Текст книги "Дневник. 2009 год."
Автор книги: Сергей Есин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)
Перед сном чуть-чуть почитал Пушкина. Опять поразился, как мало мы знаем, считая себя знатоками русской литературы. Удивительная картина разворачивается, когда читаешь пушкинские статьи и заметки. Сколько всего было написано, а ведь все гусиным пером, без пишущей машинки и компьютера. Вот уж поистине был раб письменного стола, и у этого гения, этого счастливца славы и удачливого поэта жизнь была совсем не легкой и безоблачной. Положим, известно, что к концу жизни начали вечно недовольные и завистливые современники пописывать, что наше все «исписалось», стихи для современников стали скучноваты, появились новейшие кумиры, но ведь, оказывается, и в более ранние времена нападали. Даже «Онегина» приходилось защищать и отбиваться от критиков. Ах, этот румяный критик мой! Но это еще и пример, как постоянно надо держать свое имя на публике.
5 июля, воскресенье. Дневник почти не пишется, нет стимулов, а мои собственные «дневниковые» жалобы на здоровье и бытовые переживания кажутся мелкими. Мне бывает интересно, когда я окружен общественными интересами. Вспомнил один разговор, который произошел у меня с Николаем Ивановичем Рыжковым. Я тогда дохаживал последние месяцы своего ректорского срока, и Н. И. с некоторой горечью сказал мне, как быстро я могу быть забытым, уйдя с должности. Тогда же я подумал, что Н. И. недооценивает, что я еще и писатель. Ну и что, могу сказать я сейчас? Спектр моих интересов сузился, востребованность личности тоже почти ушла.
Утро хмурится, пришло похолодание, температура не больше двенадцати-пятнадцати градусов. Дача действует на меня благотворно, единственная возможность ввести себя в рабочее состояние – это чем-нибудь заняться. С 8 утра и до двух дня, когда поехал встречать на станцию С. П., который едет с сыном, занимался уборкой. В первую очередь собрал два серванта в комнате у В. С., куда я почему-то практически не заглядывал весь последний год. Постепенно здесь появляется вся обстановка, окружавшая ее в Москве. В следующий раз расставлю ее книги и разложу безделушки и посуду.
Приехал чуть похудевший и загоревший С. П. Самые большие перемены я увидел в Сереже-маленьком, моем крестнике. Еще в прошлом году это был полноватый и рыхлый паренек, до некоторой степени даже инфантильный. Теперь он вытянулся, похудел, в лице и повадках появилась мужская резкость. Да и в характере Сережи ничего уже не осталось детского. Он во многом разбирается, очень интересно рассказывает о крымских делах, о президенте Ющенко и премьер-министре Тимошенко. Сережа очень похож на покойную мать, та же жертвенность на этом вполне юношеском лице. Дай бог ему другую судьбу. С удовлетворением отмечаю: не терпит никакой критики отца.
Сергей Петрович очень интересно рассказывал о своем путешествии в Крым вместе с Володей и Машей. На Украине все значительно дешевле, чем у нас. Но наши отдыхающие, которых на одну треть меньше, чем в прошлом году, ждут каких-то снижений цен на продукты, жилье и услуги. А очень бедные украинцы, по своей жадности, ничего не снижают, об этом расходятся слухи, народ в раздумье, ехать или не ехать, а и от этого, как всегда, страдает больше неимущая Украина. Бензин там, в пересчете на отечественные деньги, стоит под тридцать рублей за литр. Но самое интересное в рассказе С. П. – это и наши и украинские таможенники и пограничники. Уже на первой, нашей же границе, когда только ехали в Крым, выяснилось, что у Маши не сменена фотография в паспорте. Но первая же наша бодрая таможенница-пограничница, чуть для кокетства повыделывавшись, все уладила за 2. 000 рублей, при этом подбодрила: «ну, у украинцев все вопросы решаются за деньги». На обратном пути ребят все же на нашей границе ссадили, и Маша поехала к себе куда-то в Знаменку переклеивать на паспорте фотографии, а Володя не решился оставить ее одну. Но самое занятное, что опять украинцы Машу снова за тысячу рублей пропустили, на этот раз бдительными и неподкупными оказались русские таможенники. Откуда у них такая стойкость? Тут я вспомнил некоторые свои перипетии с украинскими молодцами, когда лет десять назад ездил в Киев и совершенно искренне удивился, как оба государства так долго могут терпеть эти безобразия на своей границе. Кому, собственно, это выгодно?
