Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Таверна «Большая Монашка Подковывает Гуся»
– Еще бы! – вскричал Ив Лефор. – Кому как не мне иметь на сей счет свое собственное суждение! И если я говорю так, то единственно потому, что привык иметь дело с людьми умными и здравомыслящими. Уж не думаете ли вы, будто, живя в самой крепости, я не слышу, о чем там говорят? И о каждой новости у меня есть свое мнение… Я слушаю, смотрю по сторонам, а потом складываю свое суждение. Часто случается, что моим мнением интересуется даже сам губернатор, я говорю ему, что думаю, а он принимает к сведению! Вот потому-то я и пользуюсь его особым расположением!
Он поднес ко рту кружку и залпом допил ром. Потом вытер широким обшлагом усы и заказал еще выпить.
Вокруг него сидели с дюжину людей, то были в основном заезжие колонисты из Прешера, Морн-Фюме или Кабре. Но попадались среди них и обитатели Сен-Пьера, такие, как Босолей, Сигали, Виньон, капитан Байардель и командующий местным ополчением почтенный господин Лагаренн.
Таверна, носившая несколько претенциозное название «Большая Монашка Подковывает Гуся», располагалась неподалеку от пристани, между рекой Рокселаной и речкой Святых Отцов. Это была хижина, крытая пальмовыми листьями, с шаткими столами и стульями, где обычно собирались матросы, стрелки, что спрыгивали со стен крепости после того, как звучал сигнал к тушению огня, колонисты да пара-тройка бродяг, что день-деньской волочили свои шпаги по пыльной набережной в надежде подцепить какой-никакой корабль, лишь бы там согласились взять их на борт и помчать навстречу заманчивым приключениям, где кровь и золото, как предсказывало им воображение, должны были играть самую наипервейшую роль.
Капитан Байардель был мужчина внушительного роста и наделенный к тому же недюжинной силой. Говорили, будто однажды ему без всякой посторонней помощи удалось снять с лафета пушку. Все в нем, от головы до зада, имело какую-то округлую, шаровидную форму, и когда он сидел, такой большой, то казалось, вот-вот возьмет и положит на стол свое дородное брюхо.
Лефор всячески гарцевал перед капитаном, в котором угадывал достойного соперника. Но соперничать с ним он мог разве что в физической силе, ибо бывалый вояка и близко не мог тягаться с краснобайством пирата, чьи вольные словоизлияния еще удесятерялись с количеством поглощенного рома. Однако, несмотря на непрестанные стычки и распри, в глубине души эти двое искренне уважали и восхищались друг другом.
Когда Лефор произносил свои многословные речи, Байардель начинал опасаться, как бы этот трепач не затмил его собственных достоинств, а потому, единственный из всех слушателей, неизменно хранил вид высокомерный и чуть насмешливый, будто сомневаясь во всем, что бы ни исходило из уст Лефора.
Что же до последнего, то он, увлеченный потоком собственных слов, опьяненный своим собственным красноречием, уже не помнил, где он и зачем сюда пришел.
Вот уже почти два месяца, как он обхаживал одну молодую вдовушку, некую даму по имени Жозефина Бабен, которая чахла от одиночества в своей хижине, построенной на берегу речки Святых Отцов.
Жозефина, впрочем, не долго сопротивлялась напору этого бойкого здоровяка, который умел покорять женские сердца, охотно и цветисто рассказывая о своих любовных похождениях, а когда наконец доходило до дела – умел доказать, что хвастался отнюдь не впустую. Короче, ему удалось разжечь в сердце вдовы такую неистовую страсть, которая легко могла превратиться в настоящее тиранство – не случись на пути, который всякий раз проделывал Лефор из Сен-Пьера во вдовью хижину, таверны под названием «Большая Монашка Подковывает Гуся».
Ив охотно делал там остановку и, если ему удавалось найти внимательных слушателей, подолгу заставлял ждать себя бедную Жозефину – если вообще не забывал о ее существовании, до зари потягивая ром и играя в ландскнехт.
