Текст книги "Хозяйка розового замка"

Автор книги: Роксана Гедеон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)

8

…Миновав заставу и успешно покинув Париж, заговорщики и похищенные узники Тампля остановились, чтобы сменить одежду и лошадей, в Сен-Клу, в одном из домов, где жили проверенные роялисты, готовые оказать всяческую помощь. Там отец, с трудом сойдя с лошади и опираясь на саблю, окинул быстрым взглядом группу своих спасителей и, сразу остановившись на Александре, спросил:

– Так это вы, сударь, женились на моей дочери?

– Имел такую честь, – сказал Александр улыбаясь.

Так принц де Тальмон впервые познакомился со своим зятем.

В целом дело прошло очень легко, легче, чем кто-либо ожидал. Бдительность республиканских властей оставляла желать лучшего, развал, поразивший всю страну, не миновал тюрем и полиции. Так что, когда поздно вечером к коменданту тюрьмы Тампль прибыли люди, одетые в форму жандармских офицеров, и предъявили распоряжение Директории о препровождении двух заключенных в другое место, комендант не был ни насторожен, ни удивлен. Да и чему удивляться? Всем было известно, что Баррас, задающий тон в Директории, сейчас делает ставку на правых; так что казалось вполне вероятным то, что двум закоренелым роялистам будет предоставлена возможность загладить свою вину. Их хотят перевести в лучшее место – что ж, пожалуйста…

Можно было ожидать вопросов, удивленных возгласов, вполне понятного любопытства. Но комендант ничего такого не проявил. Бегло просмотрев бумагу, он бросил ее на стол, зевая, позвал офицера, и через полчаса Сидней Смит и принц де ла Тремуйль уже садились в государственную тюремную карету, окруженную жандармами. Заключенные были заранее предупреждены и поэтому вели себя как полагается.

И только через два часа после их отъезда коменданта тюрьмы Тампль стали одолевать смутные подозрения…

Теперь, впрочем, это никому не могло повредить. Уже на рассвете, проскакав двадцать лье, заговорщики были в Руане и, затаившись на одной из явочных квартир, пережидали светлое время суток. Они знали, что вся полиция Республики будет поставлена на ноги. Чтобы найти виновников столь дерзкого похищения, Баррас и директоры готовы будут перевернуть вверх дном всю страну. Но беглецы не боялись. Следовало лишь соблюдать осторожность и точно придерживаться плана, разработанного в Англии. Кроме того, на случай непредвиденного нападения каждый заговорщик располагал оружием, пулями и порохом.

Теперь, через неделю после отъезда из Парижа, они были здесь. Все еще слишком ошеломленная, чтобы хорошо соображать, я слышала, как Александр отдает приказания: поднять на ноги всех людей, оцепить поместье, выставить часовых вдоль дороги и при приближении опасности подавать сигналы… Поль Алэн, несмотря на то что сам только что приехал, отправился лично проследить за тем, как приняты все эти предосторожности. Остальные прошли в голубую гостиную. Я услышала голос отца. Он говорил:

– Соблаговолите известить мою жену, что я буду в Лондоне через два месяца.

– Но ведь принцесса сейчас в Вене, – сказала я, – в свите дочери Марии Антуанетты.

– Это ничего. Полагаю, она приедет в Лондон, чтобы повидаться со мной.

– Она знала, что вы живы?

– Нет. Вероятно, что нет.

Я машинально распорядилась насчет ужина и вина. Маргарита прекрасно понимала, как я взволнована и растеряна, и поэтому сразу взяла все заботы по обслуживанию гостей на себя. Я молча поблагодарила ее взглядом.

Они сели за стол и говорили, говорили, говорили… Я очень ясно почувствовала и горечь, и досаду. Зачем они все сюда приехали? Пока они здесь, отец только их и слушает. Да и сам он находится в центре их внимания. А я… словно на втором плане. Может быть, у них не было иного убежища? Но в таком случае они могли бы отправиться спать и оставить меня с отцом. Так нет же – им непременно нужно обсуждать свои планы.

