Текст книги "Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице (СИ)"

Автор книги: С. Лисочка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

2

Мастер Квун, писец губернского суда провинции У, долго крутил хрустальную монету в своих изящных тонких пальцах, то смотря сквозь нее на свет, то поднося ее к самым своим глазам, то, наоборот, унося от глаз на длину вытянутой руки.

– Ну что же, мастер Сувари, – сказал он. – Разумеется, я могу прочесть, что написано на этой монете. Тут сказано «куакоуйтэ» – «хранилище для души». Судя по всему, в эту вещицу можно спрятать человеческую душу.

– Именно человеческую душу? – поинтересовалась Сонечка.

– Безусловно, мастер Нурани, – ответил мастер Квун. – Очень полезная вещь. Если человека, у которого будет при себе куакоуйтэ, убьют, его душа окажется в этом хранилище.

– А дальше? – спросил я.

– А дальше, имея такую монету, можно возродить человека, восстановив его смертное тело или даровав ему новое, – ответил мастер Квун. – Именно возродить, вы понимаете меня? Человек будет помнить все, что было с ним до момента смерти, это и будет тот же самый человек. Древние были большими мастерами, они многое умели.

– Ого, – только и сказал я.

– Крайне опасная вещь, – сказал мастер Квун. – Очень опасная, я бы не рискнул иметь такую монету при себе.

Мастер Квун производил впечатление не только умного и образованного человека, но и весьма храброго. Согласитесь, для того, чтобы прятать в своем загородном доме беглую ведьму и двух ицкаронских жрецов, надо быть достаточно смелым человеком. Насколько я понимал, должность судебного писца делала мастера Квуна весьма уважаемой и важной фигурой, а помощь, которую он оказывал Лу Ай Лей и нам, могла стоить ему не только положения и имущества, но и жизни. Тем не менее, когда мы в сумерках подъехали к его дому и постучались в дверь, мастер Квун не сомневался ни минуты. Он тут же взгромоздился на своего низкорослого конька и повез нас в свой загородный особнячок, находящийся в нескольких километрах от города на берегу неширокой речушки. Домик этот стоял на отшибе, вдалеке от проезжей дороги, среди зарослей бамбука и белой ивы, и имел четыре небольших комнатки, в которых мы с удобством разместились. Для нашей лошади нашлось место в конюшне, такой же небольшой, как и сам домик, а фургон занял место на заднем дворе, рядом с сараем для рыболовных принадлежностей – мастер Квун, по-видимому, был большим любителем рыбалки, и даже это свое загородное имение величал не иначе как «дом для рыбной ловли».

– Если Просветленные найдут такую монету у человека, его ждет очень нехорошая смерть, – пояснил мастер Квун. – Очень, очень нехорошая смерть. С тобой, сядзе[53]53
  Сядзе – «младшая сестрица». Уважительное обращение к приятельнице или подруге, младшей по возрасту или социальному статусу.


[Закрыть], хотели поступить милосердно: всего лишь сжечь. Человеку, у которого найдут куакоуйтэ, будут пилить кости рук и ног бамбуковой пилой, травить его ядом шипастого василиска, сдирать с груди, спины и лица кожу по крохотному лоскутку, посыпая кровоточащие раны мокрой солью. Лишь когда несчастный окончательно потеряет себя, его сожгут. Монету, конечно, сначала отберут. Потому я и говорю, что не рискнул бы обладать такой вещью.

Ведьма что-то тихо пробормотала себе под нос. Кажется, на тему того, где она видела такое милосердие.

– Сурово, – покачал головой я. – Однако позвольте вопрос, мастер Квун: а кто сделал эту монету? Дело в том, что она пришла ко мне в руки из места, куда я очень хотел бы попасть.

– И вы ищите мастера, ее сработавшего, чтобы узнать, кому он ее отдал, и таким образом проследить ее путь? – улыбнулся мастер Квун. – Понимаю. Но позвольте, мастер Сувари, кто бы ни сделал эту вещь, это было очень давно. До того, как Атай изгнал Древних. Что даст вам имя мастера, когда он мертв много лет? Сколь ни редка эта вещь, след, который вы ищите, давно засыпан песком времени.