Губернатор в сопровождении интенданта Лесперанса отбыл в Форт-Руаяль. Так что Ив был полностью предоставлен самому себе. Уходил из крепости, когда ему хотелось, и проводил время в многословных разглагольствованиях в так полюбившейся ему таверне…
– Еще бы! – повторил он. – Уж мне ли этого не знать! Ее зовут Мари, а старик, Который приплыл вместе с нею, – тот, что назначен генеральным откупщиком, – на самом деле вовсе никакой ей не муж… Это ее…
Он прижмурил один глаз, а другим стрельнул в сторону капитана Байарделя, который – хоть и изображая полное безразличие – горел нетерпением узнать истину ничуть не меньше всех остальных. Наконец Лефор счел, что все уже достаточно потомились и прониклись сознанием его осведомленности в вещах важных и значительных, неожиданно бросил:
– Папаша! Да-да, – тут же пояснил он, – самый что ни на есть настоящий папаша!
– Еще чего! – фыркнул Байардель. – Тоже скажете, папаша! И чего только не придумают! Чтобы отец делал дочке такие нежные глазки, так ласково брал ее за ручку и к тому же этак томно называл «мадам»? Да быть того не может!.. Интересно, много вы видели отцов с подобными повадками? Покажите мне дурака, который поверит в эти сказки!
Ив Лефор гордо выпятил грудь и надулся, как индюк.
– Во-первых, капитан, – безапелляционно изрек он, – смените тон, не то вы и глотка сделать не успеете, как я распорю вам глотку до самого живота, и это так же верно, как и то, что меня зовут Ив Могила! А во-вторых, сударь, вы и сами вскорости убедитесь, что эта дамочка, как я имел честь только что вам поведать, не кто иная, как родная дочка господина де Сент-Андре, генерального откупщика, к которому вы должны относиться со всем уважением и почтением…
Он на мгновенье прервал свою речь, с презрительной усмешкой посмотрел в сторону капитана, потом продолжил:
– И вообще, капитан Байардель, как это вам пришло в голову сомневаться в моих словах? Уж не хватило ли у вас наглости подозревать, будто Ив Лефор лгун? Найдите мне хоть одного человека, который бы хоть раз в жизни уличил Лефора во лжи! Хотелось бы мне на него поглядеть и послушать, что он скажет… Вы еще узнаете, господа хорошие, что никому ни разу не удавалось оскорбить меня безнаказанно, и стоит кому-то задрать передо мной нос, он тут же получает под ребра три дюйма вот этой самой шпаги, которая всегда неразлучно при мне! А теперь, господа, я поясню вам, почему уверен, что эта молодая дама и в самом деле родная дочка господина де Сент-Андре…
Все взгляды снова устремились на него.
– Да потому, – каким-то торжественным тоном изрек Ив, – что они никогда не ходят друг к дружке в спальню!
Повисло тяжелое молчание. Все с прежним напряжением не спускали с него глаз, из чего Ив сделал для себя вывод, что не нашел достаточно веского довода и слушатели с нетерпением ждут других, более убедительных.
– Ни-ког-да! – настойчиво повторил он. – Он никогда не ходит к ней в спальню. Я ведь уже говорил вам – у меня, слава Богу, есть глаза, которые все видят, и уши, которые все слышат. Вот я и воспользовался ночным обходом часовых, чтобы поглядеть, что за апартаменты дали генеральному откупщику с дочкой. Заметьте, господа, я еще раз повторяю: с дочкой! Так вот, могу заверить вас, что ни тот, ни другая до самой зари не сомкнули глаз! А теперь скажите мне, будь они мужем и женой, разве стали бы они вот так сидеть ночью, без сна, каждый в своем углу, разве не пришла бы им охота поиграться в зверя с двумя спинами?
Капитан Байардель недоверчиво фыркнул.
– Ну и ну! – возмутился он. – И чего только не наслушаешься в этой таверне! Да черт подери, может, я сплю, хотя такого и во сне-то не привидится! Выходит, если генеральный откупщик не ублажил ночью эту красотку, стало быть, мы должны поверить, будто она ему дочка? Но послушайте, люди добрые, вы видели этого старикана? Весь корявый, как оливы в моем родном Провансе, и высохший, что твоя старая тыквенная калебаса. И уж поверьте мне на слово, судя по всему, много воды утекло с тех пор, как он в последний раз трахнул свою любовницу!