Скрывая недовольство, я обвела взглядом гостей. Человек, сидевший напротив отца, – это был Сидней Смит, англичанин, похищенный из тюрьмы Тампль. По-французски он говорил с трудом. Искажая слова, он спросил:

– Так каковы же ваши намеревания, принц? Вы останетесь здесь или уедете вместе со мной через месяц, как условлено?

«Через месяц, – повторила я про себя, – стало быть, Смит целый месяц намеревается пересиживать здесь опасность».

Отец ответил резко и решительно:

– У меня нет желания оставаться во Франции. Сюда я вернусь только в том случае, если король сам объявит войну Республике и решит возглавить наступление.

– Ставя такое условие, вы отлично знаете, что оно неосуществимо. Стало быть, вы выбираете для себя эмиграцию?

– Я выбираю для себя войну против синих. Но война только тогда имеет смысл, когда есть надежда на победу. В данный момент в шуанской войне смысла нет, потому что король отказывается возглавить ее. Я еще попытаюсь убедить и его, и графа д’Артуа, я побываю и в Лондоне, и в Митаве. Если мне не удастся добиться желаемого, я буду бороться иначе.

– Каким образом?

– Меня более всего сейчас интересует Бонапарт.

Помолчав, отец добавил:

– Следует где-нибудь остановить его. Любыми средствами. А потом поглядеть, не согласится ли он сыграть роль Монка[11]11
  Монк – английский генерал, деятель английской буржуазной революции XVII века. После смерти Оливера Кромвеля возвел на престол короля Карла II Стюарта, против которого ранее воевал.


[Закрыть].

Меня поражало то, что отец так осведомлен о происходящем, но я перестала слушать, потому что все эти тонкости роялистской борьбы были мне не очень интересны. Я смотрела на отца. Он стал очень худ – это я теперь заметила. На щеках четче выступили желваки, глаза ввалились, и их блеск казался еще более пронзительным. Как все-таки хорошо, что он намерен целых два месяца провести в Белых Липах. Здесь, во-первых, безопаснее, а во-вторых, он сможет немного поправиться. Обрести прежнюю форму. Он ведь уже немолод. Впрочем, о том, что принц стар, я тоже не могла подумать. В нем было столько силы, энергии, воли к жизни. Да и ненависти тоже… Я интуитивно чувствовала эту ненависть, и поэтому понимала, что долго он у нас не задержится. Его зовут иные дела. Подумав об этом, я поняла, почему Александр иногда так напоминал мне отца: они оба чувствуют себя рожденными для постоянной войны. Одному Богу известно, что они делали бы, если бы не произошла революция.

Я заметила, что Александр смотрит на меня. Он был такой усталый, как и принц, и тоже похудел за дни этой авантюры. Мы улыбнулись друг другу глазами. В моей молчаливой улыбке была и радость, и большая благодарность за то, что он сделал. Привез мне отца… Я бы так хотела, чтобы они стали друзьями.

Ле Пикар и Сидней Смит никак не хотели успокоиться, точно от мнения принца де ла Тремуйля зависел весь успех борьбы.

– Принц, скажите же нам наконец определенно, чем вы собираетесь заняться. Каковы ваши намерения? Какую разведку вы станете поддерживать? Англии очень важно это знать. Чего вы хотите больше всего?

Отец ответил не сразу, наклонясь к канделябру и от пламени свечи прикуривая сигару. Потом взглянул на меня, и я с удивлением отметила: до чего теплым был этот взгляд.

– Больше всего, господа, я хочу побыть с дочерью и узнать, где же все-таки находится мой внук.

9

– Как я спасся?

Был уже вечер следующего дня; мы сидели на террасе – я, отец и Александр. Сгущались сумерки, теплая ночь обволакивала и дом, и парк, и густые заросли старых вязов напротив. Где-то еще щебетала иволга. Оранжевая лампа разливала приятный свет, бликами отражаясь на мозаичных плитах пола и заставляя сиять рубиновое шарантонское вино в бокалах.

