Текст книги "Ореховый посох"

Автор книги: Роберт Скотт

Соавторы: Джей Гордон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 64 страниц)

Но ведь их все-таки шестеро. Или семеро? Гареку никогда еще не доводилось решать такую сложную задачу. И, лежа на вершине дюны и ощущая на лице соленую морскую пыль, он думал: а может, все-таки дождаться Стивена? Пусть он их всех разом уничтожит одним взмахом своего посоха. Нет, не надо. Он справится и сам. Он сумеет. Просто нужно стрелять очень быстро, выпуская стрелы одну за другой.

А пока лучше подождать еще пол-авена: пусть поедят и еще выпьют вина, а потом совсем разомлеют и, возможно, завалятся спать. Может, некоторые и вовсе уйдут, вернутся в лагерь, который виднеется вон там, среди дюн, чуть дальше к востоку; это несколько изменило бы расстановку сил. До палаток отсюда добрых сотни две шагов, и Гарек не сомневался, что шум прибоя заглушит любые подозрительные звуки, даже если кто-то успеет крикнуть.

«Ну, давайте же, – про себя уговаривал он часовых, – ступайте себе в лагерь и ложитесь спать».

Он облизнул губы и удивился тому, какие они, оказывается, сухие – при такой-то сырости вокруг! – потом натянул на голову капюшон плаща и приготовился ждать.

* * *

Рядовой Фаллон, едва волоча ноги, подошел к небрежно собранной куче топлива, вытащил из нее кусок плавника и повернул назад, к остальным. Он со своим полком уже с полдвоелуния торчал здесь, но к своим обязанностям относился весьма ревностно, надеясь заслужить уважение сослуживцев. Впрочем, это ему не помогало. Все по-прежнему им помыкали – сержанты без конца заставляли его выполнять всякую черную работу, да и ночных дежурств ему доставалось больше других, а остальные безжалостно его высмеивали.

– Фаллон, дурачина безмозглый, – насмехались они, – ну куда ты так спешишь? Что, война началась, и ты ее пропустить боишься?

Над ним постоянно все потешались, а когда он попытался тоже посмеяться над собой с ними вместе, надеясь хоть этим заслужить их расположение, они его и вовсе безжалостно измордовали. И вот он опять стоит на посту всего в двух авенах ходьбы от ближайшего места военных действий – не то чтобы серьезных, правда, так, небольшой стычки с бандой местных смутьянов. Для их усмирения вполне хватило и спецотряда принца Малагона.

Офицеры, впрочем, крайне редко сообщали им о том, что происходит в столице. Окопаться и быть на страже. Вот и все приказания. Они на своей заставе понятия не имели, что происходит буквально в двух шагах. Ходили слухи о том, что весьма мощные силы фалканского и ронского сопротивления движутся сюда с востока через Блэкстоунские горы. Но рядовой Фаллон все же считал, что город окружен таким плотным кольцом военных по одной-единственной причине: потешить эго правителя Малакасии.

Он презрительно фыркнул: тоже мне правитель! Приплыл на каком-то огромном уродливом и, похоже, неповоротливом корабле, который к тому же весь черный, как у пиратов: черная обшивка, черные паруса, черные флаги. Что, интересно, он хотел этим сказать? Может, решил отменить все остальные цвета? Он никогда свои войска не награждал, никогда даже руку в знак приветствия не поднимал. Ни разу не признал заслуг собственной армии, ни разу ни на мгновение даже занавесок в своей черной карете не раздвинул, чтобы кому-то улыбнуться. Всегда молча садился в карету, окутанный черным плащом и страшными тайнами, и приказывал кучеру везти его на восток, в этот полуразвалившийся дворец, фамильный замок фалканских правителей, и уединялся там, лишь порой общаясь со своими военачальниками.

Рядовой Фаллон зло сплюнул в песок, представив себе, как Малагон посиживает в тепле у камина, прихлебывая тонкие вина из прекрасного хрустального бокала, тогда как ему, Фаллону, приходится торчать здесь, на дальней заставе, пользуясь славой самого жалкого солдата во всем батальоне, которого всю ночь заставляют собирать топливо для костра.

