Текст книги "Тяжелое время"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

  Глаза затекли от пота. Энджи была хорошей спортсменкой. Она была сильной и была на несколько лет моложе меня, но она была не в хорошей физической форме и у нее не было дисциплинированной техники ни как бойца, ни как игрока. Я не отставал от нее и наносил ей удар спиной за удар. Движения, которые я узнал на улицах Южного Чикаго тридцать лет назад, приходили ко мне так, как будто вчера меня в последний раз прыгали на Коммершл-авеню.

  Толпа начинала рычать каждый раз, когда я стрелял. Из-за этого Энджи дралась еще более уродливо, но еще более яростно, и у меня было меньше проблем удерживать мяч от нее. Я ехал к корзине, когда увидел легкий отблеск металла в ее руке. Я упал на пол, перевернулся на спину и ножницами выбил Энджи ногой из-под нее. Когда я вскочил, чтобы отбросить ее оружие, Энджи лежала под корзиной. Рядом с ней лежал вырезанный из алюминиевой банки нож.

  Женщины в толпе начали недоуменно кричать, призывая нас драться. Некоторые из них были последователями Энджи, желавшими настоящей драки; другие хотели, чтобы я положил ей конец раз и навсегда: «Воткните ее ножом сейчас, пока она на земле», – услышал я крик одного человека. Один охранник шагнул вперед и поднял нож, а другой наложил на меня замок. Я знал, как разорвать эту хватку, и с моим адреналином все еще собирался, но со временем вспомнил, что я не должен сопротивляться. Охранники несли на поясах электрошокеры; у них было много другого оружия, не в последнюю очередь способного удерживать меня в Кулисе дольше, чем я хотел остаться.

  – Сука подбила меня этим, – пробормотала Энджи.

  Один из командующих, который громче всех радовался, сказал, что записывает нас обоих. Если вы записаны в тюрьму, это добавляется к списку обвинений, когда вы, наконец, назначаете дату суда. Если вы уже находитесь в тюрьме, вас могут отправить в одиночную камеру и вычесть из «хорошего времени» для досрочного освобождения.

  Когда я стоял неподвижно, положив голову под мышку командира, лицом к лицу с Энджи, которая была так же загнана в загон, женщина заговорила из середины толпы. Все в комнате, как командиры, так и сокамерники, сразу притихли. Женщина сказала, что драки не было, только баскетбол, и откуда взялся этот нож, она не знала, но могла поклясться, что я его не вытаскивал.

  «Верно», – подтвердили несколько голосов. – Вы были там, Корниш, вы видели. Они играли один на один. Энджи, должно быть, споткнулась в собственном поту.

  Корниш был еще одним командиром, который смотрел игру, если это можно назвать моей прогулкой с Энджи. Он спросил первого оратора, уверена ли она, потому что в противном случае он не выписал бы никому из нас билет из-за праздничных выходных.

  «Ага, я уверена. Теперь я собираюсь достать себе попку. Жаркий день. Это была высокая женщина с кожей цвета ириски и густыми седеющими волосами, которые были собраны с головы в узел. Когда она двинулась к торговым автоматам в углу комнаты, толпа разошлась, как Красное море.

  Охранник, который меня сжимал, отпустил меня. Пара женщин подошла, чтобы хлопнуть меня по ладони и сказать, что они были со мной с самого начала. Другие, возможно, члены банды Энджи, одарили меня дурным глазом и довольно изобретательными оскорблениями.

  КО Корниш схватил меня за руку и сказал, что мне нужно вернуться в камеру, чтобы остыть. А как меня звали? Варшавски? «Ты новенькая, да, в тюремном крыле. Тогда тебе не следует быть здесь для отдыха заключенных. Отдых в тюрьме по утрам ». Я открыл рот, чтобы сказать, что мне приказали спуститься сюда в три, но снова закрыл его. Не беспокойтесь, мама всегда меня предупреждала, и неприятности вас не побеспокоят.