Помолчав, отец произнес:

– Дорогая моя, это было не спасение. Это было хуже, чем смерть. Я тысячу раз предпочел бы расстрел, чем Тампль. Разве вы так плохо знаете меня, что называете это спасением?

– У меня было очень мало возможности узнать вас. И, кроме того, как можно иначе назвать то, что вы остались живы?

– Я был мертв. Все эти три с половиной года в Тампле я провел как мертвец. Я проклинаю эти годы. Я немолод и не могу располагать временем. Мне надо многое успеть. И за что я ненавижу синих больше всего – так это за то, что они у меня отняли целых три года, иначе говоря, сорок четыре месяца, девять дней и девять часов.

Он поставил свой бокал на стол, его рука сжала локотник плетеного кресла. Александр, вероятно, заметив, что принцу не очень-то хочется говорить о своем спасении, которое он расценивал как унижение, сказал:

– Сюзанна, расстрел в Лавале был самым настоящим. Господин де ла Тремуйль был ранен двумя пулями в грудь и упал замертво. Через пять минут после этого прибыл гонец с тайным предписанием генерала Канкло. Генерал приказывал приостановить казнь и отправить приговоренного в Париж.

Отец насмешливо отозвался:

– Признаться, я был совершенно уверен, что умер. А когда открыл глаза, то решил, что слишком переоценил себя при жизни и теперь получил наказание за свое самомнение – наказание в виде ада. Поистине, даже дьявол такого не придумал бы – отдать меня, принца, пэра Франции, в руки этих синих негодяев! Впрочем, я иногда даже доволен, что так получилось: все происшедшее пробудило во мне такую ярость и ненависть, что я теперь ни на минуту не могу успокоиться. Я буду бороться с этими выродками до последнего.

– Похоже, – улыбаясь, заметил Александр, – Республика оказала себе медвежью услугу, помиловав вас.

Он ушел, оставив нас одних. Отец долго молчал, словно обдумывал этот уход, и я с улыбкой поняла, что ему бы хотелось посмотреть Александру вслед, чтобы еще раз оценить его.

– Знаете, – сказал он вдруг, – а ведь я доволен.

– Довольны?

– Да. Признаться, я редко был доволен вами. Вы всегда поступали не так, как я хотел. Но вы же знаете, что я всегда хотел вам только добра.

– Да, – сказала я. – Знаю. Так он вам нравится?

– Герцог дю Шатлэ? Даже я сам не мог бы выбрать для вас лучшего. Впрочем, я должен признать, что всегда делал неудачный выбор. Вам что-нибудь непременно не нравилось.

– Но вы же меня не спрашивали… Хотя я и сама не знаю, отец, нужно ли спрашивать. Все решает случай. Я выходила замуж за герцога дю Шатлэ только ради его денег. Все остальное меня не интересовало. Я лишь хотела, чтобы Жан был всем обеспечен.

– Мне трудно слышать такое от своей дочери.

– Почему?

– Это наполняет меня стыдом. Нелегко сознавать, что это я допустил такое. Я не оградил вас от этого безумия. Я был виной тому, что вы были вынуждены принимать во внимание деньги герцога.

– Но мне кажется, что вы никогда не осуждали браки по расчету.

– Браки по расчету, моя милая, но только равные браки. Иначе говоря, союзы… Я прихожу в ярость, когда думаю, что члены этого семейства могут упрекнуть вас за то, что вы были бедны.

Улыбаясь, я покачала головой.

– Нет-нет. Все, к счастью, совсем не так. Меня никто не упрекает, я со всеми нашла общий язык. Я так счастлива, что…

Помедлив, я добавила, и глаза у меня сияли:

– Что только ваше появление могло сделать меня счастливее!

