Текст книги "Дневник. 2009 год."
Автор книги: Сергей Есин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)
В передаче отчаянно раздражала подвякивающая Ксения Ларина. Удивительно неестественно и противновато. В конце передачи кто-то из слушателей прислал эсэмэску, смысл которой была почти буквально такой: «Вы позор Третьяковки, а ваш брат Виктор Ерофеев позор телевидения».
Разговаривал с Игорем Львовичем из «Дрофы» по поводу книжки Лауры Зенгиевой «Чаша радости». Это смесь юношеских вздохов и искусствоведческих раздумий. По жанру – это какие-то медитации.
Уехал на дачу только в шесть часов. Виктор с Леной и Викой там уже со вчерашнего вечера.
Радио в машине включено. О последних выборах ректора МГУ, которые по закону он, кажется, не имел права проводить. Но пошли письма «заинтересованных лиц» и подхалимов и пр. и пр. Закон гибок, как ива. Поговорили о гигантском доме, который строится возле станции метро.
Меня все время это новое строительство раздражало: когда идешь к метро, был виден шпиль университета. Я всегда думал: почему при таком дефиците на землю в центре эти огромные пространства не застраиваются? Оказывается, все это земли университета, и я подумал, как это было верно – предусматривать будущее расширение, новые здания, факультеты. Но теперь университет эти земли продал. Теперь жена Лужкова Елена Батурина строит на этой земле новый жилой дом.
20 апреля, воскресенье. Проснулся довольно поздно, читал рассказ Саши Киселевой, потом ходил к реке вместе с С. П. Уехали в Москву в шестом часу. Дома смотрел по зарубежному каналу передачу, посвященную Пасхе и истории христианства. Зарубежные историки стараются и даже иногда почти доказательно по-своему трактовать те или иные положения Библии. Сегодня много усилий было потрачено, чтобы доказать что Понтий Пилат был несколько иным человеком, чем его описывало Святое Писание: решительным, жестким и бестрепетным, никаких рук он не умывал, но и судьбу Иисуса решил сам быстро и отчаянно, и никого в руки иудейского правосудия и иудейской толпы не передавал. Так обо всем этом умно и толково говорят, а я почему-то верю в истинность каждой буквы Нового Завета.
Здесь же в передаче было также сказано, что антисемитизм, который на протяжении многих веков существует в мире, следствие именно этой религиозной коллизии. Боюсь, что это не совсем так. Просто опытным путем накопилось некоторое недоверие к отдельным представителям этого народа. Сейчас я пишу о русских олигархах, все это воспитанники советского времени, трое из четырех, о которых я уже написал, получили хорошее образование, но все это образование предали и вцепились в деньги, в обман такого глобального масштаба, что в современных условиях его можно назвать только бизнесом.
Вечером, когда приехал в Москву, обнаружил в почтовом ящике подарок от Ашота – несколько очередных газетных вырезок. Во-первых, из «Коммерсанта» с коротким списком премии «Нацбест» я узнаю, что в него попал мой ученик Сережа Самсонов. Здесь есть какой-то счет. Лиза Бергер, которая написала статью, говорит обо всех «выдвиженцах»: Герман Садулаев с романом «Таблетка», за который автор получает десять баллов, и четыре романа с шестью баллами: «Степные боги» Андрея Геласимова, «Тайная жизнь петербургских памятников» Сергея Носова, «Нефтяная Венера» Александра Снегирева и «Аномалия Камлева» Сергея Самсонова. Это мой ученик, и это почти все новые деятели нашей литературы. Закрывает список с семью баллами счета Илья Бояшев. А не попросить ли мне моих студентов всех их перечитать? Дальше Лиза Бергер сокрушается, что за заявленную организаторами массовость – литература для всех, литература не «толстых журналов», приходится платить. Жертвами, дескать, этой массовости стали Леонид Юзефович, Борис Минаев и «даже вполне массовый Андрей Рубанов». Они все были номинированы в длинном списке! Я рад за Сережу, которого я, сознавая его бесспорный талант, напечатал с романом еще в нашем институтском «Вестнике». Неужели пробьется?