Сегодня вечером он вымыл котлы и кастрюли, нарезал мясо и начистил лейтенанту сапоги. Теперь вот снова приходится таскать топливо и поддерживать огонь. Ему осточертело быть у всего полка на побегушках, и он нарочно решил сейчас принести к костру только один кусок плавника.

Сержант Терено, разумеется, разразился гневной тирадой:

– Фаллон! Ах ты, вонючий грязный шакал! – Вокруг тут же раздалось довольное ржание. – Да как ты посмел притащить одно-единственное жалкое полено! Не вздумай и впредь так поступать, щенок! Не то получишь по первое число и станешь на кучу греттанова дерьма похож, а не на воина малакасийской армии! Ступай назад и притащи целую охапку топлива, чтоб до рассвета хватило.

Фаллон постоял, снова выразительно сплюнул в песок, но на сержанта Терено это не произвело ни малейшего впечатления.

– Ладно, парень, я твоим воспитанием позже займусь, когда ты вернешься. А теперь давай дуй за топливом, да побыстрее!

Фаллон резко повернулся и покорно поплелся назад, выплескивая свое отчаяние и страх на всепрощающий песок.

– Шлюхи вонючие, – бормотал он, – не иначе как прикончить меня задумали!

И, наверное, в десятитысячный раз за последние тридцать дней ему опять страшно захотелось оказаться там, где сухо и тепло.

Он вытащил из кучи плавника здоровенный обломок.

– Жирный, неряшливый, пьяный тиран, – ворчал он себе под нос, собирая в кучу более мелкие обломки и наклоняясь, чтобы взвалить охапку топлива на плечо. – Надавать бы ему по жирной роже одной из этих подгнивших деревяшек. Тогда б он знал!

Что бы тогда «знал» сержант Терено, Фаллону, правда, было не ясно; он понимал, что и впредь будет все так же с тупой покорностью низко опускать голову, чтобы избежать сокрушительных ударов здоровенных кулаков сержанта и его любимчиков.

Горестно вздохнув, рядовой Фаллон вскинул на плечи свою тяжелую ношу и уже сделал несколько шагов, когда вдруг заметил нечто странное. Нет, это была не чья-то глупая шутка, как ему сперва показалось, что-то действительно было не так. Трое из тех его однополчан, что находились дальше всего от костра, теперь лежали неподвижно на песке, и у одного из них прямо из груди торчала стрела, а двое других, подогнув колени, уткнулись головой в песок, словно так и не успели выпрямиться: острые наконечники стрел пронзили обоим горло. Густая черная кровь быстро впитывалась в пересохший от жажды песок. Сержанту Терено стрела попала в живот. Увидев Фаллона, он умоляюще протянул к нему руки, хриплым голосом бормоча просьбы о помощи. Из раны у него ручьем лилась кровь. Фаллон на мгновение оцепенел от неожиданности, потом, по-прежнему прижимая к груди охапку дров, оглянулся, словно ожидая, что вот-вот из темноты появятся первые ряды повстанческой армии.

И тут совсем рядом с ним бесшумно, точно порожденный тьмой призрак, возник тот убийца. Он был один. Одетый в черный плащ с капюшоном, он двигался легко и неслышно, почти не оставляя следов на песке, а неумолчный грохот прибоя заглушал все звуки вокруг, словно сама природа решила помочь этому человеку-призраку подкрасться к ним никем не замеченным. Рядовой Фаллон даже усомнился на мгновение, действительно ли он видел рядом с собой этого убийцу; он мог бы поклясться, что белые гребешки волн, набегавших на берег, просвечивали сквозь его черный плащ.

Он по-прежнему крепко прижимал к себе охапку топлива, когда Гарек изо всех сил ударил его тяжелым луком в висок. Потом ногой отпихнул рассыпавшийся по песку плавник и потащил бесчувственное тело солдата куда-то в северном направлении.

* * *

Когда рядовой Фаллон очнулся, вокруг по-прежнему было темно, а песок у него под телом странным образом двигался. Страшно болела голова, и на щеке он нащупал что-то липкое, видимо кровь, но рана вряд ли была опасной. Значит, не так уж долго он пробыл без сознания. Фаллон попытался получше разглядеть того, кто взял его в плен, потом вспомнил загадочного лучника в черном плаще и даже зажмурился. Ему очень хотелось надеяться, что это очередная шутка его однополчан и сейчас они притащат его в лагерь. Но вскоре движение по песку прекратилось, и самые худшие опасения Фаллона оправдались: в плен его захватил тот самый лучник.

Рука в перчатке зажала ему рот, и кто-то свистящим шепотом спросил его, наклоняясь к самому уху:

– Где Малагон?

Фаллон чуть не задохнулся от сдерживаемых рыданий, и рука немного отпустила его, потом снова зажала ему рот, и снова послышался тот же голос:

– Малагон на борту «Принца Марека»? Отвечай, где он? Отвечай на вопросы. Отвечай – и будешь жить.

Фаллон поморгал, стряхивая с ресниц слезы, и неловко кивнул. Рука в перчатке медленно отстранилась, и он, судорожно сглотнув, хрипло выкрикнул:

– Он в старом дворце. Он проследовал туда в сопровождении пышной процессии и больше, по-моему, ни разу оттуда не выходил.

– Ладно. – Голос звучал на редкость бесстрастно. – А его корабль где причален?

Мысли Фаллона бешено метались; он пытался вспомнить хоть что-то, что наверняка могло бы помочь ему спасти свою жизнь. Живот у него так скрутило от страха, что он чуть опять не потерял сознание. Никогда в жизни он еще не испытывал такого ужаса; он даже представить себе не мог, что можно так сильно бояться.

– Где корабль Малагона? Говори! – Лучник словно не замечал охватившего Фаллона смертельного испуга.

Фаллон заставил себя сосредоточиться.

– В порту Ориндейла.

– У какого причала? Ну?

– Э... э... У северного. Да, точно, он стоит у самого северного причала. Там пирс шагов на тысячу в море выдается. А корабль этот ни с чем не спутаешь – он такой весь черный и огромный, как город.

Фаллону показалось, что он слышит шаги других людей, которые подошли и остановились неподалеку.

– Отлично. – Рука в перчатке снова закрыла ему рот, и он почувствовал, как незнакомец тяжело надавил коленом ему на грудь, – А теперь, друг мой... мне придется тебя убить.

Фаллон дико забился, но хватка у лучника была поистине железной. К тому же он все сильнее давил ему на грудь. Фаллону стало трудно дышать, он судорожно ловил ртом воздух, но все же воздуха ему не хватало. Глаза налились слезами, тело пронзила острая боль. Он машинально набрал полные горсти песка, потом высыпал его, потом снова набрал, и все время какой-то голос будто спрашивал его: «Какой смысл сопротивляться? Лучше подумай о чем-нибудь другом! Скорее о чем-нибудь подумай!»

Паника настолько охватила его, что он полностью утратил контроль над своим мочевым пузырем и кишечником. Фаллон хотел крикнуть и не мог. Потом зрение его стало меркнуть, сузилось до одной-единственной точки, и он прекратил всякую борьбу...

Гарек с трудом поднялся и, шатаясь как пьяный, отошел прочь: хладнокровие снова ему изменило. Все, убийцей он больше быть не хотел.

Бринн, крепко обхватив его руками, шептала:

– Ничего, Гарек, он будет жить! Ничего страшного с ним не случилось!

Ее поддержал Стивен. Опустившись возле молодого солдата на колени, он внимательно его осмотрел и сообщил:

– Ну, может, парочку ребер ты ему и сломал, но через несколько дней он будет в полном порядке.

– А ребра поболят и перестанут, – прибавил Марк.

– Зато другие там, у костра, мертвы!

И Гарек, задыхаясь, рухнул на песок рядом со своей жертвой.

Бринн тихо заплакала, от всей души сочувствуя своему старому другу и понимая, как отвратительно ему все то, что он только что сотворил собственными руками. Уж лучше бы ответственность за эти смерти легла на нее, Бринн! Уж она бы не стала так мучиться угрызениями совести. А с Гареком всегда так; он здесь самый умелый боец, но после каждой битвы страдает дольше и сильнее всех. Он прямо-таки ненавидит себя за то, что так метко попадает в своих врагов. У Бринн просто сердце сжималось, когда она смотрела на него, клубком свернувшегося на песке и совсем не похожего на того опытного и смертельно опасного стрелка, который только что выслеживал малакасийцев и с легкостью убивал их.

– Ты лучше оставь его в покое, – сказала Бринн Стивену, который все пытался поднять Гарека с земли. – Пусть он немного придет в себя. Ничего, с ним все будет в порядке.

У ЮЖНОГО ПРИЧАЛА

Утро застало четверку друзей в заброшенной лачуге на окраине города. Рядом почти в таких же лачугах ютились рыбаки, члены небольшой общины. Вокруг торчали многочисленные коптильни и убогие лодочные сараи, прячась под нависающими ветвями деревьев – лес здесь подступал к самому берегу. Невдалеке виднелся южный причал – огромный деревянный пирс, с обеих сторон которого по берегу тянулись пакгаузы и мастерские. К стоявшему недалеко от берега одномачтовому шлюпу портовые грузчики таскали из ближайшего склада клети с товаром; похоже, начинался отлив, и, судя по отрывистым и злобным окрикам шкипера, ему не терпелось поскорее выйти в море.

Наконец на пирсе показался небольшой отряд малакасийцев и поднялся на борт. С того места, где прятался Марк, ему было хорошо видно, как они осматривают судно и допрашивают офицеров. Затем, естественно, последовала неизбежная бумажная волокита, и только после этого капитан получил разрешение отчалить.

– А мы-то думали, что теперь станет немного полегче, – проворчал Марк, проверяя, не закипел ли текан, варившийся на крошечном костерке за лачугой. – Да такими таможенными порядками весь порт можно заморозить.

Он налил себе полную кружку горячего текана, тихонько подул на него, и поднявшийся над кружкой пар мгновенно унесло ветром, который, как всегда перед наступлением двоелуния, был довольно сильным.

Гарек, Стивен и Бринн еще спали. И Марк был даже рад, что ему досталось дежурство в эти ранние утренние часы. Здешний залив оказался гораздо просторней, чем он представлял себе, наслушавшись всяких историй о частых столкновениях в этих водах торговых судов, которые так и снуют между Фалканом, Роной и Прагой.

Щурясь от бледно-оранжевого сияния зари, Марк пытался и никак не мог разглядеть вдали пражскую береговую линию, которая, судя по всему, должна была быть отсюда видна. Целая стая потрепанных лодок, шаланд и парусных судов покачивалась у причальных столбов на мелководье. Марк даже на всякий случай приметил одно суденышко, которое заботливо втащили на берег подальше от линии прибоя и привязали к скале. Похоже, его законсервировали на зиму. Им здорово повезет, если это действительно так и хозяин пока не намерен своим судном пользоваться.

Собственно, это была лодка чуть больше двадцати футов в длину и с одной-единственной мачтой. Марк, правда, не разглядел ни руля, ни оснастки, ни даже паруса, но надеялся, что все это, скорее всего, заботливо сложено под перевернутой лодкой. Если же нет, то он и сам немало ходил под парусом и прекрасно представлял себе, что им может понадобиться, и ему было все равно, украдут они все это или купят. Приятно было уже просто сознавать, что они, безусловно, сумеют и оснастить это суденышко, и полностью подготовиться к плаванию по морю, если, конечно, такая необходимость возникнет.

«А ведь на этой лодке, пожалуй, можно и до Праги добраться», – пробормотал Марк и мысленно вычел одно из тех трехсот неотложных дел, которые им нужно было осуществить в ближайшие дни в соответствии с выработанным планом.

