Текст книги "Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице (СИ)"

Автор книги: С. Лисочка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– Песец…

– Тебе виднее.

– Энжел, умоляю: простите меня! Я вовсе не имел целью оскорбить или как-то обидеть вас лично. Я вас использовал, признаю, но вы ведь сами внесли в наш Договор пункт о том, что не отвечаете за последствия передачи кристалла с Анири в мои лапы. Я и не предполагал, что вы посчитаете себя скомпрометированным. Я хотел как лучше…

– Благими намерениями выстлан путь, сам знаешь куда. Ну что же, я узнал все, что хотел, и теперь мне остается только выразить надежду на твое скорое выздоровление. Я понятно выражаюсь?

– Песец, – вздохнул Пу. – Но что же мне теперь делать? И так – в подземельные, и так. Поправлюсь – меня отправит туда малышка Лу, не поправлюсь – вы. И все из-за чего? Из-за того, что я жить хочу?

– Из-за того, что ты демон, – ответил я. – Как это банально ни звучит.

– Ваша подружка Соня несколько дней назад тоже была демоном, я что-то не заметил в вас желания отправить ее в подземельные. Наоборот, вы ее оберегали и опекали.

– Вот что ты мелешь, а? Ну какой из нее демон?

– Самый натуральный. А вы думаете, как я за вами так легко до той полянки бежал, где вы меня скрутили, а потом мы все-таки договорились? Так что не отрицайте, просто так и скажите, что у вас двойные стандарты, и я лично вам не нравлюсь.

– Я верил, что Сонечка с собой справится. Она и справилась. А вот в тебя я не верю, извини.

– И зря. Однажды я перестал быть демоном и стал богом. Сам! Знаете, что мне для этого пришлось сделать? Отказаться от легкого пути: ведь проще в людях вызвать страх и боль, чем что-то хорошее. Люди не спешили меня принимать, они боялись меня. Тогда я стал их защитником, принялся заботиться о них, помогать им. Мало по малу они признали меня, они в меня поверили, так отчего бы и вам в меня не поверить?

– Демоном ты снова тоже сам стал, – парировал я. – Не надо мне рассказывать про нехорошего Атая, который пришел и выгнал тебя из теплой норки на мороз. Не хотел бы ты стать снова демоном, этого бы не случилось. Ведь тебя-то, в отличие от той же Анири, не обкладывали со всех сторон.

На самом деле я был склонен считать, что Пу никогда и не переставал быть демоном. Просто у него тоже что-то вроде раздвоения личности, и вторая его половинка вообразила себя богом. Мания величия, да. Пока вокруг были благоприятные условия, пока его поддерживала человеческая вера, эта боголичность процветала. Потом пришли атайцы, и Пу понадобилась личность-защитник. Внутренний демон. Допускаю, если условия изменятся, личность-демон вновь отступит на задний план, но делать на это ставку я бы не стал.

– Обкладывали, – вздохнул Пу. – Не так, как ее – у Атая на меня не такой большой зуб был. Но все-таки. Да, вы правы. Первое время мне очень приятно было вновь стать демоном. Это как рисового вина выпить. От первой чашечки теплее становиться, от второй – спокойнее, от третьей – веселее, от четвертой – все девушки краше, от пятой – песни петь тянет. Так целый кувшин и выпьешь. А утром – песец. Похмелье. Но сейчас-то, теперь-то, какие ко мне претензии? Я кого-то убил, ограбил, обидел? Квуна Жао захватил? Тут – да, но как бы иначе я выбрался из подземельных? Кто мне только что говорил, что так ему и надо?

– Кто мне только что признался, что хотел организовать вторжение демонов в подсолнечный мир?

– Я хотел помочь вернуться моим бывшим друзьям, несправедливо униженных Атаем до уровня демонов. Признаю, да. Но это, во-первых, были только планы и очень неясные, а во-вторых, вас-то это каким боком задевает? За людей беспокоитесь? Вы думаете, им под Атаем хорошо живется? Разве это нормально, когда за магический дар сжигают?

