Текст книги "Хозяйка розового замка"

Автор книги: Роксана Гедеон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц)

Единственное, в чем я пошла им навстречу, – это было вино. Я приказала раздать им по бутылке, очень надеясь, что так они быстрее заснут и не станут буянить ночью. Кроме того, мне хотелось уменьшить их бдительность.

Совершенно измученная этим тяжелым днем и постоянным напряжением, я поднялась к себе в спальню, заперлась. Не было еще и восьми вечера, но я заснула так крепко, что хотя бы на эти часы сна начисто позабыла о своих тревогах.

Проснулась я уже после полуночи, ясно ощутив, что в комнате кто-то есть.

Я вскинулась на постели. Мне показалось, что я видела чей-то промелькнувший темный силуэт. Я уже готова была закричать и позвать на помощь, но в этот миг сильная рука зажала мне рот.

– Тише! – произнес знакомый голос. – Не надо кричать.

Это был Александр.

8

Я замерла, чувствуя, как от волнения у меня перехватило дыхание.

– Вы? – прошептала я, едва он убрал свою руку.

В этом коротком слове уместилась вся гамма переживаний, испытываемых мною в тот миг. То, как я любила его, ждала, беспокоилась, боялась, умирала от тревоги за него… То, как я была рада, что теперь он здесь, со мной, и не важно, как ему удалось ко мне пробраться!

Он любит меня. Любит просто безумно, иначе бы он не рисковал до такой степени.

– Боже мой, Боже мой! Вы так много пережили из-за того убийства!

Тихо смеясь, он сел со мной рядом, откинул одеяло и, наклонившись, погладил меня по щеке.

– Как, и это все? Вы даже не прочитаете мне лекцию о человеколюбии и о том, что я совершил смертный грех? Я уже подготовил целую речь для своего оправдания.

– Вам бы только смеяться!

Едва сдерживая слезы, душившие меня, я бросилась к нему, обвила руками его шею.

– Неужели вас уверили, что это было убийство, cara?

– Уверили? Но ведь я сама видела!

– Гош только ранен. Именно таково и было мое задание – вывести его из строя на несколько месяцев. И сорвать сроки нападения на Англию.

Я молча качала головой. Мне в данную минуту было совершенно безразлично, что сталось с Гошем. Миг краткой радости прошел, и я теперь вспомнила, что Александра могут в любую минуту схватить. Стоит только часовому проявить немного наглости и заглянуть в мою спальню.

– Как вы могли? – прошептала я сквозь сдавленные рыдания.

– Что, любовь моя?

– Так рисковать… появиться здесь… Боже мой, ведь я не переживу, если с вами что-то случится!

– Вот как? – проговорил он вполголоса. – А я думал, вам будет лестно то, что я появился.

То, как мне это лестно, проявилось уже через секунду. Страх за мужа словно взорвал меня изнутри. Слезы, которые я так долго сдерживала, хлынули из моих глаз, спазмы рыданий сжали горло. Пытаясь успокоиться, не плакать, я отвернулась, прижав руку ко рту, но это привело только к тому, что слезы стали душить меня и я едва не зарыдала в голос, так, чтобы все услышали, – до такой степени меня охватило отчаяние.

Я чувствовала, как его руки обхватили меня за плечи, скользнули к шее, заключили в крепкий капкан затылок, зарылись в волосы. Он тянул меня к себе, и я чувствовала, как его рука, такая горячая, шершавая и бесконечно нежная, вытирает слезы у меня на щеках. Я прижалась к этой руке, с ужасом сознавая, что мы с Александром, возможно, видимся в последний раз.

Я услышала его голос, звучавший как сквозь сон. Голос такой далекий, но мягкий, родной, до боли любимый.

– Прости меня… – произнес он. – Прости, умоляю тебя. Я причинил тебе так много зла.

– Зло, – повторила я. – Единственное зло состоит в том, что я не смогла заставить вас полюбить меня больше, чем роялизм и все остальное.

