Текст книги "Остров Невезения"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 57 страниц)

– I like you.[34]34
  Ты мне нравишься.


[Закрыть]

Те реагировали несколько заторможено, не сразу поняв, что обращаются к ним. Но субъект не отходил, ждал ответа. Пока не забыл новые звуки, он повторил их снова:

– I like you…

– Fuck off, asshole!..[35]35
  Отвали, говнюк!


[Закрыть] – отмахнулись от него коротким ответом подвыпившие леди.

Услышав что-то невежливо-непонятное, украинский джентльмен вернулся к посмеивающимся товарищам, чтобы более точно узнать, что же ему ответили. Ему охотно и подробно разъяснили. Он не поверил, и снова стал рассказывать, как все женщины Украины хотели его. Я тоже не поверил ему, но не сказал об этом.

Спустя несколько минут, на нашем пути появилась идеальная кандидатура – одинокая мадам среднего возраста. Сергей просто перегородил ей дорогу широко распростёртыми руками и повторил в слух, выученную фразу. Девушка приостановилась и вполне дружелюбно поблагодарила за проявленную к ней симпатию.

– Скажи ей… Я… Мы… Приглашаю её в паб, – поступила директива.

Барышня, улыбаясь, ожидала и наблюдала за нашими переговорами. Я передал ей приглашение. Но та вежливо отказалась, сославшись, что ищет своих приятелей.

На этом и расстались, пожелав, друг другу, весёлого week-end.[36]36
  Конец недели. Выходные.


[Закрыть]

А мне предстояло давать подробные объяснения: что ты сказал? А что она ответила? Ты шо, не мог нормально попросить? Я бы на твоём месте… Если бы я мог…

Я уже начал опасаться, что меня скоро просто обвинят в том, что местные женщины не признают и не замечают такого колоритного украинского мачо. В дальнейших походах и попытках я отмалчивался, всё, более самоустраняясь от чужих задач-заморочек. Но моё безразличие также раздражало невостребованного кавалера.

Останавливались в одном переполненном пабе, но выпив по пинте пива и не найдя ничего интересного для себя, пошли далее. Русско-арабо-английские беседы обрели совершенно бестолковые формы и содержание. И вдруг мы снова встретили ту же мадам, и по-прежнему одну. Она тоже узнала нас. Увидя знакомую, Сергей просто обнял её. Она не сопротивлялась.

– Это уже не случайно. Придётся вам присоединиться к нашей компании, – прокомментировал я.

– А куда вы направляетесь? – поинтересовалась она, – и вообще, откуда вы такие?

– Можно зайти в ближайший паб. Там мы всё расскажем, – предложил я.

– Тогда, предлагаю паб «Чикаго», – выразила она согласие, и присоединилась к нашему медленному, нетрезво-хромому уличному шествию.

Травмированный ливийский террорист оживился и подтянулся к общей компании, ему тоже хотелось принять участие в беседе с английской мадам. Услышав, что один из Сергеев указал на него, как на раненного террориста, скрывающегося в Англии, он стал, волнуясь пересказывать ей свою беженскую легенду и выражать благодарность Её Величеству за помощь, которую нашёл на острове. Всё это тут же обращалось в хохму. С юмором у случайной барышни оказалось всё в порядке. Виссам конфузился и требовал прекратить шутки о его связях с Каддафи, упорно не замечал смеха новой знакомой и её правильного понимания шуток. Сергей, мычал, как умел, и требовал словесной помощи для проявления и передачи своей накопившейся любви. Я передавал, его богатство. Она смеялась ещё более. Мачо дулся, и обзывал меня грубо по-русски. Я игнорировал.