  Женщина-командир, одна из двух или трех, которых я видела с момента прибытия, была назначена сопровождать меня обратно в тюремное крыло. «К счастью для вас, мисс Руби заговорила. В противном случае вы бы наверняка обнаружили, что ваш запрос на залог был удвоен ».

  «Мисс Руби? Кто она?"

  Командир фыркнул. «Мисс Руби думает, что она королева Кулис, потому что она пробыла в тюрьме в Дуайте за восемь лет до того, как они открыли это место. Она разрезала своего мужа на мелкие кусочки и бросила его в разные мусорные баки по всему Чикаго, утверждая, что это была самооборона, если вы можете в это поверить, но судья не купился на это и дал ей тридцать лет. Теперь она прихожа в церковь, и лейтенанты и некоторые из командующего относятся к ней, как к святой. И она имеет большое влияние на молодых девушек, так что выступать против нее не стоит ».

  Мы достигли моего крыла. Командир подал знак охраннику за панелью управления, чтобы он пропустил меня. Она стояла с одной стороны шлюза и смотрела, как он приближается ко мне. Когда дверь с другой стороны открылась, чтобы высыпать меня на пол, она снова взлетела.

  В крыле между тюремным блоком и постом охраны была душевая. Я знал, что у охранников есть камеры, нацеленные на душевые, и они также могут приходить на внезапный осмотр, но мне нужно было смыть пот и кровь: Энджи нанесла мне довольно серьезные шишки. Когда вы находитесь в центре боя – или игры, если на то пошло – вы не замечаете порезов и ударов. Только потом, когда адреналин уходит, начинаешь болеть.

  У меня не было мыла. Этим утром я узнал, что даже самые простые предметы туалета, такие как зубные щетки и шампунь, нужно покупать в магазине, и что мне нужно положить деньги на доверительный счет в тюрьме, прежде чем я смогу что-либо купить. Это была хорошая маленькая ракетка, вроде фирменного магазина издольщиков. Вы там, вы – зависимый рынок, и они могут взимать с вас все, что им чертовски важно. Даже если бы мои оставшиеся пять долларов покрыли стоимость основных туалетных принадлежностей, мне сказали, что я не могу открыть свой доверительный счет до окончания праздничных выходных.

  Я вытерлась потертым квадратом серого полотенца, которое мне выдали, когда приехала вчера, и снова надела штаны. От них довольно неприятно пахло, но, по крайней мере, они подходят.

  В пять часов нас всех направили в камеры для подсчета голосов, а затем проводили в столовую. Вчера я не осознавал, что вы можете контролировать то, что у вас на подносе, и что салаты доступны по запросу. Сегодня вечером я попросила салат и еще хлеба и скатала салат в бутерброд, который я съела, идя к столу. Я попытался съесть немного переваренного мяса и бобов на подносе, но все еще не мог справиться с тараканами. Полагаю, если бы мне пришлось остаться здесь на какое-то время, я бы научился не обращать на них внимания, но я все еще был слишком привередлив.

  Через пять минут после того, как я села, меня опознали как женщину, которая «убила Энджи». Женщина напротив сказала, что мне лучше поосторожнее, Энджи была одной из искариотов Вестсайда, и они жаждали мести. Другая сказала, что слышала от своей девушки, что я использовал карате, чтобы уничтожить Энджи, и могу ли я научить ее, как это делать. Одна женщина с дюжиной косичек, заплетенных цветными лентами, сказала, что мисс Руби солгала, чтобы спасти мою шкуру, но трое других горячо заговорили.

  «Мисс Руби никогда не лгала. Она говорила правду, она говорит, что Крим здесь не вытаскивал нож, и она говорит, что Крим и Энджи просто играют в баскетбол, а не дерутся, что является евангельской истиной, верно, Крим? "

  «Это был самый активный баскетбольный матч, в который я когда-либо играл», – сказал я, что ее чем-то удовлетворило.

  Женщина с косами сказала: «Нет, это правда – Энджи, она отвергла мисс Руби, украла ее шампунь из душа, так что мисс Руби, она ждала в засаде, чтобы преподать Энджи урок, вот почему она встала на защиту нового. девочка. Хотя она белая.