– Ну, дорогая, вы говорите глупости. Не драматизируйте все так. Я еще не дошел до крайней точки выбора. А если дойду… то я и сам еще не знаю, что выберу.

Помолчав, он добавил:

– Я очень люблю вас, Сюзанна. Mio dolce amor. Помните?

Прежде чем я успела что-либо ответить, он поднялся, быстрыми шагами направился к столику, принес мне стакан воды.

– Выпейте, carissima. Ну, ради меня.

Я стала пить, а он все так же нежно поглаживал мою руку. Потом он поднес ее к губам, и я ощутила поцелуй на своей ладони. Губы спускались к запястью, волосы Александра щекотнули мой локоть.

– С вами все в порядке? – проговорила я уже спокойнее.

– Что вы имеете в виду?

– Поль Алэн говорил, что вы повредили ногу. Это правда?

Он смотрел на меня, и я растерянно отметила, что глаза его смеются.

– Это был пустяк. Легкий вывих. Я уже забыл об этом.

– Ну а часовые… Они не заметят вас?

– Если мы погасим свет, то, я думаю, все обойдется. Часовые, по-моему, пьяны.

– А ведь это я раздавала им вино.

– Невероятная предусмотрительность…

Его рука потянулась к свече и потушила ее. Последний блик света растаял в темноте. Александр склонился надо мной, и я ощутила такой знакомый мне аромат сигар и нарда… а еще кожи и пороха, чего не было раньше.

– Сколько у нас времени? – прошептала я, когда наши губы почти встретились.

– Двадцать минут, я полагаю.

Мне не хотелось сейчас спрашивать, что он будет делать, когда эти двадцать минут пройдут. Губы Александра мягко коснулись моего виска, потом скользнули ниже и встретились с моими губами. Я полуоткрыла рот, возвращая ему поцелуй, – такой мучительный, исполненный и боли, и любви, и сознания того, что очень скоро мы расстанемся. Александр придвинулся ближе, тяжесть его тела стала ощутимее. Он прильнул губами к моей груди так нежно и преданно, как ребенок, и, хотя в моем тогдашнем состоянии я была не способна ответить ему страстью на страсть, я все же была до глубины души тронута этим обожанием. По тому, как судорожно он сжимал мои руки, заведенные за голову, я догадалась, как он хочет меня.

– Сейчас? – прошептала я.

Желание переполняло его, но он, подняв на меня глаза, напомнил – честно, но нерешительно:

– У нас мало времени.

– Это все чепуха. Если вы хотите…

Но мне уже не нужно было продолжать. Он сам стягивал с меня ночную рубашку. Его прикосновения были так горячи, словно меня касались языки пламени. А еще слегка царапалась его жесткая кожаная перевязь. Но, честно говоря, тогда это было не важно.

Ведь мы оба не знали, когда увидимся в следующий раз.

Он был очень осторожен, даже бережен: одной рукой опираясь на локоть, он раздвинул мои ноги, не спеша, чтобы не оцарапать меня, просунул другую руку под мою талию, и вот так, окружив меня со всех сторон собой, мягко вошел внутрь. Его движения были медлительны и так нежны, что я, даже не ощутив наслаждения, почувствовала себя на вершине блаженства и была бесконечно счастлива.

Первым взглядом Александра, когда мы оба пришли в себя, был взгляд, брошенный на часы.

– Вам пора? – спросила я, по-женски печалясь, что мой час миновал.

– Да, дорогая. Пора.

– Но Боже мой, вы даже ничего о себе не рассказали!

Он повернулся ко мне, слегка улыбнулся, потом, быстро застегиваясь и надевая камзол, стал рассказывать. Из Ренна ему удалось выйти пешком еще до того, как захлопнулись заставы. Сразу за городом ему посчастливилось, как и было условлено, повстречать Гариба, который, несмотря на опоздание герцога, продолжал преданно ждать. Вдвоем они отыскали лошадей. Вся ночь прошла в бешеной скачке. Остальное время они скрывались на небольшой ферме близ Пемполя.

