Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)
– Еще бы нет, конечно! Просто мне подумалось, что вам вполне хватит и мадам…
– Кто знает! – с мечтательным видом произнес он.
– Впрочем, все это все равно невозможно, – вновь заговорила Жюли. – Ведь наш генерал, не проведет же он всю жизнь в плену, когда-нибудь он вернется, и, надеюсь, очень даже скоро… А когда он снова будет дома, у госпожи будет куда меньше свободы!
– А что сейчас, пользуется она этой своей свободой?
– Насколько мне известно, – легкомысленно ответила Жюли, – с вами это было в первый раз!
– Ну уж! Когда я приехал вчера, я застал ее в объятьях мужчины, который назвался губернатором…
– Лапьерьера?! – воскликнула Жюли и залилась хохотом. – Ну, вы уж и выдумали! Лапьерьер! Вот уж нет! Я бы знала… Он никогда не приезжает в замок, чтобы мне это было неизвестно…
– И все же у него была такая поза, которая не оставляла никаких сомнений… Сами посудите… Он держал мадам де Сент-Андре вот этаким манером… Он крепко сжимал одной рукою ее талию, точь-в-точь как я сжимаю сейчас вашу, и вот так… обнимал ее и целовал…
Он выпустил ее из объятий и с губами, все еще влажными от поцелуев Жюли, спросил:
– И что же вы об этом думаете?
– Я думаю, он просто воспользовался минутной рассеянностью госпожи… Кроме того, один поцелуй ничего не значит… Вы ведь знаете эту песенку, не так ли?
– Несомненно… Но это еще не все, он еще вот что делал…
Реджинальд де Мобре снова схватил Жюли за талию, впился губами в ее губы. Опытной рукою он задрал ей юбки и стал без всякого стеснения копошиться в них. Она вдруг прижалась к нему со всем пылом безудержного желания, которое он, будто играючи, зажег в ней.
Она предлагала себя кавалеру и призывала его к себе с тем более пылкой настойчивостью, что, помимо всех прочих утех, хотела в известном смысле еще и взять реванш над своей госпожой, к которой, надо сказать, в общем-то была вполне нежно привязана, но жила в ней такая иллюзия, что если она переспит с ее любовником, то это как-то уравняет их и сделает ближе друг к другу.
Для кавалера, похоже, подобное приключение на обочине дороги было отнюдь не впервой. Казалось, он все заранее предвидел и все предусмотрел. Сильными руками он приподнял Жюли и повернул ее так, что голова ее оказалась на пологой части небольшого холмика. Та не выказывала ни малейших признаков сопротивления. Она изображала из себя этакую «добровольную жертву», будто вовсе и не подозревала, к чему он ведет дело, будто из чистейшей неискушенности еще даже и не догадывалась о его истинных намерениях. Реджинальд же тем временем с большим проворством и уверенностью в движениях, свидетельствующей о доскональных познаниях по части женской одежды, снял с нее пояс и освободил от платья. Он обнаружил несколько менее сноровки в обращении с корсетом, ибо, похоже, по нечаянности порвал шнурки. Он улыбнулся, как бы извиняясь за неловкость, но Жюли тут же успокоила его, нежно взяв за руку.
Действительно, время шло, но юная девица вовсе не стремилась скомкать слишком большой поспешностью удовольствия, до которых была большой охотницей.
Когда она оказалась совсем голой и кожа ее засверкала белизной под безжалостно яркими лучами солнца, Мобре изучил ее взглядом, каким голодный смотрит на в меру прожаренного каплуна. Он нашел, что она вполне в его вкусе, хоть и отличается от Мари формами, повадками и простотою манер… Однако именно по этой самой причине, из-за полной их противоположности, аппетит у него разыгрался еще больше.
Он освободился от пистолетов, от шпаги и кожаного пояса. Потом не спеша, с педантичной аккуратностью человека, любящего во всем порядок и знающего, что всему есть свое время, сложил подле одежды Жюли свое кожаное снаряжение, камзол и кружевной воротник.