Другие вырезки были менее для меня актуальны: судится Хуциев с Михалковым, художники борются за новое здание Третьяковки возле Крымского моста, как же они это здание раньше ругали, а теперь вот пригодилось. Во Владивостоке рейдерским захватом попытались взять Госуниверситет экономики. Экономика, как и ожидалось, волшебным образом не поднимается.
20 апреля, понедельник. Утром я, раб чужих дел и обещаний, повел своих студентов на радио «Культура» на Пятницкую. Меня просто поразила их дисциплинированность, которая так им не свойственна: Сема Травников, Аня Петрашай, Марк Максимов, Саша Киселева, Вера Максимова все явились с точностью курьерского поезда. Это была просьба начальства, обращенная к постоянному ведущему Анатолию Макарову: что-нибудь помоложе, все зубры литературы в эфире уже отметились. Надо сказать, что мои ребята не подкачали: собственно, поставлено было два вопроса: что они думают о сегодняшней литературе, ее состоянии, и что они думают о литературной тусовке? Но был и еще один вопросик, который я бы назвал провокационным и злым. Дело в том, что утром я достал из ящика газету со списком писателей, которые едут в Лондон на неделю русского языка и лондонскую ярмарку, зачитал его и спросил у ребят, кого они, молодые литераторы, знают из этого списка: Терехов, Маканин, Славникова, Архангельский, Шишкин, Быков. В списке, конечно, все имена очень достойные, но опять же – молодые их не знают.
Прямо с Пятницкой поехал в институт, где довольно долго сидел над работой Сони, а потом вместе с Ашотом пешком шли домой. Обо всем переговорили, о зарплате, о неравенстве в институте, о бухгалтерии, где оказалась дочь главного бухгалтера, получившая литературное образование. Девушка, впрочем, очень неплохая и толковая. Все, естественно, получают много больше, чем М. О. Чудакова. У нее ведь ведет всего-навсего четверть ставки.
21 апреля, вторник. День опять пойдет кувырком: к 13. 40 меня опять вызывают в суд, значит, придется переносить семинар. Приехал вовремя в уже знакомый мне Замоскворецкий суд. Оказывается, на одно время назначено три или четыре дела. Я не успел предупредить ребят из семинара и очень нервничал. Меня удивило, что после моего письменного заявления во время прошлого заседания меня до сих пор вызывают. Естественно, эта трусливая и лживая сука Ф. Ф., иначе я его после всего, что произошло, назвать и не могу, не явился. Я разнервничался, попытался отпроситься у судьи Пашкевич, она тряхнула своей золотой прической – ждите. Я на все плюнул и полетел в институт, опоздав почти на час.
Семинар прошел быстро. Саша Кузнецова дала на обсуждение рассказ «Счастливая жизнь Жерара», хорошо, плотно написанный рассказ – здесь молодой парень-историк, его мать, живущая в недалекой провинции, в общем, семейная история. Для художественной полноты чуть не хватает пространства времени, все это крепко, с «художественными средствами» выписано. На нашей защите диплома рассказ прошел бы с большим успехом, но была здесь и некая литературная заданность, которую ребята быстро углядели. Я по обычаю отбивал, но понимал, что ребята, многие из которых пишут значительно хуже, попали в точку.
Сегодня же Соня отнесла в «Фаланстер» по пятку моих книг – и «Твербуль» с Дневником и переписку с Авербухом, я хочу посмотреть, как это будет продаваться.
Я давно заметил, что я человек долга. Так жалко Любовь Михайловну, которая договорилась, что я пойду в театр Пушкина на спектакль «Офис», но два дня назад позвонила Галина Александровна Ореханова – 21-го в театре у Т. В. Дорониной премьера, которой я давно ждал и даже боялся – «Мастер и Маргарита» в постановке Валеры Беляковича. Я уже было стал отговариваться, что приду в следующий раз, но Галина Александровна сказала, что на этот раз сам Белякович выйдет на сцену в роли Воланда. Предупредить Любовь Михайловну я уже не мог.