– Тот, кто мне ее принес, сказал, что там остался еще целый сундук таких безделушек, – сказал я. – Большой сундук. В нем сотни таких монет, если не тысячи. Как мне кажется, след от сотен куакоуйтэ мог и не зарасти травой эпох.

Теперь пришла пора удивляться мастеру Квуну. Его черные брови на чуть вытянутом лице встали домиком, узкие раскосые глаза открылись настолько широко, насколько это было возможно, он поднялся из-за стола, за которым сидел, разговаривая со мной, Сонечкой и Лей, и прошелся по комнате, украшенной акварелями, изображавшими различные эпизоды из жизни рыболовов.

Если судить по внешнему виду, мастер Квун был не старше тридцати лет; был он высок, для катайца, конечно, его черные волосы были аккуратно уложены и прикрыты фиолетовой квадратной шапочкой, говорящей, что мастер Квун – чиновник. Его одежды были сшиты из белого и темно-серого шелка, на ногах он носил изящные деревянные сандалии на высокой подошве, а широкий пояс его был того же цвета, что и шапочка. Солидности облику мастера Квуна добавляли жидкие черные усы и бородка, а так же легкая полнота. Теперь вся солидность несколько потускнела под напором беспокойства, вызванного моими словами.

Наконец мастер Квун успокоился и вернулся в свое кресло без спинки, но зато с подлокотниками.

– Что же, – заговорил он с таким видом, будто шагал с крыши горячего дома. – Это действительно меняет дело. Но я не знаю имя мастера, создавшего эту вещь.

– Однако ты откуда-то знаешь, что это за монета и для чего она служила, геджи[54]54
  Геджи – «старший брат». Уважительное обращение к другу или приятелю, несколько старшему по возрасту или социальному статусу.


[Закрыть], – заметила Лу.

– Да, об этом было написано в одном из свитков мастера Фу, да ходить его ногам только по мягкой траве, – сказал мастер Квун. – В том свитке была нарисована такая монета, и объяснялось, для чего она служит. Но я читал этот свиток очень давно, не с начала и не до конца.

– Как же это может быть, геджи? – спросила ведьма.

– Ты же помнишь, сядзе, что у мастера был сундучок, который он никогда не открывал, если рядом был кто-то посторонний? – спросил мастер Квун.

– Конечно, помню, – ответила Лу.

– Мне было тринадцать лет. Однажды мастер Фу отправился на рынок за зеленью и рыбой, а меня оставил рубить дрова и полоть огород. Я же давно мучился любопытством, и когда мастер ушел, открыл его сундук. В нем была всякая рухлядь и несколько шелковых свитков в кожаных лакированных футлярах. Конечно, я захотел прочесть их. Хотел найти в них древние сказания и легенды. Я брал свитки один за другим, разворачивал их и бегло просматривал. В них действительно были записаны старые истории. В трех из девяти. В двух были стихи, еще в одном – сборник кулинарных рецептов. Остальные содержали описания магических вещей и существ, их было читать сложнее всего, там было много иероглифов, которых я тогда еще не знал. В одном из этих свитков и было описание монеты, похожей на вашу, но, как я уже сказал, половину из написанного я не смог прочесть из-за скудости своих познаний, да и свитки с легендами интересовали меня в гораздо большей степени. Увы, увлекшись чтением, я не заметил, что мастер Фу вернулся домой. Он очень рассердился, когда увидел, чем я занят, отобрал у меня свитки и больно побил своей палкой по пяткам и спине. У меня после этого неделю все болело и чесалось.

– А где же теперь тот свиток? – спросил я.

Лу покачала головой.

– Мне пришлось убегать от Чайфанга с теми вещами, что были при мне, – сказала она. – Что стало с имуществом мастера, я не знаю. Сундучок, о котором говорит геджи, всегда стоял в его комнате, наверняка его конфисковали.

– А что вы скажете, мастер Квун? – спросил я.

