Текст книги "Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице (СИ)"

Автор книги: С. Лисочка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Фмафы фафем фафеф! – сказал я.

– Для «да» – слишком многословно, – заметила Сонечка. – Так что я буду считать, что это – «нет».

Пришлось схватить ее за плечи и развернуть на сто восемьдесят градусов, раз уж она меня совсем не понимала. Я-то видел, чем голем занимался, а она – нет, потому что спиной к нему стояла. Что до нашей спутницы, то та слишком ранами песца увлечена, на окружающую действительность вообще никакого внимания не обращает. И зря. Голем с усилием тянул за цепочку «Кандалов», и монетки-грузила, которые намертво вгрызлись в его металлическую плоть, стали ее плавить, вытягивая бронзу длинными тягучими каплями.

Видимо, сонечкина слизь содержала, кроме парализатора, еще и что-то галлюциногенное. Иначе как объяснить, отчего я теперь видел не только бронзовую четырехметровую куклу, но и того, кого она изображала, причем одновременно их обоих в одном и том же месте? Атай был точь-в-точь, как голем, разве что в плечах поуже и грудь впалая, а так – очень похож. Момент – и он освободился.

– Гламура-неваляшка, – пробормотала Сонечка. – Этого быть не может.

– Фаффафофмо, – предостерег ее я.

Освободившись, голем разорвал на две части серебряную цепочку «Кандалов», отбросил ее прочь, в момент оказался рядом с нами и одним ударом смел химеру в сторону. Сонечка, без всякого сомнения, смогла бы избежать этого удара, отпрыгнув или присев, но тогда бронзовый кулак достался бы мне, так что, жертвуя собой, она спасла мою жизнь. Ужас холодным душем обжег меня, но испугался я вовсе не смерти – я и осознать-то толком не успел, что мне что-то угрожает. Испугался я за Сонечку. Удар, который она приняла на себя, был ужасен, любого человека он, безусловно, убил бы. Да и говорить, что я спасен, было еще очень рано – второй кулак Атая навис надо мной. Еще мгновение, и от меня останется влажное место… еще секунда… и я поймал этот кулак раскрытой ладонью.

За спиной раскрылись рыжие крылья, сильно чесались места, откуда росли рога.

– Как ты достал, Скатта, – с чувством сообщил я Атаю хриплым, застуженным голосом.

И ударил статую второй рукой. По челюсти. Не слишком, как мне показалось, сильно.

– Я – не сторонник силовых мер воздействия, ты же знаешь, но об этом последние дни только и мечтал, – признался я отступившему назад Атаю, который теперь держался одной рукой за свернутую челюсть. – Даже в Ицкароне мне так этого не хотелось, как здесь, у тебя. Веришь?

– Ты пожалеешь! – пообещал Атай в ответ. Несмотря на травму челюсти, говорил он вполне внятно. – Я тебя уничтожу, демон!

– Ты здесь, я смотрю, совсем связь с реальностью потерял, гоняя мелких и их последователей, – покачал я рогатой головой. – Снова Великим Героем себя возомнил?

Атай попытался ударить меня, но у него снова не получилось: вновь меня защитила Сонечка, на этот раз схватив его руку за запястье.

– Это все потому, что ему давно не встречался противник его уровня, – сказала она рокочущим баритоном, отбрасывая Атая пинком метров на шесть в сторону. – Позволь, я ему сам объясню, как он заблуждается. По-родственному…

Обрадованный тем, что моя химерочка жива, я даже не сразу понял, что с ее обликом произошло что-то не вполне обычное: она сильно раздалась в плечах, зачем-то отпустила волосы до плеч, поменяла форму лица на более квадратную и совершенно спрятала свой бюст. Да чего уж там, сейчас она больше юношу напоминала, чем девушку. Конечно, я всегда знал, что Сонечка может перестроить свой организм, чтобы выглядеть как мужчина, но раньше этого за ней не водилось. Сознание мое не выдержало этих видений и милосердно оставило меня. Прежде чем окончательно потерять связь с реальностью, я успел подумать, что надо будет обязательно подать Сонечке идею торговать своей слизью – очень забористая штука. Главное, чтобы процесс ее выделения не подпал под статью об изготовлении наркотических веществ. Лучше сразу у хорошего адвоката на эту тему проконсультироваться. У Роада, к примеру…