До похода в театр, почти как обычно, пошел с Юрием Ивановичем, – мне еще предстояло дать интервью Русскому телевидению. Грядет день рождения Ленина, и, как обычно, в это время все вспоминают, что я единственный автор романа о Ленине, написанного после перестройки. Неожиданность момента заключается в том, что никто этого романа не читал, и в соответствии с наплывом времени предполагают, что роман вполне в духе эпохи, а точнее, в духе покойного Волкогонова. Так и тут, мне задали три вопроса и на все три, как я понимал, почти издеваясь над корреспондентом, он не получал искомого, вернее, подходящего к современной идеологии, ответа. Дескать, Ленин превратился в миф, а разве Александр Македонский и Иван Грозный не мифы? Но в мифы переходит далеко не каждый деятель. Поговорили о красном терроре. А разве не было белого? Разве перемена формации, при которой происходит депопуляция народа, не террор? А разве не существует экономического террора? И так далее.
Теперь о «Мастере». Собственно, почти впервые я вижу МХАТ им. Горького не только полным, а буквально набитым. Посадили нас с Юрием Ивановичем в первый ряд. На этот раз я цветов не брал, а приготовил с подарочной надписью для Беляковича свою новую книжку. Так потом с первого же ряда ему ее и вручил.
Я ведь так долго живу, что помню и спектакль Любимова с чуть обнаженной Маргаритой, качающейся на часовом маятнике. Это, к сожалению, все, что я помню. Начался спектакль так, что я немножко заволновался. На сцене на каких-то цепях висели листы тонкого белого металла. Ну вот, опять у Валеры какие-то металлические конструкции, как в его спектакле по Островскому. Но погас свет, и на этих листах высветился почерк Булгакова, а сами листы превратились в листы рукописи, парящие в темном небе. Ну да, как бы рукописями Булгакова был оформлен спектакль и в театре Гоголя. Но вот из-за этого металла с грохотом и звоном появилась свита, спектакль начался. Совершенно неожиданным, а не привычным сухим джентльменом, вышел Воланд у Кабанова. Это было мгновенное разочарование, что не играет сам Белякович. Но и Кабанов творит что-то необыкновенное по отдаче и характеру. Здесь я опять засомневался, но немедленно понял, здесь нет стремления, булгаковский текст полностью перевести в сценическое действие – другая художественная эстетика. Огромные куски текста, будто в радиопередаче, были просто произнесены. Это был дерзкий, но вполне удавшийся замысел. Первое действие шло два с половиной часа. Практически зал выслушал почти полный текст романа. Это, по крайней мере, серьезнее того, что на телевидении показал нам Бортко. Об отдельных сценах: в ресторане (я сразу подумал о минувшем съезде кинематографистов) бал, на Патриарших прудах я уже и не говорю…
22 апреля, среда. После вчерашнего спектакля и празднества спал, как всегда плохо, а тут еще пришлось вставать чуть ли не в шесть. Несколько дней назад по наводке Надежды Васильевны договорился с агрономом, который обрезает деревья. Сад у меня совсем пришел в упадок, несмотря на то, что я и сам кое-что подрезал, все заросло и не плодоносит. Но дело даже не в плодоношении, а в ощущении порядка. Утром около восьми встретился около метро с Юрой, молодым парнем, который, видимо, сколотил бригаду и вот теперь ездит по весне по участкам. Расценки довольно весомые: семьсот рублей за старую яблоню, их у меня штук десять.
Юра парень славный, оборудование, включая «садовую» бензопилу, которой можно работать одной рукой, у него с собой в рюкзаке. Вполне спортивный, рабочая одежда тоже в рюкзаке, я его даже и не признал, когда встречал. По специальности он агроном, кажется, даже в Тимирязевке и работает, но сколотил – он за главного, – бригаду и теперь ездит по всему Подмосковью.