– Тысяча чертей! – выругался Лефор. – Да вы посмотрели бы на эту девчонку, она и мертвеца расшевелит. Согласен, Сент-Андре – человек в преклонных летах. Но, черт побери, он же пока еще всего только одной ногой в могиле!
– Золотые слова, одной ногой и кое-чем еще! – похабно расхохотавшись, заорал Байардель. – Тем самым, чего так не хватает его женушке!
Тут Босолей, который до той поры молча сидел, склонившись над столом и обхватив руками свою кружку, вдруг поднял голову и полюбопытствовал:
– А эта дамочка, что, и вправду такая красотка?
– Красотка?! Тысяча чертей! – взревел Лефор. – Разве тот, кто сроду не видывал королеву, может представить себе, какая она из себя?!
– Во всяком случае, – заверил Виньон, – сразу видно, что девочка она шустрая! Я видел, как она спускалась с борта корабля, на котором они все приплыли. Ветер был, что рога у быка сдул бы, и никогда я еще так не жалел, что не оказался одним из матросов, ждавших ее внизу в шлюпке! По крайней мере, хоть раз в жизни довелось бы поглядеть на парочку стройных бедер!
– Парочку стройных бедер, тоже мне невидаль! – возмутился Лефор. – Чего с ними делать-то, с бедрами, на шею, что ли, вешать! Я вам расскажу кое-что поинтересней! Когда мне выпадает в форте Ночной обход, я ведь тоже там времени даром не теряю. Думается, на всем острове не сыскать уголка, который бы так охранялся, как галерея, что ведет к спальне мадам де Сент-Андре!.. Зато там можно подглядеть очень даже много любопытного! Но что меня чертовски поразило, так это одна штука!
– Ну, что там еще? – раздраженно осведомился капитан. – Что там у вас еще за новые байки?
– А то, что вокруг апартаментов господина де Сент-Андре происходят удивительные вещи! И если я говорю вам, что дамочка – его родная дочка, значит, у меня на сей счет есть свои, вполне веские соображения!.. Я уже говорил, что, будь она и вправду его жена, да нипочем бы он не оставил ее одну-одинешеньку… Потому как, пусть он и сухой как мумия, эту самую Мари Господь Бог наградил таким сложением, что, зайди она в церквушку отца Анто, все каменные святые сразу попрыгали бы из своих ниш!.. Короче, то, о чем я собираюсь вам рассказать, случилось в день отъезда губернатора в Форт-Руаяль… В тот вечер я как раз заступил на дежурство и делал ночной обход. У генерального откупщика все еще горела свеча… Подхожу я, значит, к его двери, прикладываю ухо. Ни звука. Тогда иду к спальне этой Мари. Тоже ни шороха. Но это-то, думаю, нормально, у нее ведь и свет был погашен… Я уж было собрался уходить, как вдруг открывается дверь. Тут же оборачиваюсь – и что я вижу?..
– Черт бы тебя побрал! – выругался Сигали. – Ты когда-нибудь кончишь нас мурыжить или нет?
– Вы что, не видите, – пояснил Байардель, – он же на ходу придумывает всякие небылицы и тут же вышивает ими всякие узорчики! Клянусь честью, он просто бредит, а вы-то рты разинули пошире, чем глотка у нашей Монтань-Пеле, когда ей приходит охота поплеваться лавой, и готовы поверить всему этому вздору!
Бывалый пират пронзил капитана уничтожающим взглядом. Потом облокотился о стол и с отменно разыгранной невозмутимостью заметил:
– Вы, матрос с гальюна, еще одно слово, и я трубки не успею докурить, как уже буду шарить ножиком у вас в брюхе! Случалось мне встречать фрайеров и повальяжней, не вам чета, а потом развешивал на солнышке их потроха! А уж ваши-то я посушу с особой охотой!
– Не означает ли это, – насмешливо осведомился Байардель, – что вы еще не сочинили, как кончится ваша история?