Вечером, так как всю неделю не смотрел телевизор, вперился сначала в «Максимум», в надежде увидеть что-нибудь социально значительное, а потом в «Основные события за неделю». В «Максимуме» сегодня почти ничего занятного, кроме лихого интервью ведущего с одним из руководителей Пенсионного фонда. В результате его (пенсионщика) действий, которые вроде и не назовешь воровством, где-то в провинциальных банках затерялся один миллиард рублей, и ничего… А вот «События» были полны самого разнообразного. Показали и Черкизовский рынок, который временно закрыли, но который наверняка откроют, посокрушались, каким образом там оказалось нерастаможенным китайского товара на два миллиарда рублей, как эти товары туда попали? С какой стороны России? Неужели через Северный полюс или через Чукотку? Вопроса, кому это выгодно, задавать смысла нет. На Северном Кавказе опять идут какие-то бои. Американский президент Обама едет в Россию. Все это мы внимательно втроем просмотрели и прослушали. Но перед «Событиями» случился маленький инцидент. Когда я еще только включил телевизор в ожидании событийной передачи, то довольно быстро обнаружили, что идет какой-то жуткий сериал, в котором сын живет с матерью и еще кого-то все время колет какими-то шпильками. И я, и С. П. пришли в шок от такого, да еще и при Сереже. Наперебой старались Сережу отвлечь от экрана. Мне кажется, ничего подобного не должно идти по программам до двенадцати ночи, взрослым неудобно и за телевидение, и перед детьми.
6 июля, понедельник. Встал в седьмом часу, дождался, когда через час встанут С. П. и Сережа, и все мы под проливным дождем уехали в Москву. Маленький Сережа, мой крестник, весь день сидел в бывшей Витиной комнате, спал, смотрел телевизор и читал «Преступление и наказание». К этому чтению он относится серьезно. Я целый день до глубокого вечера сидел над предисловием к книге Киселева. Президент Обама уже в Москве, уже передали, что возможны затруднения для автомобилистов в районе Кутузовского проспекта и Рублевки.
Правда, в середине дня пришлось сходить в нотариальную контору: вернувшись из Турции, С. П. уже не повезет Сережу сам обратно в Крым, а по доверенности отправит с одной из родственниц.
7 июля, вторник. Утром все же поехал, потому что душа болит, в институт. Как там приемные экзамены? Оказалось, в институте идут еще и экзамены по ЕГЭ. Как обычно в таких случаях, мы всего боимся, кафедры все запечатаны, даже машину на территорию не пропускают. Все это вызвано предположением, что любой абитуриент может опротестовать результаты простым аргументом: мне, дескать, помешали. Тень в дверях, хлопок двери в машине за окном. Народ этот, а особенно мамаши, изобретательный.
В приемной комиссии, кроме Л. М. и трепетной, как лань, Оксаны – ее трепетность я еще помню по выборам – оказалась еще «наблюдатель»: Ольга Ивановна Латышева. Несколько позднее мы с нею разговорились о самом разном: об экзаменах, об уходе с поста директора департамента образования в правительстве Москвы Л. И. Кезиной. Именно Ольге Ивановне принадлежит афоризм, который я с удовольствием вставляю в свои тексты: «Хорошо умереть с чистой совестью». В два часа все закончилось, немножко посидел на кафедре – и домой. Здесь сразу же вгрызся не в телевизор, а в книгу, в новый зарубежный роман, который мне оставил С. П. От него пришла эсэмэска – долетели благополучно, но жарко и влажно. Опять заезжал на Донское кладбище к В. С. и маме. Они обе мне постоянно снятся. И теперь любое свое нездоровье я сразу соединяю: ждут. Практически уже примирился с естественностью мысли о смерти. Наверное, Бог и дает иногда довольно продолжительную жизнь, для того чтобы ты мог свободно примириться с ее окончанием. Но слишком легко я прожил эти годы, какова будет смерть, смертный час. Вот она расплата за жизнь без детей.