Доехали в разговорах быстро, зарабатывает он, видимо, хорошо, есть машина, но из той породы русских людей, который не может согласиться с существующим порядком. Поговорили о богатстве, о насилии над русскими, о так называемом русском фашизме. Кстати, любопытный знак, вчера днем, между прочим, перемолвились с Женей Сидоровым, он рассказал, что в центре Ролана Быкова был намечен к показу фильм, который чуть ли так и не назывался – «Русский фашизм», но, по словам Жени, «скинхеды» окружили толпою дом, и показ не состоялся. Русский националист – для меня понятие не бранное.
Как только приехал в Обнинск, раздался звонок Лени Колпакова: умер Глоцарь и сегодня с ним прощаются в Доме литераторов. К сожалению, я уже подъехать не смогу. Лег в ночь на 19-е в постель и не проснулся. Под Пасху. А потом опять новый звонок: на этот раз Саша Колесников, он, как и я, в разных комиссиях, не забыл ли я, что мы сегодня с ним идем на «Горе от ума» у Любимова? Мы рабы нашей мобильной связи. Конечно, забыл, но обязательно пойду: во-первых, это новый спектакль, который Любимов подготовил к своему 90-летию, во-вторых, срабатывает интуиция, что надо себя пересилить, с чем-то я там встречусь любопытным.
Пишу все это на даче. Вчера вечером прочел, что Михаил Кузмин обладал редкой способностью работать везде. Я вот тоже последнее время вожу с собою компьютер. Юра, я слышу с террасы, режет яблони. Все это продолжается часа два, потом он полез замазывать какой-то пастой сверкающие первозданной свежестью срезы на яблонях. Я уже начинаю греть чай. Посчитали расходы – 5 тысяч рублей. На участке осталась целая гора толстых и тонких веток. Убирать ничего не стал, да я бы и не смог. Как удивительно я приноравливаюсь к старости, начал на нее ссылаться. В пятницу или субботу приедет Витя и все уберет.
Но какая же у меня неуемная жадность и к людям, и к стремлению докопаться через них до постулатов устройства нашего отечества. Во всем этом есть какое-то нездоровье, пусть даже будет плохо, но по-моему. Но, к сожалению, многое так и получается.
На обратном пути опять два часа сладкого разговора с новым человеком. Я расспрашиваю Юру о садоводстве, о том, как ухаживать за яблонями, он охотно со мною делится знаниями. В том числе и о голландском методе выращивания растений в теплицах. Там все чисто, вместо грядок лотки, куда укладывают пластмассовые мешки с земельной смесью. В каждый такой мешок помещают по росточку: готовая качественная земля, нет сорняков, удобно поливать и подкармливать. В этом году, может быть, проведу запланированный ремонт теплицы. На следующий, е. б. ж., так и посажу. Пока все подоконники у меня заставлены горшочками с рассадой. Потом говорим с Юрой о сельском хозяйстве, вернее, о его краже, о стремлении подогнать все к какому-то термину, например, – ферма. Я полагаю, что «ферма» не потому, что есть понимание, что это такое, а лишь бы что-то новое и не колхоз, который по сути (особенно совхоз) и был фермой с грабительской системой оплаты. В разговоре вплыла и Тимирязевская академия, в которой сейчас новый ректор. Здесь так же, как и в МГУ, который уступил территорию возле метро под жилой квартал, шла активная распродажа учебных хозяйств, участков, опытных полей. Всего, что было мне рассказано, я даже и не решаюсь вставлять в дневник. А какие защиты, какие доктора и какие доценты!
Почти не отдохнувши, еду на Таганку. День сегодня начался с шести. Как меняется восприятие и как быстро угасают когда-то звонкие кумиры. Уже фойе театра с портретами, как талисман, Высоцкого и большим количеством разных скульптур, хотя и знаковых, с горящими на трех роялях в белых чехлах свечами, с необычной керамической люстрой наверху, все это кажется мне уже давно отжившим, даже провинциальным. Впрочем, в отличие от Доронинского МХАТа с вечной нехваткой денег, здесь все блестит, и новые, удобные мягкие кресла с откидывающимися сиденьями.
