Текст книги "Хозяйка розового замка"

Автор книги: Роксана Гедеон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 54 страниц)

Потом я вспомнила об Александре, и невероятное отчаяние охватило меня. Слезы были готовы брызнуть из глаз. Пожалуй, я ничем не смогла ему помочь. Мне не удалось… Я сама оказалась почти арестованной… Потом меня захлестнул страх – боязнь того, что я, быть может, не успею скрыться. Почему я стою и ничего не делаю? Мне надо бежать, искать выход, действовать!

Я бросилась вон из комнаты, не помня себя от испуга. К счастью, инстинкт самосохранения не позволил мне выбежать в вестибюль или воспользоваться парадной лестницей, где меня непременно увидели бы жандармы. Я была уже почти у себя в комнате, когда меня окликнула Стефания.

– Что это с тобой? В каком ты виде?

Я была лишь в нижней рубашке, с оторванной полой пеньюара.

– Что сказал тебе полицейский?

Схватив ее за руку, я быстрым прерывистым шепотом произнесла:

– Послушай меня, Стефания. Там, в гостиной, лежит человек. Через час вы войдете туда – так, будто бы случайно. Вы войдете и освободите его.

– Освободите?

– Да. Он связан. Я связала его.

– Но зачем? – Лицо Стефании стало белее мела.

– Я должна была так поступить… Ах, не спрашивай лишнего, а лучше слушай!

– Я слушаю.

– Вы развяжете его, – лихорадочно зашептала я. – Вы, конечно же, ничего не подозревали о том, что он был связан. Если он спросит обо мне, вы скажете, что я уехала.

– А ты уезжаешь?

– Да. Ненадолго, я думаю. Прощай!

Я еще раз сжала ее руку и скрылась за дверью.

Как на грех, мне ничего не удавалось найти. Ключ от гардероба пропал, и у меня не было времени искать его или звать Эжени. Я наспех причесалась перед зеркалом, сколола волосы несколькими шпильками и нанесла немного румян на щеки. Завязала ленты шляпы и, не долго думая, набросила плащ своей горничной, Эжени. Кто знает, может, так даже будет удобнее.

Когда я через черный ход выбралась, наконец, из дома и быстро зашагала через Королевскую площадь по направлению к отелю де Куланж, было уже двенадцать часов дня.

4

Уже на площади Бастилии я поняла, что не взяла с собой денег. Отправилась искать спасения и защиты без единого су! Я сунула руки в карманы, только потом вспомнив, что одета в плащ горничной. В карманах зазвенела какая-то мелочь. Я разжала ладонь и пересчитала монеты – десять ливров четыре су два денье. Я вздохнула. Что ж, по крайней мере, на извозчика хватит.

Я остановила первую попавшуюся извозчичью карету и назвала адрес Валентины Брюман.

Мысли у меня мешались. Да и как им было оставаться ясными, если всего несколько часов я была гордой, важной, богатой дамой и ничего не боялась, а сейчас – оказалась на улице, спасаясь от ареста, и на мне нет ничего, кроме плаща Эжени… О том, что под плащом, я предпочитала не задумываться. На мне была нижняя рубашка и безобразно искромсанный пеньюар. Хорошо еще, что этого никто не видит.

Одно я понимала с предельной ясностью: Клавьер взъелся на меня, да так, что на этот раз мне будет стоить огромного труда от него избавиться. Честно говоря, сейчас я даже не представляла себе, как это сделаю. Я ехала к Валентине, чтобы все выяснить. Мало-помалу гнев переполнил меня. Надо же – она примкнула к моим преследователям… А ведь ей стоило лишь сказать правду, всего только правду, и все эти подлецы не выдвинули бы против меня ни одного обвинения!

А теперь – пожалуйста: я обвиняюсь в убийстве Флоры де Кризанж. Меня хотят арестовать. Меня будут искать. И Валентина внесла немалый вклад во все это!

– Приехали! – грубо сообщил кучер.

Он не считал нужным помочь мне выйти. Я так же грубо сунула ему деньги и сама спрыгнула на землю. Дом Валентины был в двух шагах от меня.

