Текст книги "Дневник. 2009 год."
Автор книги: Сергей Есин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)
4 декабря, пятница. Днем сидел над обзором деятельности МХАТа, потом ездил на открытие фестиваля документального кино в Дом русского зарубежья. Приехал на полчаса раньше, чем было намечено, и пошел в книжный магазин. Боже мой, сколько же замечательных книг и в какой книжной изоляции я до сих пор живу. В том числе увидел и том Зинаиды Шаховской с предисловием Б. Н. Тарасова. В этой связи вспомнил, как был у нее в гостях с Б. Н. – это очень сильное мое впечатление. Это уже второе издание, вспомнил в том числе, и как не без моего влияния возникло первое издание этой книги. Вообще – мемуары, воспоминания, дневники – это, конечно, конек этого магазина. Среди прочего лежали и несколько книжечек моей с Марком переписки.
На открытии показали фильм Акима Салбиева о первых днях Южной Осетии после нападения на нее грузинских войск. К сожалению, куда-то потерялись документы, и я не могу привести ни названия фильма, ни фамилии женщины-композитора. Музыка – это и оригинальное и значительное в картине. Сама картина организована как ряд высказываний пострадавших людей и массы кадров разоренного города. По развалинам ходит мальчик. В кокой-то определенный момент он произносит монолог в своей бывшей комнате над грудой металла, которая когда-то была его велосипедом. Участвовавшие в фильме люди все говорят необходимые и искренние слова, но нет определяющей воли автора. Правда, все склеивает музыка. В связи с мальчиком я вспомнил, как этим же ходом воспользовался в одном из репортажей в «Кругозоре». Правда, вместо мальчика, которого я на Курилах записал неудачно, мне в Москве этот текст наговорила маленькая Татьяна. Ей тогда было пять или шесть лет. Эти журналистские фокусы и подставы мне известны.
Вернувшись с открытия, опять доделывал новый раздел в своем отчете о театре.
«Актерская труппа. Говоря о сегодняшнем собрании актеров МХАТа им. Горького волей не волей приходится вспоминать давнюю историю. В том, что театр разделился – нет ничего неожиданного. Еще в 1942 году, в Тбилиси, куда МХАТ был эвакуирован, чуткий к любому внутреннему движению театрального сообщества основатель, драматург и режиссер В. И. Немирович-Данченко писал: «МХАТ подходит к тому тупику, в какой естественным историческим путем попадает всякое художественное учреждение, когда его искусство окрепло и завоевало общественное признание, но когда оно не только не перемалывает свои недостатки, но и укрепляет их, а кое-где даже обращает в «священные традиции». И замыкается в себе и живет традицией». Это, так сказать, исторические предпосылки театрального раздела и реформирования, но реализованы они были вне какой бы то не было морали. Именно в 1987 году, ощущая кризис возглавляемого им коллектива, главный режиссер театра О. Н. Ефремов решил пойти по традиционному советскому пути театральной бюрократии. Именно тогда он получил от министра культуры разрешение «уволить» три четверти труппы. Естественно, проводя эту селекцию, О. Н. Ефремов отказался от людей в основном старого поколения, по тем или иным мотивам не близких ему.
Собственно, с группы актеров, оттесненных с площадки в Камергерском переулке, и началось выстраивание современной труппы. Среди этих «оттесненных» оказались и такие легендарные имена, как народные артисты СССР и России Анастасия Георгиевская, Галина Калиновская, Любовь Пушкарева, Леонид Губанов, Маргарита Юрьева, Николай Пеньков, Михаил Зимин. Не для того, чтобы сгустить ситуацию, а чтобы действительно показать то основание, на котором вырос сегодняшний театр и его труппа, необходимо сказать, что на Тверском бульваре осталось только три спектакля: «Синяя птица», «На всякого мудреца довольно простоты» и «Скамейка».
