Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Экспедиция и предсказания негра Мелоди
Загрузка судна началась еще со вчерашнего дня. Она прерывалась всего на какую-то пару часов ночью, когда тьма стала такой густой, что видны были только огни «Святого Лаврентия». Но уже с рассвета работы снова были в полном разгаре, и когда занялся день, около двадцати лодок из камедового дерева непрерывно сновали взад-вперед, доставляя на фрегат колонистов-волонтеров, которые, весело распевая, допивали последние кружки рома.
По правде говоря, ни один из них не имел ясного представления ни об экспедиции, ни о плане Дюпарке. Они садились на судно, словно собираясь в увеселительное путешествие. Некоторые из них даже хотели взять с собою по нескольку рабов, полагая, что им понадобятся слуги, ведь, кроме всего прочего, они еще в случае необходимости могли бы быть незаменимыми помощниками на корабле. По строгому приказу генерала им пришлось отправить разочарованных негров по домам, а ведь те-то уж было исполнились надежд, что воспользуются баталиями и улизнут, чтобы вновь обрести вожделенную свободу.
Тем не менее все колонисты были вооружены до зубов. У большинства из них, помимо мушкетов с фитилями, вплетенными в ленты их соломенных шляп, на поясах красовались огромные пистолеты с пороховницами, украшенными узкими кожаными ремешками и затейливо расшитыми у тех, кто побогаче, великое множество ножей самых разных размеров и форм, а также некие подобия тесаков, которые испанцы называют мачете. Этими тесаками с равным успехом пользовались и в бою, особенно когда брали на абордаж корабли, и чтобы прорубать себе путь в гущах девственных лесов.
Сент-Обен на борту «Святого Лаврентия» надзирал за доставкой людей. Дело это было не такое уж легкое, ибо колонисты, касательно удобств люди совсем не притязательные на суше, то и дело сетовали, что-де на фрегате им чересчур тесно и не хватает места. Капитану приходилось вмешиваться и пресекать эти распри. К счастью, радость, что они наконец-то выходят в море, и хорошее настроение быстро гасили подобные недоразумения.
Генерал должен был покинуть сушу последним. Его присутствие там было необходимо, ведь, помимо людей, на некоторые лодки грузили еще и бочонки с порохом, который мог пригодиться им в экспедиции. Обращение с ними требовало большой осторожности. Нужно было проследить, чтобы все погасили свои трубки, а волны не перехлестнули через борта, ибо подмокший порох становился уже совершенно бесполезным.
Оставалось еще доставить на борт фрегата около двадцати колонистов, и те, дабы поскорее сесть в лодки, уже сложили свои пожитки и пешком вышли в море; на дно одной из лодок положили последний бочонок с порохом, и гребцы заняли места, готовые тронуться в путь. Ждали лишь знака генерала…
Тот уж было поднял руку, готовый отдать приказ к отплытию, как тут воздух сотрясся от оглушительного взрыва. В море, будто в каком-то гигантском котле, образовалась огромная воронка; восемь – десять качавшихся поблизости на волнах лодчонок, подхваченные всасывающим вглубь водоворотом, опрокинутые кверху днищами, на несколько мгновений исчезли в пучине. Потом раздались громкие крики боли и ужаса.
Едва Дюпарке, опрокинутый наземь взрывной волной, поднялся на ноги, как он увидел, что к причалу толпою устремились другие колонисты.
– Берегитесь! – заорал он громовым голосом. – Берегитесь!
Дело в том, что он опасался новых взрывов, но волонтеры даже не слушали его предостережений. До отвала наевшись, вволю напившись, они не думали об опасности. Прямо со всеми своими тяжелыми доспехами они бросились в воду, готовые протянуть руку помощи попавшим в беду товарищам. Многие из тех, кого не задел сам взрыв, тонули, и ничего нельзя было сделать для их спасения. Ведь невозможно было даже увидеть, как они исчезали в пучине моря…
Без особого труда были выловлены лодки, не пострадавшие от взрыва. Другие же навсегда исчезли вместе со всем содержимым.
