Текст книги "Святополк Окаянный"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

– А у тебя что? Десять?

– Ну и у меня, слава Богу, один Святослав. Но что их впереди ждет, когда они все вырастут – твой, мой, Рогнедины, Адилькины? Ведь передерутся…

– Ну, что уж ты так, Мальфрида?

– А ты забыла, кто твоего мужа извел? Вот то-то. Родной братец, наш новоженец, чтоб у него там все отсохло.

Арлогия усмехнулась над последними словами Мальфриды, которая разбередила память о делах грустных, печальных. Но промолчала. Оглянулась, отыскала глазами Святополка, ехавшего верхом за ее возком. Крикнула:

– Сынок, не устал?

Святополка такой вопрос рассердил: что он, не мужчина, что ли? Махнул на мать рукой, мол, не позорь человека, и придержал коня, чтобы подальше отстать от княгининого возка.

Ночевка в Овруче

Как и говорил Варяжко, до Овруча добрались лишь на третий день к вечеру. Город был невелик, окружен глубоким рвом, и въезжать в ворота приходилось по гулкому шаткому мосту.

Перед мостом Варяжко отъехал в сторону, остановил коня. Пропустил несколько телег и, увидев Святополка, ехавшего верхом за одной из них, махнул ему рукой: давай, мол, ко мне.

Мальчик подъехал усталый, почерневший от пыли и от солнца.

«Надо будет после Овруча уговорить его сесть на телегу, – подумал Варяжко. – Ишь, осунулся даже. Ребенок еще».

– Видишь этот мост, Святополк?

– Вижу.

– Посмотри, какой глубокий ров. Вот с этого моста и упал твой стрый[17]17
  Стрый – дядя.


[Закрыть] Олег, а на него свалились несколько коней и задавили его. А он ведь только из отрочества вышел.

– А как это случилось?

– Да все началось из-за старого хрыча воеводы Свенельда.

– Это который у Святослава был?

– Тот самый. Когда он воротился из Болгарии без князя, бросив его в порогах на растерзание печенегам, все в Киеве осуждали его: как же так, ты жив, а Святослав погиб? Он оправдывался, мол, князь приказал ему не останавливаться, а сам, мол, стал прикрывать его отход. Хорошенькое дельце – великий князь прикрывает спину своего слуги. Наоборот все должно быть. В общем, Свенельда в Киеве стали презирать. После гибели Святослава твой отец Ярополк, сидевший в Киеве, стал великим князем. А его младший брат Олег сидел здесь, в Овруче. И однажды на охоте повстречал Свенельдова сына Люта и, поскольку тот влез на чужие ловы, велел своим отрокам наказать его. Ну те и постарались, так его избили, что он, едва добравшись до дому, помер. Ну, конечно, Свенельд затаил злобу на Олега и стал подбивать Ярополка идти на него войной. И уговорил.

– Как же отец поверил ему? – удивился Святополк.

– Ну, он убедил Ярополка: Олег-де мечтает захватить киевский стол, пока не поздно, предупреди его. Ярополк хотел поехать к брату поговорить, а Свенельд ему свистит в уши: он тебя убьет, не лезь в ловушку. Ярополк и послал к Олегу вызов, выходи, мол, в поде, скрестим копья. Молод, юн еще был, на ратях не бывал. Думал, съедутся с Олегом, преломят копья, сядут за стол, выпьют по чарке, да и договорятся. Ан копье преломить – не чарку выпить, тут уж кровью пахнет. А где малая кровь, там и большая грядет. Сошлись киевляне с овручанцами в поле, ну где Овручу перед Киевом устоять. Спины показали, да столь дружно, что вот этого моста бегущим не хватило, многих в ров посталкивали, в том числе и князя своего.

– А что отец?

– Ну что Ярополк? Вошел в Овруч, велел брата звать мириться. А его найти не могут. На второй или на третий день вытащили из оврага бездыханного. Ярополк шибко плакал над ним, убивался. Свенельду кричал: «Ты этого хотел?»