Тогда же художественным руководителем театра Т. В. Дорониной были еще раз озвучены принципы строительства репертуара и, что важно в данном контексте, существования актеров на сцене – по системе и по внутренним законам, которые были определены основателями. Каждый в искусстве выбирает то, что может. Для Т. В. Дорониной, с ее огромным темпераментом, харизмой, умением проживать внутреннюю жизнь персонажа, что неизменно чувствует зритель, такой выбор был очевиден. Значит, театр, неукоснительно работающий по системе Станиславского. Хотелось бы сказать: театр-музей, театр-лаборатория, если бы в наше время эти слова не отпугивали. Впрочем, во Франции по отношению к «Комеди Франсэз» это никого не волнует. И здесь есть общее – театры сегодняшнего дня, не позабывшие, как и из чего они возникли. Меня, много лет серьезно занимающегося театром и умеющего, полагаю, отличить подлинность от лихой мнимости и черное от белого, радует и волнует, что большое количество театральной молодежи прошло через эту сцену и сохранило к ней признательность и преданность.
В обиходе искусства уже давно укоренилось сравнение с вышивкой, когда не видно не только погрешностей на лицевой стороне, но и узелков на оборотной. Мне оно близко, когда я думаю об актерских ансамблях и отдельных «солистах» театра. Здесь, конечно, не приходится говорить о самой Т. В. Дорониной, признанном мастере, каждое появление которой может стать событием у зрителя, или о других актерах первого плана, – я их назову ниже, но на уровне мастеров работает и театральная молодежь. В советское время звания не давались даром, да и сейчас, если закрыть глаза на «народную» эстраду, то стоит сказать, что в драматическом цехе звания тоже не сваливаются на голову, как дар счастливой судьбы. Молодые артисты даже самого последнего призыва на сцене точны, внутренне сосредоточенны и всегда поддерживают тот магнетизм сцены, которым характеризовался еще «очень старый» МХАТ.
Собственно, за двадцать два года существования театра возникла новая труппа. Они все, ведущие актеры, приходили сюда молодыми людьми, окончив театральные училища и постепенно, становясь на этой сцене мастерами, получали свои почетные в искусстве звания. Со дня окончания училища им. Щепкина в 1988 году работает в театре Михаил Кабанов – ныне народный артист России. В 1983-м году, почти сразу после окончания ГИТИСа, с 1989-го года стал членом труппы народный артист Валентин Клементьев. В 1993 году закончил «Щепку» и поступил в театр заслуженный артист Максим Дахненко. На год раньше, в 1992 окончив тот же вуз, членами труппы стали Юлия Зыкова и Андрей Чубченко. И они ныне заслуженные артисты. В 1988-го пришла в театр и их соученица, заслуженная артистка Елена Катышева. Список талантливой молодежи, получившей, придя в театр, свои роли, и, ставшей позже, известными мастерами можно продолжать. Но не забыты ли «старики»? Риторический вопрос содержит в себе положительный ответ. По-прежнему выходят на сцену и «держат знамя» такие ветераны, как – список на вскидку, – Константин Градополов, актер еще первого выпуска школы-студии МХАТ и Геннадий Кочкожаров, работающий во МХАТе с 1964-го года, Николай Пеньков, с 63-го, Маргарита Юрьева с 1947-го и Любовь Пушкарева с 1941-го. Они пришли в театр на Тверском бульваре с Камергерского переулка. Старый актер в театре дело привычное, чаще именно он получает и свои цветы, и свои аплодисменты от зрителя. Но здесь, как мы понимаем, случай особый: МХАТ им. Горького доблестно тянет и свою социальную лямку.
Я уже говорил, что в игре актеров, в их сценических вышивках не вижу «узелков и неверных стежков». И поразительно – четкую струну театрального действия держит и самый зеленый молодняк. Сошлюсь на крошечный пример – спектакль на малой сцене «Не все коту масленица», где молодой актер К. Зайцев и молодая же (выпускница Ярославского театрального института 2009-го года) Е. Медведева в главных ролях успешно конкурировали со старшими именитыми коллегами. В этом смысле, как мне, наблюдающему театр не один год, кажется, в театре существует определенная гармония среди артистов разных поколений, не очень типичная вообще для отечественной сцены.