Генералу так никогда и не суждено было узнать, из-за какой преступной оплошности случился этот взрыв. Раненые, которых удалось вытащить из волн, были доставлены на песчаный берег. Среди них оказались самые отчаянные любители не только схватиться с англичанами, но также поесть, выпить и покурить. Двоим до самых бедер оторвало ноги. Они потеряли так много крови, что спасти их было уже невозможно. Другие отделались ожогами на лице, руках или груди.
Похоже было, что какой-то неосторожный курильщик бросил в лодку не погасший до конца окурок, отчего порох немедленно воспламенился. Но оттого ничуть не менее тяжело было смотреть даже на тех, кто, казалось бы, пострадал менее прочих, ведь не прошло и часа, как они весело праздновали долгожданное отправление на войну, и вот теперь горько рыдали над своим несчастьем. И причиною отчаяния было не их собственное плачевное состояние, а то, что теперь им уже не суждено отправиться вместе с остальными.
Пришлось позвать на помощь людей из форта, которые доставили пострадавших в лазарет.
Вместе с лодками, в которые уже был загружен порох, Жак недосчитался шести бочонков. Это было прискорбно много, однако ничто в сравнении с потерями, которые понесли люди. Точное число жертв пока еще было неизвестно, о нем можно было узнать только во время переклички на борту «Святого Лаврентия».
Обходясь лодками, которые остались невредимы, стали торопиться с отплытием. Дюпарке впрыгнул в последнюю, отходившую с песчаного берега острова. Когда он смотрел на удаляющийся берег, на котором еще можно было различить часовню Форт-Руаяля, подле которой находилась хижина главы иезуитов, ему вдруг вспомнились пророчества Мелоди. А ведь тот предсказал ему «большой шум, который заставит умереть много людей».
Он невольно вздрогнул, подумав о зловещих сношениях негра с Сатаной, о которых говорил ему отец Бонен. Однако, немного поразмыслив, не без удовольствия мысленно представил себе успех, который предсказал ему раб. И это послужило ему утешением в том трауре, каким ознаменовалось начало их экспедиции.
Подсчет, проведенный капитаном Сент-Обеном, выявил, что погибло шесть человек. Среди пострадавших оказались не только те, кто находился на взорвавшейся лодке, но и многие другие колонисты, которые бездумно бросились в воду, спеша на помощь своим друзьям. Кроме того, у каждого осталось тяжелое воспоминание о зловещем эскорте акул, что, привлеченные идущим от лодок запахом крови и трупов, еще долго сопровождали «Святого Лаврентия».
На корабле хватало охотников послушать и рассказать о своих былых подвигах, приукрашивая их все новыми и новыми подробностями. Среди волонтеров мало было таких, кто бы хоть раз не выстрелил в англичанина. И не то чтобы они испытывали какую-то особую ненависть к этому народу, просто их мучила жажда битвы.
Внимательно прислушиваясь к этим разговорам, генерал скоро понял, что никто не питает никакой вражды лично против господина де Пуэнси, более того, этот последний все еще вызывал немало добрых чувств в сердцах тех, кто вот-вот собирался сыграть с ним весьма злую шутку. Нет, единственное, что вдохновляло в те часы колонистов, это предвкушение заманчивого приключения…
«Святой Лаврентий», едва отчалив от берега, шел очень быстро, и эту скорость он с таким завидным постоянством сохранял на всем пути, что, когда впереди уже показался остров Сен-Кристоф, Дюпарке был вынужден просить капитана Деклие, командовавшего фрегатом, спустить паруса, иначе им пришлось бы высадиться на берег задолго до наступления ночи.
Шел час за часом, а «Святой Лаврентий», казалось, совсем не двигался с места. Однако тропическая ночь опускается с поразительной быстротою, всего за каких-нибудь несколько минут, поэтому, как только появились первые ночные тени, фрегат тут же вновь поднял паруса и, погасив все огни, проскользнул к мысу Пуэнт-дю-Сабль.