  Это вызвало жаркий спор, который разгорелся так, будто меня вообще не было: белый я, испанец или черный? Тот, кто дал мне прозвище Крем, настаивал, что я черный. С моей оливковой кожей и темными вьющимися волосами я мог быть кем угодно; Поскольку за столами было очень мало белых лиц, они решили, что я принадлежу к культуре большинства, хотя большинство из них решило, что я, должно быть, испанец.

  «Итальянский», – наконец объяснил я. Было больше споров по поводу того, является ли Италия частью Испании. Я позволил этому течь мимо меня – меня не было здесь, чтобы проводить уроки географии. На самом деле, у меня было ощущение, что чем меньше я выставляю напоказ свое образование, тем лучше мне будет.

  Они также хотели знать, сколько мне лет, и когда я сказал им, женщина с лентами в косах воскликнула, что я не могу им быть, ее мать не такая уж и старая, а я выгляжу моложе ее матери. Я внезапно понял, что женщины вокруг меня были ужасно молоды. Только горстка могла быть моего возраста, не говоря уже о том, чтобы быть такой же старой, как мисс Руби. Многие выглядели не старше подросткового возраста, определенно не старше двадцати пяти. Вероятно, они отчаянно тосковали по своей матери или какой-нибудь матери: неудивительно, что они цеплялись за мисс Руби и ревниво спорили о том, кого она предпочитает и что делает.

  Я не мог видеть мисс Руби в столовой, но нас пропускали в три смены по триста человек. Даже если бы она была в моей смене, я, возможно, не смог бы заметить ее в толпе. Когда я спросил о ней, мне сказали, что она, вероятно, ела в своей комнате: женщины с достаточными деньгами или статусом могли покупать особую еду в магазине. Они сказали, что это было так дорого, что большинство из них делали это только на дни рождения, но почти всегда кто-то хотел купить еду для мисс Руби.

  Мой сокамерник ел в смену после моей, так что я имел комнату для себя в течение сорока пяти минут, свободных от табачного дыма. Когда она вошла, я увидел, что мое мастерство против Энджи повлияло на нее: она оказала мне нервное уважение, и когда я попросил ее не курить после отбоя, она не дождалась, пока нас заперли на ночь, а быстро тушила сигарету об пол.

  Ее нервозность заставила меня понять, что я достаточно большой и достаточно сильный, чтобы казаться угрожающим. Это заставило меня вернуться в тот год после смерти матери, когда я сошел с ума на улицах Южного Чикаго. Я всегда был большим для своего возраста и рано научился – отчасти от своего кузена, играющего в хоккей, Бум-Бум, отчасти на собственном опыте, – как защищаться в суровых условиях, в которых мы выросли. Но в год, когда мне было шестнадцать, я бродил по улицам в поисках драк. Казалось, что после смерти Габриэллы я ничего не чувствовал, если не чувствовал физической боли. Через некоторое время даже самые большие парни стали держаться от меня подальше: я был слишком сумасшедшим, я дрался слишком безумно. А потом меня подобрали, и Тони узнал об этом и как-то помог мне преодолеть это. Но я почувствовал ту же волну маньячной ярости на корте с Энджи, и я не хотел, чтобы он захватил меня: я мог терроризировать своих сокамерников, но мне не нравилось, что это со мной будет делать в процесс.

  Я перегнулся через верхнюю койку и спросил свою соседку по комнате, как ее зовут и назначена ли у нее дата суда. Солина, а даты суда пока нет. С терпеливым интересом, которого я на самом деле не чувствовал, я вырвал из нее ее историю, заставил ее расслабиться над рассказом о ее младенцах, ее матери, отце детей, о том, как она знала, что ей не следует заниматься крэком, но это овладевает тобой, трудно отпустить это, и все, чего она хотела, – это хорошей жизни для своих детей.