Я довольно много размышлял, в чем истоки такой артистической и поколенческой терпимости, и постепенно пришел к выводу, что она базируется на абсолютном авторитете и выявленном чувстве справедливости художественного руководителя. Доронина – и главный арбитр художественного спора, и демиург театрального календаря. В принципе это и понятно, ибо, зная эту актрису, часто характеризуемую как «последняя великая актриса русской сцены» и наблюдая всю ситуацию, в том числе и личную, связанную с ее именем, понимаешь, что театр для Дорониной – это все, что связано с ее прошлым и будущим. Здесь я невольно вспомнил об одном высказывании не последнего философа на нашей земле Ф. Энгельса, который говорил о тесной спайке у отдельных представителей искусства личной и общественной жизни. Фраза Белинского, произнесенная Т. Дорониной с экрана впервые много лет назад, стала провидческой: «Любите ли вы театр, как его люблю я?».
Говорить об этой актрисе, как еще и основной актрисе репертуара – она играет в «Лесе» и «Без вины выноватые» А. Островского, в «Зойкиной квартире» М. Булгакова, в «Вассе Железновой» М. Горького, в пьесе Э. Радзинского «Старая актриса на роль жены Достоевского» – дело бессмысленное. Как говорится, «машина марки Форд не требует рекламы». То неожиданное и неповторимое, свойственное только нескольким актрисам русской сцены последних лет, как Бабанова, Марецкая, Пашенная, Гоголева, Раневская, как сама Доронина, трудно требовать с каждой актрисы и с каждого актера, но в повседневной театральной жизни своего коллектива Доронина этого и не требует, но всегда требует сценической простоты и профессионализма. Как-то после премьеры одного из спектакля, где как художественный руководитель и режиссер, одетая в роскошное развевающееся платье Доронина благостно раскланивалась с публикой, я шел по театральному коридору и вдруг услышал буквально рык львицы. Собрав в одном из репетиционных залов только что отыгравших актеров, художественный руководитель учиняла «разбор полетов».
5 декабря, суббота. Утром ни радио, ни телевидения не включал и поэтому только уже в Доме кино, куда я приехал, чтобы смотреть документальные фильмы, узнал о жуткой трагедии в Перми. Там возник пожар в ночном клубе, который праздновал свой юбилей, чуть ли не сотня погибших и сотня пострадавших. Почему Россия не может жить без несчастий?
Режиссура. Здесь любимый тезис, когда не поклонники театра и люди, как правило, не видевшие его спектаклей, говорят о сцене на Тверском бульваре. Они, поскрипывая зубами, готовы согласиться, что сама Доронина очень неплохая, и даже гениальная актриса, но тут же вворачивают, что вот пока играла с хорошими режиссерами. А что касается того, что она и режиссер. Здесь, не умаляя ничьего достоинства, можно сказать, что актер это не совсем скрипка, где так важен скрипач, и что великие Мочалов или Щепкин играли вообще без режиссуры, и не всегда у Веры Комиссаржевской в режиссерах был Мейерхольд. У кого бы Доронина в театре ли, в кино ли не играла, неудач и провалов у нее не было. Но современный театр, как известно, без режиссуры не существует.
Все разговоры о режиссуре Дорониной могут закончиться для тех, кто еще не стал об это говорить, после последнего ее спектакля «Комедианты господина де Мольера». Естественно, она и здесь не самоучка, а в свое время окончила Высшие режиссерские курсы. Но образование – практика. Я видел постановку этой пьесе у коллег по театру Дорониной на Камергерском. Ой, боюсь, что сравнение здесь, хотя и там спектакль очень неплохой, не в их пользу. Я бы сказал, что даже О. Табаков был не выше своего на много лет положе коллеги М. Кабанова, хотя оба, наверное, теряли во время спектакля не по одному килограмму живого актерского веса. По слухам, и Малый театр в последней премьере не перелетел через планку, поставленную на Тверском бульваре. Сама Доронина поставила ряд спектаклей, где не было неудач, но присутствовал ее опыт, приобретенный в работах с Товстоноговым, Гончаровым и Ефремовым. Надо сказать также, что все эти режиссеры жесткого реалистического направления, стремящиеся «умереть в актере». Не все они прямые наследники Станиславского, но все они его союзники.