Я легко прошла через ворота, но в дверь мне пришлось звонить очень долго. Лакей, открывший мне, едва увидев меня, сразу сдвинул брови:

– Ты кто такая? Что тебе нужно?

Я вскинула голову, будто хотела показать ему лицо. «Этот человек просто не узнал меня, – подумала я. – Не может же быть, что ему приказали меня не впускать».

– Мне нужна госпожа Брюман, болван! Я ее подруга. Ты, должно быть, просто спятил, если не узнаешь меня.

Он лишь слегка посторонился, пребывая в явном замешательстве, и я сразу увидела Валентину, спешащую ко мне. Она подбежала, схватила меня за руку. Лицо у нее было просто безумное.

– Сюзанна, как только вам пришло в голову явиться ко мне?! Там, наверху, – полицейский, он с самого утра сидит у меня…

Ужас и злость захлестнули меня, сковали на миг все движения. Валентина настойчиво тянула меня за руку.

– Куда вы меня тащите?

– Идемте, я проведу вас через черный ход. Так будет безопаснее.

Мы торопливо пересекли прихожую, и Валентина повела меня через какие-то многочисленные комнаты, желая обойти парадный вход. У меня очень болела голова, и единственное, что я хорошо ощущала в тот миг, – это злость на Валентину.

– Вам нужно немедленно уйти, – говорила она испуганно. – Не приходите больше сюда. Они вас именно здесь и поджидают.

Я была убеждена, что она не так беспокоится о моем благополучии, как хочет поскорее от меня избавиться. Никто не уверил бы меня в обратном. Уж такова эта мадам Брюман. Конечно, ей нельзя быть такой добродетельной и самоотверженной, как раньше, теперь у нее есть богатый муж, деньги, достаток – словом, есть что терять.

Я остановилась, резко высвободила свою руку.

– Можете вы объяснить, почему унизились до лжи?

Белая как полотно, с глазами, в которых застыл ужас, Валентина протянула мне смятую бумажку.

– Взгляните… Он прислал мне это вчера в полдень.

Я бегло просмотрела написанное, сразу узнав руку Клавьера. «Дражайшая мадам Брюман, лишь одно слово в защиту вашей милой сестрицы – и мне надоест закрывать глаза на деятельность господина Брюмана. Как вы понимаете, еще со времени нашей с вами встречи на торгах само присутствие вашего мужа в Париже вызывает у меня величайшую досаду».

– И вы из-за пустой угрозы решили подвести меня под суд? – вскричала я, в ярости комкая записку.

– Это не пустая угроза… Он вел с Жаком много дел, он знает моего мужа и в два счета может его уничтожить.

– Может! Еще только может! А меня арестовывают уже сейчас!

Она молчала. По этому молчанию, невыносимому для меня, я поняла, что ничего иного от Валентины не добьешься.

– Почему же вы даже не предупредили меня? Почему не послали человека и не сообщили, что Клавьер угрожал вам? Почему не сделали хотя бы это?

Глаза Валентины расширились. Как я поняла, она даже не подумала ни о чем подобном.

– Сюзанна, если вам нужна какая-то помощь – деньги, например, я…

Меня до глубины души возмутил ее тон. Она словно записала меня в неудачницы, словно никакого сомнения не имела насчет того, что Клавьер выиграет, а я буду либо арестована, либо сбегу. Честно говоря, я и сама не знала, как выкручусь. Но почему она хотя бы для вида не верит в мою удачу?

– Деньги? – процедила я сквозь зубы. – Отдайте свои деньги бедным!

– Сюзанна, но…

– Идите вы к черту! Именно там вам и место!

Круто повернувшись, я выскочила за дверь и, оглянувшись по сторонам, выбралась на улицу. Быстро мчавшийся экипаж чуть не сбил меня. Я подумала, что мне снова следует нанять коляску и куда-то поехать, но исполнять свое намерение я не спешила. Тоска охватила меня. Я свернула на улицу Сен-Луи и медленно пошла вдоль домов, размышляя над своим положением.