  В девять нас прервал громкоговоритель. Пришло время подвести итоги дня. Мы стояли в камерах рядом с нашими кроватями, пока начальники полиции заглядывали, спрашивали, как нас зовут, проверили их на доске и заперли нас на ночь. И снова от шипения магнитного замка у меня перевернулось живот. Я залез на верхнюю койку, когда погас свет, и молился, чтобы Фримен получил сообщение от мистера Контрераса, выследил меня и ждал меня утром с чеком на залог.

  Усталость в конце концов погрузила меня в беспокойный сон, в котором я все время ощущал тараканы на лице и руках. Как-то ночью хлопок двери разбудил меня. Я услышал женский крик. Мое сердце снова начало бешено колотиться: я был заперт и ничего не мог сделать ни для себя, ни для кого-то вокруг в опасности.

  Я подумал о Никола Агинальдо, лежащем на такой же койке на тюремной стороне Кулиса. Насколько же даже более беспомощной, чем я, она, должно быть, чувствовала себя без адвоката, который мог бы выручить ее, без влиятельных друзей, одна в чужой стране, получая команды на языке, который она едва понимала. По крайней мере, в своем последнем письме к матери она сказала это – я села в постели. Никола велела Абуэлите Мерседес не волноваться, о ней заботится сеньора Руби. Мисс Руби, могущественная защитница молодых сокамерников.

  Я был дураком, когда плакал из-за несправедливости, что меня отправили в Кулис. Я оказался там, где должен был быть: в самом сердце территории Карнифис, где Никола Агинальдо в последний раз видели живым. Я повернулся на бок на узкой койке и глубоко заснул.

  36 Залог? Зачем уезжать из таких прохладных кварталов?

  Когда Фримен Картер прибыл во вторник утром, он был потрясен моим решением не вносить залог. «Я согласен, два-пятьдесят – это невероятно много: это потому, что это Баладин и Карнифайс. Я не мог убедить судью снизить его. Но Вик, есть все основания разместить это и нет причин оставаться здесь. Честно говоря, ты ужасно пахнешь и выглядишь хуже. Это производит ужасное впечатление на присяжных ».

  «Я не буду так плохо пахнуть, когда вы положите деньги на мой счет здесь, и я смогу купить мыло и шампунь», – сказал я. «И я не собираюсь оставаться здесь до суда – только до тех пор, пока не выясню то, что хочу знать».

  Это заставило его взорваться. «Вы платите двести долларов в час за мой совет, который вы продолжаете пренебрегать, но я все равно дам его вам. Убирайся отсюда. Если вы останетесь здесь, следуя какой-то нелепой схеме, направленной на разгром коррупции в Кулисе, вам будет больнее, чем когда-либо прежде в вашей жизни. И если вы затем попросите меня склеить все, что от вас осталось, я не буду счастливым человеком ».

  «Фриман, я не буду утверждать, что мой мозг сейчас работает на высшем уровне. Я согласен, что быть взаперти уродливо. Но последние три недели я уклонялся от ракет, которые Carnifice и Global Entertainment запускали по мне. Я был уверен, что вы поймете, если посмотрите видео, которое я попросил Моррелла прислать вам, на котором ручной коп Баладина ищет кокаин, который он подбросил в моем офисе. Впервые в жизни я не сбился с пути, пытаясь нажить врага: они пришли и нашли меня ».

  Мы сидели в специальной комнате для встреч с адвокатом. Он был совершенно пуст, за исключением двух пластиковых стульев, разделенных столом, который был прикручен к полу. Мы должны были оставаться в своих креслах, иначе охранник, наблюдающий за нами через стеклянную панель, меня уволил. Предположительно комната была звукоизолирована, но насколько я знал, они записывали все, что мы говорили.

  Когда я разговаривал с Фрименом в понедельник днем, во время моего пятнадцатиминутного разговора по телефону, я настоял, чтобы он взял с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать исчезающие остатки нападения Лемура на меня. Он немного бормотал по телефону, но пришел с полароидом. Когда он увидел следы на моем лице и руках, его глаза расширились от гнева, и он сделал дюжину выстрелов. Он уже планировал подать жалобу на Лемура, но это сделало его еще менее способным понять, почему я хотел остаться в Кулисе.

