Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Разочарования Дюпарке
Жак отлично понимал, что пока ему нечего опасаться патрулей. Благодаря заботам д’Ажийяра, пообещавшего как можно дольше скрывать от молвы смерть Тюрло, у него – если, конечно, не произойдет какая-нибудь печальная случайность – в запасе оставалось еще несколько часов. Выходит, если не терять времени попусту, можно еще успеть кое-что предпринять.
Приняв решение бежать, он сразу понял, что уже не сможет, как давеча пообещал, увидеться вечером с Мари в игорном доме. Ведь стоит ему переступить порог заведения, как он тотчас же будет арестован. Стало быть, надо во что бы то ни стало попытаться срочно встретиться с Мари и, коль скоро она уже дала свое согласие, обговорить с нею детали так называемого «похищения».
Он еще не знал, как это устроить, но в любом случае ему было необходимо встретиться с нею.
А потому, вместо того чтобы, как было обещано брату, направиться к Арбрисельской улице, он поскакал в сторону улицы Кок-Эрон, что была совсем неподалеку от улицы Жунер. Он порадовался, что намедни Тюрло, с обычной своей наглой развязностью, невольно снабдил его этими полезными сведениями, и ничуть не сомневался, что сможет без труда отыскать на этой крошечной улочке дом Жана Боннара, а стало быть, и увидеться с девушкой. Впрочем, в его визите не будет ничего такого уж необычного. Боннар наверняка сразу его узнает. А потом он как-нибудь исхитрится, усыпит его бдительность и останется наедине с Мари…
Жаку без всякого труда удалось узнать, где живет Боннар.
На узенькой улочке толпились торговцы вразнос, сновала всякая мелкая домашняя скотина и птица, повсюду валялись отбросы и мусор. Он поручил какому-то мальчишке присмотреть за его лошадью, пообещав вознаградить потом мелкой монеткой, и постучался в дверь лавки, которая казалась необитаемой. Ему пришлось забарабанить изо всех сил, чтобы услышать наконец где-то в глубине дома звук тяжелых шагов.
Вскоре дверь растворилась. Перед ним стоял Боннар. Жак оторвал его от работы, которой бывший хозяин таверны, получив ренту, отдался со всем пылом и страстью.
– Здравствуйте, Жан Боннар! – воскликнул Дюпарке.
Боннар прищурил глаза, нахмурился, но, узнав наконец молодого человека, радостно закричал:
– Боже праведный! Неужто наш добрый господин из Дьепа?! Прошу покорно, проходите! Домишко у меня скромный, но все, что в нем есть, целиком к вашим услугам.
И, взяв огромной ручищей Жака за плечо, увлек его в дом. Он смеялся, широко размахивал свободной рукой – словом, всячески выражал свою бурную радость.
– Ах, почтенный кавалер, – проговорил он, – знали бы вы, как я рад вас видеть. Это ведь благодаря вам я стал таким богатым, уважаемым и счастливым человеком! Вы и знать не знаете, что поручение, данное мне тогда в Дьепе, принесло удачу мне, а еще больше того, моей дочке Мари…
– И вправду говорят, будто вы были представлены в Лувре… – заметил Дюпарке.
– Так оно и есть! И король пожаловал мне из своей казны пенсион. Прошу сюда. У меня есть вино из Лонгжюмо, знатное винцо, вот мы его сейчас и отведаем…
– Мне что-то не хочется пить…
– У меня хорошая память, сударь. Помнится, у меня за столом в Дьепе вы вовсе не были трезвенником. Неужто изменили своим привычкам?
– Да нет, просто у меня мало времени. Я ведь только заехал вас поздравить.
– Премного вам благодарен, сударь! – растроганно воскликнул Боннар. – Глядите, это мой дом. Он, конечно, небогат, но лучше мне не надо. Вот здесь, в этой конуре, я работаю, занимаюсь тем, что мне по сердцу, я ведь теперь избавился от своей харчевни. Гляньте-ка сюда…
Он провел его в небольшую пыльную комнатушку, нечто вроде скромной мастерской, где на столе лежали всякие инструменты и куски дерева.