Он наклонился, взял мою руку, лежавшую у меня на коленях:

– Я рад, что мы помирились. Что мы теперь – одна семья. В Тампле я долго думал о вас. Нелегко было сознавать, что я ничего не знаю ни о вас, ни о Жане – вплоть до того, живы ли вы… Меня интересовала даже не судьба рода, а ваша судьба. Я слишком плохо использовал то время, когда вы были рядом, и меня утешало лишь то, что с Жаном я такой ошибки больше не повторю… И как я был рад, когда обнаружил, что ваша судьба устроилась куда лучше, чем можно было надеяться.

– Вы имеете в виду Александра?

– Да. Вы удивительно гармоничная пара. Нельзя отыскать более равных людей по благородству крови. То, что вы герцогиня дю Шатлэ, даже меня, принца, наполняет гордостью.

– Ну а Александр? Сам Александр?

– Ему я обязан свободой. Этим сказано многое.

Я прошептала – тихо, взволнованно:

– Ах, я так люблю его, отец… Это необыкновенный человек. Он сделал для меня такое, что…

– Что?

– Он оживил меня. Вернул мне душу. Я ведь почти потеряла ее тогда. А еще…

Запинаясь, я стала говорить. Рассказывать обо всем, что случилось со мной после того расстрела в Лавале. Мне нелегко было отважиться на такой рассказ. Еще ни одному человеку на свете я не признавалась в своей связи с Реме Клавьером. Но отцу надо было сказать. Я не сомневалась, что он если и не поймет меня, то не выдаст.

Он слушал меня, кусая губы, и его рука все сильнее сжимала локотник кресла. Он не прерывал. Лишь изредка, когда я замолкала, он повелительно произносил: «Говорите», – и я снова, будто подбодренная этим приказанием, находила нужные слова. Когда я в своем рассказе дошла до того, как забрала у Клавьера тысячу ливров и держала пистолет у него перед лицом, у принца побелели даже губы, он резко, гневно вскочил, прошелся по террасе, и его руки, заведенные за спину, были сжаты в кулаки. Потом сдавленно бросил через плечо:

– Черт возьми, и вы, имея этого мерзавца в руках, не выстрелили?

– У меня не было такого намерения. Говорю же вам, мне нужны были только его деньги… Я так презирала его тогда.

Он молчал, отвернувшись от меня и тяжело дыша. Я понимала, как трудно пэру Франции и знатному вельможе принять мысль о том, что его дочь была влюблена в буржуа, была им отвергнута, брошена. Да, я понимала эти чувства. Это сейчас я уже успокоилась, но ведь было время, когда я строжайше запрещала себе даже вспоминать имя Клавьера, ибо одна мысль о нем обдавала меня волной жгучего, невыносимого стыда и выбивала из колеи надолго.

– Я ни в чем вас не упрекаю, кроме одного! – резко произнес отец. – После всего, что случилось, было преступно не убить его, просто преступно!

– Я не хотела снова оказаться в тюрьме. Особенно за убийство.

Мой голос прозвучал вяло, безжизненно. Мне до сих пор очень трудно было вспоминать то время. Нищета, отчаяние, зимняя стужа… И Париж – такой холодный, враждебный, равнодушный. У меня не было тогда надежды ни на что и ни на кого. Даже Джакомо отказывался мне помочь. Честно говоря, я и по сей день не понимала, как мне удалось выжить, как я превозмогла весь тот ужас, что на меня навалился… Выражение боли появилось у меня на лице. Я очнулась только тогда, когда почувствовала руку отца у себя на плече.

Он подошел ко мне, встал рядом, и его рука показалась мне такой неожиданно ласковой, что я в невольном порыве прижалась на миг к ней щекой.

– Никогда вы так не делали, – произнес он тихо.

– И вы, – прошептала я почти бессознательно.

Он наклонился, порывисто взял мое лицо в ладони, и я была потрясена, увидев, как он взволнован.