Когда прибыли в паб, до закрытия оставалось чуть более часа, свободные столы нашлись. Анна попросила красного вина, а мы по-прежнему – пиво. Принимая участие в наших разговорах ни о чём, она думала о чём-то своём, но на вопросы отвечала охотно и толково. С ней можно было бы спокойно поговорить и немало полезного узнать о городе и прочем, но таковое оказалось совершенно невозможным в сложившейся ситуации. Кто как умел, хотел что-то сообщить ей. Она вежливо слушала и смеялась, пытаясь понять собеседников. Сергею хотелось более всех, но сказать он мог менее всех. Это раздражало его и веселило остальных. У инвалида вдруг проснулось чувство юмора, и он стал обращаться к нам по имени, при этом делая ударение на последний слог Сэр-гэй. Наконец, подгадав удобный момент, он задал свой вопрос:

– А что означают ваши имена? Вы все трое русские гэи?

– К сожалению, Виссам, должен огорчить тебя. Твои сладкие надежды не оправдались. Это просто имена, а не то, на что ты надеялся, и теперь, наконец, осмелился спросить. Но ты можешь обратиться к одному Сер-гэю, кто знает, возможно, он сегодня пойдёт тебе на встречу.

Виссам был так доволен собственным остроумием, что смеялся своему вопросу больше всех. Остальные смеялись с него, несчастного, и радовались, что ему тоже хорошо. Анна отвлеклась от затянувшегося проявления чувств немого собеседника, и взорвалась смехом на наши англо подобные объяснения в любви с Виссамом. Присевшие за соседним столом три девушки невольно оказывались свидетелями наших разговоров и временами посмеивались вместе с нами. Услышав своё имя, и, не поняв причину дружного смеха, любимец украинских женщин, несправедливо обделённый вниманием, хмуро потребовал объяснить, о чём здесь идёт речь.

– Ты любишь Анну, а Виссам, оказывается, любит нас… – ответил я машинально по-английски, и все вокруг, кроме озабоченного, дружно рассмеялись. Пришлось выполнить просьбу и ответить понятно. Но лучше бы я этого не делал.

– Ты шо, вообще уже охренел? Шо за херню ты несёшь? – сделали мне строгий выговор, не найдя абсолютно ничего смешного в подобных шутках.

Некоторые всё же произошли от обезьяны, да не простой, а уже безнадёжно мутированной в советском зоопарке, – подумал я.

Чудная особая атмосфера английского паба субботним вечером, обрела окраску мрачного совкового кафе, в котором украинские пролетарии обмывают получку (когда дают).

Непонятые шутки и совершенно чужой язык начали раздражать земляка. Украинский мачо хотело внимания к себе, однако каждому хотелось говорить и смеяться о том, к чему нетрезвая душа лежала. Его просто игнорировали, и это пробуждало в нём зоологическую ненависть ко всем и всему непонятному. Во всём ему виделся подвох и насмешка именно над ним, – всеми любимом на Украине и невостребованным здесь.

Объявление о закрытии паба, возможно, оказалось очень своевременным, ибо моё откровенное нежелание угождать всем и разъяснять каждую шутку могло привести к ссоре.

Покидая стол, Анна поблагодарила нас за весёлый вечер и на всякий субботний случай по-дружески выписала свой телефон. Во избежание дремучих недоразумений я на двух языках объявил всем участникам, что Анна оставляет нам свой телефон.

Неподалёку от паба она взяла такси и распрощалась.

Возвращались домой уже около полуночи. Пивные пабы закрыты. Нетрезвый народ расходился по домам и ночным клубам. Земляк, на радость соседей, демонстрируя своё нетрезвое недовольство чем-то, с хмурой деловитостью, проверял встречающиеся на улицах банки и бутылки из под алкоголя. Если обнаруживал остатки, – допивал. Мои замечания о возможной неизлечимой заразе, игнорировались и единогласно квалифицировались как занудство и неспособность расслабиться и веселиться. Соседям нравилась такая пьяная удаль украинского товарища, и они, проявляя дружеское понимание и поддержку, указывали ему на замеченные объекты, которые тот проверял и допивал, им на потеху. Пока добрались до дома, у нас собралась немалая коллекция пивных бокалов; пинта и полпинты, вынесенных посетителями из пабов и оставленных на улицах.