– Я не наводил справки о вещах мастера Фу, – покачал головой мастер Квун. – Сама новость о его смерти так огорчила меня, что я свалился от нервной лихорадки и три дня лежал в постели. После я избегал привлекать внимание к своей персоне какими-либо расспросами, я лишь выяснил, что сядзе удалось бежать, но никаких подробностей я не знал. Однако я согласен с ней. Если сундучок мастера не сожгли со всем его содержимым, то он в руках «синих кэси».

– Но, в принципе, вы можете узнать, что стало с этим сундучком, мастер? – поинтересовалась Сонечка.

– Я мог бы попробовать, – подумав, ответил Квун. – Если спрашивать нужных людей, если подкреплять свое любопытство ценными знаками внимания, то можно добыть любые сведения. Но если я даже узнаю, что стало с сундучком мастера Фу, что вам это даст? Если он у атайцев, то наверняка хранится в какой-нибудь монастырской сокровищнице, и достать его оттуда не получится ни за какие деньги.

Сонечка чуть улыбнулась.

– Можно подумать, у вас никогда ничего из монастырей не крали, – сказала она, подмигнув мне.

– Из монастырских сокровищниц – никогда, – ответил мастер Квун.

– Они так хорошо охраняются? – полюбопытствовал я.

– Ничего по этому поводу не могу сказать, – ответил мастер Квун. – Мне никогда не доводилось бывать в монастырских сокровищницах. Должно быть, их хорошо охраняют – ведь там хранятся древние артефакты и книги, содержащие мудрость Древних. Но дело даже не в этом. Никто в здравом уме не станет грабить атайский монастырь. Это просто невозможно! Уверяю вас, свитки мастера Фу пропали для нас безвозвратно. Увы.

– Все бывает в первый раз, – сказал я. – Лично я готов попробовать. Но вы сказали, кажется, что вам потребуются деньги, чтобы заплатить за информацию. О какой сумме идет речь?

Денег у нас с Сонечкой было немного, вряд ли этой суммы хватило бы на то, чтобы кого-то подкупить. С другой стороны, деньги всегда можно достать. Я очень не люблю ремесло вора, но, если потребуется для дела, украду не только сундучок мастера Фу.

Мой деловой тон, кажется, не очень-то понравился секретарю провинциального суда, а Лу, услышав мой вопрос, сморщила нос. Не знаю, наверное, мои слова прозвучали слишком резко или как-то бестактно. Но что взять с варвара? Кажется, мастер Квун в конечном итоге пришел к тому же выводу.

– Дело не в деньгах, – сказал он. – Дело в риске. Такого рода вопросы могут возбудить ненужное внимание к моей персоне. Но я готов пойти и на это, если обретение свитка с описанием монеты поможет вам в ваших поисках, принесет вам удовольствие, наполнит ваше сердце радостью и озарит ваши лица улыбкой. Вам не стоит беспокоиться о деньгах, мастер Сувари. Наградой мне послужит уже сам факт, что я смог быть полезен людям, спасшим мою дорогую сядзе от той ужасной судьбы, что ей назначили атайцы. Чего еще мог бы желать человек в моем положении? Да и потом, пример мастера Фу, который не жалел себя, помогая нуждающимся и оберегая их от превратностей судьбы, будет вечно жить в моем сердце, память о моем бедном учителе никогда не оставит меня. Его светлый образ всегда будет рядом со мной, ведь это его стараниями я имею все, что у меня есть сейчас. Он оставил мне поистине драгоценное наследство: свои мысли, свои знания, свой взгляд на мир. Ох, какой это был человек! Обидно лишь, что вещи, дорогие его сердцу, принадлежат теперь тем, кто преследовал его, кто насмехался над ним, тем, кто убил его, – людям, недостойным наступать на следы от его сандалий.

Я покосился на ведьму. Она смотрела на мастера Квуна с восхищением во взгляде: именно так, по ее мнению, должен разговаривать образованный и воспитанный человек.

