Текст книги "Тяжелое время"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

  Я думал, что сейчас будет безопасно открыть глаза, потому что мой отец будет улыбаться мне сверху вниз, но когда я открыл их, я оказался в камере – не той, которую я делил с Солиной, – в камере с односпальной кроватью. Я услышал резкий щелчок. Пульсирующая боль перешла в приглушенную пульсацию, и я мог двигать головой. Я увидел дверь с окном наверху и выпученным глазом, когда она смотрела на меня. Раздался второй щелчок, когда ставни скользнули по окну, снова оставив меня в темноте.

  Я продолжал дремать в фантасмагорических снах, когда мне было восемь, девять или десять, с моей матерью, когда она заставляла меня практиковать гаммы, пока мои руки не заболели так сильно, что я умолял ее не заставлять меня больше заниматься музыкой, или с Бум-Бум в Пикник четвертого июля, где от фейерверка разболелась голова, а по щекам текли слезы. Фейерверк тоже пах ужасным неочищенным туалетом.

  Щелчок ставня периодически будил меня. Теперь я мог двигать руками, но боль в ребрах и животе была такой сильной, что я почти не двигал ими. Я попеременно то вспотевал, то ли боялся озноба, настолько сильного, что у меня под ногами грохотали. Я думал, что мои кости звенят, но когда я попытался сесть, чтобы посмотреть себе под ноги, боль в животе сильно ударила меня. Я вскрикнул и снова лег. Однажды, когда затвор открылся, у меня возникла вспышка сознания: мои ноги были скованы вместе. Это не имело значения – мне было слишком больно, чтобы куда-то идти. Я снова закрыл глаза.

  Кто-то еще раз спросил, жив ли я. Я знал голос, но мои мысли уплыли. – Она не в хорошей форме, – ответил второй мужчина. «Она воняет», – сказал первый голос. Она будет сзади, Польсен, ты не почувствуешь ее запах, когда попадешь внутрь. Венцель не умеет водить машину; тебе придется пойти с тобой. Наденьте перчатки и маску. Смени ей рубашку; мы не хотим влезать в беспорядок, который у нас был с другим, из-за того, что нам приходилось придумывать чистую рубашку, потому что на ней остались следы ожогов.

  CO Polsen. Он срывал мою рубашку; он собирался относиться ко мне, как к той другой женщине, и я был бессилен его остановить. Я бы не стал плакать, я бы не доставил ему удовольствия, я бы не стал плакать, когда он прикоснулся к сырой коже на моей груди. Меня резко подняли, и боль в животе была настолько сильной, что я потерял сознание. Потом я заболел, и мой отец нес меня, но он был слишком груб, он болел мне, моей голове и моему животу.

  «Нет, папа», – взмолилась я. «Опусти меня».

  Это рассмешило его, и я плакал по матери, но она меня не слышала. Когда он наконец уложил меня, это было на чем-то твердом, а не на моей кровати. «Mio letto», – рыдала я. «Voglio mio proprio letto». Он хлопнул меня по лицу и закрыл передо мной дверь, и я вспомнил, что ему было больно, когда я говорил по-итальянски, потому что он сам на нем не говорил. «Я хочу свою кровать», – повторил я по-английски, но это не помогло мне, он начал трясти комнату из стороны в сторону, так что мои больные ребра и живот отскакивали от твердого пола.

  Я все время терял сознание. Я приходил в себя, когда меня бросал на пол сильнейший толчок. В какой-то момент тряска прекратилась, и дверь открылась. У меня был еще один краткий момент ясности: я был в грузовике, лежащем на картонных коробках. Ко мне подошла пара мужчин. Я не мог защитить себя, когда они схватили меня. Они бросили меня на землю и захлопнули дверь фургона. Польсен назвал меня тупой пиздой и сказал, что это научит меня заниматься своими делами, а затем они оставили меня на земле и вернулись к грузовику. Когда они тронулись, задняя дверь распахнулась, и на дорогу вылетело несколько коробок.

  Теперь я видел, как Никола Агинальдо вышел из тюрьмы и вернулся в Чикаго. И умер.