В этот вечер я лишний раз убедился, что одному коротать время, если не веселей, то комфортней. А так же, что местная молодёжь говорит между собой на языке, совершенно непонятном мне. Я так же признал, что приучить себя смотреть вправо при переходе проезжей дороги будет легче, чем въехать в современный разговорный слэнг.

В противоположном от центра города направлении, всего в квартале от нашего дома располагалась огромная парковая зона. В хорошую погоду по выходным дням там многолюдно. По асфальтированным дорожкам перемещаются пешеходы, велосипедисты, бегуны и роликовые конькобежцы. Там же и старое большое кладбище с памятниками, уже не только захороненным, а и самой местности и тем, кто жил в этой местности в прошлые века. Ибо на серых каменных плитах и крестах надписи, датированные 17–20-ми веками. Свежестриженная трава – признак заботы живых. Следов вандализма на кладбище, присущих современной Украине, не замечено.

Я обратил внимание на собачек, которых выгуливали в парке. В большинстве своём эти домашние животные не отличались никакой породой, – обычные дворняжки.

Такие, как упрёк людям, стаями бродят по одесским дворам от мусорки к мусорке в поисках съедобного, впрочем, не только собаки…

Этих же, можно вполне считать членами семьи, ибо человеческая забота о них здесь очевидна.

В это солнечное воскресенье я бродил по дорожкам и травяным лужайкам парка, наблюдал отдыхающих и сравнивал их с вчерашними, заседавшими в пабах.

Об англичанах я бы сказал, что они не претендуют на свою исключительность, как американцы, которые вульгарно кричат о своём мировом лидерстве, или французы убеждающие себя и других в своей культурной самобытности. Британцам сейчас нечем особо гордиться, они просто тихо и упрямо держат национальную марку. Покрикивают о чем-то лишь в своих пабах, на стадионах и на улицах, после порции алкоголя…

В понедельник я посетил городскую библиотеку в здании горсовета. Там меня зарегистрировали, как бедного родственника с тяжёлым акцентом, и выдали карточку с абонентским номером, позволяющим брать книги, компакты и пользоваться Интернетом.

Пропуск в городской спортивный комплекс, предполагающий бесплатное пользование бассейном и тренажёрами, принимался во внимание только в определённое время дня. Мне вручили расписание и прочие информационные листовки, из которых я узнал, что со своим социальным пропуском я могу бесплатно пользоваться городскими спорт благами только в рабочие дни недели, в рабочее время, когда посещаемость низкая. В остальное же время, можно было рассчитывать лишь на скидки. В сущности, цены за пользование благами городского коммунального объекта были символическими и всякому доступны: 3–5 фунтов. К тому же, предлагались месячные и более длительные абонементы для различных возрастов и социальных групп с оплатой вперёд, что сводило цену услуг к совершенно неощутимому бремени.

Мой пропуск с фотографией в сочетании с акцентом выдавал меня с потрохами, как субъекта, прибывшего в чужую страну и паразитирующего на городском бюджете. Я невольно наблюдал за реакцией служащих, обращаясь к ним с потребительскими вопросами, но явно выраженного проявления неприязни в свой адрес не замечал.

Восьмого марта я позвонил домой и в разговоре узнал, что пропавший в Лондоне земляк уже вернулся на родину, представив своё скорое возвращение, как следствие ареста и депортации. Сам факт его возвращения меня едва ли удивил.

В один из будних вечеров, возвращаясь из бассейна домой, меня побеспокоили звонком на мобильный телефон. Номер звонящего мне ничего не говорил. Оказалось, это одно из агентств, в котором мы регистрировали соседа, как соискателя работы. Обратились ко мне по имени, и я не сразу понял, что, говоря со мной, они подразумевают кого-то другого, копия документа с фотографией которого имелась в их архивах.

Женщина в подробности не вдавалась, лишь просила срочно зайти в офис, если меня интересует работа. Агентство находилось в квартале от нашего дома и мне не составляло труда пойти ей на встречу.

Как только я представился секретарю в приёмной, та вызвала управляющую.