Конечно, в этом театре, в силу его отчетливо продекларированной специфики, не ставят Серебряков и Бутусов, люди «иные», но конечно, талантливые, но ведь ставят и Р. Виктюк и В. Белякович – тоже звезды современной режиссуры. В этом смысле театр постоянно ведет определенную работу, стараясь расширить свою режиссерскую палитру за счет в первую очередь людей ярких и талантливых. В списке постановщиков мы встречаем и, к сожалению, ныне навсегда ушедшего, «оперного» режиссера Б. А. Покровского, и С. Кургиняна, и А. Морозова, и Б. Щедрина, и кинорежиссеров В. Ускова, Э. Лотяну, С. Говорухина. Острые ли и интересные это люди, отличающиеся своим высоким профессионализмом? Бесспорно. Так же как и то, что в своих работах в театре или кино все они в первую очередь опирались на актера, на выявление в его сценическом и экранном действии не исключительно внешнего, эксцентрического начала, но в первую очередь духовных и человеческих качеств – того универсального, что трудно извлекается, но, которое всегда безошибочно в большом искусстве.
Но все ли проходило в театре безошибочно? Один раз художественный руководитель сняла спектакль на второй день после премьеры. Это, как ни странно, был М. Булгаков и его пьеса «Батум»
Сценография. Историческая память в подробностях сохранила атмосферу первых спектаклей основателей. Дождевые струи, катящиеся по желобу и водосточной трубе, пение птиц, «звук лопнувшей струны». С тех пор многое изменилось, и даже в театре на Тверском бульваре на сцене появились чуть ли не авангардистские конструкции и специальные установки. Сохранилось описание, как знаменитый знаток Москвы Гиляровский, дядя Гиляй, водил актеров «общедоступного» театра в ночлежку на Хитровку – изучать материалы и жизнь. В Художественном – ставили пьесу Горького «На дне». Потом многое из этого «мастер-класса» вошло в знаменитую постановку: сама ночлежка, костюмы, предметы быта, называемые реквизитом, жесты. Но вот в нынешней, репертуарной постановке «На дне» в театральных сукнах, на пустой сцене лишь стилизованные под барачные койки ряды нар и актеры, одетые в белую шелковую униформу. Сценографию диктует режиссерский замысел и характер предложенного материала. Как и в любом московском театре, здесь группа приглашенных художников и, естественно, главный художник, собственно и отвечающий за сценографию. О главном художнике чуть ниже, а вот список за двадцать лет привлекаемых к работе сценографов весьма разнообразен. Здесь и В. Боер, работающий с Р. Виктюком, и В. В. Дмитриев, возобновлявший с Т. Дорониной «Три сестры», и Б. Мессерер, и Э. Стенберг, и В. Белякович, почти всегда сам оформляющий свои спектакли. Не надо даже особенно знать театр, чтобы понять, что все эти мастера очень разные, но между прочим заметим, что в свое время и в старом, вернее, и в очень старом МХАТе плохо приживался, начиная конфликтовать с реалистической манерой, «передовой стиль». Вспомним, что в свое время разрекламированная постановка Гордона Крега со своими сукнами и ширмами, должными изображать Эльсинор, как-то не получилась. В этом была своя закономерность.