  Я сложил ладони вместе, пытаясь собрать слова. «Все началось, когда я перестал помогать бывшей няне Баладин три недели назад. Пока я не выясню, почему это так важно для него и для Тедди Транта, не думаю, что от меня много что останется, даже если я уйду из Кулиса. Ответ здесь, по крайней мере, ответ на то, что случилось с няней, с юной Никола Агинальдо. Если бы у меня были деньги на доверительном счете и какие-то счета за кормление охранников, я бы смог узнать все, что мне нужно знать о ней, через пару недель. Может, меньше."

  Он думал, что я донкихот, а также сумасшедший, и он убедительно возражал: я мог подумать, что не собираюсь изо всех сил колоть Баладина, но почему я не ушел достаточно хорошо, как он спросил меня, когда он имел дело с прокурором штата по поводу моей машины в прошлом месяце? А тюрьма была разрушительной средой. Это подействовало на вас как физически, так и морально, исказило ваши суждения и этику.

  «Ты знаешь это не хуже меня, Вик: в свое время ты участвовал в судебных тяжбах с государственным защитником».

  «Я знаю это, пробыв здесь четыре дня. В воскресенье я связался с лидером искариотов Вестсайда и с тех пор приглядывал за своей спиной. Я ненавижу это здесь. Я одинок. Даже если еда не была ужасной, столовая настолько покрыта тараканами, что вам приходится смахивать их с ног, пока вы сидите за столом; каждый раз, когда ночью в наших комнатах закрываются замки, у меня так скручивает живот, что я не могу заснуть; нет уединения, даже в туалете ». К моему ужасу, я услышал, как мой голос надрывался от слез. «Но если я позволю тебе выручить меня, единственное, что меня спасет, – это закрыть свой бизнес и спрятаться где-нибудь. Даже если мое самоуважение позволит, мои финансы – нет ».

  «Вы не можете убедить меня, что это ваш единственный выбор, но я не могу оставаться, чтобы спорить. Мне нужно вернуться в Чикаго для явки в суд ». Он посмотрел на свои часы. – Как бы то ни было, вы уже решили быть упрямым, так что мне нет смысла спорить с вами. Скажи мне, что ты хочешь, и в долларах, и в разрешенных товарах, и я пришлю Кэлли к тебе домой, чтобы забрать вещи. У меня есть стажер, который может доставить вам вещи и оформить основные документы на деньги ».

  Помимо одежды, которую мне разрешили (два бюстгальтера, две пары джинсов, три трусов, пять рубашек, пара шорт и скромный набор серег), я сказал ему, что больше всего хочу увидеть Моррелла. «Я хочу видеть любого друга, который поедет на машине – я перечислил Лотти, мистера Контрераса и Сала в моем списке посетителей, – но не могли бы вы попросить Моррелла приехать сюда как можно скорее? Что касается денег, я бы хотел, чтобы триста долларов были переведены на тюремный трастовый счет.

  Я тщательно подбирал слова для остальной части моего запроса. «Я знаю, что приносить деньги кому-то в тюрьме – это уголовное преступление, поэтому я не собираюсь просить вас об этом. Но если бы я мог получить четыреста долларов купюрами, это могло бы пригодиться. Вы расскажете об этой идее – и о риске – Лотти?

  Мне нужны были деньги на случай, если мне понадобится подкупить кого-то из офицеров, сокамерников или и того, и другого. Теоретически в Coolis не было денег: при поступлении вам выдали удостоверение личности с фотографией и компьютерный чип. Любые деньги на вашем счете были запрограммированы на чип, а затем списывались, когда вы использовали карту, будь то в торговых автоматах, в магазине или во время стирки. Идея заключалась в том, что у вас не было бы азартных игр, взяток или продажи наркотиков, если бы вы держали наличные, но за четыре дня, проведенные здесь, я уже видел множество купюр, переходящих из рук в руки – и не всегда очень скрытно.