Марк с наслаждением прихлебывал текан, поглядывая на хижину, где на жестком деревянном полу крепко спали его друзья. Весь этот день придется провести здесь, а может, и несколько дней, если это будет необходимо Гареку, который до сих пор еще не пришел в себя после выпавшего на его долю тяжкого испытания.

Теперь уж о нападении на заставу наверняка стало известно малакасийским властям. И, вполне возможно, сообщил об этом как раз тот самый солдат, которого Гарек не стал убивать. Правда, они тогда так сильно истоптали песок, что, как очень надеялся Марк, малакасийцы, скорее всего, решат: нападение совершено местными партизанами, которые потом скрылись где-то в южном направлении. То, что того молодого солдата они оставили в живых, создаст, конечно, определенные трудности: ведь он знает, что повстанцы ищут Малагона или, по крайней мере, его судно. Гарек не выдержал и в самую последнюю минуту все же пощадил парнишку. Из-за этого их нынешнее положение вполне могло стать куда более опасным.

И хотя Марк сердился на самого себя за мысли о том, что Гареку, возможно, все же следовало укокошить и этого солдата, он никак не мог от них отделаться. Он все время с опаской ожидал появления патруля – ведь теперь малакасийцы наверняка станут искать партизан повсюду.

Путешественники постарались как можно лучше запутать свои следы, когда пробирались сюда, – сперва шли прямо к складам, потом вернулись тем же путем и, рассредоточившись, пошли в том же направлении через лес. Близилось очередное двоелуние, и могучий морской прибой успел смыть почти все те следы, которые они оставили на берегу. Марк надеялся, что кое-кто из припозднившихся в этом сезоне рыбаков еще вполне может прийти утром в ближайшую коптильню и начать там работу.

«Прячьтесь на самом виду». Эти слова Гиты до сих пор звучали у него в ушах. Вот здесь и как раз и есть «на самом виду» – более заметного места они пока что себе позволить не могли.

Если им еще хоть немного повезет, то малакасийцы просто пройдут сквозь эту рыбацкую деревушку и, не обнаружив ничего особенного, двинутся дальше, к северному причалу, где пришвартован «Принц Марек». Марк допил свою первую кружку текана и налил себе еще.

«Возможно, зря мы на это надеемся», – подумал он.

Гареку, конечно, необходимо оправиться от пережитого потрясения, но, если на них все же напорется малакасийский патруль, ему, возможно, снова придется воспользоваться своим смертоносным умением, чтобы дать остальным возможность удрать.

И вдруг, словно мысли его оказались способны материализоваться, послышался ритмичный стук копыт по плотному песку, и Марк увидел, что к хижине галопом скачут пятеро всадников. Он поспешно затушил свой костерок, вылив туда остатки текана и проклиная себя за неосторожность.

– И о чем ты только думал, болван, когда этот костер разводил? – бормотал он, набрасывая на угли собственное одеяло, поскольку над затушенным в спешке костром тут же поднялось целое облако дыма.

Бросать одеяло на горячие угли, в общем, явно не стоило, но дым действительно исчез. Марк услыхал, как начальник патруля что-то приказывает резким голосом, и увидел, что всадники, натянув поводья, остановились неподалеку, у самой воды. К сожалению, скорчившись за углом хижины, он никак не мог расслышать, о чем они говорят. А еще ему страшно хотелось проверить, не идет ли кто-нибудь к хижине со стороны леса.

Услышав легкий шорох, Марк резко обернулся. Оказалось, что это Гарек, который не только успел проснуться и вскочить на ноги, но уже и вложил в лук стрелу, готовясь в любой момент выстрелить. Марк только головой покачал. Он даже дыхание затаил, молясь про себя: «Прошу тебя, Господи, не дай этому совершиться вновь! Пусть они проедут мимо, пожалуйста, Господи! Пусть Гареку не придется снова брать грех на душу!»

Тяжелое напряженное ожидание повисло над их убежищем, точно переполненная влагой туча, принесенная ветром с моря и устроившаяся прямо у них над крышей. Несмотря на утреннюю прохладу, Марк чувствовал, как лоб у него покрылся испариной, а свежий шрам на животе жжет как огнем. От волнения ему даже дышать было трудно. Но Гарек рядом с ним точно окаменел: его застывшее лицо казалось совершенно бесстрастным, и было ясно, что он, конечно, сделает все, что в его силах, защищая своих друзей и себя.