3

Сознание возвращалось ко мне медленно и мучительно. Жутко болела голова – будто целая бригада подгорных гномов поселилась у меня внутри черепа и задалась целью полностью перестроить внутреннее убранство своего нового жилища. Споро работая молотами, мотыгами и кирками, эти ребята прорубали в моей голове туннели и целые залы, а когда кость оказывалась для них слишком крепкой и толстой, не брезговали и применением алхимического порошка. Ужасно ломило суставы и позвоночник, словно я три дня к ряду таскал на себе пудовые камни, а затем разом постарел на полторы сотни лет и неделю провалялся в сырой и холодной пещере. Мир скакал и прыгал вокруг меня, подбрасывал в воздух, раскручивал, ронял и снова подбрасывал. Слабость и тошнота были такие, какими не бывают при самом глубоком похмелье; пить хотелось так, словно я месяц пролежал под палящим знойным солнцем, но любая моя попытка разлепить губы, чтобы попросить мироздание о глотке воды, была обречена – сил не доставало даже на это. Чтобы приоткрыть глаза и речи быть не могло: веки были тяжелым, словно мраморные надгробные плиты.

Спустя вечность или около того, мне удалось издать слабый стон. Не сказать, чтобы это мне как-то помогло, просто мне жизненно необходимо было обозначить свое отношение к этой вселенной и моему месту в ней. Тут же в ушах заиграли тыпонские цимбалы и жарандийские маракасы, а мой желудок запрыгал, задергался, заплясал под эту отвратительную музыку. А потом кто-то приоткрыл мне рот и влил в него несколько капель терпкого чуть кисловатого питья, пахнувшего прошлогодними носками, замаринованными в желчи морской рыбы. Я закашлялся и попытался выплюнуть этот отвратительный напиток, но мне зажали рот и заставили проглотить его, а затем положили на лоб что-то мокрое, прохладное, пахнущее болотной жижей и незрелыми ягодами.

То ли этот компресс мне помог, то ли проглоченное лекарство оказало чудодейственное действие, но минутой, а может быть, столетием спустя у меня хватило сил, чтобы приоткрыть веки и слабым голосом попросить воды.

– Ну хоть кто-то в себя пришел! – услышал я голос Лу, в котором чувствовалось облегчение, перемешанное пополам с истеричной паникой.

Она склонилась надо мной и напоила меня из глиняной чаши. Слава богам, это была просто вода, пусть и немного отдававшая на вкус болотной тиной, а не то отвратительное лекарство, которое я получил несколько ранее. Напившись, я почувствовал, что голова моя болит уже не так ужасно, что маракасы и цимбалы отправились искать более благодарного слушателя, и что я вполне могу пошевелить руками и ногами. Ведьма помогла мне сесть и прислониться спиной к колесу нашей повозки, – до этого момента я лежал рядом с ним на своем собственном плаще. Судя по всему, очнулся я ранним утром, на рассвете.

– Уфф… – выдохнул я. – Чтоб я еще раз так нажрался! Проклятое рисовое вино. Что мы праздновали-то?

– Ничего не праздновали, и вовсе никакого вина не пили, вы с Атаем дрались, – сообщила мне ведьма, поправляя на моем лбу какие-то влажные растолченные листья, завернутые в мой носовой платок – тот самый компресс, который мне так помог.

– Да? – удивился я. – И кто кого?

Память плохо служила мне, в голове крутились какие-то обрывки сцен с участием бронзового четырехметрового голема.

– Вы! Вы его! – ответила восторженно Лу. – Вы с дадзе ему вчера показали!

Коль победа досталась нам, надеюсь, что нашему противнику сейчас гораздо хуже, чем мне. Иначе какая же это победа, если проигравший чувствует себя лучше победителя?

– А где Сонечка? – поинтересовался я.

– А вот же, на телеге лежит, – ответила Лу. – Только я не знаю, что с ней. Я сначала подумала, что дадзе умерла…

Меня словно подбросили в воздух. Забыв о боли и слабости, я оказался возле химеры. Сонечка, и верно, лежала на телеге рядом с израненным песцом. Кожа ее побледнела до голубизны, губы и ногти и вовсе отдавали бледно-сиреневым. Как тут не подумать, что жизнь ее оставила?