Ну что же. Я не дурак. Мне только что преподнесли урок хороших манер. Учусь я быстро.

– Ваше бескорыстие трогает мое сердце, мастер. Увы, мне не посчастливилось быть знакомым со столь замечательным человеком, каким был ваш уважаемый учитель, но знакомство с вами и с нашей милой сядзе отчасти дает мне тень представления о том, каков он был. Поверьте мне, я скорблю над вашей утратой вместе с вами, и мне противна сама мысль, что имущества старого мастера касаются недостойные руки его гонителей. Его вещи должны иметь более достойного хранителя, и, безусловно, мой долг состоит в том, чтобы исправить эту вопиющую несправедливость. Однако, вырвав сундучок из недостойных рук, мне не найти лучшего хранителя для его наследства, чем вас – его любимого ученика. Не согласитесь ли вы, многоуважаемый мастер Квун, взять на себя бремя заботы о вещах вашего уважаемого учителя, чьи добрые дела никогда не будут забыты?

Сонечка улыбалась, что касается ведьмы, то она повернулась с выражением исключительного изумления на лице. Кажется, если бы эту речь произнес табурет, на котором я сейчас сидел, она удивилась бы меньше.

– Мне приятно ваше доверие, – скромно потупил взор мастер Квун, – и я с благодарностью стану хранителем вещей мастера. Но пока что мы делим икру золотого карпа, скрывающегося среди ила на дне глубокого пруда, а ведь чтобы поймать его, потребуется время, терпение и сноровка. Я завтра же начну заниматься этим делом, а пока я приглашаю вас пожить в моем скромном доме. Он, как вы заметили, стоит в стороне от большой дороги; никто не станет искать вас здесь, а вы, мастер Сувари, вы, мастер Нурани, и ты, моя дорогая сядзе, будете здесь в полной безопасности.

Он поднялся со своего места, давая понять, что наш разговор окончен. Через четверть часа лошадь мастера Квуна увозила его в Няйнян.

3

Мой меч описал широкую дугу и улетел в траву, я инстинктивно отпрянул назад и пригнулся. Сверкающая сталь просвистела над головой, я упал на правый бок и кувыркнулся вправо, потом еще раз и еще раз, стараясь разорвать дистанцию. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, и когда моя рука схватилась за рукоять меча, на нее сверху наступила нога в высоком кожаном сапоге. Я поднял голову, чтобы посмотреть в лицо противнику или, вернее будет сказать, противнице; мы встретились взглядами, и в этот момент острие ее меча больно царапнуло меня под подбородком.

– Пять-ноль, – сказала Сонечка, отчего-то не спеша убирать Хрисаору от моего горла.

– Я делаю успехи, – ответил я ей. – В этот раз я смог простоять против тебя больше минуты.

Сонечка усмехнулась. Мы оба понимали, что я лукавил. В реальном бою она убила бы меня с третьего удара максимум. С другой стороны, у меня голова на плечах, в том числе, и для того, чтобы не оказаться в реальном бою.

– Ты жив только потому, что я знаю тебя с рождения, – заявила мне химера.

Произнесено это было таким тоном, будто Сонечке было крайне досадно, что из-за нашего долгого знакомства она вынуждена оставить меня в живых, вместо того, чтобы избавить мир от такого неумехи, как я.

– Не так-то и много людей, которые способны победить тебя в поединке, – решил подольститься к химере я. – Отец, Крис…

– Чайфанг, – с неожиданной для меня злостью произнесла Сонечка, резко развернулась и пошла к реке, на ходу засовывая Хрисаору в ножны.

Это что-то новенькое. Прежде Сонечка так эмоционально не реагировала на свои неудачи. Ее с детства учили самоконтролю, она в этом любому магу сто очков форы даст.

