Текст книги "Степь. Кровь первая. Арии (СИ)"

Автор книги: Саша Бер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

– А ты по чём знаешь?

– Да как же мне милая ни знать-то? О тебе молва по всем землям летает, по всем буеракам шепчет. А мне так особливо за твоей судьбинушкой суждено приглядывать. Чай с детства за тобой пригляд имею.

Зорька медленно поднялась с колен на ноги, но встав так, чтоб видеть эту мерзкую вековуху в проём, спокойно, даже чем-то подражая мужу, спросила:

– С чего бы то тебе матёрой за чужой девкой приглядывать? Своих было мало?

Неприязнь к этой мымре переросла в стену отчуждения, что уже не позволяло эмоционально воспринимать всё ею сказанное и только поэтому она абсолютно спокойно восприняла ответ вековухи:

– Ну, как же, деточка. Ты ж дочь Ухти?ны.

Зорька стойко промолчала и вида не подав, что услышав кличку мамы у неё внутри всё сжалось. Та, не получив в ответ никаких реакций продолжала елейно щебетать:

– Её, её, я же знаю. Потому что Ухтина моя дочь, деточка.

Зорька стояла, как ледяное изваяние. В любое бы другое время, услышанное взорвало бы Зорьку. И Святая Троица вся вместе бы не смогла предсказать бурность и направленность её ответной реакции, но не сейчас. Она отгородилась от этой страшилки и попросту не верила ей, ни одному её слову. Хавка не слыша никаких ответных эмоций, стушевалась. Она похоже не ожидала такого. Слёзы побежали по её изуродованному временем лицу. Она ещё, что-то хотела сказать, но почему-то замолкла на полу слове. Матёрая была обескуражена и ошарашена настолько, что растеряла весь свой напор и силу, моментально превратившись в старческую размазню. Руки её повисли плетьми, голова низко опустилась. Кусок шкуры с головы сполз на спину, открывая короткие и взъерошенные пушком абсолютно седые волосы. Голосок стал дребезжащим. Из ямы до Зорьки донеслось:

– Чё с нами будет то, Зоринька?

Зорька отвела взгляд от проёма люка, уставившись куда-то в дебри леса и тем же атаманским тоном, подражая ему даже в мельчайших оттенках интонации, ответила:

– Как жизнь сложится у остальных мне ведомо, а вот что с тобой делать, покуда не решила.

И с этими словами она ногой, небрежно захлопнула люк. После чего повернулась и пошла прочь. Шумный, повидавший всякого, как ему казалось на этом свете, плюхнулся пятой точкой в сугроб и широко раскрыв глаза и рот, ничего не понимающе смотрел в след уходящей Зорьке. У него в один миг в голове произошло несколько сотрясений мозга. И от того, что услышал и от того, что увидел. Мимика на лице менялась с издевательской скоростью и отчётливо вырисовывала происходящее в голове.

Индре она ничего не сказала, а он, лишь увидев её, ничего не стал спрашивать. Только молча проводив взглядом на её половину, на которой Зорька скрылась, быстро оделся и побежал искать Шумного. Зорька не знала, что Шумный поведал атаману, но тот вернулся только к ночи смурной и задумчивый. К ней на половину сразу не пошёл, а сел у себя на лежаке и долго молчал. Наконец он решился, и она услышала приближающиеся к ней шаги.

Она лежала на боку, поджав ноги, спиной к нему. Он сел и наклонился, заглядывая ей в лицо.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – грозно начал он.

На что Зорька спокойно и равнодушно ответила:

– А чё говорить? Шумный ведь и так всё рассказал, да небось ещё и в красках разноцветных.

Индра выпрямился и хмыкнул:

– Я такого Шумного ещё в жизни не видел. Мне и самому захотелось посмотреть на то, что там было. Сама то что думаешь?

– Не верю я ей, – всё так же равнодушно ответила Зорька, – врёт она всё. Змеища она болотная, но я её больше не боюсь. Не знаю почему, но не боюсь. По началу сильно испугалась, а потом... – она неопределённо повертела перед собой ладонью.

– Так, – ударив себя по коленям констатировал атаман, – видно надо самому поговорить. Любопытно.

Тут Зорька вдруг резко встрепенулась, переворачиваясь на спину и хватая Индру за руку

– Нет, не надо.