  Фримен нахмурился и самым суровым тоном сказал, что поговорит с Лотти, но только для того, чтобы сообщить ей о преступном характере моей просьбы.

  Он закончил делать заметки своим быстрым крошечным письмом и собрал свои бумаги. «Вик, ты знаешь мой самый верный совет, поскольку твой совет – внести залог и вернуться домой. Если вы решите послушать меня, звонок в мой офис немедленно приведет к тому, что кто-нибудь выйдет сюда ».

  «Фриман, прежде чем ты уйдешь, ты знаешь, зачем я здесь? Я имею в виду, а не в округе Кук? Это был какой-то махинации Баладина?

  Он покачал головой. «Должен признаться, я задавался вопросом, но как только ты был арестован, даже с участием Лемура, ты покинул орбиту Баладина. Простая правда в том, что округ Кук всегда заполнен до отказа, а четвертого они начали трещать по швам. Женщин, арестованных на участках на крайнем севере или западе, автоматически высылали сюда. Как бы то ни было, Баладина нет в стране. Он взял свою семью в какой-то экзотический отпуск ».

  «Я знаю: на юг Франции. Робби с ними? Я не знаю, что с ним стало после того, как я вышла из дома в пятницу утром ».

  Фриман сказал мне, что Баладин вырвал Робби у мистера Контрераса посреди ночи в субботу. Старик («Он слишком долго жил с вами», – сказал Фриман без всякой необходимости) пытался удержать ордер от заместителя шерифа округа Дю Пейдж. Он сдался только тогда, когда Робби сказал, что не выдержит, если они арестуют мистера Контрераса; он уйдет, если шериф пообещал не причинять вреда старику. Отец Робби отвез его в Южную Каролину, в учебный лагерь, прежде чем вылететь, чтобы присоединиться к Поилеви и Трантам с остальной частью его семьи в Пиренеях.

  «Я пытался поговорить с Баладином, но его сотрудники не дали мне его номер за границей. Говорят, он оставил строгий приказ, что даже если у него есть ребенок, он не заключает с вами сделку », – добавил Фриман.

  «Фримен, если они не знают, что я здесь, не говори им. Если кто-то спросит, пусть думают, что я внес залог и затаился ».

  Он одарил меня странной улыбкой, наполовину любящей, наполовину раздраженной. «Как пожелаешь, Донна Виктория из Скорбящего Лика».

  Он постучал в окно, чтобы дать знать охраннику, что мы закончили. Меня обыскали, охранник тратил больше времени, чем нужно на мой бюстгальтер, и вернули в тюремное крыло. Теперь, когда я был один, я чувствовал себя невыносимо опустошенным. Я лежал на койке, прикрыв глаза полоской полотенца против света, который горел с 5 утра до тех пор, пока не погасли девять часов, и позволил себе погрузиться в страдания.

  37 В большом доме

  Следующие четыре недели были самыми тяжелыми в моей жизни. Я присел на корточки и попытался изучить веревки в Кулисе – как избежать избиения моими сестрами в цепях, как намазать маслом командиров, не занимаясь с ними сексом, как занять себя достаточно занятым, чтобы всепроникающая беспомощность и скука не затащил бы меня так далеко, что не смог бы функционировать.

  Я хотел поговорить с мисс Руби, поблагодарить ее за помощь в воскресенье, но в основном узнать, что она может рассказать мне о Николае и о том, как найти работу в магазине одежды. Я дал всем, с кем разговаривал, знать, что хотел бы с ней встретиться, но за исключением пары раз в обеденном зале, где командир твердо держал нас за столом, я не видел ее после того первого дня. .

  Визит Фримена действительно существенно изменил мой физический комфорт. Верный своему слову, он отправил своего стажера с деньгами на мой счет вместе с моей одеждой. У стажера была пачка юридических документов, которую я должен был прочитать и подписать. В середине было письмо от Лотти. Она умоляла меня внести залог в строках с такой любовной заботой, что мне было трудно придерживаться своего решения остаться, но в постскриптуме она добавила, что я помогала секретарше Фримена собирать вашу одежду и залечила различные слезы.

