355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Есин » Дневник. 2009 год. » Текст книги (страница 40)
Дневник. 2009 год.
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 15:37

Текст книги "Дневник. 2009 год."


Автор книги: Сергей Есин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

1 ноября 2009, воскресенье.

Каждый раз втайне никуда не хочу ехать в воскресенье, какая дача, так холодно, столько надо шевелиться, да и машина «не переобута»! А приезжаю в это блаженство и наслаждаюсь медленно текущим временем, увяданием или бунтом природы, наконец, томительным жаром бани. Какое счастье, что все же сорвался, пересилил себя и снова попал в этот тихий рай, где можно обрести себя.

Замечательно выспался и, пока все продолжают спать, прочитал рассказ Лены Иваньковой, и потом часа два до боли в плечах сгребал листья, до боли в пояснице собирал яблоки в саду и выкорчевывал остатки урожая. В теплице еще растет зеленый лук.

Рассказ у Лены еще без названия, но вот и награда – это сильно, искренне и значительно. Правда, как и у всех, собственная молодость, видимо, как жертва литературе, собственная семья, но зато все без уступок правде. Иногда даже, как мне кажется, с некоторым литературным сгущением: вожделение старшего брата и оснащенная литературным же искусственным трагизмом – смерть брата и вскоре матери. Но, правда, это делает героиню свободной – жизнь ли это или литературный расчет? Но одно ясно: если у девочки хватит сил писать так же напряженно, то все у нее получится. Вообще-то этот рассказ – материала хватает – можно превратить и в более значительное произведение.

После долгой работы в саду снова залег в постель, на подогреваемый плед, и стал читать переделанную монографию В. К. Харченко о своих дневниках. Веру Константиновну все мои остепененные знакомые-лингвисты поругивают за некий провинциализм стиля и наукообразность, но мне кажется, книги у нее неплохие, а главное, я понимаю, что ей хочется работать, объектов маловато – вот мы и сошлись. Самое любопытное не ее бушующие филологические умствования, а умение виртуозно отыскивать в море дневников цитаты. В книжке это, пожалуй, самое интересное. Но ведь и ее размышления, и ее цитирование мною не только фиксируются, но, думаю, и влияет на мою дальнейшую работу в этом жанре.

Об одном казусе – отдельно. Еще в прошлый раз, когда я читал прежний вариант книги, я попросил Веру Константиновну аккуратнее обходиться с ее «несогласием» моего видения еврейской темы, которой, в общем-то, в дневнике нет. Когда я раздаю оплеухи, то достается всем. Но когда пишу, что Марк Захаров сжег в пепельнице не партбилет, а муляж, который ему сделали в бутафорском цехе театра, это, по мысли подобных наблюдателей, уже еврейская тема. Интеллигенция, запуганная прессой и ее оценками, уже дрожит при любом ветре с востока. Так вот, Вера Константиновна на этот раз решила обойти этот момент по-другому. Получилось глупо, трусливо и провинциально. Выделяя среди прочих тем и приемов дневника раздел «Феномен сплетни», она довольно много пишет об этом, вспоминая многих, в том числе и А. Блока. И вот, в самом конце этой главки, после многих довольно спокойных слов и примеров, исследовательница, выделяя абзацем, пишет:

«С чем мы не согласны – это с критическими замечаниями Сергея Есина в адрес евреев».

Все так и оставил, даже не позвоню, не скажу, как в этом пассаже она смешна и нелепа, как это неточно писать именно так – это моя плата за трусливость и неумение острую и сложную проблему взять и попытаться ее решить. Теперь хлебайте, что сварили. Я оставляю за собой право говорить о том, что белое или черное не зависит от национальности, так же как оставляю за собой право называть себя русским.

Кажется, в машине полетел аккумулятор, я ее не смог завести, когда с дачи подвозил С. П. Вызвал «Ангела» – работа механика в этой фирме стоит 1600 рублей в час, но когда механик приехал, то оказалось, что аккумулятор немножко ожил и заработал. Тем не менее механик порекомендовал аккумулятор к зиме сменить – больше трех-четырех лет аккумуляторы обычно не держатся.