– А что Свенельд?

– А что, молчит. А в душе, поди, доволен, отомстил за сына.

– А что потом?

– А потом будет потом. Видишь, все уже въехали в город. И нам с тобой пора.

И пестун Варяжко с княжичем Святополком въехали в Овруч последними. А там уже у потемневшего от дождей княжеского терема хлопотала Мальфрида, гоняя холопок туда-сюда. Они мыли полы, вытаскивали мусор, заносили с возов поклажу, из сараев тащили в терем, в одрины[18]18
  Одрина – опочивальня; спальня.


[Закрыть]. Повара прямо во дворе, установив котлы, варили ужин.

После ужина обе княгини ушли в терем, захватив с собой княжича Святослава. Святополк отказался идти на ночлег в дом.

– Я лягу на возу с Варяжкой, – сказал матери.

– Твоя воля, – не стала настаивать Арлогия, понимая, что теперь для мальчика главным становится пестун, и в душе даже была довольна этим. Княжича воин должен воспитывать, не женщина.

Варяжко сам приготовил ложе на телеге, растолкав узлы, подстелив где надо сена. Весь двор был заставлен подводами. Люди укладывались на возах, под возами, на сеновале и даже на крыше сарая. Кони, загнанные в летний загон, громко хрумкали, жуя свежее сено. В воздухе зудели комары, и даже дымок, струившийся из притушенного кострища, не мог их разогнать. Небо было ясным, звездным.

– Ну что потом? – спросил Святополк Варяжку, когда они укрылись одним корзном[19]19
  Корзно – верхняя одежда типа плаща.


[Закрыть] на возу.

– А что тебе хочется знать? – спросил пестун, довольный, что княжич не забыл о разговоре у моста.

– Расскажи про отца, я же после его смерти родился. А мать говорила, что, кроме тебя, у него никого ближе не было. Это верно?

– Ну как не было? Воевода Блуд, пожалуй, ближе меня к нему был. Ну а князь? Какой он был? Не злой, даже, скорее, добрый. Да и Олег был такой. Видно, оба в мать удались. Коли б не этот злыдень Свенельд, они, может, никогда бы не поссорились. Были бы оба живы, и Владимир бы поостерегся на Киев ратью идти. Он ведь в Новгороде сидел, туда его Святослав еще мальцом отправил вместе с стрыем его Добрыней. Он ведь, если по закону судить, был побочным сыном, рожденным ключницей Ольгиной, холопкой Малушей. Святослав стол киевский отдал законному сыну Ярополку, твоему отцу, рожденному королевой. А Владимира подальше отправил в Новгород, новгородцы уж больно просили у него себе князя. Ну а когда в Новгород весть пришла, что Ярополк брата родного убил, тут Владимир вроде встревожился. Его, сдается мне, Добрыня Никитич науськал: иди, мол, на Ярополка, а то он и тебя, как Олега, убьет. Ох уж эти советчики ближние[20]20
  Ближние – приближенные князя, доверенные люди.


[Закрыть],– вздохнул Варяжко и замолчал.

Они долго не заговаривали, смотрели в звездное небо. Наконец Святополк, убив на щеке комара, сказал раздумчиво:

– Так выходит, стол киевский Владимир незаконно захватил. Ведь дед Киев-то моему отцу оставил.

– Выходит, так, сынок. Только ты вот что… – Варяжка повернулся к княжичу, приподнявшись на локте, заглянул в его темные глаза, – об этом никогда никому не заикайся.

– Почему?

– Потому что у Владимира везде подсылы, соглядатаи есть. Донесут, он тебя изведет.

– Но он ко мне добр. Когда приезжал, всегда рукой по голове гладил.

– Потому гладил, что после смерти Ярополка он, как брат, детям его отцом становится. А если узнает, что ты, Святополк Ярополчич, засомневался в его праве на великокняжеский стол, он этой рукой, которой гладил тебя, и придушит.