  «Она особенно хотела, чтобы вы знали о дырке на поясе ваших шорт», – чопорно сказал стажер.

  Лотти не была швеей. Вернувшись в камеру, я тайком оторвал дюйм шва на поясе. Плотно сложенные купюры почти соответствовали цвету ткани цвета хаки. Я вытащил двадцать, прежде чем снова зашить шов – это было самое безопасное место для хранения денег, и стирка не повредит.

  Создав свой тюремный трастовый счет, я смогла не только купить в магазине зубную щетку и мыло, но и немного очистить, чтобы помыть раковину-унитаз в своей камере. Деньги, которые я буду хранить для взяток, если узнаю, кому и как их отдавать.

  За исключением того, что я могла купить некачественный шампунь и мыло по завышенной цене, моя первая поездка в магазин был разочарованием. Окружавшие меня женщины говорили о том, что они планируют делать в своих экспедициях, как будто их еженедельная тридцатиминутная поездка была прогулкой на Уотертауэр-плейс. Я полагаю, женщины находили поездки захватывающими, потому что они прервали распорядок дня. Они также были нашим основным контактом с внешним миром, который мы могли испытать через такие журналы, как Cosmo или Essence. Дайджест мыльной оперы также пользовался популярностью.

  Помимо журналов и туалетных принадлежностей, вы могли покупать консервы или упакованные продукты, сигареты и артефакты, сделанные заключенными по всей тюремной системе Иллинойса. Похоже, что большое количество сокамерников мужского пола любили вышивать. Мы могли достать носовые платки, циновки, головные платки и даже блузки с замысловатым орнаментом в виде птиц и цветов, привезенные из Джолиет и точек на юг.

  Также были доступны футболки и куртки Mad Virgin – в конце концов, целевой аудиторией Лейси был средний возраст заключенных, а многие заключенные были фанатами. С любопытством я осмотрел этикетки. В США читали « Сделано с гордостью» , поэтому я не думал, что Никола Агинальдо купила рубашку, в которой умерла здесь. В магазине также были закуплены спин-оффы других мировых фаворитов, в том числе Captain Doberman и Space Berets, которые женщины любили покупать для своих детей.

  В первый же выезд я купил дешевую линованную писчую бумагу – единственную бумагу в магазине – и пару шариковых ручек. Когда я спросил клерка, есть ли у них обычная бумага или шариковые ручки, она фыркнула и посоветовала мне пойти в «Маршалл Филд», если мне не понравился выбор здесь.

  Когда я вернулся в камеру, моя соседка по комнате Солина апатично наблюдала, как я мою таз. Она была в Кулисе всего на неделю дольше меня, и тот факт, что раковина была грязной, когда она приехала сюда, означало, что ее работа не была ее чисткой.

  «Мы будем по очереди», – сказал я угрожающим голосом. «Я получаю это безупречно, а это значит, что завтра, когда придет ваша очередь, вам будет легко убрать».

  Она начала говорить, что не должна подчиняться моим приказам, потом вспомнила о моем мастерстве против Энджи и сказала, что подумает об этом.

  «Мы можем контролировать здесь так мало вещей», – сказал я. «Поддержание чистоты в помещении означает, как минимум, мы можем контролировать запах».

  «Хорошо, хорошо, я уже понял суть». Она вышла из нашей камеры по коридору, чтобы посмотреть телевизор на маленьком телевизоре, принадлежащем сокамернице, которая одиннадцать месяцев ждала даты суда.

  Мне приходилось смеяться про себя, представляя друзей, которые годами жаловались на мою неряшливую домашнюю работу – они были бы поражены, если бы я излагал закон о гигиене своему соседу по комнате.

  Помимо того, что я позволил мне купаться, Фримен также передал мое послание Морреллу. В четверг, ближе к концу моей первой недели, меня вызвали к нему в комнату для посетителей.