2 ноября, понедельник. К двенадцати пошел к нотариусу, это недалеко, документы все уже были готовы, и мне сразу же выписали «Свидетельство на право наследования по закону». Пока сидел на стуле, думал о том, что Валя и оттуда старается мне помочь – выяснилось, что к ее сберкнижкам есть еще и какая-то компенсация на случай смерти. В груди все сдавило, но на этот раз не плакал. Пока нотариус что-то оформляла, внезапно промелькнула мысль, как мне строить книгу о Вале – в первую очередь надо выписать из дневников все куски, связанные с нею, – потом посмотрим, это уже прописано и это выведет к другим воспоминаниям.

Пришлось ехать в институт. Это было связано с целым букетом обстоятельств. Во-первых, приехала из Ирландии Сара Смит; во-вторых, сегодня Е. Л. Лилеева праздновала свое 70-летие, не пойти было невозможно. В-третьих, так как я взялся писать заключение по МХАТу, надо было смотреть спектакли. Сегодня идет «На дне» Горького, мне казалось, что этого спектакля на мхатовской сцене я еще не видел.

С Сарой прекрасно и душевно поговорили о работе в университете, о Стэнфорде, ее муже, с которым, когда они жили в Москве, я приятельствовал, о наших общих знакомых и, естественно, о студентах. Разговаривали в международном отделе, где раньше сидел С. П. Надо сказать, что оборудовали там все с европейской раскованностью – Игорь Темиров, сейчас там командующий, поил нас чаем и кормил бутербродами. А в какой нищете начинали! Сара приехала на какой-то русский конгресс, которые власти так любят время от времени собирать. Боже мой, сколько на это все уходит денег! Во время разговора выяснилось, что Дженифер, матери Сары и знаменитой писательнице, исполняется 80 лет. Празднество будет происходить в Тринити-колледже, в университетской столовой, которая мне хорошо известна. Я загорелся съездить вместе с С. П. – а кто станет заниматься билетами и чемоданом? – на этот день рождения. Я всегда, хотя и плохо, когда говорили, вернее, никак ее не понимал, но был от Дженифер в восторге. Полет с пересадкой в Париже или Лондоне меня не смущает.

В качестве подарка Елене Леонидовне я купил большой том из «Дрофы» – это стало для меня очень удобной традицией, тем более что в «Твербуле» я Лилееву наверняка упоминаю. Праздник устроили в одиннадцатой аудитории, где висит портрет Долматовского. Собралась кафедра, было непринужденно и весело. При всем своеобразии характера Е. Л. обладает рядом бесспорных достоинств, знаниями, требовательностью и роскошным, похожим на виолончель – сравнением этим я пользовался и ранее – голосом. Среди прочего, она еще и человек благодарный, это качество в наши дни редчайшее.

Пить мне не пришлось, потому что во дворе стояла машина, на которой я поеду домой после театра, но покормили неплохо. Когда я уже почти уходил, пришел ректор – вот тогда-то на столе и появились и торт и чай. Так всегда случалось, как раньше, когда к кому-нибудь в институте я приходил на день рождения – вынимали из холодильника торт, а на тарелку ректора клали лучший кусок.

Что касается спектакля, то, оказывается, эту постановку В. Беляковича я смотрю уже в третий раз: один – у него в театре, второй в его же постановке в Нижнем Новгороде, и вот теперь на сцене МХАТа. Здесь постановка смотрится по-другому – и масштаб сцены и игра актеров. Недаром театр академический, ох, как недаром! Это один из самых запоминающихся спектаклей театра, без единой помарки. Какую Татьяна Васильевна воспитала труппу! Все неожиданно, все по крупному счету. Но в этом спектакле мужчины все же лучше: М. Дахненко, Равикович, В. Клементьев. И опять МХАТ – это театр, в первую очередь, текста. В зале было много школьников, как прекрасно, что они видят спектакль с полным, ясно и отчетливо выговариваемым текстом.