– Потом смотрю: ни малейших признаков трупного окоченения. Прислушалась – есть пульс. И дыхание есть. Только очень редкое и слабое. Что это с ней, геджи?

– Спит, – выдохнул я, грузно опираясь на край телеги – мои ноги были словно ватой набиты и плохо меня держали. – У нее бывает, когда много сил потратит. Поспит и проснется. Очень голодная. Так говоришь, мы его побили?

Память с трудом возвращалась ко мне. Я начал вспоминать, как голем освободился от «Кандалов», как ударил Сонечку. Потом, судя по всему, я начал бредить – никак иначе мои дальнейшие воспоминания объяснить было нельзя.

– Еще как! – ответила Лу. – Он ели-ели ноги унес. Все грозился, что вернется и отомстит, но я не верю, что он вернется. Уж очень вы крепко его побили!

Таак…

– Кто грозился? Голем? – уточнил я у ведьмы.

– Атай. Ну и голем тоже. А у вас очень красивый бог, вы знаете? Рога – закачаешься. У дадзе – так себе, хоть и сильный, а у вас – красивый!

Таак…

– Будет лучше, если ты мне подробно расскажешь, о том, что здесь видела, – сказал я, между делом нащупывая у Сонечки на шее сонную артерию. Лучше самому убедиться, что сердце химеры бьется.

– Да мне и рассказывать почти что нечего, – огорченно покачала головой ведьма. – Я начало пропустила, ранами Пу занималась. А потом, когда на шум голову подняла, дадзе и ее бог дрались с Атаем, а вы и ваш бог стояли в стороне и подбадривали их. А когда Атай побежал, вы ему вслед свистели. А потом бог дадзе ушел, она сразу обмякла, вы с вашим богом ее подхватили и на повозку отнесли. А потом и ваш бог тоже ушел, вы вдруг осели на землю и сознание потеряли. Я пыталась вас в чувство привести, но не могла. Пришлось специально для вас зелье одно секретное приготовить, его рецепту меня мастер Фу научил. Он говорил, что оно и мертвого поднимет, и чтобы я никому-никому рецепт не рассказывала, разве что своей лучшей ученице или ученику, если у меня будут ученики, конечно. Я его на дадзе попробовала – никакого эффекта, а вам помогло.

Сонная артерия Сонечки под моими пальцами чуть заметно дернулась. Ну, хоть что-то хорошо.

– Какие боги, о чем ты говоришь? – спросил я у ведьмы, направляясь к лошади, которая паслась шагах в семи от нас – видимо ведьма ее выпрягла, а я собирался впрячь ее обратно в повозку.

– Ну как же… ваш – высокий, рыжий, рога шикарные, а крылья – как у орла. На лице глаза голубые, а на плечах – красные. А у дадзе – широкоплечий, высокий, сильный, сероглазый, молодой, а волосы как будто седые. Типичный суранец. А что, мы уезжаем?

– Уезжаем, – подтвердил я. – Надо уносить отсюда ноги. Тут, видимо, от болот испарения какие-то. Ты же наши вещи не распаковывала? Котелок на огне грела? Забирай его, поехали.

В голове все еще шумело, но в этот раз у меня не было цели самому прокладывать Дорогу, кого-то преследуя. Теперь мне надо было просто выехать на нее – это намного легче.

– А куда мы едем? – спросила Лу.

– В трактир какой-нибудь, – ответил я. – Сонечка очень голодная проснется, да и вообще, я хочу следующую ночь в кровати спать. И вымыться. Раз уж Анири мы не догнали…

– Ваш бог сказал, что и не догоним, – перебила меня Лу. – Просил вам передать, что годы и десятилетия пройдут, прежде чем вы ее увидите. Что лучше вам поисками Лары Уиллис заняться вместо того, чтобы всякими глупостями себе голову забивать.

– И все-то он знает, – пробормотал я.

Разумеется, все, что рассказывала Лу, имело логическое объяснение. Вот мы скоро выедем на Дорогу, доберемся по ней до хорошего постоянного двора, там я приму теплую ванную, поужинаю, шум в голове поуляжется, и я обязательно найду его – это самое логическое объяснение. А пока что думать об этом не стану. Ни к месту это.

