Текст книги "Остров Невезения"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 57 страниц)

Он тут же выписал мне путёвку в новую жизнь на свободе:

Mob: 0 672 527 408 Majid. Iranian Restaurant.

Я взглянул на это.

– Если я не найду этого Маджида по указанному телефону, тогда следует обратиться в иранский ресторан? – с ироничной интонацией уточнил я.

– Позвони и скажи, что ты от Фарида. А если, вдруг, телефон не ответит, ты легко найдёшь иранский ресторан в районе Джордаан в Амстердаме. Там спросишь о нём, – инструктировал меня сосед.

Когда нас вывели на прогулку во двор, Иварс оставил своих товарищей и подошёл ко мне.

– Где тебя поселили? – сразу спросил он.

– С иранцем. Не осуждённый, – ответил я.

– Я уже сказал дежурному, как смог, что хотел бы с тобой в одну камеру. Тебе надо тоже заявить об этом.

– Хорошо. Я сделаю это сегодня же.

– Постарайся, сразу после прогулки. И тогда они начнут соображать, можно ли выполнить нашу просьбу, – подталкивал меня Иварс.

– Ладно. Увидимся ещё сегодня, и поговорим.

Мне хотелось побыть одному. Походить быстрым шагом, подышать свежим воздухом и спокойно подумать о своём.

Стояла чудная сентябрьская погода. Как заметил мой иранский товарищ, погода здесь намного лучше, чем в Амстердаме. Но тюрьмы в Голландии – комфортней.

После прогулки, пока меня не закрыли в камере, я подошёл к дежурному.

– Я хотел бы попросить вас, – обратился я к первому попавшемуся.

– Слушаю!

– Я хотел бы сменить камеру. Меня приглашает Сондорс. И я хотел бы переехать к нему.

– Сондорс? Он же ещё не осуждённый, – возразил мне тюремщик.

– Я и сейчас в камере с не осуждённым и курящим мусульманином – напомнил я.

– Это временно. Тебя вскоре поселят. Но ты можешь оставить своё письменное пожелание, – быстро ответил и покинул меня занятой надзиратель.

Пока заключённые расходились по камерам, я сбегал к ближайшему «почтовому ящику» для жалоб и предложений, взял бланк, и коротко написал; S. Ivanov, EL 9473 wants to move to I. Sondors, FH 5655.

Бросил это в ящик и поспешил в камеру.

В этот же день меня пригласили перейти с вещами на этаж выше, где предоставили место в камере с осуждённым товарищем.

С первого взгляда я определил в нём типичного местного англичанина. А кода он заговорил, не осталось никаких сомнений – этот парень проживал где-то поблизости. Надзиратель, обращаясь к нему, назвал его Clayton.

Оставшись одни. Он закурил и заговорил со мной.

– Осуждён?

– Да. А ты?

– Тоже. Но меня скоро переведут в другую тюрьму, – уверенно заявил он.

– Почему?

– Судья прописал мне более строгий режим содержания, – пояснил он.

– Есть условия хуже, чем здесь? – удивился я.

– Приятель! Ты я вижу, здесь впервые. Кстати, ты откуда? Я слышу, ты не местный.

– Я русский из Саутхэмптона.

– Здорово! Я тоже из Саутхэмптона.

– Так в чём разница с тюрьмой, в которую тебя переведут?

– Да там – реальное наказание, а не отбывание, как здесь. Всё будет хуже. Короче, я здесь недолго буду.

– Тебя определили туда за что-то особое? – поинтересовался я.

– Ничего особого. Я и мои приятели грабили людей на улицах, – пожал он плечами.

– В Саутхэмптоне?

– Точно!

– Останавливали на улицах, и грабили? – уточнил я.

– Да. Обычно, поздно вечером. Загулявшихся студентов.

– Что с них можно взять?

– По-разному бывало. Обычно, у всех при себе имелся мобильный телефон, какие-то наличные и хотя бы одна банковская карточка.

– И что вы делали с карточками, если это не кредитная или дебет, которой можно рассчитываться при покупках без ПИН кода?

– Да, такие карточки требовали дополнительных хлопот. Мы спрашивали у клиента о ПИН коде.