– Ах, месье! – воскликнула Жюли, которую палившее тело солнце продолжало возбуждать не менее самого Реджинальда и в которой при виде собственной наготы, на которую, похоже, не обращают никакого внимания, вдруг пробудилась неожиданная стыдливость. – И что вы только обо мне подумаете! Если бы мадам могла заподозрить такое…
– Мадам, коли уж вы о ней упомянули, скорее всего, ничего такого не заподозрит, – ответил Мобре, обнажая перед ней свои широкие плечи и играющие мощные бицепсы. – Что же до того, что я о вас думаю, то это я вам сейчас покажу на деле… как и подобает истинному кавалеру, во всяком случае, кавалеру из моих родных краев, и мне очень жаль, что вы оказываете мне так мало доверия или можете подозревать, будто может случиться как-то иначе!
Он опустился рядом с нею на траву, потом, опершись на локоть, обхватил ладонью одну из ее трепещущих грудей.
– Что я нахожу в самом деле поразительным, – заметил он, будто разговаривая с самим собой, – так это то, что ни одна из женщин, с которыми мне доводилось иметь дело, даже не заподозрила, что я в действительности собою представляю… Ни одной не удалось разгадать сути моего нрава, ни одна не догадалась, что я такое есть на самом деле! Справедливости ради должен признаться, что я и не оставлял им на это слишком уж много времени!
– Вы и мадам говорили то же самое?
– Милое дитя, да я говорю это всем женщинам! Всем без исключения, и хоть бы одна из них мне поверила. Ни одна! Неужели я говорю недостаточно серьезно?
Между тем Жюли почувствовала, как восхитительно приятная тяжесть словно придавила ее к земле, ощутила боль в пояснице, и тысячи скопившихся в ложбине сухих травинок разом впились ей в тело…
В таком состоянии легкого блаженства, которое сменило приятную усталость, Реджинальд де Мобре и Жюли и распрощались неподалеку от форта Сен-Пьер.
Кавалер направился по дороге, ведущей к порту, дабы вернуть колонисту лошадь, которая никогда еще не бежала так резво, как после передышки, которую ей вдруг так любезно предоставили, Жюли же поехала в сторону речки Отцов-иезуитов.
Всю дорогу они ехали рядом, не обменявшись друг с другом ни единым словом. И душераздирающее расставание с Мари все еще было живо в душе шотландца, когда из чистой куртуазности он повернулся в седле, чтобы в последний раз махнуть рукою служанке.
Поворот дороги тут же скрыл их друг от друга…
Едва Жюли осталась одна и затряслась по каменистой тропинке, ведущей к речке, она с редким здравомыслием тут же отогнала от себя прочь все воспоминания, которые могли бы быть для нее обременительными, чтобы не думать более ни о чем другом, кроме поручения, которое доверила ей ее любезная госпожа.
Она повторяла про себя имя вдовы колониста, которую ей надлежало разыскать, и заметила, что любовные утехи нисколько не отшибли ей памяти.
Жозефина Бабен… Жозефина Бабен… Халупа на берегу речки…
Хижин здесь было не больше десятка, что определяло предел ее поискам. Однако, сочтя, что она уже и так потеряла слишком много времени с предприимчивым шотландцем, Жюли решила, что теперь ей следует действовать как можно проворней, и поскольку кабачок «Большая Монашка Подковывает Гуся» оказался как раз по дороге, она заглянула туда, дабы навести справки.
Она с удивлением обнаружила, что наступил уже час обеда и в заведении было полно военных, заехавших в Сен-Пьер по каким-нибудь торговым делам колонистов и даже матросов, которые говорили громче всех остальных, вместе взятых, на каком-то непонятном для нее языке. Это были матросы с «Редгонтлета».
Хозяин таверны был человеком лет сорока, сухим и серым, как заборная доска, и с глазами величиной не более жемчужинки, напоминающими глаза какой-то рептилии, которые перекатывались в глазницах наподобие горошин в прорези бубенчиков.
Она обратилась к нему, но стоило ей произнести имя Жозефины Бабен, как тип принялся озабоченно почесывать свой парик и взирать на нее с нескрываемой тревогой.