Марк вдруг понял: совсем не смерть тех солдат так тяжело давит Гареку на душу, все дело в Гилморе. Гарек винит в смерти Гилмора себя и не может с этим примириться, не может простить себе, что тогда проворонил убийцу и позволил ему скрыться.

И сейчас он стоит, точно каменный столб, у покосившейся двери лачуги, и полностью готов к тому, что, когда этот конный патруль их обнаружит, он будет стрелять. Ну что ж, им дорого обойдется подобное открытие!

Но малакасийцы так ничего и не заметили. Еще несколько минут напряженного ожидания – и Гарек с Марком услышали, что топот копыт начинает удаляться. Вскоре патруль уже ехал по видневшемуся в отдалении пирсу.

Гарек опустил лук и, словно внезапно обессилев, сполз на пол. Марк наконец позволил себе выдохнуть и вернулся на свой наблюдательный пост. А Гарек, посидев немного у двери, отошел на прежнее место и, завернувшись в одеяло, снова свернулся в клубок.

Что ж, по крайней мере, на какое-то время опасность миновала.

* * *

Ханна встала рано, еще до рассвета. Она сварила текан и разогревала над огнем каравай позавчерашнего хлеба, стоя у очага на коленях, когда на кухню совершенно неслышно вошел Ален. Когда он заговорил, Ханна даже подпрыгнула от неожиданности, нечаянно рассыпав по полу несколько углей.

– Господи, как ты меня напугал! – воскликнула она по-английски и тут же, обезоруживающе улыбнувшись, перешла на пражский. – И тебе тоже доброго утра. Извини, но ты меня напугал.

С помощью кочерги она собрала угли в совок и снова бросила их в очаг.

– Это ты меня извини, я не хотел тебя пугать. – Ален придвинул к очагу большое старое кресло и уселся в него. – Поздней осенью ночи у нас всегда холодные. Спасибо, что разожгла огонь.

– Я рано встала. – Ханна подвинула поближе к огню большой котелок с мясным рагу и налила в кружки текан. Протягивая Алену полную кружку, она сказала: – Вот, выпей-ка. Я, правда, не уверена, достаточно ли он крепкий. Я пока что не очень поняла, сколько времени его нужно держать над огнем.

Ален с отрешенным видом смотрел на нее, словно не слыша ее слов.

– Знаешь, ты очень напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знавал, – сказал он вдруг.

– Вот как?

– Да, совершенно определенно напоминаешь.

– Правда? И кто же она была, эта женщина? – Горячий текан обжигал язык, и она осторожно подула в кружку, чтобы его немного охладить. – То есть, по-моему, это должна быть именно она, иначе нашей дружбе сегодня грозит тяжелое испытание.

Она засмеялась.

– Ее звали Пикан Теттарак, – сказал Ален. Обхватив кружку руками, он грел об нее ладони. – Она была членом Сената Лариона.

Ханна нервно огляделась; по спине у нее вдруг пробежал холодок. Ален уже несколько раз упоминал эту легендарную группу магов и колдунов, но Ханна старалась не придавать особого значения его словам, считая это откровениями закоренелого алкоголика и потенциального самоубийцы. Однако сейчас Ален сидел перед ней совершенно трезвый, с ясным взглядом, и до первой его сегодняшней выпивки было, по крайней мере, еще часов десять. Хойт и Черн спят в комнате в глубине дома. Если она закричит, они, конечно, прибегут уже через несколько секунд – или что там у них, в этом странном мире, заменяет секунды?

Возможно, сейчас как раз самое время кое-что выяснить начистоту. Она посмотрела Алену прямо в глаза и сказала:

– Ты пойми: мне чрезвычайно трудно тебе поверить, когда ты говоришь о таких вещах. У меня ведь нет в этом отношении совершенно никакого опыта. Ну, вот как, скажи на милость, мне следует воспринимать сведения о том, что некоторые люди запросто способны творить волшебство или жить чуть ли не тысячу лет, сколько, по твоим словам, прожил ты сам?