Атаман вопросительно посмотрел на жену.

– Только не сегодня, – уже спокойно добавила она и уже чуть ли не упрашивая, почему-то засюсюкала, – давай завтра.

– Почему? – переспросил Индра.

– Мне ещё надо подумать.

Атаман так и не поняв какая связь между тем, что ей надо подумать с тем, что ему нежелательно ходить сегодня, тем не менее согласился, так, как и сам не собирался идти на ночь глядя. Он планировал сходить завтра.

– Ладно.

Она улыбнулась, и схватив его руку в знак благодарности, тихо пропела:

– Как мне с тобой легко и хорошо.

На следующий день атаман пошёл на беседу с матёрой, но не один. Зорька потребовала, что должна слышать их разговор. И её требование выглядело столь убедительно и бескомпромиссно, что Индра согласился, с какой-то ехидной улыбочкой. Кроме того, по дороге она заявила, что атаман для беседы спустится вниз, а она останется на верху, да так, чтоб слышать всё, но чтоб об её присутствии вековуха не догадалась. Индра по началу было удивился, но поразмыслив о чём-то, видно с чуйкой советуясь, согласился и с этим.

Ямы, некогда находящиеся в лесу, после расширения логова вторым кольцом, оказались на вырубленной от леса полосе. Их лишь обнесли сплошным забором из плетённых ветвей между вкопанными столбами, высотой почти с человеческий рост. Это и снег задерживало, не давая ямы заметать, да и от лишних глаз скрывало, посторонних и любопытных придерживало. За забором, меж ям, расхаживал в большом тулупе, упрятав руки в рукава, дежурный по ямам. Никакого оружия у него не было, да ему, в прочем, оно было и не нужно. Он ведь не сторожил пленников, а за гостями ухаживал. Кому пить подать, кому дров в яму скинуть, ну и когда еду приносили, раздавал. Когда атаман с женой зашли за забор, пацан, выдернув руки из рукавов, быстро подбежал и принял залихвацкий вид, выпрямившись и выпятив грудь вперёд. Индра тихо сказал ему:

– Показывай где матёрая сидит, – и тут же предвидя реакцию пацана, открывшего рот, быстро добавил, – молча.

Пацан захлопнул рот и засеменил в дальний угол. Добежав до нужной, он столбиком встал возле люка. Индра кивком головы указал на то, чтобы открыл и глядя в проём так же тихо добавил:

– Лестницу.

Пацан метнулся к забору и через мгновение вернулся с длинной, узкой деревянной лестницей, которую тут же опустил в яму. Индра оглянулся на стоящую за спиной хмурую Зорьку, подмигнул хитро, видя, как та напряглась, и вся скукожилась, затем отослал пацана "погулять" и спустился вниз. Зорька, нагнувшись, подкралась к открытому люку и тихонечко уселась на снег, заворачивая ноги в полы тулупа. Индра ещё спускался, а она уже навострив уши, приготовилась слушать. Конечно, Зорьке очень хотелось хоть одним глазком глянуть на то, что там будет происходить, но ей очень бы не хотелось, чтоб эта ведьма её увидела. Почему-то Зорька понимала, что если она её увидит, то всё пойдёт насмарку. На какую "смарку", и почему именно пойдёт, Зорька себя не спрашивала и не отвечала. Знала, просто, что из этого ничего не получится, а что и почему... Какая разница. Она слышала, как Индра спустился на дно ямы, как завалился, кряхтя на сено. Долго возился, устраиваясь, а потом затих. Зорька чуть уши не сломала, но разговора не слышала. Она слышала, как потрескивали и пели заунывно дрова в очаге, как пацан вышагивал по одаль, то и дело зыркая в её сторону. Это очень нервировало её, и она "громко" жестикулируя, добавляя "громкости" зверским видом на физиономии, чтоб тот замер на месте и не издавал ни звука. Пацан оказался понятливым и встал как вкопанный. Зорька так же жестами и мимикой одобрила его понятливость и опять припала слухом к люку, в котором всё так же пели и потрескивали дрова и всё так же стояла тишина в разговорах, которые она так надеялась услышать. Она уже начала изводиться, не понимая почему они не говорят и вообще, что там происходит? Молодуха уже было не выдержав, собиралась заглянуть в проём, как вдруг услышала голос мужа.