Тотчас же Сент-Обен выделил двадцать человек для сопровождения генерала. Их отобрали среди самых надежных, а также среди тех, кто считался наиболее закаленным в боях. Глубокое разочарование охватило волонтеров, когда они узнали, что, скорее всего, никакой схватки не будет и им предстоит захватить племянников командора практически без единого выстрела! Однако стоило капитану выделить вслед за этим еще два небольших отряда, человек по пятьдесят каждый, дабы они в случае необходимости оказали поддержку тем, кто высаживается на берег, как улыбки вновь вернулись на их лица, ибо кто-то высказал мнение, что вряд ли французы, которые сторожат племянников господина де Пуэнси, совсем уж слепы и что наверняка потребуется подкрепление.
К восьми часам вечера ночь сделалась совсем непроглядной. На темно-синем небе с трудом можно было различить даже растущие прямо из стволов лохматые верхушки посаженных на прибрежных дюнах кокосовых пальм.
Капитану Деклие уже не раз случалось бывать на острове Сен-Кристоф, однако никогда еще прежде не доводилось ему бросать якорь в таком почти пустынном месте, каким был мыс Пуэнт-дю-Сабль. И из осторожности он плыл, то и дело бросая лот.
Прежде чем свернуть на реях паруса, он снабдил с десяток матросов длинными шлюпочными баграми и с их помощью медленно продвигал вперед корабль, пользуясь замерами глубины, которые делал специально отряженный для этих целей человек.
Это был маневр одновременно как трудный, так и необходимый, тем более что для возвращения, которое, возможно, будет напоминать скорее бегство, было важно пройти тем же самым путем, дабы не попасть в руки неприятеля.
Однако капитан был старым морским волком и говорил себе, что в любом случае можно будет еще использовать в качестве ориентиров на берегу кокосовые пальмы, которые теперь едва различимы, однако станут видны куда лучше, когда они повернут назад, ведь к тому времени все небо уже будет усыпано звездами.
В нужный момент он отдал приказ тем, кто орудовал баграми, остановиться. Измерили глубину вокруг всего корпуса фрегата, она оказалась вполне удовлетворительной, после чего бросили якорь. Вскоре на волны спустили шлюпки, и как только генерал потребовал от людей, которым предстояло занять в них места, хранить полнейшее молчание, он дал сигнал к отплытию.
Ночь была такой непроглядно темной, что шлюпки, едва удалившись на пару беззвучных взмахов весел, стали совершенно невидимы со «Святого Лаврентия».
Первым делом им предстояло найти кого-нибудь, кто знал бы, где обитают племянники командора. Теперь, в двух шагах от места, задача уже не казалась им такой простой, хотя там, на Мартинике, она виделась наилегчайшим из всего, что им предстояло…
Тем не менее генерал не терял надежды. Он первым ступил на берег, ничуть не тревожась, что волны почти до бедер замочили его одежды. Он сам, промокнув до пояса, хлопотал о том, чтобы шлюпки, которые только что сели у берега на песчаную отмель, не подняли никакого шума и находились все время в тени.
Когда все ступили на сушу, он собрал вокруг себя людей и изучил их лица так внимательно, как позволяла ему сгустившаяся тьма.
Потом выбрал из круга троих. Снова всмотревшись в их лица, он сказал:
– Послушайте, чего я от вас жду: вы пойдете каждый в ту сторону, в какую я вам укажу. Эти направления помечены огнями, которые мы заметили еще со шлюпок. Скорее всего, это очаги, вокруг которых кто-то бодрствует, скорее всего, это часовые. Нам необходимо захватить одного из них и заставить его указать гнездышко племянников генерал-губернатора! Только прошу вас не действовать опрометчиво. В данный момент мне хотелось бы только знать, действительно ли кто-то бодрствует вокруг этих огней. Дальнейшие указания вы получите, когда принесете ответ на этот вопрос…
Весь остальной отряд остался на прибрежном песке и, спрятавшись за неровностями скал и в тени дюн, наблюдал, как трое, не подняв даже малейшего шума, исчезали в ночи.
Теперь оставалось лишь ждать.