В. Белякович внешне сделал спектакль почти условным: металлические конструкции нар ночлежки, и актеры, одетые в чуть ли не шелковые костюмы. Все это, конечно, не то, что когда-то в «документальном» тряпье и с кряхтеньем играли на сцене в Камергерском. Такая этнография сейчас была бы невозможна. Возникли соображения по поводу и самой пьесы. В первую очередь бросается в глаза ее российская смысловая неувядаемость. Все один к одному – воров покрывает милиция (полиция), капитал дружит с властью и даже вступает с нею в семейное родство, что касается самого морального действия, то здесь все то же: леди Макбет Мценского уезда и барышни хотели бы выйти за олигарха местного значения. Горьковская философия остыла и превратилась в риторику.

3 ноября, вторник. Утром, как я и ожидал, не пришла на работу Инна Люциановна, а Надя, жена Рейна, позвонила и сказала, что оставила своего знаменитого мужа ремонтировать дачу. Эта женщина постепенно превращается в легенду о писательской жене. Здесь я не комментирую. Я тоже замотался с «уставшим» аккумулятором, приехал на работу попозднее. Вроде ребята сами прочли пьесу, обсудили и разошлись.

Рассказ Лены Иваньковой обсудили в целом успешно. Девочки, правда, нашли в рассказе целый ряд стилистических сбоев, которые я не очень разглядел, а думаю, их просто нет. В целом это рассказ о сегодняшнем времени и безвременной жизни. Почти никогда не заставляя ребят дорабатывать, я полагаю, что здесь именно такой случай. Все слишком сгущено, и рассказу чуть не хватает беллетризма. Кстати, не было и хорошего, освещающего путь повествования заголовка.

На этот раз я изобрел довольно интересный прием. До начала обсуждения дал семинаристам десять минут, чтобы они придумали мне по три заголовка к рассказу. Разбирать заголовки начали уже в самом конце, когда суть и движение рассказа стала всем доступна и понятна.

Руслан Киреев подарил мне свою книгу с несколько кокетливым заголовком, перекликающимся с названием знаменитой книги Игнатьева, – «Пятьдесят лет в раю». Я раньше часть (первые ее части) книги уже читал в «Знамени» и знал, что в полном тексте есть страницы, посвященные мне. В каком-то смысле конструкция интересная, но формально-головная: описывается год и вставляется один из писательских портретов. Руслан так и подарил мне с четко сформулированной надписью: «Сергею Есину, одному из героев этой книжки (стр. 472) – от ее автора»Подпись, дата: 2. 11. 09. В надписи ни грана вольности, вологодский конвой. Книжку я открыл только поздно вечером уже на даче.

Как я люблю ездить ночью один на машине. Приехал, когда мой экипаж уже попарился в бане и смотрел матч ЦСКА – «Манчестер Юнайтед». Замечательный был матч, наши играли даже лучше, чем наша же сборная, сначала наколупали англичанам, тем более что игра шла на их родном английском поле, а потом все же почти сдались – ничья.

После игры и стал читать страницы, посвященные самому себе. Опять мелькнула мысль Блока – «все мы тайно враждебны друг другу». Многое мне Руслан поставил в строку, но многое и забыл. Началось все, естественно, с семинара 71-го года, когда мы познакомились, и я своей выходкой с письмом Чуковского, разозлившей ведущего семинар Бондарева, отсрочил свое вступление в Союз писателей на несколько лет, а тихий Руслан в Союз попал с этого семинара. Занятна была фраза, из которой сочилось внутреннее недоброжелательство, что Есин был старостой семинара и, значит, вхож в дом. Чей? Из деликатности Руслан, как я сказал, печатавшийся с этими воспоминаниями в «Знамени», на всякий случай не упомянул – Ю. В. Бондарева. Фигура во все еще баклановском «Знамени» очень немодная. А старостой меня назначали, чтобы носить руководителю рукописи, и лишь потому, что я жил в соседнем с Бондаревым доме, и у меня была машина, чтобы эти рукописи привезти. Не пишет Руслан и о том, что мы соперничали на выборах ректора и, подыгрывая В. И. Новикову, он (третья и наверняка непроходящая кандидатура) себя с выборов в последний момент снял. Очень точно Руслан описывает мою привычку после публичного выступления обязательно спросить у кого-нибудь, ну как я? Но инженер человеческих душ никак не смог понять, что это идет от огромной внутренней неуверенности, свойственной мне, от постоянной рефлексии. Ну, да дальше по мелочам не буду. А в принципе спасибо, пусть будет еще одно свидетельство; сейчас все мы, семидесятилетние писатели, толчемся у финишной черты в надежде зацепиться за пядь будущего, вот в этой тесноте и толкаем друг друга.