– Я думаю мне не надо представляться. Ты знаешь кто я такой.

Вековуха не отвечала

– Ну, по крайней мере догадываешься, – продолжил он, опять шурша сеном, наверное, меняя позу.

– Гадала гадалка, да догадалась нагадать догадку.

Наконец ответил старческий голос спокойно и даже как Зорьке показалось с неким достоинством. По крайней мере ни страха, ни лебезящих тонов в её голосе не проскальзывало, даже чуть нагло и вызывающе, что ли.

– Скажи мне, Хавка, зачем ты согласилась сюда приехать? Ведь ты сама пожелала?

Голос атамана был холодно ледяным, и Зорька аж поёжилась, отметив про себя, что муж похоже уже успел где-то принять эту проклятую Сому. Этот тон она ни с чем перепутать не могла.

– Кому понять непонятку, коль понятка сама не понимает, – голос ведьмы так же звучал непривычно для Зорьки. Старческий, усталый, но вместе с тем тяжёлый и уверенный, – это молодость глядит на передок, чё колом стоит, а вековой всё норовит на зад, отвисший оглядываться. Вот пред Смертушкой больно захотелось бросить взгляд слепой на родную кровиночку.

– Посмотрела?

Та не ответила, а продолжила свои рассуждения, но продолжила не как обычно, то и дело ввинчивая прибаутки, а очень чисто, по аровски, притом несколько вальяжно, чем-то подражая заумных жрецам:

– Под конец жизни люди часто умягчаются душою и любят потешить себя чувственными соплями. Мне ведь всё равно помирать. Что там, что здесь. Только там в избе, ой как помирать не хотелось, последним зубом за жизнь цеплялась, а тут Святая Троица такой подарок перед смертью. Как же я могла от такого отказаться.

Наступила пауза. Опять треск поленьев и тишина, которую нарушила вековуха:

– Ты не поверишь, атаман, – продолжила она уже другим голосом, мягким, радостным, что ли, но тоже чисто, без выкрутасов, – после того, как я повидалась с ней, вернее почувствовала её, ибо я слепая глазами. Разглядеть как-то не суждено было, но смотреть мне на неё было вовсе не обязательно. Мне важнее было её почувствовать, понять. И я поняла, то что было нужно. Теперь и помереть в радость, ибо я всё сделала в этой жизни. Благодарю тебя атаман за подарок. Если б не помирать, то б в долгу перед тобой была бы.

– А с чего ты старая решила, что я тебя убивать буду? Не для того мои люди тебя из таких далей вытаскивали.

В яме зашуршала солома и Хавка опять перешла на свою придурковатую речь:

– Ну, так твои орёлики то летели в небо, да залетели во кусты. Они ж знать ни знали кого кличут, и причём здесь ты, атаман. Я и без тебя как-нибудь помру, ни напрягайся, а сама ни смогу, так вон мне Зорька подмогнёт, ты ж в том ни сомневайся.

– Тебя послушать, так она кровожадней меня зверем будет?

Тут раздался громкий каркающий смех вековухи. Такой противный, что Зорьку аж передёрнуло и зубы её заскрежетали, а пальцы сжались в кулачки и почувствовала Зорька, как по всему нутру разливается дикое желание эту ведьму придушить.

– Ох, ни смеши мохнату щель, соколик, она и так смешна, – сквозь смех провизжала вековуха, и немного отдышавшись и откаркавшиь, выдала ему с ехидцей, – Так я погляжу жёнушку то свою ты совсем ни знаешь, атаман. Ой, берегись. Эта оторва тут ещё вам даст просраться, мало ни покажется. Я давеча, как учуяла её, так всё за раз и поняла. Поначалу ком поперёк горла обидой встал, а как отлегло от задницы то, всё и поняла. И я такая в молодицах то была, и дочери мои, оторви да брось, и мама её, и она такая же. Вся наша порода бабья проклята.

Последние слова она как выплюнула, но не злобно, а как бы злобно-наиграно. Индра не перебивал, а слушал молча. Ведьма тем временем продолжала.