Вообще, в последние дни мне моя химерочка решительно не нравилась. Она стала какой-то задумчивой, ее губы постоянно кривились в непонятной мне усмешке, а во взгляде появилась не свойственная ей прежде жесткость. Она избегала чьего бы то ни было общества, даже моего, часами просиживая у себя в комнате или где-нибудь на берегу местной речушки. Первой она более не заговаривала, а когда я, она, Лу Ай Лей и, иногда, мастер Квун, собирались вместе за трапезой, то в общей беседе участия не принимала, да и, кажется, не прислушивалась к тому, о чем мы говорили. Если ее кто-то о чем-то спрашивал, отвечала скупо и с явным раздражением. Мастер Квун и ведьма такое поведение химеры списывали на варварское воспитание и особо ему не удивлялись, но я-то прекрасно видел, что с моей Сонечкой творится что-то не то.

Вначале я было подумал, что она играет плохую девочку специально для меня, чтобы я понял, что она совсем не такая, какой я ее представлял. Однако эту мысль я отбросил прочь. Я вполне отдавал себе отчет, что она отчасти права, говоря о том, что мое представление о ней искажено впечатлениями детства, и что она не такая, какой я рисую ее в своем воображении. Но говорить о том, что я ее совсем не знаю – значит сильно погрешить против истины. Пусть я ее в чем-то и идеализирую, но уж не до такой степени, чтобы произошедшую в ней перемену можно было объяснить только тем, что она дала мне узнать себя получше. И уж, тем более, я не верил, что моя честная Сонечка станет притворяться плохой ради того, чтобы я от нее отстал.

Немного пофехтовать было моей идеей. Предложил я это, в первую очередь, от скуки – заняться в загородном имении мастера Квуна было решительно нечем: книг на понятных мне языках хозяин тут не держал, рыбной ловли я не любитель, а местная флора была полностью мною изучена в первые три дня нашего здесь пребывания и найдена не слишком интересной. Разве что я отыскал неизвестную мне ранее разновидность женьшеня – с голубоватыми мелкими цветками. Полдня провозился, чтобы собрать семена – время для сбора было неподходящим, пришлось ускорять природные процессы с помощью моего магического таланта, который, кажется, для таких вещей и предназначен. Во всяком случае, кроме подобного рода фокусов, серьезно помогающих мне в садоводстве – увлечении, которое чуть не стало моей профессией, – я не умею почти что ничего. Даже свечу зажечь не могу. Конечно, я еще с Дорогой и тенями неплохо управляюсь, но мне кажется, эти таланты не вполне магические.

Вернемся к фехтованию. Раньше подобного рода упражнения доставляли Сонечке некоторое удовольствие, хотя, конечно, никакой практической пользы от наших поединков для ее мастерства и быть не могло – слишком разные у нас в этом плане весовые категории. Сонечка вначале даже слегка обрадовалась моему предложению, во всяком случае, она не стала отказываться, да и скривилась менее обычного. Однако этот поединок разительно отличался от тех, какими мы развлекали себя по вечерам на Обочине, когда ехали в Катай.

Что изменилось? Раньше наши стычки происходили по примерно одному сценарию: вначале Сонечка позволяла мне атаковать ее, лишь защищаясь от моих ударов и давая мне возможность проявить некоторую инициативу. Грубых ошибок она, конечно, не прощала, но некоторую иллюзию того, что я могу с ней потягаться, я получал. При благоприятных обстоятельствах я мог даже провернуть какой-нибудь хитрый трюк и показать, что я чего-то реально стою. Далее игры заканчивались – Сонечка постепенно поднимала планку, переходя от обороны к нападению, и перехватывала инициативу. Спустя некоторое время я выдыхался, если еще раньше не пропускал один из ее ударов, после чего следовала короткая передышка, и мы начинали новый раунд, как правило, короче предыдущего.

В этот раз ничего похожего не было. Я атаковал – мои атаки отбивали и тут же атаковали меня. Нельзя сказать, чтобы Сонечка не сдерживала себя – я все еще жив. Но никакой игры, никакого намека на иллюзию возможной победы. Ее удары были быстрыми, жесткими, и, пожалуй, их вполне можно назвать злыми. Со мной не церемонились: я вволю повалялся на траве, в третьем раунде мне разбили нос яблоком Хрисаоры – спасибо, что без перелома обошлось, в четвертом я остался без доброй пряди волос, а чем закончился пятый раунд, вы уже знаете.