– И они отвечали?

– Не сразу. Но после предупредительных ударов, они всегда доверялись нам.

– И что, они сообщали вам действительный ПИН код карты?

– Иногда пытались обмануть. Получив от клиента номер, один из нас отправлялся к ближайшему банкомату и пробовал карточку. А другие – оставались с клиентом. Если ПИН код оказывался неверным, с клиентом проводилась воспитательная работа. После этого они всегда вспоминали верный ПИН код.

– И вы это делали не раз?

– В конце недели – несколько карточек за вечер-ночь!

– Славно повеселились! – признал я.

– Не жалуюсь. Ты верно заметил. Мы действительно, погуляли от души! Я сожалею лишь о том, что мы утратили осторожность, и позволили отследить нас. А вот моя мама и сестра не могут понять радости свободы, приключений и риска. Они из шкуры лезут, чтобы жить на высшем уровне. Думают только о служебной карьере, постоянном росте доходов, о престижном жилище, новом авто, модной одежде, и всё должно быть самое лучшее. Мнение людей о них… ну, и прочая чушь. Больные люди! И они заявляют всем, что я – ублюдок, который опозорил их! А мне их жалко. Они же слепые жертвы глупых условностей!

– Пожалуйста, говори не так быстро. Мне очень интересно, но я не успеваю понять отдельные слова, – приостановил я его.

– ОК. Кстати, моя мама и сестра постоянно делали мне замечания, что я разговариваю отвратительно. Но это обычный живой язык общения, на котором говорят большинство людей в Англии. Я не могу представить себя, говорящим на их языке, которому приучили моих родственников в офисе. Я же не охмуряю клиентов в страховом агентстве! Я просто общаюсь с людьми.

– Я замечание тебе не делаю. Просто, хочется лучше понимать, – пояснил я.

– Это вопрос практики. Если бы мы так разговаривали в течение нескольких недель, то ты бы стал понимать меня без всяких усилий, – авторитетно обещал уличный грабитель мистер Клэйтон.

Но мне не хотелось общаться с ним долго, потому что, он слишком много курил. И я уже решил, что надо вместе с Иварсом ходатайствовать о нашем объединении.

– Ты читаешь по-английски? – вдруг спросил он меня.

– Да.

– Здесь неплохая библиотека. Я сегодня дочитал детектив. Читается – не замечаешь времени! Вот попробуй, тебе понравится, – вручил он мне книгу.

А сам взял другую, снова закурил и завалился на кровать читать. Дав, таким образом понять, что пора помолчать.

Я его понял и оценил тактичность.

Здесь спальные места были обычные отдельные, а не двухъярусные конструкции, что гораздо удобней.

Я последовал его примеру. Расположился удобней с книгой.

Это оказалась неизвестная мне английская писательница Martina Cole, с детективной историей «The Ladykiller». События происходили в Восточном Лондоне, о котором я имел некоторое представление. Чтиво сразу увлекло меня. Мысленно поблагодарив своего соседа, я перенёсся в иное время и пространство вместе со странным героем – сексуальным шалуном George Markham. Меня никто и ничто не отвлекало. Разве что, приглашения на прогулки и на обед.

Когда нас открывали, я мог слышать и видеть, как мой сосед общается со своими подельщиками. Это был специфический уличный английский сленг, который я едва ли когда-нибудь смогу понимать. Мне удавалось улавливать лишь отдельные слова.

На следующий день меня, таки, переселили к Иварсу.

С соседом Клэйтоном мы расстались по-английски, как и встретились.

– Книгу можешь взять с собой. Это библиотечная. Я её уже прочёл. Приятного и тебе чтения! – пожелал он мне, не отрываясь от книги.

Камера, в которой сидел Иварс, окнами выходила в противоположную сторону. Поэтому, была более светлая, туда заглядывало солнце. Пока я раскладывал свои вещи, откуда-то донеслись странные звуки. Я приблизился к открытому окну и прислушался. Звучала волынка (bagpipes). Монотонно и тоскливо. Но эти звуки вполне гармонировали со старой, переполненной духами тюрьмой.