– Да ты ни трясись, атаман. Для мужиков наша порода благо одно. С ней ты будешь и закормлен от пуза и напоен до мокрых штанов и затрахан до отключки, – она опять каркая расхохоталась, – да довеском, есть ещё одна дурь рода нашего. Преданы мы мужику только одному, аки собаки ручные. Не, тебе её бояться нечего, атаман, свезло, а вот бабам тутошним, чё в логове пригрел, я не позавидую. Те ссаться от её будут до вечно мокрых ляжек, она и рук ни марая с них по три шкуры снимать будет. Это уж ты поверь. По себе знаю.

Опять наступило молчание. Видно Хавка всё, что хотела высказала, а почему молчал Индра, Зорька не знала. Наконец, атаман что-то обдумав, наверное, произнёс:

– А если я предложу тебе ещё пожить? Ты ж сама сказала, что должок у тебя передо мной, а долги отдавать надо.

Та тяжело вздохнула и с какой-то обречённой грустью прошамкала:

– Напугал жопу ушами, сунув нос в вонючу дырку. Не, атаман. Я тебе мусорить мозги ни буду страшилками, про змеиную нашу породу. Но верь, есть у нас секрет, да он только нас касаемо. Понимаешь? Две змии в одной яме ни выживают. Вроде и кровь родственная и родня, родней не бывает, а не можем ужиться рядом. До смертушки ни можем, атаман. Я ведь и дочерей обоих продала из-за этого. Пока маленькие были, души в них ни чаяла, а как в них бабы проклюнулись, аж руки зачесались, так бы и придушила, змеюк.

Только тут Зорька разжала, побелевшие уже от напряжения пальцы и тупо уставилась на них, спрашивая себя "и я такая же?". А Хавка тем временем продолжала сдавать Зорьку с потрохами:

– Она ж как наведалась ко мне давеча, я за раз поняла. Когда ехала сюда виделась мне девченюшка несмышлёная, "оторва" не путёвая, а встретила меня баба уже с кровью пробуждённой. И почуяла я от неё такую силушку, чё и мне дана ни была, чё там про мать её говорить. Та слаба была, только огрызаться и могла, а Зорька... – тут она осеклась и понизив голос, как будто сознаваясь в чём-то, – а в Зорьки силушки столько, чё одной думкой отобрать жизнь сможет, а покалечить, так взглянув лишь мимоходом.

– Чего это ты меня запугиваешь, старая?

– Пугало пугать самой пуганой ходить. Я тебя ни пугаю. Я с тобою, атаман, рассчитываюсь по долгам. Подарок за подарок. Я чую в тебе силу, да силу странную, не понятную, ни нашего свету, ни нашего мира. Тебе от Зорьки зла никакого, а коль обуздаешь, то обретёшь в придачу её силу змеиную на благо своё. Ни одна баба поперёк её встать ни сможет, загнётся.

Опять в разговоре наступило молчание. Зорька восприняла его как должное, ибо сама в это время голову ломала, услышанное переваривала. Затянувшуюся тишину, как гром среди ясного неба, прервал Индра:

– И всё-таки, я считаю, ты не всё в этой жизни сделала. Осталось ещё одно дело за тобой.

Он помолчал, видать высматривая реакцию вековухи, но та голосом никак не отреагировала.

– Моя жена беременная и ей на Родной седмице рожать, как у вас и положено, и именно тебе надлежит её к этим родам подготовить, роды принять и ребёнка в люди выпустить.

В ответ тишина. Индра продолжил:

– На днях всех вас на жильё определю, а до этого ты должна дать мне ответ, будешь долг перед своей змеиной кровью отрабатывать или оставишь его другим, а сама к Дедам сбежишь. Тебе решать. Если надумаешь к Дедам, то лучше сделай это сама.

Послышались шаги по ступеням и вскоре на поверхности появился злой атаман. Выдернул лестницу. Кинул на снег. Захлопнул люк и быстро зашагал на выход, даже не предложив помощи беременной жене подняться. Зорька неуклюже, торопясь забарахталась, ставая на ноги, но поняв, что он её ждать и не собирается, а догнать его всё равно не сможет, пошла спокойным шагом, вразвалочку. Она хотела по дороге всё ещё раз обдумать, но в голове почему-то стоял лишь не понятный звон, который заливался в пустоте от мыслей.