В Москве убили некоего крупного бизнесмена Шабтая фон Калмановича, владельца баскетбольного клуба «Спартак». Его расстреляли из автоматов, когда тот ехал на своем «мерседесе». Хоронить покойного, как сообщило «Эхо Москвы», будут в Израиле.

3 ноября, среда. Утром прочел замечательное письмо в «Литгазету», которое сделал наш преподаватель А. М. Камчатнов. Это по поводу умничающих, как филологи, двух писателей М. Задорнова и С. Алексеева. Я хорошо помню эту статью «Будущее начинается с родного языка…», и когда ее читал, подумал, что за чушь? «Литературка» письмо, конечно, не напечатает, но, кажется, в первом номере письмо печатает «Литературная учеба». Впрочем, перешлю Лене.

Сегодня, уже несколько подустав от пива, все поднялись довольно рано. Я собирал листья, Володя наконец-то повесил водосточную трубу на передней стороне дома. А потом ребят уже нельзя было оторвать от телевизора.

Когда разъехались по домам, то всех ожидало еще одно такое дикое для торжественного дня зрелище – это новое изделие Юнгвальда-Хилькевича «Возвращение мушкетеров». Здесь что пост – «тридцать лет спустя»: вся привычная четверка и их мифические дети. Для этого был воскрешен даже виконт де Бражелон. При этом и «старые мушкетеры», все покойники, воскресли, чтобы помочь своим детям. Речь, естественно, опять идет о спасении королевы, о неких сокровищах. Хороша, потому что играет что-то свое, королева – Фрейндлих; традиционен, как из дешевого капустника, Ширвиндт, играющий Кольбера. Вместо графа де ла Фер Атоса – Веня Смехов с лицом старого еврея. Такой удивительный и бессмысленный бред, а смотрится неотрывно, распространяя вокруг себя дурновкусие.

4 ноября, четверг. Попытался сделать день, посвященный себе. Все утро читал и дочитал монографию В. К. Харченко. Скорее всего, это очень неплохо, и в первую очередь очень точными цитатами из дневника. Надо, конечно, еще восхититься работоспособностью и точному умению чтения и анализа текстов Верой Константиновной. Важно, что монография способна еще и вызвать раздражение у моих коллег.

Днем ходил в банк, чтобы выполнить формальности по введению меня в наследство после Вали, но ничего не получилось, на работе не было какого-то сотрудника. Я, конечно, оттянулся здесь на полную катушку. Какая прелесть иногда поругаться! Правда, после этого я довольно долго угрызался.

Днем же начал читать роман Всеволода Бенигсена«ГенАцид». Это практически тоже мои долги по конкурсу «Пенне».

Вечером, когда по Дискавери я смотрел передачу о Марии Каллас, и звучала прекрасная, так любимая Валей музыка Пуччини, вдруг возле старинной горки, в которой я коллекционирую фарфор, раздался сухой треск – я абсолютно уверен, что это была Валя.

Вечером говорил с Галиной Александровнй Орехановой: опять просился в театр – надо писать для министерства отчет.