– Привет, Сергей! Спасибо, что так быстро отозвался и зашёл к нам, – энергично начала деловая особа, представившаяся, как управляющая, назвав своё имя. Я окончательно понял, что нашли они меня по анкете другого Сергея, которую я собственноручно заполнял. Там же и номер телефона указан, который был при мне. Фамилию никто у меня не спросил и с копией анкетной фото не сличал. Ей было не до этих мелочей, она сразу перешла к делу, не дав и мне времени сообразить; следует ли пояснять им, что я не совсем тот Сергей, которого они имеют в своём трудовом резерве.

– Сергей, фабрика, с которой мы сотрудничаем, срочно просит прислать работников. Экстренность ситуации в том, что они требуют от нас кадров, которые хоть немного говорят и понимают. Ответ мы должны дать уже сейчас, так как рабочая смена начинается через четыре часа…

– Правильно ли я понял? На работу следует выйти уже сегодня в десять вечера? – удивлённо уточнил я.

– Да, именно так. Это ночная смена с 22:00 до 6:00, и сама фабрика находится не в Саутхэмптоне, а Бэйсингстоке, куда мы доставляем своих работников автобусом. Поэтому, уже в 21:00 надо быть здесь у агентства. Ты смог бы?

Я задумался. Таковое не входило в мои текущие планы.

– Сергей, ты бы нас очень выручил! Нам хотелось бы занять появившиеся вакансии. Если мы не предоставим своих работников, то фабрика найдёт их в других агентствах. Это неплохая работа, тебе понравится… Вот только в ночную смену не все могут работать, но за это доплачивается. Мы будем платить тебе 5,5 фунтов за час и обещаем сорокачасовую неделю. Возможны и сверхурочные, которые оплачиваются в полуторном и двойном размере. Пожалуйста, выйди сегодня хотя бы на одну ночь! Если не понравится, скажешь… До следующей смены, мы уж постараемся подыскать людей.

– Хорошо, давайте попробуем, – ответил я.

– Good man! Ты не пожалеешь. На фабрике отличные условия и сама работа лёгкая, увидишь! Значит, я рассчитываю на тебя и сообщаю фабрике твои данные. Пожалуйста, приходи к агентству до девяти, здесь будет ждать микроавтобус, назовёшь водителю своё имя, у него будет список. Не подведёшь?

– Я буду здесь к девяти, – подтвердил я наши сумбурно возникшие трудовые отношения по чужим документам.

Из конторы я вышел трудоустроенным, как Сергей Голубец. Внести коррективы в это формальное недоразумение пока не представлялось возможным. Банковский счёт для перевода зарплаты был изначально указан мой, действительный.

Я шагал домой и думал, как бы упорядочить отношения с агентством в случае, если сотрудничество обретёт положительный и устойчивый характер. Кроме моего настоящего имени и фамилии, на которые открыт счёт в банке, я присвоил себе ещё и шпионское – Стыцькофф, по которому попросил убежище и теперь успешно черпал всевозможные блага из городского бюджета Саутхэмптона. Сегодня, сам того не желая, я оказался трудоустроенным, но теперь уже под третьим именем… Это уже слишком.

Следовало бы изначально не мудрить, и, не стесняясь, честно представляться беженцем под своим настоящим именем. При таком массовом потоке просителей и очевидном бардаке в учёте миграционных дел, я бы ничем не навредил себе. Зато головной боли было бы меньше. Но теперь эти выводы были запоздалыми.

Из документов у меня имелся спрятанный украинский паспорт с искажённым на украинский манер именем. (Никто даже не спросил меня, согласен ли я на такую интерпретацию своего имени.)

Кроме этого, имелись подлинные удостоверение личности и водительская лицензия, некогда выданные штатом Флорида, так же на моё настоящее имя, применять которые здесь было наиболее комфортно. И, наконец, действительное, но позорное письмо-удостоверение, выданное британским миграционным ведомством гражданину Белоруссии мистеру Стыцькову.