– И что же, позвольте полюбопытствовать, вам понадобилось от этой Жозефины Бабен? – поинтересовался он. – Заметьте, я спрашиваю вас об этом, но вы вправе мне ответить, дескать, это не вашего ума дело! Так что это уж вам решать, милая девушка! Только эта самая Бабен не та женщина, с которой легко иметь дело, а потому если я и любопытствую, то только оттого, что очень желаю быть вам полезным!
– Господин трактирщик, – ответила Жюли, – мне поручили передать кое-что человеку, который живет у нее и которого зовут Ив Лефор…
– Ив Лефор! – повторил он. – Вот вам еще одна причина остерегаться Жозефины Бабен! Вы уж поверьте мне на слово, она и вообще-то женщина тяжелого нрава, а уж когда дело касается ее мужчины, то тут и сказать невозможно! Тем более что не совсем понятно, ее это мужчина или вовсе даже нет, так редко ей выпадает удача им завладеть…
– Ничего! – успокоила его Жюли. – Если разобраться, то не так уж мне нужна эта женщина Бабен, я ищу Ива Лефора, и если бы вы сказали мне, где я смогу его найти…
– Увы! Лефор нынче не у дел, он в отставке. И найти его можно либо у Жозефины Бабен, либо где-нибудь на речке, он там рыбачит… Скорее всего, он сейчас как раз на рыбалке, потому что это ведь надо иметь воистину дьявольскую душу, чтобы выдержать подле себя этакое исчадие ада больше одного дня кряду… Хотя Ив, знаете ли, может, он как раз и есть настоящий дьявол во плоти!..
– Благодарю вас, – проговорила Жюли. – Что ж, тогда я пойду к этой женщине. И не подумайте, будто я ее боюсь! Мне и не такие попадались, так что если ей и вправду охота поговорить так, чтобы ей смогли ответить, то я для нее просто находка!..
Несколько минут спустя, не удостоив вниманием реплики и остроты, которые вызвали у сидевших в заведении солдат и матросов ее гибкий стан и танцующая поступь, служанка направилась в сторону хижины Жозефины Бабен.
По описанию, что дал ей хозяин таверны, она без труда узнала некое подобие соломенной лачуги с крышей из пальмовых листьев, из которой в любое время дня и ночи струился легкий дымок.
Еще с большей легкостью, каким-то шестым чувством, узнала она и Бабен в женщине, которая, расположившись перед своей хибарой, чистила закопченную посуду из выдолбленной тыквы.
Жозефина, стянув волосы под ярко-красный бумазейный чепец таких необъятных размеров, что напоминал скорее береты, что носят матросы на корсарских кораблях, с каким-то исступлением сосала свою носогрейку, в которой табак, слишком зеленый, упорно отказывался загораться. Фитиль от мушкета, служивший ей вместо спичек, торчал у нее между ухом и чепцом, и всякий раз, когда она тыльной стороной ладони утирала струившийся со лба пот, она задевала за бороду, которая шуршала у нее под рукой словно щетка.
При звуках шагов служанки, хотя та из предосторожности и вела свою лошадь под уздцы, Жозефина обернулась, приложила руку к глазам, дабы лучи солнца не мешали ей разглядывать, кого это там принесло, потом с отвращением сплюнула на землю, едва различив широкое светлое платье девицы.
Потом, уже не обращая более внимания на Жюли, вернулась к своим занятиям. Служанке пришлось крикнуть:
– Мадам Жозефина Бабен!
Резко обернувшись к ней лицом и нахмурив брови, та поинтересовалась:
– Мадам? С чего это вдруг мадам? Нечего сказать, манеры! Может, вам померещилось, будто вы при дворе нашего покойного короля?
– У вас такой дворец, что и вправду спутать недолго!.. – воскликнула Жюли. – Дело в том, что я ищу женщину по имени Бабен, чтобы узнать у нее, где сейчас находится человек, у которого, похоже, хватило храбрости поселиться в ее логове!