6 ноября, пятница. Со вчерашнего дня в средствах массовой информации новая сенсация. Вроде бы не только нашли, но уже из подозреваемых стали обвиняемыми некто Никита Тихонов и Евгения Хасис, как убийцы адвоката Маркелова и журналистки «Новой газеты» Анастасии Бабуриной. Это брат и сестра, причем у Следственного комитета есть подозрение, что Тихонов не вполне вменяемый. У «Эха Москвы» еще вчера были сомнения, не обычная ли это подстава властей, заботящаяся после казусов с выборами 11 сентября о поднятии своего рейтинга? Дескать, защищаем! Как ни странно, это совпало и с передачей о полковнике Буданове, противником досрочного освобождения которого был адвокат Маркелов. Правозащитник. Как и любое громкое политическое дело, оно замешено на проблемах национализма. Эта проблема все время разрастается за счет ущерба русских людей. Они постоянно виноваты в некорректном отношении к иностранцам, массовый приезд которых выгоден в первую очередь капиталу, потому что, в отличие от соотечественников, им можно платить не по европейским, а по азиатским меркам. Но почему бы властям несколько не приструнить националов? Они так распоясались на улицах, в местах общего пользования, они подчас ведут себя, как у себя в лесу или в горах.

Утром, когда читал прошлую газету, подумал о том, что, конечно, мой дневник стал проигрывать после того, как я перестал быть ректором. Как написала бы В. К. Харченко, он почти лишился общественной компоненты, да и компонента «в круге московского бомонда», поэтому опять же, следуя ее предсказаниям и синергетике жанра, буду изыскивать другие средства, как говорится, актуализации.

В «Российской газете», которую я последнее время не всегда подробно читаю, потому что пропадает к ней интерес, а вернее, отыскались корни ее тенденций, да и обнажились и сами эти тенденции, два материала. Во-первых, «Финалист «Большой книги» Вадим Ярмолинец считает, что «одесской литературной школы не существует». О романе Ярмолинца я уже читал, кажется, в «Литгазете»:

«Одесской (южнорусской, юго-западной) школы нет. Ее придумал в 1933 году Виктор Шкловский в своей статье «Юго-Запад», опубликованной в «Литературке». А через три месяца, после страшного разгрома, учиненного ему борцами с формализмом, он от этой школы публично отказался. Одесские литераторы всегда ориентировались на большую русскую литературу. Если бы не четыре «Одесских рассказа» Бабеля, где он создал тип веселого налетчика, так привлекающего читателя своим карикатурным говором, разговора об одесской школе никогда бы не было».

Далее идут отчасти справедливые слова, суть которых в одном: столичная литература, постоянно оплодотворяя саму себя, постепенно протухает.

«В провинциальном, в том числе и в зарубежно-провинциальном, существовании есть одно преимущество, о котором напоминает судьба названных выше одесситов (кроме Бабеля, здесь был еще и Катаев. – С. Е.). Следствием их переезда в столицу метрополии стала творческая и нравственная деградация. Трудно сказать, кто опустился ниже – допившийся до полной творческой импотенции Олеша, или же Бабель, призвавший на Первом съезде советских писателей учиться стилю у Сталина, который затем лично дал добро на его расстрел».

Вот здесь, в этом эпизоде, и есть суть южных и добрых писателей-одесситов. В связи с этим вот что любопытно. Булгакову – он со Сталиным довольно дерзко переписывался; Шолохову, который тоже кое-что вождю написал; Платонову – его вождь назвал сволочью; Пастернаку, предложившего вождю говорить «о жизни и смерти», – все почему-то сошло с рук. А вот певцам его собственного стиля и величия, оказывается, доставалось.

Некий следующий абзац – это попытка из русской отечественной литературы вычленить еще одну одесскую школу. Но здесь же занятное свидетельство о Довлатове, почти самозваном классике.

«У российского читателя, на мой взгляд, искаженное представление о нас – русских американцах. Этому мы обязаны прозе Сергея Довлатова. Содержание жизни его героев – ностальгия, а по своему социальному статусу они – люди второго сорта. Я не говорю, что таких нет, но есть и другие».