На основании этого письма я легально пребывал на острове и потреблял выделяемый мне кусок Humble Pie.[37]37
  Буквально: Скромный пирог. Или: горькая пилюля


[Закрыть]

Следует отметить, что это письмо содержало комментарий о том, что держатель сего документа – всего лишь проситель политического убежища, в чём ему может быть отказано, а сам он может быть задержан и принудительно перемещён за пределы Королевства.

Этот унижающий человеческое достоинство документ давал доступ к кормушкам, но во всех прочих случаях его следовало хранить подальше от посторонних глаз. Гости-нахлебники в почёте здесь не состояли.

Теперь же, ещё и для агентства и фабрики я буду – Сергей Голубец. Сплошная фигня получается! Как я мог допустить такой беспорядок в своей биографии?!

Если бы я попросил убежище под своим именем, мои документы и совесть сейчас пребывали бы в относительной гармонии.

Слишком много «бы», ошибок и, как следствие, головной боли!

Дома я поделился с соседом о предложенной, формально ему, а фактически мне, работе и о своём согласии поработать под его именем. Тот не возражал, но поинтересовался о самой работе и возможности его поступления на эту фабрику. Я не мог ответить на его вопросы, лишь обещал крепко подумать, как упорядочить формальные отношения с агентством. Ибо мне и самому не нравилась ни его фамилия, ни моё препятствие его сотрудничеству с этим агентством, так как я сделал это вместо него, ни весь этот шпионаж. В согласии моего соседа прозвучала заметная интонация ревности и одолжения. Я невольно почувствовал себя обязанным. Благо он был уже трудоустроен, хотя и не особо доволен своей работой.

Снежный ком вопросов, на которые я пока не имел ответов, упрямо катился на меня. Уклоняясь от неблагодарного бремени ответственности перед соседом, я с облегчением отправился на свою ночную работу. Расставаясь с ним, я утешил его очередным обещанием помочь в ближайшие дни с открытием банковского счёта.

К девяти часам я прибыл к агентству. Микроавтобус уже ожидал. Кроме водителя на пассажирских местах сидели несколько работников. Поприветствовав водителя, я как пароль, назвал чужую фамилию, мысленно утешаясь, что для англичанина звук «голубец» ничего не означают. В списках такой голубчик числился, и мне предложили занять место в автобусе.

В течение десяти минут к нам присоединились ещё несколько человек. Водитель убедился, что все на месте и тронулся по Лондон Роуд в направлении Лондона. Радио было настроено на станцию, передающую хорошую музыку, среди пассажиров я расслышал польскую (без этих негде не обойтись) и местную речь. В этот день ночной трудовой десант состоял пополам из англичан и пришельцев.

Ехали минут сорок. Где-то на полпути между Саутхэмптоном и Лондоном, в индустриальном пригороде Бэйсингстока мы припарковались у пропускного пункта на территорию предприятия, обозначенного как ITT Cannon Industries.

Jays Close,

Viables Industrial Estate,

Basingstoke,

Hampshire,

RG22 4BA

Процедура прохождения работников на территорию требовало от каждого внесения записи в вахтенный журнал. Указывалось имя, наименование агентства от которого прибыл, дата и время прибытия на фабрику. Факт прохождения кого-либо через этот пункт фиксировался и видеокамерой.

Пройдя через ухоженный участок территории, мы вошли в корпус и по длинному коридору попали в один из цехов. Это оказалось большое, хорошо освещённое помещение без наружных окон. Вдоль всего пространства размещались рабочие столы, оборудованные различными механическими приспособлениями. За некоторыми столами работало несколько человек, большинство из них были женщины. Звучала музыка, работники свободно и весело общались между собой.

Сразу за нами прибыла ещё группа работников от иного агентства. Все прибывшие, расположились с краю вдоль стены. Из услышанных разговоров я понял, что из Саутхэмптона сюда присылают работников от двух агентств, находящихся по соседству на Лондон Роуд.