Неожиданное подозрение охватило меня.

– Погодите-ка… – сказала я настороженно. – Не та ли это ферма, которую получила от вашей матери некая служанка?

– Да, верно.

– И эта служанка была когда-то вашей первой любовью, вот как! – воскликнула я почти разгневанно.

– Я и не думал, что вы запомните.

– Еще бы не запомнить! Да как вы только могли поехать к ней!

Он, уже взяв со стола пистолеты, внезапно положил их. Потом порывисто приблизился, легко опрокинул меня на спину и, смеясь, поцеловал в губы.

– Ну что вы за дуреха, Сюзанна. Я в восторге, конечно, от того, что вы ревнуете. Но мне жаль, что вы выдумываете то, чего нет, а потом страдаете от этого.

– А вам не хочется, чтобы я страдала?

– О, вовсе нет.

Он стал собираться, теперь уже торопливее, чем прежде Опираясь на локоть, я следила за ним.

– Александр, но почему же вы не уехали в Англию? Шхуна ждала вас, правда?

– Если я отвечу, вы слишком возгордитесь.

– О, пожалуйста, ответьте! – взмолилась я, невольно улыбаясь.

– Я приехал, потому что безумно хотел увидеть свою жену перед разлукой. А еще…

Помолчав, он уже вполне серьезно добавил:

– А еще я знал, что моя жена хочет ребенка. Может быть, на этот раз у нас что-то и получится, а, дорогая?

Я застыла с полуоткрытым ртом от удивления и жестокого разочарования. Его слова напомнили о том, что так меня огорчало. А сейчас огорчило еще больше. Нынешней ночью… о, словом, эта ночь оставляла очень мало шансов на то, что что-то получится. Да, до ужаса мало! Теперь Александр уедет и…

– Как бы там ни было, – пробормотала я, – я очень счастлива, что видела вас… что вы были здесь… если бы вам теперь удалось выбраться из этого осиного гнезда!

Он не успел ответить. Стук раздался в дверь. Меня бросило в холодный пот от страха. Мы с Александром молниеносно переглянулись, и он, выхватывая пистолет, молча кивнул мне: дескать, откройте…

Открыть? Ноги едва слушались меня. Я даже не понимала, что делаю, так заполнило меня чувство страха. Дрожащими пальцами я повернула ключ в замке и увидела за порогом Поля Алэна.

– Впустите меня побыстрее, – сказал он шепотом, отстраняя меня.

Он вошел. Братья в изумлении уставились друг на друга. Я с полным основанием могла бы сказать, что в этот миг сохранила наибольшую ясность мыслей.

– Послушайте, – сказала я, – теперь Александру будет легче выбраться, да? Правда, Поль Алэн, вы поможете?

– Разумеется, я помогу, но… Черт побери! Я искал тебя по всей Бретани!

– Так получилось, что я не мог предупредить тебя.

– Но ты мог бы проявить больше благоразумия. Ты пришел в самое пекло. Это трудно понять.

Возвращая пистолет на место, Александр с улыбкой произнес:

– Всякий, кто знает мою жену, скажет, что она достойна этого безумия. Я всего лишь повторил подвиг Орфея, Поль Алэн. А ведь Сюзанна, без сомнения, лучше, чем Эвридика.

Поль Алэн поглядел сначала на брата, потом на меня и, видимо, посчитал, что лучше не высказывать своего мнения.

– Где Гариб, Александр?

– Ждет у мельницы.

– Что же мы теперь будем делать?

– Прежде всего уедем отсюда – пожалуй, к заброшенному имению барона де Лостанжа. Потом к мельнице. А уж потом двинемся к заливу, в нашу бухту.

– Но нас там теперь никто не ждет.

– Не важно. Наймем какую-нибудь лодку. Мне лишь бы добраться до Джерси или до любого из английских кораблей… Сколько у тебя людей?

– Шестеро.

– Дай им знак ждать у Чарующего озера.

– Мы пойдем поодиночке?

– Да. И встретимся там же через два часа.

Поглядев на часы, герцог уточнил:

– Стало быть, в пять утра.

Я не выдержала.

– Но я-то, я-то смогу пойти с вами? Хотя бы проводить?

– Нет. Это слишком опасно для вас – быть рядом со мной.

Они двинулись к двери, Поль Алэн осторожно приоткрыл ее. И тогда Александр внезапно притянул меня к себе:

– Через два часа там же, у Чарующего озера. Постарайтесь не привести хвост.

Они уже почти выходили, когда он добавил:

– У нас будет десять минут для еще одного прощания.

9

Я шла, почти бежала по аллее, обсаженной сиренью, жимолостью и кустами коричнево-красной лещины. Сквозь камни, покрытые мхом и беспорядочно разбросанные, проглядывали деревья и кустарники; еле заметно просматривались тропинки, не имеющие определенного направления. Почти дикая местность… Я свернула на одну из таких тропинок, нырнула под своды полуразрушенной каменной арки и, проскользнув между двумя дубами, побежала вдоль узкого говорливого ручья.

Едва светало. Прохладный туман стоял в воздухе, окутывал деревья и кусты, придавая им причудливые расплывчатые очертания. Темное небо становилось опаловым на востоке. Ветер пробегал по тяжелой от росы листве. Парк шумел сердито, тревожно и загадочно.

Из замка я выскочила через террасу в куропаточной гостиной и, пока не отошла достаточно далеко, поминутно оглядывалась и шла медленно. Потом мне стало ясно, что за мной не наблюдают, и, охваченная страхом опоздать, я помчалась по лесу почти напрямик – так, что у меня перехватило дыхание.

Задыхаясь, я выбежала на берег озера и застыла в сумраке старых ясеней. Я была на месте. Но пока никого не видела.

Мне пришло в голову поглядеть на часы, но тихий шепот остановил меня.

– Мадам герцогиня, идемте, я провожу вас.

Я узнала Фан-Лера.

– Где герцог?

– В двух шагах, мадам герцогиня.

Он привел меня в грот, где начиналась та самая подземная река, так поразившая меня когда-то. Александр стоял в лодке. Чуть в глубине я заметила лодку Поля Алэна.

– Сколько у нас времени? – выдохнула я.

– Столько, сколько нужно, чтобы оказаться на другой стороне, у шлюза.

– Чего же мы ждем?

– Мы не ждем. Мы сейчас же отправляемся. Надо уехать, пока не рассвело окончательно. Сабр-Ту сейчас приведет лошадей.

Он дал знак, и лодка качнулась. Мы поплыли. Я тоскливо смотрела на приближающееся к нам отверстие первого люка, в который заглядывали звезды, ибо знала, что каждый такой люк приближает нас к шлюзу и, разумеется, к расставанию. Дрожь пронзила меня. Александр повернулся, обнял меня, порывисто поцеловал мои холодные губы. Потом нежно поцеловал каждую мою руку. Его ладонь коснулась изумрудного кольца, того самого, тяжелого, обручального, надетого на мой палец.

– Вы успели надеть его?

– Я его почти никогда не снимаю, Александр.

Меня так переполняла боль, что я не могла говорить. Словно исчезли все слова… Привлекая меня к себе, он сам стал тихо говорить мне на ухо:

– Нет причин для такого беспокойства, любовь моя. Едва я приеду в Лондон, сразу дам вам об этом знать. Полагаю, наша разлука не продлится слишком долго. Как только страсти улягутся и о покушении немного забудут, я приеду к вам. Жандармы и полиция уже не будут поставлены на ноги, как сейчас, и это будет совсем не опасно.

Я с отчаянием прошептала:

– Но мы уже никогда… никогда не сможем быть вместе открыто… вы всегда будете скрываться, всегда! Видите, что вы натворили!

Он молчал. Тогда я, пересиливая себя, спросила:

– Что вы станете делать в Лондоне?

– Буду служить графу д’Артуа.

– Он примет ваши услуги после того, что вы… что мы натворили?

– Полагаю, он знает, что, за исключением того случая, я всегда был верен ему. Он не сможет отказаться.

Впереди я увидела свет в конце туннеля и услышала шум воды, который все нарастал. С этого момента все произошло буквально молниеносно.

Мы причалили к берегу под ветвями скрюченных вековых ясеней. На берегу герцога уже ждал Поль Алэн, а с ним – шестеро человек. Лошади были готовы. Александр выскочил из лодки, подхватил меня на руки и поставил на землю. Потом поцеловал – так крепко, что дыхание у меня прервалось, и я почти онемела от боли и горя.

Через минуту он был уже в седле. Всадники, пустив лошадей в аллюр по направлению к водопаду, скрылись среди густых деревьев.

– Все кончено, – прошептала я, проводя рукой по лицу. – Даже неизвестно, когда я его увижу. И увижу ли.

Дорога от шлюза к замку была неблизкая, тем более, что у меня подкашивались ноги и от горя темнело в глазах. Каким недолгим все было… Я могла посчитать – ровно семь месяцев я была счастлива. Да и все это время я знала, что райское блаженство может оборваться в любую минуту.

Потом я брела по широкой холодной аллее, спотыкаясь на каждом шагу. Я говорила сама с собой, бормотала что-то, словно была в бреду. Когда посреди дороги оказалось что-то темное и длинное, я не сразу поняла, что это. Потом рассеянно пригляделась и судорожно зажала себе рот рукой.

Это был труп капитана, который командовал солдатами, пригнанными в Белые Липы. Он лежал теперь с перерезанным горлом – тот самый человек, который всего сутки назад бранился и называл Александра преступником и негодяем.

Я оглянулась вокруг и поняла, почему эта аллея кажется такой холодной и пустынной.

Липы уже не цвели. Время цветения давно миновало, а я до сих пор и не заметила этого. Снова наступала осень. А вместе с летом и теплом из Белых Лип уходило счастье, радость, любовь. Уходила сама жизнь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ВНЕ ЗАКОНА

1

Праздник Рождества 1796 года обещал быть печальным.

Ну, а если не печальным, то омраченным. Сейчас, за два дня до праздника, уже все было готово: во второй раз украшена елка – дань традициям, наконец-то пришедшим в Бретань, в доме повсюду сияли свечи, все комнаты приведены в порядок и украшены. Совсем недавно снег слегка припорошил Белые Липы и теперь мягким белым свечением рассеивал мрак зимней ночи Иногда, выглянув в окно, можно было заметить на чистом белом снегу силуэт настороженного лося. В эту зиму даже волки осмеливались приближаться к замку.

Они словно чувствовали, что здесь нет хозяина, что его заменяю я и что такая замена не приносит мне большой радости Порой мне казалось – я совсем одинока. Жан, Шарль и Ренцо были в коллеже, Аврора – в монастыре. Оставались только близняшки. Но они, честно говоря, любили не сидеть со мной, а кататься на замерзшем пруду Люк возил их в маленьких санках, они смеялись и не хотели идти в дом даже тогда, когда носики у них становились красными, как малина.

Я спустилась по парадной лестнице и повернула вправо, намереваясь идти в белую столовую, но возглас Маргариты остановил меня.

– И все-таки, мадам, какой торт готовить к Рождеству, – миндальный, фруктовый или шоколадный?

Я обернулась и, устало улыбаясь, ответила:

– Можно все три, Маргарита. Не забудь только про мороженое – Жанно его очень любит.

Завтра я собиралась ехать в Ренн, чтобы забрать мальчиков на Рождество и каникулы.

Маргарита подошла ближе и пытливо вглядывалась в мое лицо.

– Что это с вами, милочка? Бледны вы что-то.

Я покачала головой.

– А вы ничего от меня не скрываете, мадам?

– Нет, уверяю тебя, со мной все в порядке.

Я вошла в столовую и села к столу. Здесь был приятный полумрак, чуть подсвеченный белым тоном обстановки, сверканием фарфора и светом нескольких свечей. Я знала, что к ужину сегодня никто, кроме меня и Поля Алэна, не выйдет. Старики – Анна Элоиза и герцог – были больны. Ну, а близняшкам еще не полагалось бывать за взрослым столом.

Поэтому я ждала только Поля Алэна.

За те три месяца, с тех пор, как уехал Александр, Поль Алэн и я очень подружились. Иногда мне даже казалось, что он мой родной брат. Без него я, пожалуй, совсем отчаялась бы. Его деятельность, энергия, мужество – все это поддерживало меня, заставляло высоко держать голову. И все же порой мне становилось невыносимо – как, например, сейчас.

Ждать Поля Алэна пришлось долго. Я сама не заметила, как вяло съела свой ужин. Ужин моего деверя остывал на столе, но мне не хотелось звать прислугу и просить его подогреть. Мне было так тяжело, что я предпочитала, чтобы меня никто не видел. Более трех месяцев Александра не было в Белых Липах. Известия из Лондона приходили редко, еще реже я получала надежды из Парижа на то, что обстановка изменится и герцог дю Шатлэ перестанет считаться преступником. Теперь меня в моем одиночестве не утешало даже то открытие, которое я сделала еще в октябре.

Вот уже три месяца я была беременна. Та последняя наша встреча оказалась более чудесной, чем все предыдущие, и, убедившись в этом, я была вне себя от радости. Ведь это словно подарок, Божье благословение, призванное меня утешить. Будто в подтверждение этого нынешнее мое состояние не доставляло мне ровно никаких хлопот. Меня даже не тошнило. Кроме некоторых несомненных признаков, я совсем не ощущала того, что беременна. Напротив, весь октябрь, да и ноябрь я прожила словно на крыльях счастья.

Ребенок… Именно то, о чем я мечтала, – дитя любви, наше общее дитя, такое желанное и долгожданное. Я полюбила его еще тогда, когда не было даже надежды на него, полюбила еще на Корфу. На этот раз меня даже не интересовало, девочка это будет или мальчик. Лишь бы ребенок… Вероятно, эта радость, переполнявшая меня до краев, стала причиной того, что я совершенно была избавлена от недомоганий. Я ела, ходила, даже ездила верхом, не чувствуя при этом ни малейших неудобств.

Но с тех пор, как в Белые Липы пришла зима, как начались затяжные зимние дожди с мокрым снегом, я затосковала. С каждым днем ребенок утешал меня все меньше и меньше. Чем больше нежности я чувствовала к нему, чем нетерпеливее ждала и просила поскорее расти, тем сильнее и болезненнее меня пронзало ощущение одиночества. Какие-то новые его оттенки… Прежде, когда я ждала Жана или близняшек, я, честно говоря, в присутствии их отцов не очень-то и нуждалась. Но сейчас все иначе. Это было осуществление нашего общего с Александром желания, но Александра не было рядом, и я очень ясно понимала, что счастье свершения от этого уменьшается сразу вдвое.

Я даже не могла бы выразить это словами… Сама моя плоть, каждая моя клеточка хотела, чтобы Александр был со мной. Во мне словно говорил инстинкт… Я часто обращалась к нему мысленно, умоляя Бога, чтобы он дал ему возможность вернуться и защитить меня. Ничего другого я не желала.

Вошел Поль Алэн – замерзший, возбужденный.

– Ужин уже остыл, – сказала я безучастно, поднимая на него глаза.

– Ничего. Сойдет и так. Мне нужна лишь бутылка доброго горячего вина.

Я позвонила. Дворецкий принес вино и снова удалился. Мы некоторое время молчали. Я не мешала Полю Алэну утолять голод, хотя смотрела на него с некоторой завистью. Мне теперь нельзя было пить много вина. Стало быть, даже такая разрядка была мне заказана.

– У вас все в порядке? – спросила я наконец. – Ничего не произошло?

– Все хорошо. Полагаю, если мы немного поработаем по ночам, то через две недели все закончим.

Я шумно вздохнула. Вот уже чуть больше месяца Поль Алэн и несколько наиболее верных шуанов были заняты очень важной работой. Нужно было прорыть подземный ход, который из индийского кабинета вел бы прямо к озеру. Это позволило бы Александру вернуться и некоторое время пожить в Белых Липах в относительном спокойствии. Но работа эта была сложная и долгая. Приходилось принимать массу предосторожностей и полагаться только на самых верных людей, так как о подземном ходе должны были знать лишь немногие. Надо было сделать так, чтобы жандармы, заезжающие в Белые Липы, ни о чем не проведали. Приходилось даже землю, которую выкапывали, сбрасывать в озеро.

Поднимая на Поля Алэна глаза, я резко сказала:

– Я чувствую себя вдовой. Все время, постоянно!

– Сюзанна, вы должны понимать, что…

– О, я прекрасно знаю, что вы мне скажете! Только мне все это надоело. Я хочу увидеться с ним, понимаете! Я хочу сказать ему о ребенке.

– Вы можете написать. Он получит ваше письмо.

– Как же получит, если даже вы не знаете, где он сейчас? Вы сами говорили, что граф д’Артуа гоняет его по всей Европе с поручениями.

Голос у меня дрогнул. Ломая пальцы, я сдавленно произнесла:

– Ах, я не могу так больше, не могу! Вы оба мстите синим, это я понимаю. Но за что он так поступил со мной?

– Я больше чем уверен, мадам, что Александр не хотел причинять вам боли.

– Но причинил. И вообще, вы можете сказать, сможет ли он когда-нибудь жить здесь открыто? Если нет, то не лучше ли мне оставить Белые Липы и переехать к нему в Англию?

Поль Алэн в сердцах звякнул бокалом.

– Что вы говорите? Ребенок, которого вы ждете, должен появиться на свет здесь, в Бретани, и это не подлежит обсуждению. Все дю Шатлэ рождались здесь. И прежде чем он переедет в Англию, он должен стать французом и роялистом, должен полюбить и Францию, и Бретань, и Белые Липы!

Швырнув салфетку на стол, я поднялась.

– Красивые слова! – сказала я горько. – Вы оба невыносимы с этими словесными красотами – и вы, и ваш брат! Вы оба только то и умеете, что делать несчастными окружающих. Знаете, Поль Алэн, я совсем не завидую женщине, которой суждено стать вашей женой, – вы изломаете ей всю жизнь.

Я медленно поднималась по лестнице, чувствуя себя глубоко несчастной и одинокой. Не стоило, конечно, нападать на Поля Алэна. Он так много делает, чтобы успокоить меня. И вообще, он очень хороший брат. На него можно положиться. Но что поделаешь, если я стала так нервна… иной раз это напряжение становится таким невыносимым, что я рада сорвать злость даже на брате Александра!

В сущности, если разобраться, я была на их стороне. Я, как и они, не признавала Директорию законным правительством Франции и продолжала считать свою страну королевством. Просто я не хотела больше мучиться. Я и так почти не жила нормальной жизнью. Конечно, я была бы согласна потерпеть, если бы возвращение Бурбонов должно было воспоследовать через год или два. Но ведь ничто не говорило об этом.

Напротив, французы с каждым годом все больше привыкали к Республике и понемногу забывали о том, что полторы тысячи лет Франция была монархией. Бретань, Вандея и Пуату, извечно роялистские провинции, сколько ни бунтовали, не встречали поддержки в других департаментах. Желающих бороться за дело короля становилось все меньше. В ряды роялистов шли самые ожесточенные, непреклонные, фанатично настроенные люди, да и они знали, что их дело обречено на гибель и приведет их только к эшафоту.

Нет, на это я никак не могла согласиться. Ни за что… Вот почему поступки Александра вызывали у меня такую досаду.