Второй для меня знаменательный материал – это большая статья Павла Басинского «Граф уходящий. Виктор Пелевин выпустил роман «Т». Это о том, как некий граф ушел из Ясной Поляны…У Басинского двойственное положение: с одной стороны, знаковый писатель, полет фантазии, с другой – конечно, коммерческая литература. А что касается полетов, то, видимо, Паша плохо знает, что такое фантазия и что такое ее истинные полеты.

На работе все же написал письмо В. К. Харченко.

Забежал на полчасика на день рождения З. М. Кочетковой. Празднество проходило на кафедре общественных наук. Подарил ей зеленую книжку «Дрофы» – «Твербуль» и Дневники за 2005-й год, тем более что и ее имя вписано там в словник. Потом сразу же побежал через дорогу в театр смотреть «Не все коту масленица»

А. Островского в Малом зале.

В Москве выпал снег, машины, деревья – все было облеплено толстым слоем, но в принципе тепло. Перебегая Тверской, подумал, что когда поеду домой, снег весь растает. Так оно и случилось.

Во МХАТе, в Большом зале, в этот вечер шел концерт, посвященный Дню милиции. Начался он, видимо, часов в шесть. Весь вестибюль был уже пуст, но зато гардероб полон, и открыта даже та его часть на фасадной стороне, которая обычно на спектаклях бездействовала. Когда поднимался по лестнице вверх на четвертый этаж, в Малый зал, то из-за закрытых дверей раздавались имена и фамилии – это награждали милиционеров, а когда спускался, вовсю гремела доблестная и столь любимая простым народом и милицией попса. Свирепствовала приглашенная эстрада. Не утерпел, заглянул, все ярусы, как никогда, забиты народом, генералитет, наверное, внизу, откуда певцы и сцена смотрятся вроде как бы через перевернутый бинокль, сидят девушки-милиционерши в светлых кофточках и форменных юбках. Концерт, судя по всему, фирменный: ну кто из деятелей культуры откажет милиции! Моя милиция меня не только бережет, но и страшит.

Путешествие наверх было еще очень полезно и тем, что я увидел и еще раз поразился, какой огромный хозяйственный и продуманный лабиринт представляет собой театр. Заметно, что после годов разрухи театр сейчас подсобрался и хорошо содержится. А что касается вечера милиции, то вот за счет подобного театр и живет, разрешая аренды.

Что касается самого спектакля на Малой сцене, то я еще раз поразился академической чистоте игры и самого представления. К шести актерам, играющим на сцене, нет никаких претензий, все хороши. Особенно бы я выделил Т. Миронову, играющую Феону, и совсем молодого Зайцева, лихо справившегося с ролью Ипполита. Но какая тяжелая профессия, не оставляющая человеку времени на личную жизнь!

7 ноября, суббота. В рифму ко Дню милиции и моему мимолетному появлению на концерте сегодняшняя передача по «Эху Москвы», которую услышал дома, перед тем как бежать в тот же МХАТ на «Синюю птицу». Денек сегодня непростой, после одного спектакля, вечером, еще и «Тщетная предосторожность» в Большом. Считается, что это новая постановка Григоровича, исполненная силами Хореографического училища. Отказываться нельзя – другой возможности побывать в Большом у меня нет. Кстати, забегая вперед, должен сказать, что каким-то образом подпись Церетели на потолочной фреске, выполненной по мотивам Л. Бакста, как мне показалось, исчезла. Но о заявлении милиционера, майора в Новороссийском ведомстве. Он говорил – радио передало его устное выступление, находящееся в блогах Интернета – о невероятной коррупции, о «заказных» посадках, о взяточничестве, о бесправии рядовых милиционеров перед начальством. Среди прочего майор требует встречи с Путиным.

Москва почти пустая, долетел до театра почти за двадцать минут. В зрительном зале, невероятно полном, как банка с только что сваренным вареньем, было шумно. Многие ребятишки и родители были в марлевых масках, за которыми хотели бы спрятаться от гриппа. Школы уже две недели на карантине, и, кажется, карантин будет продолжен еще. Я сам, правда, тоже по поводу гриппа очень беспокоюсь, тем более с моей астмой. Умирать, пока не сделаю книгу о Вале, мне нельзя, а еще больше – болеть. Одинокий беспомощный старик, это ужасно. Здесь одна надежда, что приедет из Германии Елена.