– Ну уж, – с плохо скрытым испугом сказал княжич.

– Ну это я так говорю для примера. А уж в поруб[21]21
  Поруб – тюрьма.


[Закрыть] засадит – так это точно. Так что думать думай, но помалкивай.

– Ну а коли он соглядатаев подошлет? Я же увижу их.

– Они, сынок, и сейчас на этих возах есть. Да и тот же холоп, услыхав от тебя такое, захочет перед великим князем выслужиться, свободу получить.

– Ну маме-то я могу сказать?

– Оно, пожалуй, и княгине не стоит говорить. Она станет за тебя волноваться, переживать. Да и потом, она и так знает об этом, да молчит.

– Мама знает? – удивился княжич.

– Конечно, знает.

– И молчит?

– И молчит. И правильно делает, о тебе беспокоится, о твоем спокойствии, о жизни твоей.

И опять они долго молчали, отмахиваясь от комаров. Наконец опять заговорил княжич:

– Варяжко, а что дальше-то было?

– Дальше Владимир с Добрыней призвали варягов, вооружили новгородцев и пошли Киев на щит брать. А князь Ярополк не ждал их, не готовился. В одно прекрасное утро просыпается, а город уже обложен со всех сторон. Что делать? Дружину поздно подымать. Ускакали мы на конях в город Родню, заперлись там. А Владимир и туда пожаловал, окружил нас. Тут князь Ярополк ошибку допустил, послал на переговоры с Владимиром воеводу Блуда, велел спросить об условиях снятия осады. А он с Владимиром в сговор вступил. Тот пообещал ему: коли привезет Ярополка, будет у него в великой милости. Ну Блуд воротился и давай Ярополка уговаривать: едем к Владимиру да едем, он тебя на мир зовет.

– Ну а ты?

– А что я? Сказал Ярополку: не езди, на смерть зовет. Не послушался. Блуд меня переважил[22]22
  Пересилил.


[Закрыть], уговорил его. Выехали мы из города. С нами дружина невеликая. Едем. А у меня сердце-вещун ноет: на беду едем. В последний раз говорю Ярополку: «Князь, на смерть зовут. Едем к Илдею». Это князь печенежский, наш союзник. А он мне в ответ: «Я верю брату». Ну что мне было делать? Не могу же я его силой к печенегам тащить. Говорю: «Тогда прости, князь», повернулся и ускакал. К печенегам ускакал. Вот так-то, сынок.

– А дальше что?

– Дальше? Блуд привез Ярополка, впустил в сени к брату и дверь за ним захлопнул, чтоб никто из дружинников за ним не вошел. А там Ярополк не успел и поприветствовать брата, варяги его на мечи подняли, под пазухи, с обеих сторон. Вот так-то, сынок, по-глупому погиб твой отец. Из-за доверчивости своей.

Варяжко умолк, понимая, что и так шибко разбередил сердце отроку. И уж задремывать стал, как услышал у самого уха горячий шепот:

– Вырасту, отомщу Блуду.

– Правильно. Это твое законное право, – сказал Варяжко. – Я и сам эту рожу видеть не могу.

– А ты долго был у печенегов?

– Да без малого лет пять. И сейчас бы там оставался, но Владимир уж шибко звать стал.

– А ты не боялся ворочаться? А вдруг бы и тебя на мечи.

– Было опасение. Но потом подумал, я ведь не князь-соперник, зачем ему меня убивать? Он и впрямь принял ласково, даже похвалил за верность господину.

– Ярополку?

– Ну да. Даже Блуду прямо при мне меня в пример ставил. Вот этого следовало опасаться. Хорошо, княгиня Арлогия к тебе в кормильцы позвала. Теперь Блуд, коли схочет, не достанет. В Киеве бы мог, а в Туров не дотянется. Спи, Святополк, спи, завтра рано тронемся. Думаю, тебе завтра надо на возу ехать.

– Почему?