Весь пол был усеян опилками и мелкой стружкой. На низком комоде грушевого дерева, какие исстари водились в крестьянских домах, выстроился в ряд десяток корабликов: там были и бриги, и шхуны, и грузовые флейты, и драккары, все с поднятыми парусами.
Боннар подошел к своим безделушкам и обвел их влюбленным взглядом.
– Я думал продавать их, заняться торговлей, – пояснил бывший хозяин таверны, – да все никак не наберусь смелости с ними расстаться. Вот и держу здесь. Да и то сказать, спасибо королевской щедрости, мне ведь теперь больше не нужно зарабатывать на жизнь. А уж дочка-то моя вскорости и вовсе выбьется в люди, станет знатной дамой.
– Вот как? – с притворным удивлением переспросил Дюпарке.
Боннар приосанился и с гордостью пояснил:
– Не пройдет и недели, как она станет мадам де Сент-Андре, вот так!
– Мадам де Сент-Андре?!
– Именно так оно и есть, сударь, – продолжил Боннар. – Он очень важный человек, почтенный дворянин, мой будущий зятек-то! Во всяком случае, с ним-то уж Мари точно будет счастлива, ведь он хоть с виду малость и суров, но уж куда любезней и обходительней всех этих прочих придворных…
– Что ж, весьма рад за вас. Позволительно ли мне будет принести свои поздравления вашей почтенной дочери?
Боннар, вытаращив удивленные глаза, уставился на Жака.
– Но ее здесь нету! Уж не думаете ли вы, что девушке, которая вот-вот станет мадам де Сент-Андре, пристало жить в этакой жалкой конуре, с полоумным стариком отцом, среди всего этого хлама, пыли и стружек?! Нет-нет, ей теперь нужен дворец!
– Дворец?! – переспросил вконец сбитый с толку Жак.
– Погодите-ка минутку, – проговорил Боннар.
Отвернулся, будто что-то разыскивая. Потом наконец решительно вышел из комнаты.
Жак не мог поверить своим ушам. Мари во дворце! Быть не может! Должно быть, старик Боннар просто преувеличивает, но в любом случае весьма странно, чтобы девушка не осталась до свадьбы на попечении отца. Что бы все это могло значить?
Боннар тем временем вернулся, держа в руках графин с вином и двумя кубками, и без всяких церемоний поставил все это на верстак, прямо между килем будущего судна и дюжиной мачт.
Потом открыл графин, наполнил кубки и с видом знатока, расплывшись от удовольствия, пригубил из своего.
– Вы только попробуйте, сударь, – настойчиво предложил он, указывая на второй кубок. – У себя в Дьепе я сроду такого не пробовал. Нет, что ни говорите, а лучше лозы, чем здесь, подле Парижа, не сыщешь!
Жак взял в руку оловянный кубок, однако прежде, чем поднести ко рту, воскликнул:
– Дворец!.. Вы ведь сказали, дворец, не так ли? И кто же, позвольте полюбопытствовать, преподнес ей этакий подарок?
– Это вы верно сказали, сударь, вот уж подарок так подарок…
Тыльной стороной ладони Боннар сдвинул в угол верстака опилки, стружки и уже выточенные детали и уселся. Потом еще раз приложился к своему кубку, пощелкал языком и наконец снова заговорил:
– Не знаю, знакомы ли вы с Сент-Андре…
– Доводилось встречаться…
– Это знатный вельможа. Генеральный откупщик… Люди говорят, один из немногих благородных господ, которым удалось заниматься торговыми делами, ни разу не попав впросак, потому что знал, как половчее прикрыть свои маневры…
– И что же дальше?
– Что говорить, и так ясно, не может же такой знатный вельможа, как господин де Сент-Андре, быть женихом девушки, которая живет в этом квартале. Тут и думать-то нечего. Он намекнул мне на это, но очень деликатно. Потом, Мари ведь не привыкла к светской жизни, ей еще надобно многому научиться. А Сент-Андре там бывалый человек, вот он и водит Мари ко двору. Словом, он взял все на себя и увез Мари к себе…
Жак до боли сжал кулаки и почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
– К себе?.. – переспросил он.