Я представил себе заключённого чудака, который притащил с собой в камеру волынку. И теперь он выдувает свою грусть с помощью этой штуки. Вероятно, духи толпами сходятся к нему на концерт.

– Что это? Кто-то на волынке наяривает?! – удивился я.

– Каждый божий день! – подтвердил Иварс.

– А у тебя, я вижу, – музыкальный центр, – заметил я.

– И СД есть, – рапортовал Иварс.

– А с кем ты здесь сидел до меня?

– Так ты его видел. Парень из России. Беженец. Его жена с ребёнком в Нью-Касле, а его хотели депортировать. Но жена с адвокатом вытащили его.

– А другой? Забыл его имя.

– Лев. Он из Украины. Просто нелегал. Ожидает депортации. Его держали в закрытом центре для нелегалов, но почему-то перевели сюда. Он сидит в конце нашего этажа в камере-каптёрке. Ведает хранением и распределением всяких хозяйственно-бытовых мелочей. Если понадобится мыло, моющее средство для посуды, туалетная бумага… обращайся к нему, – представили мне земляка.

– Не знаешь, откуда он именно из Украины?

– Говорит, из Львова, – пожал плечами Иварс.

– Не очень-то похож на львовского хлопа. И по-русски легко говорит, – заметил я.

– А с кем ему здесь по-украински говорить? Ты, кстати, тоже вовсе на украинца не похож.

– Так я и не украинец.

– Из Одессы же?

– Отчасти из Одессы. С юга Украины. Но я – русский.

– Главное, что мы можем с тобой спокойно общаться! – подвёл итог Иварс. А то, мне бы подселили какого-нибудь английского наркомана…

– Освоил бы английский язык.

– Мне сейчас не до английского! Голова другим занята, – вздохнул Иварс.

– Понимаю. Ожидание суда. Неопределённость.

– Точно. Ещё и какая неопределённость!

Я понял, что он хочет поговорить о том, что его сейчас беспокоит. Я занял своё спальное место, и хотел продолжить чтение книги. Но было очевидно, что Иварс хотел что-то рассказать мне.

– А ты откуда? – уклонялся я от серьёзного разговора.

– Из Латвии. Резекне. А здесь был – в Саутхэмптоне.

– Rezekne? Это название болезни или медикамента? – пошутил я.

– Нет, это название города, – серьёзно пояснил он. Ты тоже в Саутхэмптоне жил? – вернулся Иварс в Англию.

– В основном – там. А ты, в каком районе жил? – поинтересовался я.

– St. Mary's street.

– Я там часто бывал. Ходил в колледж. Но тебя не встречал.

– Я там не очень долго прожил. И фактически, только ночевал. С утра уезжал на работу, а вечером – возвращался.

– Много и тяжело работал. И за это тебя арестовали. Будут судить?

– Да уж. Много работали. А в выходной день отдохнули, выпили… И я, нечаянно, убил своего земляка. За это меня и будут судить, – тяжело вздохнул Иварс.

– Ты серьёзно?! – не поверил я услышанному.

– Мне сейчас не до шуток. Он был не только моим земляком. Мы жили в соседних домах. Его родителя знали меня.

– Я надеюсь, ты неумышленно это сделал?

– Конечно, неумышленно! Всё произошло глупо и быстро. Вместе, в компании земляков сидели, выпивали. Затем я прилёг. Устал, захотелось спать. А он музыку на всю громкость врубил. Я просил его сделать тише. Он не реагировал. Тогда я встал и сделал звук тише. Только я обратно лёг, он снова добавил звук до максимума. Ещё и высказал в мой адрес недовольство. Тогда я попытался совсем выключить магнитофон, но он подскочил, стал отталкивать меня. Возникла борьба, затем, и взаимная злость. Он хорошенько дал мне в глаз, у меня в голове перемкнуло. Начали махаться уже по-настоящему. Со звоном в ушах и с искрами в глазах, мы обменялись несколькими кулачными ударами. И он сник. Я его оставил. Выключил магнитофон и ушёл в ванную умываться. Один глаз у меня был крепко подбит, заплыл, и почти не видел. Разбитая губа – кровоточила. Какое-то время я провозился в ванной. Слышу, меня зовут приятели. Выхожу из ванной, а они говорят; – глянь-ка на него, что-то он неважно выглядит. Может, скорую вызвать?