Я подхватил свой клинок и поспешил за Сонечкой. Шла она быстро, и у меня получилось нагнать ее только у самой кромки воды. Подошел сзади и обнял за плечи, которые были напряжены до такой степени, что казались каменными. Она тут же сбросила мои объятья коротким раздраженным движением. А я, между прочим, обнимал ее без всякой задней мысли – как друг или как брат, каким она любит представлять меня.

– Ну чего ты злишься? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более успокаивающе. – Я ведь тебе помочь хочу.

– Я не злюсь, – ответила она раздраженно. – Со мной все в порядке, и ни в чьей помощи я не нуждаюсь.

– Злишься, – сказал я. – Ты сама не своя после того поединка и злишься на себя, потому что тебя чуть не уделали. То есть это ты так думаешь. Я это по-другому вижу: ваша схватка прервалась до того, как определился победитель, и еще реально неизвестно, чем все это закончилось бы. А если смотреть по чистому результату, то победа осталась за нами: мы спасли Лу, не получив даже царапины.

Она усмехнулась и принялась рассматривать ногти на своей левой руке.

– Если все дело только в этом…

– Не только! – резко оборвала она меня. – Не только, Эни!

– А что еще не так? – спросил я.

– Все! Все не так! Все неправильно! – почти закричала химера, минутой раньше утверждавшая, что с ней все в порядке.

– Неправильно?

– Все здесь неправильно, – уже гораздо тише ответила она. – Я чувствую себя… странно. Будто я – не я. Со мной что-то происходит здесь, Эни. Что-то нехорошее.

А то я не вижу!

– Что? – спросил я.

– Меня все раздражает, все злит. Мы тут уже четвертый день, и меня все достало! Ты с твоим детским вниманием, эта соплячка Лей с ее досужим любопытством и желанием услужить, Квун с его приторной вежливостью. То, что мы прячемся от толпы фанатиков, решивших, что они знают, как все должны жить. То, что мы сидим без дела. То, что мы зависим от этого трусливого чинуши-катайца, который и не собирается поторапливаться с поисками рухляди своего наставника.

– Это просто твоя деятельная натура…

– То, что меня перебивают, – продолжила монотонно перечислять Сонечка. – То, что пытаются обо мне какие-то выводы делать. То, что у всех все просто. О, вы все такие простые! В себе разобраться не можете, а ко мне лезете! Лей все подвоха от нас ждет, думая, что мы ее в Ицкароне в рабство продадим, и все равно при этом собирается ехать с нами. Квун, который мечтательные взгляды на Лей бросает, но пальцем о палец не ударит, чтобы они вместе были. Ты…

– Уж про меня-то ты точно сказать не сможешь, что я палец о палец не ударяю, – снова перебил ее я.

– Конечно, такого упертого типа как ты – еще поискать, – в ее голосе прибавилось раздражения. – Ты бы знал, как я устала от твоих домогательств за все эти годы!

Что я мог ответить на это?

– Извини, – сказал я, – но я ничего не могу поделать. Я люблю тебя и считаю, что ты самая лучшая девушка на свете.

– А что ты скажешь, если узнаешь, что я последние дни только и делаю, что сдерживая себя, чтобы тебе кровь не пустить? – спросила она, резко повернувшись ко мне.

Неужели я ее настолько достал? Сказать по чести, я действительно не давал ей прохода с самого детства. Когда мне не было и пяти, я вбил себе в голову, что когда вырасту, обязательно женюсь на ней. Мое решение было настолько серьезным, что даже Крис, который всегда был несколько сильнее меня физически, не смог убедить меня, что это он на ней женится, когда вырастет. Можно сказать, что это была первая наша серьезная с ним размолвка, первая и единственная. Он отступил, заявив, что когда вырастет, жениться на Саоре. Саора, которая оказалась в этой теме более прошаренной, быстро ему объяснила, что братья на сестрах жениться не должны. Саора уже тогда умела доходчиво объяснять свои мысли окружающим, так что Крис, подумав, сказал, что раз такое дело, он себе кого-нибудь другого найдет, когда вырастет. И что получается, я тоже на Сонечке жениться не смогу, потому что она наша сестра. Я же заявил, что сестрой ее теперь признавать не буду, потому что она папе не родная, а приемная. Сонечку это несколько позабавило тогда, а, может быть, и несколько обидело, потому что сама она нас с Крисом считала своими родными братьями, а Саору – родной сестрой. Вот с тех пор так и живем.