При всем разнообразии художественного высказывания перечисленных выше и не перечисленных мастеров, основной, так сказать, классический, фирменный тон в театре задает все же главный художник – Владимир Серебровский. За его опыт и манеру говорит звание – народный художник России. Мне кажется, что это и любимый художник руководителя театра, и любимый художник аудитории. Я не раз наблюдал, как еще до того, как произнесена первая реплика, когда еще только открылся занавес, зритель первой овацией встречает разворачивающуюся перед ним сценическую картину. Здесь еще, конечно, некоторая тоска по картинам жизни, написанным в формах самой жизни. Мне кажутся исчерпывающими те слова, которые по поводу своего соратника в свое время произнесла художественный руководитель театра. «Театральные художники, не поддавшиеся болезни авангардизма, редки, их почт нет, их единицы. На мой взгляд, самым талантливым, ярким и смелым, подлинным мастером является Владимир Глебович Серебровский. Ему ведомы тайны Островского, Чехова, Булгакова – таких великих и таких не похожих друг на друга. У Серебровского возникают на сцене и чарующая гостиная в доме Раневской, и магическое озеро в усадьбе Гурмыжской, и приволжская красота в теплой и мудрой пьесе Виктора Розова…Тонкую и неуловимую границу между Островским, Чеховым, Булгаковым, Розовым Серебровский ощущает всем собою, своим сердцем, своим большим Божьим даром». Как старому зрителю этой сцены, мне не остается ничего, как присоединиться. Мы ведь и цитируем только тогда, когда не можем сказать лучше и точнее.
Заключительное. Ну, естественно, не все хорошо, как и положено. Естественно, как в свое время в «очень старом МХАТе» бывают и досадные срывы, и замены и неудачи, которые как раз и являются вестниками будущих удач. Но придумать и зафик сировать мне этого не удалось – здесь надо иметь другую оптику, и, видимо, у самого пишущего и анализирующего другую практику. Этот обзор мне хотелось бы закончить цитатой из Немировича – я ими не злоупотреблял, – которая стоит в самом начале. Вспомним ее. В ней говорилось о некой заключительной фазе театра, которая грозит застоем, а здесь мы имеем дело совершенно другого рода. С театром, который на основе классически сформулированных принципов своих основателей – Станиславского и Немировича-Данчнко практически только начинает свою громкую судьбу, с новой, воспитанной театром же труппой и все расширяющимся кругом зрителей. Это уже совершенно другой театр, чем тот, который я видел десять или пятнадцать лет назад. И мы вправе от этого нового театра многого ожидать.
Подписаться по этому случаю пришлось по первому разряду – для министерства: имя, фамилия, все звания. Теперь пусть возражают».
7 декабря, понедельник. Два дня не писал дневник, потому что с утра до вечера сидел на кинофестивале. Писал ли я о том, как он называется. Довольно выспренно, но выразительно «Окно в Россию – ХХI век». Отчасти повезло с жюри – две опытных дамы, обеих зовут Марина, обе режиссеры-документалисты, но у одной отчество Валентиновна – это Дохматская, она из Вятки, заслуженный деятель искусств, у другой отчество Александровна, она из Иванова или из Саратова, могу ошибиться. Обе много снимавшие, знают «кухню». Кстати, рассказали мне грустную историю, как нынче добываются гранты на фильмы. На каждый фильм практически надо открывать компанию, писать кучу бумаг и объяснений. У саратовской Марины и у мужа, который снимает одну картину в год, есть своякомпания, и у нее самой тоже с одной картиной есть, но уже другая компания. В жюри еще артистка Наташа Варлей, которая, по сложившейся на этом фестивале традиции, смотрит всё дома, а потом присылает записочки. Есть еще и парень из Осетии, Артем Салбеев. Он тоже смотрит на дисках дома. Пришел только в воскресенье, когда мы подводили последние итоги.
Салбеев – ученик С. Герасимова, не без амбиции, любит стоять при свете рампы, с ним пришлось повозиться, но потом все утряслось… Но сначала о самом главном.
Два дня страна стоит на ушах и находится в тревоге после пожара в клубе «Хромая лошадь» в Перми. У меня мелькнула даже мысль: не позвонить ли Вите, а вдруг он поехал из своей деревни с Леной погулять в Пермь? Но потом решил, что делать этого не стоит, не для деревенских эти забавы.