– Само собой, к себе, а куда еще… Сам-то я сроду не видал его особняка, а может, и вообще никогда ногой туда не ступлю. Мне и здесь хорошо. А потом, по правде говоря, я даже не знаю, как там себя и вести-то, в этом дворце. Люди говорят, у него такой шикарный домище и роскошь несусветная…
– Выходит, – дрожащим от ярости голосом переспросил Дюпарке, – она теперь живет у него в доме, не так ли?
– Ну да! А что здесь такого? Они ведь скоро поженятся!
Не в силах более сдерживаться, Жак поставил кубок и с силой ударил кулаком по верстаку.
– И вы не находите в этом ничего предосудительного?! Двадцатилетняя девушка в доме этого старого развратника! Вы, Боннар, опозорили свою дочь, отдали ее на поругание и, похоже, даже вполне довольны случившимся! Черт побери, и как давно все это продолжается?
– Да месяца полтора, может, все два… Только я что-то никак не возьму в толк, о чем это вы, а?!
– Ах, вы не понимаете, о чем я! Право, даже странно слышать! Старик просит руки вашей дочери, и вы не находите ничего лучшего, как тут же отдать ее жениху – сбыть с рук, и все! А представляете ли вы себе, что происходит там эти два месяца, в этом роскошном особняке, о котором вы мне только что с таким восторгом рассказывали? Дворец! Клянусь честью, деньги и амбиции совсем лишили вас рассудка!
Казалось, ничто не в силах было умерить гнев Жака. Поначалу Боннар глядел на него скорее изумленно, чем испуганно. Однако потом мало-помалу до него стал доходить смысл доводов Дюпарке, и ему в голову тоже закрались подозрения, о которых он раньше даже и не помышлял.
– Да нет, ну что вы, – выдавил он, – чтобы Сент-Андре… С чего вы взяли, чтобы такой благородный господин, как Сент-Андре… Да и Мари честная девушка, она невинна… Клянусь честью, она девственница!
– Сент-Андре! Мари! Право, Боннар, ваша доверчивость просто смешна! Если Сент-Андре попросил вашу дочь стать его женою, стало быть, он влюблен в нее. А как, по-вашему, поступает мужчина с любимой женщиной, когда оказывается с нею под одной крышей? А коли она так чиста, так невинна, разве не становится она еще более легкой добычей, не неизбежней ли падение? Она совсем не знает жизни, а вы бросаете ее прямо в лапы к старому гуляке, развратнику, о чьих скандальных связях наслышан весь парижский свет, а может, и вся Франция!
– Ничего, я наведу порядок… – пообещал Боннар.
– Слишком поздно спохватились! – прорычал Жак. – Я ненавижу вас, Боннар… И сейчас вы поймете, почему я вас так ненавижу…
С минуту он колебался, но бессильная ярость, что так жестоко, так безвозвратно растоптали все его мечты и надежды, настолько переполняла его, что вскоре снова выплеснулась наружу.
– Так вот, извольте, – проговорил он. – Я тоже любил Мари! Знаете ли вы, что я намеревался сделать ее своей женою? Теперь все это уже невозможно… Передайте ей мои слова, и, надеюсь, она сама поймет, каким вероломством, каким наглым бесстыдством с ее стороны было согласиться бежать со мною, когда она уже стала любовницей этого старика. Скажите ей, что я ее презираю! Пусть мне суждено жить в изгнании, но, благодарение Богу, моя честь всегда при мне!
Боннар грубо схватил его за плечо.
– Почему вы думаете, что Мари любовница господина де Сент-Андре?
– Помилуйте, да это же ясно как Божий день! Иначе и быть не могло!
– Ничего, я быстро наведу порядок!
– Чтобы вручить мне объедки господина де Сент-Андре?
Боннар тяжело засопел.
– Но ведь, – произнес наконец он, – вы ведь ее любите, так или нет?.. Так! А она?.. Я не совсем уразумел, что вы хотели сказать, но похоже, вы вроде собирались с ней бежать, так, что ли?.. И она тоже согласилась бежать вместе с вами? Тогда, выходит, и она вас тоже любит… Чего же вам еще надо?
Жак встал, гордо выпрямился и завернулся в плащ.
– Послушайте, сударь, – холодно процедил он. – Диэлей можно изгнать из страны, их даже можно послать на эшафот, но ничто на свете не заставит их подбирать объедки семейства Лешено де Сент-Андре. Соблаговолите передать эти слова Мари. Прощайте…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Жак наконец узнает свою участь
Дикая ярость, поначалу захлестнувшая его, вскоре сменилась острой болью. Как мог он с такой наивностью поддаться чарам Мари?