Он разгорячился, приподнялся на подушках и зря – это усилие вызвало сильный приступ боли, он застонал, обмяк и заговорил тише:

– А что касается конкретно вас, то заметьте: я только и делаю, что вам помочь пытаюсь! И помог уже! Между прочим, в вашем свитке, о том, куда Шу Цзы ушел, ни слова, ни иероглифа не написано! И от атайцев в доме Квуна Жао я вас спас! Если даже не конкретно вас и вашу любимую, то малышку Лу – определенно. Если бы не я, она бы Рейко в себя впустила. Тот ведь тоже не где-нибудь, а в подземельных ошивается. Парень он неплохой, но у вас к демонам предубеждение, так что вряд ли вы нашли бы с ним общий язык. Пу! Проявите милосердие, дайте старому больному катайскому богу шанс выздороветь. Разве я много прошу?

В словах песца была своя правда. Много правды. Да, он демон. Но пока что, действительно, себя очень прилично ведет. И про ведьму прав: от одержимости он ее спас, как ни крути. Пусть даже и сам так ситуацию подстроил, чтобы Лу была готова на это пойти. Но ведь он не стал дожидаться, когда она последний шаг сделает, а мог, и без всякого ущерба для своих планов – Квун и после призыва Рейко жилетку бы напялил. И, если хорошо подумать, то мне гораздо выгоднее было иметь в помощниках демона-прохвоста, чем чиновника-предателя. Тот максимум что мог – свиток прочитать, а этот информацией владел более полной и подробной. Кроме того, не стану скрывать, он мне чем-то нравился.

– Твои предложения? – подумав, спросил я.

– Я хочу попытаться снова перестать быть демоном. Бога, может, в этот раз и не получится, но кто сказал, что есть только две крайности? Вдали от Катая, в Лутоме, я смогу попытаться начать новую жизнь. Там к демонам почти лояльно относятся, и если после завершения ваших поисков, вы позволите мне остаться в Лутоме под присмотром Лу – мне о большем и просить стыдно было бы. Просто не требуйте от меня ухода в подземельные и уговорите вашу подругу не настаивать на этом. Пусть малышка Лу решает мою судьбу. Одна. Пусть она узнает меня с лучшей стороны, пока я выздоравливаю. Я не стану специально сдерживать регенерацию, но Атай меня действительно очень серьезно поранил, я восстанавливаться теперь долго буду, даже если стану очень-очень стараться, так что время у меня будет. А в благодарность я буду вам помогать. В поисках и вообще. Я вам пригожусь! Пу?

Не подумайте, что он меня полностью убедил, однако мне в тот момент подумалось, что, действительно, стоит дать ему шанс.

– Я буду следить за тобой, – пообещал я. – Только не думай, что мы договорились. Мы не договорились. Просто я не считаю нужным отправлять тебя в подземельные прямо сейчас. Мое мнение может перемениться в любой момент. И от Сонечки я тебя защищать не стану. Я тебе не защитник и не союзник, просто я тебе не враг. Пока, во всяком случае.

– Пу! Спасибо. Я все-все понимаю, – зачастил песец. – Вы не пожалеете!

– Надеюсь…

5

Следующее утро выдалось исключительно отвратным. Снова болела голова, снова мир вокруг плясал и подбрасывал меня, снова мой желудок предпринимал попытки вывернуться наизнанку, снова жутко хотелось пить. Нет, в этот раз ничего совершенно не было в моем состоянии сверхъестественного, причина была самая банальная: я болел с похмелья.

Глаза я смог разлепить только со второй попытки. Сесть – так и вовсе с третьей. Мир несколько успокоился, стены комнаты перестали скакать вокруг меня, лишь слегка покачивались в такт моему дыханию. У кровати, на маленьком столике я сразу заметил кувшин – большой, пузатый, полный до краев. Схватил его, припал к горлышку. Содержимое оказалось холодным, с богатым вкусом крепкого чая, липового меда и ягод можжевельника. Помогал этот напиток от похмелья просто чудесно, и в этом не было ничего удивительного – ведь это я сам его сварил. Теперь, когда в голове у меня шумело не так сильно, я припомнил, что незадолго перед тем как отправится спать, со мной случился приступ озарения. Я посмотрел в свое будущее и увидел в нем самого себя, страдающего от излишне выпитого накануне. К этому моменту я был уже настолько пьян, что предотвратить похмелье не представлялось возможным. Но я мог несколько смягчить его, чем и занялся, встретив моральную поддержку окружающих, внезапно осознавших, что и им утром придется несладко.