  42 Медленное лечение

  Я поднял глаза и увидел машину, которая делала наклейки, готовые воткнуться в меня. Мои руки были прикованы к кровати, и я не мог поднять их, чтобы защитить свое лицо. Ко мне склонился мужчина. Я не хотел, чтобы командующий Полсен знал, что я напуган, но я не мог удержаться от слез. Мужчина назвал меня «печенькой» и, казалось, плакал. Я закрыл глаза и снова заснул.

  В следующий раз, когда я проснулся, я понял, что это рука с капельницей. Наручников на мне не было, но обе руки проходили по линиям, а в носу была кислородная трубка. Женщина ощупывала мое левое запястье. На ней был желтый свитер, и она улыбнулась, когда увидела, что я наблюдаю за ней.

  – Знаешь, с тобой все в порядке. Вы с друзьями, так что не волнуйтесь: вы не в тюрьме и скоро выздоровеете ».

  Я посмотрел на свое запястье. Он был пуст. У меня не было часов, часов моего отца, которые он носил двадцать пять лет.

  Я что-то прохрипел, и она сказала: «Ваши часы пришли не с вами из больницы. Я спрошу об этом доктора Гершеля.

  Мне это показалось настолько ужасным, что я заплакал. Женщина в желтом свитере села рядом со мной и вытерла мне глаза, так как у меня были проблемы с движением рук. Пальцы на моей правой руке были в шинах, но обе мои руки были настолько болезненными, что мне показалось, что слишком сложно поднять их, чтобы вытереть глаза.

  «Мы сделаем все возможное, чтобы вернуть вам ваши часы. Теперь, когда ты проснулся, я хочу посмотреть, можешь ли ты что-нибудь выпить. Вы быстрее поправитесь, если начнете есть самостоятельно. Как только ты выпьешь немного этого, я позвоню в больницу по поводу твоих часов. Она приподняла кровать, и я проглотил что-то сладкое.

  Я снова прохрипел.

  «Вы находитесь в Институте Грете Берман. Восстановление после травм ».

  Я знал, что слышал об Институте Грете Берман, но не мог вспомнить, что это было. Я снова заснул, ломая голову над этим, но после этого я начал выздоравливать, пить больше каждый раз, когда просыпался, бодрствовал в течение более длительных интервалов. Иногда там присутствовал человек, который называл меня «печенькой», и я наконец вспомнил, что это был мистер Контрерас. Я попытался улыбнуться и сказать что-то, чтобы он знал, что я его знаю и ценил его присутствие; Мне удалось просто сказать «Пеппи», от чего он снова заплакал.

  Однажды, когда я проснулся, женщина в свитере протянула мне отцовские часы и помогла пристегнуть их к запястью. Я был рад получить его обратно, но все же расстроился, как будто я упустил что-то еще более важное. Женщина в свитере призвала меня выпить мисо-бульон. Я становился сильнее – через несколько дней я смогу есть рис, и тогда я буду достаточно силен, чтобы вспомнить, что меня тревожит.

  Я слишком устал, чтобы думать. Я перестал беспокоиться о часах и то и дело просыпался, ел и пытался выпрямиться: рана в животе вызывала сильную боль при сидении. Фактически, прошло всего три дня между моим первым пробуждением и моим шатким переходом от кровати к стулу и прогулкой по коридору, но боль и обезболивающие странным образом растягивали время.

  В тот день, когда мистер Контрерас помог мне сесть, чтобы я мог съесть свой рис и посмотреть на Кабс, вошла Лотти. Сэмми Соса только что сделал сорок шестой хоумран, но мистер Контрерас выключил телевизор и с редкостью такт оставил нас в покое.

  Когда Лотти увидела меня в постели и в кресле, она расплакалась и опустилась на колени, обняв меня. "Виктория. Я думал, что потеряю тебя. О, моя дорогая, я так благодарен, что ты вернулся ».

  Ближе к ней я мог видеть, сколько седины было в ее волосах; почему-то меня это тоже заставило плакать. «Я думал, ты меня пережешь».