Что и говорить, оно было незавидным. Чем дальше удалялась я от дома Валентины, тем тверже убеждалась, что я поступила неправильно. Гнев и презрение не позволили мне воспользоваться ситуацией и взять хотя бы то, что было мне крайне необходимо, – например, деньги и одежду. Я ведь под плащом была почти что в нижнем белье. И что теперь делать?

Погода, как в насмешку, была солнечная. В такое время только жизни радоваться, а не брести куда глаза глядят. Я остановилась, глядя в небо: оно было по-весеннему голубое, прозрачное, с медленно плывущими белыми кучевыми облаками. Ветер, долетавший с Сены, был теплый и приносил пряные ароматы свежих трав. Уже повсюду были слышны галки, грачи, иволги.

– Кого вы ждете, мадемуазель? Уж не меня ли?

Вздрогнув, я обернулась. Какой-то мужчина в довольно поношенном сюртуке и далеко не чистых панталонах обращался ко мне. Плащ Эжени был виной тому, что меня приняли не за ту, кем я была. Да еще мое странное поведение – я словно застыла посреди улицы.

Мужчина приблизился и, осклабясь, схватил меня за талию.

– Может, вам идти некуда? Так пойдемте ко мне.

Запах, исходивший от него, был далеко не приятен, и, вдобавок ко всему, его руки жадно зашарили по моему телу. Дикое возмущение овладело мной.

– Пошел прочь, убирайся! Глупый индюк, деревенщина!

– О, да мы из недотрог? А ведь почти голая под плащом!

Он оставил меня и отошел, злобно усмехаясь. Я не сразу смогла опомниться, но, желая поскорее уйти и забыть об этой встрече, быстро пошла по улице, нырнула в какую-то подворотню, прошла через двор, чуть не заплутав между домами, и, преодолев крутой спуск, оказалась на шумном, многолюдном бульваре. Здесь, в тени больших каштанов, возле какой-то лавчонки, я и пришла в себя.

«Надо что-то делать, – решила я. – Нет смысла бродить по Парижу, рискуя наткнуться на полицию». Хотя я и не знала, что именно следует предпринять, но решила для начала нанять извозчика. Я сунула руку в карман, чтобы достать деньги, и похолодела.

Денег не было. Подумав сначала, что это галлюцинация, я даже вывернула карман и проверила его швы. Нет, все правильно. Я потеряла свои десять ливров и осталась вообще без гроша. Хотя потеряла ли?

– Ах, мерзавец! – выдохнула я, сразу вспомнив о том вонючем типе, который пристал ко мне на улице Сен-Луи.

Без сомнения, это он украл деньги. Мне не следовало быть такой беспечной, я ведь слышала о необыкновенно ловких карманниках, виртуозно владеющих своим ремеслом, только и ждущих такую простофилю, как я.

Сознание того, что я ограблена, и неожиданный сильный приступ головной боли на миг сломили меня. Голова закружилась так, что я с испугом решила, что сейчас сяду прямо на тротуар; чтобы избежать этого, я оперлась рукой на витрину магазина. Надо было переждать эту слабость. Но почти в ту же секунду из двери лавки выскочил разъяренный приказчик:

– Как ты смеешь хвататься за стекло? Ты знаешь, что это я его вытираю? Ну-ка, пошла вон, девка!

Я чувствовала себя такой разбитой, что у меня недостало духу ответить ему даже полным ярости взглядом. Шатаясь, я побрела по бульвару, потом повернула к мосту О-Шу, сама не зная, зачем выбираю такое направление.

Мысли мои с каждой минутой становились все более неясными, но я все же вспомнила о Жозефине, подумала, не может ли она помочь мне, и сразу же решила, что не может. Она была более чем кто-либо замешана в связях с банкирами. Она постоянно брала в долг, подписывала какие-то контракты, выплачивала займы, вмешивалась во всякие финансовые операции – словом, ее имя было очень тесно связано со всевозможными денежными аферами. Значит, можно предположить, что она у Клавьера на крючке. А как же иначе? Он один из самых влиятельных банкиров. К тому же Жозефина и так ничем не могла бы помочь. Она ведь ничего не видела. Так она и скажет… Было бы безумием даже являться в их дом.