– Для такой умной женщины ты чересчур недальновидна, Ханна. Согласен, до прошлого двоелуния у тебя, возможно, и впрямь «не было в этом отношении никакого опыта», но ведь потом ты буквально ввалилась через портал Лариона в совершенно иной мир. – Ханна нерешительно улыбнулась; с этим она вынуждена была согласиться. – Тебе просто нужно постараться избавиться от кое-каких предубеждений.

– Думаю, это справедливо, – кивнула она. – И все же, кто такая была эта Пикан Теттарак?

Взор Алена затуманился. Он долго смотрел в огонь, а когда наконец заговорил, то обращался, казалось, скорее к этому огню, а не к Ханне.

– Это была моя жена.

– Хойт никогда не говорил мне, что ты был женат.

– Он об этом не знает – да и никто не знает об этом. Мы с ней поженились у вас в Англии, в маленькой часовне близ Дарема. В Элдарне это делается несколько по-другому, но нас обоих страшно привлекала идея быть навек связанными друг с другом клятвой верности, а та клятва, которую у вас дают друг другу жених и невеста, лучше всего отражала самую суть нашей любви. Стояла весна, и в руках у Пикан были полевые цветы, такие яркие, пестрые, – настоящая радуга. Она обожала полевые цветы – мы ведь из Горска, а там, кроме немногочисленных особо неприхотливых кустарников, давно уже ничего не растет, тем более такие цветы, которые в Англии в изобилии растут повсеместно.

По-прежнему не слишком доверяя его словам, Ханна осторожно спросила:

– А что вы там делали?

– Мы там работали. Точнее, это я там работал. Я вел исследования, касающиеся здоровья человека, осуществлял кое-какие проекты, которые намеревался воплотить в жизнь в различных элдарнских городах. Особенно меня интересовало то, как англичане обращаются со своим мусором, сточными водами и питьевой водой.

– А Пикан?

– Она была магом, весьма умелым, одним из самых могущественных.

– Так она прибыла в Англию, чтобы там заниматься магией?

Ханна жутко боялась, что сейчас Ален скажет «да» и тем самым заставит ее подвергнуть глубочайшим сомнениям все то, что она пока решила считать правдой.

– Нет. Ее собственные познания в магии были куда обширнее и глубже всего того, что в этой области можно было в те времена обнаружить в Англии. Пикан была там со мной совсем по другой причине.

– А как вы познакомились?

– Я был председателем Сената. А Пикан присоединилась к нам значительно позже, уже после того, как слава о нашем ученом обществе достигла даже самых отдаленных уголков Элдарна. К этому времени Нерак, Фантус и я уже давно были членами Сената. – Заметив смущение Ханны, Ален пояснил: – Нерак и Фантус возглавляли другие его подразделения. Нерак занимался магией и медициной, а Фантус – научными исследованиями и обучением студентов. Они оба были моими друзьями и коллегами. Пикан было двести двоелуний, когда она прибыла к нам, – старовата для новичка. Но даже невооруженным глазом было видно – еще с того дня, как она прошла обряд посвящения и дала клятву, – что она обладает незаурядными способностями в области магии, крайне редко встречающимися у необученных колдунов, и прямо-таки невероятной силой характера. – Ален смущенно поерзал в кресле. – В общем, я сразу в нее влюбился. Я знаю, люди считают, что такое невозможно, но это действительно была любовь с первого взгляда. Я прожил на свете уже почти две тысячи двоелуний, но никогда никого так не любил, как Пикан. Может быть, только своих детей. Но даже и моя любовь к детям была не так сильна и глубока. Я полюбил ее на всю жизнь – и всего лишь через три дня после первого с ней знакомства! Можешь ты в это поверить? Образованные люди, ученые, маги, мы, разумеется, вообще не склонны ко всяким глупым, инфантильным увлечениям. И все же через три дня мы с ней поняли, что созданы друг для друга и должны всегда быть вместе.

