Текст книги "Ореховый посох"

Автор книги: Роберт Скотт

Соавторы: Джей Гордон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 64 страниц)

Таким образом троице удавалось продолжать путь без особых задержек. Все принимали их за вполне законопослушных, замученных тяжелой работой бродяг, которым и без того тяжко приходится, ибо они вынуждены заботиться еще и об этом здоровенном глухонемом дурне. В общем, они не были похожи на тех, кто способен убить вооруженного воина, не говоря уж о том, чтобы поджечь и ограбить в ночи малакасийский галеон.

Ханна предпочитала во время этих допросов помалкивать, предоставляя Хойту возможность очаровывать тех, кто их допрашивал. Каждый раз, когда их останавливали, в голове у нее крутилась одна и та же отчетливая мысль: из-за нее могут арестовать и даже убить обоих ее спутников. Чего там говорить, одного ее белья или носков для малакасийцев хватило бы, чтобы их всех тут же на месте и прикончить; уж эти-то улики прекрасно доказывали, что никакая она не местная крестьянка.

Ханна с самого начала твердо решила непременно оставить при себе бюстгальтер, трусики и носки, ибо понятия не имела, что именно женщины Элдарна носят под платьем. Кроме того, она просто не способна была представить себе, как пройдет такой путь пешком без носков, надев прямо на голое тело грубую одежду из колючей домотканой шерстяной ткани. В итоге она решила, что никаких особых проблем с ее бельем возникнуть не должно, поскольку она никогда не раздевается там, где ее может кто-нибудь увидеть.

Теперь же Ханна успела не один раз пожалеть, что предпочла комфорт осторожности. Когда их в очередной раз останавливал патруль, сердце у нее уходило в пятки: а что, если их обыщут? Что, если кому-нибудь из этих грубых патрульных вздумается пощупать, что у нее под рубахой? Хотя ее белье не было ни особенно дорогим, ни особенно сексапильным, шили его все же явно не в Элдарне. И скрыть это будет невозможно, особенно если их остановят во время дождя – вот тогда мокрая рубаха, прилипшая к груди, выдаст ее куда быстрее любой словесной оговорки.

Ханна просто в ужас приходила от подобной возможности. Ее стоящие торчком груди не могут не вызвать подозрений – ведь здесь, похоже, никто никаких бюстгальтеров не носит. Грудь у нее, может, и не такая уж большая, особенно по американским стандартам, но в бюстгальтере всегда выглядит очень даже ничего и, конечно же, сразу привлечет внимание солдат.

И Ханна, догадываясь, что малакасийские мужчины в этом отношении ничем не отличаются от всех прочих мужчин в мире, принялась горбиться и сутулиться и каждый раз старательно одергивала рубаху, когда к ним приближался патруль или они сами проходили мимо постовых на дороге.

– Да что с тобой, черт возьми, такое? – свистящим шепотом, стараясь не рассмеяться, спрашивал ее Хойт, как только очередной патруль, разминувшись с ними, начинал удаляться к югу. – Хватит с нас и одного придурка, так что нечего и тебе убогую дурочку изображать.

– Все дело в моей... – Ханна попыталась отыскать подходящее слово, слушая, как хлюпают промокшие насквозь слишком большие для нее сапоги. – Фигуре.

Чтобы не прыснуть со смеху, пока солдаты не успели еще отъехать достаточно далеко, Хойт зажал нос и спросил:

– А что плохого в твоей фигуре?

– Что значит, плохого? – возмутилась Ханна, хотя сердиться вовсе и не собиралась.

– Ничего в ней нет плохого; я совсем и не про то говорил. Вот черт! Ты что, этих солдат не видишь? Мы сейчас о чем говорим-то? – Хойт тщетно пытался добиться, чтобы она наконец его поняла. – Я и не думал утверждать, что у тебя плохая фигура. У тебя прекрасная фигура... очень даже! Нет, ну как ты не поймешь? Я ведь о том, что ведешь ты себя как полоумная! – И Хойт поспешно отвернулся – мимо них как раз проехал командир патруля, и сказал: – Доброе утро, господин мой!