В каком-то смысле мне повезло, что не видел классику, «Синюю птицу» Метерлинка, в детстве. Тем острее было сегодняшнее удовольствие. Честно говоря, я ждал чего-то старомодного, в пыльных декорациях начала века. Сентиментальная встречал с покойными бабушкой и дедушкой, да вдобавок еще театральные «чудеса». Брр…

Станиславский, оказывается, действительно был не дурак, и в пьесе заложено многое из того, над чем мучается и взрослый человек, а потому хорошо обо всем этом, хотя бы намеком, узнать пораньше. Смерть и наша память о покойных – это вещи очень серьезные. Еще раз поразился тому, насколько театр сильнее, чем телевидение. В театре ты находишься в событии происходящем, с телевидением же ты договариваешься быть рядом, глядеть через стекло. А вот что меня окончательно сразило, так это восприятие детьми, искушенными по части чудес телевизионных, театральных превращений и чудесного. Если можно так выразиться, здесь они чудеснее, в театре как бы все без обмана, без техники, и если люди по-настоящему плачут, так значит и настоящий гремит гром. Вчерашний парнишка Зайцев, который играл Ипполита в пьесе Островского, сегодня играл Кота, и тоже очень выразительно. Я помню, как в детстве и ранней юности переживал, когда в театре видел какие-то «обломы»: наклейку, небрежный парик, старую тетку, которая играет мальчика, вот здесь я как-то все ощутил взаправду – и Огонь и Пса, и Молоко, и даже царицу Ночи, играющую своими крыльями, нанизанными на палки. Может быть, старость еще доверчивее юности?

В Большой театр из дома поехал уже на метро. По дороге дочитывал роман в «Знамени». Атмосфера в театре праздничная, и хотя спектакль как бы учебный, много иностранцев и парадной балетной публики. «Тщетная предосторожность» мне всегда казалась балетом скучноватым, хотя спектакль и держится в мировом балетном репертуаре более двух сотен лет. Но на этот раз Григорович с невероятным искусством раскрасил рисунок множеством прелестных драматических нюансов, и старое полотно заиграло. Молодежь танцевала хорошо. Она станцевала юность, а что еще было надо! Еще более сильным оказалась атмосфера закулисья, куда я попал благодаря помощи Саши Колесникова. Раздетая сцена, на которой кучкой стоят артисты-ребята, недоумевая, куда делась золотая сказка, опустошенность после еще минуту назад радости. Усталые до бесчувствия «звезды». А ведь завтра надо начинать сначала.

Удалось несколькими словами перекинуться с Ю. Н. Григоровичем. Я сказал ему о страсти нашей публики, подмеченной еще Стендалем, оценить трагическое, но пройти мимо изящного. В театре видел Андрея Золотова, он познакомил меня с Фалиным, которого по старинке очень опекает. Поздравил с удачей Марину Константиновну Леонову, директора училища.

8 ноября, воскресенье. Утром радио опять вернулось к выступлению милиционера. Его уже посмотрело в Интернете 150 тысяч пользователей. Милиция, конечно, все отрицает и, думаю, попытается майора сделать сумасшедшим.

Все-таки добил роман Бенигсена «ГенАцид». Он скучноват, потому что, как в советское время, построен на некой фигуре правительственного умолчания, т. е. против власти, которая, в отличие от советской, по этому поводу и не чешется. Ей наплевать, были бы в ее руках деньги. А мне было скучно вдвойне, ибо построен на одном приеме, да вдобавок прием этот до боли в сердце напомнил мне повесть Владимира Крупина, которая печаталась в «Новом мире» – там тоже искусственное допущение: в неком селе начал бить источник с живой водой – водкой. У Всеволода Бенигсена несколько по-другому, но, повторяю, прием тот же, искусственный, литературный. ГЕНАЦИД – это Государственная Единая Национальная Идея. В качестве идеи – сохранение и поддержание культурного (а конкретно, литературного) наследия нашей Родины. Все население должно было выучить ряд литературных классических текстов. В качестве объекта повествования – одно из далеких русских сел. Дальше все можно было предвидеть. Постепенные скандалы, драки, пьянки, крушения, даже убийство, потом выяснилось, что это старт одного из национальных проектов, его экспериментальная часть.