Помнится, я потребовал у нашего хозяина большой медный котел, а когда не нашлось именно медного, долго ворчал, но все же согласился на чугунный. Рецепт отвара мне был хорошо известен, в основе его лежали почки белого чайного дерева, к которым требовалось добавить ягоды сушеной малины, измельченные листья лимонника и княжицы, мелкоперетертый корень женьшеня, рыльца цветков крокуса, лепестки одуванчика и немного солодовой патоки. Все это полагалось варить на медленном огне, постоянно помешивая, а в конце добавить немного магии – небольшой наговор на который сил требовалось совсем чуть-чуть, настолько мало, что даже я со своим никчемным магическим талантом был способен его воспроизвести.

Но чтобы в этот раз приготовить чудодейственный спасительный отвар, потребовалось проявить чудеса находчивости и творческий подход. Во-первых, почек белого чайного дерева у гномов отчего-то не нашлось, потому пришлось засыпать в котелок обычного черного крупнолистого чая. Вместо сушеной малины пошли ягоды можжевельника, вместо лимонника – цедра лимона, вместо княжицы – сушеный базилик, вместо женьшеня я положил куркуму, крокус заменил измельченной зирой, лепестки одуванчика – лавровым листом, а патоку – липовым медом. Во-вторых, к тому моменту, когда надо было произносить магическую формулу, я слова выговаривал с большим трудом, так что вместо меня эту часть работы выполнила Лу, но она немного перестаралась, и две трети отвара сгорело фиолетовым пламенем. Но то, что от него осталось, все-таки приобрело нужные свойства, в чем я имел сейчас возможность убедиться. Симптомы похмелья слабели с каждым глотком, оставляя в голове приятную пустоту, а в теле – слабость.

– Мне-то оставь, – услышал я рядом с собой знакомый голос, как мне показалось несколько более хриплый, чем обычно.

Я медленно повернул голову. Сонечка выбиралась из-под одеяла и тянула руку к кувшину с отваром. Лицо у нее было слегка распухшее, волосы – всклочены, а из одежды на ней ничегошеньки не было. Я бы сказал – в чем мать родила, если бы ее не в инкубаторе сделали. Кувшин я, конечно, ей отдал и скосил глаза вниз, чтобы определить, насколько я сам одет. Ого! Славно. Неужели?

– Что вчера было-то? – полюбопытствовала Сонечка, отрываясь от кувшина через минуту.

– А ты не помнишь? – спросил я.

– Смутно.

Мне тоже вчерашний день вспоминался с большим трудом. То есть сам день я вполне хорошо помнил, тем более что помнить-то особо было нечего: я с утра поговорил с Лу по поводу Пу, с Пу – по поводу Шу Цзы, Анири и его собственных перспектив остаться в теле мастера Квуна, потом пообедал, прогулялся вокруг таверны, затем отправился в свою комнату, где от нечего делать улегся на кровать и задремал. Проснулся я от громких криков и настойчивого стука в дверь – один из подручных нашего хозяина прибежал меня будить, чтобы я как-то угомонил вдруг проснувшуюся Сонечку, которая, придя в себя, первым делом отправилась на кухню и, выпросив там большой бутерброд, заказала себе на обед столько снеди, что хватило бы на десятерых. А пока гномы орудовали кастрюлями и сковородками, выполняя ее заказ, она решила навестить нас – своих спутников, и начала она с Пу, поскольку его комната, как я упоминал, находилась на нижнем этаже, то есть первой на очереди.

Пу, поздравив химеру с пробуждением, тут же решил воспользоваться случаем и попросить ее не отправлять его в подземельные. В ход пошли уговоры, шантаж, слезы, угрозы, попытки надавить на совесть, напоминания о том, что Сонечка сама недавно была в весьма двусмысленном состоянии. Разумеется, весь этот арсенал на химеру не подействовал, Сонечку вполне можно убедить логическими доводами, но давить на нее бесполезно, особенно когда речь идет о ее долге рыцаря Нурана. В ответ Пу получил уверение в том, что он отправится в подземельные, как только тело мастера Квуна будет способно вместить хозяина без риска для здоровья последнего. Сказано это было громко и резко, в выражениях, далеких от дипломатических. Собственно, эти выражения больше всего напоминали угрозу разделаться с песцом и отчего-то совершенно не понравились Лу, которая пришла на шум – ее комната располагалась как раз над комнатой Пу, и потому она хорошо слышала, как они орали друг на друга.