Со стороны моря «Святой Лаврентий» был совершенно невидим. Паруса его сливались с облаками. Так что с этой стороны ничто не вызывало особой тревоги. Куда больше губернатор опасался за дозорных, которых он отправил на разведку.
Однако один из них вскоре вернулся и сообщил, что дошел вплоть до первого огня, и это оказалась масляная лампа, что горела в одном из домов. Несмотря на предостережения генерала, он все-таки попытался разглядеть, кто находился внутри, но в доме, похоже, никого не было. И он вернулся назад.
Второй дозорный принес вести куда менее приятные, которые не на шутку встревожили Дюпарке. Огонь, к которому его направили, вне всякого сомнения, служил чем-то вроде маяка морским разбойникам, ибо он был установлен на высоком скалистом мысе, явно для привлечения кораблей. И обманутым этими огнями кораблям уже никак не миновать участи разбиться о подводные скалы. Однако колонист не заметил вокруг ни одной живой души. Более всего прочего генерал опасался, что если с этого поста морских разбойников ведется тщательное наблюдение за морем, то не обнаружили ли они уже там «Святого Лаврентия», а в этом случае надобно действовать как можно проворней, не дожидаясь, пока они поднимут тревогу.
Однако необходимо было еще дождаться возвращения третьего дозорного. Если и он принесет вести не лучше остальных, то придется снаряжать новых людей и посылать их в другие концы селения. Все это заставит потерять уйму времени, а ведь для успеха плана Дюпарке дорога была каждая секунда.
Не прошло и нескольких минут, которые казались бесконечными, как волонтеры вздрогнули, услыхав легкий скрип шагов по песку. Вскоре пред ними предстала странная фигура, вся скособоченная и с огромным горбом на спине.
Человек, не произнося ни слова, подошел к ним и скинул на песок горб, оказавшийся увесистым мешком, откуда доносились жалобные вопли и стоны.
– Вот! – воскликнул дозорный. – Вот вам негодник, которому, надеюсь, уже больше никогда не придет охота шнырять вокруг военного люда, думается, это маленькое приключение послужит ему хорошим уроком! Представьте, генерал, я дошел прямо до того огня, на какой вы изволили мне указать, и не нашел там ровно никого. Тысяча чертей! И что же вы думаете, оказалось, часовые сидели в сторонке, под навесом, и преспокойно играли себе в ландскнехт! Я уж было решил возвращаться назад, как тут, проходя мимо костра, заметил этого юного проказника! Он тоже меня увидел. Я подумал, а вдруг он поднимет шум, и тогда уж весь наш план наверняка лопнет… Но тут этот малый вдруг как бросится мне в ноги и как начнет клясться самым что ни есть дорогим на свете, что у него и в мыслях не было воровать… «Ах, вот как! – говорю я ему. – Выходит, ты просто искал, что плохо лежало! Ну что ж, у меня найдется для тебя кое-что, будешь доволен, только для этого тебе придется пойти за мной!..» Тут он принялся вопить еще пуще, и я уж было перепугался, как бы на сей раз он своими истошными криками и впрямь не переполошил часовых. Тогда я и говорю: «Иди-ка лучше за мной! Мне нужно, чтобы ты сделал мне одно одолжение, и если ты выполнишь все как полагается, я не скажу ни слова ни лейтенанту, ни капитану». Лейтенант, капитан… понятия не имею, почему я сказал именно это! Просто пришло в голову, и все. Так вот, значит, я его тащу, а он упирается, говорит, боится темноты… А потом как начнет опять орать, ну чисто корова на сносях! Ах ты, думаю, беда какая! Что делать? Вот и пришлось дать ему разок кулаком по черепушке, тут он сразу сник, даже вздохнуть не успел… Так уж вышло, генерал… Потом, значит, взял я свой ремень, связал ему руки и заткнул глотку, чтобы и пикнуть не смел… Но мое такое мнение, что он мог бы рассказать вам кое-что интересное, этот проныра!..