8 июля, среда. Оторваться от романа Финдлянда «А если копать поглубже» просто не могу. Во-первых, про театр, во-вторых, новая для меня, как для теоретика и практика, романная форма, а в-третьих, сама незамысловатость содержания – небольшая семья, вместе с гостями и домработницей охвачена незамысловатым, но захватывающим действием. Если бы только прочесть теперь это на английском языке! Меня всегда волнует тайна перевода: что видим мы, не читатели подлинного языка, а что в романе воспринимает подлинный читатель. Слова корявые, но мысль, кажется, понятна. Но вот удивительное свойство этого увлекательного и крепкого романа: в отличие от романа русского, ничего не хочется выписывать.
Часиков в одиннадцать, – все время отсрочиваю момент, когда надо садиться за компьютер и компоновать темы этюдов к экзамену, – взялся за очередной разбор стола В. С. Не нашел ордена Ленина, который у меня хранился. Это память от дяди Феди, возможно, он пропал после моих многочисленных за последнее время гостей или пропал вместе с ними, но странно: никогда у меня ничего не пропадало. Правда, наткнулся на рукопись книги В. С. Рукопись эта отвергнута, забракована редакцией. Прочел рецензию, смысл которой тонет в наукообразности. На конверте, в котором рукопись пришла, стоит адрес улицы Строителей. А я об этом не знал: В. С. умела переживать внутри себя свои поражения и никого не вмешивала в свои трудности. Там же в ящиках нашел кое-какие вещи, оставшиеся от мамы и даже тети Вали. Кому это после моей смерти будет нужно? Поразил меня флакон духов «Коти Лориган», которому уже более ста лет, он, по преданию, куплен до революции: на дне несколько капель густой темно-коричневой жидкости. Но пахнет все той же сладковатой дореволюционной женственностью. Это, пожалуй, единственная живая для меня память прошлого.
Семинар прозы
1. Тема одного из Всемирных Русских Соборов – «Бедность и богатство». Что бы Вы сказали, если бы Вам предоставили слово на Соборе?
2. Гений ли Майкл Джексон?
3. День из жизни телефонной будки.
4. Пришвин: в лесу я стараюсь ходить тихо.
5. Интернет – океан жизни, ее сточная канава или Паутина?
6. Кризис. Чтобы выжить, вы вынуждены согласиться на странную работу…
7. Пожар Москвы 1812 года в воспоминаниях очевидца.
8. В смуте честь сохранить.
Семинар публицистики
1. «Вот стихи, а все понятно – все на русском языке», – так завершил свою поэму «Василий Теркин» А. Твардовский. Зачем он подчеркнул значение русского языка во время ВОВ?
2. Свободная тема: от чего ты свободен?
3. Памятник гламуру.
4. Читаете ли Вы газеты, как внимательно смотрите телевизор? Медвежья охота.
5. Гоголь и Пушкин: пророчества о России.
6. Может ли страсть к футболу стать национальной идеей?
6. Русский язык как восьмое чудо света.
Семинар поэзии
1. В ироническом стихотворении Александра Еременко «Старая дева», написанном в 80-м году ХХ века, сказано:
Когда одиноко и прямо
Она на кушетке сидит
И словно в помойную яму
В цветной телевизор глядит.
Насколько справедливо это по отношению к телевизору и телевидению сегодня?
2. Бывают ли стихи, основанные лишь на «голом чувстве»?
3. «На холмах Грузии лежит ночная мгла…»
4. Компьютер подчеркнул твою строку… Он что – умнее тебя?
5. Что значит – «жизнь не по лжи»?
6. Отказ от Нобелевской премии.
7. «Тихая моя родина» (Рубцов). А моя?. .