Ведьма, как это ни удивительно, тут же бросила защищать израненного песца, осыпав Сонечку градом обвинений в черствости, в отсутствии милосердия, в жажде крови, садизме и прочих смертных грехах. Сонечка в долгу не осталась, обвинив Лу в глупости, невежестве, легковерии и склонности к зоофилии. Слово за слово, скандал набирал обороты. В ход пошли аргументы типа «лучше бы вы меня не спасали» – «да кто же знал» – «думаешь, я не знаю, как ты хотела меня вниз скинуть, когда вы улетали» – «это оттого только, что ты тяжелая, как смертный грех» – «кто жирная? да ты сама жирная, жрешь, сколько десяток свиней не сжирает» – «зато у меня ноги не кривые» – «зато у меня ноги, а не щупальца с копытами». И так далее, и тому подобное.

– Мы вначале поссорились, потом помирились, – сказал я.

Когда я спустился к ним, в воздухе ощутимо пахло электричеством, глаза у Сонечки отсвечивали оранжевым, а Пу забился на самый край кровати и слабым голосом пытался уговорить их обеих не ссориться. Оценив обстановку, я спеленал Сонечку своими теневыми щупальцами и вытащил ее из комнаты в коридор, за что тут же получил левой в челюсть, правой – в живот, коленом в пах, и носком сапога по почкам. От следующего удара я каким-то чудом уклонился, перекувыркнулся через себя и оказался в комнате Пу, где первым делом постарался закрыть и забаррикадировать дверь, а в дополнение к этому – укрепить периметр комнаты свернутыми спрессованными тенями. Следующие десять минут стены трактира ходили ходуном, Сонечка, рыча от ярости, пыталась прорваться к нам, а мы втроем держали оборону. Вернее сказать, держали оборону я и Лу, а Пу лежал на кровати и подбадривал нас своими «песец», «ой-ой-ой» и «ай-ай, дверь сейчас не выдержит». Потом Сонечка остыла и ушла, мы с Лу разобрали баррикаду, и я отправился на разведку.

Обнаружил я ее в обеденной зале, за столом, заставленном яствами. Гномы, заранее предупрежденные мною, что вмешиваться в наши свары им ни в коем случае нельзя, двигались бочком да по стеночке, принося все новые блюда со снедью. Кроме всего прочего, на столе обнаружился и небольшой бочонок с яблочным бренди, а Сонечка пила этот славный напиток из большого хрустального стакана. Я без приглашения и церемоний подсел к ней, потребовал у одного из гномов принести еще один стакан для меня и плеснул в него из бочонка на два пальца. Сонечка не стала возражать.

– Это я помню, – кувшин отправился на столик, с которого я его добыл, – дальше-то что было?

– Мы напились как сапожники, – сообщил я химере, – гномы столько не пьют, сколько мы вчера выпили.

Вообще-то Сонечка способна пить ведрами чистый спирт и совершенно не пьянеть. Во-первых, она малочувствительна к наиболее распространенным ядам, в том числе и к этанолу, а во-вторых, ничего сложного в том, чтобы окислить алкоголь и извлечь из него энергию, для нее нет: ее пищеварительная система приспособлена и для подобных трюков. Но вчера у нее было соответствующее настроение, и она намеренно позволила себе пьянеть.

Разговорились мы не сразу. Сонечка очень-очень на меня обиделась, обиделась, как никогда прежде. Ох, чего я только вчера не выслушал! И про себя – взбалмошного мальчишку, ни во что не ставившего мнение старшей и опытной подруги, и про потерявшую связь с реальностью Лу, и про Пу, который спит и видит, как бы нас всех перессорить. И про нее саму. Про то, как ей обидно, когда об нее ноги вытирают, про то, какой она себя дурой чувствует, когда ее используют, чтобы освободить демона. Про то, что она – никуда негодный жрец Нурана, потому что связалась с демонами и сама чуть не стала демоном. Про то, что она уйдет из нуранитов, чтобы не позорить отца и Храм Героев. Про то, что лучше было бы, если бы она никогда не становилась Истребителем.