– И что же с ней случилось? – не выдержала Ханна. Но Ален, словно не слыша ее вопроса, продолжал свой рассказ:

– Пикан стала работать в группе Нерака...

– Это тот, кто возглавлял отдел магии и медицины? – прервала его Ханна.

– Да, верно. Нерак был самым могущественным из магов Лариона со времен Лессека. Он был просто помешан на своих исследованиях и работал как машина – днем и ночью; он все глубже и глубже погружался в тайны магии, и под его руководством Сенат Лариона пережил такой период роста и расцвета, какого не знал за всю историю своего существования. Именно Нерак учредил стандарты, по которым расценивались наши исследовательские успехи; с их помощью можно было измерить вклад любого в науку и культуру Элдарна.

– Звучит впечатляюще. Неужели он действительно был так велик?

– Да. И Пикан стала его правой рукой. Для нее была характерна необычайная жажда знаний, а Нерак своими знаниями владел поистине виртуозно. И вместе они творили настоящие чудеса...

– Но что-то пошло не так?

– Нет, сначала все шло хорошо. В течение многих двоелуний их успехи служили примером нам всем...

Ален вдруг умолк и уставился в огонь.

– А потом? – осторожно спросила Ханна, ожидая самого худшего.

– Потом? Потом Нерак стал от нас отдаляться. Он позволил Пикан самостоятельно набрать команду из молодых колдунов. Желающих хватало, и мы с ней вместе путешествовали по Элдарну, выискивая среди детей и молодежи особо одаренных. Между прочим, так когда-то нашли и саму Пикан. Я ведь уже говорил, что она присоединилась к нам уже взрослой. Мы считали, что если достаточно рано выявить определенные способности, то из наших учеников может вырасти целое поколение волшебников, почти столь же могущественных, как Нерак. Пикан поручили их первичное обучение. Нерак же проявлял к новичкам интерес только в том случае, если в Сандклифе появлялся кто-то чрезвычайно многообещающий.

– А чем он занимался в остальное время?

– Он постоянно повышал свои знания, экспериментировал, погружаясь все дальше в неясные глубины магического могущества и знаний, спрятанных в волшебном столе Лариона – это был инструмент, с помощью которого маги Лариона были способны управлять магической энергией и, соответственно, отчасти использовать ее в нашей повседневной жизни. – Ален немного подумал и прибавил: – И в жизни вашего мира, как мне кажется, тоже.

– Неужели? – вырвалось у Ханны, но она тут же попыталась скрыть свой явный скептицизм. – Извини, но мне трудно поверить, что в нашем мире вообще есть хоть какая-то магия!

– Есть. И довольно много, не сомневайся. Просто нужно понять, где и как ее искать, и научиться этому. Но все это не важно. В общем, мы с Фантусом – а мы трое были совершенно равны в правах – решили, что пора вмешаться, ибо Нерак, как нам казалось, стал слишком сильно пренебрегать своими обязанностями в Сенате, который, в конце концов, был создан для того, чтобы служить Элдарну.

– Он был... жадным?

– Да, очень. Он обладал редкими способностями и мог бы дать нашему миру великие открытия, но, даже открывая что-то новое, старался все эти знания оставлять при себе.

– А Пикан? Ален поджал губы.

– А это самая большая моя вина, и я до сих пор не перестаю упрекать себя за то, что раньше не обратил внимания на то, что между ними происходит. Я даже не замечал, как Нерак на нее смотрит. Хотя именно это в первую очередь и должно было бы меня насторожить, не правда ли? Ведь это был тот самый случай, когда не можешь позволить любимой выйти из комнаты без того, чтобы в последний раз не взглянуть на нее, словно говоря: «Пусть твой светлый образ останется в душе моей, пока ты не вернешься назад». Вот что с ним происходило. Ему было необходимо видеть ее лицо, слышать ее легкие шаги – иначе он, наверное, не удержался бы на краю той пропасти, полной неведомых страшных тайн, разгадка которых так его занимала. Да, я думаю, что он очень ее любил.