– Вы только послушайте, что он говорит! – гневно зарычал Ив. – Нет, послушайте хотя бы звук его голоса, пока он еще может говорить! Потому как прежде, чем испустить дух, он будет звать на помощь свою мамашу, а потом я покажу вам, каково на вид сердце у пустозвонов подобного калибра – и это так же верно, как и то, что моя трубка уже давно погасла!
Не успев закончить своей тирады, Лефор тотчас же сделал вид, будто собирается вскочить на ноги и броситься на обидчика. Однако у Байарделя было не больше охоты затевать эту драку, чем и у самого Ива. А потому он счел за благо тут же пойти на попятный.
– Да ладно, будет вам, – примирительно проговорил он, – давайте кончайте свою историю, а на последнем слове я поставлю всей честной компании целый кувшин рому!
– Наконец-то слышу речи, достойные настоящего мужчины! – одобрил Лефор. – Первый раз за весь вечер… А поскольку всем уже давно не терпится промочить горло, то, пожалуй, не буду понапрасну терять времени! Так, значит, мы остановились на том, как я услыхал, что сзади отворилась дверь, обернулся… И что я вижу? Мари!.. Ах, господа, и что это было за видение! Вся такая беленькая, будто прозрачная! Клянусь честью, не будь она такой красоткой, я бы принял ее за привидение! Но и она тоже меня заметила и, похоже, собралась тут же юркнуть обратно к себе. Но было уже поздно! Я мигом подлетел к ней и этак деликатно спрашиваю:
«Что случилось, мадам? Может, вам нездоровится? Или чего-нибудь надо? Лефор весь к вашим услугам».
«Благодарю вас, сударь, – отвечает мне она, – вы настоящий благородный кавалер. Но мне ничего не надо. Просто мне не спалось, вот я и решила немного пройтись, подышать свежим воздухом…»
И тут она хватает меня под руку и тащит по галерее, да так крепко вцепляется, будто боится, как бы я не улетел от нее прямо через бойницу!.. Пару минут мы идем таким манером, она все больше молчит, разве что время от времени говорит всякие лестные слова насчет моей любезности, обходительности и деликатности… что касается меня, то я отвечал ей, как положено благовоспитанному кавалеру, когда он разговаривает с дамой ее положения, с самыми наилучшими намерениями и без всяких задних мыслей.
Он снова обвел взглядом своих слушателей и убедился, что все они уже достаточно захвачены его рассказом. Он уже было приготовился продолжать, когда увидел, что Босолей заерзал на стуле и вполголоса, но не настолько тихо, чтобы это не донеслось до ушей бывалого пирата, обратился к сидевшему подле него Виньону:
– Если он сейчас скажет, будто хоть одним своим грязным пальцем дотронулся до этой принцессы, я брошу ему в рожу вот эту кружку, может, тогда он наконец очнется! Клянусь честью, он бредит во сне!
Лефор повернул к нему лицо, лишенное всякого выражения, но придвинул его так близко к лицу Виньона, что усы его защекотали нос колониста и тот едва не расчихался.
– Господа! – воскликнул Лефор голосом столь громким, что его без труда могли слышать все, кто находился в тот час в таверне. – Так вот, тут Мари сжимает мне руку, да так крепко, что я не смог сдержать крика. А она мне так тихонько, нежней голубки, воркует: «Скажите, благородный кавалер… Вы знакомы с губернатором? Вы ведь, должно быть, у него на службе? Так не можете ли вы сказать мне, где я могу найти его в этот час?» – «А что вам угодно от нашего губернатора? – справился я, высвобождая из цепкого плена свою руку. – Он ведь человек занятой!» – «Мне нужно обратиться к нему с одной просьбой. И мне очень срочно надобно с ним встретиться… Где он живет? Где находятся его апартаменты?..»
На что я весьма сурово замечаю ей, что час уже поздний и совсем не подходящий, чтобы отрывать губернатора Дюпарке от его важных дел, и к тому же дедуля, что приехал с ней вместе, хоть он и убелен сединами, вряд ли, если это дойдет до его ушей, похвалит ее за ночной визит!
И знаете, господа, что она мне на это сказала?.. Ни за что не догадаетесь! Так вот, а она и говорит: «Дедуля?! Ах, сударь, неужто вы находите его таким старым?» – «Как вам сказать… – возразил я, – может, ему не так уж много лет, но вид у него довольно дряхлый!»