Выходит, этот ангел чистоты и непорочности, девушка, которую он обнимал с таким трепетом и почтением, оказалась ничуть не лучше большинства девок, что встречаются на любом постоялом дворе. Мари не смогла устоять перед дворянским титулом, и ее не остановило даже отвращение, какое должен внушать ей этот дряхлый, убеленный сединами старикан!
Слов нет, он прекрасно понимал, что она вовсе не предпочла его Сент-Андре! Но тот предложил на ней жениться, и она без всяких колебаний имела бесстыдство согласиться, даже не подумав, что навсегда обесчестит себя в объятьях дряхлого жениха, не осознав всей глубины своего падения!
У Жака не было ни тени сомнения, что – какими бы посулами ни обольщал ее Сент-Андре – он все равно никогда на ней не женится.
Ведь старик уже и так обладает юной девушкой. Чего же ему еще желать? А раз она и без брака целиком принадлежит ему и он ни в чем не знает отказа, то с чего бы ему давать свое имя простолюдинке, девушке из низов, которая может лишь запятнать их древний род?
Да и сама она, конечно, не очень-то верит в этот брак. Должно быть, в этом-то и причина, почему она с такой поспешностью согласилась на предложение Дюпарке!
В конце концов Жак даже перестал сожалеть о том незавидном положении, в какое попал из-за этой злосчастной дуэли. По крайней мере, благодаря поединку он хотя бы узнал, с кем имеет дело. Жалкая авантюристка! В сущности, теперь арест казался ему ничтожной платой за тот опрометчивый поступок, какой слепо совершил бы в тот же вечер, отправься он в салон мадам Бриго.
Однако чувства, которые он испытывал к Мари, особенно со вчерашнего вечера, уже так окрепли в его сердце, пустили такие глубокие корни, что он не мог не страдать оттого, что уже не в состоянии испытывать к ней былой любви.
А потому, когда он добрался до Арбрисельской улицы, желание бежать уже начало мало-помалу угасать.
Не вырази он с такой решимостью намерение бежать перед дядюшкой, президентом Фуке и братом, ему было бы теперь совсем не трудно пойти на попятный и покориться совету Белена д’Эснамбюка. Он пошел бы к начальнику полиции и добровольно сдался бы в руки властей. Теперь ему было все равно, ничто уже не имело для него значения.
Он соскочил с лошади, сам отвел ее в конюшню, потом вошел в дом. И тут же наткнулся на Водрока, который специально поджидал его прихода.
Все еще растроганный, юноша обнял его за плечи и от души прижал к груди. Однако тотчас же почувствовал, что брат не отвечает на его объятье с прежней сердечностью, даже слегка оттолкнул его от себя, не укрылось и лицо, искаженное какой-то нестерпимой мукой.
– Я не нашел вас здесь и уж было перепугался, не опередил ли меня патруль, – обратился к нему Водрок. – Много же у вас заняло времени, чтобы добраться сюда верхом с улицы Жунер…
– Надеюсь, вы понимаете, что человек не может вот так, внезапно, бежать за границу, не уладив прежде кое-каких дел приватного свойства! – с раздражением ответил Жак.
– Ах, да что это с вами, братец? Я и не думал обижать вас…
– Знаю… А теперь оставьте меня. Мне нельзя терять времени.
– Но ответьте же, сударь. У вас такое лицо…
Дюпарке ухмыльнулся и со злобной насмешкой бросил:
– Представьте себя на моем месте!
– Согласен, положение ваше не из приятных, но всего лишь час назад казалось, будто вы вполне спокойны, бодры и, я бы даже сказал, исполнены веселости от того смелого решения, какое сами для себя избрали!
– Оставим это, Водрок, – устало попросил Жак, вполне понимая, что несправедлив к юноше. – Если вам угодно, помогите мне привести в порядок мои бумаги.
– Приводите в порядок свои дела. А об остальном я уже позаботился.
– Об остальном?
– Да, об остальном. Посмотрите сами…
Он повел его в гостиную и указал на лежащие на столе два кожаных мешочка.