Написано все абсолютно грамотно, чисто, вторично, с неплохим известным по литературе языком. Сам Бенигсен человек культурного слоя – это журнальная аннотация: литературная семья, два года на актерском во ВГИКе, окончил факультет киноведения, жил в Америке и Германии. На чужой почве гречиха не растет.

Ко всему этому надо бы добавить и другое чтение. Если жизнь стала бедна событиями, то что-то надо восполнять чтением. Во-первых, меня удивил старый знакомый Вали Валера Кичин, позволивший себе в «Российской газете» вдребезги разнести новый фильм Павла Лунгина «Царь». Еще когда Лунгин поставил свой «Остров» с Петром Мамоновым, даже не смотря фильм, а просто немножко зная творчество Лунгина и его генезис, я уже тогда почувствовал конъюнктуру. Здесь Лунгин взялся за Ивана Грозного, т. е. опять и за тоталитаризм, и за Эйзенштейна. Вот мы этому классику нос утрем! Петр Мамонов играет царя Ивана IV. Филиппа играет Олег Янковский. Не могу утерпеть, аплодируя Валерию: «Мамонов Лунгину нужен лишь в качестве натурщика: во всех фильмах он предстает лишь какой есть, лишь меняя рубища, но не расставаясь с единственным чем-то дорогим ему зубом». И дальше еще одна цитата, которая и про фильм, и про его оценку.

«Отсутствие внутренней динамики режиссер компенсирует зрелищностью. Нам предъявляют полный набор кровавых аттракционов. Они должны, с одной стороны, соответствовать новейшим тенденциям гиньольного кино образца 2009 года, с другой – поддержать вечный образ России как страны варварски жестокой. Это именно аттракционы, компонент чисто коммерческий: они выглядят вставными концертными номерами, которые простейшим образом иллюстрируют расчеловеченную природу царской власти, в противовес духовной – церковной. Аттракционы новенькие, с иголочки: стоп-кадры московской толпы с развевающимися по ветру льняными волосами могли бы стать волнующей рекламой шампуня, костюмы словно взяты из гардеробных Большого театра…».

Не тут-то было и с Эйзенштейном.

«Знаменитый Том Стерн, обычно снимающий для Клинта Иствуда, предлагает свой… подход к материалу. Он трепетно воспроизводит прославленные композиции из фильма Эйзенштейна, окончательно лишая нас возможности абстрагироваться от шедевра 30-40-х годов и воспринимать ленту Лунгина по предложенным ею, пусть куцым, но правилам… Между тем, умение слепить из компонентов целое, из инструментов создать оркестр – и есть показатель режиссерского мастерства».

Что меня в этой кинокритике восхитило: ведь это своих бьют. Не по демократическим правилам!

Второе, что меня тоже привело в хорошее состояние, это чтение повести Сергея Юрского «Вырвавшийся из круга». Когда я только начал чтение, то подумал, что здесь опять, как и у Бенигсена, придуманный повод для развертывания сюжета, и приготовился к раздражению и брюзжанию. Все действительно странновато: в поселке миллионеров начинают странную процедуру – соскабливание особого зубного камня, в котором как бы заключены наши грехи, мешающие жить библейскими сроками. Повествование ведется от имени героя, некого богатого человека Анатолия Евтихиевича. Но сделано это с огромным мастерством, здесь прекрасный сочный язык героя и времени, и в первую очередь язык-то и создает самое трудное в литературе – характер. Вот тебе и всенародно любимый актер!.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю