Текст книги "Степь. Кровь первая. Арии (СИ)"

Автор книги: Саша Бер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

– А у Ровного?

– Сейчас, – и Диля опять убежал.

Пауза затягивалась, но народ сидел тихо, чуть напряжённо. Наконец, Диля объявился вновь и так же шёпотом доложил: "Всё готово".

Индра перевёл взгляд на право, где рядом с ним сидел Ровный и сам переживая не меньше чем друг, тихо сказал:

– Давай.

Ровный шумно выдохнул, поднимаясь с места и собирая волю в кулак, перешагнув канаву, вышел в круг. Народ заинтересовано смотрел на него.

– Я, Равный Богу, прошу дозволить говорить, – произнёс он ритуальную фразу для общения с кругом и обвёл взглядом всех своих друзей ближников.

Хор мужчин в разнобой загалдел "Говори". Это была обычная процедура для того, чтобы выступать в круге. Каждый, кто хотел что-то сказать, обязан был для начала вот так выйти, представиться, хотя все друг друга и так знали, как облупленных, но при этом было необходимо получить одобрение и по разрешению атамана сказать всё что собирался.

– Дозволено, – рявкнул атаман и народ притих.

Ровный начал свою речь.

– Братья. У меня нет рода, как у высоко рождённых аров, у меня нет семьи. Моя семья и мой род – это вы. Роднее никого нет. Поэтому я обращаюсь к вам, мои братья, и прошу дать мне дозволение жениться.

Наступила такая тишина, что Индра слышал, как жужжат две мухи над столом. Народ был в шоке, по другому их состояние было не назвать.

– Как жениться? – раздался откуда-то слева голос. Индра не успел заметить кто спросил, а голос спрашивающего был просто не узнаваем.

– Я, ар, – продолжал Ровный, – по крайней мере себя таковым считаю и плевать, что думают об этом высоко рождённые. Я ещё заставлю их считаться со мной. Я мужчина, и хочу завести жену, хочу иметь семью, хочу иметь будущее для себя и всех нас.

"Какой молодец", – подумал Индра, – "Ай, да, Ровный. Как сказал. Всё утро небось придумывал".

– А разве так можно? – с изумлением вскочил с места один из ближников по имени Звенящая Стрела, или просто Звонкий и устремил взор на атамана.

Индра встал и оглядел круг. Все глаза были направлены на него.

– А почему нет? – начал он своим спокойно-повелительным тоном, – разве у нас есть запрет на создание семьи? Разве мы не должны создавать свои рода? Разве у нас не должно быть будущего?

Весь ближний круг загудел одобрительно и заколебался волнами обсуждая с соседями эти, похоже для всех долгожданные события. По крайней мере, морды у них всех стали какими-то важными и довольными. Индра продолжал, приводя их в чувство:

– Ар Равный Богу вынес вопрос не голосование, – он сознательно назвал Ровного аром и при этом внимательно оглядел сидящих, – но я вижу, что по нашим законам голосования, одобрение он не получил...

И тут все как сорвались. По правилам голосования, заведённым Индрой, при одобрении, каждый обязан был вставать и произносить "Добро", а если он был против, то оставался сидеть. После слов атамана все как один по вскакивали с мест и чуть ли не хором рявкнули "Добро". Индра сел, медленно, осматривая стаявший круг, буквально светившийся от радости. Он хмыкнул с удовлетворением, поняв, этот вопрос, похоже, давил на мозги и на отдельные мужские органы не только у него и Ровного, а у всех без исключения. Он поднял руку и произнёс резолюцию:

– Пусть будет так. Круг даёт тебе право жениться, ар Равный Богу, но...

При этом "но" все взгляды, направленные на счастливчика Ровного, вновь упёрлись на атамана.

Индра выдержал паузу, осмотрел взволнованные лица и успокаивающе произнёс:

– Садитесь все. Мы не просто создаём новую семью. Мы создаём, быть может, новый народ и новые традиции, которые будут чтить те, кто будет после нас. У нас уже есть традиции нашей внутренней жизни и походов. Сегодня мы с вами создадим традицию рождения семьи. Вы все знаете законы похода, относительно женщин и детей женского пола. По нашему закону нельзя насиловать женщин. Мы с вами этого насмотрелись в своём коровьем детстве. Поэтому мы не может допустить этого и сейчас, – с этими словами Индра посмотрел на Ровного, обращаясь непосредственно к нему, – твоя будущая жена должна лично подтвердить согласие кругу и отсутствия какого-либо принуждения с твоей стороны. Ар Равный Богу ты получил разрешение жениться, но не получил ещё разрешение круга на конкретную невесту.

Он оглянулся, нашёл взглядом Диля и громко, чтоб все слышали, сказал ему:

– Приведи его невесту.

Диля рванул с места как заяц и тут же скрылся за толпой, стоящей за ближниками. Наступило тягостное время ожидания. Наконец, дальние ряды расступились и сквозь образовавшийся коридор, важно прошествовали две женские фигуры. Хабарка вела молодуху за руку, потому что у неё на голове был одет какой-то толи мешок, толи покрывало длинное и она просто ничего не видела. "Ну, Хабарка, – ругнулся про себя Индра, – хоть, что-нибудь, да от себя добавит. На кой мешок-то было на голову одевать. Хотя, неплохо получилось. Никто невесту до последнего не увидит. А что? Неплохо, очень неплохо для зрелища. Вот любопытство так и прёт из всех". Он с удовлетворением осмотрел окружающих. Ближники, где шла пара, выскочили из канавы стола, пропуская женщин в круг. Народ гудел как пчёлы в дупле. Хабарка подвела невесту к жениху и хотела была снять, то чем была накрыта молодуха, но Индра резко встал и остановил её жестом.

– Прежде чем мы увидим невесту и примем решение достойна ли она нашего брата, согласно нашим законам мы должны узнать добровольно ли она идёт в жёны. Ответь нам незнакомка люб или не люб тебе жених?

Наступила тишина. Наконец, тонкий женский голосок из-под непонятно чего, довольно громко ответил:

– Люб.

Народ облегчённо загалдел, как будто в этой ситуации мог быть другой ответ, но именно в этот момент Индра вдруг засомневался. А вдруг его пигалица отчебучит чего-нибудь вот в этот самый неподходящий момент. С неё станет. Атаман жестом указал Хабарке, и та медленно стянула накидку с головы. Огромная русая коса, где-то спрятанная до этого, рухнула на спину и народ ахнул. Ахнул даже Индра и успел при этом заметит, как ахнул сам Ровный. Она была просто великолепна. Индра не знал, что Хабарка сделала с ней, но предстала она такой красавицей, что глаз не оторвать. Застенчиво улыбаясь, она искоса посматривала на ошарашенного Ровного. Индра сначала подумал, что её просто отмыли до такой красоты, но по реакции Ровного понял, что не всё так просто. Тот её отмытую видел. Пауза затягивалась и атаман, спохватившись, встал и подняв руку вверх, обратился невесте:

– Как твоё имя? – спросил он её и видя, что она замешкалась, не понимая вопроса, перефразировал вопрос, – как тебя звать?

Она ответила сразу.

– Тихая Вода.

– Братья, – обратился он к ближникам торжественно, – кто одобряет выбор ара Равного Богу?

Ближний круг, на этот раз по одному справа на лево поднимались и несколько непривычно торжественно и чинно, с выдерживанием паузы, но громко кричали "Добро". Наконец, голосование закончилось. Стояли все. Хабарка тихонько попятилась, что-то шепча на ходу жениху и невесте. Ровный как-то резко, даже неуклюже повернулся к Тихой Воде. Было видно, что он сильно волнуется. Взял её за руку и повёл вокруг костра – святого огня логова. После второго круга, невеста легко перепорхнула в перёд и повела жениха на последний круг, весело улыбаясь и светясь от счастья. Народ вокруг ничего не понимал, но смотрел на это действо с восхищением. Закончился последний круг. Ровный аккуратно поднял её на руки и понёс в свою кибитку.

– Любо, – заорал во всю глотку атаман.

И народ взревел "Любо", как будто только и ждал возможность ором выплеснуть из себя лишний пар. Орали так, что Индра вдруг подумал, что голоса сейчас сорвут, но остановить это ликование не было никакой возможности. Эти вопли продолжались до того самого момента, пока Ровный и Тихая Вода не скрылись в кибитке. Народ орать перестал, но продолжал волноваться и бурлить. Индра встал, поднял руку, но успокоить галдевших ему не удалось. Тогда он плюнул себе под ноги и решил действовать. Он лихо выпрыгнул из канавки через песочную насыпь и вошёл в круг. Никогда раньше такого народ не видел, за всю свою жизнь в логове, чтобы сам атаман в круг вошёл, да к тому же ещё и крикнул:

– Я ар Индра, прошу дозволения говорить.

Народ застыл в тех позах, в которых их застали эти слова. Опять наступила полная тишина. Круг, который только что пережил такое потрясение, казалось бы, удивить было больше нечем, но... Пауза затягивалась.

– Я обращаюсь к вам не как ваш атаман, а как ваш брат и по родству равный вам.

Народ вообще обалдел. Индра осмотрелся и заметил, что большинство от удивления даже дышать перестали. Перед ними стоял человек, которого они боготворили, которому подчинялись беспрекословно и не задумываясь, притом быстрее чем он успевал изъявить свою волю. И этот полубог-получеловек сейчас стоял перед ними и называл себя равным им. В шоке были абсолютно все. Индра постоял ещё некоторое время в тишине и наконец не громким голосом, явно борясь с непонятно откуда взявшемся волнении, спросил:

– Так вы дадите мне право говорить, как равному?

Первым очнулся Звонкий. Так как все уже и так стояли, то он просто выкрикнул: "Говори". Тут же ему последовали остальные.

– Я тоже обращаюсь к вам, мои братья, и прошу дозволения жениться.

Волнение Индры зашкаливало, кровь молотом стучала в ушах. Он никогда так не унижался ни перед кем, но знал, что так надо. Надо в первую очередь для них, для их будущего, для общей мечты, которую они для себя определили. Они должны быть выше самих себя сегодняшних. Не он опускался до них, а они поднимались до него. Он становился лишь лучшим вреди равных. Первым, как и положено крикнул Щедрый, сидящий по левую руку от атамана, раз "правой" на месте не было. Затем, строго по очереди, каждый, с какой-то гордостью, повторил за предыдущим: "Добро".

Индра нашёл взглядом Диля и громко крикнул ему, но вместе с тем для всех:

– Приведи невесту.

Ближники так и не стали садится, а остались стоять. Тягостные мгновения тянулись как пивас в ванне. Индра почему-то в этот момент ждал вопросов. Он был уверен, что они появятся, и он даже знал какие, но никто ничего не спрашивал. Все молчали. Чувствовалось, что молчаливое ожидание тяготит всех. И тогда, чтобы снять с себя мандраж, который начинал уже существенно потрясывать руки и ноги, заходил во круг костра, решив поговорить сам:

– Вы наверно спрашиваете себя, а почему я не первый?

Вопрос оказался риторическим и ответа не последовало. Тогда он сам же на него ответил:

– Потому что Ровный был первый, кто обратился ко мне с этой просьбой.

Он не стал вдаваться в подробности и оглашать то, что Ровный глядя на него решил прибрать одну из пленниц, лежавшую у него на волокуше. Пусть все считают, что эта идея идёт от Ровного. Это не так важно. Хотя по правде весь ближний круг знает, что атаман увёз какую-то особенную добычу из того баймака, притом увёз не на волокуше, а на колеснице. И продолжая диалог с самим собой, стараясь говорить громко, но спокойно, добавил:

– В этом деле не имеет значения старшинство. Я не буду повелевать в их семье, так же, как и Ровный не будет принимать какое-нибудь участие в моей.

Он улыбнулся и по кругу прошелестел лёгкий смешок. Разрядка напряжённости пошла. Кто-то за спиной, похоже это был опять Звонкий, со смешком громко выкрикнул:

– Атаман просто схитрил. Он Ровного сделал пробной стрелой.

Народ оценил хитрость атамана и ещё больше развеселился. Такая версия происходящего оказалась для них более приемлема. Индра быстро с ориентировался:

– А как вы хотели? А если бы первый блин был комом? Я не хотел бы быть на его месте.

Народ уже весело гудел, причём весь. Но тут задние ряды расступились, и постепенно гул пошёл на убыль. Опять через проход, только с другой стороны шли две женские фигуры, одна из которых полностью закрыта с ног до головы. Индра улыбнулся, да так и замер с перекошенной улыбкой. Онежка вела не Утреннюю Зарю. Он не узнавал эту фигуру. Он точно знал все платья, которые набирал для неё. Среди них не было такого. Она была замотана в какую-то ярко алую ткань, которая при движении переливалась волнами и казалось светилась, ослепляла как солнце. Ткань была одета на неё так, что создавала иллюзию платья самой высоко рождённой жены, самого высоко рождённого ара. Длинной оно было до земли и поэтому казалось, что она не шла, а плыла по воздуху, абсолютно не двигая ногами. Ближники, стоявшие на пути, спохватились и быстро по вскакивали с мест. Лучезарно улыбаясь Онежка аккуратно подвела плывущую красоту, с гордой, прямой осанкой к жениху и только тут он заметил, что не только голова была покрыта большим куском той же ткани, но и руки были закутаны ей же. Ни кусочка тела не было видно. Индра растерялся. Он как-то сразу забыл всё, что нужно делать, но тут положение спас Щедрый, который вдруг громогласно заговорил, взяв на себя инициативу, поняв вовремя, что он оказался самым главным теперь на круге, при отсутствии Индры и Ровного за столом.

– Прежде чем мы увидим твоё лицо и примем решение, достойна ли ты быть женой нашего атамана, ты должна ответить нам люб он тебе или нет. И не идёшь ли ты в жёны по силе или другому принуждению.

Индра вспыхнул яростью, пологая, что Щедрый явно переборщил с такими подробностями. А ведь она и в правду может сейчас ляпнуть что-то вроде "Не люб! Помогите он меня силой принудил. Выбора не оставил". И как назло эта дрянь молчала, как в рот воды набрала. "Убью", – подумал Индра.

– Мы не слышим твоего ответа, – опять прогремел Щедрый.

Она вздрогнула, даже подалась немного вперёд на вопрошающий голос и тонким голоском, почти что, захлёбываясь от слёз прокричала:

– Люб, люб. Я сама хочу...

У Индры скала с груди рухнула. Ему вдруг очень захотелось сесть, прямо здесь на землю и только тут он заметил, что по его лицу буквально льётся пот. Он облегчённо утёр лицо рукавом и повернулся к своей мучительнице. Онежка медленно стянула покрывало с головы и выпуская откуда-то её огромную, толстенную косу. При этом девушка опустила согнутые, до этого момента, в локтях руки и платки с её кистей соскользнули на землю. Сказать, что народ ахнул, значит ничего не сказать. Народ просто заскулил от увиденного зрелища. Как она была красива, нет, она была прекрасна, обворожительно великолепна. Настоящая утренняя заря ей даже ноги мыть не годится. Золото блистало на солнце, как некое волшебство, которое завораживало и дополняло зрелище на столько, что оторвать взгляд от этого божественного совершенства было невозможно. Её образ затмевал всё и кроме неё никто ничего не видел. Огромная, огненно-рыжая коса, благодаря золотым нитям, вплетённым странным, причудливым узором, переливалась в сполохах костра за спиной и казалось живой. Она стояла настоящей, реальной богиней и сам Индра от силы её красоты, был готов рухнуть перед ней на колени и запеть в честь неё гимны. Церемония остановилась. Кажется, вообще все забыли для чего они тут собрались. Случилось чудо и к ним с небес спустилась богиня и они не во что не верующие, теперь усомнились в неверии своём. Все были поражены. Девушка с заплаканными глазами огляделась и от лицезрения такого большого скопления народа, испугалась ещё больше и от испуга лицо её замерло и побелело, что ещё больше роднило с богиней. Она отыскала взглядом Индру и умоляюще протянула к нему руки, про журчав своим тонким, детским голоском:

– Я испугалась, прости меня, но я очень сильно испугалась. Я сейчас упаду...

Индра схватил её за руку и придерживая её за талию, прошептал:

– А как я испугался, кто бы только знал, когда ты стояла и молчала. Я сам тут чуть не упал.

– Прости. Я просто испугалась, – она постаралась улыбнуться и утёрла свою щёку ладонью, – Я сама хочу. Ты, правда мне люб.

Их щебетание, обнимание и лобызания прервал громогласный Щедрый, наконец-то пришедший в себя и приступивший к обязанностям.

– Назови своё имя.

Индра отстранился и тихо подсказал:

– Скажи им как тебя зовут.

Она выпрямилась и не обращая внимание на текущие слёзы, стараясь успокоиться, сказала, как можно твёрже:

– Утренняя Заря.

– Вылитая богиня, – кто-то крикнул с дальних рядов большого круга и народ поднял такой одобрительный гул, что Щедрый, своим громогласным голосом не сразу их утихомирил.

– Вот видишь, – тихо сказал Индра, смотря в её уже улыбающиеся, но всё ещё мокрые глаза, – ты уже богиня. Теперь мне придётся стать богом.

Наконец, Щедрому удалось навести порядок, и он уже как должное повёл церемонию дальше:

– Согласно заведённой нами традиции, мы должны одобрить или не одобрить выбор нашего атамана, – тут же осёкся и добавил, – нашего брата. Я объявляю голосование. Кто одобряет выбор ара Индры взять в невесты Утреннюю Зарю? – и тут же сам поднял руку и закончил, – Добро.

Вся по очереди дали добро и Индра, взяв её правую руку, повёл венчать вокруг священного огня...

Они.

Клип тринадцатый.

Хавка.

Через дневной переход, к концу второго дня, Дануха вышла к бывшему баймаку Хавки. Ребятишки встретили её с восторгом, особенно восхищала их серая накидка и хвост на палке, а вот новая большуха, что вышла на радостный ор малышни на встречу гостье, встретила настороженно и с не скрываемой неприязнью. Мол явилась не запылилась, дура вековая, учить припёрлась уму разуму. Но как только Дануха коротко и как-то запросто, по-будничному, без каких-либо всплесков эмоций, но с жуткими уточнениями и подробностями выложила свою историю последних дней, ну, конечно, только то, что следовало знать посторонней, с новой большухи соседского бабняка спесь как рукой сняло. Стушевалась, залебезила, в гости позвала. Дануха поблагодарила её, но отказалась, сославшись на то, что идти ей ой как далече, а сюда заглянула, лишь так, с кем знакома была, так попрощаться, но мимоходом испросила дать ей какого-нибудь пацана, чтоб до Хавки проводил, коль жива ещё. Попросила вежливо, стараясь не обидеть, а даже наоборот выражая почёт и уважение. Новая большуха тут же отрядила ей проводника, да на том и расстались, расцеловались. А уж к вечеру добралась до лесной избушки Хавки, отослав пацана, лишь завидев в глуши её лесные «хоромы».

Хавка встретила Дануху, как ждала. Она стояла у самой избушки, маленькая, щупленькая, руки в боки, с чуть наклонённой головой на бок и ехидной улыбкой. Всем своим видом говоря "на те, припёрлась". Дануха за ответным жестом за пазуху не полезла и как всегда бывало при их встречах, самым хамским образом игнорировала. Спокойно, ничего не выражая на лице, прошла мимо хозяйки, как мимо пустого места, в упор её не видя, и уселась на бревно с другой стороны избы, служащее здесь чем-то вроде лавки. Ни одна из вековух при столь "тёплой" встрече, не издала ни звука. Хавка, правда, обернулась, следуя взглядом за гостьей, пристально разглядывая её странную одёжу. Дануха же разбросав по сторонам уставшие ноги и положив возле себя свою клюку и мешок, пристально посмотрела на волчий хвост, подумав не потрепать ли его, но решив, что пока не стоит, тяжело вздохнула и уставила свой взгляд куда-то прямо перед собой в глубину леса, сделав такой вид, что сидит уже так целую вечность, аж устала, ожидаючи. Птички пели, ветерок листвой шуршал. Покой и благодать вокруг. Немая сцена длилась не долго. Разрушила её Хавка на правах хозяйки. Она медленно ушла в избушку, тут же вышла с двумя деревянным мисками в руках. Проходя мимо рассевшейся бабы, начала нудно ворчать себе под нос, но достаточно громко, чтоб гостья слышала:

– Э-хи-хи. Чё за жизнь попёрла? Никакого покою. Ходят тут всякие засранки-оборванки. Зверьё, да комариков пугают, виковую еги-бабу объедают.

С этими словами она подошла к широкому, низкому пню, поверхность которого была ровно стёсана, что наталкивало на предположение, что это не просто так, а что-то вроде стола. Он стоял чуть подальше от того места, где уселась Дануха, но там же у бревна. Всем своим видом и поведением хозяйка давала понять, что гостье следует подвинуться к столу. Чуть ли, не бросив миски на пень, она пошла обратно и проходя мимо сидевшей, продолжила ворчать дальше:

– Ладно бы мужик бы заглянул. Того хоть отодрать от грязи, да отмыть от вони можно, да глядишь к себе на лежак затащить, всласть натешиться. А с этих вон сраных попрошаек без мужицких отростков, чё взять то? О-хи-хи. Одни убытки с объедками.

– Я тоже рада тебя видеть, червячина ты навозная, – томно ответила гостья, по-прежнему смотря куда-то в глубь леса и ничего не выражая ни лицом, ни голосом, – тебя объесть, только пользу принести. Ведьму дохлую кормить лишь еду переводить. Ты ж в себе ничего не оставляешь. Титьки и те вон внутрь растут, ишь как спину то выгнуло, а в заднице отродясь ничего не задерживалось, насквозь пролетает, да ещё небось со свистом. Всё, чё ешь в отход уходить. А на счёт мужичков залётных это ты зря мечтами тешишься. На тебя ж мужика палкой не загнать. Много их к тебе наведывалось то, к гнилушке трухлявой? А без пригляда то ты ж совсем плесенью покроешься. Тут где-нибудь под деревцем и протухнешь. Вот думаю схожу, навещу, мохнатку злобную, кусачую, может быстрее подохнет от завести, да собственного яда.

Только тут Дануха повернула голову и узрела расплывшуюся в довольной улыбке рожу, всю изрезанную морщинами – бороздами времени, но вместе с тем сволочно – хитрую. Гостья тоже улыбнулась в ответ, встала. Они обнялись, прижавшись щеками, как две закадычные подруги, но тут же расцепившись, скривили лица от наигранной противности.

– А я б тебе ещё век ни видела, рвань толстую, – ответила Хавка на приветственную речь, – ну вот и поздоровкались. А ты чё это Дануха такие богатые телеса в таком замухрыжном виде выгуливаешь? Никак и тебя под зад коленом из бабника вышибли?

При этих словах она слегка присела, разведя руки в стороны и распахнув свой беззубый рот в широченной улыбке.

– А чё я тебе не приглянулась то? – поинтересовалась наигранно Дануха, ощупывая и разглядывая своё одеяние, – не знаю, мужикам нравлюсь. Каждый встречный поперечный приставал, да норовил в кусты затащить.

Хавка закаркала, смеясь и указала рукой опять на бревно. Они присели.

– Так это они с испугу. В кусты тащили с глаз долой. Прибить тебя там, да спрятать, чтоб народ то ни пугала.

Она и дальше пыталась развить эту тему, но Дануха перебила:

– А вот с бабняком угадала, почти. Только не он меня под зад, а сам весь туда канул.

Хавка выгнулась в спине, изображая всем видом и особенно выражением на лице недоумение и вопрос.

И начала Дануха опять свой рассказ. Всё, как и её сменщице в бабняке, только на этот раз с переборным матом от души и с "картинками". Хавка помрачнела сразу и не задала ни одного вопроса, пока баба рассказывала. И после того, как та закончила, какое-то время сидела молча, переваривала. Затем тяжело вздохнула и сказала:

– Данавка-то твой был у меня, поди, как пару седмиц назад. К моему полудурку Ладу хаживал, – и она указала куда-то себе за спину большим пальцем, – со мной посидел. Потрещали, по-сорочились. В аккурат про эту чёрную нежить был у него интерес и потому же интересу куда-то дальше убёг. Но слыхала, он уж должен вот-вот вертаться.