– Здесь деньги, что вы одолжили мне вчера вечером. А в другом мешке драгоценности, которые составляют вашу часть отцовского наследства… и мою тоже.
– Мне не нужно вашей. Я вполне обойдусь своей!
Жак уж было направился к столу, чтобы раскрыть кожаный мешок и приступить к разделу содержимого, но Водрок удержал его со словами:
– Послушайте, братец, вам предстоит рискованное путешествие. И вы не знаете, что поджидает вас на этом пути. Если я попаду в затруднительное положение, меня всегда сможет выручить дядюшка, вам же неоткуда будет ждать ни поддержки, ни помощи. Будем же верить в лучшее! Уверен, настанет день, и вы вернете мне все сполна!
Водрок почувствовал, как Жак крепко сжал ему руку, и понял, что тот глубоко растроган. Чтобы успокоить его, он посоветовал:
– Поторопитесь привести в порядок свои дела, братец. Ибо, прежде чем вы надолго покинете нас, мне хотелось бы, чтобы вы еще успели заехать со мною по одному адресу…
Жак еще раз окинул брата удивленным взором.
– Заехать с вами по одному адресу? Куда же это? И к кому?
– К президенту Франсуа Фуке. Он просил нас заехать к нему домой. Он уверен, что у него в доме вы будете в полной безопасности, и я вполне разделяю его мнение. Фуке – порядочный человек, на которого можно положиться…
– Я ничуть не сомневаюсь в его порядочности. Но не знаете ли вы, по какой причине он хочет встретиться со мною? Ведь, если он хотел мне что-нибудь сказать, у него был случай сделать это, когда мы были у дядюшки…
– Дело в том, что, едва вы покинули улицу Жунер, как Фуке и Белен тотчас же отправились в Лувр. Хлопотать за вас… Не думаю, чтобы Фуке снова попытался убедить вас изменить свое решение, тем более когда вас уже не было. Он в конце концов поддержал вас перед дядюшкой. Однако, если хлопоты их увенчались успехом, думается, чем раньше вы об этом узнаете, тем лучше. Кто знает, может, у вас уже не будет никакого резона скрываться бегством!
– Вы совершенно правы, Водрок. Хорошо, тогда я готовлюсь к отъезду, будто ничего нового не случилось, а потом мы с вами отправимся к Фуке…
Президент еще не вернулся, когда они добрались до его дома на улице Дю-Фур.
Фуке не грешил той слабостью к расточительной роскоши, за которую суждено было так дорого заплатить его сыночку, не имевшему на то ни средств, ни возможностей. Однако президент любил жить в свое удовольствие и ни в чем себе не отказывая, так что в гостиных его, обставленных без вызывающего блеска, можно было заметить всякие вещицы, неопровержимо свидетельствующие, что президент охотно принимает подношения от тех, кому ему случалось оказывать услуги.
Однако двое вошедших вряд ли обратили внимание на эти редкие безделушки. Удобно устроившись в креслах, они тут же погрузились в глубокие размышления. И каждый думал о своем.
Водрок, сгорая от нетерпения, с тревогой задавал себе вопрос: неужто хлопоты дядюшки с президентом закончились полным поражением? Он знал о связях Фуке, связях тем более влиятельных, что Американская компания, благодаря разумному руководству, переживала период успеха и процветания; знал он и о том, что Белен пользовался расположением Ришелье и даже самого короля – и не только за свою страсть к приключениям и путешествиям, благодаря которой французская корона обогатилась многими новыми островами в Карибском море, сулившими ей немалые прибыли, но и за свою неподкупную честность и преданность. Но вдруг там сочтут, что Жак совершил слишком тяжкий проступок, чтобы дать ему полное отпущение грехов?