А поскольку она ничего не ответила, точно о чем-то глубоко задумалась, то я тут же, чтоб уж все было ясно и для очистки совести, добавил: «Ей-Богу и клянусь честью, он мог бы дважды быть вашим батюшкой! Хоть я и не лекарь, но сдается мне, если бы в двадцать лет у него родилась дочка, она вполне могла бы стать вашей матушкой, у которой лет тридцать спустя появилась бы дочка, которая теперь по возрасту как две капли воды была бы похожа на ту, кого я вижу теперь перед собой!»
И вот тут, господа, она отвечает мне такое, что уже напрочь развеивает все мои сомнения. Так вот, она мне и говорит: «Как вы проницательны, сударь! С какой легкостью вы угадываете истину!»
И теперь ответьте мне, это ли не признание того, что господин де Сент-Андре – вовсе никакой не муж ей, а самый что ни на есть настоящий папаша!
Все, за исключением одного капитана, тут же удивленно ахнули. Теперь уже ни у кого не оставалось никаких сомнений, а Байардель сидел с изрядно кислой миной.
Лефор, однако, не слишком радовался и торжествовал свою победу весьма умеренно. Он лишь ограничился тем, что дружески хлопнул своего противника по плечу и зычным голосом напомнил:
– Ну так что, капитан! Теперь давайте-ка держите свое обещание! Велите наполнить кружки всей честной компании. Про себя скажу, что у меня словно комок пакли в горле застрял…
– Нет уж, увольте! – возразил Байардель. – Прошу прощения! Но я обещал кувшин рому, когда вы завершите вашу историю. А лично у меня вовсе не сложилось такого впечатления, будто вы дошли до самого конца. Вы остановились в том самом месте, когда Мари ущипнула вас за руку, а вы взвизгнули от боли. Так соблаговолите же рассказать нам, сударь, что было потом! Как поступили вы с дамой столь восхитительных прелестей? Неужто отпустили ее коротать время в одиночестве? Или все-таки до конца остались галантным кавалером и проводили в спальню? Короче говоря, скажите нам, обесчестили вы ее или нет?
С непроницаемым лицом Лефор поднялся со стула.
– Что сказать вам, господа?.. – торжественно произнес он. – К моему величайшему смущению, она снова спросила меня, в какой части крепости живет губернатор. Она непременно хотела, чтобы я проводил ее к нему. И тут, Господь свидетель, мне пришлось признаться ей, что господин Дюпарке в то же утро верхом покинул Сен-Пьер и в этот час, должно быть, уже приближается к Форт-Руаялю. Тогда она как глянет мне прямо в глаза, будто чтобы удостовериться, не солгал ли я ей. И клянусь честью, такой взгляд ни один мужчина уже не забудет до самой своей смерти! Словом, мне пришлось посоветовать ей обождать, пока он вернется. Но ей все равно захотелось пройти мимо апартаментов губернатора. И волей-неволей мне все-таки пришлось ее там провести. По счастью, двери были заперты, не то она непременно заставила бы меня дать ей осмотреть все комнаты, одну за другой! Клянусь честью, так бы оно и было! Ну, а потом я со всем почтением, на какое только способен благовоспитанный мужчина, пожелал ей спокойной ночи, и она удалилась в свою опочивальню!
– Ну и негодяй! – в сердцах воскликнул Байардель. – Да что вы понимаете в женщинах!.. Если уж она вышла в такой поздний час, то наверняка в надежде на какое-нибудь любовное приключение! А вы обманули ее ожидания! Ничего себе впечатление сложится у нее об офицерах нашего форта! Вы опозорили нас, сударь! Так что не надейтесь, будто я стану из своего кармана угощать ромом болвана вроде вас!