Она замолчала, задумчиво смотря куда-то в глубь леса, туда же куда смотрела Дануха. Обе сидели, обе смотрели в одно место и обе не смотрели никуда. Тут Хавка встрепенулась, как будто вспомнила что-то и толкнув локтем гостью и смотря ей в лицо, сказала:

– Так это, слышь? Поначалу то он сюда должен притопать, к Ладу. Так тут и встретитесь. Идти тебе всё равно некуда. Со мной покуда поживёшь.

– Меня в еги-бабы не саживали. Да и некогда мене Хавка у тебя рассиживать. Хотя, раз Данава, говоришь, сюда явится, то, пожалуй, дождусь, если покормишь, – и Дануха улыбнулась, посмотрев на прибитую вестями хозяйку.

– Ой, да чё это я, – всплеснула руками Хавка, вскакивая с бревна, – а ну давай за стол.

Дануха перешла к столу и не спеша, с достоинством, держа себя в руках, не смотря на зверский голод, приступила к трапезе. Хавка металась от стола в избу, из избы в баню, из бани куда-то за избу. Натаскала на стол, похоже, всё, что у неё было. Мельтешила, пока Дануха не пресекла её:

– Да хватит тебе мельтешить, аки муха над кучей. Сядь, посиди. Я не спешу никуда. Успеешь ты свою баню стопить.

– А чё ж ни побегать-то. Без тебя совсем заскучала, засиделась, а ты припёрлась, вот теперь бегаю, радуюсь, – но ходить всё же перестала и села рядом, – слышь, Данух? Вот бегаю я, бегаю, да думу думаю. Как это ты опосля нежити, которая тебе как следует приложила, чё еле из реки выкарабкалась, ещё и с волком дралась? Что-то у меня в башке ни складывается. А где врёшь, ни пойму.

– Ну чё ж ты за гнида везде пролазная. Вот до всего дороется. Всё ей скажи, да выложи, – она сделала паузу, что-то обдумывая, а затем тихо пробурчала себе под нос, тоном сознающегося нашкодившего пацана, – Водяница меня залечила. Понятно? А о чём с ней речи держала, расслабься и подотрись. Не твоего ума дело.

– Вот, – радостно оживилась Хавка, задирая свой кривой пальчик к небу, – теперь другое дело. Типерь вижу, чё ни врёшь, а лишь ни договариваешь. От лучшей подруги утаиваешь. Я тебя тут пою, кормлю. Баню вон затопила.

– Хавка, – назидательно погрозила ей пальцем Дануха, – отстань. Не дура ведь. Любопытная ты больна, не погодам.

– Так тем и живу, Данушка, – состроив обиженное детское выражение на лице, выпятив нижнюю губу, прогнусавила Хавка, – больше знаю, меньше сплю. Меньше сплю, больше дел успеваю переделать. А без этого я б давно б сдохла, – тут она резко стала серьёзной и продолжила уже как бы говоря сама с собой, – а то что ты неспроста живой осталась, я ещё при сказе твоём поняла. Я ведь тоже кое-что об этих кровопийцах знаю. Да, еги-баб они не трогают. Колдунов наших, ни рыба, ни мясо, тоже по лесам не ловят, а остальных, кого продать арам не смогут, прибивают всех и никого ещё в живых ни оставляли. Ты вроде как первая будешь. А я только слыхала уж об восьми перебитых бабниках. Значит ваш будет девятый. И ты единственная, кому посчастливилось живёхонькой остаться, да после этого с Водяницей погуторить. Нет, это не счастье, и не случай. Это значит колёсико судьбы твоей покатилось по особой тропочке. И чует моя ведьмина задница, чё и ко мне ты пришла ни за просто так. Помочь я тебе чем-то должна, да пока не пойму, чем. Давай, подруг, колись, орех ты двух половинчатый. Одна голова хорошо, две всяко лучше. Я ж знаю, как эти мокрые Девы воду водой разводят. О чём сказала? Подол обмочишь, два измажешь и с разбегу ни поймёшь и в припрыжку ни проглотишь.

Хозяйка замолчала, давая время гостье обдумать.