  Мой арест ошеломил его. Он даже не знал об этом, пока не увидел в воскресенье параграф в « Трибьюн» . Контрерас, никогда не любивший общаться с мужчинами в моей жизни, был слишком взволнован, чтобы позвонить Морреллу. Как и Фриман, Моррелл убедительно говорил со мной обо всех причинах ухода из Кулиса, но, в отличие от Фримена, он видел смысл моего пребывания.

  «Вы узнаете что-нибудь полезное?»

  Я поморщился. «Пока не о Николае. О том, как люди, лишенные власти, нападают друг на друга, потому что они чувствуют себя слишком беспомощными, чтобы увидеть, кто на самом деле виноват в их повседневных страданиях, – я слишком много узнаю об этом ».

  Я наклонился вперед, чтобы поговорить более конфиденциально, но тревожный командующий заставил меня отодвинуться на необходимую длину вытянутой руки – если мы коснемся, Моррелл может передать мне наркотики. После пяти минут пристального изучения командир решил, что я не пытаюсь сделать что-то слишком отвратительное, и переключил ее внимание на другого заключенного. Лишь горстка женщин принимала посетителей в будние дни; было трудно говорить наедине.

  «Есть место под названием„ Немигающий глаз “, где вы можете получить особый вид часов-фотоаппаратов», – сказал я бормотанием тюремного двора, как только командующий отвел ее внимание. «Если вы купите один для меня и принесете в субботу или воскресенье, когда здесь будет толпа, мы сможем переключиться».

  «Вик, мне это не нравится».

  Я вызывающе улыбнулся. «Я не думаю, что они что-нибудь сделают с тобой, если найдут тебя с ним, кроме как запретить тебе навещать меня».

  Он раздраженно вздохнул. «Я беспокоюсь не об этом, а о тебе, дурак».

  «Спасибо, Моррелл. Но если мне когда-нибудь удастся попасть в магазин одежды, я могу увидеть кое-что, что мне следует задокументировать. И, честно говоря, здесь есть еще много чего записать между заключенными и охранниками ».

  Моррелл еще раз вопросительно посмотрел на меня и сказал, что увидит, что он может сделать. Он переключил разговор на нейтральные темы – мой сосед, который был настолько расстроен мыслью о том, что я за решеткой, что не поехал ко мне. Он сообщил мне новости о Лотти, о собаках, обо всех людях, о благополучии которых я заботился и о которых не мог заботиться. Он пробыл час. Когда он ушел, я почувствовал мучительное опустошение. Я спустился в комнату отдыха, где в течение часа стрелял по корзинам, пока не стал мокрым от пота и слишком уставшим, чтобы жалеть себя.

  Когда я поднялся наверх, чтобы принять душ, командир у входа, мужчина по имени Роде, отреагировал на это странно. Он посмотрел на меня, потом взял трубку. Мне пришлось подождать пять минут, прежде чем он впустил меня, и только тогда к нему присоединились два других командира. Я подумал, не отслеживали ли они как-то мой разговор с Морреллом и собираются ли они доложить обо мне, но Роде смотрел, как я прохожу мимо поста охраны, ничего не сказав. Тем не менее, он, казалось, был охвачен подавленным возбуждением, и за двойными стеклянными стенами к нему присоединились двое других мужчин. Видеокамеры были натренированы на душевые комнаты, а также на все другие места общего пользования, но я уже понял, какая насадка для душа сокращает угол обзора камеры, чтобы она могла поймать меня, только если я стою прямо под ней. Если бы он позвонил своим приятелям на пип-шоу, я решил, что знаю, как этого избежать.

  На меня прыгнули незадолго до того, как я вошел в душевую. Две женщины, одна спереди, другая сзади. Поведение Роде насторожило меня, иначе они могли бы уничтожить меня. Я уронил свои принадлежности и полотенце и пнул ногой одним движением. Мне повезло; моя нога зацепила женщину впереди квадратной коленной чашечкой, она хмыкнула и попятилась.