– Ладно, будет вам! – хлопнув в ладоши, прервал их Босолей. – Я сам заплачу. Велите-ка принести нам пуншу, и чтоб в нем было бы много-много рому и совсем немножко корицы и лимонного сока, а я еще добавлю туда каплю-другую малаги, что привез нам недавно этот корсар с Сен-Кристофа.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Дюпарке узнает весьма занятные вещи
Всякий раз, попадая сюда, губернатор Дюпарке не уставал удивляться. У него просто в голове не укладывалось, как могло случиться, что эта бухта, громадная, глубокая и великолепно защищенная, не стала главным портом острова и не вытеснила куда менее удобный Сен-Пьер. Он обожал взбираться на вершину холма, что нависал над Форт-Руаялем, и любоваться этим зеленоватым полумесяцем морской воды, омывающим плантации бананов и сахарного тростника.
В колонии остро не хватало каменщиков, плотников, кровельщиков, но, несмотря на это, город рос день ото дня. Колонисты отказывались от полученных концессий в окрестностях Саз-Пилота, Дьямана, Марена и даже Макубы, Бас-Пуэнта или Роберта, чтобы найти пристанище за стенами форта, у которого без них было бы недостаточно сил, чтобы обороняться от врагов.
Жак уже завершил инспекционный смотр работ и остался вполне доволен.
Единственное, что ему еще оставалось здесь сделать прежде, чем покинуть эти края, – нанести визит отцу Бонену, местному главе Ордена иезуитов, который, по странной фантазии, тоже решил обосноваться именно здесь, за стенами Форт-Руаяля.
Он спустился по отрогам холма и направился в сторону форта, высокие серые стены которого отражались в море, чьи поросшие кораллами глубины окрашивали его поверхность сине-зелеными муаровыми разводами.
Вскоре он заметил бамбуковую изгородь, а за ней крытую пальмовыми листьями крышу хижины. Почти одновременно до ушей его донеслось монотонное, протяжное, наводящее тоску пение. Он подумал, должно быть, это поет какой-нибудь поглощенный трудом негр.
Добравшись до ограды, он без труда нашел вход в поместье и почти сразу же увидел отца Бонена.
Сидя в кресле-качалке, с книгой в руке и с накинутым вокруг шеи алым наплечником, перебирая пальцами четки, глава ордена мерно покачивался, предаваясь благочестивым размышлениям. Можно было бы подумать, будто он дремлет, если бы не губы, едва заметно шевелящиеся в неспешной, благочестивой молитве. Неподалеку, в саду, где росло несколько кофейных деревьев, покрытых желтыми цветками кустов табака, да ряд-другой растений сахарного тростника, вооруженный чем-то средним между тесаком, с помощью которого прокладывают путь в джунглях, и мачете, трудился совершенно обнаженный негр, который что-то подрезал, пропалывал, вырывал сорняки, ни на минуту не прерывая своих жалобных песнопений.
Жак на мгновенье замешкался, разглядывая раба: он был весь словно выточен из черного дерева, много выше среднего роста, со скуластым лицом и широким приплюснутым носом. По виду его он сразу догадался, что негр родом из Конго, и глава ордена, должно быть, заплатил за него что-нибудь около семисот ливров.
Он все еще рассматривал раба, когда услыхал радостное восклицание иезуита:
– Господин губернатор!..
Жак повернул голову в сторону святого отца и увидел, что тот сразу же оставил свою книгу, вскочил с кресла и, наскоро прицепив на пояс четки, поспешил ему навстречу. Это был тучный человек лет шестидесяти, которого даже этот тяжелый климат не избавил от солидного брюшка. Он носил благообразную бороду, но был совершенно лыс. Лицо было симпатичным и приветливым, а полные губы выдавали в нем человека жизнелюбивого, любителя хорошо поесть и выпить и способного потягаться в этих приятных занятиях с самим отцом Дютертром или отцом Фейе.
Жак тоже с улыбкой сделал шаг ему навстречу. Иезуит остановился, развел руки в стороны и воскликнул:
– Дражайший губернатор! Мне сказали, что вы в Форт-Руаяле, но я знал, что у вас там было полным-полно дел… Я уж было подумал, что вы так и покинули наши края, не заглянув ко мне, и даже затаил на вас обиду!
– Доброе утро, святой отец, – приветствовал его Дюпарке. – Вы отлично знаете, что я никогда не покидаю Форт-Руаяля, не проведав вас… Мне так редко случается бывать здесь!