– Во-первых, ты мне кровь сегодня уже пустила, – сказал я, шмыгнув носом. – Во-вторых, ты все равно, самая лучшая девушка, и я тебя люблю.

На мгновение мне показалось, что она сейчас меня ударит. Затем она резко зажмурилась, сжала кулаки и медленно разжала их.

– Эни, я не шучу, – тихо произнесла она. – Со мной действительно что-то не то. Мне убивать хочется, Эни.

Глаза она так и не открыла, стояла напряженная, как пережатая часовая пружина. Чуть-чуть – и ударит. Или лопнет.

– Давит на меня что-то, – продолжила она. – Мысли в голову всякие лезут. Ты про Чайфанга упомянул, а я сразу представила, как ему живот вспарываю и кости ломаю. Никогда со мной такого раньше не было. Мама учил всегда: когда убиваешь чудовищ, не должно быть ненависти. Защищать людей – наша работа. У меня никогда с этим проблем не было. Если меня звали убить чудовище – я его просто убивала и все. Неважно, кто это был: разбойник, дикий вампир, нежить какая-нибудь или демон. В бою злилась, да. Но потом успокаивалась. Я всегда только об одном переживала: чтобы тело не подвело, чтобы я над ним контроль не потеряла. А теперь я о другом забочусь: как бы не убить Лей или Квуна. Или тебя.

– За что? – спросил я.

Глупый вопрос, но Сонечка – очень логичное существо. Временами очень эмоциональное, несмотря на всю нуранитскую выучку, но вместе с тем и логичное. Сейчас эмоции берут в ней верх, надо помочь логике пересилить эмоции.

– Да в том-то и дело, – горько усмехнулась она, – не за что, а временами желание появляется. Я не знаю, откуда это. Может быть, это от того, что Нуран далеко? Я ведь не чувствую его почти. Он всегда словно за спиной стоял, а сейчас – будто из комнаты вышел, а я осталась. То есть он где-то рядом, но не близко. А что если он из дома выйдет?

Я начал понимать. Вера этой страны не допускает присутствие Нурана, его влияние слабеет, и Сонечка начинает терять над собой контроль. Ну или если вы хотите объяснение попроще, собственная вера Сонечки шалит. Она ведь понимает, что Нуран тут – никто, а потому не верит, что он может помочь ей. Потому боится, нервничает и слегка сходит с ума. Какая разница, какой вариант правильный, если результат один и тот же?

– Знаешь, я сплю плохо, – жаловалась она, понизив голос почти до шепота, будто боясь, что ее слова услышит кто-то посторонний. – Меня кошмары мучают. Одна и та же тема, с вариациями: я охочусь на чудовищ, а когда убиваю их, оказывается, что это не чудовища, а люди! Потом приходит Мама и… ругает меня. И требует, чтобы я убила настоящее чудовище. Себя. Я просыпаюсь, понимаю, что это сон, а тут вы… и я стараюсь не наброситься на вас. А если я себя не удержу? Ведь я – действительно чудовище. Не спорь, ты же знаешь: меня создавали для того, чтобы я убивала; Мама пришел до того, как я была полностью готова, он забрал меня в Храм Героев, он воспитал меня как рыцаря Нурана, он направил мои таланты убийцы на пользу людям. Но я никогда не переставала быть той, кем меня создали – чудовищем. Лишь сила Нурана сдерживала меня, теперь же, когда ее почти что нет, я становлюсь тем, кем должна была стать.