Индра до самого вечера с ней не разговаривал. Не то, чтобы игнорировал, а даже злобно как-то зыркал в её сторону, заставляя от чего-то Зорьку чувствовать себя в чём-то виноватой. Она от греха подальше укрылась на своей половине. В одежде залезла под одеяло, пригрелась и даже задремала. Разбудил её громкий голос мужа:

– Эй, змеище. Ползи сюда.

Она безропотно вылезла из-под одеяла и прошмыгнула на его лежанку. В очаге мерно пылал огонь, без треска и писка. Атаман лежал на спине, прижавшись к стене и задрав край одеяла, давая понять ей, что приглашает. Она недолго думая юркнула к нему, так и не снимая платья и тут же примостилась у него на плече.

– Ну, что теперь думаешь о своей родственнице? – начал он разговор.

Зорька помолчала, обдумывая, а затем тихо призналась:

– Я всё же её боюсь.

– Дурёха, она тебя боится куда больше. Поверь мне.

– Не ужели ты меня и нашего ребёнка доверишь этой ведьме, – прошипела она, поднимая с его плеча голову и гневно смотря ему в глаза.

Индра улыбнулся.

– Поверь. Она самая надёжная для тебя помощь.

– Почему? Ты же сам слышал, что меж собой мы творим. Не поверишь, но я у ямы еле сдержалась от того, чтобы не спрыгнуть вниз и не придушить её голыми руками.

Атаман расхохотался, поглаживая свободной рукой по её животу, упёршемуся ему в бок.

– Правда, правда. Прямо напасть какая-то. Сама от себя не ожидала, но точно знаю, я спокойно бы её придушила и глазом бы не моргнула.

– Верю, верю, только в отличии от тебя я видел её. Она сама сдохнет, но тебя и ребёнка даже с того света вытащит. Это я теперь точно знаю. К тому же она нужна будет мне, некоторое время, – с какой-то таинственностью закончил Индра.

– А почему ты решил, что она согласится? – уже несколько успокоившись и идя на попятную, спросила Зорька.

– Не только согласится, но и вприпрыжку побежит. Такого подарка судьбы она не упустит. К тому же у меня тоже есть свои секреты. Сила во мне не от мира сего, ты же слышала?

– Слышала. А что это?

– Не надо тебе этого знать. Принимай меня таким какой я есть. И по придержи себя.

– В смысле?

– Начнёшь змействовать тут в логове, да баб калечить, запру вон там, – он показал на её половину, – за ногу привяжу и будешь у меня до скончания века сидеть на привязи.

Зорька хмыкнула, демонстративно перевернула голову с бока на затылок и так же нагловато заявила:

– Ты тоже принимай меня такой какая есть.

Он повернул голову в её сторону, вынул руку из-под одеяла и поднёс к её носу кулак, но только коснулся верхней губы, как она резко извернулась и не сильно, но чувствительно куснула его руку. Индра от неожиданности вздрогнул, оторвал руку и загадочно проговорил:

– Да уж семейка у нас. Одно загляденье.

Поболтав ещё о чём-то, они так и заснули на одном лежаке.

Она.

Клип двадцать третий.

Звёздочка.

Индра как всегда оказался прав. Чуть только рассвело, к ним в кибитку постучал Шумный. Атаман спросонок выглянул, они о чём-то недолго пошептались и Индра, вернувшись под одеяло тут же заявил Зорьке:

– Ну, что я тебе говорил. Твоя матёрая со сранья в яме голосит. Требует меня на свиданку, – и после небольшой паузы, уже с какой-то издёвкой, добавил, – согласная она, видите ли. То-то новость.

– А где ты её поселишь? – судя по Зорькиной интонации, она уже не только смерилась, но и явно заинтересовалась дальнейшим.

– В бане и поселю. Вы же в банях рожаете, как я знаю, вот пусть и обживает. На пол шкур набросаем, из полога лежак соорудим. Пусть под боком и под присмотром будет.