– Ее логове?! – взвизгнула Жозефина, еще раз с яростью сплюнув. – Ах, значит, в ее логове! Ну погоди у меня, шлюха поганая, я вот тебе сейчас стукну раз десять по башке этими тыквенными посудинами, тогда услышим, какая она у тебя пустая, эта твоя безмозглая башка! Мой дом – логово, это ж надо такое сказать! А сама-то ты, девка подзаборная, где же это ты, интересно знать, живешь, в каких таких, позволь тебя спросить, хоромах? А главное, чего тебе нужно от моего мужчины, ведь, похоже, ты это за моим Ивом тут охотишься?
– Так вы знаете Ива Лефора?
– Уж мне ли его не знать! – ответила Жозефина. – Да я, может, знаю его получше, чем нищий свою плошку, куда собирает себе подаяние! Что у меня, стыда, что ли, нету, чтобы жить с мужчиной, которого я не знаю? Это вот он может пить со всяким сбродом, которого даже и по имени-то не знает, да со всякими девками в юбках, что только и годятся, чтобы ими пол подметать и которые даже десятью пальцами не смогут набить приличную трубку!
– Послушайте-ка, женщина Бабен, – обратилась к ней Жюли, – у меня мало времени, и мне необходимо как можно скорее повидаться с Ивом Лефором по поручению моего господина!
Жозефина Бабен упала наземь прямо посреди своих тыквенных посудин и, схватившись за живот, разразилась оглушительным хохотом.
– Мне смешно! – пояснила она. – Я смеюсь, дитятко мое, когда думаю о твоем господине! Уж не вздумала ли ты, что можно рассказывать такие сказки самой Жозефине Бабен?! Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь поинтересней, когда тебе приспичит совратить моего Ива! Так, значит, твой господин, так, что ли? И кто же, позволь тебя спросить, этот самый господин, о котором ты мне тут заливаешь?
– Генерал Дюпарке, – со скромным видом ответила Жюли.
Женщина таким резким движением поднялась с колен, что у нее даже выпала изо рта трубка. Однако, даже позабыв о своей носогрейке, в такое изумление повергли ее слова нежданной посетительницы, недоверчиво переспросила:
– Генерал Дюпарке?!
– Как сказала, так оно и есть!..
С минуту Бабен колебалась, все еще не очень-то веря этим словам, однако, изучив взглядом лошадь и попробовав на ощупь материю платья Жюли, решилась:
– Не может быть, неужели правда?.. А я-то все думала, что генерал все еще в плену на Сен-Кристофе!..
– Именно так оно и есть! И он поручил мне передать сообщение Иву Лефору, своему офицеру.
Жозефина тяжело вздохнула. Потом отерла о тряпье, в которое была одета, свои вымазанные в саже руки и, протянув одну из них в сторону реки, проговорила:
– Что ж, раз так, тогда иди вон туда… Как говорится, по левому борту, и, если повезет, может, и найдешь его там. Он, вишь, ловит рыбу… Должен быть один, если не якшается опять с этим окаянным францисканцем! А если его там нет, то ты уж наверняка найдешь его в таверне, все с тем же самым монахом… Но, может, сперва скажешь, чего хочет от него генерал?
– Потом! – проговорила Жюли. – Попозже… И спасибо вам, женщина Бабен.
Она без всякой посторонней помощи вскочила на лошадь и подстегнула ее. Несколько минут ехала вдоль берега речки.
Вскоре она услышала громкие голоса, потом звуки оживленного спора.
Она слезла с лошади и бесшумно пошла через заросли кустарника, которые скрывали от нее двоих мужчин.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ив Лефор добивается признания своих достоинств со всех сторон
– Никогда! Никогда в жизни! – кричал Лефор. – Никогда, даже кончиком ногтя своего мизинца не влезу я в это дело! Вы слышите меня, монах? И если я говорю кончиком ногтя, то я и имею в виду тот самый черный ободочек, которым я пользуюсь, чтобы почесать в своем ухе… Никогда! Пусть сожгут крепость, церковь Отцов-иезуитов и вашу францисканскую часовню в придачу, пусть у меня глаза повылазят, если я хоть рот раскрою, чтобы помешать этим бунтовщикам!