Семинар драматургии
1. «Пушкин – наш товарищ!»– написал Андрей Платонов. А для Вас сегодня он тоже товарищ? Здесь есть повод вспомнить и его драматургию.
2. Почему Гарри Поттер, а не Тимур и его команда заинтересовали современное общество?
3. Почему все отрицательные герои русской классики стали положительными героями нашего времени? (Городничий, Чичиков, Головлев, Остап Бендер, Воланд).
4. Почему не утихает «Гроза» Островского и канули в Лету многие советские пьесы?
5. Что бы Вы могли сказать о языке, которым написаны современные пьесы в театре и на «голубом экране»?
6. Я вышел из театра…
Семинар критики
1. Требовалось ли продолжение «Герою нашего времени»?
2. Сартр: конечно, надо быть святым, но тогда не напишешь роман.
3. Отрицательная рецензия на одно из произведений русской классики.
4. В чем оригинальность нашей «молодой прозы»? (имена на выбор)
5. Место разума в художественном творчестве.
Семинар детской литературы
1. Толстой упоминает, что Анна Каренина написала перед смертью роман для детей. Реконструируйте фрагмент романа.
2. Первый бабушкин урок
3. Не рассказывай мне сказки…
4. Последняя любовь моей прабабушки.
5. «Горе от ума» как мультфильм.
6. Я родился в миллениум. Мой календарь памятных дат.
Попутно с этой работой немного порассуждал о том, кто и как из преподавателей к этой (придумать тему) обязанности отнесся. Например, что лучше и серьезнее всех отнеслась к этому заданию Л. Г. Баранова-Гонченко, а самыми неинтересными темами были темы по детской литературе. Очень любопытно все придумал Саша Сегень, но это настолько в его духе, что я ни одной темы его не поставил на дневном отделении, но обязательно поставлю эти темы, когда буду формировать список к экзамену заочников. Хорошо и точно сработал Анат. Королев.
9 июля, четверг. Сначала позвонил мой племянник Валера, а потом и двоюродный племянник Сергей, сын моего двоюродного брата по маме Анатолия. С Анатолием я знаюсь и дружу еще с того времени, когда только окончив 10 классов, он приехал в Москву, а потом уже вместе мы поехали с ним в Таганрог. В Таганроге тогда жила моя любимая тетка тетя Тося. Собственно, вся жизнь Анатолия прошла на моих глазах, он хорошо знал Валю и даже когда-то за ней ухаживал. Звонки были тревожные: у Анатолия, рак и положение почти безнадежное. Если его возьмут оперировать, то это будет операция с заменой шейного позвонка, опухоль огромная 10 или 9 см. Теперь я знаю, что все время буду думать о нем.
Как всегда, единственное спасение от всех дум и переживаний, эта работа. Сел за компьютер и, наконец-то, на основании своего старого мемуара «В родном эфире», который печатал еще покойный Шугаев, написал и скомпоновал большой материал о «Кругозоре». Опять вспомнил всех: и Визбора, и Храмова, и Игоря Саркисяна, и Велтистова, и Хессина. Эти люди совсем не мимо прошли меня и, наверное, каждый из них много мне дал. Но завистливая натура писателя не так-то просто всех их в свое время воспринимала. Сейчас уже поздно говорить о любви и признательности. Всех их с каждым годом вспоминаю все отчетливее и с каждым годом строже отношусь к себе.
По телевизору показали фрагменты похорон Василия Аксенова. Как обычно, к вполне понятному горю у многих фигурантов грустного события примешивалась поза, связанная с собственной самоидентификацией в этой литературной жизни. А мы еще живы. Я хорошо помню Василия Павловича, уж одно бесспорно, человек был очень умный, преданный профессии, много о ней размышлявший. Я помню его большое эссе о романе в «Октябре», но последние его романы я уже не читал.