Бригадиры быстро распределили работников по рабочим местам, бегло показали каждому, что и как надо делать, и в 22:00 все мы были уже заняты.

Меня усадили за ручной механический пресс, у которого стояли две коробки, наполненные мелкими бронзовыми деталькам цилиндрической формы. Бригадир показал, как следует две детали вкладывать одна в другую, затем вставлять в пресс, и ручным рычагом аккуратно, до достижения щелчка, соединять их. Оставшись один, в компании с механическим приспособлением, я отрегулировал высоту удобного офисного стула и приступил к исполнению немудрёной, однообразной операции.

Температура и воздух в цеху были вполне комфортны, благодаря кондиционерам. Неподалёку стояла охлаждённая питьевая вода с бумажными стаканчиками, где-то звучала музыка. Я быстро приспособился к порученной мне операции, задумался о своём, и с сожалением определил, что, предоставленных деталей, не хватит на всю рабочую ночь. Доносившийся смех и свободные хождения работников по цеху предполагали добрые производственные отношения. Присутствия бригадира-погонялы (в Украине это теперь называют менэджер), я пока не заметил. Машинально делая свою работу, в мыслях я блуждал далеко за пределами цеха.

Мысли возвращались к текущей ситуации. Становились очевидными, и начинали беспокоить мои постоянные мелкие просчёты, неверные решения, приводящие к недоразумениям, которые впоследствии могут перерасти в сплошную трудноразрешимую проблему-головную боль.

Я утрачивал интуицию и качественный освежающий сон с приятными информационно полезными видениями, подтверждающими мою связь с теми, от кого действительно всё зависит в этой жизни, да и во всём вокруг.

Жизнь гнала меня, как перекати поле, а я отчаянно пытался объяснить происходящее со мной и вокруг меня, прибегая к логике и здравому смыслу. Но это плохо срабатывало. Моя приземлённая логика постоянно рушилась от непредсказуемо сваливающихся на меня обстоятельств, и я продолжал судорожно искать новые объяснения и пути разрешения.

В эту ночь я клепал детали, возможно, для некого мудрёного взрывного устройства, то бишь, вполне осознанно и непосредственно участвовал в процессе глобального человеческого безумия. Участвуя в производстве средств уничтожения себе подобных, я думал о своих личных неурядицах в Украине, пытался вспомнить, когда и где я утратил связь с силами небесными, отчаянно гадал; как и каким Богам, мне следует молиться, чтобы восстановить гармонию с окружающим меня миром. Мой сосед-соотечественник, обделённый способностью трезво анализировать и делать выводы, заполнял эти пробелы и досадные непонятки алкоголем и крепким сном. Во сне, если верить ему, он проживал свою вторую, лучшую жизнь. Всякий раз, после порции отрезвляющего сна, он взахлёб пересказывал мне о своих полётах и цветных видениях, о контактах с близкими и чужими людьми, которые что-то сообщали ему. Слушая его, я лишь с завистью отмечал серость и скудность своих отрывочных и бессвязных видений во время чуткого сна. Многие сны лишь усугубляли чувство тревоги и остроту нерешённых вопросов. Никаких тебе ответов и даже намёков на подсказку.

Спустя часа два, объявили десятиминутный перерыв. Все оставили рабочие места. Я посетил туалет, где с удовольствие умылся и почувствовал себя свежее.

В просторном зале столовой работники ночной смены разместились группками, попивая кофе-чай и поедая сэндвичи. Фабричная кухня ночью не работала. Выставленное меню прошедшего дня с заманчивыми блюдами и вполне приемлемыми ценами предполагало обеденные перерывы для работников дневной смены. Среди автоматов, выдававших горячие и холодные напитки и закуски химико-мусорного содержания, я выбрал известный мне напиток «Доктор Пэппер», и подобно наркоману, получившему свою порцию, удалился с холодной банкой в сторонку на диванчик.

Такие короткие кофе-перерывы объявлялись через каждые полтора часа. Один перерыв среди смены продолжался полчаса.