– Я так веду себя, потому что – раз уж ты сам этого до сих пор не заметил – моя фигура, если можно так выразиться, заставляет обращать на себя внимание. Особенно во время дождя. На радость любому мужчине. На радость любому солдату этой вашей Малакасии! Ради бога, Хойт, посмотри на мою грудь!

Хойт захихикал.

– Я, честно говоря, и не собирался говорить с тобой об этом, но ты, видно, знаешь какой-то женский секрет. Уверен, немало женщин в Саутпорте захотели бы, чтобы ты им этот секрет раскрыла. – Мимо наконец проехал последний конный; копыта лошадей вдрызг раздолбали и без того грязную дорогу, так что идти стало еще труднее, зато можно было говорить почти в полный голос. – А правда, что это у тебя такое? Нечто вроде корсета?

– В общем, да. Но только гораздо удобнее и легче. Я не знаю всех тонкостей, но эта вещь поддерживает грудь гораздо лучше, чем то, что носят женщины у вас в Праге.

Черн насмешливо хмыкнул и что-то добродушно проворчал, видимо имея в виду ту нелепейшую в данной ситуации тему, которую они обсуждали. И Ханна тут же почти машинально поправила на себе одежду, прежде чем сказать что-то еще.

– В общем, – твердо заявила она, – пока не перестанут лить дожди и пока мы не доберемся до города, где можно будет раздобыть мне какую-нибудь более подходящую одежду, а эту выбросить, я буду и горбиться, и даже ногу слегка приволакивать. Иначе эта слишком теплая и жутко колючая рубаха, которой ты меня снабдил, так и будет, едва намокнув, выставлять мой бюст напоказ. Так что, возможно, тебе придется исхитриться и придумать новую историю о том, как тебе, бедняге, приходится странствовать по белу свету с двумя придурками!

При этих ее словах Черн разразился громоподобным, каким-то нутряным хохотом, звучавшим одновременно и весело, и трагично – казалось, кто-то исполняет на сломанной тубе некий победоносный марш.

– Ничего себе! – воскликнул Хойт и тоже расхохотался. – Значит, ты будешь все внимание уделять своей... э-э-э... «фигуре», а я должен буду придумать достаточно убедительную историю о том, почему путешествую с женщиной, чья «фигура» выглядит во время дождя такой вызывающей!

В конце концов Ханна тоже засмеялась, несмотря на все свои страхи. Действительно, постоянные опасения, что их схватят из-за такой ерунды, как ее нижнее белье, начинали уже ее утомлять. И она решила сменить тему.

– Расскажи мне об Алене Джаспере более подробно, пожалуйста, – попросила она.

Хойт и сам был рад поговорить о чем-нибудь другом; он был смущен не меньше Ханны, и оба они покраснели так, словно перенесли тепловой удар.

– Ален... Что ж, он человек очень интересный. Я его с детства знаю, и, по-моему, не хуже, чем всех прочих своих знакомых. Он учил меня читать, когда я был мальчишкой; для тебя это, может, и ничего особенного, но я всегда ленился ходить в школу и без него почти наверняка остался бы неграмотным. А уж о том, как лечить людей, и о медицине вообще совсем ничего не узнал бы.

– Так он тоже врач?

– Нет. – Хойт задумался, подыскивая подходящие слова. – Когда к власти пришел принц Марек, а это случилось почти тысячу двоелуний назад... – Он умолк, увидев, что лицо у Ханны стало совсем растерянным, и начал снова: – В общем, пять-шесть поколений назад Марек, придя к власти, первым делом позакрывал все университеты, так что со временем ни у кого даже мысли не возникало о том, чтобы выучиться и стать, скажем, врачом. Сейчас наши целители сохранили какие-то знания только благодаря устной традиции. Мы даже врачами себя не именуем, потому что в народе еще сохранилась память о том, какими прежде были настоящие врачи. Я сумел узнать, может быть, больше многих, но даже у меня нет и сотой доли тех знаний, какими обладали врачи до падения королевского рода Грейслипов.