Ведь нарушение королевского указа, запрещавшего дуэли, грозило смертной казнью, а эшафот означал позор для всей фамилии. Вместе с тем не мог Пьер не знать и того, что король, в своей бесконечной снисходительности, мог даровать Белену так называемый «Указ о заточении без суда и следствия» – указ, по которому Жака сажают в тюрьму, но оберегают не только от суда, но и от эшафота. В этом случае честь Диэлей будет, конечно, спасена, но удовлетворится ли таким решением Дюпарке? Согласится ли на заточение, даже если ему пообещают, что оно будет недолгим?.. Ведь в неволе дни тянутся бесконечно…
Что же до Жака, то все его мысли были о Мари. Нисколько не прощая девушку, он всю свою злость, всю ненависть вымещал на Сент-Андре. Ведь для него не было ни малейших сомнений, что старик каким-то нечестным способом завоевал доверие дочки Боннара… Злоупотребил ее невинностью. Конечно, предложение жениться на ней так ослепило девушку, что ему только оставалось воспользоваться благоприятной ситуацией…
И все-таки, поразмыслив хорошенько и вспомнив ту незабываемую ночь в Дьепе, он задавал себе вопрос: так ли уж долго сопротивлялась Мари? Он воскрешал в памяти, как податливо стало ее тело под его поцелуем, теплоту ее грудей, незаурядную чувственность и пылкий любовный темперамент, что предугадал он в ней тогда, и в душу его закралось опасение, а не сама ли она первой бросилась в объятья своего будущего супруга…
Когда наконец объявился Фуке, мысли Жака были в таком смятении, что он спокойно позволил Пьеру поспешить за новостями, создавая впечатление глубочайшего безразличия к своей собственной участи.
Фуке явился с видом серьезным и почти мрачным. Передав лакею шпагу, он направился к молодым людям, бегло взглянул на Дюпарке и сразу обратился к Водроку:
– Благодарю вас, сударь. Вы сдержали слово. Подозреваю, вам пришлось приложить немало усилий и использовать всю свою силу убеждения…
– Ну что вы, сударь, будто вы не знаете, как любит и восхищается вами мой брат… Я лишь уведомил его, что вы желаете его видеть, вот и все. Мне даже не пришлось его убеждать.
– Благодарю вас, – только и ответил на это Фуке.
Он направился в сторону Жака, который неподвижно, не шелохнувшись, сидел подле витрины с безделушками.
– Позволительно ли мне спросить вас, сударь, – обратился к нему президент, – вернулись ли вы вновь к своему решению? Переменили ли вы свой выбор?
– Догадываюсь, вы имеете в виду мой побег за границу, не так ли?
– Вы не ошиблись, сударь.
Дюпарке смело посмотрел ему прямо в глаза и без колебаний ответил:
– Мое решение зависит от воли короля и герцога Ришелье. Если им угодно покарать меня, я сделаю все, что в моих силах, дабы избежать наказания, которое считаю незаслуженным. Если же, напротив, ко мне намерены отнестись снисходительно…
Фуке резким жестом прервал его слова:
– Гнев короля, как и его снисходительность, не безграничны, они знают и золотую середину. Похоже, вы забыли об этом, Дюпарке…
– Вы хотите сказать, что, благодаря вашему вмешательству, вам удалось добиться этой золотой середины?
– Именно так, сударь.
Тут Пьер шагнул к президенту и, силясь привлечь к себе его внимание, спросил:
– Так что же будет с Жаком, его арестуют или нет?
– Вопрос совсем не в этом… Если я верно понял намерения вашего брата, он решил бежать не для того, чтобы укрыться от правосудия, а желая спасти честь семьи Диэлей… Так вот, могу заверить вас, что честь Диэлей будет спасена.
Он замолк. Однако возбуждение Пьера не спадало. Больше всего его беспокоило, какая участь уготована Жаку. А того, казалось, это ничуть не интересовало. Можно было подумать, речь шла о ком-то ему совсем незнакомом.
– Итак, Дюпарке, – вдруг снова заговорил президент, – вам придется подчиниться. Надобно смириться и оплатить свои долги. Самой малой ценою… И я просил бы вас поблагодарить кардинала Ришелье за то, что он согласился дать нам королевский «Указ о заточении без суда и следствия». Вы будете заточены в Бастилию…
– В Бастилию?! – в ужасе воскликнул Пьер.
– Ни за что на свете! – вскричал Дюпарке, вдруг возвратившись на грешную землю и осознав наконец, какая ему предназначена участь.
– Будьте же благоразумны!