– А с песцом что? – поинтересовался я.

– Жив, но очень плох, – ответила Лу. – Я ничего не могу с ним поделать. От Атая ему очень сильно досталось – живого места нет. Но тоже дышит и даже в сознание один раз приходил. Прощение у меня попросил, сказал, что я хорошая, и снова отключился. Вы не знаете, он сможет поправиться?

– Вообще-то у нас по демонам Сонечка специалист, – ответил я. – Насколько я понимаю эту систему, чтобы демон отрегенерировал, ему нужны соответствующие его профилю человеческие эманации. Он, кажется, из мошенников, значит, на постоялом дворе сможет подпитаться – каждый трактирщик всегда немного плут.

Однако Пу пришел в себя еще раньше – как раз когда мы выехали на Дорогу.

– Пу… – выдохнул он слабым голосом. – Простите господин Энжел, что так получилось. Песец как не удобно вышло. Но мне очень, очень надо было догнать Анири. У нее после заточения, видимо, голова кругом пошла. Как бы глупостей не наделала. Потому я и от вас убежал – чтобы ее догнать.

– И как, догнал? – полюбопытствовал я.

– Догнал, – вздохнул Пу. – Себе на хвост. Песец…

– Что такое?

– Это не я ее догнал, это Атай. Она, бедняжка, из сил выбилась, а он-то бронзовый, он сутками бежать может. Я очень вовремя прибежал, он ее почти что поймал. А тут я – и песец.

– Дай угадаю: ты его на себя отвлек, а она снова сбежала – и пу? – спросил я.

– Пу, – подтвердил он и тяжело вздохнул. – Я не в обиде, поймите. Но больно – песец.

Он вскоре снова заснул, задремала и Лу, уставшая от переживаний и бессонной ночи. Я поборол искушение обнаружить трактир за первым же поворотом Дороги, и решил для безопасности уехать как можно дальше. Дорога, видимо почувствовав мое желание, повела нас через весьма странные места. К примеру, мы ехали через лес, листва на деревьях которого была ярко-синего цвета, затем петляли между полупрозрачными соляными холмами под светом трех тусклых солнц, затем катили по широкому хрустальному мосту, проброшенному над кипящим лавовым морем, а напоследок проехались под землей полутемным туннелем, пропахшим гномьим маслом и кислотой.

Этот туннель вывел нас в предгорье, где росли самые обычные карагачи и тополя, за которыми прятались почерневшие снежные бугры. Было по-весеннему сыро и прохладно, день клонился к закату. Проехав еще немного, я увидел каменное двухэтажное здание с черепичной крышей и вывеской, на которой яркими красками были намалеваны кровать, пивная кружка и большое блюдо с жареной курицей. Вывеска мне понравилась, и я решил, что уж здесь-то точно никаких атайцев не встречу. И не ошибся.

Хозяином постоялого двора оказался кряжистый рыжебородый гном с необъятным пивным пузом. Назвался он Кашем Борнитчеканкой. Лу, несколько осоловевшая спросонья, долго пялилась на него и на трех его помощников – тоже гномьего племени, таких же рыжебородых, как хозяин, но не столь необъятных в талии, как он, – то ли сыновей его, то ли племянников. Ведьму можно было понять: в Катае гномы большая редкость, хотя они и не считаются нежелательной расой, как эльфы. Видимо их всегда там водилось немного, а те, что там сейчас живут, предпочитают людям на глаза не показываться, тем более атайцам – мало ли что. Так что эти гномы были первыми, кого ведьме довелось увидеть в своей жизни.

Встретили нас приветливо и по высшему разряду: не спросив ни монетки денег – у гномов не принято брать предоплату за услуги – и не задав ни одного лишнего вопроса, нас окружили вниманием и заботой. Сонечку очень аккуратно перенесли в просторную комнату наверху, то же самое сделали и для Пу, только переносили его еще более осторожно, и комната его была на первом этаже.

