А Батюшка говорит: «Девчонки, мужик–то тащит Манюшкино пальто, украл и обокрал всех». Мы рассмеялись, а он, дорогой, говорит: «Осторожно скажите Манюшке, чтобы она не расстроилась и чтобы пришла ко мне сейчас же, слышите?» Вот мы вернулись тебе сказать. И на собрание он не пошел, ждет тебя». Вся скорбь с души свалилась: слава Богу не я вор, а у меня украли. Я упала на колени и стала молиться: «Господи! Этому вору видно не во что одеть своих детей, вмени это ему в милостыню». Быстро побежала я к Батюшке. Вбегаю во двор, а во дворе паника: вор стащил мое пальто, а у Александра Никитича шапку, часы и серое пальто. Вообще совершилась кража. Батюшка начал меня утешать и спросил какое впечатление на меня произвело воровство. Я сказала, как я за вора помолилась и что тогда снялась с моей души скорбь от его беседы. «Ну, не скорби. Пальто я тебе куплю и лучше. Пойдешь с Александрой Ивановной [204]204
  Александра Ивановна – стояла в храме на Маросейке за ящиком. Позже (1938) заведовала хозяйством на даче о. Сергия в «Красном бору» под Калининым.


[Закрыть] в Мосторг, она тебе подберет. А сейчас пойдешь со мной на собрание и там меня подождешь». – «Батюшка, а я ведь не воровка, и вы меня не выгоните, как преп. Серафим? Я в жизни ни у кого ничего не украла. Я боюсь этого греха». – «А если бы ты была такая, я бы тебя не любил и с собой никуда бы не брал. Это я так кстати, к вору сказал».

   Родной наш Батюшка, подобно преп. Серафиму, на расстоянии провидел все. Он и сам как–то на агапе сказал нам: «Мой путь – путь преп. Серафима. Жить – любви служить. А путь о. Сергия – путь Крестителя, который взывает: «Покайтеся и принесите плоды покаяния». Но мой путь выше». Агапа [205]205
  Агапа или агапы (от греч. любовь) – «вечери любви», устраивавшиеся древними христианами в воспоминание Тайной вечери, с совершением на них таинства Евхаристии. С течением времени они превратились в пиршества, сопровождавшиеся иногда безпорядками. Св. Амвросий Медиоланский даже запретил их. Карфагенский собор 391 г. выделил из агап Евхаристию, а последующие поместные соборы запретили совершать агапы в храмах и, начиная с V в., они постепенно исчезли. «Около 8 часов (утра, после ночной службы – С. Ф.) певчие и постоянные духовные чада Батюшки собирались в нижнем помещении храма, где устраивалось скромное угощение потрудившимся за ночным бдением. Называлось это угощение «агапой». Сюда заранее, кто мог, приносил что–нибудь из овощей, хлеб, сахар или конфетки карамельки для чая. Расставлялись столы, скамьи, стулья; приходили священнослужители и Батюшка. Батюшка принимал участие в общей трапезе и, как на беседах по средам у себя на квартире, что–нибудь рассказывал, затрагивая самые насущные вопросы жизни и взаимоотношений. Высказывался кто–нибудь из присутствующих» (Жизнеописание… С.84—85). Разумеется, ни древние агапы, ни агапы, введенные о. Алексием Мечевым, не имеют ничего общего с деятельностью неообновленческого братства «Сретение», возглавляемого небезызвестным московским священником Георгием Кочетковым. Практикуемые им «полулитургические» агапы есть не что иное, как «полуцерковные–полуеретические полутаинства», ставящие их участников вне Православной Церкви (Сети «обновленного Православия». М. «Русский вестник». 1995. С.37—39). Ссылки же о. Георгия на появление в его братстве людей «из круга о. Алексея Мечева» (Там же. С.65) есть не более чем ловкая спекуляция, рассчитанная на людей, не знакомых с жизнью Маросейки.


[Закрыть] у нас бывала после всенощного бдения, которое начиналось с шести (10) часов вечера и длилось всю ночь, заканчиваясь ранней Литургией, на которой все причащались Святых Христовых Тайн, затем шли на агапу – вечерю любви и там с нами были Батюшка и о. Сергий, а другие батюшки совершали позднюю Литургию.

   Не передать той радости, того восторга, что мы переживали, вспоминая древних христиан. Была одна молитва, была одна душа и единение. Служба всенощного бдения, как я уже писала, совершалась по полному Афонскому уставу без пропусков в чтении и пении. Батюшка, о. Сергий и другие священники всю ночь исповедовали и вся церковь причащалась. Вы, дорогие, не можете себе представить, сколько пения, сколько чтения падало на нас. Сила Божия в немощи совершалась за святые молитвы Батюшки. Это было время полного духовного расцвета в нашем маленьком храме.

***

   Хочется мне сказать и то, как дорогой наш Батюшка приучал к молитве и святому богослужению. Рано еще, нет бывало и пяти часов, а Батюшка стучится в двери, чтобы идти в храм. А я уже сижу на постели совсем одетая в ожидании его. Не сторож церковный открывал храм, а сам Батюшка; сторож спит, Батюшка его не безпокоит. Молча подходим к дверям храма. Батюшка благословляет скважину и тогда влагает в нее ключ. Войдем в храм. Батюшка сделает три поклона и на все стороны поклонится по–монашески и скажет: «Манюшка, это земное небо, здесь присутствуют все святые с небесным воинством, Сама Матерь Божия с Господом». Сделается страшно.

   Однажды я затеплила лампадочки, а Батюшка вышел из алтаря и, молча, взяв меня за руки, сложил их крестообразно и сказал: «Так повелела Царица Небесная, чтобы ты мне помогла». И наложив на мои руки епитрахиль, как при венчании, повел в алтарь главного предела. Я заплакала от переживания своего недостоинства. Вначале, при входе Батюшка велел мне сделать три земных поклона и прочитать тропарь «Заступнице усердная». Я это сделала. И дальше повел и здесь я сделала три поклона, а затем велел у престола сделать три поклона сбоку, затем повел через горнее место и здесь велел положить три поклона, с другого бока престола снова три поклона. Потом, осторожно поднимая меня, снова скрестил мои руки, наложил епитрахиль и повел через горнее место. Ну как тут не заплачешь от такого переживания.

   И так я с Батюшкой рано поутру около жертвенника помогала читать все записки и поминания, а Батюшка совершал проскомидию. Записок и помянников было без конца. К началу часов я выходила из алтаря, может кто меня и видел.

   По смерти Батюшки отец Сергий, чтобы никто не смущался, не разрешил мне входить в алтарь. Он не отвергал Батюшкиного благословения, но говорил, чтобы не было смущения: «Одно дело Батюшка – никто не смел его поступки обсуждать, другое дело я, еще молодой священник. Могут пойти всякие неприятные разговоры».

   Меня это тогда нисколько не огорчило и не тронуло: я Батюшкина, была с Батюшкой и ему служила, а у отца Сергия были другие. А как регент я оставалась на своем месте и хор продолжал усовершенствоваться.

   Домик в Верее

   Каждый год я бывала с Батюшкой в Верее, куда он ездил отдыхать к своей дочке [206]206
  Домик в Верее под Можайском, располагавшийся неподалеку от церкви св. пророка Илии (см. прим.27), был куплен на имя старшей дочери о. Алексия, Александры, жившей здесь со своей маленькой дочкой. Проводя тут свой летний отдых, Батюшка иногда брал с собой кого–нибудь из своих духовных дочерей. В последний свой приезд сюда он взял с собой Нину (Неонилу), проживавшую на Маросейке в его квартире и помогавшую ему по хозяйству.


[Закрыть]. Он часто там служил в храме Ильи Пророка [207]207
  Храм Пророка Илии в Верее был построен в 1803 г. в стиле раннего классицизма с чертами барокко. Храм кирпичный. К западному его притвору, занявшему место трапезной, примыкает трехъярусная колокольня. Храм сохранился до наших дней. Храм Пророка Илии.


[Закрыть]. Там однажды меня сильно разобрал смех, когда псаломщик читал начало и конец «Святый Боже», а середину бормоча проглатывал. И одна из прихожанок, прежде чем начать читать шестопсалмие, сначала расставит ноги, покачается, посмотрит на паникадило, как бы оно на нее не упало, а потом нараспев начнет читать тоненьким голоском: «Слава в вышних Богу», а затем будет все снижать и снижать голос, а потом снова запоет. Я больше не могла терпеть и убежала из храма. Батюшка меня потом спрашивает: «Смотрю, а Манюшки нет, молитвенница моя сбежала. Где же ты была?» – «На луговине сидела, Батюшка, не могла, смех разобрал на псаломщика и на чтицу шестопсалмия. Я скопировала Батюшке, как они читали. «Ах, Манюшка, Манюшка, окаяшка тебя выгнал, – ласково улыбаясь, сказал Батюшка. – А ведь ты знаешь слова молитвы и повторяла бы. При хорошем пении дается настроение, а ты приобретай, пока я жив, устроение, учись молиться при всяком чтении, и тогда никто тебе не помешает, всегда будешь с Богом».

***

   Батюшка был очень музыкальный человек, любил пение, но строгое и молитвенное. Он не любил концертов, которые дают настроение, а поэтому у нас было поставлено самое простое пение и никаких особых репертуаров. Строго наблюдал Батюшка и за церковным уставом. Он как–то раз рассказывал о себе: «Когда был еще псаломщиком в храме Знамения Пресвятой Богородицы на Знаменке [208]208
  См. прим.


[Закрыть], ошибся и на «Господи воззвах» взял стихиру из малой вечерни. Настоятель как выбежал и ударил меня по щеке, говоря: «Так–то ты закончил семинарию, чтобы искажать устав Святых Отцов, которые Духом Святым его составляли!» Батюшка никогда не разрешал нам менять гласы. Положен там седьмой, восьмой или второй, первый глас, – так и пой, как бы ни было трудно. Один раз ошибетесь, другой ошибетесь, а там и научитесь. И стихиры уставщику не разрешал самочинно выбирать: эта, мол, полегче, а эта посодержательнее. «Нет, что положено, то и пойте, – говорил он нам, – так как каждая стихира соответствует гласу и глас соответствует стихире и силе ее духа. Допустим, если глас второй принадлежит стихире той, а ты запоешь ее четвертым, то получается духовно расстроенная стихира, и в ней нет того содержания и чувства духа», – так объяснял нам наш Батюшка.

   Как я уже говорила, у нас были уставные службы. И Батюшка мне как–то говорит: «Вот, Манюшка, некоторые регенты очень любят по–своему менять гласы на стихирах, а я противник этого. Мало ли что ему или ей понравится та или иная стихира и якобы к ней подходит не тот глас, какой положен, а вот тот, который по его или ее мнению. К примеру: стихира Св. Отцам написана первым гласом, а регенту понравилось пропеть его пятым гласом или шестым. Да не будет у тебя никогда так», – сказал Батюшка. «А почему, – спросила я, – этак нельзя менять?» – «А потому, что каждая стихира по смыслу и гармонии именно подходит к тому гласу, который поставлен, так как святые писали их Духом Святым. Вот, например, какая–нибудь стихира покаянная, умилительная стихира намечена 8–м гласом или 3–м, а ты запоешь 5–м или 4–м, и уже нет того умилительного чувства. Ну запой стихиру мертвенную «Плачу и рыдаю» вместо 8–го 5–м гласом и что получится у тебя и у всех молящихся. Вот взгляни в стихираре или в октоихе или в минее на «Господи воззвах» все меняются гласы. И это не потому, что им вздумалось и они так написали, нет, – твердо сказал Батюшка, – так по внушению Духа Святаго они ставили твердый порядок этих стихир и каждый глас гармонировал тому или иному гласу и по музыке и по смыслу. Так вот прошу тебя, Манюшка, никогда не смей менять по своему измышлению гласы, они составлены Святыми Отцами Духом Святым и в строгом порядке гласов и смысла и душевного напева этой святой музыки. И в этом состоит наша молитва и симфония Божия, которая пелась у Святых Отцов в их сердцах! Поняла, что я тебе объяснял?» – «Поняла, Батюшка». – «Ну вот и будь у меня умница». – «Батюшка, но ведь мы еще так необразованны в смысле обиходного пения, и особенности гласов, и думаешь – вот первый глас очень труден для них и возьму какой полегче, например, 6–й или 8–й – они и запоют. Я думала, что не согрешу, если заменю: лучше дружно пропеть, чем соврать и всех привести в смятение и вызвать лишние разговоры на клиросе». – «Лучше пусть соврут раз–другой, а там и научатся». – «Батюшка, родной, ну если бы вы знали, как мне трудно достается: соврем и все на меня сыплется: зачем запела этим гласом, лучше бы шестым и было бы дружно». – «Это ничего, потерпи и скажи им: мне Батюшка не велел менять гласы, а какой положен, тот и должно петь. И все. Ну будь у меня умница и помоги мне! А кто будет неспокоен и больше шуметь и тебя не слушаться, все мне скажи».

***

   Однажды мне очень захотелось к маме и нужно было по делу. Прибежала к Батюшке: «Благословите меня к маме, мне очень нужно!» – «А зачем – баловаться–то там?» – «Нет, Батюшка, не баловаться, а есть дело». – «А какое?» – допытывался он. Мне было совестно сказать, а я должна сказать, что поеду постирать белье. Я стояла и волновалась, а как сказать–то? «Ну, что же, я старик, а взад–назад в полчаса сбегаю». А мама жила в то время на Первой Мещанской улице. «Батюшка, а можно ночевать?» – «Ночевать? – голосом протянул Батюшка, – а ведь завтра Скоропослушница и я сам служу, а тебя не будет». – «Я постараюсь рано придти».

   В это время на приеме у него сидел какой–то почтенный священник и говорит: «Батюшка, уж отпустите ее, как она умильно просится!» И что же, Батюшка к моему удивлению как опрокинется на него и, повысив голос, строго сказал: «Отпусти ее, а потом и в оглобли не введешь. А я ведь за нее, за эту душу должен отвечать Господу». И обратясь ко мне, ласково произнес: «Завтра Скоропослушница». – «Я приеду, Батюшка». И, приняв благословение, я выкатилась и помчалась к маме. Белье мама взяла, а мне самой не позволила стирать, а я ту ночь не спала, боялась проспать и хотела раньше приехать в храм, – ведь сам Батюшка служит. Приезжаю. Возглас на часы, слышу, делает не Батюшкин голос. Обиделась на Батюшку, что он меня обманул. Да и никакой нет Скоропослушницы, просто рядовая служба. Всю обедню прокапризничала и плакала. «Кто тебя обидел, Манюшка». Молчу. «Я обидел?» – «Да, Батюшка, вы». – «Виноват, прости». – «Да, Батюшка, вы меня обидели, обманули, что сами служите, и сказали, что сегодня «Скоропослушница», а никакого праздника нет, и вы не служите». – «Видишь, Манюшка, какое дело: пришел ко мне батюшка и попросил послужить, я ему и уступил, а относительно праздника Скоропослушницы я ошибся, стал, старик, забывать». Утешил меня Батюшка. А оказывается священник–то тот был о. Лазарь, а относительно Скоропослушницы было сказано мне иносказательно, чтобы я скоро слушалась. Я теперь все поняла. «Батюшка, простите меня, что я зря обиделась на вас». – «Бог простит! Ведь ты у меня умница», – и сам потрепал по щекам.

   После Литургии у Батюшки бывал постоянно полный поднос просфор. Эти просфоры Батюшка раздавал народу. Он их просто так не давал, а постоянно покопается, покопошится, переберет просфоры пальчиками, иногда долго–долго, как будто чего–то ищет. И верно ищет, так как не раз взглянет на этого человека, который стоит перед ним и благословит просфорой его с каким–нибудь словом.

***

   Я стала тяготиться, что мама и сестра не знают, где я, и что живу без всяких средств на иждивении Батюшки. Сказала о своей тревоге Батюшке, а он сначала не велел ни маме, ни сестре ничего говорить и к ним не пускал. «Учишься и учишься, и безпокоиться тебе нечего, а что на моем иждивении тоже не безпокойся: ты ведь моя и я тебе заменяю отца и мать», – так утешал меня Батюшка. Снова начала безпокоиться, что я не работаю и как бы куда ни услали, как безработную. Многие из Батюшкиных духовных детей предлагали мне работу, но Батюшка не благословлял. Наконец, Батюшка сказал одной: «У вас узлами и возами дают (тогда были пайки и карточная система), а нам что надо с Манюшкой: стакан воды и кусок хлеба». Наконец меня устроили на работу по моему горячему желанию в Центральную химическую лабораторию секретарем–машинисткой. Курсы по обучению на машинке я закончила. Работа была рядом, в Армянском переулке. Мне доверили все и даже получать для сотрудников деньги из Главного Банка и раздавать их сотрудникам. Бывало отстою обедню, попою, причащусь и иду на службу. Вскоре я заболела и Батюшка больше меня никуда не отпускал. «Вот твоя служба: Матерь Божия и Святитель Николай. Будь около меня и никуда не ходи. Матерь Божия и Святитель Николай дадут нам с тобой пропитание». И так я после никуда не ходила на работу, пока не закрылся наш храм.

   Однажды после Литургии служил панихиду о. Лазарь. Кто–то прибегает за мной и говорит: «Манюшка, Батюшка немедленно зовет тебя». Я помчалась тут же. Батюшка спрашивает: «А кто, Манюшка, служит панихиду?» – «Отец Лазарь», – отвечаю ему. «А ты хорошо знаешь порядок панихиды?» – «Да, знаю». – «Ну, расскажи по порядку, как она служится?» И я, точно сдавая экзамен, отвечала Батюшке. А потом он мне говорит: «Беги скорее к о. Лазарю и расскажи ему, как служится панихида, а потом вернись и скажи мне, как он это принял». – «Но ведь он, может быть, еще не закончил и неудобно будет во время службы передавать?» – «Ничего, скажи ему, что так велел Батюшка». – «Батюшка, ведь он священник, а я девчонка. Как же смею его учить?» – «За послушание все сделай как я тебе велел». Бегу со всех ног. Так как записок было очень много, то еще не было шестой песни канона и еще не пели «Со святыми упокой». Я прервала о. Лазаря и начала ему все рассказывать, как служится панихида, добавив при этом: «Так велел Батюшка вам передать». О. Лазарь со смирением выслушал меня и сказал: «Благодарю. Скажи Батюшке: все в точности исполню». Снова бегу к Батюшке. «Ну как, Манюшка, рассказала ему порядок панихиды?» – «Да, да, все рассказала, Батюшка». – «А к чему прибежала?» – «Еще не пели «Со святыми упокой»». – «Как, прервана была панихида?» – «Да, я прервала, и рассказала все по порядку». – «Ну, что он сказал?» – «Он выслушал со смирением и велел вам передать, что он очень благодарит вас и что все–все исполнит как вы велели». Батюшка потер ручки и было видно, что он доволен, и сказал: «Вот, если бы у всех вас было такое смирение и послушание как у о. Лазаря, мне и труда бы не стоило ввести вас в Царство Небесное, а то все борьба с окаяшкой да яшкой».

***

   У Батюшки были большие голубые выразительные глаза, взгляд которых вряд ли кто выдерживал. Глаза были точно небо и отражалась в них сплошная любовь и милосердие. Эти глаза, проглядывая всего человека, то расширялись, то сужались. А во время молитвы из них сыпались точно бриллианты, и так светились, что порою и не взглянешь, не смеешь взглянуть!

   Очень любил Батюшка часто благословлять, когда с ним стоишь или около него, его руки непрестанно благословляли и никогда не уставали. Божие благословение он не скупился подавать всем! Даже в своем предсмертном слове он сказал: «Те руки, которые непрестанно благословляли всех, теперь скрестились на груди».

***

   Хочется рассказать о своем исцелении.