Посмотрели. Лежит он на своём месте. Как будто спит. Особых повреждений на лице не видно. Позвали его. А он едва реагирует. Решили, что алкоголь подействовал, вырубился. А спустя несколько минут, заметили, что у него лицо синеет. И на вопросы не реагирует. Поняли, что он едва ли в сознании. Вызвали скорую помощь. Когда те приехали, он дышал, но был без сознания, и лицо посерело. Врачи взглянули на него, и быстро увезли в больницу.

А вскоре, к нам явилась полиция. Всех собрали и увезли в участок допрашивать. Там я и узнал, что он скончался. Меня закрыли.

Я слушал его, и живо представлял себе старый дом на Сэйнт Мэри стрит, арендованный под завязку латышами. По несколько жильцов в прокуренных комнатушках. Воскресные пьянки-посиделки, глупые споры-разборки, дебильная, но популярная, музыка, хроническая грязь на общей кухне, заблёванный туалет…

Некоторым всё это нравится. В этой среде они отдыхают от семьи.

– Какая причина смерти?

– Кровоизлияние мозга, в следствие удара в область виска.

– Что говорит твой адвокат? Сколько у них дают за убийство по неосторожности?

– В том-то и вопрос. Как суд квалифицирует это? Если как неумышленное, то есть по неосторожности, тогда – три-четыре года. Реально – половину этого срока в тюрьме. А если признают, как умышленное…

– Не паникуй! Какое же это умышленное?! Масса свидетелей и обстоятельств, что это совершено по неосторожности. К тому же, тебя спровоцировали к этим действиям.

– Потому-то я и сомневаюсь, что разбежались все мои свидетели, которые всё видели, и могли бы рассказать суду, как это случилось.

– Картина типичная. Хрен с твоими собутыльниками-свидетелями! Что-то же они полиции объяснили в тот день, протоколы их допросов остались. Факт вызова скорой помощи тоже – очевидный. Орудий ты никаких не применял. Обычная бытовая, пьяная ссора, которая переросла в драку не по твоей инициативе. По всему, очевидно, что у тебя не было намерений убивать своего земляка-соседа. Не переживай, не осудят тебя как за умышленное убийство, – успокаивал я соседа.

– Серёга, тебя сюда сверху послали. Дай Бог, чтобы твои аргументы – услышали.

– Я лишь квалифицировал те факты, которые ты мне изложил.

– Всё так и было, как я рассказал.

– Тогда, готовься париться здесь за совершение убийства по неосторожности. Возможно, у них это как-то иначе называется, но суть – та же.

– У кого, «у них»? – не понял Иварс.

– У англичан, в их уголовном прецедентном праве. Кстати, если у тебя совсем нет свидетелей для твоей защиты в суде, то я мог бы порекомендовать твоему адвокату эксперта по приведениям. Он сейчас где-то здесь в нашем крыле. Этот парень мог бы выступить в суде с заявлением, что в доме, где было совершено преступление, полно духов, негативно влиявших на психику и поведение жильцов дома.

– Сергей, мне сейчас не до шуток, – не принял Иварс моё совершенно серьёзное предложения.

(Несколько лет спустя, один из читателей этой истории, прислал мне ссылку на сайт местной газеты с хроникой вышеизложенных событий. Из короткой заметки я узнал, что реальная история Иварса была гораздо печальней. Он нечаянно убил своего родного старшего брата, у которого дома остались две дочери, одна из них – больна церебральным параличом…).

^{Hampshire | Archive | 2001 | November | 27}

Drink fuelled brother killing

From the archive, first published Tuesday 27th Nov 2001.

A MOTHER says she bears no ill will to her son after he killed her other son in a drunken fight.

Ivars Sondors, 28, a Latvian, punched his brother Gunar, 34, in a brawl at a flat in Northumberland Road, St Mary's, Southampton, on Boxing Day last year.