Пострадавших более ста, погибших к понедельнику оказалось 115 человек. По телевизору показали, как талантливо Медведев выговаривал перед кинокамерами всем службам. Этому он, видимо, научился у Путина. Владимир Владимирович подобные телевизионные выговоры делает еще лучше, чем его ученик и последователь. С моей точки зрения, достаточно было еще при первом любом пожаре – а их по России прошла чуть ли не дюжина – снять с должности губернатора, и по всей стране не было бы ни одного пожарного ослушания. Между прочим, все пожарные службы сейчас принадлежат Шойгу. Он очень любопытно по телевизору сказал, что на устранение всех беспорядков этому клубу в свое время отпустили год. Год, между прочим, закончился 3-го числа. А после 3-го числа никто не позаботился проверить: соответствует ли клуб противопожарным требованиям? Несчастье выявило и еще кое-какие занятные обстоятельства. Медикаменты в огромный город Пермь пришлось везти из Челябинска, а больных развозить в Москву и Санкт-Петербург. Значит, у нас на Урале, где огромное количество горячих цехов, нет собственных больших противоожоговых центров? Нет больниц, лечащих ожоги? Немного выше я говорил о губернаторе. С полным основанием могу утверждать, что в аналогичных случаях царь не дрогнул бы и снял с губернаторской должности не только отпрыска крупной дворянской фамилии, но и собственного брата или дядю. Видимо, у капиталистов своя степень близкого родства.
Теперь о фестивале. Как хотелось бы, чтобы с десяток лент этого фестиваля просмотрело наше правительство. Тогда они наконец бы узнали, как живет тот народ, который находится между Москвой и Петербургом, между Москвой и Свердловском, между Свердловском и Новосибирском, между Новосибирском и Хабаровском, между Хабаровском и Владивостоком. Несколько пленок говорят об этом с невероятной уверенностью и скрытым гневом.
Мы долго колебались – кому отдать Гран-при: фильму «Глубинка 35 х 45», фильму «Неигрушки» или «Занавесу». В первом случае фотограф едет по деревням, потому что идет кампания по обмену паспортов. Боже мой, какие типы, какие люди, какое терпение! Второй фильм «Занавес» (В. Головнёв) – об актерах крошечного детского театра в городе Ирбите. Ирбит – это как точка культуры и жизни, как астероид, летающий вокруг планеты, и тем не менее – не только нищета, но и попытка к высокому искусству.
Наконец третий фильм «Неигрушки"(А. Титов). Здесь 70-летняя женщина, уборщица и одновременно создательница школьного музея игрушек. Сама шьет их, сама с ними разговаривает, общается с детьми, и тут же огород, муж – в общем, сама жизнь. И все же, и все же для Гран-при выбрали фильм П. Костомарова «Вдвоем». Здесь и опять творчество, и идея долгого супружеского понимания, и необыкновенная форма выражения, предложенная режиссером – он же и оператор, и сценарист.
Всего было 27 фильмов. Мне кажется, что документальное кино, в отличие от нашего кино художественного, все же не сдалось. За правдой факта здесь прослеживается и некая взволнованность красоты и духа. К сожалению, обо всем не расскажешь, но во имя самого искусства, которое не может и не умеет жить в пустоте и молчании, я попытаюсь это сделать. Тем более что и сами показы проводились в сравнительно небольшом зале внизу, в самом Союзе кинематографистов. Зрителей было – кот наплакал.
Для меня был очень важен, как переживание, фильм знаменитого фотографа Игоря Гневашева «Мое множество лет». Игорь знаменитый фотограф. И вот сейчас, когда в институте я в коридоре второго этажа повесил свою выставку портретов, которые наснимал, еще работая в «Кругозоре», я вспомнил Людмилу, его жену, которая там была редактором по фото. Именно она и Эдик Кравчук, наверное, уже покойный – к фото приучил меня именно он, – со мною долго возились, выковывая «мастерство».