– Сын мой, – безмятежным голосом ответил кто-то с противоположного берега речки, – нехорошо говорить так, когда вас может услышать Господь Бог. Вот такое состояние умов и довело нравы на острове до такого непотребства… Колонисты занимаются блудом со своими негритянками, жены их бегают за неграми. Если так и дальше пойдет, то скоро в колонии станет больше цветных, чем белых и даже черных! Я всегда обещал себе положить конец этому прискорбному положению вещей, а поскольку закон приговаривает осужденных к двум тысячам фунтов сахару, то охота, которую я намерен начать против этих преступников, самим дьяволом ввергнутых в пучину разврата, еще и обогатит наш край, это уж можете мне поверить, иначе не быть мне больше францисканцем!
– Вернемся к нашим мятежникам, – снова вступил в разговор Ив. – Так вот, я и говорю, мое слово такое же твердое, как если бы я носил шпоры из чистого золота!
– Охотно вам верю, – отозвался монах. – Я привык судить о людях по их лицам, а на вашем написаны воля и решительность.
– Отлично сказано! – вскричал бывший пират. – И за эти ваши речи, которые могли слететь с уст только человека почтенного и справедливого, сделайте одолжение, ловите-ка эту тыквенную калебасу да глотните оттуда немного доброго французского вина…
– Пресвятые силы небесные! – проговорил монах. – Вот видите, сын мой, какие хорошие слова вы можете говорить, когда захотите! В голове у меня гудит, ноги плохо держат, но вы увидите, как все это мигом исчезнет, словно по мановению ока!
Теперь Жюли сквозь ветки кустарника уже могла видеть эту пару. Ив, в расстегнутом камзоле, положив рядом свою шпагу и пистолеты, водил по волнам длиннющей тростниковой удочкой. На противоположном берегу речки, прямо напротив него, сидел еще один человек, тоже поджидая рыбку. Однако надо было слышать, как Ив называл его монахом, чтобы распознать в этом живописном рыбаке лицо духовного звания, ибо грудь у него была совершенно голая. Сутана его, аккуратно сложенная, лежала в двух шагах на траве, подле сумки, которая время от времени трепыхалась от каких-то толчков изнутри, – свидетельство, что монах был искусным рыбаком.
Монах отложил удочку, протянул руки и с большой ловкостью поймал калебасу. Потом приник к горлышку, да так надолго, что Жюли уж было подумала, что он осушит все содержимое. Капли розового вина текли по его груди, поросшей густыми волосами. Однако он все же остановился, вытер тыльной стороной ладони бороду и кинул драгоценный сосуд на противоположный берег, где Ив поймал его, продемонстрировав ничуть не меньше проворства.
Францисканец прищелкнул языком и продолжил:
– Ваши мятежники, сын мой, пусть только попробуют поджечь мою часовню! Дьявол меня забери, если я не тот человек, что может справиться с дюжиной из них!
– Уж не богохульствуете ли вы ненароком, святой отшельник, или мне послышалось? – с насмешкой поинтересовался Ив.
– Клянусь Святым Георгием и драконом в придачу, сын мой, что, когда на моих плечах нет духовного облачения, нет и тонзуры! А когда речь идет о делах добрых и богоугодных, во славу Господа нашего и генерала, то я могу сквернословить почище любого матроса, плавающего под черным флагом!
– Ладно-ладно, монах! Успокойтесь! – проговорил Ив. – Стоит вам приложиться к винной бутылочке, и вы начинаете поднимать не меньше шума, чем целый монастырь!.. И даже не видите, что тем временем рыба сжирает конец вашей удочки!
Жюли сочла, что уже довольно наслушалась, раздвинула ветки, с легкостью прыгнула и оказалась подле Ива.
– Тысяча чертей! – воскликнул он, явно застигнутый врасплох, выпустив из рук удочку и бросаясь к пистолетам. – Тысяча чертей!
Однако он так и не осуществил своего намерения, ибо тотчас же узнал прелестную служанку, и лицо его озарила сластолюбивая улыбка.
– Слава Богу! – радостно вскричал он. – Милая детка, вы самый приятный приз, который я получил за весь этот день!
Он торопливо застегнул камзол, многообещающе похлопал себя по груди и, похоже, напрочь позабыл про монаха-францисканца, который с тревожным удивлением взирал на парочку.