По началу Зорька боялась ходить в шатёр к старой Хавке одна и упрашивала Индру поприсутствовать на их свиданиях, но как оказалось, после первых же бесед, атаман и сам с удовольствием стал хаживать к вековухе погутарить. Ходили они к ней под вечер, что говорится сказки на ночь послушать. Эти посиделки с точки зрения Зорьки были крайне странными и проходили постоянно одинаково. Зорька с Хавкой усаживались на разные края лежака, поодаль друг от друга, как бы держа дистанцию, а атаман мерно нарезал круги вокруг банного камня, изредка останавливаясь в задумчивости и глядя на плоский камень, либо останавливался, заинтересованно на против Хавки. Все разговоры были только между вековухой и атаманом. Зорька только слушала, дивилась вранью и выворотами, которыми ведьма кормила слух мужа, но молчала, ни разу её, не одёрнув и не поправив. Они вообще разговаривали меж собой так, как будто Зорьки тут вовсе нет. У неё был как-то в начале порыв возмутиться на откровенную ложь и враки матёрой, рассказывающей об обычаях и устоях речного общества, типа "ты чё вековуха с дуба рухнула?", но она воздержалась, а после поняла, что правильно сделала. Она вроде бы как официально Зорьку учила уму разуму, а на самом деле ему втирала, как малому дитя, что уши развесил и требовал постоянно продолжения. Индра несколько раз пытался её расспросить о каких-то конкретных вещах, но она как-то умело уводила его внимание совсем на другую тему и он, забывая, что спрашивал, уже интересовался другим. Когда Хавка ему что-то разжёвывала, то в большинстве случаев почему-то от правдивых объяснений ловко увёртывалась. Спросил он у неё, как-то про колдовские тату. Странно спросил, настораживаясь, что ли, но та почему-то простые истины объяснять не стала, сославшись на то, что это мол дела колдовские и она туда не лезет, вот если бы про бабье ведьменность спросил, вот тогда да, это её вотчина. Хотя мужику эта бабья хрень неинтересна. То, что матёрая не знала о татуировках, Зорька даже не поверила, ибо это знала каждая девка аж с кутырок, но почему не стала рассказывать, задумалась. Почему какие-то секреты ведьма с лёгкостью раскрывала, даже тогда, когда её об этом не просили, а какие-то прописные истины, известные всем, как считала Зорька, умалчивала, либо не договаривала.

Где-то на третий такой вечер, Зорька, откровенно веселясь, как эта вековая дрянь, абсолютно беззлобно водит за нос её мужа и как тот из атамана – зверя на её глазах превращается в обыкновенного любопытного пацана с горящими от восторга глазами, наступила развязка. Кто-то с наружи позвал Индру, тот вышел, поговорил, простился и куда-то убежал, оставив их в первые наедине.

– Сказки сказывала, сама себя обмазывала, да так увлеклась, чё забыла где вралась. Ну и, как тебе мои сказы, Зорьк? – весело спросила Хавка, впервые за все эти вечера повернувшись лицом к молодухе.

– Складно врёшь, травы атаману на уши столько навешала, что как высохнет, целое стадо зиму кормить можно будет. Только не пойму зачем?

– И чё же тут ни понятно то?

Зорька не ответила, лишь вопросительно взглянула на вековуху.

– Я ведь тут для тебя распинаюсь, Зоренька. Чё ему скормила, тьфу, а вот как это сделала?

– Это я заметила, ловко у тебя получается. Я так не смогу.

Хавка закаркала своим старческим смешком.

– Сможешь, коль захочешь, а жить захочешь, так вообще никуда ни денешься.

Не смотря на какой-то осадок неприязни к этой ведьме, в глазах Зорьки блеснул интерес, а Хавка продолжила, поясняя сказанное:

– С мужем разговор надо вести на его языке и на его интересе. Перестанешь быть для мужика интересна, он тебя бросит, как вещь ни нужную. Ох, реву я по хоромам, а по мне ревёт помойка.

Зорьке, в отличии от вековухи, стало жарко. Она поглубже залезла на лежак и припала спиной к прохладной шкуре стены шатра.

Хавка за эти дни сильно изменилась. Из дряхлой, скукоженной и уже, казалось, рассыпающейся вековухи, она преобразилась в эдакого живчика. Быстрая, суетливая, как будто в неё жизни подлили, лишь то, что она плохо видела, сковывало её бурную деятельность и не позволяло развернуться во всю ширь. Стоя спиной к Зорьке, с протянутыми к камню руками, она, как бы забыв о своём подвластном положении и необходимости раболепной учтивости к госпоже, как-то по-своему, матёрому обыкновению буркнула:

– Слышь, девка, сороки то ещё не трещат?