  Она сморгнула слезы. "Позже. Когда ты достаточно силен, чтобы сопротивляться ».

  «Она не должна сильно волноваться, доктор Гершель, – сказала медсестра.

  Лотти поднялась на ноги. Несмотря на седые волосы, она все еще двигалась легко. Я глупо ей улыбнулся. Она пробыла недолго, но на следующий вечер вернулась с Морреллом. Эти двое вместе рассказали мне мою историю.

  Штатный солдат нашел меня на выезде из Бельмона в отель «Кеннеди» около трех часов утра в воскресенье. Ящики, которые вывалились из кузова грузовика, когда CO Polsen уехал, спасли мне жизнь: автомобилист, уклоняясь от них, заметил, что я лежу на дороге, и вызвал полицию. Военные срочно доставили меня в Бет Исраэль, где доктор Шимчик – тот же хирург, который был на вызове в ночь, когда я нашел Николу Агинальдо, – залатал меня.

  По нескольким причинам мне повезло больше, чем Никола. Когда Хартиган ударил меня ногой, мне удалось увернуться так, что мои ребра приняли на себя основную силу его удара. Он сильно повредил мне кишечник, и у меня развилась тяжелая инфекция, от которой у меня поднялась температура, но когда меня нашла военнослужащая, рана только-только начала пробивать брюшину. Когда я пришел к Николе, у нее уже был настолько запущенный перитонит, что у нее не было особых шансов на выживание.

  К тому же, в отличие от Никола, я был в хорошей физической форме и привык защищаться, так что, несмотря на толчок электрошокера, которым меня стрелял Хартиган, я смог защитить себя от самых сильных его ударов. . Мне, по-видимому, удалось накрыть голову руками, так что удар, который меня выбил, сломал пальцы моей правой руки, но не причинил серьезного вреда моему черепу.

  «Тебе повезло, Вик, – сказала Лотти. „Но у вас также нет привычки жертвовать“.

  «Но как я оказался здесь, а не в больнице? Институт Грете Берман предназначен для жертв пыток, не так ли? На самом деле это не я.

  «Я не думал, что тебя следует переезжать из Бет Исраэль, пока ты не станешь более стабильным, но Моррелл убедил меня, что человек, Баладин, сможет получить к тебе доступ в больнице, если он будет искать тебя. Я хотел привезти вас к себе домой, но институт Бермана безопасен и полностью укомплектован персоналом, поэтому я, наконец, согласился позволить вам переехать сюда, как только вы закончите операцию. Но помимо этого, ты… – ее голос дрожал, и она выровняла его. «Вы оказались в беспомощном положении, во власти закона, вас выстрелили из электрического оружия, избили, а затем приковали цепью к кровати. Я думаю, тебя пытали, Виктория.

  «Теперь ей нужно отдохнуть, доктор Гершель», – вмешалась медсестра.

  В течение следующих нескольких дней, когда я снова встал на ноги и начал заниматься спортом в садах Института Бермана, Моррелл собрал для меня остальную историю. Он позвонил Фримену Картеру, когда вернулся в Чикаго из Кулиса в прошлый четверг, и попросил его попытаться добиться от меня слушания по делу об освобождении под залог в Чикаго в пятницу; Моррелл сказал Фримену, что обеспокоен тем, что Баладин не позволит мне пережить выходные. Сначала Фримен был настроен скептически, но Морреллу удалось его убедить.

  Фриман провел весь день пятницы, встряхивая судебную систему, пытаясь найти меня. Было три дня пятницы, прежде чем глава окружного суда разрешил Фримену внести меня под залог в зале суда Чикаго и освободить меня в тот же день, вместо того, чтобы заставлять нас ждать, пока окружной судья приедет в Кулис в понедельник.

  В тот момент, хотя никто за пределами тюрьмы этого не знал, я уже был прикован цепью к кровати в изоляторе, у меня поднималась температура. Freeman не мог кто – нибудь в Coolis признаться моем местонахождении и , наконец , сказали , что им не хватает административного персонала для обработки моего освобождения после 5:00 вечера в пятницу, что Фримен должен вернуться в понедельник.