Я молчал. Подливал ей и себе светлого яблочного бренди, очищенного выморозкой, и молчал. Подкладывал ей на тарелку лучшие куски мяса и молчал. Неотрывно следил за ее взглядом и молчал. И лишь когда она выговорилась и стала отворачивать лицо, чтобы скрыть от меня выступившие слезы, я протянул руку, поймал ее ладонь и тихо заговорил.

Я говорил, что мне очень важны и ее мнение, и ее советы, и ее помощь. Что я очень благодарен ей за то, что она рядом, что она опекает меня, и что она вообще есть на свете. Я говорил, что вовсе никто не желал обидеть ее: ни я, ни Лу, ни даже Пу, который, к слову сказать, очень ее уважает. Говорил, что она молодец, что мало кто способен устоять перед тем искушением, что она пережила, и остаться при этом собой. В качестве примера приводил мастера Квуна, Пу, Анири и других катайских богов, которые как раз-таки не смогли справиться со своей темной половиной и потеряли себя. Я напомнил ей обо всех тех людях, которых она спасла, о том, сколько она сделала хорошего за свою жизнь, и как много потерял бы наш мир, если бы ее не было. Говорил я и о том, что не все можно предвидеть, о том, что порой мы не в состоянии оценивать собственные поступки, о том, что ошибиться может каждый.

Очень много я вчера сказал. Быть может, от того, что я говорил так много, мой язык сегодня и распух. Хотя, все-таки, это, скорее всего от выпитого бренди. Она слушала меня. Перестала плакать. Заулыбалась. Принялась с удвоенной энергией за еду. Перевела разговор на наши планы по поиску Лары Уиллис. Рассказала о своей поездке в Мимсис[76]76
  Столица Лутомии.


[Закрыть] и Долину Томов тринадцать лет назад, когда ее пригласили, чтобы она вывела гигантского скарабея, повадившегося обдирать облицовку с пирамид.

Потом она вдруг вспомнила о том, что повздорила с Лу, и мы пошли искать ведьму, чтобы извиниться. Нашли все там же – в комнате Пу. И снова я произносил речи, стараясь убедить Лу позабыть обиду и помириться. Ведьма мириться не хотела, уверяя нас в том, что она ни с кем и не ссорилась и, вообще, обиженной себя не чувствует. Потому что «разве может кривоногая нищенка, лишенная родины, родных и близких, обижаться, когда люди, ниспосланные ей самой Судьбой и спасшие ее от гибели, указывают ей на ее ничтожество?» В конечном итоге даже Пу не выдержал и в изысканных выражениях, полных катайской диалектики, попросил ее не валять дурака и забыть обиду, тем более что все это из-за него случилось. За что он перед всеми извиняется.

Я к тому моменту был уже порядком навеселе и предложил выпить за примирение. Идея была встречена тепло, и мы все, даже Пу, отправились в обеденный зал таверны. Пу – с помощью гномов, которые перетащили его, переложив на жарандийский пушистый ковер.

Далее ужин проходил в самой теплой дружеской атмосфере, которая только может установиться после хорошего скандала. Пу травил байки из будней старого катайского пантеона, у Лу оказался весьма недурной талант к пению, Сонечка поделилась воспоминаниями о двух или трех случаев из своей богатой практики, что до меня, то я рассказал о своем первом визите в Лунный храм.

О количестве потребленного алкаголя могу сказать только одно: бочонок мы допили. А в нем было литров пять, никак не меньше. Правда львиная доля выпитого пришлась на счет Пу и Сонечки, но все же.

– Хорошо посидели, – добавил я. – Душевно.

– Это тоже понятно, – сказала Сонечка. – Меня больше интересует, что было после. Не понимаешь? Тогда иначе спрошу: что я делаю голая у тебя в кровати?

– Сидишь, – ответил я первое, что пришло мне в голову.