Сегодня же показали и старую передачу из цикла «Линия жизни». Наверное, ее подготовили к его 75-летию. Здесь, как и у всех писателей его времени и среды, некоторое преувеличенное представление о своей роли в литературе, где для писателя важен каждый роман, но каждый-то роман и не прочитан. Все преувеличивают и свою роль как мишени для КГБ и советской власти, будто бы в обязательном случае подвергавшей строгому гонению. Как всегда в таких передачах, крутятся и спутники планет. Это беда подобных спутников: масса их мала, чтобы оторваться от планеты и уйти в самостоятельную жизнь, но они все еще крутятся, изображая из себя вполне равноценные звездные тела. Как всегда, Витя Ерофеев рассказывал о «Метрополе». «Метрополь» – это звездный час двух наших крупных писателей – Евгения Попова и Вити Ерофеева. Тут они оба обрели некую самостоятельность.
Поздно вечером после дня сидения все же заставил себя пойти часик погулять. Иногда через убийственный дневной воздух вдруг дохнет чем-то внезапно налетевшим, свежим. Это какая-то сельская воздушная струя прорывается через городской смог. Договорился, что утром часам к десяти приедут Володя и Маша и составят мне компанию.
10 июля, пятница. В Москве ливень, спал, как всегда, когда мне надо подниматься к определенному часу, плохо, просыпался и во сне опять приходили разные близкие люди. К счастью, сны быстро забываются, они как неясные сигналы на видео – непрочны и размыты. Помню, однако, странный сон, когда буквально почувствовал, что Валя руками касается моей головы. Проснулся, зажег свет, никого.
К моему удивлению Маша и Володя приехали вовремя, и мы почти сразу поехали на дачу. С собой я взял неполную трехлитровую банку борща. Взял и почти полную кастрюлю плова с курицей, который сварил накануне. Потом я обнаружил, что все это взял не зря, оказывается, на даче можно не устраивать большую готовку.
Дача, как всегда, встретила нас прохладой и большим количеством неотложных дел. Я поливал помидоры, Машка, как хороший трактор, сразу пустилась все пропалывать и рыхлить землю. Потом мы втроем очень быстро освободили грядку «дикого» чеснока, натаскали земли из «сокровищницы» – так я называю ящик с перегноем – и посадили китайскую редьку «дайкон», которую и надо сажать именно в начале июля. Видимо, для редьки очень важна продолжительность дня, я помню, что когда в прошлом году я посадил в теплицу очень рано простую редьку, то к июлю у меня выросла замечательная, густая и сочная ботва.
К вечеру я чувствовал себя очень слабым, постоянно было плохо дышать, будто за грудиной собрался какой-то тяжелый комок. Для меня всегда это мучительный вопрос: или очередная простуда и очередной бронхит, или то нечто, что я боюсь называть, и о чем меня предупреждал доктор Чучалин. Поэтому лег очень рано и сразу же заснул. Володя и Маша остались бодрствовать в большой комнате, я их практически и не слышал. Так все же: простуда у меня или переутомился? За последнее время сидел за компом по девять-двенадцать часов. Еще перед сном начал читать книгу А. Г. Купцова «Миф о гонении церкви в СССР». Сам Купцов – я пользуюсь только напечатанными в книге сведениями – « в прошлом казначей-соучредитель первой в СССР зарегистрированной независимой религиозной организации «Общество православной Церкви», уже из этой ремарочки ясно, что это какой-то не очень довольный человек, со своим мнением, со своим взыскующим умом. Такие люди не по мне, это что-то вроде наших средних писателей-демократов, строящих свою судьбу на недовольстве былом. Содержание книги– я взял ее у Василия Николаевича Гыдова, в «Книжной лавке», заинтересовавшись названием, просто просмотреть, – но оно зацепило, потому что знаменитое письмо Ленина по поводу священников стало сейчас чуть ли не основным аргументом против него. Итак, содержание книги, по крайней мере, ее аннотация, этот интерес подогрела. Вот эта аннотация полностью, такое в наше время не часто услышишь.
«После смерти в 1721 году последнего патриарха всея Руси Адриана Петр 1 навсегда ликвидировал институт патриаршества. Этот запрет утвердили и последняя оккупационная династия Готторп (Романовы), и Временное правительство.