  Фримен обратился в апелляционный суд штата и получил приказ о моем немедленном освобождении. Затем в тюрьме сказали ему, что я инсценировал травму на рабочем месте, и они поместили меня в больницу. В субботу, когда у меня поднялась температура, они сыграли с Фрименом в шутку, пропуская его из тюрьмы в больницу, и каждый говорил, что мое тело завладело другим.

  Конечно, ни Фримен, ни Моррелл не знали, какие обсуждения происходили в тюрьме, но, скорее всего, предполагалось, что персонал запаниковал. Возможно, они думали, что я умру, и Фриман давал понять, что они столкнутся с пристальным вниманием, если они не приведут меня в хорошую форму. Они, вероятно, полагали, что могут повторить то, что вроде как сработало для них с Никола Агинальдо: бросить меня в Чикаго – где я либо попаду под машину, либо умру от ран – и объявить, что мне удалось сбежать. Моррелл показал мне отчет Herald-Star .

  ЧАСТНЫЙ ГЛАЗ, ЗАДЕРЖИВАЕМЫЙ НА ЗАПЧАСТИ, УБЕГАЕТ КУЛИСОМ

  Во второй раз этим летом женщине удалось сбежать из экспериментального тюремно-тюремного комплекса, находящегося в ведении Carnifice Security в Кулисе. Однако на этот раз крик и крик стали намного громче: женщина, о которой идет речь, печально известна в Чикаго, будучи частным сыщиком В. (Виктория) И. (Ифигения) Варшавски. Варшавски был арестован по обвинению в похищении сына главы Carnifice Роберта Баладина и провел месяц в тюремном крыле в Кулисе после того, как не внес залог.

  По словам начальника тюрьмы Фредерика Рузича, она была непростой заключенной, часто втягиваясь в драки с другими заключенными и игнорируя приказы сотрудников исправительных учреждений, в чью работу входит попытка сгладить приспособление для женщин, плохо знакомых с системой Кулис.

  Как Варшавски удалось сбежать, возможно, никогда не будет известно. Ее тело было найдено у подножия съезда Бельмонт к Кеннеди. Хотя она все еще жива, у нее было серьезное повреждение мозга, и она, возможно, больше никогда не заговорит. Доктор Шарлотта Гершель, врач Варшавски в больнице Бет Исраэль, говорит, что Варшавски может дышать самостоятельно, что дает им надежду на частичное выздоровление. Ее перевели в дом престарелых, но доктор Гершель отказался сообщить репортерам, где именно.

  Варшавски наиболее известна своей работой по выслеживанию убийцы общественной активистки Дейрдры Мессенджер в прошлом году, но ее успехи в расследовании преступлений белых воротничков заслужили ее уважение во многих кругах Чикаго, включая полицейское управление Чикаго.

  Роберт Баладин, президент Carnifice Security, возмущен нарушениями безопасности в комплексе Кулис, из-за которых побег стал казаться обычным делом для сокамерников. Он пообещал провести тщательное расследование мер безопасности в тюрьме. Спикер Палаты представителей Иллинойса Жан-Клод Пуилеви (R-Oak Brook) говорит, что законодательный орган предоставил Carnifice ряд налоговых льгот, чтобы заставить их взять на себя женскую тюрьму, и ожидает, что они будут выполнять свою часть сделки. ( См. Рассказ Мюррея Райерсона на странице 16, где приводится краткое изложение наиболее известных случаев Варшавски. )

  История включала карту Иллинойса с увеличенным изображением северо-западного угла, показывающего город Кулис, тюрьму и дороги, ведущие в Чикаго.

  Я вяло откладываю газету в сторону. Меня даже не волновало, что Мюррей сказал обо мне. Недавно я вспомнил, что беспокоило меня в моих часах, и это оставило меня настолько бесполезным, что это повлияло на мое выздоровление.

  «Та мини-камера, которая нанесла мне эти раны – она ​​исчезла», – пробормотал я Морреллу. «Я не знаю, сняли ли они его с меня, когда поместили в изоляцию, или оно просто потерялось в больнице, но оно исчезло».