И в Бретань я вернуться не могу. Должно быть, меня будут ждать на заставах. Да что там говорить – у меня даже денег нет! Сознание безысходности так меня пришибло, что я опустила голову. Мне стало казаться, что я серьезно больна. Меня бросало то в жар, то в холод, и я шла, едва передвигая ноги.

Тогда я решила: первое, что мне следует сделать, чтобы спастись от полиции и не упасть от слабости прямо на улице, – это найти убежище. В гостиницу я пойти не могла. Был еще разграбленный дом на Вандомской площади, который я отвоевала у Клавьера. Вполне возможно, что там меня будет искать полиция. Но, поразмыслив, я решила рискнуть. Ведь больше мне некуда было идти.

«Будь он проклят, – подумала я, идя по улице. – Да, пусть он будет проклят и попадет в ад. Только этого Клавьер и заслуживает».

На этом мои мысли прервались. Мигрень, кажется, усиливалась с каждым сделанным мною шагом, в ушах шумела кровь, так что я не слышала ничего, что происходило вокруг. Я даже не замечала полицейских. Было очень жарко – то ли от погоды, то ли от болезни; испарина выступила у меня на лбу, губы пересохли. Я шла и порой на ходу бредила. Мне мерещился Корфу, апельсиновые рощи, чудесная прохлада нашего домика в Платитере… Потом перед глазами вдруг всплывала физиономия Клавьера; с жестокой ухмылкой он будто подталкивал меня к бездне, где бушевало пламя, – я уже чувствовала жар огня, он дышал мне в затылок, лизал платье, и вот я уже горю – с головы до ног…

Я остановилась, пошатываясь. Прошло несколько секунд, прежде чем я успела осознать, что стою на Вандомской площади. Я не знала, который сейчас час, скоро ли наступит вечер. И я до сих пор не понимала, каким чудом мне удалось добраться до места. Я ведь была больна и шла пешком. Я почти бредила… Должно быть, сам Бог привел меня сюда.

– Мне надо лечь, – проговорила я тупо.

Я знала, что, когда переживаешь приступ жестокой мигрени, лучшее лекарство – это уснуть. После сна все пройдет. Я снова буду здорова, смогу позаботиться о себе и еще всех переиграю. Они еще не знают, с кем связались.

Я прошла через ворота и остановилась у будки сторожа. Внутри никого не было. Зато я заметила на ящике кусок рогалика, прикрытый бумагой, и яблоко. Сейчас есть мне не хотелось, но я машинально собрала всю эту снедь и рассовала по карманам.

Дверь была заперта. В прошлый раз я сама позаботилась об этом. Я обошла дом и, заметив окно, разбитое ветром, решительно обернула руку плащом. Потом изо всех сил ударила по стеклу. Вот теперь у меня был вход, достаточный для того, чтобы я могла пролезть. Я убрала осколки, лишь слегка оцарапав руку. Шум меня не пугал: сторож глух, а со стороны площади меня вряд ли кто-то услышит. Я влезла в дом через окно, остановилась посреди комнаты, переводя дыхание, и только потом вспомнила, что даже не попыталась проверить, не поджидает ли меня здесь полиция.

«Мне везет, – мелькнула у меня мысль. – Я столько глупостей наделала, была так неосторожна, что без везения давно бы попалась. Видимо, правда на моей стороне».

Впрочем, как можно говорить «видимо»? Из-за этой проклятой мигрени в голову приходят совершенно нелепые вещи!

Держась за перила, я поднялась на второй этаж, где, как я помнила, должен был быть довольно удобный диван. Но, так и не дойдя до него, а лишь миновав ступеньки, я ощутила такую слабость, что рухнула ничком прямо на пол.