Говорили тут не по-катайски, а, кажется, по-лутомски, впрочем, не зная лутомского, уверенности в этом у меня не было. Желая проверить, в нашем ли мы теперь мире находимся, я поинтересовался у хозяина примет ли он за постой чек Гномьего банка Ицкарона, и в ответ получил заверение, что такая оплата его вполне устроит. Видимо, мир все-таки наш, несмотря на снова поменявшееся время года. Уточнив текущую дату, я вначале даже растерялся: по словам господина Борнитчеканки, сегодня было двадцать четвертое апреля 3170 года, что вполне соответствовало моему внутреннему календарю, но ведь из Катая-то мы уехали в середине июля! Как, простите, это понимать?

Пока я переваривал полученную информацию, ведьма времени не теряла: спросив горячей воды, чистые полотна и дощечки, чтобы соорудить для песца нормальные шины и как следует сложить его переломанные кости, она удалилась в его комнату, откуда вскоре послышались приглушенные крики бывшего катайского бога. Меня же вначале проводили в настоящую гномью баньку[75]75
  Гномья баня отличаются от суранской или ицкаронской тем, что температура в ней превышает температуру кипения воды, и парятся там исключительно сухим теплом, а водные процедуры принято принимать в отдельной комнате, где уже не так жарко. В классической суранско-ицкаронской бане температура парилки не превышает девяноста градусов, при ней должен наличествовать обязательный бассейн с прохладной водой, комната для отдыха и массажный зал.


[Закрыть], забрав грязную одежду для стирки и выдав мне просторный махровый халат, а после угостили шикарным ужином: запеченной на углях бараниной, тушеными в сметане белыми грибами, отварными клецками и медовухой местного варения. Чуть позже мне компанию составила уставшая Лу, тоже побывавшая в бане и облаченная в такой же, как и у меня халат. Вначале ела ведьма мало и без аппетита, спросив себе на ужин пресного вареного риса и чистой воды; затем, попробовав по моему совету медовуху, заказала себе тушеного в сметане карпа, после – запеченных каштанов, а когда я отправлялся наверх в свою комнату спать, потребовала зажарить себе двух цыплят. Ну а что, магичка все-таки, все маги – обжоры и гурманы, если их не ограничивать в еде, а Лу накануне и сегодня много и разнообразно магичила.

4

– Догадываешься, зачем я пришел? – спросил я, усаживаясь на низкий трехногий табурет.

Гномы разместили Пу в комнате, не предназначенной для постояльцев – гостевые помещения располагались на втором этаже, а здесь, судя по всему, до нашего приезда проживал сам хозяин. Сделано это было не из-за недостатка помещений, а просто потому, что израненного песца решили не беспокоить подъемом по узкой винтовой лестнице. Потому и мебель была тут гномья – низкая, крепкая, основательная.

Выражение песячьей морды вмиг приобрело самое невинное выражение, но глаза его выдали – они забегали по сторонам, и в них появилось какое-то затравленное беспокойство.

– Если вы о том, чтобы я Квуна вернул, то никакого смысла в этом сейчас нет, – зачастил он. – Это его убьет просто – я же песец какой больной! Селезенка лопнула, легкое порвано, почки опущены, задние лапы переломаны, позвоночник перебит, многочисленные внутренние кровотечения, сотрясение мозга, хвост – без слез не взглянешь… Пу… Вам Квуна Жао не жалко, нет? Даже если выживет – кому он такой нужен будет? Я, как его представитель, заявляю: песец!

– Это все понятно, – сказал я, – твой лечащий врач тоже считает, что пока о возвращении мастера Квуна и речи быть не может.

С утра я переговорил с ведьмой. Песец поправлялся тяжело; хотя за ночь ему и стало получше, о возвращении Квуна в такое тело говорить было очень рано – в этом мы с ведьмой были единогласны. Вот только и ей, и мне непонятно было, то ли песец реально настолько пострадал в столкновении с големом, то ли он намеренно замедлил свою регенерацию, чтобы обезопаситься. Мои познания в демонологии не были настолько глубоки, чтобы ответить на этот вопрос однозначно, а наш эксперт дрыхла этажом выше без задних ног. Впрочем, определенные подозрения на этот счет у меня все же были.

Пу вздохнул с видимым облегчением, а я вытащил из сумки шелковый свиток с описанием куакоуйтэ и протянул ему. Песец покосился на этот свиток, но брать его не стал, хотя левой передней лапой он вполне мог шевелить.