  Глаза Моррелла расширились. «VI – они должны были сказать тебе, когда вернули тебе часы твоего отца. У меня есть это. Я отнес его в „Немигающий глаз“, чтобы проявить изображения. Я не упомянул об этом, потому что мне все время говорят, чтобы ты не волновался, и я подумал, что ты поднимешь этот вопрос, когда будешь готов посмотреть фотографии. Они будут готовы через день или два ».

  После этого у меня закружилась голова от облегчения. «Вы и Лотти действительно думали, что я никогда больше не заговорю, или это было желаемое за действительное?»

  Моррелл ухмыльнулся. «Алекс Фишер из Global продолжал меня накачивать, поэтому я подумал, что буду осторожнее. Когда я сказал Фримену то, что мы с ней сказали, он подумал, что это настолько хорошая идея, что изложил это в пресс-релизе. Единственные люди, которые знают правду, кроме него и доктора Гершеля, – это Сал и, конечно же, ваш сосед. Доктор Гершель подумал, что по отношению к мистеру Контрерасу было бы невыносимо жестоко представлять вас в таком затруднительном положении. И это дает нам некоторое пространство для маневра, чтобы понять, что делать с Baladine и Global Entertainment ».

  да. Баладин и Global Entertainment. Я хотел что-то с ними сделать, но сейчас не представлял, что. В первую неделю в Институте Бермана я был слишком устал и слишком болен, чтобы думать о том, через что я прошел. По мере того, как я становился сильнее физически, меня сбивали с толку мои резкие перепады настроения. В какой-то момент я был бы в эйфории от своего побега и от осознания того, что мне удалось тайно вывезти фотографии; в следующий раз я увидел, что ко мне идет незнакомец, и подумал, что это один из сотрудников исправительного учреждения, Полсен или Хартиган. Я начинал чувствовать себя невыносимо беспомощным, как в Кулисе, и обнаруживал, что ухожу так быстро, как только мог, мои ноги шатались, как будто я ожидал, что меня снова ударит пятьдесят тысяч вольт электричества.

  В институте лечили многих людей, которых держали дольше и подвергали большему принуждению, чем меня. Я чувствовал себя виноватым за то, что занимал комнату, которую мог бы использовать кто-то из Руанды или Гватемалы, но психолог, который встречался со мной дважды в неделю, сказал мне, что институт этого не сделал. Я так не вижу.

  «Как вы думаете, наш врач не должен лечить вашу сломанную руку, потому что у кого-то рак груди и ему требуется более серьезная медицинская помощь? Вы заслуживаете того, чтобы как можно лучше выздороветь из своего опыта ».

  «Но другие люди здесь не хотели, чтобы их пытали», – выпалила я. «Я решил остаться в Coolis. Если бы я последовал совету адвоката и внес бы залог, ничего из остального не случилось бы ».

  «Значит, вы вините себя в своих несчастьях. Но многие люди здесь мучают себя точно так же: если бы я не вернулся домой в то утро, если бы я последовал воле матери и пошел к ней, если бы я не подписал это прошение. Мы хотим, чтобы у нас была власть над нашими судьбами, и поэтому мы виним себя, когда что-то идет не так. Вы хотели остаться в Кулисе, чтобы попытаться понять, что случилось с бедной молодой женщиной, которой вы пытались помочь. Я думаю, это было благородно. И вы не можете винить себя за то, что мужчины – и женщины – с неограниченной властью над жизнями других использовали эту власть очень садистскими способами. Если бы Кулис руководствовался гуманными принципами – что ж, ваш юный друг не умер бы с самого начала.

  Я попытался последовать его совету, но мои сны все еще были настолько шокирующими, что я часто боялся заснуть. Я знал, что если бы я мог нормально отдыхать, то поправился бы быстрее.

  «Что поможет тебе заснуть?» – спросил он в следующий раз, когда мы поговорили.