В 1918 году, когда Германия и Украина пошли войной на Русь, правительство Республики переехало из Петрограда в Москву, в Кремль, Владимир Ильич Ленин, в юности активный член и певчий «Православного общества в Самаре», внял нуждам русского православного народа и предоставил Кремль и московские храмы для проведения и завершения Поместного собора «Русской Кафолической Церкви Православного исповедания». По благодатному завершению оного В. И. Ленин одобрил избранного новооглашенного патриарха всея Руси и благословил его Святейшество Тихона (Белявина) на духовное царствование над людом православным. Советская власть осуществила 300– летнюю мечту русского православного народа».
Приходится соглашаться, что и здесь, для меня интересующегося, масса любопытных подробностей возникла в чтении и в дальнейшем.
«В 1881 году в Петропавловскую тюрьму посадили члена одного из отделений партии «Народная Воля» астронома и математика Николая Морозова. Там он начал изучать известный во всем мире историков древней (античной) астрономии трактат – «Кодекс Птолемея» (звездный каталог). И вдруг с величайшим изумлением Морозов увидел (по тексту и координатам, описывающем « древне небо»), что расположение звезд якобы античного мира до мелочей соответствуют карте звездного мира ХV! века!»
Выводы делаются позже.
«Самое немыслимое заключается в том, что не было античного периода!!!
Не было Ганнибала, Александра Македонского, античных скульпторов, драматургов, философов.
Но вот уж самое жуткое заключается в том, что не было Авраама, Моисея, Давида, Христа, Магомета».
Эту теорию мы уже слышали. Правы ли эти ученые или нет, сконструированы ли мы каким-то внеземным монстром или нет, я этого допустить не могу, как не могу допустить несуществование Античности и Бога. Пусть этого нет, но моя душа к этому привыкла. Пусть все будет, пусть, если я даже воспитал Бога в себе. И даже без Магомета я теперь уже прожить не могу.
Любопытен фрагмент, связанный с национальностью нашей веры. Написано это, правда, все в несколько свободном духе.
«Предыстория линии спасения такова – Ной и его потомки уже согрешили тем, что (в числе прочего) ввели институт рабства и пьянку в бытовой обиход-Бог дал им в обуздание и во спасениеКанонНоя и болезни за грехи. Но люди продолжали скурвляться повсеместно, и только в редких местах планеты остались праведники, и столь же редко встречались священнослужители Бога Единого.
Настал период, когда праведным перед Богом остался только один палестинский чурка. Патриарх кочевого племени. Им оказался мужик по имени Абрам. Учтите, русские, вас ещё вообще не было! И главное, какой национальности был Абрам, неизвестно, хотя бы потому, что всех определяли по месту жительства и по имени основателя рода. Ну и, естественно, по принадлежности к царям того периода».
Я позволю себе привести еще одну большую цитату, потому что, мне кажется, это и интересно и отчасти выстрадано мною. Значит спасение возможно?
«Но есть один величайший и важнейший в истории человечества факт: жить и спасаться можно и нужно по фундаментальным правилам, которые были сформулированы ещё живыми Апостолами.
Так, еще в 49 и 51 годах Апостолами Бога и Господа был созван Иерусалимский и Апостольский собор, где и был выработан Апостольский Канон (85 правил). Этот Канон практически никто и никогда не соблюдал в рамках официальных конфессий. Русско-православные скорее будут изучать «Майн кампф». А кстати, спросите о ней в ближайшей церкви.
Самое трагичное заключается в том, что нарушитель Канона внутренне теряет благодать, а внешне предаётся анафеме. Например, предаётся анафеме епископ, который участвует в делах мирского управления, то есть практически любой русско-православный епископ последних двухсот лет, и особенно в период после реставрации капитализма».