Фильм Игоря Гневашева был построен на его собственных классических портретах-фотографиях и телевизионных, почти семейных «досьемках». И вдруг послышалось в закадровых голосах имя – Людмила, и послышался ее, Людмилы, очень узнаваемый голос. Этот фильм тоже что-то получил, потому что обойти было невозможно.
О чем дискутировали? Мне очень понравились два фильма: «Никола-Царевна» – об уже немолодом человеке, кажется, ракетчике, который, когда заниматься тем, к чему он был предназначен, уже не было возможностей – это опять в первую очередь и социология и экономика, – уехал, чуть ли не в скит, в разрушенное место, где уже никто не живет. Обосновался и, уже там, в трудах, обрел и Бога и жену. Здесь подлинность и естественность чувств. Каждый интеллигент всю жизнь мечтает уехать и, как Лев Толстой, жить чистой и здоровой, естественной жизнью. Но для этого, утверждает герой, нужна – слово почти позабытое – кротость. Второй фильм, где я опять вместе с разными попутчиками остался в меньшинстве, – это «Приближение к образу» Никиты Воронова. Это не только тонкая картина, но и нужная. Здесь эстетика иконы и очень тонкое разъяснение, как ее надо смотреть. Я обязательно покажу ее своим ребятам в институте.
Вот что мы сразу, и почти единодушно выбросили, исключив для дальнейшего обсуждения: фильмы «Улыбка Гагарина», «Элем Климов», «Роберт и Алла», «Возвращение Булата». Везде вторичный материал, многословие, везде какая-то чертовщина «ближнего круга». В «Гагарине» три больших включения Иосифа Кобзона, чуть ли не как лучшего друга. Кстати, показали ту самую дверь в Звездном, куда я заходил за месяц до гибели Юры, между 19-м и 22 февраля. Он тогда был мил, точно повторил на магнитофон текст, который до этого сказал Титов, но потом было решено передать его Гагарину. Без капризов и кокетства: надо, так надо. При мне он советовался с женой, ехать ли им на прием в Дом Советской Армии, прислали билеты. Тогда я впервые в своей жизни на входной двери в квартиру Гагарина увидел так называемый дверной глазок.
В «Климове» лучшие куски – это из его собственных картин. Приоритет вторичного, в котором все и плывет. Я, естественно, за всеми высокими словами не мог забыть и того, что из лучших намерений именно Климов, с его решимостью сына выскопоставленного партработника, начал разрушать советский кинематограф.
В «Роберте и Алле» главным глашатаем любви Рождественского и Киреевой стала Галя Долматовская, которая ничего острого и неожиданного не сказала, но зато стало видно, что гражданские стихи Рождественского, хотя и искренние, до лирики Маяковского не дотягивают и остывают на лету времени. Киреева мне нравится, ее величественность и внутренняя сосредоточенность, их любовь с Робертом мне вполне понятны. Я тут же вспомнил, что на этой даче бывал, что именно этот дом описан у меня в «Имитаторе». Здесь я впервые познакомился и с легендарной Джуной, и с легендарной Т. Лиозновой – но в то время я был «нужным человеком», главным редактором Литдрамы на радио. Искренним в фильме мне показался только Лев Рошаль, но он мне всегда нравится. К счастью, стихи Рождественского – и он, и Алла Киреева – выпускники Лита, я также не забыл ее критику; жаль, что ею она уже не занимается; так вот, к счастью, стихи Роберта задержались в песнях на его тексты. А что касается Булата – здесь мы увидели, чуть ли не какое-то насильственное внедрение его в культуру. Привычные, угадываемые лица, поющие школьники, еще не осознающие второго смысла песен. Бардовское пение – не русский народный жанр. О письме сорока двух, которое я-то не забыл, даже и не говорили.