– Браво! – одобрил его генерал. – Развязать мальчишку, пусть говорит! Как тебя звать? – спросил Жак, едва тому вынули изо рта кляп.
– Дюран Сануа…
– Отлично! Так вот, Дюран Сануа, должно быть, тебе известно, где живут племянники командора? Если ты знаешь и отведешь нас туда, мы не причиним тебе никакого вреда…
Генерал с минуту помолчал, судя по всему, ожидая от парня ответа, потом продолжил:
– Если же ты не знаешь, где они находятся, не пожелаешь отвести нас к ним или испустишь хоть малейший крик, я без всякой жалости прикажу перерезать тебе глотку.
Несчастный стоял ни жив ни мертв. Обезумевшим от страха взором он блуждал по лицу Дюпарке и окруживших его со всех сторон колонистов, чьи фигуры во мраке, во всем своем кожаном снаряжении, делавшем их какими-то причудливо-нелепыми и в то же время устрашающими, не предвещали ничего хорошего.
– Тебе известен дом, где живут племянники генерал-губернатора? – вынужден был снова настойчиво повторить Жак.
Дюран Сануа наконец-то утвердительно кивнул головой.
– В таком случае, ты отведешь нас туда. Но не забудь, малейший крик, малейшее подозрительное движение, и я выпущу из своего пистолета пулю прямо тебе в спину.
Парня подняли с земли. Он все еще дрожал, и дрожь эта не стала меньше, когда он почувствовал на спине дуло пистолета. Тем не менее он сделал пару шагов вперед, и Жаку пришлось остановить его, дабы предупредить людей. Он приказал им не собираться группами, едва только они выйдут за отвесные прибрежные скалы, а напротив, разойтись в разные стороны и быть готовыми в любой момент, если кому-нибудь из них будет грозить опасность, сообща прийти на помощь.
Волонтеры один за другим исчезли в ночи. Несколько минут спустя Сент-Обен, шагавший подле генерала, с пистолетом в руке сменил его за спиной Дюрана Сануа.
Была видна только одна тропа, вдоль которой на изрядном расстоянии стояли хижины, судя по всему, совершенно безлюдные.
Когда впереди стал быстро вырастать дом, где ярко горела масляная лампа, юный пленник, бесспорно, рассчитывая на скорое освобождение, указал, что это и есть жилище, которое они ищут.
Тогда Дюпарке знаком подозвал одного из тех, кто сопровождал его, и приказал заняться узником, который станет им обузой, едва они войдут в дом. Колонист подчинился приказу с видимой неохотой, ибо был не единственным среди волонтеров, кто ни за что не согласился бы по доброй воле отказаться от участия в назревающей авантюре, однако все же повел пленника в сторону прибрежных скал, к тому самому месту, куда пошли все остальные.
Генерал же вместе со своим кузеном вплотную подошел к хижине, где, должно быть, спали племянники командора. С бесконечными предосторожностями Жак попытался при слабом свете масляной лампы рассмотреть сквозь просветы между пальмовыми ветвями, что происходит внутри дома. Поначалу он не увидел ровным счетом ничего. Комната, где горел пропитанный маслом фитиль, была пуста. Они обошли дом вокруг, и в какой-то момент до них донеслось чье-то легкое похрапыванье. Вполне возможно, это храпел один из спящих юношей, однако такие же звуки мог издавать и усталый часовой. Так или иначе, но прежде, чем атаковать дом, необходимо было узнать, сколько там людей.
– Кузен мой, – шепотом обратился Сент-Обен к Дюпарке, – с вашего дозволения я бы вошел в эту хижину один. На мне мундир французского солдата, так что я вряд ли вызову подозрения. Если случится наткнуться на часового, я попрошу у него каких-нибудь разъяснений, что-нибудь придумаю. Если же молодые люди окажутся одни, я подам вам знак, и вы тотчас же поспешите ко мне!
После недолгих раздумий. Дюпарке согласился с его предложением.
– Отличная мысль! – проговорил он. – Вам надо будет только сказать часовому, если его увидите, что вам поручено передать донесение для племянников командора… Вперед, капитан, и желаю вам удачи!