Он замолк и окинул взглядом сад.
– Да, святой отец, – засмеялся он, – вы приняли куда более разумное решение. Вы правильно сделали, поселившись в этих краях. Здесь куда приятней, чем у нас в Сен-Пьере, и думается, вскорости нам суждено потерять немало своих колонистов, которые предпочтут обосноваться здесь, под вашим покровительством!
– Наше священное покровительство зависит от пушек форта!
– Не будем лучше говорить о пушках форта… – скромно махнув рукой, возразил губернатор. – Я как раз на днях произвел смотр всему, что есть здесь в нашем распоряжении. Несколько камнеметов, пара-тройка восемнадцатифунтовых пушек – вот и все! Нечем даже отразить нападение какого-нибудь жалкого английского корсарского суденышка, если ему придет фантазия заявиться в ваши края! Да и солдат не хватает! Что там говорить, не знаю, в состоянии ли мы справиться хотя бы с индейцами-караибами!
– Забудьте о караибах. Ведь у нас с ними есть соглашение. И похоже, они держат слово!
– Ах, святой отец, вот уж больше года, как я здесь, и по долгу службы мне пришлось изучить нравы индейцев. Никогда не знаешь, что у них на уме. Ведь они точно дети малые – играют с вами, смеются, обнимаются – и вдруг ни с того ни с сего собирают свои игрушки и исчезают! И считайте, вам повезло, если на прощанье не метнут вам нож в спину!
– Согласен, они совершенно непредсказуемы! Глухи к слову Божьему. Мне удалось обратить в нашу веру и окрестить пару-тройку индейцев, но, видит Бог, чего мне это стоило… Пришлось истратить на это весь ром, что мне удалось получить из нынешнего урожая сахарного тростника… А в результате, даже не успев окончательно протрезветь, они снова вернулись к своим идолам!.. Кстати о роме, сейчас я приготовлю вам пунш по рецепту одного разбойника из Анс-де-Арле, он узнал его от англичан из Барбадоса, а потом передал его мне! Потом скажете, понравится вам или нет!.. У меня еще осталось немного рому из тростника, что растет здесь, в моем саду… Мы с Мелоди ухаживаем за ним, как можем. Эй, Мелоди!.. А ну, поди-ка сюда!
Негр бросил свою работу и поспешил на зов иезуита.
– Ом, зилен ламон, кариц, быстр-быстр! – с широкой улыбкой приказал отец Бонен, хлопнув в ладоши, дабы подхлестнуть расторопность раба.
И негр, несмотря на усталость, проворно исчез в доме.
– Еще и полгода не прошло, как он покинул Африку, – пояснил священник, – и словарь его пока что более чем беден. Приходится обучать его потихоньку. Я купил его у одного капитана по имени Пьер, а тот самолично захватил его на голландском судне вместе с еще тремя сотнями чернокожих. Занятная история! Судя по всему, в тот момент, когда наши пошли на абордаж голландского корабля, все эти бедные негры вообразили, будто их собираются отпустить на свободу, и разорвали цепи. А потом помогли перебить всю команду. Мелоди – славный парень, поет от зари до зари, потому его так и назвали…
Раб тем временем принес все, что велел ему святой отец: небольшие, выращенные здесь же в саду, зеленые лимончики, кусочек коры коричного дерева, несколько мускатных орехов и большой кувшин, доверху наполненный ромом. Поставил все на узкий, грубо сколоченный столик и уж было направился в сторону сада, намереваясь вернуться к прерванному занятию, когда священник снова окликнул его, веля принести еще одно кресло для губернатора. Тот повиновался.
Отец Бонен готовил пунш с такой обстоятельностью и такими благоговейными жестами, будто служил литургию. Потом первым попробовал напиток и проговорил:
– Дражайший губернатор, это настоящее чудо!
Жак в свою очередь тоже пригубил из поставленной перед ним оловянной кружки и должен был признать, что смесь была приготовлена по всем правилам искусства.
Отец Бонен поудобней устроился в кресле и устремил взор на Дюпарке.