– Ну как почему? Задницу, поди, за эти дни отбил, ей ведь тоже передых нужен.

– А ты?

– Ну и я с тобой, коли пустишь на воз. Поди, и моя не из железа.

Святополк тихо засмеялся, признался:

– Меня мама давно на воз зовет. А я думал, это соромно – мужчине на возу ехать.

– Что ж тут соромного? Наши кони верховые тоже передохнут.

– А они тоже устают?

– А то как же. Чай, живые твари.

– А мы сейчас по чьей земле едем?

– По древлянской, Святополк.

– Это на этой князь Игорь погиб?

– На этой. Тут недалеко в лесу и казнили его древляне.

– А как?

– Согнули два дерева, привязали Игоря левой стороной к одному, а правой к другому. Деревья отпустили, они его и разорвали, сердешного.

– А за что?

– За жадность, Святополк. Хотел две дани враз собрать. А разве с одной овцы две шкуры дерут? Вот и пострадал.

– А кем он мне доводится? Игорь-то?

– Тебе он прадедушка, Святополк. Спи. Эвон уж весь двор храпит.

Мальчик притих. Варяжко подоткнул с его стороны корзно и только было задремал, как снова услышал у самого уха:

– Варяжко, а Варяжко?

– Ну что?

– Кругом нас древляне, да?

– Да, древляне. И город Овруч древлянский.

– А они не нападут на нас?

– Не нападут.

– А вдруг нападут? Привяжут нас, как Игоря, к деревьям и разорвут.

– Что ты, сынок, – улыбнулся Варяжко. – Им за Игоря твоя прабабка Ольга такую отместку устроила, что на веки вечные охоту отбила на князей руку подымать. Город их Искоростень дотла сожгла, перебила несколько тысяч. Они это надолго запомнили. А потом, тут я с тобой, дружина, все оружные, разве мы дадим тебя в обиду? Спи спокойно. Не бойся.

– Я и не боюсь.

– Ну и правильно. Чего их бояться.

Княжич затих, и Варяжко не стал к себе сон звать, пока не убедился, что отрок уснул, засопел под боком тихо и ровно. Теперь можно было и пестуну уснуть спокойно, тем более что куда-то сгинули комары.

«Видно, им тоже спать захотелось», – подумал Варяжко, прикрыв глаза.

На земле дреговичей

– Ну вот, теперь мы на земле дреговичей, – сказал Варяжко Святополку, когда справа блеснула излучина Припяти. – Эту землю и выделил тебе в удел великий князь Владимир Святославич.

– Значит, древлянская земля позади?

– Позади, позади. Мы ее проехали.

– Вот и славно, – сказал с облегчением княжич.

Варяжко усмехнулся, он не раскаивался, что поведал княжичу историю о судьбе его несчастного прадеда: пусть знает и на ус мотает.

– Хорошая тебе земля досталась, Святополк, богатая. В лесу зверья тьма, в реках рыбы не счесть. Да и народ тут, на Полесье, помягче, поприветливей.

Впереди, левее, в лесу послышался какой-то звук, сначала едва слышимый, но постепенно, по мере продвижения обоза, становившийся явственней и сильнее. И когда наконец телега княжича поравнялась с местом, откуда он исходил, мальчик спросил Варяжку:

– Кто это стучит? Дятел?

– Что ты, это, наверно, бортник долбит дупло для новой борти[23]23
  Борть – дуплистое дерево, пень, в котором, живут пчелы; вообще – колода для пчел.


[Закрыть].

– Давай поглядим, – попросил княжич.

– Давай, – согласился Варяжко и натянул вожжи, останавливая коней. – Тр-р-р.

За ним встали другие телеги, из своей повозки высунулась Арлогия.

– Почему встали?

– Княжич хочет на бортника посмотреть, княгиня.

– Ну что ж, пусть, – отвечала княгиня, спускаясь на землю. – Мы пока ноги разомнем. Затекли уж.

Дружинники, ехавшие верхами, слезали с коней, разнуздывали их, подпуская к возам с сеном.