– Но это же трагедия! Как мог правитель допустить, чтобы в его государстве уничтожались сами основы знаний?

– Понятия не имею, что послужило этому причиной, но теперь вряд ли можно что-то изменить. Даже если б мы и сумели вновь открыть университеты, то в них ведь некому было бы преподавать: ни одного практикующего, настоящего врача среди нас уже не осталось. Такого, который смог бы воссоздать хотя до некоторой степени прежнюю систему обучения. – Хойт с силой поддел носком сапога комок грязи. – Не осталось в живых никого, кто знал бы хоть, что именно нам следует изучать и в какой последовательности.

– Как же ты-то врачевать научился?

– Мне Ален помогал. – Хойт жестом велел Черну повернуться спиной, залез в его заплечный мешок и достал оттуда бурдюк с вином. – Он и сам многому меня научил, и, что еще важнее, давал мне книги и рассказывал, где можно достать другие.

– А что, книги – это такая редкость?

– Если не считать тех жалких учебников, по которым учатся в школе, книги сейчас действительно – огромная редкость. Меня, скорее всего, попросту повесили бы, если б нашли те книги, которые я прячу в тайнике неподалеку от Саутпорта.

У Ханны даже голова закружилась. Поверить в такое было просто невозможно. Что же это за место? И что за человек был этот принц Марек? Разве может правитель проводить в жизнь такую дикую узколобую политику?

– А откуда же у господина Джаспера взялось столько книг по медицине, если он не врач? – спросила она.

– У Алена, – поправил ее Хойт. – Это сложный вопрос. Те книги, которые он мне давал, очень старые. В них масса всяких медицинских знаний, описаний практических действий и так далее, но им не менее восьмисот, а может, и девятисот двоелуний. И ни одна из них не была напечатана в какой-нибудь подпольной типографии, которых нынче в Праге не так уж и мало. – Хойт отхлебнул вина и передал бурдюк Ханне. – Я предполагаю, что Алену удалось каким-то образом пробраться в библиотеку старого университета и выкрасть эти книги оттуда.

– Что ж, в этом, по-моему, ничего такого уж особенно невероятного нет.

– Нет, есть! Особенно если вспомнить о том, что все университетские библиотеки по приказу Марека сровняли с землей.

– Должно быть, одну случайно пропустили.

– А вот это вряд ли. На Марека что-то не похоже. – Хойт с сомнением посмотрел на нее. – Но, так или иначе, когда Ален дал мне первую порцию книг, он рассказал, где я могу взять еще. Причем книги были спрятаны по всей Праге – в разрушенных домах, в лесных сторожках, в рыбацких хижинах на берегу моря! В общем, в самых разных местах. И знаешь, что я обнаружил?

– Что все они очень старые?

– Верно. – Хойт отобрал у нее бурдюк и передал его Черну. Тот разом отпил почти половину его содержимого, потом заткнул пробкой и с невозмутимым видом сунул в мешок. – Все эти книги были очень старые, даже старинные. И отнюдь не напечатанные в подпольных типографиях, а, скорее всего, извлеченные из древних книгохранилищ. Рукописные медицинские журналы, философские трактаты в толстенных кожаных переплетах...

Ханна с возрастающим нетерпением подумала о том, что вскоре ей предстоит встретиться с этим загадочным Аленом, и сказала:

– Звучит весьма интригующе. А ты когда-нибудь спрашивал у него, откуда эти книги?

– Спрашивал, и он мне сказал, что когда-то служил в ведомстве, занимавшемся общественным образованием и здравоохранением. Вряд ли это действительно что-то объясняет, но больше он мне ничего говорить не пожелал.

– Ладно. Это не важно. Вернемся к самому господину... к самому Алену. Расскажи мне о нем. Почему ты так уверен, что он знает, как вернуть меня домой?

Ханна уже поняла, что тот странный гобелен, который она видела на полу в доме № 147 на Десятой улице Айдахо-Спрингс, и виноват в том, что она каким-то невероятным образом очутилась на лесистом холме в пригородах Саутпорта. А вот почему это произошло – уже совсем другой вопрос.