11 июля, суббота. Ночью спал беспокойно и проснулся усталым, с комком за грудиной и мрачными мыслями о здоровье. Погода, начавшаяся меняться еще вчера, резко просветлела. Солнце уже запалило в восемь часов утра, но на душе была тоска, и тело было такое тяжелое, полное такой невероятной усталости, что ни о чем думать не хотелось. Ночью много раз просыпался и по несколько минут продолжал читать, потом снова засыпал, потом вроде бы проснулся и, хотел, было, встать, но снова повалился в сон, похожий на какой-то морок. Так читал часа полтора и много обнаружил интересного по деталям. Начну с самого для меня важного. Оказывается, не только я заботился и недоумевал, как же Бог поступит с теми, кто жил раньше прихода его Сына и не успел креститься? И в древние времена об этом позаботились.
«Теперь очень важное: знаете ли вы, что всем «необрезанным», то есть тем, кто «не евреи», которые приняли Эммануила Йешуа как Мессию, по решению Апостолов следовало соблюдать Канон Ноя? Апостольский Канон, кстати, на Трульском соборе в 640 году был объявлен «вовек неизменным».
Собственно, здесь пока заканчивается для меня главное в этой книге дальше занятные детали, в основном, что человек весь состоит из слабостей.
«Читатель, если ваше представление о белых сложилось под влиянием достаточно доброжелательных киношек, то вы – жертва обмана. Это были презираемые и отторгаемые во всём мире садисты и убийцы, и им под стать была их одухотворявшая Зарубежная Церковь. В числе прочего Русская Зарубежная Церковь с 1933 до 1944 года в лице своих епископов и в виде соборных посланий благословляла Адольфа Алоизовича Гитлера! После войны её хотели было объявить соучастницей преступлений нацистской Германии, но этому помешала вспыхнувшая «холодная война», и антисоветская позиция карловарской братии всех устроила».
Конечно, все это не разрушит с таким трудом образовавшееся во мне некое религиозное чувство. В нем церковь, хотя и отдаленная от меня, все же играет определенную примиряющую меня с миром роль. Все рассказанное в книге принято со вниманием, как еще один пример моей доверчивости к печатному и публично-произнесенного слову. Как пример собственного невнятного исторического знания.
День прошел замечательно, меня радует, если идет моя основная работа и если что-то полезное происходит на даче. Как только, необыкновенно рано, часов около двенадцати все поднялись, то начали делать что-то полезное, Нам с Володей удалось даже съездить в Обнинск. Там мы купили кое-что, детали к теплице и сайдинг. Надо доделать мелочи по внешнему виду дома. Но самое главное, я продолжал наводить порядок в верхней комнате, где многие годы жила В. С. На этот раз я распаковал коробки и расставил фигурки и гжельскую керамику, которую Валя так любила, разложил все книги, почти так, как они стояли в Москве по полкам. Уже это действие вызвало у меня массу мыслей. Так уж сложилось, что я мало умею выдумывать, а здесь, когда я решил написать чуть ли не житие, фантазия моя молчит, меня волную корешки книг, журналы которые она читала, книги которые собирала. Возможно, и вся книга будет состоять из описаний предметов.
Сейчас я сижу за ее письменным столом, снова как в молодости, после того, как обрезали яблони, передо мной дальние на взгорке сосны, крыши домов и чуть розоватое небо. Володя топит баню и затарился пивом.
12 июля, воскресенье. Вчерашний вечер с воблой, пивом и долгими рассказами оборвался весьма внезапно: вырубили электричество. Я несколько минут выбирался из темной парной. Зловеще играли отблески из печи, все напоминало баню в деревне во время войны. На ощупь выбрался из подвала, нашел свечи. Володя с Машкой просто так не угомонятся. Смотрел в окно, там чернеет почти деревенский мир, как сейчас и положено современной урбанизированной деревне: без мычания коров, криков петухов, квохтанья кур и блеянья овец. Даже собаки не лают. Володю с Машей темнота не остановила – снизу продолжали раздаваться веселые плескания. Я выпил снотворное и довольно долго сидел на террасе, в спортзале, наблюдая как из-за деревьев, между темных проблесков туч, продиралась молодая луна. Потом лег спать и утром проснулся бодрым и свежим. Солнце сверкало первозданным свечением, на небе ни облачка. Может быть, еще удастся, дай Бог, немножко пожить. Как я люблю этот тихий, почти советский, быт, с походами за молоком к машине, которая приезжает к двенадцати, со сбором ничтожного дачного урожая, с постоянными починками и приведением комнат и участка в порядок.