The fight erupted following a dispute over Gunar playing loud music when Ivars was asleeping. The fatal two or three blows were moderate but had devastating consequences, causing a brain haemorrhage.

Gunar died on December 29 without regaining consciousness. Ivars was jailed for 33 months at Winchester Crown Court yesterday.

Now the brothers» elderly widowed mother looks after her dead son's two daughters, one of whom has cerebral palsy, and one of Ivar's two daughters on a meagre pension.

Nigel Pascoe QC, prosecuting, said: «The heart of this case is the tragic killing of one brother by another. It is unlikely Ivars set out to inflict serious harm.

«But he went further than he should have done in legitimate self-defence.»

Sondors denied murder but yesterday pleaded guilty to manslaughter, a plea accepted by the prosecution.

His mother, Maria Sondors, travelled from Latvia to see her son sentenced. Speaking through an interpreter, she said: «Ivars and Gunar had a close and warm relationship as boys growing up. Gunar was like a father figure to him. He looked after him when he was a baby. I am not well. Gunar's elder daughter suffers from cerebral palsy and she cannot use her arms and legs.

«I feel sad for both Ivars and Gunar. But I cannot do anything about it. I hope Ivars will return home to help me. I'm having problems renting the flat and need support. I bear him no ill will.»

Oliver Blunt, defending, said as soon as Sondors realised his brother was hurt he tried to save him, giving desperate resuscitation. «Witnesses heard him begging his brother to breathe, saying `please breathe, open your eyes».

«He has been living with the consequences of that incident ever since. He is devastated by the death and it will haunt him for the rest of his life.»

Mr Blunt said Sondors planned to go home to look after his family and brother's children as soon as he is released.

After sentencing, the judge, Mr Justice Silber paid tribute to the Southampton detectives who investigated the case, and made several trips to Latvia to find witnesses who had left Britain.

One of those officers, DC Chris Yates of Southampton Central Station, said: «It's a tragic set of circumstances fuelled by drink. One's thoughts go out to the mother who has lost her son.»

Sondors has already served 11 months on remand and is due to be released next May.

^{Archive Home}

^{From the archive}

^{http://www.thisishampshire.net}

^{No Newsquest Media Group 2001}

Я снова обратился к чтению своей книге. Но Иварс ещё не наговорился.

– А ты попал сюда, как нелегал? Ожидаешь депортации? – задал теперь он мне свои вопросы.

– Почти, – коротко ответил я. – Потом расскажу.

Иварс обратился к своему музыкальному центру. Стал что-то искать на радио ФМ.

– Сейчас должна быть русскоязычная программа из Лондона, – удивил он меня.

– Наконец, он нащупал неустойчиво звучащую радиостанцию. Вещал Сева Новгородцев. Его голос не изменился с 70-х годов! Он отвечал на звонки русскоязычных слушателей и исполнял их музыкальные пожелания. Послушав это минут десять, я с грустью отметил факт мутации ведущего.

В 70-х годах он вещал из Лондона для слушателей Советского Союза со своими музыкальными программами, из которых мы узнавали о последних новостях британской музыкальной индустрии. Тогда и музыка, которую он комментировал, и его юмор, были достойны внимания.

Теперь же, я слышал уставшего диск-жокея, услужливо исполнявшего незатейливые музыкальные прихоти радиослушателей, соскучившихся по Киркорову, Николаеву, Варум и прочим… звёздам.

Между дебильными песенками вставлялась реклама авиакомпаний, предлагающих недорогие рейсы из Лондона в Москву и Киев. Некоторые радиослушатели, дозвонившись к нему в студию, что-то рассказывали о своей жизни в Англии. Всё это звучало, как жалкое подобие российской фабрики звёзд.

– Хочешь, позвонить в студию и заказать музыку, или что-то сказать? У меня есть студийный телефон, – дружелюбно предложил Иварс.

– Спасибо. Пока не хочу. Боюсь, у ведущего не найдётся под рукой нужной музыки, – ответил я.

И с уважением подумал о чудаке с волынкой, что этажом ниже.

Его коротенькие, грустные камерные концерты для приведений, напомнили мне забытые композиции лондонских ребят Talk Talk и их солиста Mark Hollis.