Когда закончил с порцией предоставленных мне деталей, я обратился к бригадиру, и тот перевёл меня на другое рабочее место. Меня подвели к троим парням, паковавшим какие-то мелкие детали и вяло беседовавшими на местном языке.

– Вам в помощь, ребята, – коротко представил меня бригадир, – покажите коллеге, что и как делать. Удачи! – покинул он нас.

– Присаживайся, – по-приятельски пригласили меня.

Я присоединился к ним и передо мной выложили пачку пластиковых пакетиков с наклеенными этикетками. Указали на коробки, наполненные мелкими деталями из цветных металлов и пластика, и пояснили, что требуется укладывать в каждый пакетик по одной детальке, создавая комплект.

Я, молча, приступил к процессу.

– Как тебя звать, парень? – отвлекли меня от ночных мыслей.

– Сергей, – не задумываясь, коротко ответил я.

– Поляк? – спросил другой.

– Нет, я думаю, он русский, – вмешался третий.

– Точно, – подтвердил я.

– Из далека же ты заехал на эту фабрику, – дружелюбно прокомментировал сидящий напротив, явно желая разговорить меня.

– Не намного далее чем из Польши. Фактически, я прибыл сюда из Украины, – ответил я, дав понять, что вовсе и не против поговорить.

Судя по их реакции, об Украине они мало что знали, и признаков любопытства не проявили. Кроме одного из них, который предположил, что я русский. Он спросил с заметным славянским акцентом:

– Откуда именно из Украины?

– С юга… Причерноморье, – ответил я, машинально предполагая, что этот – поляк.

Мой ответ никому ничего не сказал и мы какое-то время, молча, делали своё сонное дело.

– Как давно в Англии? – услышал я традиционный вопрос, заданный местным.

– Пару месяцев.

– Бывал здесь раньше? – спросил другой, лишь бы говорить о чем-то, сопротивляясь сну.

– Нет. Впервые.

– И как тебе здесь нравится? – воззрились на меня двое, которые англичане, с явным любопытством ожидая моего ответа.

– Пока сложно сказать… Страна особая… Сразу не разберёшься… – уклончиво отвечал я.

– А язык, откуда знаешь?

– Дома в школе учил. И в Америке бывал.

– А теперь решил попробовать и Англию? Не жалеешь, что приехал сюда?

– Почему? Здесь, надеюсь, тоже немало интересного… Чего жалеть?

– Парень, ты лихо экспериментируешь по странам и континентам, не бывало страшновато?

– Кораблю безопаснее стоять в порту, но они делаются не для этого, – пожал я плечами.

Такой ответ всем понравился, и я услышал дружелюбные, поощрительные возгласы.

– Намерен поработать здесь? От которого агентства? – захотели узнать обо мне больше.

– От Мэрит. Пожалуй, поработал бы какое-то время…, Посмотрим, как сложится.

– Тебе, парень, здесь предстоит познакомиться с традиционным английским ханжеством и прочей британской фигнёй. Ты уж извини, но это входит в обязательную программу, – хохотнул один из них.

– Во всяком случае, приятель, не придавай особого значения английской вежливости и сладким улыбкам, всё это ни хрена не стоит, пустое… – учил меня другой.

– С английскими ценами ты уже познакомился и понял, куда попал. Скоро, получишь зарплату и узнаешь о британских налогах! Возможно, после этого тебе не захочется работать в этой стране, – лечили меня местные.

– Когда он всё узнает, то ему не только работать, задерживаться здесь не захочется, – совсем проснулись и завелись непатриотично настроенные британские пролетарии.

– Иностранный идиотизм всегда воспринимается интересней, чем свой родной. Надеюсь, для меня и это будет любопытно попробовать, – проявил я вежливое внимание к предложенной мне программе ознакомления с Англией.

Так мы паковали детальки и болтали до шести утра. Ровно в шесть все встали и направились к выходу. На проходной из территории фабрики мы снова отметили в вахтенном журнале напротив своих фамилий время и дату отбытия. Автобус нас уже поджидал. Убедившись, что все в сборе, мы отъехали и направились обратно в Саутхэмптон.