– Милая моя девочка, сколько же вам довелось пережить! Конечно же, я понимаю вас. Никто не должен ничего от вас требовать. Я был в гневе, когда говорил, что вам следовало убить этого торгаша. Как жаль, что я на миг стал глух и слеп от возмущения…

– Вы действительно думаете, что я поступила правильно?

– Более чем правильно. Вы сделали самую правильную вещь в мире – вы остались живы. Я должен благодарить Бога за то, что он сохранил вас. Пока у меня есть вы и Жан, я знаю, за что бороться. Без вас моя борьба была бы пуста, лишена смысла для меня самого.

Я была взволнована его словами. Сейчас словно осуществлялось одно из самых моих потаенных детских желаний: иметь отца, которому можно было бы довериться… который любил бы меня и не скрывал этого… Некоторое время я не могла произнести ни слова.

Сев в кресло напротив меня, он задумчиво сказал:

– Признаться, я был уверен, когда увидел Веронику и Изабеллу…

– Уверены в чем?

– Что они дочери Александра. Я подозревал, что они незаконнорожденные, но думал, что он – их отец… что вы только после их рождения заключили брак. Но…

Он не договорил. Тогда сказала я – горячо, взволнованно:

– Отец, это не имеет никакого значения! Александру даже все равно, чьи они. С тех пор, как он удочерил их, он относится к ним как к своим. Он даже даст им приданое. Он всех в доме уверил, что они – его… Он любит их, мне ли этого не видеть! И он не изменит к ним своего отношения… Вы же не скажете о Клавьере, правда?

Он молчал. Тогда я жалобно повторила:

– Ведь не скажете, да?

– Да стоит ли об этом спрашивать! Давайте навсегда договоримся позабыть даже имя Клавьера – до тех пор, пока не наступит наше время. Следует помнить лишь о том, что Вероника и Изабелла носят фамилию дю Шатлэ. А это гордая фамилия… Надо лишь приложить усилия, чтобы они выросли аристократками и ничего не позаимствовали у своего мерзкого отца…

Он сурово добавил:

– Надеюсь, у вас хватит ума ничего им не говорить.

– Мне не нужен был этот совет. Я решила так еще до их рождения.

Отец какой-то миг смотрел на меня, потом улыбка показалась на его лице.

– Ах, черт возьми! – сказал он неожиданно довольным и веселым тоном, ударив кулаком по локотнику кресла. – Я признаю, что мой зять совершил немало благородных поступков, но не будем преувеличивать меру его благодеяний!

– Преувеличивать? – переспросила я ошеломленно.

– Он женился на моей дочери! Он имел честь взять в жены принцессу де ла Тремуйль! Наконец, он женился на такой прелестной женщине, что другую во Франции еще поискать, – и об этом тоже забывать не следует! Не каждому так везет, как ему…

Я заулыбалась, обрадованная и его словами, и его настроением. Наш разговор направлялся в очень приятное русло, но в этот миг резкий каркающий голос раздался позади нас:

– Везет?! Клянусь Богом, сударь, вы чересчур высокого мнения о себе, своей дочери и всем своем семействе!

Я похолодела. Узнать голос Анны Элоизы, даже не видя ее, было нетрудно. Меня бросило в холодный пот при мысли, что она, быть может, уже давно нас слушает и узнала теперь о близняшках и о Клавьере… О Боже, взмолилась я, пожалуйста, только не это!

Отец поднялся и изысканно поклонился старой даме – изысканно, но несколько иронично.

– У вас интересная манера приветствовать, сестрица. Мы не виделись лет сорок, насколько я понимаю. Неужто за эти годы я имел несчастье невольно вас разгневать?

Они стояли друг против друга, и оба опирались на трости: брат и сестра, рожденные одной женщиной – принцессой Даниэль – от разных мужей. Разница в возрасте между ними составляла двадцать два года. Мой отец первый и единственный раз видел свою сестру, когда был еще юношей.

Анна Элоиза усмехнулась, обнажив великолепные искусственные зубы:

– Я полагала, что навсегда избавилась от семейства де ла Тремуйль. Но вы, похоже, поклялись преследовать меня вечно. Не успела я забыть о своей матери и ее втором муже, как сюда явилась ваша дочь. После ее появления все пошло вверх дном…

– Что ж, мадам, – сказал отец, – вы имеете право на собственное мнение. И я очень рад, что ваше мнение ничего здесь не изменит.

– И все же я не откажу себе в удовольствии высказать его. Вы считаете свою дочь приемлемой партией для Александра? Для моего внука, герцога дю Шатлэ! Поистине, это верх наглости!

– Не понимаю, сестрица, что вы можете поставить ей в упрек.

Анна Элоиза бросила на меня презрительный взгляд, и я снова похолодела, почти уверенная, что сейчас она даст понять, что все слышала и знает о Клавьере.

– Александр совершил глупость, попавшись в силки вашей дочери. Полагаю, она не скрывает, что вышла за него из-за денег. Хорошенькое личико, прелестная фигурка, манеры – у нее было чем прельщать… Но ее прошлое! Вы думаете, если я стара, я не слышала, что она вытворяла с его высочеством графом д’Артуа, когда еще был жив король и когда ей самой было всего шестнадцать! Силы небесные! Да разве могла я поверить, что мой внук обезумеет до того, что женится на чьих-то объедках!

С возгласом ярости я вскочила с места. Отец жестом остановил меня. Анна Элоиза помолчала, глядя на нас весьма презрительно и показывая, что не испытывает ни малейшего страха при виде нашего гнева.

– У нее целая куча внебрачных детей. Она наполнила ими дом… Да и сама она разве была рождена в браке? О, для Александра я мечтала о совсем иной партии. Я думала о невинной юной девушке, уж конечно, не вдове и не разведенной, такой, которая не прошла через испытания двора и не побывала в руках всех придворных вертопрахов. Такая девушка была бы достойной герцогиней дю Шатлэ. Но ваша дочь… Надо еще посмотреть на ребенка, которого она родила, – неизвестно, что из него выйдет…

Она вдруг отвернулась от меня и взглянула на отца:

– А вы? Почему вы считаете возможным жить здесь?

Не дослушав ответа, она махнула своей тростью, подзывая служанку.

Глядя на нее, я не знала, что сказать.

– Я… я пожалуюсь мужу, если вы не прекратите! – выкрикнула я наконец в полной ярости, сжимая кулаки.

Она только хмыкнула насмешливо, удаляясь.

Отец снова остановил меня. Обнял за плечи, усадил в кресло.

– Она часто досаждает вам?

– Постоянно!

– Самая большая ошибка – это то, что вы ее выслушиваете. Она уже так стара. И, по-видимому, всю свою жизнь была несчастна.

– Несчастна? Но что ей еще надо? У нее был муж, дети, а теперь вот – Белые Липы! Ума не приложу, откуда у нее столько желчи?!

– А вы и не думайте об этом. Пропускайте ее слова мимо ушей. Так вам будет гораздо легче. Что толку всерьез воевать со старухой? Она несчастна и хочет и вас такой же сделать. Не слушайте ее.

Я молчала, покусывая уголок платка. Легко сказать – не слушайте… Да ведь она умеет докопаться до самого тайного и язвит потом изо всех сил! Я жила в уверенности, что она не упускает случая говорить Александру что-то плохое обо мне. А вдруг она узнает что-то такое, с чем ему трудно будет смириться? Моего прошлого он почти не знает. Он не знает о Франсуа де Колонне. Ах, не надо даже думать об этом!

Отец громко произнес:

– Могу я, наконец, узнать о самом главном?

Я удивленно посмотрела на него.

– Сюзанна, когда вы наконец отправите человека за Жаном? Полагаю, я не скрывал, что очень жду встречи с внуком. Это крайне важно и для него, и для меня.

– Но я же говорила вам, что он сейчас в Донфронском коллеже.