– Ты говорил, что вся память Квуна тебе доступна, значит, ты вполне способен прочитать, что в этом свитке написано, – сказал я.

– Могу, – сказал песец. – Но читать не буду. Незачем это. Я и без того прекрасно знаю, что там записано. И даже чуть больше.

– Ты еще скажи, что сам писал, – хмыкнул я.

– Нет, я не по этой части, – ответил Пу, – каллиграфия мне никогда особо не давалась. Это Анири писала. До того, как ее совсем скрутило, и она на людей бросаться начала. Почувствовала, что для нее последние времена наступают, и спешила записать все, что знала и помнила о мире, в котором мы жили до прихода Атая. Не успела, конечно. Просветленные ей на хвост плотно сели, и она так и не закончила свои записи, а те, что успела закончить, большей частью в руки атайцев и попали. Песец, грустно как…

– А я-то думал, что это свиток о куакоуйтэ, – сказал я.

– Нет, это свиток о Шу Цзы – том, кто куакоуйтэ делал. О боге-ремесленнике. Он был очень хорошим богом. Золотые руки, золотая голова, золотое сердце. Мастер какой был! Брал кусок глины – грязь одна, смотреть не на что. Помнет, полепит… смотришь – птица диковинная. Песни поет, летает. Или каменюка лежит на земле, обходят ее, спотыкаются. Возьмет молоточек, возьмет резец, там обтесает, там постучит… И, пу, – кошка. Мышей ловит, мурчит, только что по деревьям не лазает – все-таки тяжелая, каменная, не выдерживают деревья. Шу Цзы все уважали. Император – в особенности, хотя Шу Цзы происхождения простого был – ему мастеровые поклонялись. Гончары всякие, скульпторы, камнерезы, строители. А когда Атай войной пошел, многие только за счет Шу Цзы и выжили. Если бы не он, если бы не его Воскрешенные, и я, и Анири, и много кто еще в последней битве и полегли бы. А так – убежали. Император и все его семейство тоже убежали бы, если бы не такими гордыми были. Хотя… Все равно сгинули все. Так или иначе – какая разница, в сущности? Эх, нам бы тогда его сразу послушать и убегать из Поднебесной. Надо было с ним уходить. Когда Атай Императора низверг, уже сразу все понятно было. Нет же, мы все какие-то иллюзии питали. А потом уже поздно было.

– То есть, ты хочешь сказать, что эти монеты делал бог Шу Цзы, который после прихода Атая куда-то убежал? – выделил я самое главное из речи Пу.

– Ага. Собрал верующих, человек пятьсот, не более того, но зато самых верных. Плюс сотня Воскрешенных. Упаковал вещички, сел в паланкин и отправился в эмиграцию. И песец – только его и видели.

– Что за Воскрешенные? – заинтересовался я. – Они как-то с теми хрустальными монетками связаны?

– Пу! Это его самое главное, самое важное чудодейство было. Шу Цзы в куакоуйтэ души своих самых преданных верующих упаковывал. А потом брал глину, лепил из нее куклу, обжигал на живом огне, вкладывал ей в голову монетку с душой – и человек будто и не умирал вовсе. Такие Воскрешенные потом в его чертогах жили – у Шу Цзы целый подземный дворец в горе Танксю был. Ну как дворец… пещеры, но очень красиво оформленные. Все стены в самоцветных мозаиках, световоды из самого чистого кварца, полы – мраморные… красота – песец! Я у него пару раз в гостях вместе с Рейко был, ну предком малышки Лу. В последний раз мы втроем очень душевно посидели. Я у Ибасу – бога рыболовов – большую вязанку вяленой горбуши выменял, а Рейко бочонок рисового вина где-то достал. Мы…

– Давай про то, как вы культурно отдыхали в доатайскую эпоху, ты позже расскажешь, – перебил я песца. – Лучше скажи, куда Шу Цзы эмигрировал.