– Тут тебе придется просто мне довериться, только и всего, – серьезно сказал Хойт. – Если в Праге и есть человек, который способен вернуть тебя в твой Денверколорадо, так только Ален Джаспер. Его познания необычайно широки! Я порой просто не могу отыскать ничего такого, чего он не знал бы или, по крайней мере, о чем не мог бы судить хотя бы поверхностно. Такое ощущение, что он каким-то немыслимым образом умудрился пожить повсюду и во все времена. И все на свете испытать. Он, конечно, станет отрицать это, но я же сам видел: он даже настоящей магией владеет! Но учти, он соглашается показывать только самые несложные и веселые магические трюки.

Ханна уже столько раз с начала их путешествия слышала о магии и вслух выражала сомнения в ее существовании, что на сей раз даже не потрудилась начать с Хойтом очередной спор. К тому же он говорил о совершенно невозможных вещах с такой непререкаемой уверенностью, что Ханна вдруг подумала: а что, если слово «магия» имеет в Элдарне несколько иной смысл? Хотя, если учесть то, как она сама из гостиной Стивена попала прямиком в Саутпорт, впору начинать сомневаться в собственных убеждениях и в том, что магии не существует.

– Когда ты в последний раз его видел? – спросила она.

– Да уж, наверное, двоелуний пятнадцать или семнадцать назад. Мы с Черном давно так далеко на севере не бывали. Жизнь на южном побережье до сих пор шла вполне неплохо, и мы хотели пока что там и остаться.

– А разве Ален не бывает в Саутпорте?

– Я никогда не слышал, чтобы он бывал где-то еще, кроме Миддл-Форка. – Хойт вдруг остановился и повернулся к Черну. – А ведь я раньше об этом даже не задумывался! Хотя он действительно, по-моему, никогда Миддл-Форк не покидал. Во всяком случае, я о таком ни разу не слышал. Интересно, почему?

– А до этого Миддл-Форка далеко еще?

– Нет. – И Хойт знаками о чем-то быстро спросил у Черна. Тот кивнул и в ответ сделал какой-то краткий жест. – Он говорит, дня два или три. От погоды зависит.

Ханна пока что не обнаружила в Праге ничего такого, что заставило бы ее поверить в присутствие здесь каких-то волшебников, которые обладают некими мистическими или какими угодно иными средствами, способными отправить ее назад в Колорадо. Эта страна, ее люди и культура казались ей настолько архаичными, чуть ли не средневековыми, что, похоже, лишь нечто сверхъестественное способно было вернуть ее к прежней действительности, в знакомый ей мир. И это нечто должно было уметь управлять всеми потайными механизмами, всеми запорами и выключателями, соединяющими ее мир с этим невообразимым, невозможным местом.

Случившееся по-прежнему порой ставило ее в тупик, по-прежнему заставляло время от времени недоуменно качать головой, щипать себя и шептать с надеждой: «Проснись же, глупая! Это все не настоящее! Оно тебе только кажется». Однако все каким-то образом оказывалось настоящим; и она, оказавшись в этой иной реальности, брела по колено в грязи, но безусловно живая, безусловно бодрствующая, безусловно в полном сознании. Она странствовала по фантастической стране, которой не должно было бы существовать, однако она существовала. И ей приходилось искать в этой немыслимой стране того единственного человека, который, возможно, сумеет ей помочь и объяснить, что же все-таки с ней произошло.

Дорога между тем вилась среди живописных округлых холмов, и они все время шли на север, и Ханна развлекалась тем, что представляла себя одной из первых американских колонистов, которые еще только начинают продвигаться в глубь будущих штатов Виргиния или Массачусетс. Вокруг буйствовала растительность; это была та самая ярко-зеленая тропическая растительность, какую она не раз видела в фильмах о дождевых лесах и джунглях. Болотистые низины, заросшие высоченной травой и окутанные влажной дымкой, сменялись густой листвой подлеска, чувствующего себя отлично, несмотря на темный полог из древесных ветвей и лиан, скрывающий небо. Впрочем, стрелы солнечного света то и дело прорывались сквозь этот зеленый полог и вспыхивали в зелени кустов, росших вокруг стволов огромных деревьев, похожих на башни.