– Месье Лефор, – обратилась к нему Жюли, – я приехала из Замка На Горе, чтобы увидеться с вами…
Лефор разважничался пуще прежнего.
– Очень мило с вашей стороны, – признал он. – И чем же я могу вам служить?
– Это моя госпожа, – пояснила Жюли, наклоняясь к его уху, дабы ее слова не были услышаны монахом, – это она желает вас видеть…
Лефор даже глаза вытаращил от изумления.
– Ваша госпожа?.. Видеть меня?.. Меня?! Да нет, быть того не может! А вы, случайно, не ослышались, мадам де Сент-Андре действительно хочет видеть меня, Ива Лефора?
– В точности как я вам сказала! И, похоже, дело очень важное. То, что она имеет вам сказать, не терпит никакого отлагательства…
– И что же такое она, эта ваша госпожа, собирается мне сообщить, милая моя детка? Может, она запамятовала, что я при ней дал клятву, что ноги моей больше не будет в Замке На Горе? Может, она, эта ваша госпожа, вообразила, будто Ив Лефор из тех, кто забывает назавтра то, что обещает накануне?
– Я не знаю, что думает и что делает мадам де Сент-Андре, – ответила ему Жюли. – Одно могу сказать, она послала меня к вам в большой спешке, чтобы просить вас без промедления явиться к ней… И я мчалась сюда, даже ни разу не передохнув!
Ив Лефор огляделся вокруг, увидел монаха, который делал вид, будто не смотрит в его сторону, и вскричал:
– Ив Лефор никогда не заставляет просить себя дважды! И все, кто нуждается в его помощи, знают, где его найти! Дитя мое, я еду с вами. Только попрошу этого монаха, чтобы он присмотрел за моими удочками, и пойду возьму свои шпоры…
И вдруг ударил себя по лбу.
– Черт возьми! – проговорил он. – Совсем забыл, я ведь в отставке и у меня теперь даже нет лошади!
– У меня есть лошадь, – ответила Жюли. – Вы можете поехать верхом на ней, а меня посадите рядом…
– В таком случае у меня больше нет причин мешкать… Прощайте, монах!
– Прощайте, сын мой… – ответил францисканец. – Но раз вы все равно уезжаете, уж будьте так любезны, соблаговолите перебросить мне свою калебасу…
Они ехали по дороге, ведущей в Замок На Горе, и хотя солнце давно уже миновало зенит, ни Ив, ни Жюли не чувствовали никакого голода. Тропа была крутой, и лошадь, слишком сильно нагруженная, шла с вытянутой от натуги шеей и опущенной книзу головою. Копыта ее скользили по камням дороги, и бока вокруг седла были покрыты пеной.
Жюли было хорошо подле Ива Лефора, который поддерживал ее, обхватив рукою за талию. Они приближались к тому месту, где галантный шотландский кавалер дал ей пережить столь приятные моменты, и внезапно у нее перед глазами вновь возникло, как она совсем еще недавно смотрела на его прихрамывающую лошадь.
– Месье Лефор, – заметила она вдруг, – не кажется ли вам, что эта лошадь немного спотыкается?
– Да нет, черт побери! – ответил Ив. – Она просто устала, вот и все…
– А мне все-таки кажется, что она немного прихрамывает, – с настойчивостью снова взялась за свое Жюли.
Не отвечая, Ив некоторое время внимательно наблюдал за шагом лошади.
– Клянусь честью, – проговорил наконец он, – я этого не замечаю…
– Все потому, что вы не привыкли к ней так, как я, – с уверенностью проговорила девица. – Это животное, которое очень быстро устает, и время от времени ему надо давать небольшую передышку…
– Передышку?! – воскликнул Ив. – Но не вы ли сами говорили мне, что мадам де Сент-Андре ждет нас? Я думал, то, что она собирается мне сказать, не терпит ни малейших отлагательств, разве не так?..
Жюли несколько пренебрежительно передернула плечиками.