– В Лутом. Он, вообще-то, еще до того как Атай пришел, в Лутом хотел перебраться. Ему всегда казалось, что у нас его недооценивают. Нефритовая Принцесса отказала, Император, хоть и уважает, но на пирах приходится сидеть далеко не на самом почетном месте, сыновья и племянники Императора – так те вообще ни во что не ставят. А в Лутоме постоянно то мастабы строят, то каналы роют, то плотины мастерят. Но все как-то откладывал. Бог – это не человек, который в мешок барахлишко уложил и песец. Богу переезжать всегда непросто. Верующие нужны, да не абы какие, а самые ортодоксальные. Миссионеры и пророки. А пророком разве от хорошей жизни станешь? Хороший пророк обязательно гоним должен быть. Чтобы ни кола, ни двора. Таких в мирное время не найти. У кого семья, у кого работа, у кого соседи хорошие. А потом Атай пришел – и сразу у многих земля под пятками гореть стала. Шу Цзы под это дело и переселился.

– А монетки, значит, он тоже с собой забрал? – уточнил я.

– Ну, хвост на отсечение не дам, но как их ему не забрать? Такая ценность! Если сундук с куакоуйтэ где и находится – то это в Лутоме. Ну, или еще где-нибудь, но попал туда из Лутома – пу! Следы там надо искать.

Мне вдруг вспомнились, что Фьюарин рассказывала о статуях в комнате, где она нашла Лару Уиллис. Конечно, хвост Пу я на отсечение бы не дал, но все же очень даже могло быть, что статуи эти – как раз те самые Воскрешенные. Если это так, то и гробница, скорее всего, какого-нибудь жреца Шу Цзы. Может быть, того самого, который руководил исходом шуцзыстов из Катая в Лутом. Как, кстати, его звали?

– А этот Шу Цзы человеческие тела использовал или наподобие тебя? – поинтересовался я.

– Нет, таких, как я, не так много было, – ответил Пу. – Лун Бо, Хвань Гай, Сунь Укур, Катасай Хе… Ну, если самых известных брать. А Шу Цзы в жрецах воплощался. Его последнего жреца, с которым я знаком был, звали Ону Бири, кажется.

Это имя мне ничего не сказало. Как и имя самого Шу Цзы. Само по себе это ничего не значило – в Лутоме свой пантеон, а я даже Ицкаронских богов далеко не всех знаю. Вряд ли их вообще всех кто-то знает, разве что какой-нибудь жрец Библиотекаря выбрал этот предмет в качестве своего хобби. Что до лутомских богов, то их гораздо меньше, чем у нас, но кто там и за что отвечает, я никогда не интересовался. Конечно, некоторых я знаю, тех, что у всех на слуху: Рара – солнечного бога, как наш Идра, Астру – коллегу Гламуры, Этота – он у них что-то вроде нашего Библиотекаря, ну и Бастиану – аналога нашей Селины. Последнюю – исключительно потому, что девушка моего брата Криса и моя хорошая знакомая Бастиана названа как раз в честь лутомской богини.

Как бы там не было, следы Шу Цзы и сундука с куакоуйтэ следовало теперь искать в Лутоме. Ну что же, остается надеяться, наше пребывание в стране пирамид будет более приятным, чем в Катае. Во всяком случае, там магов не преследуют, разрешают верить во что угодно, и, вообще, народ гораздо терпимее относится как к чужакам, так и к видовому разнообразию. Не удивительно, ведь люди, которые хому хомо сапиенсы, составляют в лучшем случае половину местного населения, причем половину, не обладающую какими-то привилегиями. Там много зверолюдов, не так много, как на Янтарных Островах, конечно, но поболее чем в Тропикане; немало гномов – в южной, горной части страны; встречаются и эльфы, и бураты, и оборотни – на севере, где Лутом граничит с княжествами Лесного Союза. Говорят, именно в Лутоме когда-то очень-очень давно было царство драконов; впрочем, сейчас их там не больше, чем в Суранской империи, то есть почти не осталось.

– Значит нам дорога в Лутом, – подытожил я. – Ну что же, как только Сонечка проснется – так сразу и отправимся. Так, переходим к следующему вопросу. Как мне понимать твою попытку к бегству?

– Я же вам объяснял, – ответил песец. – Я не от вас убегал, а Анири догнать хотел.

– А догнав, вернулся бы обратно? – спросил я, поймав его взгляд.

Он моргнул и отвел глаза в сторону.

– То есть все-таки пытался сбежать, – резюмировал я. – Нехорошо…

– А разве хорошо ждать, когда тебя в подземельные выпинут? – прогнусавил Пу.