Жак насмешливо ухмыльнулся:
– Выходит, Ришелье решил заточить меня в Бастилию, и я же, по-вашему, должен благодарить его за проявленное ко мне великодушие? Сесть в тюрьму во имя спасения семейной чести Диэлей! Согласиться на это наказание, дабы уберечь от позора свою собственную честь!.. Позволительно ли мне в таком случае полюбопытствовать, сударь, как поступили бы со мной, если бы я вместо того, чтобы принять вызов Тюрло, отказался драться с ним на дуэли?
– Не надо было убивать его, сударь! – сухо заметил Фуке.
– Выходит, следовало позволить ему убить себя!
– Да пусть бы и так! – снова заметил президент.
Жак пожал плечами и замолк. Невольно повернулся к Фуке спиною и, будто впервые заметив, стал разглядывать выставленные в витрине вещицы.
– Не следует думать, Дюпарке, – сурово продолжил президент, – будто нам с вашим дядюшкой не стоило никакого труда добиться снисходительности кардинала. Смею вас заверить, нам не раз пришлось прибегать ко всяким дипломатическим уловкам и просто нижайше взывать к его милосердию. Поначалу на все наши мольбы был один категорический ответ: «Дюпарке нарушил волю короля, а потому должен быть обезглавлен». А теперь выслушайте меня. После долгих просьб Белену д’Эснамбюку все-таки удалось уговорить его заточить вас в Бастилию. Таким образом, вам удастся избежать не только эшафота, но и позорного суда, на котором было бы ясно произнесено, что вы пошли наперекор воле короля…
Фуке снова замолчал, доброжелательно улыбнулся, подошел к Дюпарке и положил руку ему на плечо, будто вынуждая посмотреть ему в глаза.
– Я вполне понимаю ваши чувства, друг мой, – снова заговорил он. – Вам не улыбается мысль оказаться за решеткой! Но если вам угодно, заточение ваше продлится не более недели!
Жак резко повернулся к нему лицом и с видимым облегчением глянул на президента.
– Одной недели?..
– Да, сударь, всего одной недели! – подтвердил Фуке. – Но при одном условии…
– Ах, вот как! Есть еще и условие! И каково же, позвольте вас спросить, это условие?
– Если вы сей же час дадите свое согласие отправиться служить на острова, то, можете мне поверить, через неделю вы уже будете на свободе!
Дюпарке недоверчиво кашлянул, явно выражая свои сомнения.
– Но когда я уже буду в крепости, кто даст мне гарантию, что Ришелье снова не разгневается на меня, не переменит свое решение и не пошлет меня на эшафот?
– Он дал нам свое слово. А теперь возвращайтесь домой, за вами скоро придут, арестуют и препроводят в Бастилию… Там вам дадут все необходимое, чтобы составить прошение. Остальное я беру на себя. Клянусь честью, я позабочусь о том, чтобы ваше прошение было принято!
Жак с грустью покачал головою.
– Итак, – с горечью заметил он, – мне все-таки предстоит изгнание. Сменить тесную темницу на другую тюрьму, разве что чуть просторней – какой-то крошечный островок, затерянный в Карибском море! И что я там буду делать? Полагаю, служить при каком-нибудь плантаторе! Скажем прямо, попаду в услужение к человеку, чье происхождение куда ниже моего! И это вы называете спасением фамильной честь Диэлей!
Фуке снова улыбнулся.
– Сударь, – проговорил он, – как только ваше прошение будет подписано, ваша участь будет зависеть только от Американской Островной компании. И это я буду решать, на какой пост вас назначить.
– В таком случае, сударь, я вполне полагаюсь на ваше дружеское расположение.
– И правильно делаете, Дюпарке! Через неделю вы из порта Бордо покинете Францию и отправитесь на Мартинику, дабы занять там пост губернатора острова.
Жак даже вздрогнул от неожиданности.
– Губернатора Мартиники? – словно не веря своим ушам, переспросил он.
– Именно так, сударь. Полагаете ли вы, что при таком условии честь семьи Диэлей будет спасена?
С волнением и благодарностью Дюпарке сжал руки президента.
– Благодарю вас, сударь, – проговорил он. – Не нахожу слов, чтобы выразить вам свою признательность, но я докажу ее на деле, и, клянусь честью, вам не придется пожалеть ни о своем благородном жесте, ни о своей доброте, ни о своем выборе – и еще менее того нашему королю!