Спектакль, который идет два часа, вынес с трудом. И тут же пожалел, что в свое время недосмотрел, ибо было так же трудно и тягомотно, спектакля по той же пьесе в «Современнике». Спектакль, естественно, с дурной мейерхольдовщиной, от которой несчастный Всеволод Эмильевич, конечно бы, открестился. Все шло в неких, как сейчас на окнах, только огромного размера, развевающихся шторах, которые ползают по пазам. Такие ленточные пластмассовые шторы у меня на кухне. И вся женская часть еще и на пуантах. Ну, это мы уже видели и у Райхельгауза в Театре современной пьесы. По типажам я бы даже принял актеров, и Чацкого, и Лизу, и Софью, которую традиционно ни один театр не разгадывает. А она просто умна, умнее всех и теряет своего единственно возможного в этой среде спутника жизни. Все остальное чудовищно. Среди зрителей много молодых людей, которых, предполагая, что они читать ничего не станут, приводят в театр, чтобы образовывались. Многим из них так теперь и будет на всю жизнь казаться, что именно эту белибирду, когда монологи Фамусова перемежаются громкоголосием песен любимца Лужкова Газманова, русский классик и написал. Сам Любимов в начале спектакля стоял – мы сидели в тринадцатом ряду, почти возле выхода – с электрическим фонариком в руке и вспышками подавал актерам какие-то сигналы. Осветительная аппаратура была, видимо для рифмы, установлена и на сцене. Один раз какой-то смысл мелькнул: фиксировать знаменитые реченья и цитаты, но все и это опять в шторах замылилось. Состоялась бессмысленная казнь великой пьесы русского театрального репертуара.
23 апреля, четверг. Надул я своих ребят: Гришу Назарова, Сашу Рудевича и Васю Попова. Они сегодня объявили о собственном поэтическом вечере, я обещал прийти, но не приду. Когда вчера уезжал с дачи, забыл там телефон, и вот пришлось вернуться. Выехал на машине утром, часов в девять, по дороге заехал в аптеку за энапом от давления и в магазин за молоком. Потом в самом Обнинске заехал в магазин строительных материалов. Купил пленку на теплицу и фарфоровую статуэтку – «Кот и повар». В магазине открыли небольшой отдел антиквариата: бюсты и бюстики Ленина и Сталина, подстаканники, не очень дорогие картины, несколько старых книг, утюги, самовары. Подумал, не отвезти ли мне туда на комиссию кое-чего и из моего барахла? Я не люблю расставаться ни со своими вещами, ни с вещами близких мне людей, но все время думаю, что после моей смерти это все превратится в никому не нужный хлам. И еще одно наблюдение: в этом антикварном отсеке, кроме подсвечников и утюгов, очень много немецких, да и русских металлических касок, пуговиц от мундиров, фляжек – здесь же проходила линия фронта, все это лежало по подвалам и чердакам. Как война, оказывается, еще близко.
Чувствую себя плохо, весенняя, а может быть, и старческая вялость, почти ничего не делаю, но решил написать свой излюбленный обзор прессы.
В среду вышла «Литературная газета». У них опять какой-то юбилей, есть любопытные статьи. Все, естественно, работают в своем ключе. Евгений Александрович Евтушенко просит колонку для Людмилы Улицкой, вспоминает о Диме Быкове и для компании вставляет в свой текст имя Распутина. Саша Ципко пишет о шестидесятниках и попутно говорит о нелюбви к советской власти. Впрочем, в его статье есть интересные мысли, факты, а иногда и признания. Как я понимаю, нынешняя система далеко не для всех является благом. Даже для избранных, которые продолжают свое духовное совершенство и раскрываются как выдающиеся личности. И тем не менее, тем не менее. «Конечно, среднему, не обременённому раздумьями о смысле жизни человеку брежневская система давала куда больше, чем нынешняя. Последнюю даже системой нельзя назвать». Круто, я не обремененный…
Дальше факт поразительный, я пока не берусь его как-то осмыслять. Алексанр Ципко передает свой разговор после возвращения из Польши, где уже гудит «Солидарность», с А. Б. Чаковским, знаменитым главным редактором «Литературной газеты». Событиям в Польше Ципко придает особое значение, возможно, и совершенно справедливо.