Этот прекрасный лес дышал первобытной чистотой. Бесконечное море зелени порой прерывалось пятнами бело-серого тумана. Казалось, переполненные влагой облака опускаются, чтобы немного отдохнуть на мягкой зелени лужаек, и там, как представлялось Ханне, рассыпаются на сотни тысяч капель росы. И куда бы она ни посмотрела, сама земля, как ей казалось, громко кричит о том, что эта страна живая и очень опасная.

Ханна вытерла со щек слезы и капли дождя и посмотрела вперед, куда вела ее эта грязная тропа, мечтая увидеть хоть что-нибудь знакомое – такое, что помогло бы ей почувствовать, что она поступает правильно, не расставаясь с надеждой на спасение. И хотя взгляд ее на мгновение задержался на какой-то грязной худой собаке, похожей на волкодава, что пробежала мимо них, это не привлекло внимания молодой путешественницы, слишком озабоченной мыслями о том, что, возможно, ожидает ее в будущем.

СЕВЕРНЫЕ СКЛОНЫ ГОР

Через восемь дней после того, как Стивен и Марк умудрились нацарапать камнем некое подобие карты на внутренней стороне кожаного клапана седельной сумки Гарека, их отряд был атакован первой метелью. Метель началась с легкого мелкого снежка, который сразу напомнил Стивену, как таким вот зимним утром он ждал на остановке автобуса, как играл с друзьями на школьном дворе.

Он страшно обрадовался этому снегопаду; снежинки словно на мгновение перенесли его домой, и он, заметив, как от снега побелели его сильно отросшие волосы и недавно отпущенные усы и борода, вдруг осознал, как давно они с Марком не были дома, как мало дней осталось, чтобы успеть купить рождественские подарки. Он легко мог себе представить, как его родные, с трудом сдерживая тревогу, пытаются делать вид, что все идет, как прежде, но совсем не был уверен, что они будут в состоянии праздновать Рождество.

Конечно, его необъяснимое исчезновение больше всех огорчит мать, но именно она и будет больше других стараться создать видимость праздника, пытаясь помочь близким пережить мучительное ожидание. Он представлял себе мать в фартуке, торопливо снующей из кухни в гостиную и обратно; на лице ее отчаяние то и дело сменяется радушием и показной бодростью, когда она подает на стол одно блюдо за другим, угощая гостей своими замечательными пирожками.

«А помните, как...» – говорит она каждый раз, переступая порог гостиной и надеясь вновь оживить беседу и тем самым отвлечь мысли родных от тех вопросов, которые терзают всех: куда исчез Стивен? Жив ли он?

Да, конечно, так она и станет себя вести. Она проведет эти праздники в двухминутных перебежках из кухни в гостиную и обратно, а духовка будет реветь без передышки все три недели, раскалившись до 375 градусов, и ее огнедышащая пасть будет для матери точно вход в ее собственный, личный ад, из которого, разумеется, нет выхода.

Стивену страшно хотелось хоть как-то сообщить ей, что у него все хорошо – ну, если не учитывать того, что он, скрываясь от солдат оккупационной армии и целой толпы смертоносных демонов, направляется сейчас в самое опасное место в Элдарне. Впрочем, в данную минуту, под падающими с неба снежинками, ему действительно было хорошо. Он смахнул с лица снег и слезы, покрепче сжал в руке ореховый посох и двинулся вниз, к зоне лесов.

Несколько дней, изучая окрестные горы с вершин, они потратили на поиски наиболее удобного пути на север. Вместо компаса они решили использовать форму гор, их очертания, и, чтобы было легче запомнить, давали им всякие прозвища. Так, за первые два дня они удачно миновали Плоский Нос и Коленную Чашечку, стараясь идти так, чтобы южная щека Высокой Горловины постоянно маячила перед ними. Миновав долину, которую друзья обозвали Пузатой, они взобрались на Собачий Клык и достигли зоны лесов, а потом повернули на восток, к Жирному Огузку.