– Я и вправду очень рад вас видеть, – проговорил он. – Вы хорошо сделали, что не покинули Форт-Руаяля, не заглянув ко мне. Я очень встревожен. И у меня есть вполне серьезные основания для беспокойства. Начать хотя бы с этих рабов; у меня от них просто голова идет кругом! Ведь все они – кто больше, кто меньше – занимаются колдовством. Даже Мелоди, и тот по своему усмотрению заказывает то дождь, то солнце… Ясно, что он находится в постоянном сговоре с лукавым, и, если бы он не был таким славным, работящим парнем и если бы, к тому же, мне не пришлось заплатить за него весьма кругленькую сумму, поверьте, я без малейших колебаний сжег бы его заживо за связи с дьяволом! Представьте, он может взять мою трость и разговаривать с нею!..
– Не может быть!..
– Очень даже может, сударь, он втыкает ее в землю, потом произносит какие-то слова, которые невозможно понять, и прикладывает к ней ухо. И хотите верьте, хотите нет, но она отвечает на его вопросы. Никто вокруг не в состоянии расслышать ни слова, а Мелоди через несколько минут расскажет вам, о чем поведала ему трость! Именно таким странным путем я узнал, что в форте Сен-Пьер бросило якорь какое-то судно – корабль, на борту которого прибыл генеральный откупщик и с ним, похоже, какая-то весьма миловидная дама… Впрочем, мы еще вернемся к этому вопросу, ибо как раз с этим и связан другой резон моих тревог… Да, сын мой, эти негры, мало того, что они поддерживают постоянные связи с сатаной, но к тому же еще и насаждают в колонии нравы самого распущенного свойства! Не знаю, знакомы ли вы с колонистом Гишаром, что живет в поселке Ламантэн… Так вот, этот самый Гишар имел несчастье связать свою судьбу с женщиной, наделенной таким вулканическим темпераментом, что Монтань-Пеле в сравнении с ней не более чем чадящая масляная лампа! Колонист Лаплен, что живет с ними по соседству и знаком с ней накоротке, описав ее повадки на языке несколько чересчур откровенном, но достаточно выразительном, заметил, что особа эта постоянно на таком взводе, что способна воспламенить взглядом даже целую плантацию перца! По правде говоря, в основном для того, чтобы держать Мелоди как можно подальше от этой женщины, я и купил его у капитана Пьера. Этот Пьер явился сюда с целой партией рабов. И хоть у Гитара и без того уже хватало рабов – как мужчин, так и женщин – во всяком случае, куда больше, чем ему в действительности требовалось, супруга его непременно хотела купить Мелоди! И надо было видеть, какими глазами она на него глядела!.. Тем более, сын мой, что на бедняге негре не было в тот момент ни единым лоскутком больше, чем сейчас… Я было попробовал сшить ему из своей старой сутаны штаны! Он проносил их с час, не больше… Ему было в них неловко, жарко… И в конце концов я решил: пусть остается в одеянии Адама… Так вот, именно по той причине, что супруга Гишара смотрела на него такими голодными глазами, я и продолжал поднимать цену на торгах. В конце концов мне пришлось пойти на то, чтобы перехватить его прямо перед носом у ее мужа… Но на том дело не кончилось. Эта женщина, жена Гишара, обожает негров. Я бы даже сказал, она от них просто без ума. И что меня особенно беспокоит, так это то, что она ждет ребенка… Она должна родить месяца через два. И как вы думаете, кого она произведет на свет? Всемилостивейший Боже, кого?! Все говорит мне, что это будет еще один маленький мулат!
– Ну что ж, – холодно заметил Дюпарке, – раз так, вы отлично знаете, какое их ждет наказание: тысяча фунтов сахару, а ребенка конфискуют в пользу Сен-Пьерской лечебницы!
– Знаю-знаю! И все же представьте, что Гишар отнесется к этому с известным снисхождением – что, кстати, вполне возможно, он ведь и сам отнюдь не равнодушен к, чарам своих негритянок – и согласится заплатить за жену тысячу фунтов сахару, ведь это может восстановить его против вас, против Суверенного совета, против меня и против нашей религии… А ведь это – увы! – человек, к чьему мнению прислушиваются многие колонисты!