Есть, есть разница, какой вариант. В первом случае я сделать ничего не смогу, но если дело только в самой Сонечке, в ее тараканах, то с ними можно попытаться справиться.

– Вздор, – твердо сказал я. – дело не в том, что сила Нурана ослабла. Ты и без нее прекрасно контролировала себя. Нуран лишь помогал тебе, не более. Ты не убивала людей на улицах не потому, что Он запрещал тебе это, а потому, что нельзя просто так убивать разумных существ, которые не сделали ничего плохого. Ты возилась со мной, Саорой и Крисом не потому, что Нуран приказывал тебе это, а потому, что тебе это самой нравилось. Ты ходила в театр, в библиотеку, ты научилась играть на гитаре не потому, что так захотел Нуран, а потому, что людям свойственно искать подобных развлечений. Ты не чудовище, ты человек и прекрасно сама это знаешь!

– Тогда что со мной? – спросила она, наконец посмотрев на меня.

Я едва не вздрогнул, встретившись с ней взглядом. Радужки ее глаз стали ярко-оранжевого цвета, цвета жаркого пламени. Совершенно нетипичный для глаз Сонечки цвет, она у меня голубоглазая. Но, в принципе, удивляться тут нечему: она способна менять свое тело в достаточно широких приделах. Вот к примеру, в городе, когда она не работает, у нее грудь третьего размера. А когда берется за меч – становится чуть ли не первого. Чудеса? Нет, она просто приспосабливается под обстоятельства. Причем я не думаю, что она это сознательно делает. А сейчас, когда у нее кризис, она подсознательно пострашнее выглядеть хочет – вот и глаза поменяла. Ей идет, кстати.

– Дело в том, что на тебя давит вера этой страны. Здесь таких, как ты, считают демонами, – сказал я, вглядываясь в два ярких пожара ее глаз. – Вера – это очень серьезно, ты знаешь это не хуже меня. Она пытается слепить из тебя демона, вот что с тобой происходит.

Она криво усмехнулась.

– Демон или чудовище – не все ли равно? – спросила она. – Твое объяснение ничем не лучше моего.

– Ты не дослушала, – ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Или и вовсе меня не слушала. Тебя действительно создавали чудовищем, но все дело в том, что чудовищем ты не стала. Ты стала человеком. Конечно, тебе помогли. Отец и сила Нурана. Но их помощь – лишь толчок, человеком ты стала сама. И более того, не только стала, но и осталась. Теперь из тебя пытаются сделать демона по той простой причине, что всех, кто может менять свою форму, кто обладает какими-нибудь нечеловеческими способностями, в Катае считают демонами. Ну и что? Кем тебе быть на самом деле, ты сама решаешь. Захочешь стать демоном или чудовищем – станешь. Захочешь остаться человеком – будешь человеком. У тебя достаточно сил для этого, я знаю. И даже не знаю – верю.

Я положил ладони ей на плечи и медленно потянул ее к себе. Она не сопротивлялась и через секунду уткнулась носом в мою грудь. Обняла. Закопалась лицом в мою рубашку. Там мы стояли несколько минут, я гладил ее по спине, а она прятала лицо у меня на груди.

– Если вдруг станет совсем невмоготу – скажи. Мы можем уехать в Ицкарон в любой момент, – шепнул я ей.

– А как же поиски Лары? – спросила она.

– Лара пропала тридцать лет назад, и ничего страшного не случится, если она найдется на неделю-другую позже, – ответил я. – Да я и не собираюсь отказываться от поисков. Отвезу тебя и вернусь. Мастер Квун со своими агентами как раз разыщут сундучок мастера Фу. В любом случае, твое душевное равновесие для меня значит больше. Мы можем уехать прямо сейчас, если хочешь.

Она колебалась. Ей очень хотелось уехать.

– Нет, – произнесла она с большим усилием. – Я попытаюсь справиться сама. Ведь если я уеду, то тебе придется лезть в атайский монастырь в одиночку. Я себе никогда не прощу, если с тобой что-то случится, а я сбежала.

– А вот за это я тебя и люблю, – сказал я.