  «Если бы я мог перестать чувствовать себя таким униженным. Я знаю, что не могу выключить Coolis. Я не могу изменить тюрьму в Америке. Все эти деградации будут продолжаться и продолжаться для любой женщины, которая попадет туда, – разговоры о сексе, изнасилования и все остальное. Закон делает практически невозможным для женщины подать жалобу, и даже если она это сделает, охранники обладают такой властью, что могут остановить ее голос ».

  Фриман Картер подал на меня иски – один против полицейского управления Чикаго за насилие, совершенное Дугласом Лемуром против меня и моего офиса. Другой был против Управления исправительных учреждений Иллинойса из-за моих травм. Брайант Вишников изучал операционные снимки моих травм и подумал, что сможет доказать, что они были нанесены определенным комплектом ботинок. Такие, как у человека Хартигана из Кулиса.

  «Но на рассмотрение этих дел в судах уйдут годы», – сказал я психологу из Бермана. «К тому времени я мог оказаться не у дел и слишком разорился, чтобы мне помочь урегулирование спора. Я хочу, чтобы Роберт Баладин заплатил сейчас за то, что натравил на меня своего склонного копа и за то, что меня арестовали по сфабрикованному обвинению. Я хочу, чтобы этого копа уволили, и я хочу, чтобы Баладин был публично разоблачен. И, конечно же, он мне нужен, если я когда-нибудь снова собираюсь вести свой бизнес ». Мисс Руби говорила мне, что если я захочу отомстить, это вызовет у меня несварение желудка, но мне казалось, что пассивность делает меня хуже, чем месть.

  Психолог не совсем поддержал мое желание: он сказал мне, что считает полезным представить себе восстановление моих собственных сил и посмотреть, к чему это меня привело.

  Восстановление моих собственных сил означало, что мне нужно было восстановить свою физическую форму. Я начал заниматься более серьезно. Через четыре недели после того, как меня нашли на автостраде, я пробежал шаткую милю, но после этого моя сила заметно росла с каждым днем. В четверг перед Днем труда, когда жара Эль-Ниньо, наконец, утихла и превратилась в терпимое тепло, я почувствовал себя готовым двигаться дальше.

  43 Сессия планирования

  Я решил, что пора двигаться дальше, но не знал, куда идти. Моя собственная квартира оставила бы меня сидящей уткой, как только Баладин узнал, что я всплыл. По той же причине я сопротивлялся приглашению Лотти пойти с ней домой: я лучше буду убит, чем подвергну ее жизнь опасности еще раз в одном из своих подвигов.

  Именно Моррелл предложил мне провести неделю или две в доме священника отца Лу. Я все просил его убедиться, что он обсудил это с отцом Лу и что священник понимает потенциальный риск; В конце концов отец Лу прислал мне краткую записку, в которой сказал, что меня ждут, если я не курю. Дети вокруг школы привыкли к тому, что незнакомые семьи въезжают и уезжают, когда священник предлагал убежище людям, которые были выселены или искали убежища; они бы не взорвали мое прикрытие праздной болтовней по соседству. Итак, в пятницу перед Днем труда я перебрался из современных, уютно обставленных комнат Берманского института на узкую кровать под распятием и в ванную комнату с сильно запятнанной ванной и туалетом. Это все еще был большой шаг вперед по сравнению с Кулисом.

  В те недели, когда я лечился, Моррелл или Лотти приходили ко мне почти каждый день. Лотти принесла цветы, которые доброжелатели, полагая, что я нахожусь в ступоре с повреждением мозга, отправили к ней в офис. Даррау Грэм, мой самый важный клиент, прислал миниатюрное апельсиновое дерево и записку, в которой говорилось, что если я когда-нибудь смогу вернуться к работе, он будет стремиться продолжать вести со мной дела. Я был тронут и испытал облегчение, хотя Моррелл, собирая почту из моего офиса, обнаружил зловещее количество писем от клиентов, отменяющих мои услуги. ( Мы считаем, что такая крупная фирма, как Carnifice, в настоящее время лучше отвечает нашим потребностям в безопасности ... )

  Г-н Контрерас регулярно навещал меня, пока я был в Бермане. Как только он узнал, что может привести Митча и Пеппи, он запихал собак в Рустмобиль и поехал вниз, внимательно следуя инструкциям Моррелла, чтобы никто не преследовал его. Собаки помогли мне выздороветь. Когда я бегала с ними по саду за институтом, я стала больше чувствовать себя собой.