Наступила минута полного, абсолютного покоя. Тревоги, мысли, силы – все покинуло меня. Я забылась, наслаждаясь собственной неподвижностью, и на миг стала будто слепа и глуха ко всему. Но это продолжалось недолго. Сознание возвращалось, и я поняла, что нужно встать. Надо сделать еще несколько шагов. Всего два шага…

Кое-как я встала на колени и доползла до дивана. На нем было гораздо мягче, чем на полу, и блаженная истома охватила меня.

Я еще успела подумать о Баррасе. У меня ведь была назначена встреча с ним. Но разве я могла туда пойти? Без сомнения, он уже знает о том, что меня объявили убийцей Флоры, невинной порядочной гражданки. Да если бы и не знал, я бы все равно не могла к нему явиться в одной нижней рубашке. У меня ужасный вид.

И, кроме всего прочего, я была не в силах куда-либо идти, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

5

Проснулась я от холода.

Дождь барабанил по крыше. Капли из открытого на чердак люка падали на пол, их брызги разлетались и касались даже меня. Я чувствовала себя изрядно замерзшей. Поглядев в люк, я сделала вывод, что сейчас, должно быть, раннее-раннее утро. Небо было еще почти темное, не залитое огнем рассвета. Ветер на улице был сильный, я слышала, как гнутся под ним деревья.

Боли больше не было. Я чувствовала себя здоровой. Я могла идти. И я даже ощущала голод. Вспомнив о еде, украденной у сторожа, я съела сперва рогалик, а потом сгрызла яблоко. Дождевая вода, падающая через люк, позволила мне умыться. Порывшись в вещах, которые чудом уцелели, я среди всяких мелочей отыскала гребень и стала причесываться. Мало-помалу события вчерашнего дня начинали вырисовываться в моем сознании. Да, конечно, подумала я, головная боль уже прошла, и это хорошо, но мое положение остается почти безвыходным. У меня нет даже одежды. Нет денег, чтобы эту одежду купить. Меня ищет полиция. Так что положение не «почти безвыходно», а безвыходно, и все тут.

Кто мне может помочь? Кто в силах сокрушить Клавьера? Никто. Этот негодяй давно уже всех купил. Он поставил меня в такое положение, что я даже деньгами своими не могу воспользоваться. Стало быть, я должна думать не о том, как оправдаться, а о побеге в Бретань. Но и это решение порождало многочисленные проблемы.

Ах, если бы у меня хоть пистолет был! Тогда бы я…

Не закончив своей мысли, я застыла на месте. Громкие голоса донеслись со двора, и луч фонаря прорезал темноту. К счастью, сторож был глух, и это заставляло всех, кто обращался к нему, говорить как можно громче. Разговор велся почти на уровне крика.

– Что? Что вы говорите? – переспрашивал сторож.

– Мы хотим осмотреть дом, болван! Подавай-ка ключ!

«Полиция», – решила я сразу, и кровь застучала у меня в висках. Впопыхах схватив свой плащ и шляпу, я, будто в лихорадке, стала спускаться по лестнице. С превеликим трудом мне удалось вспомнить, где же то окно, через которое я вчера проникла в дом. Я спрыгнула на землю и при этом так ушиблась, что на несколько секунд онемела от боли. Потом, когда первый шок прошел, я бросилась бежать не разбирая дороги.

Мало-помалу до меня дошло, что за мной никто не гонится, и это успокаивающе подействовало на мое сознание. Задыхаясь, я перестала бежать, а потом пошла еще тише. Дождь, кажется, прекращался, но я уже слегка промокла. Я стала оглядываться по сторонам, пытаясь определить, где нахожусь; из-за волнения мне это долго не удавалось.

И, как-то вдруг бросив это занятие, я подумала о Талейране.

Я не знала, где он сейчас, чем занимается, находится ли в Париже. Но я сразу поняла, что Талейран – единственный человек, который обладает большим влиянием, большими связями и большой властью, единственный, кто выказывал мне расположение. Я, конечно, не могла назвать его другом. Но что-то в нем вызывало у меня симпатию. Он был негодяй, но уж очень очаровательный негодяй. И, кроме этого, я больше не знала, к кому обратиться.