– Конечно, так оно и есть, – согласилась она. – Но вы же не можете утверждать, будто знаете эту лошадь лучше меня, дважды в день туда-сюда, и все верхом? Говорю же вам, что я знаю все ее причуды. Если мы не остановимся посреди пути, чтобы дать ей слегка передохнуть, уверяю вас, она потом уляжется у нас поперек дороги, и ее уже больше никакими силами не сдвинешь с места! Впрочем, – плаксиво добавила она, – я и сама сижу в такой неловкой позе, что даже поясница разболелась…
– Что ж, в таком случае, давайте спешимся, – согласился Ив, натянув поводья.
Он первым соскочил на землю и, как и галантный шотландец, взял ее на руки, снял с лошади и поставил рядом с собою.
– Какой вы сильный! – с невинным видом воскликнула она.
– Еще бы! – с самодовольным видом подтвердил Ив. – Думаю, немного на этом свете найдется людей, которые бы вот так, глаза в глаза, без мушкета, справились с таким мужчиной, как я.
Он оставил лошадь на свободе. Жюли положила руку ему на плечо, будто желая увериться в силе его мускулов.
Он улыбнулся, потом бросил:
– И все, что мое, принадлежит только мне одному…
– Ах, если бы вы знали, как бы мне хотелось родиться мужчиной! – призналась Жюли. – Обожаю сильных мужчин, и уж если бы мне выпало быть мужчиной, то я была бы очень сильной, это уж можете не сомневаться! Ни одна женщина бы передо мной не устояла… И вот вместо всего этого я не более чем бедная маленькая горничная, у которой вдобавок ко всему еще и отчаянно разболелась поясница… Не посмотрите ли, месье Лефор, что там у меня с поясницей, может, вам удастся меня исцелить?..
– Пресвятой Боже! – вскричал бывший пират. – Да мне известны все способы лечения, и особенно один, который исцеляет женщин от любых недугов!
– В таком случае, присядем, – предложила она. – Не сомневаюсь, что вы сможете принести мне облегчение.
– Сейчас, милашка, погоди, только сниму шпагу и пистолеты да растегну пояс, – отозвался Ив, – и уж тогда-то я покажу вам, что в том, чтобы оказать почести творениям Божьим, любой канонир из нашей крепости в сравнении со мной все равно что малое дитя! Ложитесь поудобней, – посоветовал он, – закройте глазки… и доверьтесь вашему покорному слуге…
Жюли повиновалась. В ее памяти все еще были живы воспоминания о напористых движениях шотландца, и она находила, что в заботах, какими окружает ее Ив, куда меньше обходительности и деликатности, тем не менее она была вынуждена признать, что он, во всяком случае, ничуть не уступал предшественнику в искушенности, и ей было ничуть не неприятно отдаваться мужчине этаким веселым, жизнерадостным манером.
Единственное неудобство состояло в том, что была невыносимая жара и розовое вино, которое он в изрядном количестве поглотил в обществе монаха-францисканца, теперь вследствие его неутомимых усилий так и сочилось из всех пор его тела.
Он дышал, как лошадь на подъеме. Само же животное лениво щипало кустики увядшей травы, ища под листьями канн прохлады для своей длинной морды.
– Думаю, – произнесла Жюли, оправляя на себе платье, – что теперь нам уже больше нельзя терять ни минуты. Мадам де Сент-Андре, должно быть, уже обеспокоена нашим опозданием.
– Надеюсь, теперь поясница вас уже больше не беспокоит! – с этакой распутной галантностью заметил Ив. – Это средство, которым я только что вас пользовал, обычно оказывает очень благотворное действие. Никакая женская хворь не может ему противостоять, если, конечно, применять его регулярно. И если ваши боли, красотка моя, снова дадут о себе знать, то учтите – Ив Лефор всегда к вашим услугам.
С видом победителя бывший пират опять застегнул свой пояс, сунул за него свои пистолеты, пороховницу, мешочек с пулями и приладил на место шпагу.
– Полагаю, – произнесла Жюли, – что отныне мадам довольно часто будет посылать меня к вам со всякими поручениями. Если так и вправду случится, мне хотелось бы встречаться с вами где-нибудь в другом месте, а не с этим монахом-францисканцем и уж, само собой, не у этой вашей Жозефины Бабен, которая курит трубку, как какой-нибудь корсар!