Получасовая радиопередача из Лондона для русских радиослушателей закончилась. Я почувствовал облегчение. И неприязнь к неискреннему радио шутовству ведущего, которого я, когда-то, в детстве уважал. Наверняка, ему и самому едва ли была по душе музыка и болтовня, которой он засорял эфир, но он таки делал это. Возможно, вынужденно. Таковое можно понять.

У меня мелькнула мысль дозвониться до Севы Новгородцева в его следующей музыкальной программе. Возможность поговорить с ним по телефону, вызвало у меня желание рассказать ему, как, когда-то давно, по пятницам, я вылавливал в мутных коротких радиоволнах его музыкальные передачи. И, записав с его слов почтовый адрес Русской службы Би Би Си, наивно писал ему письма со своими юношескими музыкальными пожеланиями.

Мои письма на вражескую радиостанцию, вероятно, оседали в надёжных советских фильтрах, и я так и не услышал исполнения своих просьб.

Теперь же, находясь неподалёку от Лондона, мне было приятней слышать волынку из соседней камеры, чем его коммерческий поп-хлам.

Мой быт на новом месте наладился. Я стал по несколько раз на день проделывать армейское упражнение, прибавляя количество телодвижений, подтверждая себе, что я жив и здоров. Отжаться от пола определённое количество раз, – как выполнить норму ГТО.

(ГТО – Готов к Труду и Обороне, – для поколения Пепси-Кола, которые уже не «совки», и не слышали о таком.)

Мы быстро с Иварсом начали понимать друг друга с полуслова, и уважать личные привычки. Наше вынужденное соседство не было нам в тягость. А таковым, не всякая супружеская пара сможет похвастать.

Кроме предстоящего суда его также беспокоило отношение его близких к нему и его неопределённому положению. Возможность поговорить со мной об этом, помогало ему пережить это.

– Представляешь, я уехал в Англию с целью что-то заработать. А моей жене и родителям пришлось возмещать все расходы, связанные с доставкой земляка домой и его захоронением.

– Очень даже представляю! – посочувствовал я.

– Для тёщи я теперь ещё и уголовник, убийца, – вздохнул Иварс.

– Тёща не очень любит тебя? Возможно, теперь она будет бояться, и уважать тебя!

– Она очень не любит меня! Если бы не жена и дочь, за которых, я переживаю, то небольшой срок в этой тюрьме я бы воспринимал, как благо и убежище от тёщи. Кстати, Серёга, вы с ней – однофамильцы.

– У меня много однофамильцев. Твоя жена, до брака с тобой, тоже была Иванова. Но едва ли я имею какое-то родственное отношение к ней и твоей любимой тёще. А когда я функционировал в Англии с голландским паспортом, у меня были однофамильцы и в Нидерландах.

– Жаль, что вы с ней не родственники. Твоё влияние на неё оздоровило бы мои сложные отношения с ней, – мечтал Иварс.

– Из одного хорошего фильма я узнал, что, ложась в постель с близким человеком, в интимных отношениях участвуют, как минимум, шесть человек. Вы двое, и четверо ваших родителей. А если твоя подруга замужем, то следует добавить и её мужа, как заочного соучастника.

Этакая, психологическая пуповина с предками и близкими.

Неприятное замечание, однако, чем более знаешь человека, тем больше ощущаешь присутствие и влияние невидимых родителей, особенно их осуждение.

Отсюда и множество анекдотов про вездесущую тёщу.

– Для моей тёщи подходит один короткий анекдот, – заявил Иварс. – У неё должно быть лишь два зуба; один для постоянной зубной боли, а другой – для вскрытия пивных бутылок.

– Она что, с вами живёт? – поинтересовался я.

– Слава богу, нет. Но посещает и контролирует достаточно часто и активно.

– Контролирует твоё поведение? Подобно дежурному надзирателю, который иногда заглядывает в глазок, убедиться, что никто не повесился?

– Да уж, Серёга, мрачные у тебя шуточки. Но сравнение моей тёщи с надзирателем вполне соответствует. Она особенно контролирует мою трудовую занятость. Когда я не работаю, а стиральная машинка стирает бельё, моя тёща считает, что бытовая техника эксплуатируется совершенно не рационально.