«В 1980 году польская «Солидарность» открыла всем срок окончания коммунистического эксперимента, по крайней мере в Восточной Европе. Мы в ИМЭСС АН СССР вместе с Алексеем Елымановым в 1982 году написали в закрытой записке, что, по всем данным, к концу 80-х социализм в странах Восточной Европы умрёт». Но теперь, так плотно уже процитировав статью, я не могу не обозначить и этот разговор ее автора с А. Б. Чаковским. Здесь есть некая сенсация. Сюда большую цитату-монолог.
Просмотром газеты я был немножко расстроен, среди многих имен сегодняшних писателей мне места не нашлось, а потом сообразил, и не могло найтись, здесь же был и некролог М. И. Кодину. Я еще помню, как мне позвонил Леня Колпаков и спросил, можно ли вставить в некролог мысль, что покойный Михаил Иванович был душою премии «Хрустальная роза Виктора Розова»? Жалко Мих. Иван. Наш клуб после его смерти может и постепенно затухнуть. Некролог подписали: «С. М. Миронов, председатель Совета Федерации ФС РФ; Н. И Рыжков, К. Глухих, член Совета Федерации ФС РФ; М. И. Ножкин, народный артист РФ ; С. Н. Есин, зав. кафедрой Литературного института им. А. М. Горького, члены Московского интеллектуально-делового клуба (Клуб Н. И. Рыжкова).
В нескольких номерах «РГ», конечно, много пишут о кризисе. Ощущение, что и журналисты, и власть испугались. Я всегда вспоминаю слова одной из моих знакомых, занимающейся экономическими проблемами. Она всегда, когда возникали колебания, любила говорить, что проблему надо решать циничнее. Вот и теперь, когда через много месяцев и лет циничного подхода наше правительство обнаружило, что может потерять власть, оно как бы оглянулось вокруг и с удивлением увидело то, что до него видели все, кроме него: что этот бедный народ оно загнало, как старую шахтную лошадь. И если бы только это!. Одновременно правительство обнаружило, что оно само в это же время жило припеваючи. И даже не только оно, но и все прихвостни, все сошки большие и малые, которые как-то соприкасались с властью и делением общего дохода. Вдруг в верхах забеспокоились о невероятных бонусах, которые выплачивают, вернее, выдают себе и своим слугам главы корпораций, наполовину государственных, забеспокоились по поводу огромных зарплат, невероятных представительских расходах и прочем. Не отсутствие хлеба вызовет революцию, а экономическая демагогия: «Если у бедных нет хлеба, почему они не едят пирожных?»
Два любопытных материала в номере за вторник. Один доцент МГУ им. Ломоносова рассматривает занятную ситуацию в… Карловых Варах. «Из 5 тысяч домов и 25 тысяч квартир 10 процентов находится в собственности у россиян. Три тысячи человек проживает на курорте, у знаменитых вод постоянно, половина их составляют пожилые люди». Дальше: «Что бросается в глаза? Те же немцы, что приезжают на курорт, в своем большинстве простые работяги, средний класс. Что же касается россиян, то, видимо, большинство – пенсионеры из обеспеченных семей. Чаще всего их дети состоятельные чиновники», – утверждает автор. Дальше идут еще интересные пассажи о наших знаменитых Марциальных водах, о знаменитых водах Камчатки, о Кавказских водах, куда не брезговали ездить представители российского царского дома. Здесь тоже можно задать много вопросов, но автор делает это мельком, сосредотачиваясь на другом. Ой, боюсь, что кризис у нас не только в экономике. «Поступки представителей элиты рассматриваются по другим критериям». Следующий абзац небольшой статейки я, пожалуй, выделю шрифтом:
«Элиту составляют люди, которые ответственны за создание комфортных условий жизни своим согражданам. Взамен элита получает статус, привилегии и те самые зарплаты, которые так азартно обсуждают обыватели. Поэтому критерий оценки представителей элиты – качество жизни. В нашем случае – россиян».