Зорька от такого тона аж вздрогнула и тут же, не отдавая себе отчёт, внутренне ощетинилась, окрысилась, но сразу, ввиду происходящей в ней внутренней борьбы, не ответила и эта пауза позволила ей совладать с собой, приглушить, непонятно откуда взявшуюся озлобленность и стараясь быть спокойной, но твёрдо, давая понять, что она тут не девка для битья, ответила:

– Нет. Коли б затрещали всё бы логово уже на уши встало.

Хавка услышав её голос лишь медленно повернула в её сторону голову, опустила руки, и Зорька разглядела на лице вековухи какое-то замешательство, но тем не менее продолжила так же жёстко:

– У нас два больших коровника, в которые атаман собрал беременных невест, – только тут Зорька сбавила напор и созналась, – только я так и не пойму зачем ему это надо.

Эта информация кажется так же заинтересовала вековуху. Она явно задумалась, сморщила лицо ещё больше, но только выдавила из себя по-старчески:

– Вот те раз, чё девки мочат, все обсикали углы... – но тут вдруг встрепенулась и начала заискивающе причитать, – мы ведь их ни будем к себе звать? Ты ведь теперь атаманша, а они коровы невольные. Не годитися с ними куманится. Это штука очень серьёзная, ты уж мне поверь, а как попробуешь, сама поймёшь.

– Я пробовала. Знаю, – резко прервала её наигранное сюсюканье Зорька, – нас Сладкая на Семик куманила.

Реакция Хавки на её слова была неожиданной. Она вдруг выпрямилась, вытянулась, как по струнке, свои маленькие глазки выпучила и замерла в такой позе. Она выдавила из себя уже обычным, лишь несколько удивлённым голосом:

– Чё это Дануха вообще иканулася всей мордой об дерево? Это ж где видано то, чтобы девок цельных..., – тут она осеклась, замолкла, оседая в чуть сгорбленное положение и о чём-то задумалась, после спросив, как бы саму себя, – Сладка говоришь? На Семик?

И тут она сорвалась с места, как ужаленная и начала нарезать круги во круг камня, похоже забыв даже, что слепая. Потом так же резко остановилась, вставая боком к Зорьке и вновь протянула руки к банному камню и ехидно, так, злобно, словно змея прошипела:

– Ну, Дануха, ну сучья масть, хитро выдранная в сласть. А я-т дура дурой и не поняла, чё это она мне за песни с танцульками вырисовывала.

Хавка огляделась, прищуриваясь в поиске лежака с Зорькой и обнаружив, зашаркала по шкурам к ней. Забравшись наощупь на лежак с ногами, спокойным и усталым голосом заговорила:

– Ладно, девонька, поняла я всё. Ты мне о Речных Девах опосля скажешь.

– С чего это, – чуть не подскочив на месте встрепенулась Зорька, напуганная, как будто её только что поймали на воровстве.

– Скажешь, – утвердительно заявила та в ответ, – потому что теперь послушаешь меня и поймёшь тогда, в какую грязную дырку ты залезла, пища да тужась.

Вековуха внимательно, тщательно прищуриваясь, посмотрела на уже перепуганное лицо Зорьки и начала:

– Ты чё ж думаешь тебе счастье привалило? За силой упряталась? Жизнь у тебя припеваючи пойдёт теперь?

Зорька опешила и в сочетании с испугом, превратилась в жалкий и забитый комочек. Ведь именно так она и думала, а как по-другому.

– Твой мужик... – она замолчала и нахмурилась, даже озлобилась на лицо и смотря, казалось, прямо в Зорькины глаза, своими ужасными бельмами, продолжила, как бы сама с собой, – а твой мужик – зверь не виданный, деточка. Кода ты ему наскучишь, он тебя не бросит, на помойку не выкинет. Он тебя прибьёт до смерти. Лютой смертушкой прибьёт. Ведут этого зверя по жизни силы страшные, мне ни ведомые, им лишь знаемой тропинкой да убивает он каждого, кто ему мешает, вредит или чья-то смертушка ему просто выгодной становится. Нет у него в этом ни страха, не придела. Перестанешь его занимать как игрушка, он тебя прибьёт, обязательно прибьёт, хотя б за то, что знаешь о нём такое, чё знать тебе было не должно. Слабость его, человечью суть. Даже коли с ним пойдёшь да помогать будешь, прибьёт он тебя, когда твоя смертушка выгодой для него станет. Это зверь без святости в башке. Там сидит кто-то из того миру, как пить дать из того, проклятущего. А я-то дура о тебе все секреты ему выболтала... Ты уж прости меня девонька. Бежать тебе надо Зорьенька. Бежать.