– Понятно. Сочувствую. Вероятно, сейчас твоя тёща часто вспоминает о тебе, и, наверняка, имеет, что сказать своему зятю, – поддержал я разговор, и с удовлетворением подумал о своей холостяцкой квартире-убежище.

– Здесь время останавливается; каждый день – одно и то же. Утрачиваешь связь с внешним миром и реальностью. Начинаешь переоценивать отношения. Тёщины козни кажутся не столь вредными, – загрустил сосед.

– Возможно, на время пребывания здесь приостанавливается и процесс старения. Мы выйдем отсюда прежними! – придал я оптимизма. – Все будут удивляться, как хорошо мы сохранились. А мы будем отвечать: в тюрьме Её Величества не стареют!

– Приятно иметь соседа-оптимиста! Так я скоро поверю, что тёща полюбит меня таким, какой я есть.

– Нет, Иварс, мы выйдем отсюда иными. Обязательно с новыми криминальными связями и знаниями. Тюрьма Её Величества – это бесплатная школа по обмену опытом, – добавил я. – Тёща начнёт побаиваться тебя, и, как следствие, – уважать.

– Кстати, Серёга, а что ты думаешь о применении латышских паспортов? – перешёл к обмену опытом Иварс.

– Ты мог бы делать латвийские паспорта для украинских заказчиков?

– Надо подумать об этом. Вполне может быть, – ответил Иварс, как человек, который что-то слышал об этом.

– Я думаю, всё это будет слишком сложно, – не проявил я энтузиазма.

– Что здесь сложного? Ты находишь украинских заказчиков, желающих свободно въезжать в Евро Союз и готовых платить за мои услуги. А я делаю для них латышские паспорта, – самоуверенно проектировал Иварс.

– Препятствие заключается в расстоянии и в границах, разделяющих нас. Предположим, ты – в Латвии, а я – в Украине. Я нахожу заказчика. Присылаю тебе почтой его фото и прочие данные. Ты находишь подходящий латышский паспорт, меняешь фото, Паспорт готов. И что далее? Заказчик должен обращаться в латвийское посольство, просить визу, чтобы приехать в Латвию, получить поддельный паспорт. Допустим, что клиент решился на весь этот гиморр, прибыл к тебе и купил паспорт. Теперь он может ехать с этим паспортом далее – в соседнюю Швецию, к примеру. Но к таким заморочкам, как незнание латышского языка и качество поддельного паспорта, добавится ещё и хвост в виде его украинского паспорта. В нём будут отметки о въезде в Латвию с конкретными сроками допустимого пребывания в стране. Что делать с этим? Игнорировать и считаться нелегалом с просроченной визой, затерявшимся в Латвии? Портить свой паспорт и отношения с Латвийской миграционной бюрократией?

– Серёга, ты всё излишне усложняешь, – отмахнулся Иварс.

– Возможно. Но все эти мелочи и приводят к провалу, задуманного.

– Иногда мне просто не верится, что ты мог решиться на такой авантюризм, как проживание под чужим паспортом, – заявил о своей наблюдательности Иварс.

– Ты едва знаешь меня. Если бы СССР не развалился, я бы пользовался студенческими билетами для льготных поездок на общественном транспорте до сорока и более лет, – рассеянно отвечал я на замечания соседа.

Время в камере мы убивали разговорами, чтением, сном, слушанием радио. Выходя на прогулки, мы разбегались. Иварс занимал очередь у бильярдного стола, а я встречался с кем-нибудь из своих знакомых.

Индус Амрик и Тигр Тамил снова объединились, и выглядели вполне довольными. Наши чаепития возобновились. Мы почти не разговаривали. Пили чай и помалкивали. Это означало – нет проблем, говорить не о чем, можно наслаждаться доброй компанией, горячим чаем и покоем. Время шло.

Однажды мы стояли с Иварсом у своей камеры, о чём-то разговаривая. Я наблюдал, как взрослый дядька неловко стрелял окурки. Он был вовсе не похож на уголовника.