После того как противопохмельный отвар был сварен и гномы разнесли его по комнатам, стало очевидно, что пора расходиться – за окном стояла глубокая ночь. Вдруг оказалось, что сидеть за столом – это одно, а ходить ногами – это даже на небольшой подвиг тянет. Проще всего было Пу – его гномы унесли на все том же ковре. Лу пила меньше всех, потому совершенно спокойно покинула обеденный зал на своих двоих. А вот у нас с Сонечкой возникли определенные трудности, которые мы вместе и принялись преодолевать. Поддерживая друг друга, мы совершили восхождение по лестнице и оказались в коридоре второго этажа. Тут встал вопрос, кто кого провожает. Мы немного поспорили по этому поводу, потом решили, что я ее провожаю, потому что ухаживаю за ней. Она пыталась возразить, но как-то вяло и неубедительно – по всему было видно, что устала она сегодня. Потому мы пошли к ней… а попали ко мне. Ну, я двери перепутал. В моем состоянии уже то, что я в дверь вошел, было неплохим достижением. Я и до кровати не дошел бы, если бы не помощь химеры.

И вот здесь, на краю кровати, пока она набиралась сил, чтобы отправится в тяжелый и полный опасностей путь до собственной комнаты, я ее поцеловал. Это получилось само собой, как-то очень просто и легко. И она ответила на мой поцелуй! Это было потрясающе, великолепно, волшебно! Никогда, ни с кем я не испытывал ничего подобного. Если хотите знать, вся моя жизнь разделилась на две части – до этого поцелуя и после него. Потом…

– Эни, ты прекрасно понял мой вопрос, – оборвала Сонечка мои воспоминания. – Так трудно ответить, не дурачась?

Взгляд ее стал жестким, и от этого взгляда вернулась отступившая было головная похмельная боль.

– Да спала ты тут просто, – сказал я, массируя висок. – Не было ничего, если ты об этом. Почти ничего. Поцеловались, обнялись и заснули вместе.

– Почему? – удивилась она.

Удивиться у нее получилось очень искренне. Действительно, не понимает. И это плохо, очень плохо. Да, вчера я мог воспользоваться ее настроением, тем, что она на какой-то момент решила уступить моему напору и отдать себя на волю течения – будь что будет. Мог. Но кем бы я тогда стал?

Я покачал головой и потянулся за кувшином.

– Мы оба были слишком пьяны, – произнес я и задумался на секунду – может лучше соврать? – И я решил, что не хочу вот так.

В кувшине еще оставалось целительной жидкости на три глотка, и я эти три глотка сделал. Мне сразу полегчало.

– А ты не подумал, что иного шанса у тебя может и не быть? – поинтересовалась Сонечка тихо, внимательно следя за мной из-под сдвинутых бровей.

Я пожал плечами.

– Ну и дурак, – сказала она, четко выговаривая слова. – Второго шанса у тебя не будет. Решил он… решительный какой.

В ее голосе много всего было понамешано: обида, насмешка, жалость, презрение, благодарность, злость, облегчение, сочувствие. В целом – ничего хорошего для меня.

– Кто тебе вообще дал право за меня решать?

Я снова пожал плечами. Наверное, стоило сказать ей, что от нее мне нужна была не ночь пьяной любви, о которой она даже воспоминаний на утро не сохранит, а много, много больше. Все. И не на тень меньше. Но сказал я другое:

– А что было делать? Ты спала и сама за себя решить не могла.

Мои слова рассмешили ее. А потом она вдруг в одно движение оказалась рядом со мной и поцеловала в губы. Жадно, требовательно, напористо. Я ответил на поцелуй, обнял ее, прижал к себе. Но она тут же выскользнула из моих объятий и влепила мне пощечину. От души, от плеча – в пустой голове зазвенело. А потом похватала свои вещи, в беспорядке разбросанные на полу, и, прежде чем покинуть мою комнату, бросила:

– Дурак!

Я долго пялился в закрывшуюся дверь, потирая горящую от пощечины щеку.

– Дурак, – согласился я, падая ничком на кровать.

Меня разобрал смех, я долго хохотал в голос, до всхлипов, до судорожного глотания воздуха. Хотя мне было совсем не смешно. Что поделаешь – дурак.