– Именно это и кажется мне странным.

– Что же странного в том, что Жан учится?

– Вы должны были увезти его оттуда, потому что знали, что сюда приеду я. Почему вы этого не сделали?

– Простите, отец, но вы приехали не на два дня. Еще будет время. Мальчик должен сдать экзамены.

– Экзамены в республиканском коллеже! Да вы хоть понимаете, что говорите?!

Властный и безапелляционный тон отца разозлил меня.

– Отлично понимаю! Не имеет значения, какой это коллеж. Так или иначе, а мальчику надо учиться. Латынь республиканцы преподают так же, как и роялисты. Если вас послушать, так надо допустить, чтобы Жан оставался невеждой до тех пор, пока не вернется король.

– А вы могли бы, хотя бы для вежливости, вспомнить, что здесь появился я? Я бываю у вас не так уж часто. Вы…

– На сей раз вы будете долго, – сказала я резко. – А я предупредила Жана, что он до тех пор не вернется домой, пока не закончит курс. Вы знаете, что это за мальчик? С ним очень трудно совладать. Я поняла, что должна быть сурова с ним, иначе он совсем отобьется от рук.

– И вы предложили ему выбор: либо дом, либо экзамены в республиканском коллеже?!

– Да. Именно так! И ничуть не жалею об этом. Он должен закончить хотя бы два курса… Вы думаете, я не понимаю, что произойдет, если он узнает о вас? Да он целыми днями будет вертеться волчком. Ни о каких экзаменах и учебе и речи не будет…

– Так ведь это прекрасно, что он любит меня!

– Да, прекрасно, но когда любовь идет вразрез с его образованием, то вам самому это не должно нравиться.

Принц решительно возразил:

– Ничто из этого, что вы сказали, меня не убедило до конца. Сюзанна, я намерен забрать Жана из коллежа и…

– Отец, будет так, как я сказала.

Мой голос прозвучал очень холодно и резко.

– Отец, я воспитываю Жана. Я это делаю все время, а не от случая к случаю. Никто не любит мальчика больше, чем я. И позвольте мне самой принимать решение в отношении Жана. Он мой сын.

– Мне это отлично известно! И до каких же мне пор ждать?

– Ждать?

– Да, когда вы позволите мне повидаться с внуком?

– О, лишь до конца месяца. Когда у мальчика наступят заслуженные каникулы, тогда он сможет сколько угодно общаться с вами.

Отец холодно смотрел на меня.

– Я сам всегда был приверженцем дисциплины и порядка. Но правила, установленные вами, мне не нравятся. Республиканский коллеж – это унижение для моего внука.

– Хорошо, – сказала я. – Так и быть, он бросит коллеж. Я заберу его оттуда. Но не раньше, чем он выполнит то, о чем мы договорились.

– Стало быть, вы предлагаете мне компромисс, – сказал отец, усмехаясь.

– Именно так.

– Это так необычно и для вас, и для меня, что я без раздумий принимаю его.

Я тоже улыбнулась: до того неожиданным был ответ принца.

– Отец, неужто мы научимся жить в мире и дружбе? Я так хотела бы этого.

– О мире не знаю. Слишком уж мы оба упрямы. Но в моей дружбе, как мне кажется, вы никогда не разочаровывались.

Он поднялся, протянул мне руку.

– Ну, а теперь пойдемте, моя милая.

– Куда?

– Полагаю, теперь самое время взглянуть на Филиппа Антуана дю Шатлэ. С некоторых пор этот господин вызывает у меня живейшее любопытство.

– А почему? – спросила я, улыбаясь.

– Он так рвался познакомиться со мной, что в спешке чуть не натворил бед. Полагаю, такое нетерпение заслуживает внимания.

Я подумала было, что Филипп, конечно же, сейчас спит, но интерес отца так радовал меня, что я даже махнула рукой на сон малыша: вреда не будет, если на минутку его прервет дед.