В большинстве, местные заключённые сдаются на службу Её Величеству, хорошенько подготовившись.

Делал он это украдкой, неуклюже стараясь скрыть свои намерения. Хотя, никто не обращал на чудака внимание. Было очевидно, что он здорово хотел покурить, и ему не терпелось поскорей собрать достаточную порцию табака, чтобы свернуть свою, хоть какую-то, сигаретку. Просить он не решался. Джентльмен. Too proud to beg.

Я не видел его раньше. Это означало, что он совсем недавно попал сюда, не имея при себе наличных денег. Если никто не организует для него передачу, или он сам не начнёт посещать учёбу или выполнять какие-то работы, то он обречён на сбор окурков или болезненную борьбу с вредной привычкой.

Иварс свернул сигарету и закурил. Джентльмен в казённом спортивном костюме сфокусировал своё внимание на его сигарете, и стал приближаться к нам.

– Парни, не по-русски ли выговорите, – удивил он меня вопросом.

– По-русски, – ответил я. – Как ты определил?

– Мне приходилось встречаться с русскими. Я служил в военном флоте, и мы много раз заходили в российские порты – объяснил он, поглядывая на сигарету Иварса.

– Ты ещё служишь на флоте? – поинтересовался я.

– Нет, уже гражданский. Я служил на военном судне в качестве доктора психиатра, – пояснил он.

– Теперь служишь Её Величеству здесь, – неудачно пошутил я. – Иварс, оставь ему покурить, – попросил я, видя, как гость напрягся, не решаясь спросить об этом сам.

Иварс пожал плечами и протянул ему свой окурок.

Доктор торопливо принял угощение, и жадно затянулся.

– Меня звать Энди, – дружелюбно представился он.

Мы тоже назвали свои имена.

– Сергей? Я знаю, – это русское имя, – дружелюбно отреагировал бывший военный доктор. – Мне нравится ваш особый акцент! – добавил он.

Иварс, молча, оставил нас, предполагая просьбу о порции табака.

– Меня моя жена устроила сюда, – заявил новый приятель, нервно улыбнувшись.

Я заметил, что мужик пребывает в нервозном состоянии, и ему хочется выговориться и накуриться. Я промолчал.

– Она долго доставала и провоцировала меня. И я не сдержался. Дал ей разок! Она, со своей сестрицей, только этого и ждали. Сразу призвала свою сестру, которая имеет богатый опыт. Эта сука ужа трижды разводилась, – профессионал. Посовещались. И вызвали полицию. Когда прибыла полиция, она говорила больше, чем моя «потерпевшая» супруга. С их слов получилось, что я постоянно избиваю свою жену и представляю реальную опасность для неё и для нашего ребёнка. Я уже наперёд знаю, о чём они будут петь в суде. Будут просить моего принудительного выселения из нашего дома, алименты на содержание ребёнка и её самой. И, возможно, будет добиваться того, чтобы запретить, мне видеться с ребёнком.

Мужика понесло. История стара и начинала притомлять.

Наконец, объявили об окончании гуляний. Следовало занять свои места в камерах. Энди прервал свой рассказ, выразил своё удовольствие от встречи со мной, и обещал мне продолжение своей семейной истории.

Вернувшись в камеру, я услышал волынку. Кто-то снова воспевал свои настроения.

– Блин! Снова он завёл свою тошниловку, – прервал молчание Иварс. – Представляю, как он достаёт соседа по камере!

– Возможно, этот парень и достаёт своего соседа, но мне, на расстоянии, нравится, как он плачет на своей волынке. Он определённо скрашивает моё пребывание здесь. Его музыка здорово гармонирует с окружением, в котором мы пребываем.

– Ты называешь это музыкой?! – удивился Ивар. – Ты, Серёга – извращенец, если тебе нравятся эти звуки. Меня – он вгоняет в глубокую тоску своими завываниями. Полагаю, что этими звуками он усугубляет суицидальные настроения в нашем крыле.

– Надо спросить у этого новенького, которому ты оставил покурить, что он думает об этой музыке? – предложил я.

– А этот здесь причём? Он и сам ненормальный, – квалифицировал Иварс.