Варяжко и Святополк отправились в чащу на стук, несшийся оттуда. Не менее сотни шагов прошли от дороги, когда наконец увидели – не бортника, нет, а следы его работы. Сверху, из кроны высокого дуба, летели на землю щепки.

Княжич с пестуном остановились, пытаясь разглядеть там, вверху, человека, но, видимо, он первый заметил их. Перестал стучать, спросил сверху:

– Чьи будете?

– Это князь вашей земли, Святополк Ярополчич, – громко отвечал бортнику Варяжко. – Вот хочет поглядеть на твой труд.

– A-а, это хорошо, – отвечал бортник. – Я зараз слезу. Покажу.

Из кроны соскользнул по веревке заросший бородатый мужик в черных портах и домотканой рубахе. Поклонился. С любопытством оглядывая мальчика, спросил:

– Что хочет знать князь?

– А все. Вот ты по веревке слез, как она там держится?

– Веревка-то? – Бортник взялся за нее. – Это, государь мой, не веревка. Это лезиво[24]24
  Лезиво – приспособление для лазания по бортям.


[Закрыть] прозывается, оно, вишь, из кожи свито.

– А длинное оно, лезиво?

– Пожалуй, не менее полусотни локтей[25]25
  Локоть – мера длины: от пальцев руки до сгиба локтя.


[Закрыть]. И на том конце крючок. Я, значит, подойду к дереву да и закину, крючок-от зацепится за сук, я и полезу по лезиву-то. Потом еще выше кину и опять лезу. Найду подходящее место, закреплю там скамеечку.

– А что это за скамеечка?

– Да дощечка, государь мой, простая дощечка. Сяду на нее. Достану долотья, молоток, пешню и починаю долбить. Дуб, он крепок, ох как крепок. Сосну легче долбить.

– А долго долбить-то?

– С иной бортью и два и три дня провозжаешься.

Святополк подошел, взялся за лезиво, подергал его, словно проверяя, крепко ли оно держится. И вдруг сверху что-то стало падать тяжелое, цепляясь и отскакивая от сучков.

Бортник схватил княжича за плечо, крикнул испуганно:

– Берегись! – и, прижав к себе, отскочил вместе с ним в сторону.

И тут рядом с концом лезива вонзился в землю топор.

– Ты что ж, злодей, было не убил отрока! – вскричал Варяжко.

– Прости, прости, государь, – лепетал испуганный бортник. – То не нарошно, не нарошно. Худо вбил его в дуб-то, а тут, значит, княжич подергал лезиво и, видать, стронул. Простите, простите…

Мужик поднял топор, отер рукавом землю с лезвия, сказал ему:

– Прости, кормилец, что забыл про тебя. – И, обернувшись к Варяжке и княжичу, пояснил: – Он ведь обиделся, топор. Я про всех сказал, про долото там, пешню, лезиво, а про его-то, главного работника, и забыл. Вот он и решил напомнить.

– Дурак. «Напомнить», – передразнил Варяжко. – Так и убить ведь можно.

– И то правда, – согласился бортник. – У нас одного в веске[26]26
  Веска – то же, что и весь, весца – селение, деревня.


[Закрыть] звездануло его же топором.

– Убило, что ли?

– Ну, а то.

– Вот видишь. Это должно всем вам в науку быть.

– Должно бы, господин мой, должно. Так ведь пока самого не треснет, не научишься. Сколько вон нашего брата убивается. А ведь все неймется, все лазаем, долбаем. У меня вон и отец насмерть убился. Борть долбил, сорвался с выси и за лезиво не успел ухватиться. И дед покалечился эдак-то. Медок, он даром никому не дается. За него и попотеть надо, а коли судьба – то живот положить, господин мой.

– А много у тебя бортей?

– На этом дубу вот вторую долблю. А есть на которых деревьях и три борти, – с гордостью отвечал мужик. – Где как.