Теперь каждую ночь они разбивали лагерь в лесу. Зима быстро приближалась, и они считали удачным каждый денек, когда обходилось без снегопада. Саллакс, впрочем, был настолько исполнен решимости, что заставлял их идти вперед в любую погоду. И был, наверное, прав, ибо с севера в любой момент могли прилететь настоящие метели, и путешественники понимали, что им просто необходимо миновать горы как можно скорее.

Уже самая первая ночь в этих горах преподала им достаточно ценный урок; а теперь к тому же постоянное нахождение на большой высоте и полная беззащитность перед силами природы достаточно их измотали, чтобы все почувствовали себя чрезвычайно уязвимыми. Саллакс и Гилмор в один голос требовали, чтобы дальше они шли исключительно под прикрытием леса и на ночлег устраивались до наступления темноты, ибо в темноте не было видно даже, куда ставишь ногу.

Марк учил ронцев перебираться через ледники и распознавать те места, где могут быть трещины или пропасти, прикрытые тонкой, ненадежной ледяной корочкой. Путешественники шли вперед очень медленно, но стабильно, и успели за восемь дней миновать три высокогорных перевала и две длинные горные долины.

Поднявшись на самый верх четвертого перевала, Стивен внимательно осмотрел горы, раскинувшиеся к югу. Он был горд тем, какое огромное расстояние им уже удалось преодолеть, но, глянув на север, несколько утратил энтузиазм. При всех поправках, которые он постоянно вносил в проложенный ими маршрут, та часть Блэкстоуна, которую еще нужно было пройти, представлялась ему сейчас бесконечной.

– Восемь дней мы добирались сюда, – раздраженно пробормотал он, кутаясь в куртку, чтобы совсем не окоченеть на пронзительном ветру, – но, по-моему, понадобится еще, по крайней мере, дней двадцать, чтобы добраться до северных склонов этих проклятых гор.

– Нам нужно хотя бы несколько дней без подъема, – сказал Марк. – Все и так уже измучены, а с каждым днем становится холоднее.

В ответ Стивен указал ему на северо-восток, где виднелась длинная зеленая полоска – видимо, там находилась узкая лощина, заросшая вечнозелеными деревьями. Казалось, боги, создавая эти неприветливые горы, то ли позабыли об этой долине, то ли решили оставить для самих себя небольшую площадку среди зубчатых вершин, куда можно было бы хоть ногу поставить.

– Посмотри-ка туда. Если мы завтра минуем перевал и, может быть, сумеем перебраться через вон ту гору, то целых семь-восемь дней сможем идти на северо-запад по этой долине. Она, похоже, протянулась не меньше чем на сотню миль.

– Да, хорошо бы, – кивнул Марк. – Там, конечно, будут и чересчур открытые участки, зато мы, по крайней мере, спустимся с высот. Да и риск застрять на вершине из-за снегопада сам собой исчезнет.

– К тому же в такой большой долине наверняка можно будет найти воду, – подхватил Стивен.

– Ладно. – И Марк, вернувшись к остальным, сообщил: – Друзья мои, похоже, в ближайшие несколько дней мы сумеем обойтись без этих бесконечных подъемов.

– Хвала богам Северных лесов! – воскликнул Гарек, в очередной раз перебинтовывавший свое больное колено.

– Но придется поднапрячься и за завтрашний день пройти перевал и добраться вон туда. – И Стивен указал в сторону устрашающего вида скал, словно специально их поджидавших. – А там уже идти станет значительно легче.

Опушки леса они достигли на следующий день ближе к вечеру, и Гилмор предложил продолжить спуск в ущелье, пока не успело навалить еще больше снега.

– Сейчас под ногами вполне твердо, – пояснил он, – так что стоит, наверное, поднапрячься и продолжать идти до наступления полной темноты.

– Ну, тогда вперед! – воскликнул Стивен.

– Подождите здесь хотя бы еще немного, – попросил Гарек. – Я пройду вперед, а вы через некоторое время спускайтесь следом. Хочу попробовать по пути что-нибудь подстрелить на ужин.