– Да, уж, – начала Дануха в глубокой задумчивости, – Дева узлов навязала до вязальной вязани. Вязать эту вязань, не перевязать, да ещё останется. А помощь, пожалуй, не помешает.

И Дануха решилась всё рассказать. Она стала рассказывать ещё потому, что слова Девы всплыли в её памяти, мол не отталкивай никого, кто "к тебе придёт". Хоть не Хавка к ней пришла, а она к Хавке, но Дануха разницы не видела. К тому же держать язык за зубами на эту тему Дева запрета не давала. На этот раз Хавка слушала по-другому. Постоянно по мере изложения, одёргивала вопросами вплоть до того, "как посмотрела", "как улыбнулась", "чё руками делала". При этом всякий раз получив ответ, издавала "Ага!" и кивала головой с чем-то соглашаясь. Как будто только теперь ей стало всё понятно. Хотя о том, что один закон Дануха уже родила, всё же умолчала. Почему? Сама не скажет. Она пока вообще не знала, что будет делать. Как сёстрами обзаводиться? Она вообще слабо себе представляла, как это будет выглядеть, не думала об этом. По сути только сейчас впервые задумалась и то наскоком, а тут Хавка ошарашила, как мыслей её наслушавшись:

– Молодняк тебе вокруг себя собирать надо, – вдруг выдала она, – супротив этих мразей. Наших немощных колдунков по рукам вязать. Пусть то же помогают.

Хавка сидела с закрытыми глазами, раскачиваясь вперёд, назад, как будто в дрёме какой. Голос её был тихий, на распев, ровный.

– Ладно, – неожиданно резко закончила она, вставая, – пока остановимся. Подумать надобно. Давай-ка снимай свою шкуру с рубахами тут, а сама в баньку ступай, отмокать, а я потом лечебки кой какие занесу. Рубах на твоё пузо у меня нет, конечно, так что придётся эти латать. Давай, давай отрывай свой жир от бревна, ишь пригрела, того и гляди зацветёт, коряга да лист пустить.

Дануха с радостью приняла приглашение и долго себя уговаривать не заставила. Скинула все одёжки на бревно. Они тут же на пару рассмотрели Данухину распоротую когтями грудь, борозды на которой набухли, багрово покраснели вокруг и заметно стали болезненней, на что Хавка потыкав своим скрюченным пальчиком в больную титьку, сморщилась, как от противности и пошла в избу, видно мази, да примочки готовить. Дануха, тем временем, пошла в баню, где распласталась на пологе, растеклась телесами и мыслями по горячему дереву и не заметила, как от усталости, недосыпа и сытного ужина, заснула...

И видела Дануха сон будто Дедова седмица на дворе. Сон странный, до сели небывалый, но не в том смысле что снилось, а как это делалось. Было всё как наяву, как по-настоящему. Вместе с тем, Дануха во сне, точно знала, что это сон. С нею такого раньше никогда не бывало.

Вообще-то Дедова седмица начиналась через шестнадцать седмиц от Купальной, то есть от зачатия. Где-то средина ноября. Деды – изначально предки только по женской линии. На Дедовой седмице справляли помин по усопшим. Устраивались ритуальные плачи. Для душ предков накрывали стол. Пищу не жгли, так как души были не на небе, а ходили по земле среди живущих. Это была последняя седмица, когда они были рядом. После поднимались на небо и до весны на землю не спускались. В эти дни было принято давать обеты – обещания, выполнить что-либо или сделать что-лило нужное и имеющее значение. За выполнение обета осуществлялось любое заветное желание. Данный зарок необходимо было выполнять в полном молчании. Для Дедов топили баню, но сами не мылись. Нельзя было не только купаться, мыть голову, но и умываться и вообще касаться воды.

Дануха видела сон, что была у себя в куте и накрывала стол для душ Дедов своих. Что будто настала Дедова седмица и к ней вот-вот заявятся её предки: мама, её мама, должна была ещё большуха прежняя заглянуть, с которой пирог рыбный пекла, при передаче бразд правления в бабняке, бабы её прежнего бабняка, в котором сама в молодухах хаживала и кого уже нет на этом свете. Откуда знала кто придёт? Это вы у себя во сне спросите. Откуда такие вещи знаете. Просто знаешь и всё.