Не предпринимая более никаких мер предосторожности и не стараясь избегать шума, Сент-Обен снова обогнул хижину. Оказавшись перед дверью, он негромко постучался, но, не услышав ответа, просто толкнул ее, ибо она, по старой традиции островов, не была заперта.
Он оказался в комнате. Комната, где горела лампа, была пуста.
В глубине ее, справа, была слегка приоткрыта еще одна дверь, он, не показывая ни малейшего страха, подошел к ней, открыл ее пошире, в любой момент ожидая оклика. Однако никаких звуков не последовало. Дверь, которая теперь была настежь открыта, вела в комнату, погруженную в полнейший мрак. На всякий случай капитан вынул пистолет, зарядил его, придерживая рукою курок таким манером, чтобы щелчок произвел как можно меньше шума, и пошел взять лампу, чтобы осветить себе путь.
Он догадывался, что вокруг хижины уже собрались двадцать человек, которые ждут только его сигнала, чтобы ворваться в хижину.
Медленно, на цыпочках, он вошел в темную комнату и, подняв над головой лампу, различил две постели, две, стоявшие рядом, походные кровати, на которых едва вырисовывались очертания двух человеческих тел. Теперь он уже нисколько не сомневался, что эти спящие люди и есть племянники командора. Решительным жестом он поставил лампу на некое подобие скамьи, под которой были небрежно брошены две пары сапог. Снял с пояса еще один пистолет и зарядил его, на сей раз без малейших мер предосторожности. Когда щелкнул курок, один из спавших повернулся и спросил:
– Это вы, Ривери?
Нисколько не стараясь хоть как-то изменить голос, однако и не пытаясь вывести сонного человека из этого заблуждения, Сент-Обен ответил:
– Вставайте, и как можно меньше шума…
Юноша буквально вскочил и сел в постели.
– Что случилось, Ривери? – спросил он. – Тревога?
Он протер глаза и попытался разглядеть что-нибудь во мраке, однако лампа с того места, где стояла, не освещала лица капитана.
– Разбудите брата да скажите ему, чтобы и он тоже не поднимал никакого шума. Потом оба тихо оденьтесь…
– Вы же прекрасно знаете, что Гальбер очень устал. Так ли уж необходимо будить его? Что, и вправду произошло что-нибудь очень серьезное? И почему это у вас в руках пистолеты?
– Об этом вы очень скоро узнаете, мессир, а сейчас поторапливайтесь.
Шарль еще больше приподнялся в постели и, все еще не до конца проснувшись, склонился над братом, но тут то ли по фигуре, то ли по повадкам капитана, догадался, что этот человек вовсе не Ривери, за которого он его принял.
Он отпрянул назад, принялся шарить руками, судя по всему, пытаясь ощупью найти оружие, и воскликнул:
– Кто вы?! Что вы здесь делаете? Зачем вы вошли сюда?
От звуков его голоса проснулся наконец и Гальбер.
– Эй, вы оба, не двигаться! Малейшая оплошность, и я всажу каждому по пуле в лоб!
Не успел он закончить, как в комнату уже ворвалась целая ватага, человек пять, с генералом во главе.
– Значит, они у нас в руках! – весело воскликнул Дюпарке. – Браво, капитан. Теперь нам нельзя терять ни минуты…
– Я попросил их одеться, – ответил Сент-Обен, – и не поднимать шума.
– При малейшем шорохе, – проговорил генерал, – я уложу их на месте. Но у них еще будет время одеться! Погода стоит прекрасная, никогда еще воздух тропиков не был таким мягким, так что они могут даже не опасаться подхватить насморк. Если они будут вести себя прилично, то никто не причинит им никакого зла. Кто-нибудь захватит их платья, и они смогут не торопясь одеться на борту…
И, обращаясь непосредственно к юношам, которые от ужаса словно застыли на месте, добавил:
– Мы не собираемся причинять вам никакого зла. Ваше похищение дело чисто дипломатического толка. Ваш дядюшка поднял мятеж, но вы всего лишь заложники. Ну что, вы решились или нет, будете сопротивляться или пойдете с нами?