Надо отправляться к нему. Нельзя упустить эту последнюю ниточку. Сейчас раннее утро – Талейран, должно быть, еще дома, а не в министерстве. При условии, конечно, что он ночевал не у любовницы. Любовниц у него было множество.

Я снова стала оглядываться вокруг и снова не могла определить, по какой улице иду; тогда, отчаявшись понять это самостоятельно, я обратилась к первой попавшейся мне молочнице с нелепым вопросом:

– Скажите, сударыня, где я нахожусь?

– Да ведь это улица Эшель, милочка! Совсем рядом с Карусельной площадью!

Я вздрогнула. Да, так и есть… Вероятно, только волнение и утренний туман не позволили мне понять это самой. Я была почти на площади Карусель, так близко от своего врага – Клавьера, который жил в моем доме и организовал всю эту травлю. Я закусила губу, чувствуя, как ненависть подкатывает к горлу. Нет, в Бретань я просто не имею права убегать. Надо поставить этого подонка на место. Я была готова руками рыть землю, лишь бы он понял, что зря со мной связался.

Я могла передвигаться по Парижу только пешком, поэтому, когда добралась до улицы Варенн, было уже около девяти часов утра. Пожалуй, лучше было бы отправиться сразу в министерство. Но, может быть, мне повезет, и я все-таки застану Талейрана.

Я понимала, что одежда на мне такова, что я вряд ли могу надеяться, что меня пропустят в дом. Меня в подобном наряде примут в лучшем случае за горничную. Поэтому я остановилась у ворот и терпеливо стала ждать, когда проедет карета Талейрана.

Вокруг меня кипела жизнь. Париж давно уже проснулся, и улицы его были полны народа. Давно уже открылись магазины и лавки. На рассвете казалось, что день будет серый, дождливый и туманный, но с каждым часом погода становилась все приятнее. Сияло солнце, отражаясь в лужах. Воздух – он в Париже обычно оставляет желать лучшего – нынче был легкий и благоухающий, словно весь город полнился цветочными ароматами.

Прошел час, второй… Я начала понимать, что жду зря, что Талейран, вероятно, давно уехал на службу. По улице с громкими криками шел мальчишка – разносчик газет. Я долго не могла решиться подойти к нему – стыд за то, что у меня нет денег, не давал мне сдвинуться с места. Но любопытство в конце концов пересилило, я подошла и как можно тише произнесла:

– Дай мне посмотреть «Монитёр», дружок. Всего на одну минуту.

– А что, денег у вас нет? – спросил он, подмигивая.

– Нет.

– У меня тоже негусто. То-то мы друг друга поняли!

С этими словами он протянул мне газету, предупредив:

– Только на минуту, гражданка. Мне дальше надо идти.

Я поспешно просмотрела свежий, пахнущий краской номер, и сердце у меня упало. Да, так и есть, в верхнем углу было напечатано сенсационное сообщение: «Гражданке дю Шатлэ предъявлено обвинение в убийстве Флоры Клавьер». Далее следовали россказни о том, сколько бед натворил мой муж в Бретани, и всякие домыслы по поводу моей связи с Клавьером.

«А ведь это может прочитать и Поль Алэн, – подумала я с ужасом. – И даже Александр…» Внутри у меня все похолодело. Я молча отдала газету мальчишке. То, что о моей беде теперь станет всем известно, очень угнетающе на меня подействовало. Ведь многие поверят этим выдумкам. Но самое страшное будет тогда, когда об этом узнают в Белых Липах. Боже, да Анна Элоиза просто съест меня живьем. Оставалось надеяться только на то, что в Бретани не слишком любят газеты республиканского направления.

В этот миг из ворот выходил лакей, видимо, получивший какое-то задание, и я бросилась к нему с вопросом, где господин Талейран.

– Да где ж ему быть? В министерстве!

Не теряя ни минуты, я оставила свой пост на улице Варенн и решительно отправилась на Рю-дю-Бак, в министерство иностранных дел.