  Букет анемонов пришел с запиской от Эбигейл Трант, в которой она желала мне скорейшего выздоровления от всех моих недугов. После ее неожиданного визита за неделю до моего ареста я не сильно удивился, но был очень доволен.

  Время от времени я встречал имя миссис Трант в газетах, особенно когда приближалась заплыва, которую организовала Элеонора Баладин: Herald-Star, в своей новой роли прикрытия для Global Entertainment, фактически рассматривала это событие как первую полосу новостей. . Целью встречи было собрать деньги на несколько детских программ, дорогих Эбигейл Трант, Дженнифер Поилеви и Элеонор Баладин. Три женщины были сфотографированы у бассейна Элеоноры, выглядя как королевы красоты в своих элегантно облегающих купальниках. Билеты стоили тысячу долларов; любой, у кого есть ребенок до тринадцати лет, который хотел бы участвовать в соревнованиях, должен связаться с Алексом Фишером из Global.

  В другой вечер прибыла Лотти с огромным букетом алых и золотых цветов и письмом от Мюррея Райерсона.

  Дорогой Вик,

  Не могу поверить, что ты действительно лежишь в ступоре. Половина этого отрицания, а другая половина – мои источники: они не могут найти вас ни в одном из домов престарелых в этом районе. Так что, может быть, Лотти Гершель принесет вам эти цветы и мое письмо.

  Мне жаль, что вас арестовали. Мне жаль, что ты провел время в большом доме. Не знаю, как вы ушли, не внося залог, но мои комплименты: это потребовало определенных усилий. Мне больше всего жаль, что я обрушился на тебя из-за финансов Френады. Я не знаю, кто и как эти странные данные попали в его отчет LifeStory, но это было подделкой. Когда его сестра попыталась получить доступ к одному из аккаунтов, оказалось, что там ничего нет. По причинам, которые мне не удалось выяснить, Carnifice, возможно, хотела дискредитировать Френаду. Во всяком случае, у них определенно хватило технического волшебства, чтобы подбросить фальшивые данные о Френаде.

  В любом случае, я хочу, чтобы вы знали, что я старался поступать правильно. Я попытался записать продолжение моего шоу, объясняя, что я получил ошибочную информацию о Френаде. Станция не разрешила ленту. Я пытался напечатать рассказ в Star, но редактор заблокировал это. Меня попросили взять отпуск на несколько недель, чтобы посмотреть, «смогу ли я восстановить чувство меры».

  Если вы живы и здоровы, позвоните мне. С другой стороны, если ты действительно в опасности, Ви, я бы хотел увидеть тебя, чтобы сказать тебе, что мне очень жаль. И умоляю не умирать. Не думаю, что смог бы продолжать работать в Чикаго, если бы вы не были частью этого ландшафта.

  Мюррей

  Я приколол один из цветов к своей блузке и танцевал с ним по саду Бермана. На мгновение у меня возник эйфорический порыв позвонить Мюррею, чтобы облегчить его собственное беспокойство. В прошлом мы вместе выполняли несколько потрясающих трюков. Но я не мог позволить себе рисковать прямо сейчас, даже ради старого друга. Курс Мюррея прошлым летом был слишком неустойчивым, чтобы я мог ему доверять, основываясь на одном письме.

  В тот день, когда я получил от него известие, Моррелл принес фотографии, которые я сделал в Кулисе. Их было тридцать три: не успела отснять весь ролл. В некоторых были сцены из тюрьмы, например, когда командующий Полсен пытался стянуть джинсы Долорес, или гнойничковый ожог на руке женщины на кухне. Там, где у меня было время сосредоточиться, пусть и тайком, качество было достаточно хорошим, чтобы разобрать детали.