– Что вы собираетесь с нами делать? – спросил старший, Гальбер, который, несмотря на усталость, казалось, уже полностью обрел самообладание.
– Я отвезу вас с собой на Мартинику, где вы останетесь пленниками ровно столько, сколько будет угодно вашему дядюшке… Итак, решайте же, не то мне придется отдать приказание связать вас и отнести на борт, словно два мешка с барахлом!
– Что ж, сила на вашей стороне! – воскликнул Гальбер. – Стало быть, нам ничего не остается, как подчиниться, но, надеюсь, дядюшка заставит вас дорого заплатить за этот бандитский налет…
– Бедное дитя мое, – с легкой иронией проговорил Дюпарке, – ваш дядюшка будет обезглавлен – вот единственная роль, какую ему отныне еще осталось сыграть… А теперь вперед, да попроворней!
Юноши повиновались. Они прошли перед людьми, которые с любопытством смотрели на них, одетых в одни лишь рубашки, однако не дерзнули даже улыбнуться. В глубине души им было жаль этих юношей, и они не желали им никакого зла.
Тем не менее, едва они вышли из дому, Шарль и Гальбер почувствовали, как их взяли за руки и силою потащили в сторону моря.
Вскоре показался песчаный берег. Небо уже светлело, луна была окутана туманом, который вот-вот готов был рассеяться, и тогда она в полную силу осветила бы землю. Теперь нельзя было терять ни минуты.
Они без труда нашли человека, который сторожил Дюрана Сануа, для пущей надежности он тщательно связал своего пленника.
– Отлично! – проговорил Жак. – Ступай-ка положи этот узел на дорогу. Завтра утром кто-нибудь найдет его, и он сможет рассказать все, что с ним приключилось! Думаю, этот самый Ривери, доведись ему попасть в руки господина де Пуэнси, дорого заплатит за партию в ландскнехт, которую он пошел сыграть вместо того, чтобы как следует сторожить хижину!
Он от души расхохотался, его примеру тут же последовали и остальные. Подтянули лодки, все расселись по местам.
Но не успели гребцы опустить в воду весла, как из уст генерала вырвался изумленный возглас.
Лицо его было повернуто в сторону «Святого Лаврентия», и, проследив за его взглядом, люди увидели, что вызвало у него это удивленное восклицание.
Рядом с фрегатом стояло еще одно судно, все паруса на нем были подняты. Оба корабля были в пределах досягаемости пушек друг друга, и тем не менее не прозвучало ни единого залпа.
«Кто бы это мог быть?» – с беспокойством спросил себя Жак.
Однако он отдал морякам приказ налечь на весла, дабы успеть добраться до «Святого Лаврентия», пока не начался бой. Как бы там ни случилось, но пленники у них в руках…
Через несколько минут капитан фрегата уже встречал на палубе Дюпарке. Лицо его сияло.
– Глядите, генерал, ведь это же «Сардуана»! – воскликнул он, указывая пальцем на судно, так встревожившее Жака. – «Сардуана», то судно, что построил себе господин де Лафонтен. Вот уж действительно совсем неожиданное подкрепление!
Теперь настал черед улыбнуться и Дюпарке.
– Ах, это Лафонтен! – воскликнул он. – Наш добрый Лафонтен! На собственные средства он вооружил свою «Сардуану», чтобы прийти нам на помощь! И ни словом не предупредил меня об этом! Черт возьми! Мне надо немедленно увидеться с ним и поговорить!
– Сейчас я пошлю ему пару сигналов, – пообещал капитан.
Дюпарке обвел взглядом окружавших его людей. Он снова вспомнил о пророчествах негра Мелоди, и в ту же минуту ему в голову пришла одна идея. Он уже более не думал о влиянии Сатаны на раба, он думал о победе, которую тот предрек ему…
– Ладно, ребята! – воскликнул он. – Раз вам так уж хочется отведать англичатины, то, похоже, я смогу предложить вам преотличную трапезу!