Стояло серое, туманное мартовское утро. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть местность, но ничего особенного не наблюдалось, да и моё состояние было вяло-сонное. Как и большинство пассажиров, я провалился в дремоту и вернулся в сознание, когда ехали уже по улицам Саутхэмптона. Нас подвезли к агентству, откуда мы, как зомби, расползлись в разные стороны.

От агентства до нашего дома идти – всего два квартала. На своём пути я не встретил ни души, лишь подходя к дому, заметил соседку Елену, направлявшуюся обратно к агентству. Я вспомнил, что она говорила о фабрике, и мне стало ясно, что тот же автобус отвезёт её обратно, где утренняя смена начнётся с семи часов.

В этот день с 11:00 до 15:00 в нашей богадельне выдавались еженедельные пособия. Проспать этот ритуал было бы глупо, и я мысленно запрограммировал себя на своевременный подъём.

Войдя в дом, я застал на кухне земляка, активно орудующего челюстями. Он тоже только что вернулся с ночной смены. Намерения нырнуть и спрятаться под одеяло, пришлось отменить, так как ко мне накопилось много вопросов, не ответить на которые немедленно, означало неизбежные обиды и претензии. Пришлось доложить обо всём увиденном на фабрике. Моя чистая, сидячая работёнка вызвала интерес у товарища, и он задал мне конкретный и непростой вопрос:

– А как бы и мне на эту работу? Им же нужны люди? Давай сходим в агентство и переговорим.

– Я пока могу лишь сказать и до похода в агентство, что перед тем, как послать тебя на фабрику, они захотят побеседовать с тобой без участия переводчика. И, второе, я же говорил тебе вчера… Выходит, что ты уже работаешь там… Накладка получилась. Я думаю, как бы мне гладко съехать с твоего имени и перейти к сотрудничеству с ними по своим документам. Их предложение поступило неожиданно, да и ты уже был трудоустроен… Слушай, давай выспимся для начала, голова уже не соображает, – примирительно-уклончиво предложил я. Сосед неохотно согласился сделать перерыв, но его озабоченность тем фактом, что я стал работать вместо него, оказалась очевидной, и ничего хорошего не обещала.

Время, проведённое мною в комнате под одеялом, едва ли можно назвать сном. Окно, выходящее на улицу, светом и шумом напоминало мне о дневном времени. Беспокойные мысли лишь едва притуплялись дремотой и обретали иные расплывчатые формы тревожных ощущений, которые не отпускали на отдых моё уставшее сознание. Я пожалел, что в комнате не оказалось ни вина, ни какого-либо иного алкоголя, а то бы я утопил свою бесполезно пульсирующую логику, в надежде на временную отключку сознания и отдых от бесконечных вопросов.

Я так и не уснул, как мне хотелось бы. Но, пребывая в изоляции с закрытыми глазами, потерял счёт часам и отдохнул от утомительных контактов с ближними.

Из этого состояния в реальность меня вернул стук в дверь и чья-то настойчивая попытка войти в комнату. Ручку нетерпеливо крутили, давая мне понять, что возмущены фактом запертой двери. Я тупо лежал с закрытыми глазами, набираясь сил и терпения, принять эту назойливую реальность и постараться никого не обидеть. Сосед скрёбся в дверь подобно пассажиру общего вагона, заждавшегося у запертого туалета.

– Ты шо там, совсем нюх потерял?! Забыл, что сегодня пособия получать? Просыпайся! – заботился обо мне земляк.

Я всё помнил. По пятницам в определённое время следовало получить еженедельное беженское пособие. Факт сам по себе положительный, но больше всего сейчас хотелось бы крепко уснуть и не просыпаться, как можно дольше. Но сон не удавался, а пособия в размере 40 фунтов выдавали исправно каждую неделю. 20 – полноценных наличных фунтов и 20 – ваучерами, которые принимались к оплате в супермаркетах ASDA.