В коридоре, на полке у входа лежит рыболовецкий стеклянный от сети поплавок. Я привез его, когда еще молодым ездил на Камчатку в командировку. В то время для сегодняшних шестидесятников Камчатка значилась таким же обязательным пунктом назначения, как сегодня Иерусалим или Ленинград. Что-то будто возникало скругленное в судьбе от поездки в эти края. Тогда же я привез еще и огромный, зашитый в материю, китовый ус. И тогда же, почти сразу после этой поездки – или после поездки во Вьетнам – мы с Валей поссорились. Вот с этого поплавка, – он весь в прилепившихся к нему раковинах мелких моллюсков, – я и начну повесть о ней.
В смысле здоровья, кажется, немножко отлегло, сейчас я могу уже почти утверждать: «не это», а бронхит. Возможно, повлияла и возникшая жара. К середине дня уже было что-то около 32-х. С. П. пишет из Турции, что у них «похолодало» – 35, это значит, с его слов, можно дышать. Я завидую этой поездке, это все же, как я и думал, Коппадокия. С. П. и Сережа уже ездили на римские развалины, на останки античного театра. Это при том, что А. Г. Купцов, автор книги о церкви, уверяет, что античного периода совсем не было, его некие небесные силы смоделировали и сконструировали.
Ничего ни читать, ни писать в это прекрасное утро не хотелось. Опять плодотворно провели время с очень хозяйственной Машей, которая как только приезжаем, сразу садится на корточки возле грядок и не сходит с место, пока они не принимают образцовый, выставочный характер. Среди прочих своих подвигов, как сбор урожая красной смородины, мы с Машей еще и посадили дайкон, китайскую редьку. Так веселились, все время чего-то приводили в порядок, – это и называется жизнью, – пока в три часа не уехали в Москву. Как и в субботу, когда мы ездили в Обнинск за сайдингом, машину вел Володя. Сажая его за руль, я решил, теперь вместо Вити буду приспосабливать Рыжкова к машине. И мне удобно, и Володя поменьше будет попивать.
Дома в тишине и прохладе под звуки Масканьи – передавали «Сельскую честь» в постановке Дзеффирелли – чистил красную смородину, освобождал ее от черешков. На экране развертывалось необыкновенное зрелище с массой этнографически точных сцен из сицилийской жизни. Пели Доминго и молодая Образцова. Удовольствие получил необыкновенное. На первом канале в это время бушевал «Золотой граммофон» с хорошо известными солистами. Потом также плавно перешел в современную сказку на втором канале – «Самая красивая».
13 июля, понедельник. Предполагал, что день будет долгий и тяжелый. С утра должен был встретиться с Верой Соколовской, с которой давным-давно работал на Радио. Потом надо было передать ректору темы для экзамена по «творческому этюду». Затем – в Дрофу, вручить Наталье Евгеньевне предисловие к книге А. Ф. Киселева. В институте Тарасова не оказалось – он сегодня, как мне сказали, не будет, а потом по телефону я выяснил, что и Наталья Евгеньевна догуливает последние дни своего отпуске, будет только в среду. Зато с Верой, она живет неподалеку от меня, поговорили всласть. Я должен был принести ей воспоминания о «Кругозоре». Она из моих страниц «В родном эфире» сделала выпечатку, я лишь ее дополнял. Радио это не только наша молодость и счастливая работа, но и работа, где ты все время чувствовал себя необходимым и востребованным страной. Перемололи кучу имен. На столе у Веры лежала книга: на обложке знакомое имя – Николай Месяцев. «Горизонты и лабиринты моей жизни». Я предполагал, что этот человек совсем канул. Оказалось, даже написал мемуары. Александра Денисовна Беда, моя старая знакомая, недавно дала их Вере. Как я обрадовался – жива, жива! Обязательно ей позвоню. Вера – добрая душа – видимо это не ее чтение, отдала мне книгу.