– Я спрашиваю, всего у тебя сколько бортей?

Бортник замялся, явно не желая отвечать на этот вопрос.

– Ну чего ты? Мы ж не отберем их. Сколько всего?

– Да, пожалуй, десятка четыре-пять будет, – отвечал со вздохом бортник и, оглянувшись, понизил голос: – Рази я вас боюсь? Лесовик услышит, так беда.

– Ну и что?

– Как что? Знамена перетешет.

– Какие знамена?

– Ну затеси мои. Вон видишь на коре-то зарубки, которые стрелой и кружком.

– Вижу. Ну и что?

– Так это мое знамя бортевое. Все мои борти такими мечены. И сколько их, говорить нельзя. У лесовика ухо вострое, услышит, обязательно перетешет. Его медом не корми, дай позабавиться. Шалит старый хрен, что с него взять. Топор вон и то обиделся, а лесовик… у него за каждым пеньком уши расставлены.

– У тебя мед-то есть? – спросил Варяжко.

– Есть. А как же.

– Нынешний?

– Что ты, господин мой, нынешний рано брать. Прошлогодний.

– Ну поедем, угости князя своего.

– Идем. Как не угостить, мы все тут в княжьей воле. Я вот только ситак заберу.

Бортник отошел, вытащил из кустов мешок, в котором угадывалось что-то круглое.

– Что там еще за ситак? – спросил Святополк. – Покажи.

– А гляди, господин мой. – Бортник с готовностью раскрыл мешок. – Эвон мой защитник.

– Навроде шлема, – удивился княжич.

– Угадал, князь, угадал. Шлем это, но не от меча боронить, от пчел, вишь, тут и сетка конского волоса. Вот он и зовется ситак. Без него к рою не подступишься, загрызут пчелы-то. Взял, думал в дупло заглянуть, много ль натаскали работницы мои, да передумал. Будет с них долбежки моей, поди, и так сердятся на стук мой.

Они направились к дороге, Святополк спросил бортника;

– А лезиво почему не взял?

– А кто его возьмет? А завтра приду, оно уже закинуто, зацеплено. Залезу и стану кончать, долотья с молотком там у меня в дупле оставлены. Топор вот, вишь, не захотел от хозяина отставать.

Бортник не стал садиться на воз, хотя и был приглашен.

– Я так дойду, тут рукой подать.

Даже мешок с ситаком не положил на воз, нес за спиной. Шагал у телеги. Помолчал, спросил осторожно:

– Сказывал тут проезжий один, что в Киеве богов всех иссекли. Верно ли аль сбрехал?

– Верно. Не соврал проезжий.

– Это как же без Перуна-то, без Волоса? Рази так с богом можно? Ему ведь не долго и наказать.

– Так великий князь решил. Он велел греческому Богу молиться.

– А он какой из себя-то, греческий?

– Он невидимый.

– Невидимый? – удивился бортник. – Надо ж. Перун и молоньей и громом хлещет, Волос вон скотину обихаживает. А этот что может?

Варяжко не знал, что отвечать бортнику, потому что и сам еще не разобрался в греческой вере, хотя уже и носил нательный крест. И самому-то трудно было забыть Перуна, которому столько лет молился и который нет-нет да и пособлял в делах.

А когда показалась веска в три двора, бортник сказал:

– Ну Киев как хочет, а мы тут Перуна не дадим в обиду. Он отцам нашим, дедам верно служил и нам послужит.

«Ну там видно будет, – хотел ответить Варяжко, но не решился, лишь подумал: – Не скоро сюда греческая вера придет, ох не скоро».

– А вот и моя истопка, – сказал бортник, останавливаясь у ворот крайнего двора.

Во дворе взлаяло несколько собак, они кинулись к воротам, но, услыхав голос хозяина, стихли, заскулили радостно, завиляли хвостами.

Обоз остановился. Варяжко со Святополком слезли с телеги и пошли к распахнутым воротам, где ждал их бортник, успокаивая собак:

– Это свои. Нишкните! Ну!

– Сколько их у тебя? – удивился Варяжко.

– Да с полдюжины будет. Без них здесь нельзя. Зимой волки одолевают, а то может и медведь-шатун наведаться. А ныне по лесу много бродней появилось, лихие люди.

– Откуда ж они являются?

– Как откуда? – удивился бортник. – Многие из Киева бежали от крещения, а кто от хозяев утек. Нет, без собаки у нас пропадешь.

– А по бортям лазят бродни-то?

– Бывает и такое. Однако пчелы-кормильцы себя в обиду не дадут, могут до смерти закусать. К ним без ситака и дымаря даже я не могу сунуться, а уж чужак и подавно.

Выглянувшей из избы женщине хозяин приказал:

– Принеси ложки в холодную клеть в медовушу.

Открыв клеть, он пригласил туда гостей и, так как окон в ней не было, оставил дверь открытой. Вдоль стены в клети стояли длинные долбленые кадушки, плотно закрытые крышками.

– Это кадолби, – сказал бортник, кивнув на кадушки. – В них я мед берегу. А вот лабзены, – он снял с полки берестяную посудину, – в нее я мед собираю во время медолаза. Ну а это медорез, им я срезаю соты с медом. Вот, кажется, и все поведал я вам. Ах да, вот еще и дымокур. Прежде чем в борть лезть, я пчел дымом окуриваю. Он им не по нраву, они от него сговорчивыми делаются. Им не до меня, от дыма чумеют.

Святополк с интересом рассматривал орудия бортника и даже примерил на себя ситак. Все ему тут было в диковинку, и он не скрывал этого, что, судя по всему, нравилось хозяину.

Хозяйка принесла две деревянные ложки и, отдав их мужу, тут же исчезла.

– Вот сейчас откроем кадолбь и медку спробуем, – сказал бортник и топором стал поддевать крышку на кадушке. Она, слепившись с медовой массой, довольно туго поддавалась. Однако открылась-таки. И бортник торжественно зачерпнул ложку пахучего желтого меда и протянул Святополку.

– Откушай, мой господин.

И внимательно следил, как отрок ест мед, пытаясь по выражению его лица угадать, нравится ли высокому гостю это драгоценное лакомство.

– Ну как?

– Вкусно, – отвечал Святополк.

Бортник обрадовался похвале и тут же предложил:

– А вот попробуй из этой кадолби, – и тут же вскрыл другую кадушку, зачерпнул из нее второй ложкой, протянул княжичу.

Но Святополк не почувствовал никакого различия – и в первой, и в этой мед был душист и сладок, однако на лице бортника отразилось нетерпеливое ожидание, и мальчик не захотел огорчать хозяина:

– По-моему, эта еще вкусней.

– Верно, государь! Верно, – обрадовался бортник и, обернувшись к Варяжке, сказал: – Вот что значит князь. Давно дреговичи мечтали о таком. А ты что не пробуешь?

– Я доверяю вкусу Святополка Ярополчича, – сухо ответил Варяжко и спросил: – Какова дань на вашу веску?

– Десятина, мой господин, – сразу посерьезнел бортник.

– Сколько дымов?

– Три.

– Неси на воз свою десятину и вели то же створить другим дымам вески.

– Но, мой господин, – почесал бортник в затылке, – дань обычно по снегу сбирали, на полюдье.

– Знаю. Вы на самом краю княжества, и в грядущее полюдье мы к вам не заедем. Вот и все.

– Ну раз так, – согласился бортник, – другое дело. И, обернувшись к Святополку, предложил: – Выбирай, князь, какую возьмешь кадолбь.

– Эту, – ткнул Святополк пальцем в кадушку, из которой только что пробовал.

– Правильно, – похвалил бортник, сажая крышку на место, обколотил ее по кругу обухом. – Славного князя вскормят дреговичи.

Наклонился, крякнув, поднял тяжелую кадолбь и понес на выход.