– Можете на меня положиться, красавица моя! – заверил ее Лефор. – Никто лучше меня не знает окрестностей и уединенных уголков, которых там немало…
Когда Мари, встревоженная цокотом копыт, выглянула из окна и увидела верхом на лошади Ива Лефора, с величавым видом восседающего, точно император, и рядом с ним Жюли, она не смогла сдержать улыбки, первой, что осветила ее лицо с момента расставания с шотландцем.
Тотчас же она приготовилась спуститься вниз, чтобы без промедления принять бывшего пирата.
Она едва успела дойти до приемной, а тот уже громовым голосом орал во дворе, отдавая приказания:
– Эй! Кенка! Быстро сюда! Расседлать эту лошадь и дать ей двойной рацион, потому что она трудилась за двоих!..
Через широко отворенное окно она видела, как он, растянув рот до ушей, галантно обнял Жюли за шею и, будто отдавая ей какие-то почести, ввел в дом. Его массивные шпоры звякали по плиткам двора, шпага задела за дверь, а от толстенных подметок, которые придавали тяжесть его поступи, земля так и дрожала под ногами.
Однако вскоре Ив заметил мадам де Сент-Андре и, сомкнув ноги, выпустил из рук Жюли, чтобы снять шляпу и приветствовать ее с видом победителя.
– Добрый день, месье, – проговорила Мари. – Должно быть, вы удивлены, что я велела призвать вас к себе…
– Мадам, – был ответ Ива, – со всем почтением, которое мне должно испытывать к вашей персоне, позволю себе заметить, что вообще-то давно уже не удивляюсь ничему и никогда. И того меньше с женщинами. Подозреваю, что они завлекают в свои игры самого Сатану, а поскольку Сатана порой любит пошутить, изображая из себя Провидение, то, должен вам заметить, замыслы женщин часто так же непостижимы, как и промысел Божий…
Он перевел дыхание и надел шляпу.
– Мадам, – снова заговорил он, – не прошло еще и двух часов, как я признался одному из своих друзей, монаху-францисканцу, что даже черной каемочкой своего мизинца не влезу в дело, которое меня не касается… Но неисповедимы пути Господни! Лефора никогда не приходится просить дважды, и я слишком галантный мужчина, чтобы не поспешить на зов, когда покинутая женщина вроде вас нуждается в моем присутствии…
– Благодарю вас, – проговорила Мари. – Я и вправду имею сообщить вам вещи чрезвычайно тревожного свойства…
Она внимательно огляделась вокруг, потом продолжила:
– Перейдем в другую комнату. Жюли самая очаровательная служанка, о какой только можно мечтать, но я не уверена в ее умении держать язык за зубами! Она посещает в форте людей самого разного сорта: всяких канониров, карабинеров и мушкетеров! Мне плевать на ее добродетельность, так же как и ей самой, но я всегда опасаюсь, как бы она не болтала слишком много!
Ив состроил гримасу.
– Мадам, – все же проговорил он, – если вам угодно оказать мне доверие, то ручаюсь, что среди множества прочих услуг, которые я в состоянии оказать вам, я мог бы положить конец беспутству этой особы!
– Ах, нет, оставьте ее в покое!.. – с безразличным видом воскликнула Мари. – Пусть себе пользуется и злоупотребляет своей молодостью, как ей заблагорассудится, это ведь недолго продлится! А когда генерал снова будет здесь, все снова вернется к порядку, так что оставим это! Нет-нет, пойдемте-ка лучше отсюда, нам будет удобнее говорить в кабинете генерала Дюпарке.
Она тут же поднялась, и Ив последовал ее примеру. Никогда еще Лефор не чувствовал так собственной значительности. Он нужен самой мадам де Сент-Андре. Она принимает его с такой любезностью, а Жюли вела себя с ним как самая нежнейшая подружка! Он был уже совсем близок к тому, чтобы и вправду поверить, что ничто на свете не может противиться его напору.
Гордо похлопывая себя по груди, он последовал за молодой женщиной, вошел с нею в кабинет и затворил за собой дверь.
– Присаживайтесь, месье, – предложила Мари, устраиваясь за письменным столом. – И скажите мне, вы в курсе последних событий?