И он, привычным движением сбросив с плеча свой лук из розового дерева, вложил в него стрелу и бесшумно скользнул в лесную чащу.

* * *

Всего один авен спустя Гарек уже разжигал костер, подвесив над ним здоровенную кабанью ляжку. Ему удалось одной стрелой уложить крупного кабана. Он попал кабану прямо в шею и сказал, что мог бы завалить и второго, но усомнился, что они сумеют унести на себе столько мяса. Даже оставшиеся у них пожитки и припасы им становилось нести все труднее. Но Гарек сказал, что, судя по сегодняшней охоте, вскоре они попадут в куда более богатые дичью места.

Снег все шел, и путешественники устроились на ночлег в сосновой роще, под густыми ветвями. Запах смолы и жарящегося мяса, особенно ощутимый в прозрачном горном воздухе, способен был свести с ума. Стивен даже улыбнулся, несмотря на крайнюю усталость, столь идиллическим было окружение, столь дивным – аромат жаркого.

– Знаешь, Гарек, эта кабанья нога так потрясающе пахнет, что я готов попросить тебя снова пойти на охоту и убить еще одного кабана – специально для меня одного, – сказал он и с наслаждением потянул носом.

– Жаль, у нас вино кончилось, – откликнулся Гарек. – К такому жаркому хорошо бы иметь в запасе парочку бурдюков.

Пока Гарек готовил ужин, остальные разбивали лагерь. Саллакс развесил все плащи и одеяла у костра, чтобы хоть немного их просушить. Сухая одежда значила не меньше горячей еды, и Саллакс твердо решил обеспечить им во время следующего перехода как можно больше удобств. Он также велел Гареку разбинтовать поврежденное колено и повесил промокшие бинты над костром. Его очень тревожило состояние друга, и он поклялся себе, что понесет Гарека на плечах, если будет нужно.

Покончив с неотложными делами, Саллакс прислушался к разговору Гилмора и Марка, склонившихся над примитивной картой, нацарапанной камнем на внутренней стороне кожаной сумки. Их дыхание поднималось вверх облачками тумана, который быстро рассеивался в холодном воздухе, и Саллакс вообразил себе, что это два древних дракона сидят и беседуют друг с другом, а из ноздрей у них вырываются клубы дыма, словно предупреждение о грозном испепеляющем пламени. Затем возле лица Гилмора повисло очередное такое облачко, но, как ни странно, не растаяло и никуда не улетело на порывистом ветру, а лишь увеличилось в размерах, словно за счет дыхания Марка, и стало приобретать некую, вполне конкретную форму: на глазах у ошеломленного Саллакса в тумане стали возникать очертания пуговиц, рукавов рубахи, кожаного ремня с пряжкой...

– Черт возьми, да ведь это же тот самый призрак! – не выдержав, закричал Саллакс, выхватывая рапиру.

– Где? – Марк вскочил и встревоженно огляделся.

– Да прямо перед тобой! – Саллакс подошел ближе и указал на призрака рапирой, точно указкой.

Увидев, как туманное видение прямо у него перед носом обретает четкие очертания человеческой фигуры, Марк от неожиданности плюхнулся в снег. А Гилмор медленно поднялся и, стоя в нескольких дюймах от таинственного призрака, протянул руку, чувствуя, как пальцы проходят сквозь тело бывшего банковского менеджера,

– Ты, Саллакс, стой, где стоишь, – спокойно, но твердо сказал Гилмор. – Ничего страшного. Он пришел не для того, чтобы нам вредить.

Стивен тоже поднялся.

– Гилмор, ты чувствуешь, каково его тело на ощупь? – спросил он.

Старый маг еще поводил рукой, насквозь пронзавшей бесплотное тело призрака, но если подобное насилие в какой-то степени и раздражало незваного гостя, он этого никак не проявил.

– Он очень холодный, – сказал Гилмор. – Гораздо холоднее воздуха.

– А от нас он чего хочет? – спросила Бринн, опустив на землю охапку собранного хвороста и придвигаясь поближе к Марку.