  Многие из двух дюжин, которые я снял в задней комнате, были размыты из-за моего нервного полета по пространству, но был четкий снимок лица Лейси на футболке, за которым стоял мужчина в форме IDOC. У меня было два снимка женщин, работающих на штамповочных машинах. И каким-то образом в конце я сфотографировал Хартигана, стоящего надо мной с направленным на меня электрошокером. Я не помню, чтобы принимал это; возможно, из-за того, что он стрелял или ударил меня ногой, случайно щелкнул затвор. Он был в уменьшенном масштабе, когда я лежал на полу, его голова, раздутая и сияющая от садистского удовольствия, казалась больше, чем его тело. Пистолет появился в углу.

  Глядя на картинку, я вспотел. Мне пришлось прогуляться по садам Бермана, прежде чем я снова смог сесть с Морреллом. Меня смутила моя слабость.

  «Что показывают эти фотографии, Вик? Я имею в виду, помимо идеи определенного садизма в тюрьме.

  Во время выздоровления у меня было много времени подумать, и я объяснял это медленно, приводя события в порядок как для себя, так и для Моррелла. «Тюрьма – отличное место для управления фабрикой. Труд дешевый и невольный: у вас никогда не будет опасности, что сформируется профсоюз или что кто-нибудь будет протестовать против условий труда. Даже если вы платите рабочим больше, чем в Юго-Восточной Азии, вы все равно экономите деньги, потому что у вас нет капитальных затрат. Государство обеспечивает физический завод. Государство покупает технику. Доставка на крупнейший рынок мира дешевле, чем из Таиланда или Бирмы, особенно если вы находитесь недалеко от основных судоходных маршрутов из Чикаго. Итак, Coolis начал производить рубашки и куртки для Global Entertainment ».

  Он нахмурился. «Звучит отвратительно, но не повод пытаться убить тебя за то, что ты это узнал».

  «Закон Иллинойса. В тюрьме можно делать вещи только на продажу в тюремной системе. Баладин и Тедди Трант из Global – хорошие друзья. Когда Баладин начал руководить Carnifice Security и получил предложение построить и запустить Coolis, они оба, вероятно, увидели, какой огромный потенциал имелся в неволе сотрудников. Эти двое очень близки со спикером палаты представителей Иллинойса. Пару лет назад Пуилеви провел специальную законодательную сессию, посвященную исключительно преступности. Я думаю, что он, вероятно, пообещал Баладину, что за достаточное количество денег, разбросанных правильным образом, он сможет отменить закон, но рабочие отказались. Обычно они делают в значительной степени то, что говорит спикер, но они не сдвинутся с места в этом, потому что они столкнутся с восстанием со стороны рядовых, если они подорвут реальные рабочие места в штате ».

  Моррелл возился с фотографиями. «Я все еще не понимаю. Неужели Баладин арестовал свою няню просто для того, чтобы отправить еще одно тело на тюремную фабрику?

  "Нет. Это была одна из тех вещей. Никола был арестован за воровство. Ее судили, приговорили и попали в магазин одежды, потому что она была маленькой, с быстрыми мизинцами, и потому, что она плохо говорила по-английски, а тюрьма старается свести обсуждение операции к минимуму. Они запугивают женщин, работающих в магазине одежды, и стараются держать их отдельно от остальной части заключенных. Я рано обнаружил, что женщины боялись работать в магазине одежды, хотя они могли зарабатывать больше денег на сдельной работе, чем на некоторых других концертах.

  «Потом Никола узнала, что ее маленькая девочка умерла от астмы, та самая маленькая девочка, чьи больничные счета привели ее в такой большой долг, что она украла ожерелье. Она хотела самой увидеть мертвого ребенка и похоронить ее, а они смеялись над ней. Она потеряла голову и стукнула кулачками по груди этого парня… – Я щелкнула средним пальцем по лицу Хартигана. „Он выстрелил в нее из электрошокера. Он ее пнул. Ее кишечник перфорирован. Они изолировали ее, потом испугались и отправили в больницу. Я предполагаю, что в больнице сказали, что ей нужна дорогостоящая операция, чтобы вылечить ее, и даже тогда она вполне может умереть. Они думали, что если они бросят ее тело возле ее квартиры, они могут притвориться, что она сбежала и была убита дома “.