Дали еще несколько дипломов, к сожалению, диплома не получил крошечный фильмик-кинонаблюдение – «Пес» А. Коган. Собака в подземном переходе, держа в зубах ведерочко из-под майонеза, просит милостыню. Хозяин стоит напротив. Не до конца выявлены отношения к происходящему, в первую очередь «хозяина».
Диплом получил фильм «Свет очей» Ю. Лурье. Это не про Россию, а про Сезанна, но героиня Лидия Дилекторская, это расчетливая муза Сезанна, -это двоюродная сестра моей мачехи Татьяны Алексеевны. Надо бы во имя справедливости написать что-нибудь еще и побольше об этих фильмах, но я уже устал.
9 декабря, среда. Утро опять началось с известий из Перми. В больницах скончались еще три человека из числа пострадавших в пожаре. Одновременно губернатор Перми обращается к жителям с просьбой сообщить, когда были закрыты капитальной стеной большие окна, идущие в клубе по фасаду. Здесь тоже интересный вопрос. Вечером оказалось, что все правительство Пермского края подало в отставку, теперь они все «исполняют обязанности». Многое ли от этого меняется? Три местных министра– внутренних дел, у которого в подчинении «пожарники», мелкого и среднего бизнеса и министр, который все это лицензировал, «отстранены от занимаемых должностей». Расследование как раз будет идти по их ведомствам.
Вышла «Литературная газета». Во-первых, Юра Поляков, Леня Колпаков и Гамаюнов получили Госпремию правительства России. Во-вторых, вышла статья Юрия Бундина о моей фотовыставке на втором этаже института. Там портреты, которые я наснимал, пока работал репортером «Кругозора». Делал выставку в назидание студентам – творчество возникает из знания и сочувствия к жизни. В газете также прекрасный рассказ Володи Мирнева «Черная собачка». Героической жизнью теперь живут только собаки, бизнесмены живут жизнью коммерческой.
К часу дня был уже в институте, к двум – приехал Лева и прочел, безжалостно правя мои грамматические ошибки, материал о театре Т. В. Дорониной.
Накануне довольно долго ругался со всеми, потому что в среду мои ребята определили дату просмотра фильмов, у них только три пары, но оказалось, что в этот день и мероприятие у Л. М., и А. Н. Ужанков проводит конференцию для первого курса по древне-русской литературе. У Людмилы Михайловны – к годовщине Московской битвы ВОВ – ребята читают стихи и прозу погибших в войну литинститутцев. На вечер пригласили А. М. Туркова и Ревича. После «показа» я все же зашел в зал и кое-что послушал. Интересно, но обидно, что такая прекрасная идея прошла сквозь пальцы. Спросили бы меня, я бы предложил сделать по этому поводу общеинститутский семинар о литературе в войну. И почитать, и поспорить.
Место себе я все же выбил, но Л. М. обиделась, потому что считалось, что я оттянул публику. Показали три фильма: «Занавес», «Глубину» и «Неигрушки». Мои ребята были в восторге. Для меня же это означало показать им иную реальность.
Собственно, задержался я в институте потому, что надо было отвозить домой А. М. Туркова. Я делаю это с радостью, потому что это еще и разговор. А. М. интересно рассказывал мне о новой книге Д. Быкова об Окуджаве и о книге В. Рыбаса о Сталине.
Уже около одиннадцати лег спать, но проснулся в двенадцать и стал смотреть по «Вестям» огромное выступление Зюганова. Его речь убедительна и точна, он говорил о том, что Россия глубже всего завязла в кризисе, говорил о бесцельно потраченных деньгах на банковскую систему, о коррупции, пронизавшей страну. Его цифры, связанные с промышленностью и армией, резко контрастируют с благостным показом разнообразной техники по телевидению. Последний, почти глобальный взрыв на складах в Ульяновске Зюганов связывает с тем, что министр обороны, похоже, устроил там коммерческое предприятие. Чуть ли не на артиллерийских складах снаряды разряжаются, а дорогой цветной металл идет в продажу. В стране уже не производят ни тракторов, ни бульдозеров, как, впрочем, многого другого.