– Чего-чего! Он сообщает о нашем местонахождении Малагону! – сердито ответил ей Саллакс. – Гилмор же говорил, что нас кто-то преследует. Я так думаю: этот призрак поддерживал связь с Малагоном с тех самых пор, как мы ушли из Эстрада. Именно поэтому Лессек и предупредил Гарека, что следует остерегаться призраков. Именно поэтому и Малагону ничего не стоило наслать на нас своих алморов, серонов и греттанов. Давай, Стивен Тэйлор, воспользуйся еще разок своей волшебной дубинкой и прикончи эту тварь, как того алмора!

Стивен вопросительно посмотрел на Гилмора, но ответить старый маг не успел. Призрак поднял прозрачную руку и решительно указал ею на Саллакса.

– Что? – презрительно спросил тот, теряя последнее терпение. – В чем еще дело? Я ведь прав, не так ли? Ты за нами шпионил, ублюдок поганый!

Все так и застыли, не зная, как призрак ответит на угрозы Саллакса. Гилмор, вспомнив, что рука его все еще находится как бы внутри тела призрака, быстро ее убрал.

Вокруг стояла мертвая тишина, если не считать шелеста падающего с ветвей снега и потрескивания костра. Бывший банковский кассир медленно опустил руку, подплыл, не касаясь земли, к Стивену и остановился прямо перед ним. Черты постепенно прояснялись, и Стивен теперь отчетливо видел, что этот тот самый человек, чей портрет всегда висел в зале банка. Как и в первый раз, призрак пытался что-то сказать ему, старательно двигая губами, но не успел закончить даже первую фразу, ибо Саллакс, придя в себя, схватил ореховый посох и замахнулся им, собираясь нанести призраку смертельный удар.

– Ладно, я сам все сделаю! – выкрикнул он.

– Нет! – вскричал Гилмор, простирая к посоху руки, но ударить Саллакс не успел: призрак исчез, легко, точно струйка дыма, втянувшись в тело Стивена. На лице того отразился беспредельный ужас, затем голова его качнулась вперед и безвольно опустилась на грудь.

Саллакс так и застыл на месте, а Гилмор бросился к Стивену и, схватив его за плечи, произнес несколько слов на каком-то никому не ведомом языке. Что бы это ни было, но эти слова подействовали. И Марк с облегчением вздохнул, увидев, что призрак выплыл из тела Стивена и снова завис в воздухе, а сам Стивен шлепнулся в снег, сел и принялся растерянно тереть виски. Потом, тряхнув головой, он сказал Гилмору:

– Ничего страшного. Он здесь, чтобы помочь нам.

Саллакс с сомнением покачал головой и хотел уже отойти в сторону, но призрак не дал ему это сделать, с невероятной скоростью метнулся к нему и мгновенно проник в его тело. Глаза у Саллакса закатились, и он, задыхаясь, как-то странно вскрикнул, точно теряя сознание, но призрак уже выскользнул из него и вновь подплыл к Стивену. Затем, словно в знак самых добрых своих намерений, он изобразил на лице нечто вроде улыбки и скрылся среди деревьев, став совершенно невидимым на фоне серого неба и темных сосен.

– Саллакс! – пронзительно вскрикнула Бринн, бросаясь к брату.

Она опустилась в снег и положила его голову к себе на колени, вглядывалась ему в лицо. Марк бросился ей на помощь. Наконец над губами Саллакса появилось облачко дыхания, он судорожно вздохнул, и Бринн чуть не расплакалась.

– Марк, Гарек, – умоляющим тоном попросила она, – помогите мне перенести его поближе к костру.

Саллакса уложили, завернув в несколько одеял, и он, открыв глаза, некоторое время тупо смотрел на переплетение сосновых ветвей у себя над головой, на падающий снег, а потом, похоже, уснул. Гилмор слегка коснулся его лба тыльной стороной ладони, затем внимательно посмотрел на нее, словно диагноз был написан прямо там, среди морщин, и ободряюще улыбнулся своим спутникам.

– Сейчас он спит. Давайте оставим его в покое. – И Гилмор повернул палку с висевшей над костром кабаньей ногой, о которой Гарек совсем позабыл.