Тут вдруг она взбодрилась и даже улыбнулась и издевательским голосом продолжила:

– Только не теперь.

Зорька к этому времени уже набычилась, стараясь соотнести свои мечты на будущее, с чуть ли не с пророческими на слух и мрачными сказаниями вековухи. С одной стороны, она категорически отказывалась в это верить, а с другой... Ей вдруг захотелось плакать, а эта ведьма со своим издевательским тоном добивала.

– Тебе пора думать начинать, деточка. Сколько твой мужик чужих жизней то забрал и сколько жизней покалечил? – тут она перешла с издевательского тона на пугающе шипящий, – ты хоть представляешь себе сколько в нашем мире у тебя теперь врагов, ибо ты для всех, с этим зверем за одно, как целое.

Зорьку аж покоробило от её слов. Странно, но ей мысли об этом даже не приходили. По началу она была пленницей, девкой подневольной, а потом, как счастье на голову рухнуло, так весь мир стал в цветочках, да в радугах. А ведь если вдуматься, то Хавка права. И откровенных врагов, смерти её желающих должно уж расплодиться вокруг, как комаров у воды, да и завистниц должно быть не меньше, замучишься отмахиваться, но в смерть от Индры она отказывалась верить однозначно, запихивая любые поползновения разума по этому поводу подальше. Тем временем, пока Зорька всё это обдумывала, Хавка уже деловым тоном говорила на другую тему:

– Куманится будем на пару. Только ты да я. Чужих баб нам ненать. Судьба, чертовкина сунула нас с тобой в одну лодку, девонька, а вкруг нас вода бурлит, кипятком кипит, а мы без вёсел да шеста. Либо обе утонем, либо обе выплывем.

– Либо друг друга сожрём, – буркнула Зорька, абсолютно машинально, не думая, так как разум был её охвачен сгустившимися тёмными мыслями о доле своей незавидной.

Хавка рассмеялась каркая, тем самым отрывая Зорьку от раздумий и заставляя обратить на себя внимание.

– Не-е. Я видь ещё по осени знала, чё по весне у тебя гостить буду.

Зорька вопросительно взглянула на неё. Хавка, обхватив свои тощие коленки обеими руками и смотря куда-то прямо перед собой, вдруг словно закадычная подруга начала делиться сокровенным, приглушая голос и придавая загадочности своим словам:

– Почитай под самый конец осени, на Дедовой седмице, имела я несчастье на лесном родничке с самой Водной Девой повстречаться.

– Зачем? – так же машинально спросила Зорька.

– А она меня спрашивала, чё ли? Пошла пред снегом прибраться, да водички набрать, а там эта в лыве толстым задом сидит. Меня дожидается.

– Урок? – зачем-то спросила Зорька, не понимая, как вовлеклась в дружеский диалог.

– Да, не. Бери выше. Сама Матёра явилась, Черта, чтоб ей кверху жопой утопиться.

– Но..., – замялась Зорька, округляя глаза, прекрасно зная, что после встречи с Чертой люди не живут.

– Черта, как есть Черта, – уверила её вековуха, – вот она то мне глазёнки то и забелила. Я-то поначалу думала, когда живой осталась, что это она как за плату глазки то мои прибрала, ну чтоб я ни смогла в её омуты то заглянуть и жить остаться, а теперь поняла зачем. Это из-за тебя она меня слепой то сделала.

– Врёшь ты всё, – рубанула Зорька, обидевшись, что вековуха вину на неё перекладывает.

–Из-за тебя, из-за тебя, Зорь, чтоб я те ненароком навредить то не смогла, даже коли б захотела.

– Как это?

– Как это, как это. По башке дубиной это. Вот представь себе. Лук у меня в руках добрый да убойный, руки сильные, да умелые, а две стрелы, – и она указала обоими указательными пальцами на свои глаза, – обе переломаны. Вот и я теперь такая. Всё знаю, всё умею, а сделать ничего ни могу.