Вот может все же ученый так сформулировать, что хочешь не хочешь с ним согласишься. Что-то всегда похожее с тем, что сказал доцент МГУ Магомед Яндиев, я ощущаю, когда вижу, как выступают наши министры, политические и общественные деятели. Наблюдаю, даже когда без бумажки говорит спикер Госдумы Грызлов или замечательно читает с узких и коротких листов сам В. В. Путин.
Другую любопытную статью написал ведущий научный сотрудник ВИАПИ Валерий Сарайкин. Не упоминая слова «кукуруза» и, видимо, даже не думая об этом замечательном растении, он, тем не менее, опять поднял этот важный для России вопрос: если есть Господняя воля, то кукуруза будет расти и на Севере. Естествен, здесь я вспомнил Хрущева. И может быть, его бы и не вспомнил, если бы в статье Сарайкина не упоминались «первые лица страны».
Меня всегда пугает, когда в промышленность ли, в экономику, в конкретные знания, как решающие эксперты, вмешиваются первые лица страны. Еще больше пугает, когда коллектив инженеров, ученых и политических деятелей, людей, которые над той или иной проблемой долго размышляли и экспериментировали, немедленно с барской идеей соглашаются. Ах, Сарайкин, действительно, на миру и смерть красна. Я бы так подробно всего не писал, если бы дело не касалось самого животрепещущего – мяса, говядины, еды. Слава Богу, с помощью Сергея Лисовского, бывшего или шоумена и импресарио, депутата, который когда-то выносил из Белого дома знаменитую коробку из-под ксерокса, у нас в стране все в порядке с птицеводством. Но вот с говядиной:
«В апреле первые лица страны сформулировали свое видение выхода из тупика: создание крупных ферм. И обещали, что именно крупные хозяйства получат господдержку». Теперь я прерву цитату, чтобы сказать, что любую господдержку я вижу, как известную картинку из нашего революционного прошлого «Семеро с ложкой, а один с сошкой». Эта картинка была помещена в учебниках по истории для средней школы. Я вижу этот лакомый хрустящий «чемодан», полный господдержки, которую разворовывают большие чиновники. Уж потом что-то получает и человек с сошкой. И тут мне опять видится некая другая, уже литературная, в словах картина: «Как мужик трех генералов прокормил». В мое время эта сказка Щедрина тоже была в школьном курсе. Ну да ладно, продолжим цитату. Что же надо сделать чтобы говядина на прилавках была не импортной?
«Но представляется, что это тупиковый путь. Надо как раз наоборот: диверсифицировать и распылить выращивание КРС».
Статья называется «Скотовод с ружьем». Это еще и о том, какую лакомую добычу представляют большие стада в государстве, где стадо могут просто с помощью подкупленной милиции или даже без ее помощи отобрать и перегнать в другой регион. Я заостряю на этом свое внимание еще и потому, что Толик, мой бывший шофер, житель из-под Ростова, рассказывал мне какие-то подобные истории. Тогда, правда, была еще террористическая ситуация на Кавказе и войска из Чечни никто не выводил. Спускались лихие люди с гор и угоняли стада.
Хотел еще написать страничку или две в роман, но так устал с этим дневником.
24 апреля, пятница. Собственно, одна причина у меня утром уезжать с дачи – в три часа вручение премии Солженицына. Вот уже премия, где никто не скажет, что дают ее неталантливым или случайным людям. Особенных обязательств здесь у меня нет, но решил показать московский литературный бомонд Вилли. К сожалению, он что-то перепутал и не сходил в среду, как я планировал и организовал, в театр Гоголя на «Портрет». В этом смысле, программа, которую я ему и Барбаре составляю, оказалась неполной. Встретились без двадцати три на выходе станции метро «Таганская». Но еще до этого у станции «Парк культуры» пересекся с Юрием Ивановичем. Он передал мне кое-какие распечатки из Интернета, связанные с моей шестой главой, и дал «на просмотр» свои соображения – он теперь, взяв, видимо, пример с меня, ведет дневник, – связанные со спектаклем «Мастер и Маргарита». Пропускаю весь обстановочный материал, но два соображения показались мне занятными. Сначала это, конечно, трактовка двух противопоставленных героев: Понтий Пилат и Мастер. Юрий Иванович очень остроумно видит здесь диалог Сталина и Булгакова. Все остальное– «материализованные символы зла».