– Это дискуссионный вопрос, – сказал я. – А с какой целью ты вообще ее освободил? У меня сложилось впечатление, что она себя как-то не так повела, как ты от нее ожидал. Значит, у тебя на нее были какие-то планы.

Песец отвечать не торопился – размышлял, должно быть, солгать или сказать правду.

– Только не говори, что скучал по ней или что так ее любишь, что жить без нее не можешь, – предупредил я его. – Если уж будешь врать, то ври правдоподобно, чтобы жрец Малина тебе поверил.

Песец поморщился.

– Я лучше вам правду скажу. Были планы. У меня на нее много планов было. Песец сколько. Понимаете, она была одной из самых-самых сильных наших богинь. После низложения Императора, после того как его семья была отправлена в подземельные, только у Анири есть какие-то права на нефритовый трон. Пока я сам находился в ссылке, я много думал о том, как отомстить Атаю. Я собирался поднять против него восстание, и Анири мне нужна была как его предводительница. Если бы люди нас поддержали, если бы снизу нам оказали помощь, если бы мы смогли договориться с другими пантеонами, в том числе и с ицкаронским, у нас были бы неплохие шансы.

– Иными словами, ты собирался организовать демоническое вторжение в Катай, – хмыкнул я. – И ты серьезно рассчитывал, что такой план выгорит?

– Я собирался все как следует обсудить с Анири, – ответил Пу. – Не обязательно бы мы действовали именно таким образом, как я вам сейчас рассказал. Это – программа максимум. Пу… Что об этом говорить сейчас, после того, как Анири убежала?

– У меня создалось впечатление, что она трезво оценила свои силы, и потому дала деру как можно дальше от места былого заточения, – заметил я. – Три с половиной сотни лет в кристалле ослабили ее, ничего бы не вышло из вашего восстания.

– Силы можно и восстановить, – сказал Пу и протяжно вздохнул. – Пу. Было бы желание и время. Впрочем, я ее не виню, ей сильно досталось, если она решила унести лапы из Катая, то я уважаю ее решение.

Как ни старался песец скрыть нотки разочарования и досады в своем голосе, я все же прекрасно понял: он сильно обижен и даже разозлен на Анири, ни о каком реальном уважении и понимании речи нет. Я же считал, что Анири убегала не столько из Катая, сколько от бронзовой статуи. Голем, судя по всему, был создан, чтобы быть ее тюремщиком. С нашей помощью ей удалось вырваться, теперь он преследовал ее.

– Кстати, к вопросу о восстановлении сил, – сказал я. Пу напрягся. – Как долго ты собрался валяться в бинтах и шинах?

– Ох, ах, не знаю, – песцу прямо у меня на глазах стало хуже. – Атай так помял меня, так отделал… может быть, я вообще никогда не поправлюсь, так и останусь калекой, навечно прикованным к постели. Песец…

– Не переживай, не останешься, – усмехнулся я. – Если ты не поправишься в самое ближайшее время, я тобой лично займусь.

– Звучит как угроза, – хмыкнул Пу. – А между тем Договор…

– Ты реально думаешь, что нашел в нем лазейку? Считаешь, что если тело мастера Квуна будет в ненадлежащем состоянии, то мы не станем требовать его возвращения? Твоя наивность меня удивляет, демон. Пересчитай.

– Пу?

– Ты не учитываешь одного: это для Лу мастер Квун – любимый ученик любимого учителя, мне же он ничем не дорог, и я ему ничего не должен. Более того, я вполне верю в то, что ты нам о нем рассказал. По всему выходит, что мастер Квун – премерзостный тип, предатель, подлец и прохиндей, так что так ему и надо. У меня нет особого желания спасать его. С другой стороны, жрец Малина не может позволить, чтобы кто-то, как ты, пытался одурачить его и остался безнаказанным. Ты моими руками пытался открыть дорогу вторжению демонов в подсолнечный мир, ставя при этом меня в очень неприятное положение. Оставлять это просто так, без ответа, я не намерен. Договор запрещает мне вредить тебе, но в нем есть, если ты помнишь, условие, которое отправит тебя в подземельные миры. Понимаешь, что я хочу сказать?