Второе соображение касается сроков публикации романа – должна была уйти «хрущевская «оттепель» с ее пафосом развенчания культа личностей».
В этом году премию, второй раз «посмертно», дают В. П. Астафьеву. Церемония прошла блестяще, а фуршет, как и обычно, был очень хорош. Писатели любят поесть, иногда даже, как мне показалось, едят впрок. Собственно, кроме отъехавших в Лондон любимцев Сеславинского, были все. Во-первых, конечно, бывшие лауреаты премии: Л. Бородин, В. Распутин, Ж. Миронов, Б. Екимов, В. Курбатов. Вела, как и бывало в последнее время, Наталья Дмитриевна, не повторяясь, хорошо, но информационно говорила. Основное, что я уяснил, что «премиальное дело» – это меньшая часть работы Фонда: основное – библиотеки и помощь старикам, бывшим лагерникам. Новым в церемонии, чуть ли ее не погубившее, было то, что Наталья Дмитриевна прочла одну из небольших глав из неопубликованной работы А. И. Солженицына о В. П. Астафьеве.
Действительно, грандиозный текст, после которого говорить кому-либо было невероятно трудно. Тем не менее, представление от имени жюри П. Басинского выдержало это давление. Потом несколько слов сказал В. Непомнящий о Марии Ивановне (?), жене покойного В. П. И довольно долго с сухой, часто и церковной риторикой говорил Вал. Курбатов.
Евг. Попов оказался земляком Астафьева, он тоже сказал несколько слов, без витиеватости, вспомнил улицы, места. Это, кажется, запомнилось. Показали еще и четыре минуты фильма: Астафьев и Жженов, наверное, они оба имели право. Без малейшего сочувствия и сострадания к прожитым собственным годам, но с редкой ненавистью к советской власти.
На фуршете не утерпел и съел кусок пасхального кулича.
25 апреля, суббота. Утром уехал на дачу в Обнинск. Витя с дочкой и Леной уже там. К сожалению, выполнить обычный маневр с покупками в «Перекрестке» не удалось. Проезд с Киевского шоссе на Калужское, сразу же за Кольцевой, которым я регулярно пользуюсь, оказался закрытым. Я полагаю, что это связано с какими-то правительственными перемещениями или с перемещением войск к параду 1-го мая. Пришлось дунуть напрямую по Киевскому. С началом сезона начались и пробки. Правда, практически весь отрезок пути до Алабино за последние года три, когда я по этой дороге не ездил, превратился в мощное шоссе. Остался в первозданном виде только участок от Апрелевки до Алабино, вот тут-то и собралась «гармошка».
Неторопливая дорога ведет к размышлениям. Из последнего, но зато и самое сильное, это установка на участках, где дача С. П., новых трехфазных счетчиков. Как я много раз писал, это поселок очень богатых людей, в котором С. П. почти единственное исключение. В связи с тем, что этот поселок почти рядом с Москвой, то многие из имущего контингента выстроили огромные, иногда и трех– и четырехэтажные дома и живут здесь круглый год. Все хотят жить в тепле и комфорте. Чтобы потреблять для хозяйства и отопления значительные мощности, нужно трехфазное электричество. Но оказалось, что богатые люди самые вороватые. Счетчики подкручивали, показания сбивали и т. д. Чтобы предотвратить высокопоставленное воровство, было придумано новшество. Счетчики в богатом поселке стали устанавливать не как обычно, в домах, а развешивают на вершинах столбов, с которых идет подключение. Теперь счетчик на виду, вороватый Кулибин не достанет…
